К Еве (гет)

— Нет, я не говорю, что искусство мёртво, умирает или на грани. Совсем нет, — молодой человек улыбнулся, но она в этот момент не смотрела, поэтому он быстро спрятал улыбку и вернул лицу серьёзное выражение рассуждающего: — Просто и литература, и кинематограф растеряли весь свой эффект. В большинстве случаев это скучно, хотя вовсе даже не поучительно. А эти выставки? Если новый художник, если якобы «свежий взгляд», то это обязательно чушь, на которой ничего не разобрать. Складывается впечатление, что картины пишут люди, рожденные для того, чтобы плавать. А если холсты, перенесшие века, то, как правило, это устаревшая жуть. Когда я смотрю на всех этих голых некрасивых женщин и мужчин со странными позами, я вспоминаю о том, что человек это рисовавший еще верил в то, что земля плоская. И непонятно, с чего я должен чему-то учиться через «шедевры» неандертальца…

— Ох, Фрэнсис, — она, его учитель, его мисс Лоос засмеялась и закрыла журнал. — Вы стараетесь не быть максималистом, но всё юношеское в вас прорывается. Дело как раз в том, чтобы находить достойное. Это правильно, когда нравится далеко не всё, ведь именно так мы ощущаем счастье, когда, пропустив через руки не одну книгу, находим наконец то самое, нужное. Мы чувствуем счастье. И вам, мистер Вульф, просто следует искать свое в искусстве.

— Но всё вызывает отчуждение, — Фрэнсис Вульф пожал плечами и покачал головой, словно посмотрел на еще одну фотографию в зале и вновь разочаровался, вновь это в нем ничего хорошего не вызвало. Не зацепило. — Эти фильмы… старые слишком убоги, а новые… — задумался на долю секунды, стоит ли использовать такое слово, и решился, посчитав, что с мисс Лоос они достаточно близки, — не возбуждают. Ничего во мне не возбуждает, и, поверьте, не только во мне.

— Лучше помогите, Фрэнсис, — она поднялась и направилась к шкафу во всю стену: от пола до потолка, от стены до стены простирались полки.

Мисс Лоос поставила к шкафу стул, отодвинув его от школьного стола, за которым обычно сидел Марк Боуре, учащийся на одном курсе с Фрэнсисом. Сняла туфли на невысокой черной шпильке и аккуратно поставила стопу на стул.

Фрэнсис видел узкую щиколотку, тонкий черный капрон, и взгляд его взбирался всё выше и выше, туда, где колено, и еще выше, докуда позволяла узкая юбка. Смотрел, не отрываясь, но всё же подоспел помочь:

— Пожалуйста, только не упадите, ваш предмет для меня самый любимый, и только вы в нем прекрасны, — зашептал он и крепко сжал ее руку в своей. Чувствовал, как мисс Лоос опирается на его силу, пока нужно, пока она не оказалась твёрдо стоящей на стуле.

— Но ведь работа над эссе — это искусство, — высвободив руку, она указала на стопку массивных книг на ее столе возле закрытого журнала Поведения.

— Да, единственный вид искусства, что меня еще возбуждает, — ученик от нее удалялся. Широкая спина, расправленные плечи, белый воротник, торчащий из-под блейзера и едва касающийся каштановых волос. Коротких каштановых волос… которые юноша каждый день заливает лаком, делая пробор на правую сторону.

Фрэнсис Вульф остановился у стола и медленно поднял всю кипу книг, и теперь уже приближался. Напряженный, немного нахмурившийся, стопка томов почти доходила до его подбородка. Острого подбородка.

— Господи, Фрэнсис, — учительница подавила в себе желание спуститься и помочь ученику. — Надо было разбить хотя бы на две части! Тебе же очень тяжело.

— Все в порядке, совсем не тяжело, — улыбнулся, и наконец она это видела. Жаль вышло немного сковано, не так обаятельно, как обычно, — … мисс Лоос.

Медленно водрузил книги на всё тот же стол Марка Боуре, его однокурсника.

— Знаете, еще что хорошо — это музыка. — Передал ей первую книгу, и мисс Лоос обхватила ее двумя руками с противоположных сторон. — Но это не искусство, это подхватывание настроения.

— Но «подхватывание» настроения, влияние таким образом — это и есть одно из качеств искусства. — Она приподнялась и поставила книгу на полку.

— Я отказываюсь это воспринимать, — Фрэнсис засмеялся и протянул ей следующую. — Иначе даже общение станет искусством.

— Так и есть, — поставила вторую рядом.

— Нет, — засмеялся еще раз, — общение — это повседневность. Повседневность не несет в себе ничего шедеврального.

— Но именно в повседневности время от времени и рождается нечто великое. В таких обычных днях, как этот, просто в других местах.

— Но такой день повседневным не назовешь. Он уже великий. — Он передал очередную книгу, не поднимая высоко, и тем самым заставил мисс Лоос наклониться чуть ниже.

На миг у Фрэнсиса появилась возможность заглянуть в декольте, но он не посмел ей воспользоваться — учитель смотрела ему прямо в глаза.

— Я рада, что тебе западает в сердце хотя бы музыка, — милая улыбка и разгиб, чтобы вернуть очередную историю на полку.

— Не сказал бы, — усмехнулся, стараясь подавить обиду от упущенного шанса. — Зои отняла возможность этим наслаждаться.

— Как же твоя сестра это сделала?

— Она приходит домой и включает погромче, чтобы ни я, ни отец не слышали, как она плачет. — Предпоследняя книга оказалась в его руках, а через секунду — уже в ее. — Это не плохая музыка, но не соответствующая моему настроению, так что получать удовольствие не могу.

— Может, потому что дело не в музыке, а в том, что сестра плачет? Зои нуждается в твоем внимании, Фрэнсис.

— Зои нуждается в матери. — Последний том в светло-синей пошарпанной обложке был передан. — В женщине, которая мнила себя, вероятно, эстетом. В женщине, которая перепила и решила назвать нас Фрэнсис и Зои, хотя, вероятно, имела ввиду Фрэнни и Зуи, как в той глупой сэлинджеровской повести. А отец, непонятно чем думая, согласился на эту ошибку.

— Ваши имена это не ошибка. Это оригинальность. — Закончив, мисс Лоос вздохнула и улыбнулась, радуясь, что теперь можно уходить домой. — Будь у меня два ангела, я бы хотела назвать их так же.

Фрэнсис галантно снова подал ей руку, помогая спуститься. Она обувалась, а он возвращал стул на место. Она еще раз улыбнулась, но тут же перестала, услышав:

— Но у вас нет детей.

Фрэнсис Вульф. Самый прилежный, самый воспитанный и, к сожалению, самый неоднозначный ее ученик. Легкий, улыбчивый и добрый юноша, соблюдающий все правила ношения формы, и всегда аккуратный во всем. Выполняющий задания лучше всех, никогда не отказывающийся помочь.

Юноша с внимательным взглядом тёмно-зелёных глаз и обаятельной улыбкой. Юноша, потрясавший глубиной своего внутреннего мира, которая раскрывалась в его речах. Удивительно чувствительный мальчик, не лишенный подростковой жестокости.

Он держал женскую сумочку и журнал Поведения, пока учитель закрывала класс на два оборота.

— Я снова предлагаю вам воспользоваться служебным положением и позволить мне вас подвезти, — Фрэнсис так и не вернул предметы, которые держал, владелице, но та их и не требовала.

— Спасибо, мистер Вульф, но мы все знаем правила, — хотя ей безусловно было приятно. — Нашу дружбу другие люди не поймут.

Они зашли в лифт, женский пальчик дотронулся до единицы, и кнопка этажа подсветилась красным. Мисс Лоос забрала свою сумочку и журнал и успела поправить светло-русые волосы, мимолетно глянув в зеркало. Фрэнсис также посмотрел в это самое зеркало, но лишь для того, чтобы взглянуть на нее.

— Понимаю, — легко улыбнулся, — но будьте аккуратны, говорят, количество грязных извращенцев в поездах увеличилось.

Покинув школу, учитель и ученик попрощались до завтра. До среды. Фрэнсис направился к своей машине, не так давно подаренной отцом, а мисс Лоос — к станции. Благо, та находилась всего в десяти минутах хода.

В полупустом поезде она устроилась возле выхода и сразу же открыла журнал Поведения. Что сегодня написала преподавательница французского языка, ее подруга Сара Минха?

«Фрэнсис Вульф. Делать упражнение отказался, в середине урока встал и, не взяв карточку, но взяв Кристофера Тиссена, покинул кабинет, сказав, что хочет в уборную. Отсутствовали более десяти минут, вернувшись, отказались пойти к директору».

Мисс Лоос закрыла глаза и представила, как Фрэнсис поднимается и уходит, срывая урок, как Фрэнсис говорит «Нет» в ответ на задание по написанию эссе о культуре в массах. Представить такое удавалось с трудом.

Она преподает в этой школе уже второй год и каждый день удивляется записям о Фрэнсисе от других преподавателей. Особенно от Сары. Получается, только она, только Ева Лоос знает настоящего Фрэнсиса, она чувствует его. Этого чуткого мальчика, с непростыми переживаниями и большим усердием.

— Все учителя так ошибаются насчет него… — прошептала, прежде чем нажать кнопку открытия дверей и покинуть поезд.

От станции до дома расстояние еще меньше, чем от школы до станции. Узкая дорожка выводит на главную улицу к небольшому домику с двумя кустами можжевельника у невысокой лестницы. Домик без бассейна, сада и веранды. Уютный двухэтажный в белых тонах.

Она подходила к нему, пересекая пустую дорогу, и уже видела корзину цветов у порога. Плетеная корзина, оказавшись в руках, сразу укутала в свой чудесный аромат. Белые лилии, а среди них маленький кусочек картона, содержащий лаконичное «К Еве».

— Алло? — мужской голос раздался на другом конце телефонной трубки.

— Хотела поблагодарить за цветы, — Ева улыбнулась, словно собеседник мог видеть ее, а, быть может, она улыбалась лилиям, потому что взгляда от такой красоты оторвать не могла. — Они великолепны.

— Цветы? Какие цветы?

— Лилии, белые лилии, я вернулась домой и обнаружила их у двери. — Она дотронулась до нежного лепестка, — я подумала, это от тебя.

— Нет, я ничего не присылал. Может, это ошибка адреса?

Нет, написано же «к Еве».

— Да, наверное, не припомню, чтобы за мной ухаживал кто-то, помимо тебя, а раз это не…

— Дорогая, — оборвал ее, — ты же пойдешь со мной в эту субботу в «Голден гарден»? Я так хочу увидеть тебя в вечернем.

— Я подумаю над твоим предложением, — меж ее пальцев снова оказалась карточка отправителя, и силой она заставила себя отвернуться от подарка. От кого же он? — Сегодня прочитала запись Сары, Фрэнсис ушел с занятия самовольно, вместе с Кристофером.

— Мелкий засранец, — без злобы, но очень устало.

— Я к тому, что если позвонит мистер Келлер, то не удивляйся, и, пожалуйста, не ругай Фрэнсиса, уверена, на такое поведение у него была причина.

— И какая же? — мужчина фыркнул. — Нет, придет домой — я ему выскажу, пусть отвечает за то, что творит.

— Уильям, я уже жалею, что тебе рассказала.

— Не надо, милая, и у меня тут работа, я позвоню тебе вечером. Пока. — Уильям Вульф быстро сбросил, не дав Еве уговорить его не трогать сына.

Вина перед вежливым, обходительным учеником застряла в груди. Фрэнсис так добр и мягок с ней, а она… с другой стороны, было бы хуже, если такую весть Уильяму передал бы сам директор, мистер Келлер.

— Сара? — произнесла, как только прекратились гудки. — Представляешь, кто-то прислал мне цветы. Я думала, Уильям, но он говорит, что не имеет к этому никакого отношения.

— Цветы? Ох, люблю цветы… — с оттенком грусти произнесла подруга. — Какие они? Опиши.

— Умопомрачительные, — Ева склонилась над корзинкой, сделала глубокий вдох, и глаза сами собой в блаженстве прикрылись. — Лилии. Пахнут невероятно…

— Зои? Фрэнсис тоже дома? — отец поставил чёрные лакированные туфли в шкаф для обуви и нажатием кнопки управления его вернул в стену.

— Неа, еще не пришел, и не спрашивай, где он, потому что я не знаю.

— Ты всегда не знаешь, позвони ему, — спустился на одну ступень и вошел в зону гостиной.

— У меня нет его номера, — с этими словами Зои вернулась в свою комнату и закрыла дверь, повернув ручку вверх.

«Отец что-то хочет от Фрэнсиса, неужели училка всё-таки нажаловалась мистеру Келлеру?»

Она нажала отправить, и в ту же секунду высветилось, как Трэйна уже печатает ответ.

«Похоже на то, Сара Минха — чокнутая. Это же чепуха».

«Не хочу, чтобы Фрэнсису перепало».

Слова Мэсси пришли вторыми, а Лиина утешила:

«Да брось, он умеет за себя постоять».

Как всегда, подруги не уловили суть. Ведь она сообщила это не из-за брата, ведь смысл-то в другом:

«Мне всё равно, просто бесит, что взрослые относятся к нам по принципу «Шаг в сторону — расстрел». Взрослые — идиоты».

— Почему ты так поздно вернулся?! — услышав гнев отца, Зои и оставила ноутбук с открытым чатом, чтобы подкрасться к двери и разобрать их диалог получше.

— … не маленький, — договорил Фрэнсис весьма спокойно.

— Маленький! И ты не имеешь права уходить с занятия и возвращаться, когда тебе хочется!

Да, эта мымра Сара Минха пожаловалась, а задохлик-директор успел позвонить.

— Но я хотел в туалет! Почему я должен просить меня отпустить поссать?! — Фрэнсис всегда выбешивался легко.

— Это вранье, или этот твой друг Кристофер!..

— Прикинь, ему тоже хотелось! — перебил Фрэнсис. — Это глупое правило, что ходить можно только по одному и ждать, пока этот один вернется.

— Это дисциплина, — укорил отец, но Фрэнсис непробиваем для таких штук. Зои знает, и она словно наяву сквозь дерево двери видела, как брат сейчас качает головой.

— Это контроль. И это бесит, — звучало несколько ближе, похоже, он направлялся в свою комнату, прямо напротив ее.

— Не смей уходить, мы не договорили, Фрэн! — совсем близко и с яростью.

— О чем? О том, что я сходил в туалет во время французского? — брат засмеялся с азартом. — Ты бы лучше поговорил с Зои, Дерек рассказал, что пёр ее в прошедшие выходные на колесе обозрения.

Тишина на секунду и удар в дверь. Кулаком и сильно, и насмешка в эту самую дверь:

— Да? Шлюха! — с этим Фрэнсис удалился, хлопнула дверь его комнаты, а ручка ее двери завертелась.

Отец безуспешно пытался войти:

— Зои?! Это правда?!

— Нет! — она вернулась в постель, к ноутбуку и чату в нем.

Девочки уже успели понаписать, но ей был совершенно неинтересен пустой треп.

«Я их всех ненавижу», — отправила и закрыла до чужих расспросов. А комнату уже наполнили звуки «Depeche Mode» и рыдания.

— Что это? Сыр? — Фрэнсис задумчиво вертел кусочек белого, проткнутого вилкой, и внимательно всматривался. — Я не ем сыр.

— А тебя есть никто и не заставляет. — Зои ощетинилась так, словно это она заказывала ужин. — Не надо было наваливать себе этот салат.

— Я не знал, что в нем есть сыр. Ведь все знают, что сыр я не ем.

— И что? Мы все тоже не должны его есть? — наклонилась и быстро проткнула кусочек козьего сыра из тарелки брата, и так же быстро положила себе в рот. — Вкусно.

— У меня пропал аппетит, — он отодвинул тарелку и сложил руки на груди.

— Поешь равиоли, я взял с мясом и с креветками, — у Уильяма самого пропал аппетит. — Я хотел вам сообщить, что в скором времени собираюсь познакомить вас с… моей будущей женой.

— Ха? Это шутка? Ты нам мать подыскал? — Фрэнсис засмеялся. — Она хотя бы женщина?

Уильям Вульф подавился воздухом. Прокашлялся, похлопывая себя по груди, отчего глаза заслезились. Его сын, его взрослый мальчик сидел перед ним и насмехался заочно. Дочь же пока сохраняла напряженное молчание, но Уильяму казалось, что в этом молчании она соглашается с братом.

Они ненавидят друг друга, потому что Фрэнсис ненавидит сестру, а та просто это поддерживает. И сама этого не осознает.

— Конечно, женщина.

— Я не имел в виду мужчину, — засмеялся Фрэнсис снова и посмотрел на Зои. — А то, может, шлюха, как эта?

— Заткнись.

И до начала жаркого спора Уильям возобновил свою тему:

— Она очень хорошая женщина, и я уверен на миллион, что она вам понравится. — Он действительно знал это наверняка. Потому что она им уже нравится.

— Серьёзно? — Сын, полный скептицизма, прищурился. — Или ты сам ей понравился потому, что миллионы? Не пойми неправильно, отец, но ты тот еще козел. Так что либо она страшная не-женщина, либо она собралась замуж за деньги.

— Следи за языком, — вставила Зои, но Фрэнсис только пожал плечами:

— Я говорю, что думаю, — и вернулся вопросом к отцу: — Так что?

— Она очень красивая женщина. Она станет вам отличной матерью.

— Мне мать не нужна, — и, дабы подчеркнуть свою категоричность, Фрэнсис поднялся. — Да и уверен ли ты? Может, очередная шлюха? Ты их обычно раз в месяц меняешь, или, раз она задержалась, думаешь, что с этой любовь? Хах.

— Он — дурак, — сказала дочь, после того как Фрэнсис ушел.

Уильям смотрел на нее, такую похожую на него. Те же серые глаза, вздернутый нос, пухлые щечки. У нее даже родимое пятно на шее слева, как и у него самого. Единственная разница — волосы у дочери чёрные, но лишь потому что красит.

Фрэнсис же пошел в мать. И Уильям давно это понял, еще когда сын был маленьким, когда впервые он заглянул в его глаза, и создалась иллюзия будто в ее. И эта иллюзия время от времени накрывала по сей день. Да и если б только глаза…

«Может, очередная шлюха? Ты их обычно раз в месяц меняешь, или, раз она задержалась, думаешь, что с этой любовь?»

Эта фраза вернулась с горечью уже гораздо позже вечером. Дети засели в своих комнатах, телевизор транслировал рекламу, а Уильям сидел в бежевом кожаном кресле возле панорамного окна с видом на город.

В руке — стакан виски со льдом, а в голове застряли те слова сына. Уильям никогда не знакомил ни одну из своих подруг с отпрысками. Никогда не позволял пересекаться, боясь лишний раз травмировать детей, но каким-то образом те всё знали.

Да, их было много. И, как правило, с каждым годом он засматривался на всё более и более молодых, на всё более ветреных и смешных. Они любили перебирать с алкоголем, курили и думали, что тридцать — это уже старость. Когда Уильям познакомился с Оливией, и узнал, что это день ее восемнадцатилетия, то осознал, что достиг предела, и на следующий же день его вызвали в школу. На следующий же день он встретил Еву.

В противовес мисс Минха, она защищала Фрэнсиса. Интеллигентно и в тоже время смело, без скромности отстаивала его сына, словно собственного. И Уильям так проникся этим, что осознал — вот оно. Разве еще какая-то женщина сможет так же?

На первом свидании он к тому же понял, что умная и весёлая лучше пьяной и смешной. А на втором решил, что торопиться не будет, что всё сделает правильно. Но вот прошло три месяца, и он хочет жениться, съехаться, он хочет семью. Мать — это то, что объединит их всех, сплотит. Что бы ни говорил сын.

Уильям сделал глоток и, не отрываясь от лицезрения зданий со светом в окнах, набрал ее номер вслепую.

— Я рассказал им о тебе.

— Как они отреагировали? — слышалось волнение. — Фрэнсис?

— Нет, я рассказал, что у меня есть женщина и всё серьезно, но я не рассказал, что ты их преподаватель, — новый глоток. — Радости не выказали.

— Ясно. Ты их предупредил, этого достаточно.

— Я понимаю, что ваша дочь само очарование, но, мистер Фаер, я настаиваю на том, что ей нужен репетитор. Иначе семестр закончится для нее показателем ниже проходного балла.

— Но у нее три раза в неделю фортепьяно и два раза теннис, а по выходным мы уезжаем к тете Глории. Вы знаете, в какой ярости будет тетя Глория, если я не привезу к ней племянницу? — мужчина поправил очки, подтянув их ближе к переносице. — В очень сильной ярости.

— Я понимаю, но…

— Мне лучше поговорить с директором. В конце концов, каждый родитель столько вкладывает в это заведение, что ни у одного преподавателя не должна подняться рука поставить непроходной балл, — сказал громогласно и покинул кабинет.

Ну что ж, Саре самой пора было его покинуть. Перерыв на обед начался давно, а она еще не занесла одолженные у Грисби книги по истории. Три увесистых тома и коробочка с пирожными в качестве благодарности и надежды на чай.

Книги — тяжелые! — едва не выпали из рук, пока Сара закрывала кабинет; а закрыв и развернувшись на маленьких толстеньких каблуках, направилась к лифту. История Грисби проводилась на втором этаже рядом с комнатой для отдыха учеников. И когда она подходила, то заметила, что дверь этой самой комнаты отдыха открыта, и оттуда слышится:

— Верю. Дереку незачем врать. Если он сказал, что трахал мою сестру, значит трахал. И значит на колесе.

Фрэнсис. Его низкий голос с хрипотцой она узнает отовсюду. Часто этим голосом озвучиваются ее ночные кошмары. Сара остановилась, чтобы послушать, благо коридор пуст, все наслаждались обедом.

— Ты хочешь с ним подраться? — А это уже его друг, Кристофер Тиссен.

— Подраться? — Фрэнсис засмеялся. — За что? За оскорбленную честь Зои? Да она ж сама дала, сама ж хотела.

— Ну да, верно. Но Дерек мог бы и не брать.

— Ты прям наивный, Крис, — потянуло сигаретным дымом, и Сара подавила порыв войти и отчитать двоих нарушителей. Подавила тем, что желала слышать больше.

— Или просто не знаешь, что значит хотеть. Вот стоишь, а она перед тобой раздевается и ноги раздвигает. И всё, в этот момент у тебя дыра в голове, и вся кровь в члене, — громкий выдох, похоже, это курил Фрэнсис, а кто же еще?

— Кто она? Ты это так загадочно выделил.

В ответ Фрэнсис рассмеялся, и в этом смехе:

— Ну не Зои же!

— Что вы тут устроили?! — Сара не выдержала и зашла в комнату отдыха.

Кристофер сидел в кресле, запрокинув ногу на ногу, словно бизнесмен. Пиджак его валялся скомканным на спинке, а галстук — развязанный, но не снятый окончательно, болтался на плече. Сам же Крис, увидев мисс Минха, побледнел, и его без того маленькие карие глаза совсем потерялись на лице. Весь сжался.

Фрэнсис сидел спиной к двери, прямо на кофейном столике, и в пальцах левой руки держал дымящуюся сигарету. Он не видел, как вошла мисс Минха, но прекрасно слышал, и всё же не обернулся.

— Да бля.

Сара не могла поручиться, что эта фраза Фрэнсиса ей не послышалась, но он уже тушил сигарету в поддон стоящего неподалеку фикуса.

— Мистер Тиссен, немедленно приводим себя в порядок, — она осмотрела Фрэнсиса, который как раз поднялся и развернулся, но его форма была безупречна, — и пройдемте со мной.

— Не хочу вас расстраивать, — Фрэнсис нагло усмехнулся, — но мы никуда с вами не пойдем. Вы не в нашем, ну, уж точно не в моем, вкусе, — и он ее осмотрел с ног до головы. И вот теперь съежилась Сара.

Да, она прекрасно осведомлена о том, как выглядит. Маленькая, с проблемной осанкой и некрасивой прямой фигурой, она никогда не была мисс Приворот. Лицо, которое казалось вечно недовольным и усталым, и она бы с удовольствием исправляла это улыбкой, но не очень хорошие зубы вряд ли бы улучшали ситуацию. Если бы вообще не усугубляли.

— Вы знаете, что я имела в виду, мистер Вульф, — Сара сжала в руках три тома крепче.

— Неа, поэтому лучше выражаться точнее, — и улыбнулся так, как ей в этой жизни не доведётся улыбаться никогда. Идеально.

— К директору. Или я сделаю запись в журнале Поведения, и ваши родители будут вызваны в школу, — хоть раз такого рода шантаж действовал на Фрэнсиса и Криса? Нет. И шансы, что подействует сейчас, тоже нулевые, они никогда не шли с ней к мистеру Келлеру.

Кристофер Тиссен надел пиджак, кое-как завязал галстук, и они с Фрэнсисом покинули комнату. Сара шла за ними и жужжала, только это и могла:

— Не думайте, что вам за это ничего не будет. Курение в стенах школы — серьёзнейшее нарушение. И если я не ошибаюсь, то ваша мать, мистер Тиссен, в прошлый раз была сильно удручена, а в этот…

— Что-то произошло? — она шла им навстречу. Ева Лоос в легкой розовой блузке с рюшами в области декольте, приталенном чёрном пиджаке и узкой юбке, доходящей до колен. Шпилька, которая, казалось, ей не в тягость на целый день и уложенные волосы. Мило улыбающаяся, в хорошем расположении духа. Ева, которой таинственной поклонник дарит цветы. Сара не преминула испортить ей настроение:

— Мистер Вульф курил в комнате отдыха. А мистер Тиссен носил форму в неподобающем ученику старшего класса виде.

— Это неправда. Когда мы пришли туда, уже было накурено, и мы не знаем, кем. И тут зашла мисс Минха и ничего не пожелала слышать, учуяв дым. — Фрэнсис лгал, и кожа его не приобретала стыдливую окраску. Смотрел прямо на Еву, а затем притворно спохватился и ринулся вперед со словами:

— Позвольте помочь, — и он уже забирал две папки из рук преподавателя.

Три тома по истории в руках Сары стали увесистей.

— Ох, спасибо, мистер Вульф, — Ева мягко ему улыбнулась.

— Мистер Вульф курил. Я видела сигарету в его руках, — Сара нахмурилась, когда заметила растерянность в глазах Евы. Подруга не знала, кому верить, и это расстраивало.

— Нет, я не курю. Просто было накурено, но я не курил, — Фрэнсис упирался до последнего, и в этом была специальная, понятная только ей насмешка. Саре давно казалось, что Фрэнсис ее просто ненавидит. Но почему? — Куда это отнести, мисс Лоос?

— А-ах, пойдемте со мной, мистер Вульф.

И они ушли вдвоем, Крис, улучив момент, также смылся, а Сара осталась одна посреди коридора. Только спустя какое-то время она вспомнила, что первоначальной целью было вернуть тома миссис Грисби, и, по возможности, выпить с ней чая.

— Миссис Грисби? — постучавшись, Сара вошла и обнаружила преподавателя истории, смотревшую в окно.

— Заходите-заходите, — старушка обернулась и вновь вернула внимание окну. — Только посмотрите, они расчищают поле от листьев. Раньше этим занимались сами ребята, а теперь — нанятые рабочие.

— Ну, здесь не простые ученики, они в жизни не сделают ничего полезного руками. Не заставить, — Сара прикрыла за собой дверь, — я хотела вернуть вам любезно одолженные книги, и также принесла пирожные в качестве благодарности.

— Ох, спасибо, дорогая, найдется время для чая? — наконец Грисби отошла от окна, — и для приятной беседы?

— Я с надеждой на это и пришла, — в ее обществе Сара улыбаться не стеснялась. — А вот приятная беседа может омрачиться.

— Хм? Рассказывай, — она ушла в комнату, соединенную с классом, но оставила дверь нараспашку. — Я пока позабочусь о чае.

— Пять минут назад я застала Фрэнсиса Вульфа курящим, — сказала Сара и услышала, как Грисби нажимает кнопку электрического чайника.

— Да ты что, — послышалось удивленное, и Сара усмехнулась, положила наконец книги на один из столов.

— Но есть и еще хуже новости.

— Какие же? — Грисби вернулась в класс, держа поднос с чашечками на блюдцах, сахарницей и заваркой.

— Краем уха услышала разговор курящего Фрэнсиса и Кристофера. Они говорили, что Дерек, и я так понимаю Дерек Манн, переспал с сестрой Фрэнсиса, Зои, — Сара открыла коробочку с пирожными.

— С Зои? Не может быть, такая хорошая, замкнутая девочка…

— Все они кажутся хорошими для кого-то, но я вижу их всех насквозь, — она взяла одно шоколадное пирожное с вишней и, смотря на него, видела Еву. Как та сомневалась в правоте ее слов, как та всегда верила больше Фрэнсису. Да… Фрэнсис ловко запудривал ей мозги, ей, но не Саре. Уж Сара-то его знала. — И я верю, что Зои переспала с Дереком. Ве-рю.

— Какой кошмар. В мое время по этому поводу созвали бы комиссию! — схватилась за сердце Грисби.

— К сожалению, в наше время Зои и десять Дереков спустят с рук… это называется «свобода», — и сделала первый укус, не дождавшись чая.

— Это ее дом? — Кристофер отстегнул ремень безопасности. — Какой-то белый шалаш, ты уверен?

— Да, она его снимает, — его друг, Фрэнсис, потянулся к заднему сидению и достал оттуда маленькую аппаратурную сумку. Словно они вдвоем в сериале играют спецагентов, и снимают на самом деле их самих.

— А ты уверен, что ее нет дома?

— Нет, не уверен, — усмехнулся и открыл дверь машины, — пошли.

— Погоди, надо сначала убедиться, что она не там, если…

— Успокойся, Крис, — Фрэнсис положил руку на его локоть. — Сначала мы позвоним в дверь, и если она дома, то откроет, и мы просто скажем, что, проезжая мимо, решили поздороваться. Скажем, что соскучились, не трусь.

— А что если она неожиданно вернется, а мы еще не закончим?

— Ну, тогда ситуация будет щекотливой, сымпровизируем, — и с этими словами Фрэнсис покинул машину, Крис со вздохом последовал за ним.

Поставив машину на сигнализацию, они двинулись к «белому шалашу».

— Ты ведь знаешь, что это противозаконно, подсудное дело? — Кристофер боязливо обернулся, но дорога была совершенно пустой. — Хотя о чем это я, ведь это же твой отец лучший адвокат по версии «Нью тайм».

— Ага, и три раза был на обложке, — Фрэнсис легко взобрался по лестнице, и вот уже его пальцы обхватили металлический круг, четыре удара — и тишина. — Интересно, эту штуку вообще слышно внутри? Может, здесь есть где-то нормальный звонок? Или, я не знаю, домофон? Как думаешь, Крис, здесь есть интерфон?

— Блин, просто постучи снова, — в нетерпении Кристофер облизал губы, ему точно было не до глупостей. Он никогда еще не делал ничего подобного, никогда еще не заходил так далеко ради Фрэнсиса. И от чего-то казалось, что вот так вот стоять тут под дверью — несколько опасно.

Фрэнсис постучал еще раз, и вновь ничего, кроме той же самой тишины.

— Ну вот, очевидно, никого нет, — Фрэнсис сел на одно колено и вытащил из кармана джинсовой куртки тонкую женскую шпильку. Заметив удивленный взгляд Криса, поведал: — Это Зои.

— Давай быстрее, если нас заметят, то это конец. — Кристофер внимательно осматривал окрестности, но ни единой души, все словно умерли, облегчая им жизнь.

— Джеки говорил, это легко, но что-то не так уж, — Фрэн ковырялся, стараясь отодвинуть внутренние задвижки в замке, — надо было взять самого Джеки. Не выходит.

— Дай, я попробую, — Крис сел рядом и взял из его холодных пальцев шпильку. Не поддавалось, действительно не выходило, и нервы накалялись всё больше, будто натягивались струны.

Хотелось бежать. Но Кристофер знал, что, если он и убежит, то Фрэнсис — черта с два! Если этот ублюдок что-то задумал, то не оступится до последнего.

— Ты не понимаешь принцип, это не дырка подружки, — Фрэнсис забрал шпильку обратно, — туда надо не пихать, а отодвигать.

— Давай позвоним Джеки, может, сорвется и прикатит или хотя бы даст пару…

Характерный щелчок прервал слова Криса, и Фрэнсис, усмехаясь, потянул ручку вниз. Дверь со скрипом распахнулась.

— Отлично, теперь дело за малым, — Фрэнсис встал и поднял сумку.

— Фрэнсис, я знаю, чего тебе хочется, но, блин, прошу, давай сделаем всё побыстрее и свалим, а?

Вдвоем они вошли в чужой дом и захлопнули за собой дверь. Фрэнсис расстегнул молнию на аппаратурной сумке и вытащил первую крохотную камеру, чтобы протянуть Крису:

— Установи повыше, так, чтобы, даже подняв голову, она на заметила, а затем нажми вот эту кнопку, — указал на оборотную сторону, — понял?

— Понял, — кивнул и забрал серую «кроху». — Сколько у тебя этих камер?

— Три, стоят немало, но, я уверен, окупятся этой же ночью, — он засмеялся, и вытащил вторую камеру. — Для ванной, кухни и спальни.

— А не слишком? Может, просто на кухню и всё? Я уверен, иногда она готовит в белье. — Кристофер задумался и в этой задумчивости протянул: — Спальня… быть может, у нее кто-то есть, и с этим чуваком она спит время от времени… Ты уверен, что хотел бы это увидеть? Нет, может, у нее, конечно, никого и нет, но всё же если есть…

— Иди на кухню, Крис, и установи там, — сам же Фрэнсис поднялся на второй этаж в поисках то ли спальни, то ли ванной комнаты.

Небольшая кухня прямо возле входной двери. В случае, если она вернется, Крис сразу же попадется, но был и плюс — Крис прекрасно видел через старую занавеску, кто подходит к дому. И никто пока не приближался.

Подвинув табуретку, он взобрался. Для расположения камеры выбрал старый кухонный шкаф: на нем две коробки, одна — от вафельницы, другая — от миксера, они уже собрали достаточное количество пыли, чтобы чихнуть. Крис был уверен, что туда она не только не смотрит, но и всячески отводит взгляд. А еще оттуда теоретически открывался прекрасный обзор, лучший из всех возможных. Теоретически опять-таки.

Чихнул, установил и нажал на кнопку. Дело сделано.

— Фрэнсис! Ты закончил? — крикнул другу, не желая оставаться в доме на лишнюю минуту, но тот не отвечал. — Фрэнсис?!

Тяжело вздохнув, Крис начал подъем по лестнице, Фрэнсис вынуждал своим молчанием это делать.

— Фрэнсис, я установил, а ты? — зашел в комнату с приветливо распахнутой дверью, — ну и чего ты тут замер? Нам надо проваливать.

Фрэн стоял вполоборота возле открытого комода, и Крис не сразу заметил в его руках нечто красное.

— Ты посмотри, — Фрэнсис улыбнулся, — хотел бы себе подружку в таких кружевных трусиках? — и продемонстрировал эти самые трусики.

— Да брось, нам пора. Она может вернуться в любой момент.

— Я бы трахал ее всю ночь в этом белье, — поднес красное кружевное к лицу и сделал глубокий вдох. Ладно хоть чистое, не додумался в корзине с грязным порыться. — Хотя кого я обманываю, я бы ее и без белья всю ночь имел. А то и ночи.

— Фрэнсис, бля, завязывай. Чем раньше мы провалим, тем лучше, понимаешь?

Но тот, казалось, не осознавал происходящее. Стоял там, перебирал белье в первом ящике комода и сглатывал слюну время от времени. А ведь этого самого времени было мало, Криса бесило, но вот его взгляд опустился ниже головы друга, ниже его плеч, ниже рук… Твою мать, да он возбужден.

— Фрэнсис! Дай мне ключи, я отправлюсь в машину, а ты тупи сколько хочешь.

Поймал в воздухе ключи тачки и бросил напоследок:

— Жду тебя, прояви благоразумие и не дрочи.

Кристоферу показалось, что он очутился в машине с помощью телепорта. Вот он спускается по лестнице — и садится на мягкое кожаной сидение, и между этими двумя действиями ничего. Но Кристофер ошибался, он просто не запомнил, как бежал по пустой дороге и как разблокировал машину на быстром ходу, всё было сосредоточено на напряжении. И это сосредоточение не кончалось.

Черт знает, сколько Фрэнсис пробыл в этом доме, Кристофер хотел было вернуться за ним, но довольный друг с сумкой в руке уже садился на водительское сидение.

— Какая удачная суббота, — кинул сумку назад и завел двигатель.

— Слушай, ну зачем тебе надо это? — Кристофер наконец позволил себе выдохнуть, — Это всё… это же не только противозаконно, но и неправильно с чисто человеческой точки зрения.

Не то чтобы он надеялся, что после его слов Фрэнсис побежит убирать камеры, а затем продавать. Нет. Для этого Кристофер раскрыл рот слишком поздно, очевидно. Просто он наделся, что Фрэнсис вновь его убедит, и тот правда убедил:

— Я хочу знать ее получше, Крис, в этом нет ничего плохого. Абсолютно.

— Ох, да ладно! — Бен простер руки к небу. — Это нечестно!

Шел уже второй тайм, и он, и его команда только и успевали, что сравнивать счет. Сравнивать, а нужна победа.

Сегодня утром Бен ел медовые хлопья на завтрак, запивая соком, думая, что это будет обычный хороший день. Обычная воскресная игра. И только когда зашел в раздевалку и увидел довольного Фрэнсиса, настроение и настрой мгновенно сдулись. Залаченная макушка направилась в душевую, а Бен бросился судорожно искать фамилию Вульф в записи на игру. Но бланк, прикрепленный к стене мужской раздевалки, не содержал никого на «В» в составах команд. Однако как бы Бен ни негодовал, Фрэнсис всё равно вышел на поле, якобы заменив Марка, неожиданно укатившего на похороны двоюродной сестры. Якобы Марку не до футбола.

И Бен бы так остро не реагировал, если бы Фрэнсис оказался в его команде, но нет, он играл за противоположную… и играл хорошо.

— Да черт! — Бен пнул мяч со всей силы, и тот улетел на полупустые трибуны.

Девочки с раскрытыми блокнотами запищали, когда мяч едва не угодил в одну из них, и покрутили пальцем у виска. Бен видел это даже с такого расстояния.

— Чокнутый! Ненормальный! — начала обзываться так и не пострадавшая, и Грег в красной форме с противотравмовой повязкой на локте закричал:

— Отдайте мяч и проваливайте! — да, Грег тоже на взводе.

Игра продолжилась, хотя судья, пришедший из соседней школы, больше был занят плевками в небо. Периодически он, правда, свистел и раздавал желтые карточки, но не тогда, когда надо было Бену. И не тому, кому бы хотел Бен.

Фрэнсис оставался в игре, и он забил уже два гола. А общий счет на табло уже «четыре — три», и, к сожалению, не в их пользу.

— Ребят, поднажмем! Еще десять минут до конца, забьем еще пару раз! — он хлопнул в ладоши, стараясь воодушевить свою красную команду. — Давайте, парни!

— Что, нервничаешь? — Фрэнсис оказался рядом, и выглядел весьма воодушевленно. — Смирись, Бен, сегодня не ваша игра.

— Да пошел ты, — капитан красных смачно харкнул в траву, представляя лицо Вульфа, и тот рассмеялся.

Они делали всё, что могли, но, наверное, Бен сам был виноват, и это он понял уже после. Матч так и закончился со счетом «четыре-три», синие победили. И Бену показалось, что если бы он уделял меньше внимания Вульфу, а больше игре… то смог бы забить еще не один раз. Но теперь он принимал холодный душ, и рассуждения уж точно не исправили бы ситуацию.

Голова неплохо остывала, и вода, стекающая по внутренней стороне бедра, приятно щекотала кожу. Он опустил кран регулировки подачи и взял висевшее махровое полотенце. Просто пойти домой и засесть за видеоигры до самой ночи, просто выбросить прошедший матч из головы и, может быть, пропустить следующий.

В раздевалке царило напряженное молчание, парни напяливали одежду на еще влажные тела, и только Фрэнсис, будучи голым, стоял у зеркала и сушил волосы компактным феном. Бен просто не мог смолчать, внутренне кипел:

— Что, взял у матери погонять? — и тут же добавил, притворно сожалея: — Ах, забыл, у тебя же нет матери. Значит, фен сестры?

Фрэнсис посмотрел на него через зеркало и усмехнулся:

— Захватил у твоей матери, она готова мне отдать не только себя, но и весь ваш дом с потрохами. Да, я так хорош. — И на этом вновь подмигнул через зеркало.

Не было ни единого шанса на то, что Бен сдержится. Рывком он кинулся, желая размозжить голову Фрэнсиса об зеркало, в котором тот красовался, но Вульф успел податься вперед, немного развернувшись, и Бен нелепо ударился о работающий фен.

Там он уже ощутил руки Портера и Атро, сильные руки, сковавшие его корпус и не дающие ринуться вперед снова.

— Успокойся, Бен, остынь! — кричали они, но Бен видел перед собой смазливую мордаху Фрэнсиса, и это действовало хуже красной тряпки для быка.

— Как же ты меня бесишь, — прорычал он и расслабился. — Всё, отпустите меня, — но ребята не спешили, и Бену снова пришлось понервничать. — Бля, отпустили!

Оделся в два счета, запихал скомканную воняющую форму в спортивную сумку и с еще мокрыми волосами покинул раздевалку. Просто желал свалить быстрее.

— Бен, погоди! — Портер нагнал его и хлопнул по плечу. — Ты чего такой злой? Ну, проиграли. Не впервой, — и рассмеялся.

— Вульф не должен был сегодня играть, — не сбавлял хода, и Портер еле поспевал, задыхаясь:

— Так Марк же не смог, и он сам попросил заменить его, так-то Фрэнсис не виноват. Чего ты сорвался?

— Не знаю, — остановился и повернулся, чтобы озвучить Портеру прямо в лицо. — Он меня выбешивает, понимаешь? Я смотрю на него, и меня всё бесит, и больше всего бесит, что его не задушить, понимаешь, Портер? Я хочу его достать так же, как достал он меня. Но блять…

— Погуляй с Зои, — Портер усмехнулся, — дать номерок?

И вот теперь после небольшой заминки на обдумывание рассмеялся Бен. Ну, точно, сестра Фрэнсиса! Если он не может трахнуть самого Фрэнсиса, то может трахнуть его сестру, его Зои. Та же Вульф. И даже более того, они родились в один день, а это значит, что не просто сестру, а близнеца. Чем он хуже Дерека? А тот рассказывал, что она хорошо дала.

Гудки шли долго, но в итоге раздался девичий голос:

— Алло? Кто это?

— Привет, это Бен, — облизнул губы, предвкушая сытный обед. — Знаешь, я так по тебе соскучился, как насчет встречи?

— А-а-х, Бен, привет, да, я сейчас с подругами в молле на Центральной.

Перспектива после игры тащиться в молл не прельщала, да еще и с вонючей сумкой, поэтому обед перетекал в ужин. Ну что ж, так даже лучше.

— Тогда дай знать, как освободишься, пересечемся.

На этой ноте они и попрощались, и позже, когда Бен успел принять повторный душ дома, поесть, разобрать сумку и отдать матери форму в стирку, позвонила Зои и назначила встречу через пятнадцать минут в Парке китайской еды. Шустрая девочка.

Кеды, джинсы и красная рубашка, Бен даже залачил волосы на правую сторону, ему показалось это символичным.

Дерек рассказывал, что она дала на их первом же и, собственно говоря, последнем свидании. Он по правде даже не рассчитывал на поцелуй, но Зои оказалась невероятно податливой. Бен усмехнулся. Кто бы мог подумать, что тихая девочка, одевающаяся в мешковатую серую одежду, на самом деле та еще давалка.

Засунув руки в карманы, он ждал у столба с часами. Массивные, круглые, они издавали щелчок каждую минуту, и Зои запаздывала на три. Может, она рассказала всё брату, и тот решил провести его и на этом поприще? Да нет, невероятно, для сговора они должны неплохо ладить, а все знают, что это, мягко говоря, не так.

— Привет, Бен! — Зои подходила к нему, и Бен через силу улыбнулся.

Она даже не принарядилась. Темно-коричневая кофта и легинсы, в волосах какой-то дурацкий ободок. Объемная сумка, повешенная через плечо, будто это утро, и она собралась на аэробику. Но это был вечер, это было свидание.

— Я так рад тебя видеть, — и как можно естественнее произнес, — детка.

Зои не отреагировала. Не засмеялась, не засмущалась, будто и не было никакой «детки» вовсе.

— Да, только вот мы видимся в школе каждый день, не считая выходных, — улыбнулась. — Ты сегодня играл на стадионе? Футбол, да?

— Угу, — почесал затылок, — играл. А ты?

Это был открытый ресторан. С одной стороны стойки повар готовил пищу прям при тебе, а с другой стороны ты ее потреблял. Вроде как одновременно и на воздухе, и горячая пища.

Бен заказал морепродукты в соусе, она отчего-то выбрала рисовый суп.

— Я не люблю есть, — призналась, когда подали суп, — быстро полнею.

— По-моему, ты очень худая, не стоит бояться еды, — посмеялся над своей ложью, ведь на самом деле он понятия не имел, худая она там или нет. Не было шанса нормально оценить ее фигуру вообще, и возможно, у нее три складки на животе.

— Не боюсь, — первая ложка, — так зачем ты меня пригласил?

Повар азиатского происхождения поставил перед ним заказанные морепродукты и положил палочки.

— А можно, вилку, а? Я всё-таки не в Китае, — терпеть он не мог их палочки. — Ты мне нравишься, Зои.

— Вилок нет, — черные узкие глаза сузились еще больше.

Тусклый желтый свет ламп проливался на них сверху, издалека доносилась тоскливая музыка, стоял запах жареного, и ветер не успевал его уносить прочь.

— Нравлюсь? — переспросила, словно не слышала. Девчонки такие девчонки.

— Да, ты мне очень нравишься, Зои, — он старался не смотреть в ее сторону, это получалось легко, а вот обращаться с палочками не очень. — И я решил, наконец, признаться.

Больше слов у него не было. Больше лжи не было. Зои даже не в его вкусе, и говорить так же было не о чем. Она рассказывала странные вещи, слишком заумные, слишком сложные, а он гадал, даст она ему или нет.

Бен не оставил на чай, но расплатился за двоих добросовестно.

— Слушай, а у тебя ведь хорошо с историей, а я не чувствую, что готов к следующему тесту.

— Ты хочешь, чтобы я с тобой позанималась? — Зои подтянула ремень сумки, непонятно зачем притащенной на свидание.

— Я был бы дьявольски благодарен, и это бы нас сблизило, — он подошел к ней ближе и, быстро выдохнув, столь же быстро схватил ее руку. Они должны идти, держась за руки. Должны. — Можем прямо сегодня, только учебники у меня дома.

— Ну, поехали, — пожала плечами, словно согласилась на вторую порцию супа. Так просто.

До места жительства Бена пешком не больше десяти минут, но он всё равно тормознул такси. Не терпелось. Секса не было около трех месяцев, а секса с Вульф — вообще никогда.

— Мам? — спросил, открыв дверь, но ответом послужила тишина. — Родители, похоже, еще не вернулись с концерта.

— Концерта? — Зои уже разувалась.

— Да, какие-то скрипачи в городе, и они решили, что не могут это пропустить, — Бен засмеялся, всё шло на руку, правильно, словно сама судьба располагала. — Пойдем в мою комнату? Всё там. Или хочешь чего? Дома есть вино, мартини, коньяк.

Поднялись наверх по массивной лестнице в винтажном стиле.

— А это моя комната! — распахнул перед ней дверь, и Зои вошла в хаос.

На черном ковре, лежащем посреди комнаты, валялись карточки с футболистами, на стене у кровати — постеры порнографического содержания, сама кровать не заправлена, одеяло так и оставалось весь день скомканным. Одежда разбросана, в кинутом на кресле «клубке» Зои распознала школьную рубашку — по характерной эмблеме на маленьком нагрудном кармане.

— Прошу прощения за небольшой бардак, но, знаешь, это нормально для парней моего возраста, — улыбнулся и хлопнул в ладоши.

Но Зои не считала, что «это нормально для парней его возраста». Фрэнсис никогда не разрешал входить в свою комнату, но она всё равно замечала, как там у него уютно и аккуратно.

Ради приличия Бен достал несколько учебников и разложил их на кровати.

— Можешь в одежде, ничего страшного, просто, думаю, так будет удобнее всего, — похлопал по месту рядом с собой.

Неловко и напряженно. Она что-то бубнила про законы и нововведения какого-то там года, а он смотрел на нее. Страшненькая она, конечно. Эти черные волосы, закрывающее лицо с одной стороны почти наполовину, эти щеки хомячихи...

— Вы с братом близнецы, но вы совершенно не похожи, — перебил сразу, как сообразил, в чем же дело. Точно, они близнецы, но такие разные.

— Ну, есть близнецы, которые рождаются одинаковыми, а есть те, кто рождается в один день, из одного живота, но не одинаковые, — перевернула страницу, — Фрэнсис больше похож на мать, я пошла в отца.

— А-а-ах, — протянул Бен. — Не возражаешь, если я тебя поцелую?

Она кивнула, и последний вопрос отпал. Значит, всё-таки близнецы, одна кровь, одна фамилия, одна семья. И значит можно всё-таки поцеловать. Вот только целоваться Зои по-взрослому не умела. Просто открывала рот и позволяла чужому языку в нем орудовать, и Бену быстро это надоело. Он ведь не с резиновой куклой и не с проституткой.

Выцеловывал ей шею, она стонала, а сам осторожно руками уже наминал грудь. Маленькая, почти мальчишеская, в руках чувствовался в основном поролон бюстгальтера. Вот поэтому руками он и полез под кофту, под этот самый бюстгальтер. Грудь и правда едва обнаружилась.

Бен рассмеялся при шальной мысли, при шальной догадке. А что если они поменялись местами, а? Что если Зои — на самом деле парень, отращивающий и красящий волосы, а Фрэнсис — девчонка, коротко стриженная? Да, хорошая идея, Зои как раз плоскогрудая, жаль только не раз в душевой видел Фрэнсиса, полностью соответствующего мужской комплектации. Член с яйцами не подделать.

А вот проверить Зои на наличие вагины стоит.

— Ты смеешься? — она приподнялась, и Бену пришлось навалиться сильнее, приминая под собой.

— Тебе приятно? — спросил он в свою очередь. — Нравится?

— Нравится и приятно, только… — положила голову на скомканное одеяло. — Мне кажется, ты думаешь о чем-то, мало связанном со мной.

— Тебе кажется, — меж пальцев он сжал сосок, а другая рука поползла ниже минуя плоский живот, — я очень тебя хочу… Это ты ощущаешь?

— Да, — она ощущала.

Меж чужих бедер было тепло и влажно, и Бену сорвало голову. Слышал ее вскрик, всхлип, но не мог заставить себя быть мягче, когда срывает голову, ты ничего не можешь заставить себя делать.

После произошедшего он откинулся на спину, сил не было даже на то, чтобы поговорить с Зои. Правда, они нашлись, чтобы дотянуться до джинс и вытащить оттуда телефон. Нашлись, чтобы отправить всего одно сообщение, человеку, которому до этого никогда не писал.

«Только что забил гол в твои ворота. Встреть Зои дома семейным объятием».

Бен долго ждал ответа, но его не последовало.

— Вот, это мой любимый момент, — Ева взяла лист и начала читать: — Но туман это не помеха на пути, туман просто не позволяет солнцу ослеплять наши глаза. Другими словами, туман — то, что может спасти, заставляя нас быть осторожными. — Положила лист в небольшую стопочку таких же и улыбнулась Фрэнсису, сегодня написавшему эти строки. — Я понимаю, что ты имел в виду неизвестность, в которой мы все крадемся, сколь сильно эта неизвестность заставляет прочувствовать весь путь, и как мы не замечаем свой бег по проторенной дорожке, освещаемой солнцем.

— Вы понимаете меня лучше всех, — он развел руки в стороны. — Лучше всех.

Ева засмеялась и взглядом вернулась к эссе Фрэнсиса. Такие ровные, красивые строчки. Большие буквы, завитушки и легкий нажим…

— У тебя великолепный почерк, как ты этого добился?

— Старанием, — также скосил взгляд на свою лежащую сверху работу. — На самом деле, когда я пишу быстрее, то выглядит это несколько иначе, — ненавязчивый смех, — поэтому, пожалуйста, не заглядывайте в мою домашнюю работу по английскому, не хочу, чтобы вы разочаровались.

И после смеялись уже оба. И Ева нуждалась в этой непринужденной атмосфере, ей очень нужно было с ним поговорить о вещи неприятной. Конечно, с профессиональной точки зрения, Ева не имела права взвалить что-либо на Фрэнсиса, и должна была обратиться к Уильяму Вульфу, а еще лучше — просто к директору. Но господин Келлер и так уже был в курсе, Сара каждый день напоминала ему о том, что тот должен вызывать мистера Вульфа и, наконец, рассказать. Но директор не считал себя ответственным за моральную сторону учеников, развивающуюся за пределами школы. Вот если бы Зои занималась сексом во время школьного обеда, тогда да, надо было бы вызывать отца в школу. Но Зои не занималась.

— Я, конечно, поступаю как плохой учитель, но я хочу, чтобы ты повеселился, — а заодно Ева решила проверить реакцию. — Это выдержка из вчерашнего эссе Стрекояти. — Вытащила лист из самой нижней части стопки и зачитала корявое, детским почерком написанное: — Судьба. Тяжелое понимание. Судьба — это когда заранее знаешь. Другой знает. Когда заранее знаешь, что на тебя план. Например, как ты знаешь, что ты в лиге, и ты потом в лиге, — захохотала, но бдительность не потеряла.

Фрэнсис лишь тактично улыбнулся и со снисхождением сказал:

— Бен Стрекояти как всегда. Ему трудно связывать в предложения слова, которые не выкрикиваются во время футбольного матча.

И Ева захохотала новой волной, на этот раз, растеряв всю бдительность, закрыв глаза. Она пыталась вернуть строгое учительское лицо, но было слишком смешно.

Да, Ева очень нуждалась в этой непринужденности. Ей было дело до Зои и Фрэнсиса, пока те в школе, вне школы и отсыпаются на выходных. С благим намереньем она решила влезть, просто подсказать запутавшимся детям.

— Фрэнсис, спасибо, что соглашаешься помочь после занятий, без тебя разбор этих эссе потерял бы всё очарование, — она наклонилась к нему, внимательно заглядывая в глаза, — спасибо.

— Вы же знаете, что мне самому это нравится, — также к ней наклонился, и расстояние между ними стало несколько ближе, чем дозволено преподавателю и ученику. Ева это понимала, но отодвигаться не хотела, в конце концов, совсем скоро она официально станет ему ближе, и не будет ничего зазорного в том, чтобы его обнять. Господи, как же она хотела обнять Фрэнсиса, обнять крепко, даря защиту.

— Но сегодня я попросила тебя не только для помощи с эссе, — опустила взгляд, чувствуя некую вину, потому что не имела право вывалить это на Фрэнсиса. — В нашей школе ходят плохие слухи, что твоя сестра… — и замолчала, верные слова не подбирались, но Фрэнсис помог:

— Переспала с Дереком, а затем с Беном? Да, все знают, — если ему и не нравилась заданная тема, то он никак не показал. — И да, это правда, она с ними переспала, причем с коротким интервалом, — даже позволил себе улыбнуться, и тут Ева поняла, насколько трудный предстоит диалог.

— Почему ты улыбаешься? — откинулась на спинку стула, вернув дистанцию между собой и учеником.

— А я должен грустить? — он также выпрямился, и спросил, смотря в ее глаза: — Чего вы хотите от меня, мисс Лоос?

— Я хочу, чтобы ты повлиял на сестру, вразумил, то, что она делает — нехорошо.

— То есть вы уверены, что я могу на нее повлиять? — усмешка и отвод взгляда в окно.

— Да, вы с ней одна семья, я уверена, что у нее нет никого ближе тебя. А самые близкие люди и оказывают самое мощное влияние. — Ева знала, что Фрэнсис это понимает и осознает. — Все в твоих руках.

— А-а-ах, может, вы еще думаете, что я знаю причину ее поведения? — усмешка не сходила с его губ. — Знаю причину, могу изменить, и проблемы нет? Может, это вообще для меня дело одной секунды, одного усилия, чтобы Зои стала хранить свое тело для одного единственного, которого встретит после двадцати пяти?

Фрэнсис замолчал, и у Евы не было слов. Пока она переваривала неожиданную информацию, Фрэнсис уже поспешил за нее извиниться:

— Простите, но я ничего не могу сделать с сестрой. Вы просто не знаете наших отношений, мы совершенно с ней не разговариваем, она меня ненавидит, — сделал грустное выражение лица, выражение полной беспомощности. — Я пытался, много раз пытался наладить нашу с ней связь, но ничего не выходило. Я не знаю, почему она так плохо ко мне относится, но брата, от которого ее тошнит, даже слушать не станет.

— Ты можешь хотя бы попробовать, — последнее, что могла сказать Ева, которая странно ощущала себя и не понимала, от чего.

— Конечно, мисс Лоос, я попытаюсь, ради вас.

Фрэнсис сидел перед ней, не показывая плохого расположения духа, и Ева не могла отвести от него взгляда. То же самое не мог сделать и Фрэнсис. Он видел перед собой женщину. Умную, красивую, интеллигентную и только что проигравшую.

— Мой отец хочет привести в дом свою пассию, — чтобы искупиться, Фрэнсис решил стать откровенным в другом вопросе, в том, где заботы молчать нет, — хочет, чтобы у меня с сестрой появилась мать.

— Ох, это… чудесно, разве нет? — она скованно улыбнулась и невольно затаила дыхание в ожидании.

— Ну… — и легко рассмеялся, — поздно. Скажем так, да, поздно. Я сказал отцу, что мне мать не нужна, но он меня не услышал. Знаете, я бы предпочел, чтобы он так и продолжал менять женщин, а не вздумал приводить одну из них домой.

— Для этого никогда не может быть поздно, — ведь она видела, как сильно Фрэнсис в этом нуждается. — Твой отец часто менял женщин?

— Постоянно. Он думал, мы с Зои ничего не замечаем, но… — пожал плечами и поджал губы, якобы «увы». — То и дело другое имя в телефонном разговоре, другой женский аромат, как-то я пришел к нему в офис, и секретарша сплетничала с подругой в приемной о том, какой мой отец развратник, — дотронулся до сложенных эссе в задумчивости. — Отец придурок, но лучше бы он таким и оставался, это естественно, а не собирался снова поносить маску семьянина. В прошлый раз это кончилось появлением нас с Зои, и маска слетела. Чем закончится напускная примерность в этот раз?

— Фрэнсис, не надо так говорить про своего отца. — Уильям для нее был совсем другим. — Люди меняются, и, вероятно, мистер Вульф также осознал, что жил неправильно и…

Фрэнсис засмеялся, громко, запрокинув голову, ему было очень смешно.

— Люди не меняются, — легко выдал он, — не меняются, мисс Лоос. Он желает много разных и красивых девушек, и будет желать всегда. Мой отец просто такой, это природа.

Хотелось ввязаться и затеять спор. Хотелось доказать, что Уильям добрый, чуткий и, главное, созревший для семьи человек, но она не могла показать, что так много всего знает. Еще слишком рано.

— Ева? Ты когда домой? — без стука дверь открылась, явив им голову Сары. — А вы что тут делаете, мистер Вульф?

— Я лучше пойду, — Фрэнсис встал и поднял школьную сумку, чтобы повесить через плечо. — До завтра, мисс Лоос, спасибо, что позволили вам помочь.

— До завтра, мистер Вульф.

Сара не скрывала злобы во взгляде на Фрэнсиса, но тот на нее даже не посмотрел, чтобы это заметить. Прошел мимо, как ни в чем не бывало.

— Зачем ты засиживаешься с ним после уроков? — приступила к отчитыванию подруги. — Ты знаешь, что демонстрируешь некомпетентность? Он не имеет права читать работы других учеников, а ты ему позволяешь, словно ставишь его выше.

— Я не позволяю ему читать работы других учеников, — Ева убирала эссе в верхний ящик стола, но Сара приблизилась раньше, чем та успела убрать все:

— Ага, я вижу, зачем они тогда были на столе? — села на стул, который занимал Фрэнсис. — Милая, прекрати. Даже если ты ощущаешь себя его матерью, позволю напомнить, что это не так.

Я сказал отцу, что мне мать не нужна, но он меня не услышал.

А услышала ли сама Ева?

— О Боже, я считала, что львиная доля уходит на аренду дома, а вторая на пропитание, но что это? — Сара схватила Еву за руку, которой та закрывала ящик — Золотой?

— Да, вчера под дверью снова была корзина лилий и…

— Что? Это уже третья! — рассматривала тонкое, но прочное и безумно красивое плетенье, не отрываясь.

— Третья… белые лилии, только в этот раз там еще были красные кустовые розы и бархатная коробочка, в которой я обнаружила этот браслет.

— Как же тебе везет, — зависть застыла у Сары в горле и уже просачивалась болью в область груди. — В свете того, что это не Уильям, ты имеешь хотя бы догадки насчет таинственного поклонника?

— Никаких, — посмотрела на браслет и отвела взгляд. — Сегодня с Уильямом идем в ресторан вечером.

— Так что же ты не торопишься домой, примерять сексуальные платья и выбирать одно из них?

Потому что Еве не хотелось домой. В последнее время совсем не тянуло возвращаться после рабочего дня, туда, где маленькая кухня, скромная спальня, и ванная комната с подтекающим душем. Ева чувствовала себя там жутко неуютно, а туда, где нет уюта, не торопятся.

— Да, собираюсь, — в подтверждение встала и поставила сумку на стол, чтобы вытащить оттуда ключи от класса.

— Ах, ладно, я тогда пойду, мистер Келлер еще просил к нему забежать.

Сара ушла, и Ева, тяжко выдохнув, снова села на стул. В голове всё еще стоял диалог с Фрэнсисом, никак не покидал мыслей.

Простите, но я ничего не могу сделать с сестрой.

Да, Ева действительно не имела права ничего взваливать на Фрэнсиса, но тот и не позволил ничего на себя взвалить.

— А я и говорю ему: «Приятель, но вообще-то смеются над твоей женой и ее грудью»! Ты бы видела его позеленевшее лицо! — Уильям рассмеялся и закончил последнюю, как он считал, забавную историю на сегодня. — Время прощаться, или пригласишь к себе?

Они стояли у подъема на лестницу, перед входом. Было темно, фонарь над самой дверью светил так тускло, что их уже не достигал. А ведь еще не было и десяти, еще гулять и гулять, но Еве вставать слишком рано, да и у него завтра совещание с самого утра.

— Я очень устала, — она положила руку на рукав его пиджака и погладила. — Будет лучше, если я лягу спать, а ты вернешься к детям.

— Понимаю, — кивнул и наклонился за своим обыденным прощальным поцелуем. Просто прикосновение губами к губам, — я тебе позвоню.

Вернулся в машину, завел, включил радио и направился к дому. Он честно поехал домой, туда, где Зои, наверное, сейчас чистит зубы, а Фрэнсис сам только поднимается в лифте.

Всё, что он сделал не так, это заехал в круглосуточный супермаркет. Припарковался, отстегнул ремень безопасности, и стеклянные двери магазина автоматически открылись. Купил не молоко, как планировал, а сливки и пачку сигарет, и уже был готов возобновить путь, как ему на капот неожиданно забралась девушка.

— Что за черт, — прошептал Уильям сквозь зубы и опустил стекло. — Пожалуйста, слезайте с машины.

— Только если вы нам разрешите сесть внутрь, мистер! — говорившая шла со стороны пустой парковки, терявшейся в сумерках, в одной руке была начатая бутылка, другой она поддергивала мини-юбку вниз. — А то мы так замерзли!

Они обе засмеялись. Та, что сидела на капоте, едва не упала с хохотом, и ее вьющиеся каштановые волосы дрожали, словно змеи перед броском.

Уильям закрыл глаза и покачал головой, отгоняя морок. Молодые, веселые проститутки, две, и вези куда хочешь, и делай ­— что хочешь… почему сейчас?

— Бутылка горячительного унесет прочь чувство холода, леди, — завел машину. — Мне надо ехать, слезайте.

Он собирался закрыть окно, чтобы уничтожить возможность разговора и уехать, но девушка оказалась рядом и вцепилась в стекло:

— Ну а чего вы такой хмурый, неужели плохой день? — она сделала большой глоток и сморщилась, а он видел ее лицо близко-близко.

Веснушчатая, с миндалевидным разрезом глаз и немного размазанной тушью под ними. И он не мог не заметить большую грудь, навязчиво выставленную напоказ.

— Мне надо возвращаться домой, — вцепился в руль, — отойдите от машины.

— Может, хотя бы подвезете нас до ближайшего недорого отеля, а?

Да, Уильям разрешил им сесть в машину, потому что помогать людям это нормально, потому что захотел. Воздух наполнился запахом сладких, даже приторных дешевых духов, от этого защипало в носу и зачесалось там же. А еще чесалось в паху. Зудело.

До той встречи с Евой он бы не преминул воспользоваться случаем. Отнесся бы к этому как к удаче, сейчас же усматривал в этом испытание.

Девушка с волосами-змеями разлеглась на заднем сидении, а веснушчатая уселась рядом, и больше свою юбку она не поправляла. Уильям заметил, что цвет белья белый.

Сколько им вообще лет? Двадцать хотя бы есть?

Он прекрасно понимал, что если девушка рядом наклонится к нему еще ближе, если он лишний раз взглянет на ее грудь, или через зеркало заднего вида посмотрит на ту шатенку — то все, член затвердеет полностью. А это не полуоборот, это уже точно нельзя не заметить.

— Вы такой серьезный человек, дайте угадаю, — глоток, — юрист?

— Адвокат, — поправил и остановился на светофоре, пропуская молодых людей.

— А-а-ах, так нам уже есть восемнадцать, — они обе засмеялись, и это вызвало в Уильяме отклик. — Мы учимся в колледже, и по вечерам расслабляемся. А у вас семья, да? Ваша жена такая счастливица, я бы убила Рэй за такого красавца.

— Эй! — Рэй возмутилась с заднего сидения, но подруге было неважно.

Уильям уже открыл рот, чтобы оповестить о своем холостом состоянии, но вовремя прикрыл. Не стоит давать девочкам зеленый свет по примеру светофора перед ним, а то ведь он не сдержится. И открыл рот для другого:

— Да, жена, двое детей: мальчик и девочка.

— Какая прелесть! — взвизгнула и едва не пролила бутылку. — И сколько детям лет? Достаточно взрослые, чтобы знать о сексе?

— Достаточно, чтобы им заниматься, — притормозил у «Венни-приют». — Приехали, это самое недорогое место в городе.

— Отлично, спасибо, старичок! — Рэй открыла дверь и буквально выползла на улицу, в то время как ее подруга чего-то ждала:

— А я, знаете ли, не против вас отблагодарить, — рука легла на его пах и сжала.

— Не стоит, — перехватил, и она засмеялась:

— Очень даже стоит.

Все пошло по накатанной, как бывало. Еще не поздно, люди возвращались от друзей, топали по барам, сбегали из дома, а они сидели в машине, и студентка колледжа профессионально делала минет. А может, он все-таки не ошибся, и она проститутка, зачем бы им тогда понадобился отель, если должно было быть общежитие?

Уильям уже давно не терял разум от ласк, но в этот раз предпочел бы потерять автоматически. Прикрыл глаза, наслаждаясь чужим теплом, и на секунду в голове возник образ Евы. Нет, не сейчас. И Уильям опять подумал о Еве, подумал о том, что ее здесь нет, и расслабился.

— Дашь номер? А то мне может понадобиться адвокат, — вытирала рот после хорошей работы, и Уильям засмеялся, прежде чем выставить ее из машины:

— Не по карману.

Вот теперь дорога домой. Ни круглосуточных супермаркетов, ведь сливки и сигареты куплены, ни молодой и пьяной, ведь яйца уже пусты.

Чем ближе он подъезжал, тем горче становилось внутри. Зачем он это сделал? Зачем позволил? У него же Ева, Зои и Фрэнсис, у него же семья.

Больше я никогда так не поступлю, больше я не поддамся. Это последний грех.

Зарекался Уильям, чтобы хоть как-то прогнать расползающееся чувство вины. Он изменится. Ведь он знал, к чему ведет эта дорога. Мать его детей… веселая, пьяная и молодая. Он подобрал ее в баре, привел домой, а после одел в дорогое и позолотил. Марго сияла в те быстро закончившиеся дни, когда встречала его с работы. Сияла, пока не узнала, что беременна.

Если бы он разрешил ей сделать аборт, если бы он позволил себе пойти на поводу у ее желаний, не было бы никаких детей, а она, возможно, еще была бы с ним. Но он шел на поводу только у шлюх, а Марго тогда уже ей быть перестала.

Я больше никогда не изменю Еве.

Я больше никогда не изменю.

Никогда.

Потому что Уильям хотел, наконец, правильную семью. И он понял, для этого не достаточно правильной Евы, для этого надо быть еще правильным самому.

Загнал машину на подземную парковку и направился к лифту, не забыв пакет со сливками и пачку сигарет.

Тридцать третий этаж. В лифте можно было бы заснуть, если бы не яркое, буквально бьющее по глазам освещение.

— … меня судишь?!

Уильяма встретило возмущение дочери, только адресованное не ему.

— Нет, я просто говорю, что ты маленькая шлюшка, ищущая приключений на свою пизду, а зарабатывающая проблемы, — спокойно ответил Фрэнсис. — И отвали от меня, не так чтобы я хотел с тобой общаться.

— Я делаю, что хочу, я свободная, и мне наплевать на чужие разговоры!

Разулся и направился на кухню, из которой доносились голоса, чтобы успокоить детей. Всё как обычно. Только его родительского слова и не понадобилось:

— А мне наплевать, что с тобой происходит, — порезанный банан Фрэнсис поместил в чашу блендера, а затем насыпал туда же клубники. — Но мы оба знаем, что ты пытаешься доказать мне, и как получается на самом деле. И знаешь, — обернулся к Зои, стоящей близко, — ты стала шлюхой, это забавляет.

Она не выдержала. Убежала к себе, уже захлебываясь слезами, а ее брат даже не оторвался от готовки. Фрэнсис заливал йогурт в блендер и не спешил пойти утешить сестру.

— Ты снова ее довел, — Уильям сел за барную стойку. — И что это за мода называть сестру шлюхой?

— Не бери в голову, отец, я просто прикалываюсь, — и с этими словами загудел блендер.

— Девочки, не возражаете, если я поговорю с мисс Вульф? — Ева села напротив Зои, а обратилась к ее подружкам.

— Конечно, нет, мисс Лоос, мы найдем другой столик, — Мэсси поднялась, и остальные последовали поданному примеру.

Они захватили подносы, сумки и странно переглянулись с Зои. Ева не поняла этого обмена взглядами.

— О чем поговорить, мисс Вульф? Я не справилась с написание последнего эссе? — Зои аккуратно помешивала салат, состоящий, казалось, из одних зелёных листьев.

— Нет, ты справилась отлично, — скрестила руки на столе и улыбнулась дружелюбно, — я хотела с тобой поговорить не как преподавательница с ученицей, но как подруга, которая желает тебе добра.

— У меня достаточно подруг, желающих мне добра, и поверьте, мисс Лоос, они со мной разговаривают.

Стало ясно, что Зои не особо рада такому вниманию, а ведь Еве казалось, что отношения у них хорошие. Может, не такие хорошие, как с Фрэнсисом, но всё же.

— Это из-за слухов, да? Не верьте всему, что говорят, мисс Лоос, — она отправила в рот первый лист. — А если верите, то меня не донимайте, в конце концов, это моя личная жизнь, и я с ней делать могу всё, что пожелаю. Никто не может запретить.

— Я ничего не собираюсь тебе запрещать, Зои. Я только хочу знать причину. Зачем ты это делаешь? И возможно, я могу помочь.

— Мне не нужна ничья помощь, у меня всё отлично, — Зои пожала плечами. — Я делаю что хочу.

Впервые стало настолько очевидно, что Зои — весьма сложная девушка. Впервые было очевидно, что существующие проблемы под стать ей — сложные.

Но Ева для нее лишь учительница, не имеющая никакого права лезть. Пока еще лишь учительница.

— Ты знаешь, что в любой момент можешь обратиться ко мне и…

— Хорошо, спасибо, — дежурно улыбнулась, и Еве ничего не оставалось, кроме как подарить улыбку в ответ.

— Сестре выпала личная беседа с преподавателем, повод для беспокойства, — он сел рядом с ними и поставил поднос на стол.

— Разве ты не обедаешь со своими парнями за столом у окна на три ряда дальше? — глаза Зои сузились, — Фрэнсис, они тебя ждут там.

— Повторюсь, Зои, я забеспокоился о тебе, — усмехнулся и перевел взгляд на Еву. — Так что-то случилось? Я могу помочь дорогой учительнице?

Ева же смотрела на Зои. Как та после адресованных ей слов брата опустила взгляд, и всё равно было заметно, что глаза ее заполнились слезами. Что за реакция? Она повернулась к обратившемуся к ней Фрэнсису, и тоже опустила взгляд, обращая внимание на содержимое его подноса.

Красная рыба на пару под соусом без гарнира, овощной салат и яблоко. Также простая вода в бутылке, у которой Фрэнсис откручивает крышку.

— Нет, всё хорошо, спасибо мистер Вульф, — Ева поднялась. — Приятного аппетита.

Шла к выходу из школьного кафе, и что-то тревожащее заставило обернуться. Фрэнсис уходил к столу «у окна на три ряда дальше», он оставил сестру, и, вроде бы, ничего трагичного в этом не было, но чувствовалось.

Всё-таки Зои нужен Фрэнсис. И почему только он этого не замечает?

Для Евы это короткий день. Послеобеденных занятий нет, у Уильямса суд, а Сара вся в работе и французском. Есть только одно дело, выполнив которое можно было идти домой.

— Мистер Браун? — зашла, постучавшись. — Ох, как хорошо, что вы еще не ушли на обед. Я могу попросить об услуге?

Преподаватель английского оторвался от бумаг перед собой и поправил очки:

— Ах, мисс Лоос, конечно же, буду рад помочь.

— Разрешите одолжить тетрадь для домашней работы мистера Фрэнсиса Вульфа?

Он сильно удивился, но отказать не посмел. Отдал тетрадь, взяв обещание, что Ева вернет ее завтра в целости и сохранности и никому о его халатности не расскажет.

Уже будучи дома, она приняла контрастный душ, накинула легкий шелковый халат на голое тело и достала все эссе, хранившиеся у нее. Большинство из них — эссе Фрэнсиса, но есть и других учеников, которые понравились.

Разложила на постели одну к одному, так, чтобы всё было видно, а затем подошла к маленькому угловому столу, достала ключ, хранившейся под рамкой, и с его помощью открыла ящик стола. Карточки «К Еве», шкатулка с танцующей балериной, доставшаяся от бабушки, и всего один сложенный желтоватый лист, исписанный аккуратным почерком. Именно этот лист она и достала.

Сравнивала послание, поднося к каждому эссе, но ничего похожего. Ни одной буквы. Она положили лист рядом с работами Фрэнсиса и приступила анализу более тщательно. Но нет, ничего похожего.

Она также проанализировала тетрадь Фрэнсиса по английскому языку.

«На самом деле, когда я пишу быстрее, то выглядит это несколько иначе. Поэтому, пожалуйста, не заглядывайте в мою домашнюю работу по английскому, не хочу, чтобы вы разочаровались».

Разочарования не было. Да почерк действительно отличался, в нехорошую сторону, но легко читалось, что автор торопился, и всё. В листе, в записке от таинственного поклонника, как и в визитках «К Еве» быстроты не замечалось.

Она сравнила почерк в тетради и почерк в записке, но очередной раз мимо. Не то. Фрэнсис писал с тем же самым своим легким нажимом, теми же самыми крупными буквами, и завитушки… в письме от поклонника их нет. Нажим очень сильный, из разряда тех, когда пишешь, и текст отпечатывается ребристым оттиском на бумагу, лежащую под. Фрэнсис писал совершенно без какого-либо наклона, что в эссе, что в тетради, здесь же явно прослеживался наклон в левую сторону, и буквы были не округлые, а немного вытянутые, словно сжатые с боков. Нет, это не рука Фрэнсиса, и когда она вообще могла подумать на него, заподозрить его? Как стыдно.

Три визитки «К Еве» для каждой корзины с лилиями, последняя — с красными цветами среди белых и золотым браслетом, а еще — с посланием. И написанное в этом послании… Вот что стыдно.

«Моя Ева. Скрываться мне тяжело.

Невозможность дотронуться до тебя, когда я того хочу, переносится тяжко. Невозможность сказать вслух, что я тебя люблю, переносится еще тяжелее. Я вынужден тебе писать, это единственный способ связи, при котором я могу доносить до тебя информацию и оставаться инкогнито. И это самое тяжелое. На деле, я ненавижу писать, но я так люблю тебя, Ева. Готов на жертвы.

Тебе нравятся лилии? Белые лилии? Как бы я хотел спросить тебя и услышать ответ. Но тогда ты ведь сразу поймешь, кто я, а я хочу не этого. А чего же? Тебя. Видеть тебя прямо сейчас, здесь, рядом со мной; ощущать твою нежность, дарить свою… Я вижу тебя так часто, но без возможности интимной близости это практически ничто. Я голоден, Ева, но я вынужден ждать, и раз я пишу тебе, то с ожиданием я не вполне справляюсь. Забавно.

Ты читаешь это впервые, или перечитываешь вновь и вновь? И еще что волнует: Разрешила бы ты поцеловать себя, Ева? Не отвечай, ты не можешь, только я здесь задаю вопросы и даю ответы. И мой вопрос: разрешила бы ты себя поцеловать? Мне поцеловать. Я ломаю голову».

Письмо кончилась, а сердце Евы будто только начало биться.

— Она типа «хочет помочь», — Зои сморщилась, вспоминая, как мисс Лоос в третий раз предлагала свои услуги «психолога» или, как минимум, «слушателя». Это уже смахивало на навязывание, и чего эта училка к ней прицепилась?

— Угу, они все сначала хотят «помочь», а потом тебе выписывают антидепрессанты и классическую музыку по вечерам, — Трэйна вытащила зеленую майку из груды таких же. — Лучше скажи, как тебе Бен? Хорош? Или потеряла время?

— Да-да, колись, особенно про член, — поддержала Лиина, и девчонки, включая Зои, захохотали:

— Если честно, не знаю, я с ним не дюймы подсчитывала. Вроде средний, но в сексе Бен грубоватый, — задумчиво протянула она и добавила, вспоминая, как Бен на нее навалился и обслюнявил всю шею: — Хотя старался меня возбудить, только не достарался.

После второй волны смеха Мэсси, занятая выискиванием платья на стойке, поинтересовалась невинным голосом:

— А кто всё-таки лучше, Дерек или Бен?

— Я бы ни с одним не повторила, — Зои приложила к себе серую, специально растянутую кофту и поглядела в зеркало.

— Значит оба — фу, — сморщила нос Лиина, — думаю, ясно, что этих парней мы больше не замечаем. Там явно оргазм не поймать.

Громкий смех, чрезмерно громкий, даже работник магазина косо посмотрел в их сторону, что заметила только Трэйна, произнеся:

— Тише девочки, слово «оргазм» здесь не уместно, — и этим вызывала еще больше хохота. — Только каких парней тогда замечаем? Отношений хочется, я после Ральфа так ни с кем и не была.

А лучше и не была бы с Ральфом.

— Билл на первом месте, — и Лиина начала загибать пальцы. — Настоящий бунтарь, в четырнадцать соблазнил сексуальную и молодую жену соседа, а еще у него свой байк.

— Посылает учителей прямо в лицо, — кивнула Зои, — и плюет на вызовы к директору.

— Ой, а мне Билли не нравится, обычный хам и невежда, а еще от него воняет, — Мэсси наконец нашла бледно-розовое платье с V-образным вырезом на спине.

— Так пахнет мужественность, — фыркнула Лиина, — а ты кого предлагаешь? Мика? Или, быть может, Нерлана, который в прошлом году приставал к своей кузине?

— Меня больше привлекают следящие за собой и своим языком, — донёсся голос Мэсси из примерочной. — Например, Фрэнсис.

Зои была слишком занята выискиванием неплохой кофты в стойке, кофты, соответствующей вкусу. Растянутой и невзрачной. Слишком занята, чтобы заметить, как дыхание рядом стоящей Трэйны сбилось.

— Фрэнсис, — Лиину показушно проморозило, и она повела плечами. — Этот негодяй при разговоре никогда не опускает взгляд ниже лица. Вот ни разочка не удавалось поймать его пялящимся на грудь. Так подозрительно.

Девочки пропустили слова подруги мимо ушей.

— Ну, или его друг Крис, — продолжила Мэсси всё из той же примерочной кабинки, — он милый.

Зои фыркнула. Да, Кристофер добрый и милый, никогда ничего плохого не скажет, и именно поэтому о нем самом говорить было ничего. Другое дело — Фрэнсис… раз они начали его обсуждать, то остановиться не смогут до самой ночи.

— Расскажи что-нибудь о своем брате, — попросила Трэйна, и тем самым подтвердила уверенность Зои. Да уж, не успокоятся до самой ночи. — Видишь же, что Мэсси им заинтересована…

А только ли Мэсси?

— Рассказать? — переспросила Зои, поднося к себе уже другую кофточку, мало отличающуюся от предыдущей. — Что рассказать?

— Конечно же, грязные подробности, — глаза Лиины горели неподдельным, страстным интересом.

— Таких нет, — Зои улыбнулась и потянула без того растянутый рукав, но кофта ей всё равно не понравилась, и она ее отбросила.

— Скучно, — поджала губы Лиина, и ушла к стойке в центре магазина.

— Слушайте, девчонки, а с кем вообще встречался Фрэнсис? — Мэсси резко отодвинула шторку и продефилировала в платье, которое на деле плохо смотрелось.

— А он вообще с кем-то встречался? — Лиина хоть отошла, но в разговоре еще участвовала. — А не девственник ли наш Фрэнсис? — и засмеялась, правда, к ее смеху никто не присоединился.

Мэсси и Трэйна замерли в ожидании слова Зои, единственной, хорошо осведомленной о личной жизни Фэнсиса. По крайней мере, явно больше знающей, чем вся женская половина школы вместе взятая. Зои ведь его сестра.

— Эм-м, — прикрыла глаза вспоминая, — он не встречался ни с кем, по-моему. Была одна, называвшая себя его девушкой, она даже два раза к нам приходила домой, но как раз таки на второй Фрэнсис ее и выставил.

— Так всё же девственник? — с расширенными, как у совы, глазами Лиина прибежала обратно. — Невероятно!

— Девственник?! — Мэсси зажала рот рукой, а у Трэйны просто отнялся язык от шока.

Да что они к ней пристали?! Будто не знают, насколько фиговые отношения между ней и братом. Будто он с ней чем-то подобным делится.

Зои очень сомневалась, что брат сохранил невинность. Уж слишком много «приятельниц» в разное время вокруг него крутились. «Приятельницы», которые внезапно появлялись из ниоткуда и так же внезапно пропадали навсегда. Разве не это верный признак того, что он с ними спал?

Но Зои так не ответила, Зои ответила иначе:

— Без понятия, — и максимально равнодушно пожала плечами.

— Знаете, я бы многое отдала, чтобы увидеть Фрэнсиса голым, — сказала Мэсси и мечтательно прикрыла глаза, Зои не смогла сдержать смех, но той это не понравилось. — Почему смеешься? Ты-то его сестра, в любой момент можешь якобы «случайно» зайти и всё увидеть, а нам такое преимущество не дано.

Вот, теперь они называют преимуществом то, что она его сестра. Да они и вполовину не имеют понятия, насколько это тяжело. Хотя Зои ведь так много им разбалтывала…

— Я бы тоже на него поглядела, — усмехнулась Лиина, — и раз уж между нами нет секретов, то Зои, расскажи, как твой брат выглядит там.

— И это без понятия, — повторилась и прошла к следующей стойке, девочки последовали за ней, словно на привязи. — Может, я и видела Фрэнсиса голым, но это было либо в глубоком детстве, и я не помню, либо этого просто никогда не было.

— Дурочка, — Мэсси приобняла подругу, — говорю же, войди без стука, но с расчетом, когда Фрэнсис закончит принимать душ. Посмотри, мысленно сфотографируй, извинись и — вуаля! — дело сделано!

— Во-первых, меня голый Фрэнсис не интересует, — теперь настал черед выбирать юбку, вдруг хотя бы это получится, — а во-вторых, в его комнату нельзя входить. Со стуком, без стука, неважно, туда входить нельзя.

— Что? Пф, — Лиина подняла это на смех. — Какая чушь, неужели ты соблюдаешь его просьбу?

— Это не просьба, это правило. И да, я если и была в комнате Фрэнсиса, то опять-таки в детстве только.

Девочки переглянулись, и Трэйна заговорщицким голосом прошептала:

— Я понимаю, что до тела Фрэнсиса тебе дела нет, но разве ты никогда не хотела побывать в его комнате?

Почему они это спрашивают? Конечно же, она бы хотела. Они даже понятия не имеют, насколько сильно порой Зои манит туда.

— Хотела, — вытащила первую вешалку с черной юбкой и услышала:

— Значит, ты врунья, — говорившей была грубая Лиина. — «Я делаю, что хочу» — твой девиз? Врунья, не твой. Тебе больше подходит: «Повинуюсь брату».

Девочки закивали, и это обернулось моментом унижения. Зачем Зои вообще допустила разговор на такую тему?

— Вы не понимаете. Я делаю, что хочу…

— Тогда наберись смелости и войди к нему в комнату, как тебе того на самом деле хочется, — произнесла Мэсси, прежде чем с другим платьем уйти в примерочную кабину, а Трэйна добавила:

— И пока этого не сделаешь, не говори, что ты делаешь, что хочешь. Не ври.

Перед глазами Зои возникла дверь в его комнату. Темная, такая же, как ее, а за ней уже всё по-другому. Сколько раз заглядывала к нему из коридора, пока дверь то открывалась, то закрывалась? Да, там всё иначе… но зайти туда она не может. Не может.

— Ему совершенно пофигу на сестру, — Портер хмыкнул и подтянул лямку сумки. — А ведь Джим вознамерился также оприходовать Зои по-быстренькому. Такими темпами через нее все старшеклассники пройдут, а там, гляди, и из колледжа кто отметится.

Не то чтобы Крис понимал позицию Фрэнсиса, но давать понять об этом Портеру он не собирался.

— Ты-то чего нос суешь?

— Да так, интересно просто, почему Фрэнсис ничего не делает, — хмыкнул еще раз, — я бы на его месте набил морду что Дереку, что Бену, а затем и сестре бы дал оплеуху.

— Ты не на его месте, — и Крис рассмеялся. Такому, как Портер, нечего даже мечтать оказаться на месте его друга. Портер… сын массажиста. Если бы его дядя не был их преподавателем английского, он бы в эту школу даже не попал.

Все знают, что Портер Браун не платит взносы за обучение, и требуемые дополнительные вливания также обходит стороной. Портер им не ровня, но всеми силами старается сойти за своего. Фрэнсис это подметил и рассказал Крису, и с тех пор они оба считают это забавным.

Вот и сейчас Крис не мог стереть с лица улыбки, как всегда при общении с сыном массажиста.

— Не на его, — согласился Портер, — и всё же ответь, ты ведь типа его лучший друг.

«Типа»… его лучший друг, без всяких «типа».

— Не твое это дело, Портер.

Они вместе спускались со второго этажа на первый, выбрав лестницу. Конец занятий, и у всех четырех лифтов невозможная толкучка.

Миновали учеников, собравшихся у шкафчиков, растолкав их, и уже были совсем близко к выходу, когда мисс Лоос нагнала, окликнув:

— Мистер Тиссен! — подобралась ближе, аккуратно отодвинув нерасторопного ученика, судя по росту, из младшего класса или начального среднего. — Ох, и мистер Браун, — быстро улыбнулась и вновь обратилась к Крису: — Вы случайно не знаете, где мистер Вульф? Он обещал зайти ко мне после занятий вчера, но так и не появился даже сегодня.

Фрэнсис был бы рад узнать, что мисс Лоос не только его разыскивала, но еще и беспокоилась. Она выглядела нервной. Поправляла и без того хорошо лежащие волосы и ожидала ответа, немедленного и, главное, хорошего.

— Мисс Минха оставляет Фрэнсиса после занятий уже второй день подряд.

— Что? Почему это? — нахмурилась и наклонилась вперед, чтобы лучше слышать посреди шума. Ученики торопились домой, кто на машинах, кто на школьном автобусе, некоторые развлекали себя катанием на великах. Кристофера ждал личный водитель.

— Она полагает, ему нужны дополнительные занятия по французскому, — Крис бросил взгляд на Портера, с чего-то решившего, что может остаться и подслушивать.

— Но разве дополнительные занятия не согласовываются с директором после подачи заявления, не обговариваются с одним из родителей ученика и не начинаются после установления размеры оплаты? — выпалила мисс Лоос так, будто перед ней стояла сама мисс Минха, а то и мистер Келлер вместо Портера.

— Ну-у, это, похоже, бесплатные дополнительные занятия? — неуверенно предположил Кристофер.

— Да, да, — опомнилась мисс Лоос и деликатно поблагодарила. — Спасибо, мистер Тиссен, до завтра.

— И зачем ей вообще нужен Фрэнсис? — спросил Портер, когда они вдвоем уже покинули школу.

А вот это долгая история, и Кристофер знал, насколько.

— И это тоже не твое дело, — засмеялся и протянул руку для рукопожатия, намереваясь распрощаться. — Я поехал домой.

— Погоди, я все ходил вокруг да около одного вопроса, — прищурился Портер, и Крис тяжко вздохнул. Сколько же у этого придурка вопросов. — Ты сам-то не хотел бы присунуть Зои? И кайф, и поставил бы на место тех, кто тебя собачкой Фрэнсиса считает.

Вломить бы этому чувырле. Да так вломить, чтобы его папаша-массажист до копейки каждый карман вывернул ради вставки новых зубов сыну. У Кристофера зачесались кулаки, но он засунул руки в карманы.

— Портер, может, Фрэнсису и пофигу на сестру и ее дела, — сделал шаг ближе, — но вот на такое, поверь, пофигу не будет, — еще шаг. — И если я расскажу, о чем ты меня спросил и как, ты захлебнешься кровью и еще долго будешь просыпаться в поту каждую ночь.

— Ты намекаешь, что он меня изобьёт? Да брось, — Портер всё-таки поёжился.

— Возможно… и нет. Давай проверим? — Крис развернулся и пошел к машине безо всякого прощания.

Открыл дверь заднего сидения, кинул сумку и почти забрался сам, когда услышал:

— Нет, Крис! Пожалуйста, давай не будем проверять!

Но Кристофер ничего не ответил. У Фрэнсиса были от него секреты, о некоторых он знал, существование других только предполагал и понимал, что о каких-то, наверное, даже не догадывается. У Фрэнсиса действительно были секреты, потому что тот не любил говорить о себе.

Но у Кристофера никаких тайн от лучшего друга не было, и появляться не должно.

«Портер спросил, не хочу ли я «присунуть» Зои», — отправил Фрэнсису, и тот ответил мгновенно, вероятно, телефон держал на столе:

«Я найду для него время и его... Карен?»

Крис засмеялся, а машина тронулась.

«Почти, Карма. Как французский?» — написал, но в ответ больше ничего не пришло, и он догадался, что там появилась мисс Лоос.

Ну, хоть таким образом она может причинить ему неудобства, хоть такая маленькая месть. Правда, Сара тратит и свое время, но у нее-то его полно, девать некуда, а у Фрэнсиса наверняка были планы. И, скорее всего, эти планы срастались с планами Евы.

Он сидел за вторым столом в среднем ряду, а Сара ходила вдоль доски, зачитывая упражнение. Фрэнсис, в свою очередь, задумывался на миг и склонялся над тетрадью, чтобы записать правильный ответ. Практически идиллия, пока телефон, лежащий у его левой руки, не завибрировал.

— Я не разрешаю тебе пользоваться телефоном и читать сообщение! — прорычала Сара, но Фрэнсис, проигнорировав, спокойно взял телефон и не только прочитал, но еще и напечатал что-то. — Ты не слышал? Больше никаких… — ее прервала вторая вибрация.

Фрэнсис, еще не успевший положить мобильник обратно, снова принялся читать и собирался ответить, но Сара порывисто подошла и вознамерилась отобрать телефон, однако... Фрэнсис резким движением отвел руку назад.

Он смотрел ей в глаза и насмехался. Веселье плясало зелёным пламенем в его дерзком взгляде, и сам он играл с огнем. Сара — это ведь пламя.

— Вы можете продолжать, я занимаюсь вашим французским, — в противовес взгляду спокойно произнес Фрэнсис и улыбнулся.

Сара хотела уже потребовать его телефон и пригрозить не только записью в журнал поведения, но и вызовом отца, как раздалось легкое покашливание. Пришлось обернуться — на пороге стояла Ева.

Они оба не слышали, как та вошла.

— Я не помешаю? — спросила так, словно было чему мешать, а потом Сара поняла, что всё еще находится слишком близко к Фрэнсису. Всё еще наклонена к нему, всё еще расстояние меньше полуметра.

— Проходи…те, мисс Лоос, чем могу помочь? — аккуратно отошла подальше от ученика, тщательно пригладив убранные в пучок волосы обеими ладонями.

— Мне очень нужно поговорить с вами.

— Я слушаю, — кивнула Сара, но заговорила не Ева, а…

— Я тоже слушаю, — Фрэнсис позволил себе засмеяться и этим приковал к себе взгляды обеих преподавательниц. А потом взгляды эти схлестнулись меж собой.

Она хочет, чтобы я отпустила Фрэнсиса.

Их дополнительное занятие не длилось и дольше десяти минут, так не честно. Почему Ева могла с ним разбирать дурацкие эссе по два часа, а как она его оставила, так та сразу прибежала? Сара от него натерпелась, Фрэнсис должен страдать и плакать от французского.

— Сейчас я занята, но как закончу, я обязательно к вам зайду, мисс Лоос, — постаралась выпроводить подругу. — Через час-полтора.

— Это очень срочно, Сара, — при ученике Ева позволила неофициальное обращение? Неужели что-то произошло? Стало известно о этом самом таинственном поклоннике? Он оказался маньяком и вчера изнасиловал ее? Любопытство победило желание мести.

— Можете идти, мистер Вульф, — к нему она даже не обернулась, смотрела в упор на Еву, но напрягла весь свой слух, чтобы не упустить ни шороха от того, как Фрэнсис собирает вещи.

— До завтра, мисс Минха, мисс Лоос, — улыбнулся на прощание он только последней и ей же подмигнул: — Спасибо.

Увидев это, Сара едва не вышла из себя. Еве следовало поторопиться с историей, и история эта должна оказаться весьма захватывающей, иначе она ее убьет.

— Что у тебя стряслось? — села за свой преподавательский стол и указала на стул рядом.

Ева же садится не спешила, так же, как и открывать рот. Молчание… Сара чувствовала чужую растерянность и вскипала:

— Ты просто хотела освободить своего любимчика Фрэнсиса, да?! Пришла спасти принца из башни, а я, что, в этой сказке — дракон? Честное слово, Ева, твое отношения к этому мальчишке переходит все границы.

— Он скоро будет мне сыном, — Ева всё-таки села на стул рядом с Сарой.

— Вот поэтому ты должна быть рада, что я дополнительно преподаю ему французский. Разве матери и мачехи не хотят, чтобы их дети были умными?

Сара видела, что подруга чувствует себя виноватой, но злость и непонимание всех ее мотивов захватывали с головой.

— Сара, я пришла не за этим, есть тема… я должна была давно рассказать, но… — опустила голову, прочувствовав вину окончательно, а может, дело было не в этом. — Кое-что происходит.

— Так давай, выкладывай, зря я, что ли, этого засранца отпустила, — переплела пальцы, стараясь контролировать эмоции.

— Лилии, потом еще лилии, а…

— А потом еще лилии с красными розами и золотой браслет, — договорила Сара, — я знаю это наизусть, что в этом такого, что нужно озвучивать таким мертвым голосом?

— Я не рассказала, что в той корзине были не только цветы и браслет, — сняла сумку и поставила на колени, а потом извлекла из нее два конверта. Белых конверта. — Вот этот был с теми цветами.

Сара взяла протянутый конверт и достала письмо, написанное на желтой, подделанной под старину, бумаге. Внимательно прочла от первой буквы до последней.

— Так-с, весьма неплохо, у меня пробежали по спине мурашки, — сказала, дочитав, и снова взглянула на написанное.

— Как-то я вернулась домой, а входная дверь не то чтобы нараспашку открыта, но… словно я ее не запирала, — поделилась подруга еще большими откровениями, — я подумала, что действительно забыла закрыть, потому что ничего не пропало, всё было на своих местах, но что-то тревожило меня после этого письма.

— Конечно, тревожило! — у Сары глаза чуть из орбит не вылезли. — Надо немедленно звонить в полицию! Я абсолютно уверена, что к тебе в дом пробрался этот… даже не назвать поклонник, а самый натуральный маньяк. Ты еще не настолько стара, чтобы забывать запереть дверь, — наклонилась и зашептала: — Надо звонить в полицию, это становится по-настоящему опасным.

— Нет, послушай, — Ева выхватила письмо и прочитала особо важные для нее строчки: — Скрываться мне тяжело, я вижу тебя так часто, я вынужден ждать.

— И что? — Сара фыркнула и вернула письмо себе, чтобы перечитать ее «особо» важные строки: — Готов на жертвы, хочу тебя, ощущать твою нежность, дарить свою, я голоден. Ева, ты слышишь? Он написал «Я голоден» и «Готов на жертвы», этот человек — псих!

— Этот человек — мальчик! — не выдержала Ева. — И абсолютно точно он учится в этой школе, ведь только здесь меня видят часто. Вынужден скрываться, потому что еще учится. Ну кто мог написать: «Я вижу тебя так часто и я вынужден ждать», если не ученик?

— Дай-ка подумать, — Сара закатила глаза, притворно задумываясь. — Что насчет психа? Я согласна, что, вероятнее всего, этот человек в нашей школе, но что если это какой-нибудь уборщик или рабочий, занимающийся листьями на стадионе? Ева, он пробрался к тебе в дом непонятно зачем…

— Нет, возможно, я забыла закрыть дверь сама, — теперь уже она настаивала на версии собственной оплошности. — И, нет, я не думаю, что это какой-то чернорабочий, это ученик. Поверь, я читала не одно эссе. И дело тут не только в ожидании и невозможности, о которых автор пишет. Эмоционально я чувствую работу подростка. Зацикленного на себе, порывистого и склонного к скрытности. Подростка, взвешивающего каждый свой шаг, нерешительного, но сжигающего за собой мосты виденьем максималиста.

— Да, читать сочинения и разбираться в них это твоя работа, но, — покачала головой, отгоняя дурные мысли, — стоит обратиться в полицию. Вдруг ты всё же ошибаешься.

— Я не ошибаюсь, — Ева сложила письмо обратно в конверт. — И я не буду обращаться в полицию из-за того, что какой-то мальчик дарит мне цветы и пишет письма.

— Письма, в которых есть строчки «Готов на жертвы» и «Я голоден»! — Сара пыталась докричаться до здравого смысла подруги, то же старалась сделать и Ева:

— А еще «Я люблю тебя» и «Мне тяжело»! — и опустила взгляд, но было поздно, Сара всё поняла:

— О, Боже, он тебе нравится.

— Что? Нет… — замотала головой совсем неубедительно.

— Да, — усмехнулась Сара. — Ты собираешься выйти замуж за Уильяма, в тот же день получить двоих взрослых детишек в довесок и пару миллионов впридачу, а, может, даже больше. И тебе нравится этот таинственный ученик, а, возможно, учитель, а, возможно, вообще уборщик или посудомойщик.

— Мне не нравится…

— Нравится, а если нет, то сними уже этот чёртов браслет! — ткнула в подарок на правой руке подруги, и Ева в порыве накрыла его ладонью. Спрятала, но не сняла. — Видишь?

— Ладно, давай перейдем к следующему письму, пока последнему, что я получила вместе с лилиями, — положила такой же белый конверт перед Сарой, и та, тяжело вздохнув, вытащила идентичный прошлому желтый лист. — Читай вслух.

— Кхм… «Моя Ева. Я люблю, когда ты уходишь. Обычно слегка поворачиваю голову, наклоняю и имею возможность незаметно наблюдать, как ты удаляешься всё дальше и дальше. Люблю твою походку, затихающий стук шпилек, мерно покачивающиеся бедра. Такое сводит с ума, знаешь? — остановилась и подняла взгляд на Еву. — Немного понимаю, чем он тебе нравится, — и вернулась к чтению: «Еще больше я люблю, когда ты приближаешься. Внутренне я замираю, улавливаю каждое твое движение, но совсем не смотрю, даже не подглядываю. Изо всех сил стараюсь выглядеть равнодушным, пока ты истинно равнодушно проходишь мимо».

Сара замолчала, но не потому, что письмо оборвалось. Ей просто надо было перевести дух и подавить пробивающуюся жалость к себе и зависть к подруге. Каким бы психом автор ни был, он пишет такое, что люди уже даже в сериалах не говорят. Получит ли Сара когда-нибудь нечто подобное?

— Почему ты не читаешь дальше?

— Читаю… «Не думай, что ты сможешь воспользоваться этим знанием, чтобы вычислить меня. Не будь наивной. И еще, маленькая просьба, прежде чем отложить ручку. Пожалуйста, расскажи обо мне… — запнулась и проморгалась, кажется, ей чудится, не может быть, но это правда написано... — «Саре Минха, покажи ей письма и пусть она прочтет вопрос для нее здесь: Сара, почему ты преподаешь французский, если выглядишь максимум на уругвайский?»

— Да, он явно острый на язык, — Еве наклонила голову и скривила губы, будто один из ее родственников оплошал, и она вынуждена извиниться.

— Только не говори, что ты мне всё рассказала из-за его просьбы.

— Нет, господи, нет, — открестилась Ева. — Во-первых, я позвонила тебе в тот же вечер, когда получила цветы, помнишь? И нет, я рассказала не потому, что автор попросил, а потому, что мне нужна твоя помощь.

Да, а первое письмо утаила и показала только после получения второго.

Всё-таки в Еве есть нечто стервозное, пусть она сама этого не замечает, но Сара видит.

— Какая помощь? — еще держала письмо в руках, недочитанное до конца.

— Я хочу вычислить, кто это, не привлекая полицию.

Сара ответила быстро, не раздумывая:

— Я помогу, только один вопрос, — наклонилась и внимательно вгляделась в красивое лицо Евы, в ее ясные глаза. — Чего ты хочешь от автора? Попросишь оставить себя в покое или закрутишь роман?

Ева моргнула на слове роман, но не стала отрицать очевидное:

— Не хочу скрывать. Как ты и сама сказала, там есть к чему проникнуться, есть строчки, которые цепляют меня. Но очевидно, что автор ученик. Сумасшествием будет даже мысль о романе с влюбившимся учеником, — поставила локоть на стол и прикрыла лоб рукой. — Мне тридцать, у меня есть Уильям, и я хочу стать матерью для его детей. Я хочу найти автора, чтобы попросить его больше не тревожить меня и не волновать мое сердце.

Каждое слово — честное, и Сара чувствовала это.

— Я тебя понимаю, — дотронулась до ее руки. — Это Фрэнсис Вульф.

— Что?! — глаза Евы еще никогда не были столь большими. — Как ты так сразу определила? И — нет, не может быть.

— Насмешка, можешь считать, что я со сдвигом, но этот вопрос… только один человек способен на такого рода насмешку. И этот человек — Фрэнсис.

Ева не переставала мотать головой, и Саре пришлось продолжить говорить:

— Поверь, между мной и Фрэнсисом уже очень давно это происходит. Он вечно надо мной насмехается и даже через любовные послания к тебе улучил момент, чтобы надо мной посмеяться, — с досадой и горечью посмеялась сама. — И это его ошибка, захотев поддеть меня, он себя выдал. Может, рассчитывал, что у меня много людей, насмехающихся над тем, как я выгляжу и говорю… ладно, не важно, главное, это точно он.

— Нет, — Ева всё еще не верила, — ты ошибаешься. Я сравнивала почерк с эссе многих учеников, и с сочинениями Фрэнсиса также. Я даже сравнивала его почерк в тетради по английскому, он совершенно другой.

— Милая, почерк легко подделать.

— Ты не права, — полная уверенность. — Письмо — это то, в чем я разбираюсь. Невозможно изменить всё так кардинально, просто невозможно. Выдавали бы детали, неровности, но ничего подобного. Автор писем действительно имеет такой почерк, он им полностью владеет, это не подделка. А это значит только одно: данный ученик не занимается в моем классе.

В душе Сары зашевелились сомнения. Что если так? В конце концов, Ева в этом разбирается, она профессионал. Да и с чего бы Фрэнсису устраивать цирк из писем? В его характере просто огорошить признанием. А учеников, считающих ее страшной, полным полно, просто Вульф единственный прямо дает ей понять, что так думает. Наверное, найдется даже парочка учителей, которые кривятся при взгляде на ее лицо. Возможно, это не Фрэнсис. Сомнения подкреплялись тем, что Саре не хотелось, чтобы это был он.

— Так, давай подумаем, — Сара прищурилась, — после второго письма я тоже исключаю уборщика и всякий обслуживающий персонал, человек явно видит тебя часто, а эти на такое не способны. Либо ученик, либо всё-таки учитель.

— Да, и если ученик, то не имеет со мной занятий, и, вероятно, французский не в его профиле, — и объяснила последнее: — Почерк оригинален, увидев такое у ученика хоть раз, ты бы вспомнила. Но ты не вспомнила, а значит, не видела. А если учитель… — закусила губу, — я не считаю, что это учитель, из-за своего анализа, но всё же если он, то непонятно, зачем и чего он ждет.

Они замолчали, каждая думала о своем. Но ни в одной голове уже не было Фрэнсиса.

— У тебя есть хорошая соседка, постоянно или хотя бы часто сидящая дома?

— Эм-м-м, миссис Ларсон? Она живет напротив и не так давно вышла на пенсию, — припоминала милую старушку. — Только зачем?

— Попроси ее последить, кто ошивается у твоего дома и кто приносит цветы. Если этот недотепа приносит корзинки самостоятельно, то она его опишет. Если же их доставляют, то мы будем хотя бы знать время и сможем подкараулить курьера и расколоть. — Сара хитро улыбнулась, но улыбка мигом исчезла с лица. Она хотела вернуть, наконец, письмо и потому прочла последнюю строчку. Правда, прочла не вслух.

«P.S. Ты возбуждаешь меня, Ева».

Да, такое Саре никогда никто не напишет.

Они попрощались, Ева обняла ее на прощание и обещала сегодня же поговорить с миссис Ларсон. Они попрощались, и Сара осталась одна в кабинете, одна, наедине со своими мыслями, а их навалом.

Он обращается к ней «Моя Ева», пишет про ее походку, про замирание, когда она близко. Про любовь, нежность… Про то, что она его возбуждает… кто бы он ни был, он желает Еву как женщину. А Сару не желают даже как преподавателя. Он пишет Еве про голод и показывает тем самым свой недюжий аппетит. Какие бы ночи он мог подарить…

Ева назвала его зацикленным на себе максималистом, а Сара видит в нем страсть. Страсть, предназначенную не ей. Для нее у автора только насмешка.

А будь она Евой. Будь она на месте Евы и вычислив его… смогла бы ему отказать? Даже если бы выяснилось, что он правда ученик… сомневалась, что смогла бы сказать «нет». Сомневалась, что смогла бы сказать ему «нет», даже будучи Сарой. И даже если бы это был Фрэнсис. А, возможно, и особенно если это был бы Фрэнсис…

Портер наслаждался сэндвичем, сидя у телевизора в гостиной. Показывали баскетбол, субботняя игра между двумя местными командами.

— Ну, давай, толкни! — подвинулся на самый край дивана, чтобы быть ближе к экрану, и в самый ответственный и важный момент телефон в кармане завибрировал. — Алло? — ответил, даже не взглянув, чей определился номер.

— Привет, что делаешь?

Портер никогда не боялся голоса Кристофера, только не его, но в этот раз скрутило в животе волнением. О чем он только думал, когда спрашивал, не хочет ли Крис трахнуть сестренку Фрэнсиса? О том, что Крису хочется стать самостоятельной единицей — нашелся-таки ответ.

— Смотрю субботнюю игру. А что?

— Да мы тут хотели с тобой поболтать, — ощущалось, что Крис улыбается. — Подъезжай к нам в кафе «Роджер», знаешь такое?

«К нам». Портер положил сэндвич на тарелку и с трудом сглотнул. Кристофер всё рассказал Фрэнсису, и вот теперь они его ждут для разговора. А если не только разговора, если Фрэнсис всё-таки любит бить морду?

— Родители навещают друзей, так что дома их нет, и вы можете приехать ко мне, ребят, — убитым голосом вынес идею Портер, заранее зная, что ее отвергнут. Зная еще до того, как Крис повторил: «Кафе «Роджер», сейчас», — и сбросил.

Забежал к себе в комнату по старой лестнице, но впервые за долгие годы не обратил никакого внимания на ее скрип. Сердце стучало бешено, заглушая прочие звуки, Портер судорожно натянул джинсы и футболку с гитаристом любимой рок-группы.

До «Роджера» докатил меньше чем за двадцать минут на велосипеде. Гнал, как мог, боясь чересчур долгим ожиданием разозлить парней. Перевел дух, смахнул со лба пот и открыл дверь излюбленного места подростков.

— А вот и Портер! — Кристофер поприветствовал его, размахивая стаканом с колой. По крайней мере, на нем был логотип колы. — Давай к нам.

С плеч Портера будто бетонная плита свалилась и рассекла пол позади. Но то позади, а Портер двинулся вперед, к парням. К Кристоферу и Дереку. Фрэнсиса не было.

— Мы тебя оторвали от игры, так что взамен заказали колу и тройной сэндвич, угощайся, — Кристофер подвинул к нему тарелку, — это оплачено, не парься.

— Спасибо, — Портер улыбнулся и сделал глоток напитка, смочив резко пересохшее горло. — Я думал, мне конец, — усмехнулся и неприлично громко рыгнул.

— Конец? — Дерек нахмурился, темная челка упала на лоб. — Крис же просто позвал нас на встречу, обычная дружеская туса в кафе.

Портер каким-то чутьем отметил, что Дерек тоже явно чувствует себя слегка нехорошо. Или, по меньшей мере, чувствовал. Если Кристофер позвонил ему и в такой же манере позвал в кафе, будто на разборки… по поводу того, например, что это именно Дерек «открыл» Зои.

А может, Кристофер решил уладить дела за Фрэнсиса самостоятельно? Может, еще расслабляться не стоит?

— Бен придет? — рискнул поинтересоваться ради проверки своих подозрений Портер.

— Бен? А он зачем? — Кристофер нахмурился, — только Дерек, я и ты. Лучше в кафе, чем дома, — и указал на сэндвич, — ты угощайся, я зря, что ли, заказывал и мучился с выбором.

Перед Дереком тоже стояли, правда, уже полусъеденный сэндвич и кола. Тот же набор, Портер хмыкнул, а не хочет ли нас Кристофер подкупить? Собрался легко и славно договориться? Портер мгновенно расслабился, растекся на стуле, готовясь выдвигать свои условия мира. Хм, что бы ему попросить за то, что он перестанет предлагать друзьям Зои? Деньги? Тысячу долларов? Две? Да с этих богатых можно и три срубить.

— Угу, спасибо, — пробурчал Портер, — так о чем болтаем?

— Я серьезно настаиваю, чтобы ты поел, — Кристофер странно улыбался. — Сколько ты добирался сюда? А сколько тебе еще добираться обратно?

— Минут двадцать, — ответил, но всё еще не понял, к чему.

— Вот, в сумме сорок минут, а то и больше, пока поешь, — было нечто странное в интонации Криса. — А дома родителей нет. Как там Карма?

— Нормально, — фыркнул Портер. Ему было невдомеёк, зачем интересуются про сестру — Болтает с подругой по телефону, смеётся на весь дом.

— Ну, стены-то у вас картонные, вот и слышно, — Крис захохотал и его поддержал Дерек.

— О чем ты хотел поговорить, Крис? — не выдержал Портер. — Ты хочешь договориться с нами, чтобы мы не трогали Зои? Или что?

— Я? Договариваться? — поддельно удивился. — С чего мне вообще вести речь о Зои? Я просто пригласил вас в кафе, парни, и если уж болтать, то темой выбрал бы Карму.

— Карму, — бездумно повторил Портер и укусил сэндвич. Вкусный, с сыром и тунцом, намного круче того, который остался дома недоеденным. Сэндвич, сразу же застрявший в горле.

Он долго откашливался, краснел и молотил по груди. Ни Дерек, ни Крис не спускали с него взгляда, а когда приступ закончился, он вскочил:

— Где Фрэнсис?! — горло заболело, но он столь же громко повторил. — Где Фрэнсис?!

Крис засмеялся, запрокинув голову, а Дерек хмурился и всё еще не понимал, что происходит. А вот до Портера уже дошло, он вылетел из кафе и дрожащими пальцами достал телефон. Звонок проходил, но никакого ответа, и домашний игнорировался. Терять время было непозволительно, и Портер, оседлав велик, без оглядки помчался домой.

— Подожди, тут молотят в дверь. Наверное, Портер забыл ключи, сейчас поиздеваюсь, — Карма спустилась вниз, держа телефон ждет возвращения к пустой болтовне по-прежнему в руке. — Кто там?

— Эм, это друг Портера, — красивый мужской голос, и Карма, изначально не планировавшая открывать, сняла цепочку и распахнула дверь.

— А Портер уехал куда-то, только что, — улыбнулась и проглотила слюну.

Друзья, приходящие к Портеру, все как один прыщавые сальноволосые придурки. Обычно они идиотски смеются и всё время пялятся взглядом в пол. Но не в этот раз… Откуда вообще у Портера может быть такой друг? Высокий, статный, по осанке заметно, что спортивный. Свежий приятный запах одеколона, и эта улыбка… Карма растаяла и поднесла телефон к уху:

— Тут кое-что важное, я тебе потом наберу, — и, не дождавшись ответа подруги, сбросила.

— Приятно знать, что я — важное, — парень легко засмеялся. — А куда уехал Портер?

— Ой, я не знаю, — опустила глаза и с удовольствием отметила, что парень не в каких-то там дешевых джинсах и кедах, переживших несколько сезонов, а в явно дорогих брюках и лакированных туфлях с блестящими мысками. — Ты можешь зайти и подождать его, уверена, он скоро вернется.

Но Карма не только на самом деле не была уверена, но и всем богам молилась, лишь бы ни родители, ни Портер не возвращались вообще.

— Спасибо, — принял приглашение, и Карма от счастья едва не свалилась в обморок. Благо всё-таки сдержалась и закрыла за ним дверь.

Теперь в доме они вдвоем. Какая удача! Карма ощущала себя на седьмом небе, это лучший день ее жизни.

— Ты друг из школы? — последовала за ним к коричневому дивану.

— Да, мы вместе учимся, — подтвердил он, и всё стало на свои места.

Ну, конечно, богатенький красавчик, откуда такому еще появиться, если не из той частной школы?

— Меня зовут Фрэнсис, — представился и расположился на диване. — А ты Карма, я знаю, Портер часто о тебе говорил.

— Правда? — села на поручень дивана, рядом с Фрэнсисом. — Надеюсь, только хорошее.

— Хорошее, правда, как оказалось, не всё, он… — и, словно смутившись, наклонил голову, а затем поднял взгляд и улыбнулся. — Портер не говорил, что у него такая привлекательная сестра.

Сердце Кармы пропустило удар, а щеки зарделись. Фрэнсис с его пушистыми ресницами, проницательным взглядом говорил ей комплименты своими красиво очерченными губами. Один из ее эротических снов прорывался в явь. Карма чувствовала, что попадает в воронку, чувствовала, что влюбляется, или уже успела влюбиться. С первых секунд.

Она готова была расцеловать Портера за такого друга! А еще лучше — расцеловать самого Фрэнсиса, за то, что дружит с ее братом, что пришел к нему, что сидит на диване и так обаятельно умеет улыбаться.

— Мне очень приятно, — проблеяла еле слышно, а Фрэнсис продолжал:

— Почему ты учишься не в нашей школе, ты ведь в первом старшем, да?

— Да, но я не хотела учиться там, ну, знаешь, — глупо захихикала, подбирая слова, — там же все богатые, а значит, напыщенные и противные… — запнулась и затараторила. — Но сейчас я очень об этом жалею! Ты такой классный!

Карме пятнадцать. Немного младше Портера, всего лишь на пару лет. А Фрэнсис ведь не против девушки чуть-чуть моложе, чем он? Ведь сам сказал «привлекательная».

— У нас отличная школа, переходи. Заведешь много друзей… учителя понимающие, хорошо преподающие, школьный бассейн, стадион, музыкальное образование, — Фрэнсис перечислял плюсы, и в какой-то момент ему это надоело. Замолчал.

— Ох, я такая дурочка, — быстро подскочила. — Даже ничего не предложила гостю. Где только мое воспитание. Чай, кофе, всё, что ты хочешь?

— Абсолютно всё, что хочу? — усмехнулся, и Карма кивнула, осознавая двусмысленность сказанного.

Она просто чувствовала, что это ее человек. Нет, ей нравится Барни из школы, но когда пришел Фрэнсис, она поняла, что Барни вообще ни о чем. И не любит этого Барни совершенно… она дышит только для Фрэнсиса.

— Тогда, — поднялся и медленно к ней подошел. Оказалось, Карма ниже его почти на две головы, и она млела от этой разницы. — Воды.

Чёрт, а она уже размечталась, что он поцелует. Но зачем тогда встал так близко?

Опустила голову и пальцы Фрэнсиса, холодные пальцы, коснулись ее подбородка, чтобы поднять. Он смотрел прямо в глаза, и Карма тонула.

— Мне очень нужен… глоток, — наклонился к ее лицу медленно, и Карма прикрыла глаза в ожидании поцелуя. И он случился. Чужие губы оказались горячими и мягкими, жаль только исчезли.

— Извини, — Фрэнсис отошел от нее, — я просто потерял голову.

— Я тоже потеряла. У меня такое чувство, такое глупое, ты будешь смеяться, — нервный смешок, и его взгляда больше выдержать не могла, отвела свой в сторону. — Словно ты мой принц. Такое чувство, будто ты тот самый.

— Значит, я могу поцеловать тебя еще раз?

Карма едва не заплакала от счастья, когда всё началось снова. Снова эти горячие мягкие губы, снова она целуется с самым красивым парнем на свете. А вот теперь ее обнимают, и Карма делает шаг назад, чтобы упасть на диван.

Она уже имела опыт интимных отношений с Томом, с которым рассталась пару недель назад. Ей было с ним любопытно, всё, что он творил с ее телом, было интересно. Но сейчас Карма чувствовала не интерес и не любопытство. Просто внутри было очень-очень сладко, так сладко, что немного болезненно.

Страстно хотелось, чтобы Фрэнсис расправился с жаждой, чтобы дал то, о чем она подумала в первую секунду, как увидела его на пороге. Его член.

Рука потянулась к чужому паху, и Карма не сдержала стона. Твердый. Такой твердый и такой желанный, что все мысли только о нем, а не о каких-то родителях, которые могут вернуться в любой момент. Слышала разрывающийся телефон, но где-то далеко, за тысячу миль, не меньше… А здесь она самозабвенно целовалась, и с радостью привстала, когда Фрэнсису захотелось снять с нее трусики. Теперь его рука властвовала там, поглаживала… Карма могла отдать всё, лишь бы почувствовать пальцы внутри. Лишь бы унять эту болезненную сладость.

— Мокрая, очень… — разорвал поцелуй и усмехнулся. — Так хочется?

Карма закивала, и Фрэнсис укусил ее за нижнюю губу, одновременно с этим вставляя в нее палец. Проскользнул легко, и Карма интуитивно раздвинула ноги.

Понасаживал немного, а затем медленно вставил два пальца.

— Пожалуйста, быстрее, — Карма застонала, когда Фрэнсис исполнил просьбу, и обняла его, так крепко к себе притянув, что дышать стало трудно. А может, наполнять легкие мешало крышесносное возбуждение. — И я не против нормального секса.

Фрэнсис хрипло засмеялся, эта девчонка оказалась гораздо проще, чем он думал.

— Карма, — позвал по имени в ушную раковину. — Ты некрасивая. Ты не женщина. Ты возбуждаешь мою физиологию, но не мой мозг. Знаешь, сколько у меня было таких, как ты? Достаточно, чтобы понять, что брать вас — не особое удовольствие, — его пальцы всё еще были в ней, но больше не трахали. — Твой брат — это пыль под моими ногами, которая посмела взбиться. Мое полное имя Фрэнсис Вульф, и всё, что я от тебя хочу, это чтобы ты передала ему… — и зашептал еще тише.

Карма плакала. Внимательно слушала слова Фрэнсиса, словно через толщу воды до нее доходившие, и плакала. Соленые слезы жгли щеки, и она всё еще ощущала Фрэнсиса в себе.

— Надеюсь, ты запомнила, — отстранился, договорив, легко избавившись от объятия ослабевших рук и вытащил из нее пальцы. Мокрые; вытер их о ее же юбку, и ушел, не попрощавшись и не улыбнувшись.

Вернув трусы и потянув юбку вниз, она скрючилась в позе зародыша на диване. Тихая истерика не проходила, захлебывалась, и щеки горели уже не от желания, а от унижения. Ей хотелось подняться к себе, принять холодной душ и умереть в постели за закрытой дверью комнаты. Но Фрэнсис сказал ждать брата здесь. И долго ждать не пришлось:

— Карма! — входная дверь распахнулась, и Портер влетел белый, словно призрак, — Карма, — обнял сестру, и та заплакала горче. — Что он с тобой сделал?! Он тебя изнасиловал?! Говори!

Но Карма рыдала, ей не до объяснений. Это все из-за него… из-за Портера, из-за тупости Портера, Фрэнсис никогда не будет с ней.

Портер затряс ее, словно игрушку, и она плюнула ему в лицо и закричала:

— Не изнасиловал! И он просил тебе сказать, что… — слез стало больше, не могла начала говорить. Слышала, до сих пор слышала шепот Фрэнсиса, он бродил в ее голове, фраза за фразой… но озвучить так сложно.

— Что? Что он просил мне сказать, Карма? — давил на сестру, и та шмыгнула носом, вытерла рукой щеку и повторила слова Фрэнсиса в точном порядке. Всё, как нашептал:

— Я не дошел до конца, благодари за это мою дурную натуру. Ничего сверхъестественного и трудного я от тебя не прошу. Просто закрой свою пасть, Портер. И каждый раз, поднимая взгляд в мою сторону, помни, что текла твоя Карма от меня гораздо сильнее, чем плачет от меня же. А сейчас я ухожу, возможно, подумаю, под кого подложить твою сестру. А возможно, нет, как считаешь, что на меня повлияет? — замолчала, она произнесла всё до конца.

— Сука, — шепнул Портер и сел на полу, обхватив голову руками.

Они оба чувствовали всё еще царящий запах возбуждения, и Карма больше не могла здесь находиться. В конце концов, поручение Фрэнсиса она выполнила, а значит, можно идти к себе в комнату.

— Просто забудь, — совет брата догнал у лестницы. Бесполезный совет, потому что Карма знала, что не забудет никогда.

— В следующие выходные состоится знакомство, а еще через неделю в воскресенье, свадьба. — Уильям сделал необходимые пометки в ежедневнике.

— Не слишком ли быстро? — спросила, и он поднял взгляд.

Прекрасная. Она лежала на заправленной постели в одном нижнем белье, подпирала голову рукой и улыбалась, будто призывая разделить с ней постель. Но Уильям знал, что это иллюзия, по крайней мере сейчас они точно настроились серьезно всё обсудить. Обсудить и правда есть что.

— Быстро? Дорогая, по-моему, мы медленные, словно парочка престарелых черепах, — заглянул еще раз в свой ежедневник. — Да и после будет уже никогда, у меня начинаются процессы по делу Ларри, помнишь?

— Да, помню, — согласилась Ева, — но Зои… в последнее время наши с ней отношения стали хуже, и я сама в этом виновата; да и Фрэнсис, кажется, не готов.

— Ева, они взрослые, — прыснул со смеху Уильям, — вчера у Зои выпали презервативы из кармана, а Фрэнсис появился дома после полуночи.

— Что? — поднялась на постели. — Где он был? Почему ты так спокоен? Господи, презервативы…

— Потому что они уже взрослые, — развел руками, — нет, конечно, я сказал Зои, что ей еще рано начинать половую жизнь, но Фрэнсису глупо запрещать возвращаться домой так поздно, да еще и бесполезно. Наверное, был с друзьями, но вернулся трезвый. Знаешь, я в его годы еще как гудел, — засмеялся, вспоминая лихие отвязные времена. Куда только ушли…

— Господи, сказать Зои, что спать с мальчиками еще рано, и вообще ничего не сказать Фрэнсису… ох, Уильям… — простонала от безысходности, но Уильям удачно извернулся:

— Вот видишь, им нужна мать как можно быстрее, — захлопнул ежедневник, — так что решено и назначено.

Ева упала на постель, раскинув руки, и прикрыла глаза, думая о чем-то своем. Уильям чувствовал, как нечто ее тревожит. Неужели, так беспокоится, что дети ее не примут? Но это вздор, они уже приняли. Когда он спросил их, кто лучшая учительница в школе, оба заявили: «мисс Лоос», и так же отвечали еще в прошлом году.

Уильям закусил губу. То ли нервозность Евы передавалась ему, то ли психовал на пустом месте… или не пустом. Что если Ева чувствовала, что он позволил той девице его ублажить? Что если она интуитивно ощущала, что он изменил?

Захотелось курить, прямо сейчас целых две сигареты подряд. Но нельзя, Ева даже не знала, что он иногда курит. «Но ведь когда-нибудь узнает», — прошептал внутренний голос. А вдруг она еще узнает, что он изменил? Нет, такого не может быть, как? Если что, он будет всё отрицать.

А если на второй месяц брака она найдет пачку сигарет, забытую в кармане пиджака после тяжелого слушания? Что если Уильям проколется? Столь идеальная Ева оставит его? Уильям разнервничался, сидеть стало неудобно, будто иголки воткнулись в спину.

Он понимал, чтобы быть с Евой долго и счастливо, нужно очень хорошо уметь всё отрицательное скрывать. Очень хорошо уметь не прокалываться.

— О чем ты думаешь? — прилег рядом с ней. — Что так волнует?

— Всё усложняется, — открыла глаза, серые и туманные. — Я чувствую, будто всё усложняется. Не лучше ли нам немного переждать?

— Переждать что? — погладил ее по мягким волосам. — Тянуть время ни к чему, поверь. И не бойся, Фрэнсис и Зои тебя примут.

— Я волнуюсь не поэтому, — улыбнулась и дотронулась до его небритой щеки. — Буду ли я им хорошей мачехой? Полюбят ли они меня, я ведь их уже люблю.

— Милая, ты переживаешь не о том, — засмеялся и положил голову на ее грудь. — Иметь детей несколько проще, чем ты представляешь. Тем более, они уже достаточно взрослые. Их не нужно учить завязывать шнурки и отвечать на разные каверзные вопросы. Они сами уже всё знают и живут весьма самостоятельно, чтобы не напрягать.

— Но любовь…

— И они полюбят тебя, если не любят уже, — чмокнул левую грудь и провел пальцем по лиловому кружеву бюстгальтера.

— В недавней работе Фрэнсис высказал интересную мысль, — и зашептала, припоминая наизусть: — Любовь решает все проблемы за секунду, смывая их одной волной, чтобы следующей же накрыть новыми, и накрыть с головой.

— Это он написал? Правда? Видишь, он у меня умный мальчик, он нас поймет.

— Да, Фрэнсис очень умный, — Ева улыбнулась. — Его работы самые лучшие, и что если это прекратится? Если Фрэнсис отвернется от меня? Что я буду делать?

— Как отвернется? И куда? — смех пробирал Уильяма. — Вы будете жить в одной квартире, и — да, в семье то и дело случаются ссоры. Но, поверь, далеко он не уйдет даже в самой дикой обиде, потому что Фрэнсис будет жить с нами. С тобой и со мной. И еще с Зои, кстати, советую прикупить беруши для сна, позже поймешь почему.

И, кажется, эти слова наконец повлияли на Еву. Она засмеялась, меланхолия отступила.

— Теперь можем поговорить о чем-нибудь другом? — его рука поползла по ее бедру.

— А ты хочешь говорить? — приподнялась, чтобы иметь возможность поцеловать Уильяма.

— Нет, если честно, — и он поцеловал ее сам.

Проблемы действительно ушли. Все проблемы исчезли в одну секунду, когда Уильям осознал, что хочет быть с Евой. Испарились. Не надо было думать о приближающейся одинокой старости, не надо было думать, что он безалаберно поступил с детьми, когда-то легко попрощавшись с Марго. Не надо было листать контакты телефона для выбора кого-нибудь поприличней на вечер в ресторане. Больше не надо было выбирать самому галстуки и оправдываться перед звонивший каждую неделю матерью, почему всё еще одинок.

Но навалились проблемы другого рода. Как не смотреть на всегда привлекающих молодых девушек? Как дать понять детям, что ты любишь другую женщину? Как бросить курить, когда это уже не бросается? Как стать идеальным?

Но Уильям не думал о навалившихся проблемах, он сам навалился на Еву. Потому что хотел получить удовольствие от любви, и ничего помимо.

— Э? Ты разбудила меня в… — Зои оторвала телефон от уха, чтобы посмотреть время, — в четыре часа ночи, чтобы поговорить об эротическом сне? Ты больная?

— В четыре часа и тридцать три минуты утра, — поправила Мэсси, — и, нет, я не больная, я просто точно знаю, что больше не смогу уснуть.

— Поздравляю, тогда приготовь пирог или наглотайся снотворного. Я хочу спать, скоро и так подниматься в школу, — откинула голову на подушку.

— Да, совсем скоро, так что спать уже и не нужно, — захихикала подружка. — Ты так и не зашла в комнату к Фрэнсису?

Теперь до конца жизни будут с этим донимать. Перед глазами снова возникла дверь к Фрэнсису. Закрытая дверь.

— Нет, и даже не думала, — весьма грубо ответила. — Я не собираюсь идти у вас на поводу и…

— Не горячись, я и не хотела наезжать. Просто спросила, — миролюбиво перебила Мэсси. — Мне приснился горячий сон с твоим братом.

— А? — спать перехотелось, и Зои нащупала ночник, прикрепленный к стене. Тусклый голубой свет. — Тебе снился секс с Фрэнсисом?!

— Нет, — выпалила и тут же поправила, — то есть да. Но, блин, это всё потому, что недавно я узнала о его невинности.

— Мэсси, я не думаю, чёрт, да я уверена, что вовсе он не невинен, так что выброси это из головы.

— Не могу, он мне и раньше нравился, а теперь… — замолчала и немного тише продолжила: — он меня так страстно обнимал и шептал такие пошлости и ­— о, боже! — у него такой большой член…

— Перестань, — Зои поморщилась, — ты не знаешь, большой у него или нет, и я не знаю, и не хочу об этом думать.

— Короче, он вошел в меня, я проснулась и поняла что хочу, быть с Фрэнсисом.

— Звучит, словно яблоко упало на твою глупую голову, и тебя осенило, — засмеялась, а после спросила: — не тупи, зачем тебе Фрэнсис?

— Зои, он мне правда нравится, и нравится очень давно, — звучало плаксиво. — Что мне делать? Ты его сестра, посоветуй.

Вот оно. «Ты его сестра, посоветуй». Чем старше становилась Зои, чем больше она любила своих подруг, тем сильнее боялась. Боялась, что в один день кто-то из них скажет это: «Фрэнсис мне нравится, очень. Что мне делать? Ты его сестра, посоветуй». И вот оно настигло.

У Зои на этот случай была заготовлена речь о том, какой ее брат идиот, озабоченный псих и неряха, и вообще у него прыщи на спине, и он страшный. Но сейчас Зои ясно поняла, насколько эта речь устарела. Фрэнсис заработал себе репутацию умного, холодного, аккуратного и ухаживающего за собой парня. И у него нет никаких прыщей, и даже самая придирчивая стерва назовет его красивым.

А значит, переубедить Мэсси никаких шансов.

— Мне кажется, Трэйна тоже на него запала, — воспользовалась молчанием подруга. — Вчера мы стояли в школьном кафе, выбирали десерт, и Фрэнсис оказался позади нас. Ты бы слышала, каким голосом она спросила про его дела. И ее взгляд, у меня даже слов не нашлось от вида настолько изменившейся подруги.

— Тогда поговори с Трэйной, обсуди. Не должно быть у нас секретов.

— Зои, я не хочу иметь секреты, я хочу быть с Фрэнсисом, — подчеркнула Мэсси и тем самым дала понять, что разговор с Трэйной ей не нужен. Ей нужно опередить Трэйну. — Так посоветуй. Какие девушки ему нравятся? Что он любит? Что не любит? Куда он часто ходит? О чем любит говорить? Может, у него есть фетиши? Ему вообще нравятся рыжие, или мне надо перекраситься?

Вопросы сыпались словно из городского фонтана с купидонами. Прям струя за струей.

— Не надо краситься, — сказала в первую очередь и постаралась всё же дать дельные ответы. — Он не любит… когда девушки ругаются бранными словами, совершенно ненавидит. Еще когда носят джинсы, брюки, шорты, не важно, он считает, что достойная одежда — только юбки и платья… может, делает исключения для сексуальных пеньюаров, не знаю… Ненавидит выставки, кино, оперы, концерты.

— А что он любит? — осторожно поинтересовалась Мэсси.

Да если бы она знала. Как донести подруге, что все познания о Фрэнсисе из личных ошибок, а не потому, что он поделился? Как объяснить, что Фрэнсис не сообщает ей, что ему нравится и что он предпочитает? Зои не в курсе, от чего тот теряет голову.

Фрэнсис сообщает только то, что ему не нравится, только то, что его не устраивает.

— Он не будет с тобой, если усомнится, что ты женщина.

— Эм? Что? Не поняла, — Мэсси звучала сконфуженно, и Зои прикрыла глаза. Ну, конечно, не поняла, и лучше ей не объяснять.

— Неважно, просто мой мозг не выспался, — звучно выдохнула. — Он не любит разговаривать о себе, не любит, когда чувствует явную заинтересованность.

— Почему?

Потому что женщина должна быть пассивной, завоеванной.

— Не знаю, и, слушай, не смей больше ничего спрашивать, — Зои пошла в атаку. — Это не тактично, ты прекрасно осведомлена, насколько у меня с братом плохие отношения.

— Да-да, прости, — но в голосе Мэсси сожаления не было. — Просто я без понятия, как жить.

— Просто будь собой и делай, что хочешь, — дала совет, с которым сама решала все проблемы.

— Мне он так нравится… — пропищала подруга, и Зои предпочла сменить тему:

— Я вчера гуляла с Полом. Мы покатались по городу на этом его красном кабриолете, — невесело засмеялась, — так себе машинка. Мы целый час целовались и только после он осмелился потрогать грудь. А затем…

— Зачем ты с ним переспала? — перебила Мэсси дурацким вопросом.

— Потому что захотела, — фыркнула Зои. — А почему еще могла?

— Ты уверена? — ее голос в свою очередь звучал не очень тактично. — Просто в последнее время ты спишь то с тем, то с другим. Я тебя не осуждаю, ты не подумай, но неужели это именно то, чего тебе хочется? «Развлекаться» с разными, мало знакомыми и не особо классными парнями?

— Да. И знаешь, я, пожалуй, еще посплю.

— Везет, а я как закрываю глаза, так перед глазами твой брат, — пожаловалась, надеясь на сочувствие, но получила от него лишь название:

— Сочувствую, — и Зои положила трубку.

Выключила ночник и провалилась в темноту, шторы в комнате слишком плотные, чтобы пропустить рассвет в комнату. Она попыталась уснуть, но и перед ее глазами теперь представал Фрэнсис.

В восемь утра она услышит будильник в его комнате, а в четверть девятого Фрэнсис уже будет на кухне готовить себе завтрак, стоя в одних трусах и босиком. Что Мэсси, что Трэйна отдали бы всё за такое обыденное для нее представление. И, возможно, это «всё» они скоро начнут предлагать… надо придумать речь.

Чёрное заняло место белого. Вместо ожидаемых уже привычных белых лилий Ева получила охапку чёрных роз, перевязанных иссиня-чёрной лентой. Визитки «К Еве» не было, лишь конверт цвета ночи, широкий и шершавый на ощупь.

Она исколола все руки, занося цветы внутрь и укладывая их на стол. И исколола сердце тревогой — очень не нравился новый цвет.

Письмо оказалось запечатанным воском, и пальцы дрожали, пока она ломала печать. И продолжали дрожать, когда она вытаскивала послание.

«Ева оказалась вовсе не моей. Ты выбрала другого мужчину, но я на тебя не злюсь.

Не сказать, чтобы я был готов к этому. Ты меня неприятно удивила, Ева. Я представлял тебя своей, представлял, как хорошо мне будет рядом с тобой и в тебе… Я строил планы долго и тщательно, но ты всё перевернула в миг.

Ночами я мечтал, как ты стонешь подо мной, как ты зовешь меня по имени в особо сладкие моменты нашей совместной жизни. Прости меня, Ева, что начинаю быть таким откровенным, но ты всё поймешь, добравшись до конца. Хотя, собственно говоря, это и есть конец. Мое последнее тайное послание к тебе, мне надо решить, что делать дальше.

P.S. Вкладываю подсказку о моей личности. Если рискнешь, то сможешь меня разоблачить».

Заверещал домашний телефон, и Ева автоматически взяла трубку.

— Да?

— Ну что там? Пришло, или и сегодня тишина? — звонившей оказалась Сара. — Если и сегодня, то это уже подозрительно. Вдруг этот ман…

— Пришло, — взглянула на чёрные розы, осознав всю горечь, которые они в себе несли. — И я поговорила с миссис Ларсон, она сообщила, что видела подъезжающую машину и молодого человека, который оставил цветы. Это была служба доставки, но никаких знаков, даже рекламной надписи.

— А ты хотела розовый фургон с адресом магазина? Может, еще разлетающиеся листовки с именем и фамилией поклонника? — посмеялась над наивностью. — Она заметила время? В следующий раз мы подкараулим и вытрясем правду из курьера.

— Примерно в три часа, но выследить мы не сможем, — дотронулась до острого шипа. Какой знак может быть более дурным, чем розы с намеренно не удаленными шипами? Нож, приставленный к горлу?

— Почему?

— Это последнее письмо, и я его только что дочитала. Он написал, что послание последнее, это всё. Он узнал, что у меня есть Уильям, — хотела добавить: «Какая жалость», но не была уверена, что фраза прозвучит с задуманным сарказмом.

— Какой правильный маньяк… — наверное, это тоже задумывалось с сарказмом, но не вышло. — Жаль, мы так и не узнаем, кто он.

«P.S. Вкладываю подсказку о моей личности. Если рискнешь, то сможешь меня разоблачить».

Ева плечом прижала телефон к уху и вытащила из конверта плотную бумагу, в которой увидела смысл, только перевернув.

Тело. Мужское. Рука немного опускает нижнее белье с левой стороны, тем самым демонстрируя чёрную татуировку, раной выделяющуюся на белой коже. Небольшая, составленная из острых четких линий, пятиконечная звезда.

— …в письме? Ева, ты меня слышишь?

— Да-да, — убрала снимок, — просто написал: «Это мое последнее письмо, у тебя есть мужчина».

— Так коротко? Ради одной строчки не стоило тратиться на цветы, — Сара фыркнула и осторожно поинтересовалась, сменив тон: — А про меня он ничего не написал больше? Ничего не спросил? Ничего не попросил передать?

— Нет, только оповестил, что больше не напишет, — ответила и нахмурилась, Еве не понравились подобные расспросы.

— Ну… это и было нашей целью, чтобы он тебя не тревожил, — искусственно бодрым голосом. Словно она нашла плюс в чем-то очень плохом.

Еве не терпелось закончить неудобный разговор, и она быстро изобрела причину:

— Ладно, мне надо еще Уильяму позвонить. Пока.

Вернула телефон на место, а снимок снова оказался в руках. Больше не могла оторвать от него взгляда, на автомате поднимаясь в спальню.

Плоский живот, красивая впадинка пупка… молодое тело, Ева была права, утверждая, что поклонник — это ученик. Да и татуировка, ну, кто еще набьет звезду в паху, если не подросток? Звезда, чёрная, рядом с… господи, нижнее белье, конечно, прикрывало всё нужное, но Ева могла различить выпуклость.

Как ни странно, автор не заключал в фотографию сексуально возбуждающий подтекст. Очевидно. Иначе бы никакого белья и твердый член. Но нет, здесь демонстрировали татуировку, показывали точное ее расположение, но в кадр всё равно вошло то интимное, что завораживало Еву.

«Если рискнешь, то сможешь меня разоблачить».

Он знал, что Ева догадалась о его учебе в школе. Вероятно потому, что он позволил догадаться. Умный юноша. Отказывается от нее, пишет, что прекращает свои послания... и дает шанс его найти. Но татуировка в паху… «Если рискнешь» — и это жестоко. Какова будет реакция, когда она поинтересуется о такой пикантной осведомленности?

«Мистер Ученик, скажите, у кого из ваших товарищей татуировка между членом и торчащей тазобедренной косточкой?

— Э-э, а откуда?..»

И побегут слухи о безнравственности и распущенности мисс Лоос. Такое затмит даже поведение Зои, и будет стоить ей работы. Любимой работы.

Можно было бы рассказать Саре, и уже та втянула бы себя в это и замарала репутацию, если бы пожелала. Но Еве не хотелось делиться снимком. Он прислал это именно ей, только для нее. «А про меня он ничего не написал больше?» — Сара и так им слишком заинтересована.

Перечитала все три письма и еще долго всматривалась в фотографию, какую-то неясную струну в ней зацепившую. Любопытство? Да, но только ли? Из любопытства не переносят чужие цветы в спальню и не запирают чужие послания с фотографией в ящике, так, словно через пару лет они будут стоить огромных денег.

Нет, ради любопытства такое не совершают, Ева понимала, но не признавалась самой себе. Ведь признаться страшно.

— В вас нет энергии, парни! — засвистел мистер Марвел, яро размахивая руками и вышагивая вдоль белой полосы разметки. — Вот поэтому недоноски из интерната сделают нас и в этом году!

Они все у него собрались. Старшекурсники, встав полукругом, внимательно слушали в прошлом отличного футболиста, а ныне прекрасного тренера мистера Марвела. Слушали, но смотрели на нее, на мисс Лоос, идущую к полю стадиона через тоннель.

Никогда она к ним не приходила во время занятий и догадывалась, что выглядит забавно. Шпильки проваливались и застревали в земле, юбка мешала сделать широкий шаг.

— Ты, Джон, быстр, но не хватает маневренности, понимаешь? А ты, Грэй, не смейся, сам бежишь порой, словно бык, и до тебя не докричаться, просто прешь и прешь!.. -наконец мистер Марвел заметил, что парни уделяют ему лишь часть внимания, заметил, что поглядывают вдаль, и обернулся. — Ах, мисс Лоос, какая неожиданность!

— Пятнадцатиминутный перерыв, мистер Марвел, — улыбнулась и провалилась, не заметив, как тренер болезненно поморщился:

— Да, я собирался дать им время высунуть языки.

И Байронс, и Нерлан, и Браун, и Стрекояти, рассматривающий собственные кроссовки, и Тиссен, и мистер Гларрен, что-то бубнящий Рэду, и еще многие другие. Они все были здесь, и все полуголые, без футболок.

— Не слишком ли холодно? Могут же заболеть, — она встала рядом с мистером Марвелом, и тот засмеялся:

— Поверьте, раздеваю их не я, а игра, — повернулся к парням: — Вы что, не видите, что у нас тут дело? Немного отдыха, и чтобы вернулись заряженные!

Расходиться или брести в раздевалку никто не торопился, и она имела возможность рассмотреть каждого. Думала, что как только увидит торс, руку, пупок — то сразу узнает тело поклонника, но вот большая часть учеников здесь, и всё такое одинаковое… Но не может же она, в самом деле, с каждого стянуть шорты.

— Так в чем дело, мисс Лоос? — закономерно поинтересовался мистер Марвел.

— Я… мне очень нужно поговорить с… — и запнулась. Планировала сказать «мистером Вульфом», но увидела его, а язык не поворачивался. Что-то изменилось. Он не спешил к ней, дружелюбно улыбаясь, вместо этого он усмехался, выслушивая Байронса, и затем, так же усмехаясь, что-то произнес в ответ.

Она хотела сказать, что пришла ради Фрэнсиса Вульфа и разговора с ним, но язык отказывался это произносить.

— Доброе утро, мисс Лоос, — Фрэнсис всё же исправился, улыбнулся ей, а затем, не медля, вместе с Байронсом отправился в сторону раздевалок.

— С кем? — тренер нахмурился, и Ева назвала фамилию первого, кто попался на глаза после Фрэнсиса.

— С мистером Холлом.

— Джим! Живо сюда! Я отменяю твой перерыв!

Джим Холл обернулся на крик тренера и тяжко вздохнул. Ну, почему он? Ну, почему?

— Играешь ты не ахти, но пишешь сочинения, похоже, еще хуже, — мистер Марвел засмеялся и оставил Джима с мисс Лоос наедине.

— Я, что, завалил…

— Нет-нет, — преподавательница опустила взгляд. — Мне нужно спросить… Скажи, пожалуйста, Джим, кто-нибудь из учеников в нашей школе имеет татуировку?

— Нет, — усердно замотал головой, — это же запрещено правилами школы. Ни татуировок, ни пирсинга. Нет, ни у кого нет.

— Я спрашиваю не потому, что хочу уличить в нарушении правил, просто ответь, имеет ли кто-нибудь татуировку? — настаивала мисс Лоос. Что за черт?

— Нет, — с трудом сглотнул и отвел руки за спину. Привычка с детства — прятать руки, когда врешь. — Иметь татуировку запрещено, и никто в нашей школе не…

— Я поняла, спасибо, — весьма холодно, но Джиму всё равно, он просто хотел свалить: — Можешь идти.

Почему преподавательница в свой короткий перерыв идет на стадион, чтобы задать столь дурацкий вопрос? Неужели кто-то скрысятничал? Джим намеревался рассказать о произошедшем парням, но в раздевалке оказалось слишком напряженно. Предпочел смолчать.

— А Дерек говорит, ты трахнул его сестру. Правда, Дерек?

Все взгляды устремились на Дерека, и тот, кивнув, отвернулся к открытому шкафчику.

— Ладно, может Портер выскажется красноречивее. А? Портер? — Билл сидел на скамейке, развалившись, и, похоже, приставал к каждому по очереди. — Это ведь о твоей сестре речь идет. Карме, или как там ее.

Портер вытащил из кармана телефон, не найдя более подходящего момента, чтобы посмотреть время и пробурчал:

— Нет, ничего не было.

— Ха?! — хлопнул в ладоши Билл, словно находя мрачное удовлетворение в том, что рассказанная ему история не срасталась. — Так Дерек солгал?

Напряжение усилилось с упавшей булыжником тишиной. Дерек всё еще ковырялся в шкафчике, Портер старательно пялился в телефон, делая вид, что пишет сообщение, другие парни замерли в ожидании развязки. Джим не стал исключением: стоял столбом, не привлекая внимания, чтобы не «нарваться».

— Похоже, в городе закончились девственницы для Билла, раз он заинтересовался, кто с кем спал, — внимание забрал Фрэнсис.

— Мне просто не нравится, когда люди журчат за моей спиной, смекаешь, Фрэнсис? Я люблю быть в курсе всех дел, — Билл поднялся и подошел к Фрэнсису вплотную. — А вы… — наклонился и ткнул пальцем в чужую грудь, — а ты, Фрэн, что-то зажурчал.

Они смотрели друг другу в глаза, и, казалось, отсчитывали минуты до крови. Всё-таки Билл психованный боксер. Кто рискнет его остановить?

Когда Джиму подумалось, что воздух сейчас вспыхнет искрами, раздался спокойный вопрос:

— Есть что покурить? — неужто обойдется, неужто Билл хотел курить больше, чем драться?

Фрэнсис достал из кармана пиджака, висевшего в шкафчике, пачку. Открыл и протянул Биллу, а тот, вместо того, чтобы взять одну-две сигареты, усмехаясь, забрал всё:

— Люблю «Капитана Блэка». Спасибо, что угостил, — засмеялся, и продолжил: — и теперь я тебя угощу, пойдем, покурим.

Они вышли вдвоем, и напряжение сразу спало. Парни зашевелились, Джим полез в свой шкафчик за сигаретами и зажигалкой.

Курили обычно сразу за стадионом, чтобы при случае успеть вернуться, но и не попасться на глаза преподавателю. Вот и в этот раз так же.

Билл сидел на траве, и Фрэнсис рядом, и это была явно идея не последнего. Фрэнсис бы сам никогда на траву не сел, уж Джим-то знал характер этого заносчивого ублюдка. Но Джим не смог бы с уверенностью сказать, кто из них хуже: агрессивный и сильный Билл, любящий докапываться до каждого, или Фрэнсис, плюющий на всех и вся свысока. В случае чего один бы добил, а второй равнодушно прошел мимо.

Больше никто не сел. Стояли, дымили, некоторые между собой переговаривались, но в основном все предпочитали смотреть на сидящих.

— Мисс Лоос интересовалась, есть ли у кого татуировка, — Джим постарался разрядить атмосферу, сплотить всех над обдумыванием «проблемы», но парням оказалось не до мисс Лоос и ее проявленного интереса. Только Браун тихо ляпнул:

— Вынюхивают, хотят прочистить ряды.

Билл тоже открыл рот, но не для этой темы. Он положил руку Фрэнсису на плечо, словно они друзья, и сказал, разрушая всякую иллюзию дружбы:

— Я хочу трахнуть твою сестру, Фрэн. Она не девственница и страшная, но я хочу ее трахнуть. — Выдохнул Фрэнсису в лицо. — Потому что это сделает нас ближе, а мы ведь хотим стать ближе, и совсем не хотим ссориться, верно?

Вульф засмеялся и сделал затяжку, пользуясь этим, чтобы не отвечать. Он смотрел вдаль и выпускал дым в воздух, пока все остальные внимательно пялились на него. Да, Билл хочет трахнуть Зои, да и Джим не против сам ей присунуть. Со смаком, растягивая удовольствие, оттрахать сестру чертова Фрэнсиса Вульфа.

— Ты могла бы сделать исключение и надеть одно из тех платьев, которые я тебе дарил, — Уильям неодобрительно взглянул на растянутую горловину кажущейся выцветшей кофты, которую дочь выбрала для знакомства с его будущей женой. И могла бы волосы расчесать, висят черной паклей.

— Их сожрала моль. И да, о «пожрать», кажется, я выбрал, — захлопнул меню Фрэнсис. — Когда она придет? Я могу сделать заказ, не дожидаясь?

Официант подскочил сразу же, услышав слово «заказ»:

— Вы уже выбрали, сэр? — сладко улыбнулся, но сын даже не взглянул:

— Чёрный рис с каракатицей, кальмаром и прочей требухой…

— Фу, ты будешь это есть? — Зои сморщилась, словно высушенный чернослив.

— Да, собираюсь проблеваться, — отвлекся и добавил к заказу, на этот раз подняв взгляд к внимательному парню: — И воссейл.

— Алкоголь? — тут уж Уильям смолчать не смог. — Никакого алкоголя! И нельзя заказывать, пока она не пришла, это неуважение. Веди себя прилично.

— Неуважение — опаздывать, — поправил Фрэнсис и повторил: — Воссейл.

Он смотрел на сына, а тот упрямо на него. И в этой борьбе всё, что смог Уильям, — это тяжко вздохнуть.

— Два, и мне тыквенный суп с чечевицей, — Зои отложила меню и расправила льняную салфетку, чтобы положить ее на колени. Никаких манер, его дети просто не желают их соблюдать.

— Убери салфетку, тебе еще ничего не принесли, и никакого воссейла, — сквозь сжатые зубы сказал Уильям, и дочь послушалась:

— Тогда вместо воссейла розовое молоко, — скомкала салфетку и небрежно кинула на вилки, — тоже хочу проблеваться.

— Пожалуйста, я умоляю вас, не позорьте меня, — Уильям выходил из себя. — Да что с вами вообще такое?

Дети молчали. Зои разглядывала расписанный золотом потолок, Фрэнсис не отрывал взгляда от дамы в красном за столиком, справа от двери. Та всё время смеялась и облизывала губы.

— Я могу принять ваш заказ, сэр? — официант едва наклонился в сторону Уильяма и подарил самую искусственную улыбку из всех виденных. А ведь Уильям адвокат.

Неправильно заказывать, пока Ева не пришла, нельзя делать заказ на основное блюдо, но напиток-то можно. Уильям взял лучшее, по мнению официанта, белое вино и тут же выслушал насмешку:

— Ты так уверен, что она выберет рыбу?

Вопрос сына взбесил, и назло Уильям заказал «Швайнебратен» для себя, и пасту с тунцом и оливками для нее. Фрэнсис всё равно насмехался:

— А как же никакого алкоголя? Как же «неуважение»? Ты не только сделал заказ до ее прихода, но и сделал за нее. Ай-ай-ай, — покачал головой, словно это он был разочарован.

Уильям приготовился разразиться злобно-угрожающей речью, которая поставила бы его детей на место, но поверх плеча Фрэнсиса заметил раскрывающееся перед Евой двери. Хостес уже указывал ей на их столик и, вероятно, интересовался, сопроводить ли.

— Кажется, пришла, — Зои заметила зацепившееся внимание отца и обернулась.

В черном коктейльном платье, с элегантно уложенными волосами, Ева приближалась к ним. В правой руке — клатч, и никто не заметил, с какой силой она его сжимает.

— О, боже, — прошептала Зои и повернулась к брату. — Ты не представляешь, кого подцепил наш отец.

Фрэнсис усмехнулся, но оборачиваться не торопился:

— Блондинка или брюнетка? Рыжая?

— Блондинка, — подхватила игру Зои.

— Высокая? Коротконогая? Полная?

— Всё мимо, — усмехнулась.

— Короткое платье? Чёрное? Шпилька?

— А теперь всё в цель, — Зои нахмурилась и подалась вперед, проверяя, не подсматривает ли брат.

— Кра…

— Прекратите! — зашипел Уильям и тут же поднялся; Ева, наконец рядом: — Дорогая, мы не дышали в ожидании тебя, — отодвинул для нее стул и галантно позволил сесть, прежде чем вернулся на место сам.

— Я прошу прощения, что заставила вас ждать, — пролепетала Ева не своим от волнения голосом.

— Думаю, знакомить вас бессмысленно, — нервно засмеялся Уильям, и всё же познакомил: — Ева, это мои дети, Зои и Фрэнсис, дети, это — моя Ева, моя будущая жена.

— Какая неожиданность, — Зои не сводила прямого взгляда со своего преподавателя, — мисс Лоос.

— Зои… — начала Ева извиняющимся тоном, но Уильям не позволил продолжить:

— Я увидел Еву и понял, что лучшей жены и матери для вас мне не найти.

— Да? — подал голос до этого хранящий молчание сын. — И когда же ты увидел… мисс Лоос?

— Когда был вызван в школу из-за тебя Фрэнсис, — Уильям улыбнулся, находя в этом некую добрую иронию. — Так что если бы не ты и твои периодические шалости….

— Вероятно, это повод перевоспитаться, — Фрэнсис засмеялся и одной рукой расслабил галстук. — А, может, и продолжить шалить, да, отец?

— Фрэнсис, ты не очень рад меня видеть? — Ева хотела честного и хорошего ответа. Или хотя бы честного.

— Я рад, — впервые посмотрел на нее. — Вы не разобьёте сердце моему отцу, по примеру нашей с Зои биологической матери. Да, вы не сбежите с накачанным весельчаком на поиск большего веселья. Отличный выбор, папа, — и улыбнулся уже Уильяму.

— Так вы типа любите друг друга, да? — интересуясь, Зои приподняла одну бровь, словно в вопросе было скрыто нечто саркастичное.

— Да, — Уильям положил ладонь на пальчики Евы и сжал. — Мы любим друг друга.

— А вы хотя бы спали вместе? — Зои некультурно поставила локти на стол. — Не поймите неправильно, но вы выглядите так, словно — нет.

— Зои, — кровь прилила к лицу Уильяма, — пожалуйста, я тебя не так воспитывал.

— Да я просто спросила, — фыркнула дочь и посмотрела на брата, мол, теперь его очередь. И Фрэнсис уловил сигнал:

— Так мисс Лоос переезжает к нам? Мы теперь будем семьей?

— Крепкой семьей, — кивнул Уильям. — Семьей, которая счастлива, и каждый член этой семьи любим.

— Я не уверена, что стоит торопиться с переездом, и… — Ева не сводила взгляд с Фрэнсиса, она отвечала только ему. Но Уильям перебил:

— А я думаю, стоит, — широко улыбнулся, — года идут, мы не молодеем и не учимся в школе.

— Верно, отец, — поддержал сын с энтузиазмом, и тут его телефон зазвонил.

— Фрэнсис, нельзя, — Уильям напомнил об этикете, но Фрэнсис уже взял трубку.

— Прости его, милая, — извинился перед Евой за сына, но той, казалось, было всё равно. Казалось, внимание ее поглощено чем-то другим.

— Да, да, — равнодушный взгляд Фрэнсиса прошелся сначала по Еве, а затем по отцу: — Хорошо, да, сейчас подъеду.

— Что? Никуда ты не поедешь, — Уильям нахмурился и наклонился, поясняя: — Это наш первый семейный ужин, ты никуда не поедешь. Это важно для меня и для Евы.

— А это важно для меня, — повертел телефон в руке. — Я хотел познакомиться с твоим выбором, хотел задать вопросы и всё такое. Но я вас знаю, мисс Лоос, — мягко улыбнулся будущей мачехе, — это не первая наша встреча, которую я в ресторане и при полном параде ожидал. Так что большого смысла оставаться не вижу. Я вас одобряю.

Уильяма происходящее не устраивало даже после такой речи. Он планировал этот день, он намеревался закончить его на теплой ноте, после уютного, красивого вечера. Он хотел, чтобы сегодня все смеялись и сблизились. Но Фрэнсис просто отказывался. Отмахнулся от непроизнесенных желаний отца и намеревался смыться, отмазываясь поверхностными фразами о том, как всё хорошо.

— Уильям, позволь ему, не надо заставлять остаться, — попросила Ева, и Уильям смолчал, давая сыну возможность уйти без скандала.

— Ты всегда говорил, что Зои — твоя копия, а я ничего не взял от тебя, — Фрэнсис поднялся и усмехнулся, — но, знаешь, отец, ты ошибался. Кое в чем мы всё-таки похожи.

И он ушел. Сын просто кинул его, Уильяма загрызла досада. Ладно, оставалась еще дочь, так похожая на него Зои. Он посмотрел на нее, и последние надежды рухнули, потому что та откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. Да, увидев и интерпретировав реакцию брата верным путем, Зои повторила за ним.

Дети закрылись.

— Теперь ясно, почему она к тебе приставала, примеряла роль матери, — хмыкнула Лиина и запихнула тетрадь в сумочку от Шанель, правда, прошлогодней коллекции. — Девочки, кто со мной в туалет?

— Пошли, — согласилась Зои, и они покинули класс в спешке.

Мэсси еще собирала вещи, медленно, нерасторопно, размещала ручку к карандашику в маленьком внутреннем кармашке, медленно туда же убирала ластик… Но Трэйна всё равно ее ждала. Чёрт, будто специально вышло, что в этот перерыв они вдвоем. Будто подстроено.

— Ты можешь идти, Трэйна, — мило улыбнулась и открыла тетрадь, перепроверяя все ли листы с записками на месте, не выпали ли. — Встретимся на биологии, она же у нас смежная.

— Да мне не трудно, — Трэйна полезла в телефон, повесив сумку на плечо.

Надо было пойти с Лииной в туалет.

— Даже не знаю, повезло ли Зои. Я, честно говоря, в шоке, что вытворила мисс Лоос, — завела нейтральную беседу Мэсси, когда вышли в коридор.

— Зои разберется, повезло ли ей. — Трэйна пожала плечами. — Да и мисс Лоос ничего не вытворила, она просто подсуетилась, поняв, что на зарплату преподавателя роскошно не пожить. Можно ли ее за это винить?

— Ну да, — согласилась и судорожно пыталась выдумать новую тему ни о чем. Лишь бы не молчать. Но у Трэйны оказались другие планы, она свела разговор в интересную для обеих сторону:

— Я только надеюсь, что Фрэнсиса это устраивает, — и остановилась, чтобы повернуться к подруге. — И ты тоже надеешься, да?

— А? — Мэсси не поняла, почему они вдруг встали посреди коридора, но поняла, к чему клонит Трэйна.

— Зои рассказала мне. Не вини ее и не обижайся, она правильно посчитала и рассудила, что секретов у нас быть не должно. — Заправила волосы за ухо и выпалила: — Тебе нравится Фрэнсис.

Скрывать больше нечего, и Мэсси не собиралась притворяться дурочкой, в конце концов, она никогда симпатию не отрицала и не пыталась утаить, в отличии от Трэйны.

— И тебе тоже.

Трэйна опустила взгляд и не стала этого подтверждать. Да и ни к чему это, Мэсси не идиотка.

— Я не хочу, чтобы это перечеркнуло наши годы дружбы, — наконец раскрыла, к чему все откровения, и Мэсси тяжко вздохнула. Ей тоже не хотелось этого, но Фрэнсиса хотелось сильнее.

— Так что же делать? Я его не отдам.

— А у тебя его и нет, чтобы отдавать, — поджала губы. — Давай просто согласимся на честный спорт, — она протянула руку, и Мэсси пожала со словами:

— Кто его добьется — тот и добьется. Без обид.

Да уж, не вскрытия карт хотелось Мэсси. Но открытая игра лучше открытой вражды, правда, хуже скрытого противостояния. Если бы Трэйна оставалась в неведении и пассивно пускала слюни на Фрэнсиса, ожидая шанса с неба, то Мэсси, ведущей «активную осаду», было бы проще. Но, похоже, Трэйне сидеть на скамейке наблюдателей надоело, и, блин, прям в то же самое время, когда это надоело и самой Мэсси.

Это всё из-за разговора в магазине. Если бы не обсуждение Фрэнсиса там, если бы не затрагивание его пустой личной жизни… Интересно, а рассказала ли Зои и Трэйне о том, что Фрэнсис определенно не невинен? Мэсси погрузилась в размышления, не ведая, что мысли Трэйны имеют менее легкомысленный характер.

Она совсем не замечала взгляда подруги исподлобья, не знала, что Трэйна намеревалась сохранить свою симпатию глубоко в земле. Намеревалась зарыть и держать там до счастливого момента под названием «А мы встречаемся». Но из-за болтливой Мэсси-Я-Звоню-После-Эротического-Сна всё пошло прахом.

Смех, с нарастающей громкостью и визгами. За поворотом определенно происходило нечто веселое, и девочки, недоуменно переглянувшись, поспешили туда.

Толпа возле женского туалета, некоторые держали мобильники так, словно снимали видео на выкладку для миллионов просмотров. Но Мэсси и Трэйна только подходили и ничего из-за собравшихся не могли разглядеть.

— Что там? — одернула впереди стоящую Дэрби, и та обернулась:

— Кто-то запихнул Эрика в женский туалет и окунул головой в унитаз.

— Господи, что за средневековье! — Трэйна поморщилась, на что получила поправку:

— В средневековье толчков не было, — и Дэрби освободила место, удалившись и захватив пару своих подружек, теперь Мэсси могла оценить происходящее.

Эрик стоял на коленях, на разбросанной туалетной бумаге, точнее, ее клочках. С волос капала вода, и то ли он плакал, то ли держался из последних сил на грани. Ему не только не помогали, но мешали своим давлением и смехом окружающие ученики.

— Это же частная школа, — пробурчала Мэсси, жалея Эрика, сопереживая и сочувствуя ему. — Что за злостный райончик они из нее сделали?

Шагнула вперед, проталкиваясь, и хотела кинуться к Эрику и помочь тому хотя бы подняться, но заметила у самой двери Фрэнсиса. Прислонился плечом к стене и усмехался, глядя на Эрика, на затылок и спину Эрика.

— Расходитесь! Что вы устроили?! — Сара Минха оказалась первой преподавательницей, прибывшей на место «преступления». Ну а кто еще, если не эта грымза?

Народ загудел, кто-то посмел даже свистнуть, но в целом разбрелись без лишних слов. Фрэнсис отлип от стены и вознамерился скрыться в расходящейся толпе, что почти вышло — он успел сделать целый один шаг, до:

— Мистер Вульф, стоять на месте и не сметь сбегать.

— Да я и не бежал, — развернулся и наклонил голову. — В чем дело, мисс Минха?

— В чем дело?! — направилась к нему, минуя пострадавшего, словно тот труп и уже ни в чем не нуждается, кроме как в правосудии. — Ты совершил акт насилия над младшекурсником, и….

— Нет, мисс Минха, Фрэнсис тут не при чём, — рядом стоявшая Трэйна подала голос неожиданно. — Он был со мной, мы пришли сюда вместе, и с Эриком это уже, эм, приключилось.

— Мисс Райф, прошу помнить, что сокрытие и ложь также являются нарушением правил школы. Не надо выгораживать мистера Вульфа, поверьте, наказание за злодеяние необходимо для воспитания человечности.

— Но Фрэнсис был со мной, — настаивала Трэйна. — Наказание за несовершенное злодеяние это уже и не наказание вовсе.

Эрик поднялся, нашел момент, чтобы, покачиваясь, встать на ноги; обрывки туалетной бумаги прилипли к мокрым коленям. Мисс Минха, наконец, поняла, кому нужно ее внимание и кому стоит задавать вопросы, она обхватила Эрика, помогая ему держаться.

Фрэнсис воспользовался этим, чтобы уйти, и они с Трэйной, не сговариваясь, его догнали. Мэсси хотела уточнить, не он ли поиздевался над Эриком, а если нет, то не видел ли — кто, но у подруги оказались свои вопросы:

— Ты в порядке? Чего эта Минха к тебе цепляется? Налетела, словно фурия, не разобравшись в ситуации, и сразу же на тебя.

— Она больная, — усмехнулся Фрэнсис, и Мэсси смогла спросить:

— Это ведь не ты сделал с Эриком?

— Я что, похож на того, кто, простите, макает людей в унитаз? — нахмурился, ему явно была неприятна мысль об этом.

— Нет-нет, — испугавшись, Мэсси замотала головой, и Трэйна вовсю использовала ее оплошность, сказав:

— Только тупой недоносок применит физическую силу и унизит человека подобным образом. Фрэнсис уважает себя и других, ни за что бы не испачкал себя подобного рода поступком.

— Спасибо, Трэйна, — подарил широкую улыбку и тем самым заставил Мэсси растаять и обозлиться одновременно. Ведь улыбка не для нее. — И спасибо, что выгородила перед чертовой Сарой, если бы не ты, сидеть мне у директора.

— Да ничего, пустяки, — пролепетала подруга, и Фрэнсис ушел, недослушав.

Мэсси недооценила соперницу. Ее желание быть с Фрэнсисом, ее готовность того покрывать, ничего не ведая, готовность смотреть преданно, когда тот удаляется. Да, Мэсси недооценила соперницу, но эта ошибка учтена.

— Тебе не кажется, что всё заходит слишком далеко? — Кристофер немного сполз по стене и оказался почти лежащим на полу. Да и пофиг, шестой этаж, здесь только действующий кабинет Астрономии, а мистер Горбел на больничном. Поди поймал сифилис от проститутки, все знают, что ходок, с тех пор, как несчастливый в браке со сварливой женой мистер Горбел темным вечером у кинотеатра попытался снять женщину, не распознав в ней ученицу старшего курса. Уволить его не уволили, но шутки до сих пор были актуальны. Горбел снимает проституток, глядя на звезды.

— Что именно? — Фрэнсис вертел зажигалку в руках и спрашивал так, будто правда не догонял.

— Зои и парни, которые с ней «отметились» и которые только собрались. Хотя… — задумался, — вероятно, лучше, если Зои сначала покуролесит с Биллом, а потом приобретет мозги. Да?

Вместо ответа Фрэнсис достал сигарету из свежей пачки и зажигалку.

— Не молчи, Фрэн.

Но он молчал. Закуривал и молчал, и, запрокинув голову и выдыхая первый дым, также хранил тишину. И наконец:

— Зои — дура, мне нет до нее дела, — согнул ноги в коленях и на одно вытянул руку с сигаретой.

— Они с ней спят, чтобы… — Крис нахмурился, подбирая верную формулировку, и выпалил: — чтобы проучить тебя.

— Да, — согласился равнодушно, чем вызывал неприятное удивление. Почему равнодушие?

— Ты можешь всё исправить, — повернулся к нему всем корпусом. — Просто поговори с ней, и парни перестанут считать, что тебя наебывают.

— Я бы сказал, что не собираюсь тратить время, но теперь могу ответить иначе, — посмотрел на Криса из-под ресниц, и тот понял, что сейчас будет забавно. — Не хочу делать чужую работу.

— Что ты имеешь в виду? — облизнул губы в нетерпении, и Фрэнсис пояснил не без насмешки:

— Мисс Лоос захотела быть матерью Зои, вот пусть и будет.

Кристофер забился в смехе, в настоящем хохоте, тело сотрясалось, голова запрокинулась. Вот это шутка! Всё-таки Фрэнсис умеет иметь людей их же собственными поступками и словами… и Крис старательно учится, перенимает, слизывает навык.

«Мисс Лоос захотела быть матерью Зои, вот пусть и будет». Изящно.

— А я уж думал, ты от этой ходячей норки растаял с концами, — Кристофер еще посмеивался. — А оказывается, ты наконец нашел способ трахн… — но не договорил, увидев раскрывающиеся двери лифта, — черт, крыса.

Фрэнсис посмотрел в сторону лифта, и да, там действительно была крыса. И эта крыса шла к ним быстрым шагом на двух ногах.

Кристофер обрадовался на секунду, что всё-таки не закурил сам. Не любил этим заниматься в стенах школы, да и мало курил вообще: «Капитан Блэк» слишком крепок, но не для Фрэнсиса.

— Туши, — шепнул Крис, но Фрэнсис и бровью не повел, а затянулся еще.

— Ничего нового, — чем ближе подходила, тем громче голос, — мистер Вульф нарушает правила без стыда и совести.

— Признайтесь, вы за мной следите, — в свою очередь сказал Фрэнсис, когда тень мисс Минха нависла над ним. — Только интересно, вы возбуждаетесь, когда видите меня, или когда записываете ненужное дерьмо в никому не нужный журнал?

Крис заметил прилившую к щекам и шее преподавателя ярость. Когда-нибудь Фрэнсис доиграется, когда-нибудь эта бомба рванет.

— Хватит, не смейте так разговаривать с учителем, мистер Вульф. Имейте уважение, — и мисс Минха достала телефон, тот щелкнул со вспышкой. — Игры в ненаказуемость кончились.

Еще быстрее она шла обратно к лифту, и Кристофер обратился у Фрэнсису, тушащему сигарету:

— Тебе уже всё равно или…?

— Дьявол! — Фрэнсис поднялся. — Надо догнать крысу.

Не всё равно, значит, продолжаем играть.

Вдвоем они рванули к выходу на лестницу и бежали по ней, пока Фрэн не решил, что второй этаж — это то, что нужно.

— Ты думаешь, она отправилась прямиком к директору? — немного запыхавшись, поинтересовался Крис.

— Уверен, — Фрэнсис толкнул взвизгнувшую девчонку, мчась к лифтам.

— Как она вообще нас нашла? — вопрос остался риторическим, потому что мисс Лоос остановила пробегающего мимо Фрэнсиса:

— Мистер Вульф, не могли бы вы сейчас пройти со мной и помочь?

— Простите, не могу, — и Фрэн продолжил гонку к лифту, гонку за Сарой Минха.

Когда Крис промчался рядом с мисс Лоос, то во взгляде попытался передать извинения за друга, но она не уловила, стояла и смотрела в спину удирающему Фрэну. Тогда Кристоферу пришлось обернуться и крикнуть:

— Он правда не может, мисс Лоос, извините! Правда!

Но учитель по-прежнему выглядела грустной и потерянной, так и замерла посреди снующих туда-сюда учеников.

Это не стало роковой ошибкой, Фрэн оказался прав, Сара вышла на втором, намереваясь сдать фотографию мистеру Келлеру в срочном порядке.

— Мисс Минха, прошу, — зашептал Фрэнсис, преграждая ей путь, — давайте поговорим, обсудим.

— Напомните, в который раз вы курили в стенах школы? — Сара Минха дала понять свою непреклонность. — Пора понести наказание.

— Мисс Минха… — еще тише, а преподаватель тем временем обошла Фрэнсиса, возобновляя путь к директорскому кабинету — ей осталось лишь повернуть в левое крыло, — я умоляю, всего пару минут.

Он уговаривал, но мисс Минха твердо следовала плану, губы ее растянулись в злой улыбке, она явно получала наслаждение от ситуации. Крис шел рядом, но, в отличие от друга, ничего не говорил, в конце концов, и курил не он. И как выкрутиться, знал не он.

— Всего пару минут, мне есть, что сказать, — и, потеряв контроль, Фрэнсис подхватил ее за локоть.

— Да, и это вы будете говорить мистеру Келлеру, — улыбка злее, — и мисс Лоос.

Фрэнсис наседал, непрерывно повторяя «нужно поговорить» и «я могу объяснить», а Сара Минха терпела, не сбиваясь с дороги. Кристофер заметил, что мисс Лоос уже покинула коридор, к счастью. Хотя бы это к счастью.

— Отпустите, наконец! — притормозила она и резким движением избавилась от прикосновения Фрэнсиса. — Я всё сказала. Впредь не будете нарушать правила.

— Мисс Минха!.. — взвыл Фрэнсис сквозь сжатые зубы. — Вы меня заставляете, — и снова перекрыл ей путь.

— Немедленно отойдите.

— Я хочу признаться, — и мало того, что не отошел, но еще и приблизился. — Покаяться.

— В чем же? — кажется, это заинтересовало учителя, она больше не пыталась прорваться к директору.

Фрэнсис ослабил напор и подошел к ближайшему кабинету, дернул ручку и заглянул.

— Прошу, всего пару минут, — дал понять, что следует поговорить в менее людном месте, и мисс Минха, задрав подбородок, прошла в класс.

Крис также вошел за ней и встретился взглядом с Фрэнсисом, посылая мысленно вопрос: «И что дальше? Что ты задумал?», но тот, если и уловил, то не ответил, предпочитая загадочно и мимолетно улыбнуться.

Это оказался пустующий кабинет биологии для младших курсов. Парты стояли в четыре ряда, вдоль стен — застекленные полки, заключающие в себе имитации живых существ.

Мисс Минха не стала углубляться, а просто развернулась к Кристоферу и закрывающему дверь Фрэнсису. Молча, ждала, не долго:

— Я вся внимание, мистер Вульф.

— Вы наверняка знаете, что мой отец собрался жениться на мисс Лоос, и эта перемена... — поморщился, демонстрируя, будто в этом есть досада, — и я схватил непроходной предварительный балл по английскому, и…

— Что вы говорите! — мисс Минха засмеялась, прикрывая рот рукой, — до этого известия и непроходного балла вы не курили? Бессмысленно, мистер Вульф.

Фрэнсис подходил к ней, наседая, как до этого в коридоре, и шепча:

— Вы меня, правда, заставляете. Я не хочу этого делать, но нет выбора…

— Фрэн, — позвал Кристофер, слишком тихо и от этого бесполезно.

— … столько проблем, такой большой стресс, — продолжал, и мисс Минха сделала маленький шаг назад к стене. — Все чего-то хотят, дергают, мешаются. Столько навалилось, мисс Минха, я едва сдерживаюсь, нервы на пределе, вы понимаете меня?

Скорее по инерции преподавательница кивнула, а отступать-то уже некуда. Спиной уперлась в стену, и Фрэнсис пересек границу дозволенного. Они слишком близко.

— Вот поэтому я вам и рассказываю, — вплотную к ней и, чтобы не разрушить волнительный многозначный даже для наблюдателя со стороны контакт глаз, наклонил голову. — Знаете, между нами что-то есть…

Фрэнсис играл, словно после свистка, после выбитого в аут мяча, Фрэнсис играл, когда правила уже запрещают. Кристофер чувствовал свой страх, страх мисс Минха, хотя, возможно, она и не боялась вовсе.

— Что-то очень доверительное… — и его рука обхватила ее за предполагаемую талию под серым пиджаком и заскользила ниже. Медленно он вытащил телефон Сары из заднего кармана темных джинс.

— Мне плевать на мою репутацию, — пожал плечами, всё так же не увеличивая расстояние между ними, но уже рыская в ее телефоне. — Но новоиспеченная матушка огорчится, а я еще не уверен, что хочу ее огорчать. Вы ведь понимаете?

— Мистер Вульф, — прикрыла глаза мисс Минха, — я понимаю вас, но…

— Спасибо, — перебил и вернул телефон в карман пиджака. — Благодарности не требуйте, я отплатил тем, что погладил вас по заднице, — и Фрэнсис засмеялся, и смеялся до тех пор, пока не вышел из кабинета, Кристофер, опомнившись, поспешил за другом:

— Что это было? Ты над ней вечно издеваешься и насмехаешься, и когда она, наконец, поймала тебя за яйца, — опускает?

— Хм? — и Фрэнсис легко разделил давно постигнутую им истину: — женщины любят такие поступки, Крис. И, как видишь, Минха, в некотором роде, всё же женщина. Удивительно, — смешок.

— Любят такие поступки? — фыркнул Кристофер. — Тогда почему ты с ней другой? Почему не совершаешь такие поступки с ней?

— Честно? — остановился и нажал вызов лифта вниз: — Потому же, почему ты не куришь в школе.

Кристофер точно знал, почему он не курит в школе. Ссыкотно.

— Боишься?

— Ты признался, — заулыбался Фрэнсис, и они зашли в лифт втроем, с младшекурсницей. — У меня не будет с ней второго шанса.

— Прости, но у тебя и так никакого шанса, похоже.

Младшекурсница захихикала, намереваясь то ли привлечь внимание, то ли не сдержалась случайно. А Фрэнсис ничего не ответил, не согласился и не опроверг. Вероятно, из-за того, что не понимал сам, еще раздумывал, да и Кристофер не мог поручиться за собственные выводы.

«Дома бардак… училка-мать захламила всё коробками со шмотками. Переезжает к нам».

«Быстро она», — написала Трэйна и тут же добавила: «Хочешь, приду?»

Зои закатила глаза на это якобы щедрое предложение, и мгновенно поступило следующее от Мэсси: «Да, я тоже могу подтянуться и скрасить вечер».

«Не надо, Фрэнсис всё равно еще не вернулся».

«А где он?» — поинтересовалась Трэйна, и больше никто ничего писать не собирался — индикатор набора не светился. Затаили дыхание в ожидании, можно подумать, брат уведомляет ее о том, где он и что делает.

«Не знаю», — хотела добавить саркастичное: «Так приедете, девочки?», но в дверь комнаты постучали. Когда тихий стук повторился, Зои захлопнула ноутбук:

— Кто?

— Это я, — Ева чуть приоткрыла дверь и просунула голову. — Можно?

Зои кивнула, теперь сама уже ожидая продолжения. Что ей опять нужно?..

— Мы перенесли коробки в спальню и…

— А, так я теперь могу ходить по квартире, не спотыкаясь на каждом шагу? Спасибо за информацию, — перебила Зои, но мисс Лоос не уходила. — Что-то еще?

— Зои, я хочу с тобой поговорить, — вошла и закрыла за собой дверь, и Зои поняла, что очередное мучение начинается. Чего эта училка к ней пристала, реально вообразила себя матерью?

— Конечно, мисс Лоос, — села на кровати, стараясь не показывать раздражение.

— Ева, пожалуйста, зови меня Евой, когда мы дома, — «Ева» посмела назвать их квартиру своим домом. Ну, точно, изображает мать.

Зои ничего не ответила на это, мисс Лоос села рядом с ней на самый край заправленной постели. И смотрела так, словно Зои цветочек, который та собралась полить и удобрить.

— Твое пов… — начала мисс Лоос, и Зои сразу же дала понять, что тема запретна:

— С моим поведением всё отлично, — прищурилась. — Если вы хотите поговорить об этом, то ничем помочь не могу. Уходите.

Да, Зои серьезно дала понять, что вить из себя веревки для удобного управления не собирается. Это ее жизнь, собственная, пусть мисс Лоос сдается и проваливает.

— Нет, нет, — «Ева» занялась глупым неестественным отрицанием и закусила губу, прежде чем спросить: — Скажи, пожалуйста, у какого-нибудь ученика в школе есть татуировка?

Удивительно. Зои не смогла сохранить на лице равнодушие, и брови ее медленно приподнялись. Перед ней сидела преподавательница эссе и вместо того, чтобы предпринять очередную попытку достать насчет распутного поведения, спрашивала про татуировки. Мисс Лоос в чёрном платье с длинными рукавами и красивым кулоном в виде изящного узора на шее интересуется про чью-то татуировку.

— Эм… нет, ни у кого. Это запрещено правилами школы, — нахмурилась, припоминая, не ходили ли какие слухи, но нет, ни у кого, похоже, нет.

Однако этого оказалось недостаточно, чтобы мисс Лоос ушла. Всё еще сидела рядом, все еще есть вопрос:

— Может, в интимном месте, — закрыла лоб рукой, нервно улыбаясь и смотря вниз, пролепетала: — вроде паховой зоны?

А вот это уже интересно. Зои засмеялась, а перестав, ответила едва ли не рассержено:

— Я что, по-вашему, все члены в школе видела? Понятия не имею. Могу назвать только тех, кто точно ничего подобного не имеет, — приступила к перечислению: — у Бена, Дерека, Пола, Джима — нет, и у Ральфа…

— Длинный список, — подметила училка.

— Нет, я с Ральфом не спала, просто Трэйна бы рассказала, если чего-то в его штанах обнаружила, — сказанное вырвало смешок. У Ральфа маленький член, но мисс Лоос юмора не поняла:

— Даже без Ральфа список длинный.

— Я сказала, что нотации не нужны, — ощетинилась Зои. — И проповеди тоже читать не пытайтесь. Что хочу — то и творю. И если у вас всё, то…

— А у твоего брата?

Зои не сразу распознала смысл сказанного, так быстро это было произнесено — скороговоркой. И зачем вообще такой вопрос? Пожала плечами:

— Вроде нет, не знаю.

Мисс Лоос, наконец, поднялась, чтобы уйти: медленно, то ли в печали, то ли с тяжелыми думами. Правда, для второго Зои совершенно не видела причин. Что такого в состоявшемся диалоге? К чему столь странные вопросы? Что в этом важного?

На какую-то секунду Зои стало жаль, странно солидарно жаль мисс Лоос, и гораздо более мягким голосом, чем до этого, она спросила:

— Мисс Лоос, всё хорошо?

— Да, спасибо, — не поправила на «Еву», не обернулась, а просто ушла, и Зои почувствовала дискомфорт. Словно она разочаровала мисс Лоос тем, что не смогла назвать имя. Но Зои действительно не имела понятия о наличии у кого бы то ни было татуировки в «интимном месте». Да об этом точно стоит рассказать подругам:

«Мисс Лоос только что спрашивала, у кого есть тату». И получила мгновенную реакцию от вошедшей в чат Лиины:

«Что-о-о? Почему?! Вот это новость!»

«Ага, и особенно уточняла про Фрэна», — добавила Зои, и Мэсси подхватила:

«А ведь недавно ходили слухи, что мисс Лоос интересовалась этим. Что-то мутное».

«Почему уточняла про Фрэнсиса?!» — в свою очередь спросила Трэйна, и это вновь поставило Зои в тупик. Если бы она только знала, есть ли у брата татуировка там… Хотела спросить в тот же вечер, но он вернулся домой очень поздно и заперся в комнате, пнув уже пустую коробку, оставленную у двери, чтобы быть вынесенной утром с прочим хламом. Зои даже не успела ничего сказать, а дверь его комнаты перед ней захлопнулась.

На следующий день странный интерес мисс Лоос покинул мысли Зои. У нее были проблемы важнее, например, что Билл в перерыве на обед подсел к ней.

— Предлагаю пошириться за школой, — он забросил руку ей на плечо и прижал к себе. — Согласна?

— Пошириться в смысле нарконуться?

— В смысле трахнуться, тупая ты дырка, — сказал громко и засмеялся ничуть не тише. Другие столы слышали и наблюдали.

— Тогда ты не пошириться, а «поширкаться», — и добавила тихо: — дубина.

— Что? Что ты сказала? — наклонился к ней, и Зои проглотила ком испуга застрявший, в горле. — Ты, наверное, не расслышала предложение. В общем, сегодня же тебя оприходую. Ясно?

Подруги безмолвно наблюдали, даже Лиина, которой Билл нравился, словно язык проглотила.

— Пошел ты, — так же тихо, но он снова услышал, и реакцией стали не слова.

Резко поднялся и дернул стул Зои назад, тем самым отодвинув от стола, а затем и вовсе опрокинув. Зои оказалась на полу, а Билл пнул ножку стула и прорычал:

— Между прочим, твой брат дал добро на то, чтобы я тебе присунул!

И все, кто это слышал, обратили внимание на Фрэнсиса. Тот не спешил спасать сестру, останавливать или перечить Биллу. Фрэнсис остался простым наблюдателем, словно его это не касалось.

— Отвали от меня! У тебя проблемы с головой! — закричала Зои, стараясь привлечь внимание учителей.

— А? В чем дело? Другим даешь без проблем, а я — что? Не твой типаж? — вскинул руки, нависая над ней и не скрывая странного ликования. — Или… — закончить не успел, мисс Данбор подоспела:

— Немедленно к директору, мистер Блэк.

Билл не хотел идти, но мисс Данбор выбора не предоставляла, да еще и Сара Минха присоединились к разбирательству инцидента. Да, Билл не хотел идти, но два преподавателя его увели, и только после этого Зои поднялась.

Чушь все эти татуировки, когда живешь, как хочешь, а это выливается вот в такое… вся школа, кажется, замерла, не спуская с нее глаз. И Зои не чувствовала себя звездой, а чувствовала жгучий позор. На миг ей показалось, что Билл ударит серьезно, на миг ей показалось, что у свободы, которую она исповедует, есть граница. Позор сменился злостью, гнев взбился, словно песчаная буря, направить которую некуда, только похоронить или в ней же похоронить себя.

Они меня ненавидят. Зои и Фрэнсис меня ненавидят. Фрэнсис меня ненавидит…

Он лежал на кожаном диване, прямо перед ней. Одна рука касалась виска, пальцы второй придерживали верхний уголок книги. Фрэнсис читал и тихо-тихо ее ненавидел…

— Я могу испечь пирог или приготовить… что ты любишь? Что хочешь? — сделала попытку исправить ситуацию, но Фрэнсис покачал головой:

— Нет, спасибо.

— Позже буду собирать белье для стирки, тебе нужно что-нибудь постирать? Погладить? — еще одна попытка.

— Нет, спасибо, — и снова монотонно, безразлично и так безлично. Словно это не она спрашивала, а та, которую Фрэнсис не знает, и знать не желает. — Я делаю всё это сам, — и вторая фраза не исправила ситуации, становилось холодно, Еву проморозило.

— Будет легче, если я начну это делать для всех, — третья попытка, вызвавшая во Фрэнсисе мимолетную полуулыбку и не оторвавшая его взгляда от раскрытой книги.

— Я делаю всё это сам, — повторил, и перевернул страницу, — мисс Лоос.

— Пожалуйста, зови меня Ева, — в который раз попросила, и снова ничего, кроме чужой полуулыбки и тишины.

Напольная лампа освещала ему чтение, в остальном же гостиная тонула в полутьме. И, быть может, эта зыбкая полутьма и делала Фрэнсиса столь загадочным для Евы. На его футболке перевернутая золотая рыбка и смешная надпись, домашние штаны в клеточку. Впервые она видела его без залаченных волос.

Ева не знала, как с ним общаться, совершенно, это был другой человек, не тот, который в прошлом оставался после занятий и с удовольствием помогал. Не тот человек, с которым Ева делила любые, даже бунтарские темы, кто всегда был на ее стороне, а она — негласно на его.

Подошла к панорамного окну и увидела в нем свое нечеткое, блеклое отражение. Какая-то напуганная, волнующаяся женщина смотрела на город.

— Фрэнсис? — позвала, но он не откликнулся, и всё же продолжила, понимая, что он слышит: — Как ты относишься к нательному искусству?

— Татуировки? Негативно, я ненавижу искусство.

Ева опустила голову, спрашивать больше нечего и добиваться нечего также. Все попытки пусты и смешны, вызывают только недоумение окружающих и лишние подозрения. Если Ева продолжит в таком духе и дальше, то получит проблемы. Надо забыть…

— Но вы не спросили, есть ли у меня одна. Может, ненавижу, но — имею. Знаете, такое часто случается с людьми.

Сердце забилось усиленно. Ева посмотрела на отражение Фрэнсиса в окне, тот по-прежнему читал книгу, будто не говорил ничего волнительного.

— Есть ли у тебя татуировка, Фрэнсис? — дыхание затаилось само собой.

— Нет, — засмеялся и поднял взгляд, наконец, теперь и он смотрел на нее через отражение, — не волнуйся, мама, не имею.

Сколько насмешки в этом «мама». Уильям рассказывал, что та женщина, настоящая их мать, Марго, оставила его и детей. Сбежала, не желая обременять жизнь теми, кого считала обузой. И Фрэнсис называл сейчас матерью Еву так, словно она — это вернувшаяся из скитаний Марго.

— Вас что-то тревожит, Ева? — спросил Фрэнсис, заметив ее удрученное состояние, но ни вопрос, ни обращение по имени не изменили ничего.

Еву тревожило. По-настоящему глодало не только происходящее, но и предшествующее этому. Всё изменилось, в какой-то незаметный момент жизнь словно повернула в тёмный лес, который раньше представал райским садом. И вот то, чего она хотела, исполнилось: семья, в скором времени свадьба, тридцать третий этаж вместо скромного белого домика.

И Ева понимала, в чём дело, по крайней мере, понимала часть тревожного чувства. Всё очень просто: ни Зои, ни Фрэнсис не приняли ее. Да, разговаривают, отвечают, но с таким отчуждением! Уильям утешал, что им нужно дать время. И это самое время Ева торопила и замедляла, потому что чем быстрее часы уносят прошлое, тем меньше шансов отыскать того ученика.

«Но вы не спросили, есть ли у меня одна. Может, ненавижу, но — имею».

Разве не было особой игры в словах Фрэнсиса? Разве ей почудилось тонкое издевательство?

— Может, ты знаешь кого-нибудь, с татуировкой? — и добавила: — Из школы.

— Эм-м, — перевернул страницу. — Не припомню, честно говоря, никогда не обращал внимания. А что? В этом есть тайна?

Может, рассказать? Ева повернулась к нему и серьезно подумала о возможности рассказать всё Фрэнсису, тщательно этот вариант взвешивала. С одной стороны, такое лучше не знать сыну мужчины, за которого выходишь замуж, с другой стороны, это бы их сблизило. К тому же, возможно, появились проблемы для ученика с татуировкой, ведь, возможно, Фрэнсис чего учинил бы ему, но… Ева, наконец узнала бы имя. С одной стороны…

— Я же вижу, вас тревожит, расскажите, — Фрэнсис слегка поторапливал. — Вдруг смогу помочь.

— Понимаю, что ты не рад мне, я чувствую это, хоть и говоришь иначе, — и Ева решила признаться в том, что никому не смогло бы навредить. В том, что только ее личное. — Раньше ты приходил ко мне ежедневно после занятий, а теперь не заходишь, даже когда я прошу, — подошла к нему и села рядом, чтобы в удобный момент суметь дотронуться, даря тепло, — Зои отстранилась также, и я понимаю вас и вашу боль. Но…

— Нет никакой боли, — усмехнулся, словно уличил Еву в излишней драме. — Всё хорошо, мисс Лоос.

— Фрэнсис, — положила свою руку на его держащую книгу, и тот поднял на нее взгляд с этим прикосновением. — Пожалуйста, пусть будет всё как раньше.

— Как раньше не будет никогда, — спокойно, учтиво, и до жути холодно, будто они чужие люди. — Вам ли не знать, что всё меняется, а изменившись, не возвращается.

— Что мне сделать… — сжала его руку своей, будто цепляясь за последнюю надежду, — чтобы вернуть…

Договорить помешал нетерпеливый телефон, и Фрэнсис ответил на звонок, разрушая всю сокровенную атмосферу.

— Кто это? — нахмурился и, видимо, повторил за собеседником: — Карма? — а после закатил глаза как от приступа головной боли. — Откуда у тебя мой номер? Ладно, не важно, просто не звони никогда мне больше.

— Подружка? — Ева улыбнулась. — Поссорились?

— У меня нет девушки, мисс Лоос… Ева? — запустил руку в волосы. — Какая же морока с этими именами. Я хочу звать вас Евой, только мисс Лоос привычнее, — засмеялся и, Ева на секунду всё же смогла вернуть «прошлое». Но только на секунду, потому что миг спустя Фрэнсису снова стало не до Евы.

— А теперь всё заново и, прошу вас, по очереди, — мистер Келлер устало потер переносицу, но ни один из трех учеников, сидящих перед ним, не поторопился с объяснениями. Да уж, то от них глохнет в ушах, то молчат, словно медузы. Мертвые медузы. — Так, первое слово мистеру Брауну.

Портер сжал деревянные подлокотники и тяжело сглотнул:

— Началось занятие, мистер Леслир вошел, и все были на своих местах. Потом…

— Так, — перебил Келлер, — до начала все участники вашей… эм, — хотел сказать «заварушки», но запнулся в поисках интеллигентного синонима, — потасовки были в классе?

— Да, я же сказал, все были на своих местах. И Фрэнсис, ой, — нахмурился и поправил: — мистер Вульф.

— И что потом? — мистеру Келлеру не было никакого дела, как они друг друга называют. Главное, закончить это всё до пяти, сегодня приезжают рабочие по поводу расширения подвала.

— Потом мистер Леслир поставил свой кейс на стол и объявил о начале занятия. Всё было тихо, первые минут десять, а потом я услышал смех, Билл смеялся.

— Теперь послушаем мистера Блэка, — и посмотрел на «мистера Блэка», развалившегося в кресле так, словно сидел не в директорском кабинете, а в гостиной, ожидая подружку для похода в танцевальный клуб.

— Я засмеялся, потому что лекция смешная, — фыркнул Билл, считая ответ исчерпывающим, но мистер Келлер работал не первый год:

— Это ложь. Почему вы смеялись, мистер Блэк?

— Я ответил! — взбесился неожиданно, даже приподнялся. — Мистер Леслир был смешон!

— Позволю напомнить, что ваши родители уже осведомлены, и ваша мать, мистер Блэк, выехала из дома. — В противовес Биллу, мистер Келлер выказывал полнейшее спокойствие. — Почему вы засмеялись?

— Потому что…

— Он сделал рассылку фотографии Зои. — Кристоферу Тиссену то ли надоело слушать выкручивания однокурсника, то ли он не желал терять время так же, как и директор. Наверное, тоже какие-то планы на вечер. — С обнаженной грудью.

— Тиссен, ты труп, — прошипел Блэк и прищурился, не сводя взгляда со своего новоиспеченного, но уже ставшего заклятым «врага».

Крис показал средний палец, однако в сторону Билла не посмотрел.

— Тишина! — обрубил возможность для дальнейших споров между подростками мистер Келлер. — Откуда эта фотография? Мистер Блэк, откуда у вас фотография с подобным содержанием?

— От Джима.

— Получается, мне стоило вести беседу с четырьмя учениками. Господи. — Едва не взвыл и встал, принимаясь расхаживать по кабинету. — Значит, вы сделали рассылку фотографии с обнаженной сестрой мистера Вульфа?

— Да, он прислал ее всем, кто был на занятии, — отвечал, однако, по-прежнему мистер Тиссен.

— И, разозлившись, мистер Вульф прервал занятие и напал на мистера Блэка, — логично продолжил директор, но Кристофер покачал головой:

— Нет. Фрэнсис получил фотографию, но ничего не сделал, хотя Билл, очевидно, добивался того, что вы предположили, мистер Келлер. И именно поэтому, когда провокация не возымела успех, Билл…

— Заткнись! Сука, — сам Билл не выдержал и тут же закрыл рот рукой, торопясь озвучить другую, выгодную версию: — Фрэн написал мне сообщение с угрозами и оскорблениями в сторону моей семьи.

— Да? Ну, покажи это сообщение, — хмыкнул Кристофер, но снова даже не посмел посмотреть в сторону переполненного кипящей злобой Блэка. — Фрэнсис никак не отреагировал, и неуравновешенного мистера Блэка это задело, забывшись, что находится на занятии, он поднялся и подошел к Фрэнсису.

— Не останавливайтесь, мистер Тиссен, — попросил мистер Келлер, и Кристофер потупил взгляд:

— Билл спросил с вызовом, будет ли Фрэнсис ему помогать, а когда тот попросил его вернуться на место, Билл ударил, а потом ударил еще и еще.

— Нет! — мистер Блэк вскочил, не выдержав, и указал пальцем на мистера Тиссена:

— Ты врешь! Я ударил только раз!

— Он бил еще и еще, — упрямо подтвердил Кристофер, и мистер Келлер тяжко вздохнул.

Ну, и кому верить? Спокойный, несколько отстраненный мистер Тиссен внушал больше доверия, чем нервный, взорвавшийся мистер Блэк. Безусловно, да и Тиссен выступал за пострадавшую сторону, а, как ни крути, пострадавший тут один, и это находящийся у медсестры мистер Вульф.

Да, мне бы показания Леслира… но тот клялся, что побежал к директору, сразу, как осознал, что мистер Блэк его не слышит и не видит. Остается вариант приставить к допросу всех, кто присутствовал, но тогда никакого шанса успеть до пяти.

— Мистер Браун, сколько мистер Блэк нанес ударов? — обратился в надежде на подтверждение какой-либо версии, но провалился:

— Не знаю… не помню… я просто услышал крики девчонок над головой и, ни о чем не думая, помог разнимать… — весьма неуверенно, морщась, словно от натуги. — Ничего не видел… — и более оживленно спросил: — Почему меня вообще сюда притащили? Я был не единственным, кто оттаскивал.

— Оттаскивал кого от кого? — наконец смог подловить мистер Келлер, и Портер побелел:

— Не знаю… не помню…

Мда. Мистер Келлер внимательно посмотрел на каждого, уделяя не меньше полных десяти секунд. Билл Блэк все еще кипит, шумно сопя, пальцы подрагивают, челюсти сжаты. Портер Браун всем видом демонстрирует, что не должен и не хочет здесь находиться, и, вероятно, жалеет, что поднялся с места в то ставшее роковым занятие. Тиссен же сидит с опущенной головой и думает о чем-то очень далеком от происходящего сейчас. Но именно к последнему и стоит обратиться:

— Мистер Тиссен, вы сказали, цитирую: «Билл спросил, будет ли Фрэнсис ему помогать», — и покрутил кистью словно разминая, а на деле призывая к разговорчивости. — Помогать в чем, с чем?

От директора не укрылось, как Билл скосил хищный взгляд в сторону отвечающего, и от самого отвечающего не укрывалось также. Наверное, это имело значение, наверное, поэтому мистер Келлер получил аккуратное, контролируемое следующее:

— Я могу только догадываться, что это как-то связано с Зои.

Так же теперь догадывался и мистер Келлер, которой решил, что воздуха для четверых мало, да и надо сужать число виновных:

— Вы можете идти, мистер Тиссен.

— Что?! — пропищал мистер Браун. — Почему он может, а я нет? Я тоже только разнимал! Я не участвовал.

— Потому что мы с вами еще не закончили, — директор вернулся на свое место, и дверь за мистером Тиссеном уже закрылась, мальчик явно торопится. — Мистер Браун, какие отношения между мистером Блэком и мистером Вульфом? Чисто ваше мнение.

— Э-эм, — закатил глаза и устало выдохнул, — я не знаю. Можно я тоже пойду?

— Вы считаете, кто-нибудь из них мог затаить обиду за что-нибудь на другого?

— Не знаю, — пожал плечами, даже не пытаясь задуматься над вопросом. — Мистер Келлер я, правда, ничего не знаю, я просто разнимал. Можно мне идти?

Они с женой намерились сделать там игровую и подземный бассейн. Небольшой, с холодной водой, полукругом. Будут висеть желтые светильники, темные картины и шторы на голой стене, все это посоветовал модный дизайнер.

— Идите, мистер Браун.

Портер подскочил, словно под ним сидение горело, схватил портфель и услышал ему лично адресованное:

— Я не забуду, Портер, — сказал это так, будто тот раскололся, а не твердил «не знаю». Да, мистер Блэк вел себя так, будто Браун сделал что-то очень плохое, смахивающее на предательство. Но где? Как? Чем?

— Что значат ваши угрозы, мистер Блэк?

— Вы слышали угрозы? Их не было, — насупился и скрестил руки на груди, вероятно почувствовав силу, ведь никто больше здесь сдать его не сможет. — Вы вызвали мою мать, вот давайте и подождем.

— Ну, молча ждать мы не будем, — мистер Келлер усмехнулся. — Те фотографии, или фотография сестры мистера Вульфа… Вы получили от Джима Холла, верно? Откуда у него снимки подобного содержания?

И теперь усмехнулся Билл:

— Оттуда же, откуда у проституток венерические, а у пожарников ожоги. Кто с чем играет, тот характерные последствия и получает.

Всё же стоило поговорить с мистером Вульфом о дочери, но так не хотелось лишний раз беспокоить этого уважаемого, занятного человека. Да и кто в юные годы исследованием своей сексуальности не баловался? Хотя, конечно, нынешняя молодежь несколько вышла за рамки дозволенного его подростковых лет…

— Мистер Келлер, — наклонился, поставив локти на колени, и заговорил убедительно: — Да, я признаюсь. Я действительно разослал ту фотографию с целью провокации Фрэна. Это не значит, что я его ненавижу, он… нормальный, трусливый и чистюля, но парень прикольный. И я люблю его задевать и ставить на место. И когда Фрэн сделал вид, что меня нет, я подошел к нему и толкнул. Просто толкнул в плечо. И был удар, но один и слабый, вообще без силы, после которого Портер меня сразу же оттащил, а мистер Леслир убежал.

— Мистер Блэк, я видел мистера Вульфа, когда того вели к медсестре, его лицо в крови и...

— Вот именно! Что за черт! — вскинул руки, будто правда поражен. — Толчок и хилый удар, а он, видите ли, весь в кровище! Но не было такого! Он покинул класс без единой капли чертовой крови! Спросите у кого угодно!

— Я верю тому, что видел. А я видел избитого ученика, — холодно заключил директор. И добавил: — Вы стоите на грани отчисления. На следующей же неделе мы созываем комиссию. Два дела, два поступка с применением физической силы.

— Да? И кто будет свидетельствовать против меня? Насколько я знаю, Эрик так и не сказал, кто его унизил тогда, — и добавил с горечью: — А вы сразу на меня думаете.

— Мистер Вульф будет, он уже выразил готовность.

— Ах, — засмеялся и хлопнул в ладоши. — И когда это он успел, а еще кто? Тиссен? Этот сверчок?

— Да, и мистер Тиссен, — подтвердил директор, правда, Кристофер согласия еще не дал, но оно очевидно.

— А ничего, что они друзья? — фыркнул. — И, ясное дело, один за другого впрягается.

— Мистер Блэк, вы зашли слишком далеко. Я закрываю глаза на мелкие шалости, но сейчас моих закрытых глаз не достаточно.

— Я не понимаю, что происходит, — покачал головой, — не понимаю.

Сначала совершают, а потом не понимают. Ну, что ж, вину это не снимает, и совсем скоро миссис Блэк появится, а пока мистеру Келлеру очень хочется в туалет. Оставлять мистера Блэка одного в его кабинете не хочется же совсем.

Бей!

Бей! Давай!

Два этажа вверх, поворот, поправить лямку, взъерошить волосы и снова слышать:

Бей! Крис, бей, иначе никак! Иначе Билл меня сожрет! Бей же…

Кристофер никогда не дрался, но Фрэнсису было наплевать. Он холодно и быстро заставлял его вмазать себе с расчетом. И когда Крис наконец ударил, тот приложил ладонь к скуле и с блестящими азартом глазами попросил еще.

Мало! Давай, нет времени! Бей!

Сколько было ударов? Крис не помнит. А вот сколько было крови… Она текла буквально отовсюду… красная, живая, ядовитая. Даже видеть это было больно, а уж причинять… Еще удар посильнее, кровь на рубашке измарала и пиджак, и только после этого Крис подхватил друга и повел в сторону медпункта.

Испачкался.

Крис опустил взгляд на руки, но ни следа прошлого уже.

— Мистер Тиссен? — Она вышла прямо перед ним и закрыла дверь в помещение, в которое Крису так нужно попасть.

— Как он?

Не слишком ли сильно я избил его?

— Вы можете зайти.

Фрэнсис сидел рядом со столом медсестры, а Трэйна прикладывала сухой лед к его лицу. Фрэнсис морщился, Трэйна молча улыбалась.

— Всё нормально? — поинтересовался сразу, будто Крис пришел сюда давать ответы, но всё же дал:

— Ага.

— Тут столько таблеток! Какие обезболивающие? — Мэсси вышла, вынося с собой прозрачный большой контейнер, наполненный до самого верха различными пилюлями в упаковках.

— Дай, — потянулся Фрэнсис, заставляя Трэйну тянуться следом, но Мэсси всё равно не отдала полностью контейнер. Так и стали они перебирать в нем таблетки вдвоем, Фрэнсис читал надписи, отбрасывал, Мэсси читала надписи, отбрасывала и поглядывала на него.

— Значит ты тут с девчонками, пока я там… — и не договорил, Фрэнсис поднял голову:

— Что? — нахмурился. — Только не говори, что тебе сложнее, у меня всё болит. Всё.

— А могло и не болеть, — Крис пожал плечами, его внутренне разрывало, но не мог же закричать правду прямо при них. Разум еще подсказывал, что несохранение тайны не выход, а конец.

— Девчонки, идите, пожалуйста, — забрал сухой лед из теплых рук. — Идите.

— Если что, звони, — Трэйна не стала спорить, только сказала на прощание: — в любое время.

— Да, и мне тоже! — закивала Мэсси, а после закрыла дверь, оставляя их двоих в одиночестве.

— Какие милые у Зои подружки, — негативно выплюнул Кристофер, и Фрэнсис в сотый раз поморщился:

— Да что с тобой? Что там случилось?

— Он сказал мне, что я труп, — скинул сумку и пнул к двери. — Он сказал, что мне не жить!

— Кто? — Фрэнсис будто не понимал, в чем дело, а потом его осенило: — Билл, что ли?

— Да! — и с гневом Крис ударил самого себя. Приложился нехило затылком об дверь, немного сполз: и никто не войдет, пока он так стоит, и ему до выхода недалеко.

— Тише, блять, — поставил контейнер на стол, в него же закинул лед, на все наплевав, и Крис смог рассмотреть лицо Фрэнсиса в красках. Краски действительно есть, неудивительно. — И чего ты паникуешь? Ее вытурят, Крис, вытурят.

— А если нет?! Если его не вытурят?! Ты понимаешь, что произошло? — Прикрыл глаза и приложился затылком второй раз. — Ну, конечно же, ты понимаешь! Ты специально так сделал!

— Ты о чем?

— Билл теперь из меня отбивную сотворит! — глухие удары, словно постукивание деревом по дереву. Голова у меня такая. — К тебе он больше не притронется, а мне пиздец. Даже если его исключат, это произойдет не сразу, а напоследок он мне что-нибудь да оставит.

— Крис…

— Заткнись! — не выдержал, резко оказался рядом с Фрэнсисом, наклонился, закричал в разбитое лицо: — Ты бы его видел, блять! У него глаза бешено горели, он меня убить хочет! Не тебя! А меня! Потому что это мне пришлось…

— Успокойся, он ничего не сделает, — отрицал Фрэнсис, не перенимая эмоциональный запал, будто ему был не ведом этот накал, будто он не догонял… Но Крис всё уже понимал:

— Ты умеешь выкручиваться, так помоги мне выкрутиться! — а после засмеялся с горечью: — Я тебе не подставная шашка! Я думал, мы друзья, а теперь из-за тебя я серьезно влип.

— Ты накручиваешь себя, ничего не произошло.

— Произошло! — ткнул пальцем в чужую грудь. — Это я сидел там и рассказывал, и врал! И это мне поверил директор! Но Билл знает, как всё было, Билл знает, что я наврал!

Всё. Кристофер высказал всё, что хотел, что собирался высказать и задумывал еще сидя перед директором. Больше внутри ничего не плескалось, кипяток вылился, теперь только жжётся. Он поднял сумку, намереваясь оставить вместе с Фрэнсисом в кабинете другие вещи: доверие, симпатию и дружбу. Намеревался оставить без сожаления, но не выдержал и обернулся.

С поколоченным лицом, в одиночестве Фрэнсис выглядел неудачником. Испачканная униформа, опухлое в нескольких местах лицо, синеватое, красноватое… Правда думал, что отмаза от Билла этого стоит? Ладно хоть нос цел, а вот губы, скулы, под правым глазом… Стоит Билла?

Нет, никого Фрэнсис не жалеет. Ни сестры, ни учителей, ни отца, ни себя. И как Кристофер думал, что пожалеют его?

— Ты мог меня не защищать, — просто сказал Фрэнсис, еле шевеля разбитыми лепешками, и Кристофер ответил фразой гораздо более сложной, прежде чем уйти:

— Нет, не мог.

— Тебе дать мой тональный крем, или будешь носить кровоподтеки с гордостью? — Зои уместила и предложение услуги, и юмор в одной фразе, удачно замаскировав обе составляющих.

Фрэнсис молча разувался, и она подошла ближе, держа в руках чашку с чаем, валил пар.

— И не отвечаешь. Только не говори, что тебе еще зубы выбили, — засмеялась и отпила глоток напитка, обожгло язык, небо стало слишком горячим. — Фрэн?

Он поднял голову, высоко задрал подбородок, специально демонстрируя полученные дефекты. Зои сделалось стыдно, не думала, что всё настолько плохо, ладно, не настолько уж это и плохо, но намного хуже, чем ожидалось. Билл же едва ударил, Зои видела, она сидела не так уж далеко и, в отличие от других, не отворачивалась и глаза не закрывала.

— Весело? — со злой усмешкой спросил брат и прошел мимо, Зои последовала за ним:

— Не понимаю, когда он успел тебя так… как так вышло…

— А ты вообще ничего не понимаешь, — развернулся резко, Зои едва не облилась. — Ты просто тупая шлюха, из-за которой я получаю проблемы!

— Что? — попятилась назад, а Фрэнсис — на неё, будто почуял запах крови жертвы, будто ему роли охотника не хватило сегодня, и вот — сводит счеты.

Но что я сделала?

— Тупая шлюха, зачем ты делаешь мою жизнь еще хуже? Зачем?! — заорал ей прямо в лицо, и с каждым словом Зои чувствовала себя всё хуже и незначительнее. — Ты думала, без тебя дерьма мало? Думала, мне всё по кайфу? Из-за твоей паскудности мне теперь хоть подыхать! Сука! Одно дерьмо! — ударил по стене, но это не насытило. — Всё, сука, дерьмо! — замахнулся, рука взвилась в воздух, но цели не достигла.

Фрэнсис даже не довел до финала, разочаровавшись, разозлившись, выбесившись до конца, смотался в свою комнату, в берлогу и хлопнул дверью так, что у Зои в ушах зазвенело, а чай наконец пролился. Кипяток обжег пальцы, и те немедленно выпустили чашку. Звук разбившегося фарфора, осколки у босых ног, и горячая жидкость там же.

Что я такого сделала?

Зои долго размышляла над этим вопросом. Разве она как-то старалась «сделать хуже» жизнь брату? Нет. Разве у брата плохая жизнь? Нет. В чем его проблемы? Почему эти самые проблемы разыгрываются, вымещаются на ней?

Да, долго размышляла над этим вопросом, не поднимаясь с постели, кутаясь в одеяло, и то и дело начиная и заканчивая рыдания. Ей всегда было плохо, когда Фрэнсис на нее кричал, а сегодня он почти ударил ее. Он дошел до крайности, но Зои так и не видела в себе причины для этого.

Разве Фрэнсис не сам решил подложить ее под Билла? Тот ублюдок именно так тогда и дал понять… быть может, в этом дело? Она должна была потрахаться с Биллом, и никаких проблем для Фрэнсиса? Но Билл ей так не нравится…

Обычно поздно вечером, если Зои не спускалась на ужин, к ней заходил отец. Садился в кресло и интересовался жизнью, получив ничего не значащие короткие реплики уходил. Вот и сейчас Зои ждала отца, а пришла она:

— Милая, что с тобой? — гладила по волосам, будто не замечая, что грязные. — Расскажи мне, пожалуйста.

— Почему вы? Почему не отец? — не рассчитывая на ответы, пробубнила Зои. — Почему?

— Пожалуйста, поделись со мной, — и новоиспеченная мамаша встала на колени у постели, чтобы иметь возможность заглянуть в глаза Зои, но та всё равно старательно отводила расфокусированный, бессмысленный взгляд. — Знаешь, мальчишки, мужчины не особо понимают нас, а я абсолютно точно тебя пойму. Просто доверься мне.

— Да? Хорошо, — Зои усмехнулась, взгляд сфокусировался на лице этой женщины. — Фрэнсис на меня наорал. Снова называл шлюхой, кричал, что я виновница его проблем. Фрэнсис меня ненавидит, чуть не ударил сегодня.

— Ох, дорогая, я уверена это не так, — покачала головой и улыбнулась, наверное, думая, что это обнадеживающе. — Фрэнсис не ненавидит тебя, поверь.

— Он хотел, чтобы я переспала с Биллом, ему пофигу на мои чувства, — продолжала Зои, где-то в глубине души надеясь быть услышанной, как Ева и обещала. — Пофигу на меня. Вы понимаете, как сложно принять это? Я не могу ничего изменить, мисс Лоос, — слезы не заставили себя ждать. — Не могу. Я пыталась, он мне дорог, но Фрэнсис ненавидит.

— Не думаю, что он этого хотел, ты не так его поняла. Я считаю, тебе стоит просто поговорить с Фрэнсисом. Рассказать ему о своих чувствах…

— Чтобы он смеялся? — и Зои рассмеялась сама. — Какая же вы тупая! Зачем пришли ко мне вообще, если защищаете Фрэнсиса?! Зачем пришли, если вы на его стороне?! — вскочила, вытерла слезы одним резким, быстрым движением. — Убирайтесь! Валите к нему! Он всегда был вам ближе! Будто я ничего не знаю! Убирайтесь!

— Зои… — Ева также поднялась, но Зои было уже не угомонить:

— Отвалите! Проваливайте! Вы мне никто! И всегда будете никем!

Мисс Лоос выглядела подавленной и растерянной, Зои это подстегивало, словно взывало к еще большей крови. Хотелось еще больше гадостей и правды, хотелось освободиться и высказаться. Слова не могли больше оставаться внутри, всё вырывалось:

— Вы вообразили, что станете нам с Фрэнсисом матерью! Никогда! Заводите своих детей и на них испытывайте эти «душевные» разборы! А меня не трогайте! Ко мне не лезьте! Вы мне не мать!

Зои очень хотела, чтобы мисс Лоос ушла, но когда та наконец удалилась, Зои почувствовала досаду, пустоту. И пожалела обо всем высказанном.

— Почему они не ладят? — Ева сложила руки на исписанных листках, не содержащих подсказки к решению озвученной проблемы, к основанию, к самому источнику. — Фрэнсис любит сестру, она тоже сказала, что он ей дорог, так почему?

— Я позвал МакРайенов, но советую тебе с ними не разговаривать, просто улыбнись, когда они начнут расхвалить наше счастье и хвастаться своим, — Уильям поднес черный галстук к горлу и тут же отбросил его на комод, к другим.

— Ты меня слышишь? — немного повысила голос и повторила. — Почему у них такие плохие отношения?

Уильям устало вздохнул. Если Ева не перестанет обращать внимание на периодические ссоры детей, то не один вечер обещает быть таким унылым.

— Почему… — повторил и с легкостью выдал: — Ева, братья и сестры не обязаны быть друзьями. Я с Альфом виделся всего раза два со времени своего восемнадцатилетия. И оба эти раза были случайны, и да, мы ругались с ним часто, а как-то он… ох, не хочу вспоминать, — поморщился, всё же сумбурно припоминая. — Я к тому, что в их отношения лезть не стоит, они уже сложились.

— Уильям, — произнесенным именем словно укорила, — ты разве не чувствуешь свою ответственность? Они еще мало что понимают, они слишком юные, чтобы дорожить семейными узами, и твоя… и моя забота помочь им осознать. Разве не это значит быть родителями? Помогать — не значит быть родителями?

Нет. Влезать и мешаться — не значит быть родителями.

— Ты права, — улыбнулся, соглашаясь с ней и со своим внутренним нежеланием ссориться, — но я в этом бессилен.

— Но, может, ты знаешь, отчего отношения между ними сложились именно таким образом? Мне кажется, Зои слишком чувствительна к брату и требует от него слишком много, а Фрэнсис мучается, ведь…

Уильям засмеялся, считая забавным всё произнесенное, находя смешным то, что Ева действительно так считает.

— Уж поверь, Фрэнсис не мучается, а Зои мало что требует, — всё еще посмеивался. — Фрэнсис не принимает Зои. Отмахивается от нее, быть может, даже считает, что она ему мешает, не знаю, находит ее забавной и более ничего. — Подошел к Еве, нагнулся чтобы приобнять. — Зои очень старается стать для него значимой.

— То есть ты думаешь, вся вина лежит на Фрэнсисе? — и Уильяму послышался значительный укор в вопросе, а подобного рода «чуйка» никогда не подводила его за всю адвокатскую карьеру, ведь эта самая карьера чуйку и породила.

— Я такого не сказал, — на попятную, но откат на прошел:

— Нет, ты сказал, — развернулась, и теперь Уильям не только слышал, но и видел этот самый укор в ее лице, в прищуре глаз, в напряженных сжатых между фразами губах. — Ты считаешь, что Зои хочет быть ему хорошей сестрой, в то время как Фрэнсис намеренно портит их отношения.

— Нет, я…

— Да, Уильям, — продолжала с запалом, — мне кажется, не стоит перекладывать всю вину на сына, в плохих и хороших взаимоотношениях всегда виноваты двое. Возможно, Фрэнсис и делает что-то не так, но я прекрасно знаю, что он любит Зои. Заботится о ней и думает.

— Да, — кивнул, надеясь смягчить Еву, но если она и обратила на это внимание, то виду не подала.

— Но Зои требует от него слишком многого, она слишком чувствительна.

Уильям боялся сказать что-либо. Казалось, даже согласившись с ней полностью, он всё равно получит волну неконтролируемых слов и гнева. Но Ева замолчать не смогла:

— Я пекусь об этом всем, потому что мне важно, — положила ладонь на грудь в качестве доказательства искренности произносимого. — Мне важна семья.

— Я понимаю.

— Но ни Зои, ни Фрэнсис меня не принимают и не примут, — отвернулась, возвращаясь к вечерней послешкольной работе. — Зои сегодня сказала, что никогда не быть мне ее матерью. Кричала, чтобы я убралась и не лезла к ней. Зои никогда меня не примет.

— Она была эмоционально нестабильна. После ссоры с братом всегда такая, — взглянул на детские «записки» поверх светлой головы, — уже утром она не будет ни помнить, ни верить этому.

— Это не было сказано сгоряча, а сказано от сердца.

— Ева, — только и вымолвил, чувствую психологическую истощенность своей избранницы.

— Ты бы ее видел. Она дрожала, ее просто разрывало от желания всё это сказать.

— Фрэнсис накрутил, — для Уильяма очевидно, но не для Евы:

— Или я. Возможно, мое присутствие всё портит, — и осознав, что читать и разбирать сочинения не получится сегодня, стала складывать их в аккуратную стопку.

— Совсем нет, — всё еще ощущая ее истощенность так явственно, словно собственную, но ничем не в силах помочь. Тщательно подбирая слова под необходимый поднимающий дух смысл последующих фраз, Уильям собирался обрубить подступающую, ползущую бурю, наступление которой ощущал всей кожей. Собирался и не успел.

— Думаю, мы торопимся со свадьбой. Давай отменим, — она спокойно встала и с этим спокойствием намеревалась «рубить» дальше.

— Ева! — не выдержал, схватил ее за плечи, заглядывая в печальные глаза. — Три дня. Всего три дня — и мы настоящая семья, и мы не торопимся, мы опаздываем. Давай просто запрыгнем в этот поезд.

— Поезд, который неизвестно куда несется, — грустно улыбнулась, и Уильям распознал в этом добрый знак, и поэтому подал такой же, но вербальный:

— Зато как несется. Всё будет хорошо.

Поверила ли Ева? Поверил ли Уильям сам себе?

Они просто обнимались, он прижимал ее к себе, а она дышала ему в плечо. Казалось, кризис подавлен, мост пройден, и в это воскресенье Уильям наконец его сожжет, оставив полыхать позади.

Только когда Уильям почувствовал, что буря действительно миновала, он сбавил силу объятия и позволил Еве освободиться. Усталая, замученная собственными проблемами в голове, истощенная принятием не озвученных решений, она направилась в ванную, чтобы приготовиться ко сну.

— Ты мне нужна. Я тебя люблю, — шептал Уильям на ухо чуть позже, когда они оба оказались в постели и свет погас. — Ева, я правда тебя люблю. Я хочу, чтобы у нас всё получилось, чтобы мы были вместе, жили вместе, и были счастливыми все вместе. Пожалуйста, не разрушай мою жизнь, пожалуйста.

Она повернулась к нему и погладила по щеке, поощряя Уильяма на большие откровения:

— Я знаю и вижу, что всё не проходит гладко, но обещаю, всё будет идеально после. Не бросай меня, не сбегай, не оставляй.

— Я верю, — сладко поцеловала и прошептала: — И больше всего на свете хочу, чтобы всё у нас было хорошо. Я никогда не оставлю тебя.

Уильям рассчитывал на нечто больше, чем поцелуй этой ночью, но в ответ на приставания Ева отвернулась, давая понять, что рассчитывать на самом деле не на что.

Сколько часов она ломала голову, сколько минут растворялись в вечности в пору острых сомнений, сколько секунд сбивались в очередную ошеломляющую, но обязательно разбивающуюся догадку. А сколько ночей было испорчено? Ведал ли этот ученик со своими письмами и цветами, сколько ночей Ева с огромным трудом засыпала? Как часто ей становилось то жарко, то зябко, а в основном — невыносимо? Да, он точно дал ей прочувствовать, что значит тревожиться и томиться одновременно, и Ева желала ему того же урока. Желала не со зла, нет, к детям нельзя со зла.

Она собирала вещи, когда Билл заглянул в кабинет. Он нервно жевал жвачку и смотрел так упрямо в упор на Еву, что та засмущалась и поправила воротничок рубашки.

— Вы не думайте, что я крыса… — начал Билл, и всё, что за этим последовало, столкнуло Еву в заготовленный, давно и не ей, чан с лавой. Жаль только, лава не убила сразу.

Уильям ненавязчиво за завтраком при детях обронил, что собирается подарить ей машину в день их свадьбы, и не согласился принять отказ от подарка, тем самым давая понять, что автомобиль Ева примет де-факто. И сейчас, садясь на заднее сидение черного седана с личным водителем, Ева какой-то частью сознания порадовалась, что это именно машина с водителем. В ее нынешнем состоянии, в раздавленном и раздробленном, в некоторой степени уничтоженном, она не смогла бы добраться до дома целой. Впрочем, целой добраться до дома она не сможет в любом случае.

«Вы не думайте, что я крыса. Вообще, никого не сдавать — это мое правило, но я слышал, что правила надо подтверждать исключениями».

Чёрт, со всем происходящим Ева забыла закрыть кабинет, о чем вспомнила, только когда машина повернула к небоскребу, к дому, к тридцать третьему этажу.

«Говорят, что вы интересовались про татуировку, есть ли у кого. А что будет, если у кого-то имеется одна?»

— Приехали, миссис Вульф, — водитель поправил зеркало и передал скованную улыбку через него же. Ева же тихо поправила:

— Я пока не миссис Вульф, — и добавила, понимая, что мужчина не слышит: — Уже.

«Хотя ладно, не отвечайте, всё равно имя назову».

Квартира оказалась пустой. Уильям еще не вернулся, Зои наверняка гуляла с подругами, а Фрэнсис непонятно куда исчез после школы. Впрочем, сегодня эта пустота воспринималась удачей, очень хотелось побыть одной.

Паганини, немного вина, расслабление, и еще вина, еще больше музыки, сильнее расслабленность… Ужин вдвоем, что Зои, что Фрэнсис вовремя запропастились. Уильям понемногу вводил в курс своих рабочих дел, в разных местах повествования вставляя легкие шуточки на сложные темы. Уильям улыбался, прожевывал и ничего не спрашивал, а Ева, хоть и сидела с ним за одним столом, слышала только Билла, по-прежнему лишь Билла.

«Фрэнсис Вульф. У Фрэнсиса звезда возле члена».

Возможно, вероятно, если бы Фрэнсис вернулся домой к ужину, Ева бы вынесла тему на повестку семейных обсуждений. Ева не стала бы скрывать и пытаться нести этот груз знания, геройствуя, и без удовольствия разделила бы сложившуюся ситуацию со всеми. Но Фрэнсис не вернулся, а Ева до полуночи легла спать.

Фрэнсис дарил цветы, Фрэнсис писал те строчки, Фрэнсис обернулся ее тайной. Именно рассказ о нем она, оказывается, скрывала от Уильяма.

Фрэнсис.

И Фрэнсис перед ней. С самого раннего утра, Ева вышла из комнаты и сразу же услышала чужое присутствие на кухне. Такая квартира, просторная, без стен, не считая личных спален и ванн.

— Несколько рано, мисс Лоос, — он обернулся на ее тихий шаг. — Или я вас разбудил? Неужели так слышно, или вы чувствительны к малейшему шороху?

Ева не смогла заставить себя ответить, она не могла даже заставить себя отвести взгляд от этого мальчика. В нижнем темном свободном белье, с босыми ногами, не уложенными волосами Фрэнсис готовил себе завтрак. Кашу с фруктами, и на доске лежали заготовленные апельсины для соковыжималки.

— Я сегодня на спортплощадку, — самозабвенно продолжал Фрэнсис, будто нулевая реакция Евы воспринималась им как вещь обыденная, привычная, не вызывающая подозрений. Невнимательность? Самоуверенность в избытке? Ева гадала, что это, а он всё говорил: — Потом с друзьями, но не переживайте, вернусь не очень поздно.

Ведал ли он, этот юноша, что столь малым перечеркнул всё для Евы. Все ее надежды, намерения, планы? Понимал ли Фрэнсис, что испортил ей жизнь? Разрушил стремление к семье, испортил выплывшим на поверхность пороком не столько преподавательскую деятельность, сколько их дружбу. Их засиживания до вечера, их общение, их родственную связь. Разбилось в дребезги и стерлось в труху то, что грело душу.

— Вы молчаливы. Наслаждаетесь осознанием того, что это последнее незамужнее утро? — он даже посмел пошутить и посмеяться, а Ева всё смотрела на него и ничего не решалась ни спросить, ни сказать. Не могла начать разговор, дискуссию, всё ведь и так выяснено.

Ева просто подошла к Фрэнсису близко, и тот повернулся, отвлекаясь от заливания каши молоком.

— Почти зажило, — тонкими пальцами, нежными подушечками дотронулась до чужой щеки, внимательно осматривая нанесенные Биллом быстропроходящие увечья.

Когда Ева только узнала, что натворил мистер Блэк, ее кулаки сжались и сердце разорвалось от смеси гнева и гигантского сострадания. Для школы это инцидент избиения одного ученика другим, для Евы это же стало покушением на ее ребенка. На ее друга. Она готова была собственноручно подписать приказ об отчислении Билла, отвесить ему звонкие пощечины и этими же руками обнять, прижать Фрэнсиса к себе, забирая всю его боль.

Но это прошло. Это в прошлом. Сейчас Ева смотрела на следы «инцидента», и ни следа тревоги в душе, никаких эмоций, даже отдалённо похожих на жалость.

— Ева? — не скрывая удивления, обратился к ней, а она опустила руку и пальцами потянула резинку его трусов вниз. С левой стороны и совсем чуть-чуть; верхний конец узнаваемой звезды оголился, а дальше и вся татуировка. Ева не могла оторвать взгляда от правды.

— Долго же вы гадали, — насмешка чуть выше ее головы, Фрэнсис изменил спокойствию весельем. — Вы ведь чувствовали, что это я.

Ева не могла ни ответить, ни отойти от него, словно притянута магнитом и парализована. Фрэнсис же наоборот, энергично жестикулируя, говорил всё с тем же непонятным весельем:

— Я уж думал, история на том и закончится, и вы так никогда и не узнаете. Кто вам подсказал? Кто-то из парней сдал? Или это Минха? — Фрэнсис усмехнулся. — Вы так побледнели, может, вам вернуться в спальню, мисс Лоос? Поспите несколько часов до предсвадебных хлопот, в эту ночь, подозреваю, вам совсем не спалось.

— С чего ты решил, что смогу уснуть сейчас? — тихо прошептала, но Фрэнсис услышал, уловил и усмехнулся еще раз:

— Потому что не всё так плохо? — пожал плечами. — Это и не было плохим изначально. Пока я не узнал, что мой отец спит с вами, а вы вроде как любите его.

— Да-да, — закивала Ева, и чуть отпустило, стало легче. Правда, ведь Фрэнсис же не знал. Фрэнсис просто влюбился в учительницу, что не редкость, а когда новая информация выплыла, то оставил Еву в покое. Никакой вины, «не всё так плохо», это лишь стечение обстоятельств, и он ей не враг, Фрэнсис это Фрэнсис. — Что мне делать? Скажи, Фрэнсис, что мне делать?

Спрашивать больше не у кого, сама решить она не могла.

— Ну, успокоиться, прийти в сознание и оставить прошлое? — спросил с утверждением и решил, что важный рубеж пройден, можно вернуться к приготовлению завтрака. — Завтра вы проснетесь и пойдете под венец, поклянетесь в вечной любви, а я прилежно отстою всю церемонию. Отец заготовил несколько уединенных дней на островах для вас, а потом вы вернетесь счастливые, и мы станем играть в семью.

Большим ножом Фрэнсис разрезал апельсины на две половинки, Еве впервые в жизни пришла мысль, что она апельсин. Не в то смысле, что ее волосы рыжие, а в том — что ее тоже режут.

— Свадьба? — приложила ладонь ко лбу в попытке унять внезапный жар. — Ни о какой свадьбе речи быть не может, Фрэнсис. «Играть в семью»…

— Может, — оторвался от занятия, нож в брызгах сока в руке, острие направлено на нее неосознанно. — Вы любите моего отца, он любит вас. Отменить свадьбу — величайшая глупость, которая ни к чему не приведет. Не думайте, что я буду мешать вашей жизни или всячески препятствовать, подстраивать бедствия, — последний апельсин разрезан, и включилась соковыжималка.

— Но твое «играть в семью»…

— Да, но не из-за меня, — Фрэнсис засмеялся. — О, да-а-а, не из-за меня. Вы поймете. Вы увидите, что играть будет мой отец. Поначалу всё будет неплохо, особенно отдых, эти медовые дни, а вот уже после, — засмеялся опять, и жар Евы сменился мертвым холодом по ногам. — У него тяжелая работа, дурные пристрастия, долго быть примерным мужем отец не сможет. Вы всё чаще будете одна, всё чаще чего-то ждать, всё реже получать что-то, кроме денег и сухих поцелуев на прощание, — половина апельсинов выжата. — Знаете, отец — охотник, теряющий интерес, убив жертву. Убив и не имея желания эту жертву есть. И завтра он вас убьет.

— Фрэнсис, зачем ты так говоришь?

— Я предупреждаю, хоть кто-то должен, — последние капли сока стекли по стенкам стакана, и Фрэнсис поспешил вымыть липкие руки.

— Значит, свадьбе не быть.

Фрэнсис убирал всё ненужное, использованное, намереваясь приступить к завтраку, а Ева стояла, наблюдая и ожидая, когда он заговорит. Но мало понимала, зачем вообще нужны слова от него.

— Покайтесь, признайте, что вы и мой отец это ошибка, — выдал внезапно, когда уже сидел за столом, сделав глоток ярко-оранжевого сока и пошевелив ложкой в каше. Ева сидела перед ним и всё еще ждала, но уже не напрасно. — Ничего страшного, женщины вечно ошибаются и только после одумываются. Просто признайте, скажите, что жалеете, и я вас прощу.

— Что? — она правда, кажется, плохо поняла, плохо расслышала. Что он сказал?..

— Признайте, что ошиблись, — он имел наглость повторить и посмотреть пристально. — И всё изменится.

Ева покачала головой и, наконец, поняла, что сидеть здесь бессмысленно. Лучше вернуться в спальню, лучше лечь в постель и попытаться уснуть, забывая все трудности. Поднялась, но молча уйти не смогла:

— Сделаем, как ты сказал, оставим в прошлом и прошлое никогда ворошить не станем. — Ева пришла в сознание по первому же данному совету Фрэнсиса. — И, пожалуйста, — попросила то, о чем, оказывается, стоило попросить давно, — будь собой, Фрэнсис. Будь таким, какой ты есть на самом деле. Уходящий с занятий, курящий, ругающийся и огрызающийся. Не притворяйся со мной, больше нет смысла, пожалуйста.

Последнее слово осталось за ней, она направилась в спальню, не собираясь оборачиваться, останавливаться. Но Фрэнсису этого и не потребовалось, чтобы ответить:

— Хорошо. Только готовы ли вы ко мне настоящему?

И Ева посмела надеяться, что готова.

Фрэнсис поправлял галстук, стоя перед зеркалом, и лицо его абсолютно ничего не выражало. Ровном счетом ничего; однако Кристофер чувствовал некую нависшую тяжелую трагичность, которая меньше чем через час раскроется над их головами в полной мере. Кристоферу казалось, что прямо над ними появится мрачная туча и прольется на их макушки соленой водой. Соленой — потому что горечь, и потому что слезы вроде как соленые.

— Спасибо, что пришел, — произнес Фрэнсис, затянув галстук, словно удавку на шее. Да, Кристоферу правда виделось, что Фрэн затянул именно удавку, собственноручно. — После той нашей перепалки…

— Я не мог тебя оставить в такой день, — Кристофер опустил взгляд и тут же снова вернул к другу, — не представляю, насколько тяжело тебе сейчас.

— Тяжело? — усмехнулся. — Да, смотреть на это всё легко мне точно не будет, но не стоит относиться к этому столь серьезно, Крис. Всё идет как надо.

Кристофер не понял ничего, особенного этого «всё идет как надо». Мисс Лоос, по которой Фрэнсис сохнет уже лет двести, выходит замуж за его отца, а он говорит: «всё идет как надо». Кристофер на его месте повесился бы, ну или, как минимум, пропустил бы всё это дерьмо в Соборе. Но Фрэнсис прилежно собирался на «праздник», будто для него всё столь же радостно.

— О каком «как надо» ты говоришь? — Кристофер нахмурился, и Фрэнсис обернулся к нему:

— Попробуй меня сейчас понять, — начал он и, сделав несколько шагов к Крису, продолжил объяснение: — Это некая жертва. Моя жертва, жертва Евой… Если периодически чем-то не жертвовать, то никогда ничего не добьешься.

— Ты так же и мной пожертвовал, — вот теперь усмехнулся Крис, печально так усмехнулся, думая про паршивую историю с Биллом. Да, хреново тогда в кабинете мистера Келлера вышло.

— И собой, своим лицом, — Фрэнсис провел пальцами по скуле, губам, подбородку, — сейчас всё замазано, но вообще-то я всё еще пятнистый как далматинец.

И они оба засмеялись. Шутка вышла как нельзя кстати, расслабила обоих, хотя, кажется, Фрэнсис и так был расслабленным.

— Крис, честно, научись подставляться и подставлять под удары, безо всяких сожалений, — заговорил Фрэнсис, когда они собирались выходить, неожиданно холодным голосом. — Мы получили в тот раз и, возможно, получим еще от Билла. Но, как сказал мой отец, никаких шансов, что ему позволят остаться в школе. У него никаких шансов. Мы подставились под удары, пустяковые, а его отправили в нокдаун.

И Кристофер кивнул, словно зачарованный. Он почувствовал правду в этих словах, некую силу.

— Больше не надо будет терпеть оскорбления и периодически чувствовать жжение в желудке от предчувствия побоев, — продолжал Фрэнсис. — Нет Билла, нет одной из проблем, — положил руку ему на плечо, будто собрался обнять, но еще не надумал до конца. — Друзья?

Кристофер вновь кивнул, и они наконец обнялись. Крепко, по-мужски и с теплом.

— Я буду этим наслаждаться, запоминая каждую деталь каждой секунды, — говорил Фрэнсис громко и без стеснений, пока они шли по длинному коридору. — И потом, когда я получу ее в свою постель, буду смеяться без остановки, всё это говно вспоминая.

Хотелось спросить, а что будет, если он не получит Еву в свою постель, но портить Фрэну настроение в и так не лучший денек не хотелось. Кристофер подумал, может быть, это говорит во Фрэнсисе отчаянье, когда люди получают очень плохие известия, они начинают придумывать всякое, чтобы найти хоть что-то положительное, а то и вовсе притворяться, что всё хорошо. Так люди сходят с ума.

Но потом Кристофер увидел его взгляд и понял, что никакого зарождающегося сумасшествия и в помине нет. Фрэнсис не думает, что будущее сложится именно так, как он сказал, не надеется трепетно, он просто-напросто дьявольски уверен. Сам Сатана, наверное, нашептал ему будущее на ухо.

По изначальной задумке Фрэн и Зои должны были рассыпать розовые лепестки, а затем встать у алтаря по обеим сторонам. Но те отказались наотрез не только маяться с лепестками, но и «тупить стоя» всю церемонию. Вот поэтому они и сидели сейчас в первом ряду, и Кристофер чувствовал боль в заднице, но вовсе не от жесткости скамейки. А от собственной бесхребетности, от того, что он снова на стороне своего «друга» Фрэнсиса, снова рядом с Фрэнсисом. Но так безопаснее, особенно теперь, когда Билл на волоске, и волосок этот вот-вот порвется. Значит, Фрэнсис станет одним из самых значимых учеников в школе. К боли в заднице прибавилось жжение в желудке.

Маленькие дети разносили лепестки роз в корзинках и подбрасывали их воздух, навязывая ощущение романтики и любви.

— Ты мог бы делать то же самое, — подметил Крис, видя, что Фрэнсис не сводит взгляда с детей, и тот засмеялся:

— Я бы кидал их всем лицо. Жалею, что не согласился.

— Тебе бы пошло быть ангелом, — Зои, сидящая рядом с братом, улыбнулась, но Фрэн не отреагировал, притворяясь, что ничего не услышал.

И Зои пришлось отвернуться к подружкам. Нежно-розовое платье ей подходило, с этими атласными лентами, бантиками на плечах — выглядело воздушно и как-то мило. Распущенные и чуть подкрученные волосы не смотрелись сальными, как обычно бывало, а совсем легкий макияж красил. Не Мисс Вселенная, конечно, но и не уродина.

В Соборе собралось огромное количество народу, большую часть из которых Кристофер никогда не видел. И все настолько важные, что, скорее всего, не родственники, а коллеги и полезные знакомые мистера Вульфа.

Мисс Минха так же была тут, и когда Фрэнсис впервые ее заметил, то не сдержался и неприлично громко захохотал. Платье подружки невесты висело на ней словно на вешалке. Ни груди, ни ровных ног, ни прямой осанки.

— Горбун с женским лицом, — смеясь, обозвал Фрэнсис, и Кристофер тоже посмеялся в кулак.

А потом торжественная музыка, мистер Вульф в красивом черном традиционном костюме у алтаря весь сияет в ожидании невесты. Снова дети, снова лепестки в воздух, и Кристофер чувствовал эту трагичность, исходящую от друга, замершего в ожидании.

И вот она, вся в белом, под руку с седым мужчиной, ведущим ее к будущему мужу. Статная, с открытыми плечами, фата закрывает лицо, букет белоснежных лилий в руках.

— Белые лилии… — прошептал Фрэнсис, заметив, интересно, выдумал ли он в этом какой-то знак?

Кристофер вновь посмотрел на медленно идущую, словно плывущую невесту, и в голове вертелось только одно определение. Хрупкая. И да, он согласен, что красивая, но Крис всё равно не догонял, как можно влюбиться в училку. Тем более эту. Неинтересная, немолодая… хрупкая. С ней только книжки читать, да книжки писать, а если вдруг захочется на американских горках прокатиться, то она посмотрит так, будто ты дикий или вообще не человек, ведь она разобьется… Да, с мисс Лоос только о любви говорить, хотя, может Фрэнсису именно это и нужно.

Зазвучали слова традиционной молитвы, мистер Уильям держал руку мисс Лоос в своей и казалось, никогда не собирался отпускать.

— Это несколько скучнее, чем я предполагал, — Фрэнсис нагнулся к нему и прошептал с беспокойством: — И что-то в груди болит, может, мне надо к доктору?

— Нет, вот если бы не болело, то надо было.

Зои повернула ключ в замке, толкнула локтем дверь, и тотчас ушей достигла музыка. Не особо громкая, ритмичная, без слов; а следом странный сладковатый запах защекотал в носу.

— Что за нафиг, — раздраженно прошептала Зои, и Мэсси с Трэйной, стоявшие рядом, настороженно переглянулись.

— Вечеринка? — деликатно предположила последняя, осознавая некую абсурдность своих слов. Фрэнсис и вечеринка — это как хулиган за учебой. Немыслимо.

Но музыка лилась, повторяющаяся в ударных, сводящая с ума, толкающая тебя двигаться в такт и, закрыв глаза, залиться алкоголем. И этот запах… Мэсси повела носом, пытаясь уловить больше аромата, желая раньше всех догадаться, что же это.

Зои решительно прошла вперед, нервно и резко кинув ключи на тумбочку, подруги последовали за ней, и их встретил дым. Никакой танцующей толпы, ярких мигающих фонарей, пьяных криков... никакого веселья. Собственно, никакой вечеринки, только дым, приглушенный свет, музыка и, конечно же, запах. Словно сладкая гнилая трава горит.

Два кожаных дивана и массивное кресло придвинуты к круглому низкому столику, образуя идеальное место для развлечения. Включены только напольные лампы, неверный свет которых выхватывает несколько бутылок, подсохшие разводы от стаканов с выпивкой на столе, открытую пачку сигарет, ножницы и… Мэсси прищурилась, пытаясь разглядеть остальное, но не преуспела. Разрезанные пластиковые бутылки? Какие-то бумажки? Что-то просыпали? Песок?

Пятеро, их пятеро. Мэсси узнала Ханса Рэда, когда тот обернулся, и Кипа Байронса, тушащего окурок в переполненной пепельнице. Рядом с Кипом на диване удобно устроился Фрэнсис. Голова запрокинута, ноги согнуты в коленях и широко расставлены, сигарета в руке сильно дымится. Не поднимая головы, он сделал очередную затяжку и хрипло засмеялся. В ответ засмеялся парень, развалившийся в кресле, тоже затянувшись сигаретой. Темные волосы, узкая улыбка, широкие брови… Мэсси никогда не видела его, явно не из школы.

Девчонки подошли ближе, встав у самого края стола, как у зоны отчуждения, и Зои — словно предводительница — впереди. Мэсси наконец увидела Криса, не только его макушку, а всего. И да, их пятеро: Кип, Ханс, Крис, Фрэн и незнакомец, подливающий себе виски.

— Фрэнсис, — Зои уронила свою сумку под ноги и напряженно замолчала в ожидании ответа. Но Фрэнсис с этим не торопился, медленно затянулся еще раз, выдохнул сизоватый дым, вновь посмеялся немного и только после поднял голову, отчего Мэсси слегка поежилась. Глаза у него были странные, непробиваемые какие-то, видел ли он сестру вообще? Не ослеп?

— Да?

— Ты разве не помнишь, что сказал отец? — приступила к холодному отчитыванию. — Если тебе приспичило вот так вот, — обвела всё происходящее руками, — посидеть, то мог бы и вне дома. Ты всё-таки не один живешь.

Фрэнсис молчал, смотрел прямо на нее, не мигая и будто не понимая смысла обращенных к нему слов сестры, и Зои, кажется, это взбесило. Мэсси услышала ее шумный выдох, увидела, как та воинственно скрестила руки на груди:

— Я расскажу отцу, как только он вернется.

Фрэнсис щелчком швырнул недокуренную сигарету в сторону пепельницы и полез в карман спортивных серых штанов, ничего там не обнаружив, полез в другой, после чего досадливо поморщился:

— Где телефон?

— Лови, — безызвестный парень кинул Фрэнсису мобильник, и тот, поймав, приложил его сразу к уху:

— Позвоним прямо на острова, — и заговорил не с сестрой, а с телефоном: — Але? Это острова?

Парни захохотали, громко, заливисто и как-то... ненормально, а Фрэнсис продолжил:

— Тут на континенте такое случилось, охренеть. Сейчас Зои всё расскажет, — протянул телефон Зои, но та покачала головой и, подхватив сумку, направилась в свою комнату. Мэсси и Трэйна торопливо шмыгнули за ней под чудовищного размаха смех, перекрывающий музыку.

Мэсси обернулась, не сбавляя хода, и поймала взглядом Кристофера, опрокинувшего бутылку, и Ханса, держащегося за живот и содрогающегося от хохота. Слыша их голоса, понимая их неадекватность, она отвернулась, сглотнув странный ком в горле.

— Мэсси, иди к нам! — вроде бы это крикнул Кип, успев до того, как она закрыла за собой дверь комнаты Зои.

— Что это с Фрэнсисом? — Трэйна села на стул, не спрашивая разрешения, словно у себя дома. — Для него это весьма нетипично.

— Напротив, подозреваю, именно этим он каждый раз и занимается, пропадая после школы, — грустно усмехнулась Зои и плюхнулась на кровать, развалившись в форме звезды, широко раскинув руки-ноги, и уставилась в потолок.

— Не знала, что Ханс и Фрэнсис общаются, — в свою очередь проговорила Мэсси, действительно недоумевая по этому поводу, — впервые увидела их в одной компании.

— Кстати, да, странно, — закивала Трэйна, — Ханс весьма крутой парень. Не водился ли он раньше с Биллом?

Водился, но только иногда. Молчаливый, высокомерный, с щербинкой между зубами, Ханс Рэд любил скалиться и жестко посмеяться над кем-нибудь.

Зои и Трэйна задумались о своем, а Мэсси погрузилась в собственные думы. Они ведь позвали ее, Кип пригласил, так что она могла бы пойти к ним, к нему… Шанс? Фрэнсис, как минимум, под алкогольным опьянением, Фрэнсис в данный момент точно намного сговорчивее, чем обычно. Так шанс? Ведь пригласили, ведь можно присоединиться.

В конце концов, она напросилась к Зои в гости по той причине, что Фрэнсис по всем расчетам должен был оказаться один в квартире. Мистер Уильям с новой женой улетел на два медовых дня, и Мэсси видела, как Фрэнсис после занятий сел в машину, ясное дело, чтобы уехать домой. Вот только, оказывается, вовсе не в одиночестве.

Из-за того же здесь и Трэйна, неожиданно спросившая:

— Мне одной показалось, что они курили не столько сигареты, сколько травку?

Остальные промолчали в ответ, уж слишком всё было очевидно.

— Я пойду попить воды, горло першит, — Мэсси покинула комнату, осторожно закрыв за собой дверь, и обратила внимание, что дверь в комнату Фрэнсиса, ту, что напротив, также приоткрыта. На дюймов восемь.

Стараясь вести себя как можно тише и аккуратнее, Мэсси сделала несколько робких шагов вперед. Хотя и так бы никто не услышал — периодически доносился смех парней и музыка.

— …ну да, теперь-то она знает, что ты ее хочешь, — послышалось из комнаты, и Мэсси распознала голос Криса. — Интересно, нравится ли ей это знание? Рада ли она, что это оказался ты? — засмеялся и продолжил: — Вообще, как после всего этого ты еще можешь ее хотеть, боже… — и Мэсси с трудом уловила ответ Фрэнсиса:

— Как-нибудь погрязнее.

И после этих слов сам смех парней показался Мэсси грязным. И где-то в груди защемило что-то, когда сложилось в голове два и два. Вот почему Фрэнсис на девчонок не смотрит, вот почему не флиртует, и знаков внимания к себе не замечает. Потому что хочет кого-то, кого-то определенного. Фрэнсис выбрал девушку для сердца, Фрэнсис влюблен. И не в нее вовсе. Эта роковая мысль шокировала так сильно, что парализовала тело, и время будто перестало бежать.

— Что ты слышала? — Фрэнсис оказался прямо перед носом. Его взгляд сверху вниз, его внезапная серьезность и отчетливо произнесенный вопрос; Мэсси поежилась и с трудом проглотила ком в горле. Ответить она никак не могла, но Фрэнсис всё понял по ее распахнутым испуганным глазам.

— Да что она могла слышать? — Кристофер, в отличие от друга, всё пребывал в расслабленном состоянии, — пошли, — толкнул Фрэна в плечо, а тот не двинулся, не шелохнулся даже. Продолжил смотреть на Мэсси стеклянным, тяжелым взглядом, и с каждой секундой она ощущала себя всё более и более незначительной для этого мира. Просто муравей, которого легко прихлопнуть, и вот, кажется, Фрэнсис собирается как раз прихлопнуть. Ведь человек со стеклом вместо глаз ничего не может чувствовать, никак не может сопереживать, а значит, легко способен убить.

Да, Мэсси ожидала короткой расправы, но удивилась, когда Фрэнсис наклонился к ней, удивилась, ощутив его теплое дыхание на своих губах. Ей пришла мысль, что сейчас он произнесет вещь угрожающую, плохую, что заставит разрыдаться, но вместо этого утонула в удовольствии. Утонула за одну секунду, эту самую секунду Фрэнсис использовал для поцелуя. Может, если бы этим и закончилось, Мэсси не потеряла бы реальность насовсем, но поцелуй продолжился. Губы ее приоткрылись, пропуская чужой язык, голова запрокинулась для чужого удобства, глаза закрылись, чтобы сконцентрироваться на чувствах.

Мэсси так и не открыла глаза, хотя Фрэнсис вместе с Крисом уже оставили ее. Так и стояла посреди коридора, ощущая покалывание на губах, пребывая в некой нирване, а после поняла, что музыка прекратилась, входная дверь хлопнула, и больше никаких парней в квартире. Больше никакого Фрэнсиса… и так жаль.

Нил не знал, что произошло в кабинете директора после того памятного занятия у мистера Леслира. Не знал, о чем там говорили, как обсуждали, но известие о том, что созывается комиссия по поводу исключения Билла, удивило.

Нил прекрасно видел потасовку, видел тот жалкий удар, легкий толчок, ведь сидел недалеко. И слышал вопрос Билла о сестре Фрэнсиса, хотя и до этого был осведомлен, что Билл хочет отметить Зои. Исключение за это? Чушь, просто чушь, но шестое чувство подсказывало, что Билла действительно исключат.

Не то чтобы Нил считал себя борцом за справедливость и правосудие, в конце концов, он то и дело сам правила нарушал, а то и вовсе блефовал, но здесь же слишком очевидна ошибка. Поэтому Нил захотел после занятий поговорить с директором о том, что неразумно Билла выгонять за такую шалость. Да и с кем после школы Нил сможет на бокс ходить? Не с Фрэнсисом спарринг же устраивать.

Чтобы слова оказались весомыми, Нил Гларрен задумал пойти с подкреплением, с парнем, который также всё хорошо видел, и который тоже имел авторитет.

— Слушай, Ханс, какое-то дерьмо происходит, да? — приложился плечом к автомату, в котором Ханс выбирал напиток.

— Ты о чем? — нажал на кнопку, выбрав колу, послышался глухой удар.

— Нелепость, что Билла выгонят за произошедшее. Какая чушь, нет? — и продолжил гнуть линию, видя равнодушие собеседника, пытаясь заинтересовать. — Думаю, надо поговорить с Келлером, объяснить, что и как было.

— Надо? — Ханс хмыкнул и открыл бутылку, чтобы сделать глоток, — кому надо? Биллу, разве что… но ему надо было заводить друзей.

Брови Нила сошлись на переносице, удивление, замешательство. Что происходит? Нет, конечно, Нил понимал, что он не может обратиться к любому ученику, потому что любой ученик рад избавиться от Билла. Но не Ханс же! Ханс ведь никогда не боялся Билла, как и Нил. Да? Верно? Так что за чёрт происходит?

Нил решил, что и здесь какая-то ошибка, и твердолобо погнул дальше:

— Да, брось, давай вытащим из задницы нашего Билла.

Подходящий момент для Ханса, чтобы усмехнуться и согласиться. Нил неосознанно замер в ожидании одобрения идеи, но Ханс неторопливо попивал колу, будто и он ожидал чего-то. Может, больше слов?

— Мы готовы, — подошедший Кристофер положил Хансу на плечо бейсбольную перчатку, и они вдвоем направились по коридору. От Нила, от автомата. Так вот, в чем дело.

— Хах, не думал, что и Рэд теперь в стаде, — прошипел сквозь зубы, но ни Крис, ни Ханс, которого это касалось, не обернулись.

В этой школе парни никогда не сбивались в компании. Да, были друзья, приятели, но в основном у них один мощный мужской коллектив, отношения в котором остры и на виду, и всё касается всех. Но сейчас Нил ощущал незримое деление на две силы, хотя одну из них назвать силой было никак нельзя. Похоже, Билл остался один, именно он тогда создал это течение одиноких волков в единой системе, и именно он в своих правилах проиграл. Даже инакомыслящий, отгораживающийся, отмораживающийся от всего общего Ханс побежал «под крыло» Фрэнсиса. Так что же, Фрэнсис — это сила?

Нилу захотелось посмеяться, по-настоящему захохотать. Этот трусливый сопляк, чертов чистюля, отмалчивающийся в страхе перед Биллом доходяга. Кем он себя возомнил? Кого строит? Нил помнил, лет пять назад Фрэн чуть не расплакался, когда разбил колено и локоть, неудачно упав в игре. Словно девчонка, едва не разревелся. Да и сколько таких ситуаций было? Нил хмыкнул. До хрена. Ведь он этого парня знал еще с начальной школы.

Осадок, какая-то неприятная смола засела глубоко в горле. Нил испытал искреннюю досаду от того, что опоздал, со всей своей размеренной жизнью ничего не замечал и поэтому спохватился поздно. Внутри словно всё зачесалось, захотелось драться, побить грушу, но это — он понимал — тоже не принесет никакого результата.

Группа девчонок прошла мимо, громко смеясь, и в этом смехе Нил выловил голос Зои. Она зачесала волосы назад, накрасила губы темно-фиолетовой помадой и обернулась всего на секунду, чтобы посмотреть на Нила, но это было достаточно для него.

Некрасивая, с необаятельной улыбкой, странными глазами… всегда удивляло, как Билл ее захотел. Казалось, какая-то шутка, которая после переросла в факт, — Билл правда хотел Зои.

Нил направился за девчонками, не нагоняя и не отставая, и пристально вглядывался в затылок Зои.

Он никогда не был хорош в планировании, и сейчас ничего путного в голову не приходило. Просто шел за ней, и досада сжигала, внутренний осадок будто начинал гнить. Нилу претило, что Фрэнсис собирается забраться высоко, претило, что, возможно, уже забрался. Захотелось испортить ему жизнь, но никакого плана в голове не рождалось.

И Зои еще такая никакая, настолько невыдающаяся, страшненькая, только как-то Билл захотел ей присунуть… присунуть Зои, сестре, присунуть сестре Фрэнсиса… и словно стукнуло, осенило, внутренности перевернуло в миг. Всё поменялось, досада и осадок соединились и превратились в желание. Ведь главное: не страшная, не серая, а сестра.

Надо созвониться с Беном. Надо трахнуть его сестру, его Зои, и сделать это обязательно пожестче.

Сара проверила, закрыла ли она дверь, повернув ручку, и, когда та не открылась, подхватила большой пакет, стоящий у ног. Всего десять минут — и она в новой химчистке, открывшейся на повороте, напротив ее любимой бакалейной лавки и рядом с кинотеатром. Всего пять долларов за стирку постельного белья — это ли не удача?

Сара чувствовала себя счастливый, переходя улицу и зажав подмышкой раздувшийся пакет. Всего пять долларов и никаких мучений, пожалуй, самый лучший понедельник за этот месяц уж точно! Как хорошо, что она тогда заметила эту вывеску про пять долларов!

Заморосило, подул свежий и холодный ветер, и Сара поморщилась, ведь мало того, что надела легкую жилетку, так и без капюшона. А что если ухо заболит? Покоробило, когда возле витрины магазина заметила еще счастливую парочку. Ее счастье про экономию с этой внезапной непогодой улетучивалось совершенно не по-волшебному быстро.

Пара действительно счастлива. Парень укрыл свою избранницу собственной кожаной курткой, оставшись в легкой футболке, и девчонка, хохоча, поцеловала своего джентльмена в щеку.

Молодые, безумные, всё для них легко. Сара подтянула пакет и вжала голову максимально в плечи, стараясь спастись от неприятного дождика и всё сильнее разыгрывающегося ветра. А ведь когда она выходила из дома, пару минут назад, светило солнышко и ничто не предвещало изменений.

Если бы путь обратно был короче, Сара вернулась бы за зонтом, а потом бы направилась в химчистку снова, уже подготовленной. Но она прошла не меньше половины, и не могла позволить себе отступить.

Какие-то дети ели мороженное, смеясь и запрокидывая голову. Им было плевать на погоду, что им ветер, когда ветер — это они сами? Да и не дети вовсе, школьники, но уже нежно обнимают друг друга, заглядывают в глаза, признаются в симпатии наедине.

Сара сжалась еще больше, постаралась раствориться, проходя мимо. Больше всего на свете хотела, чтобы ее, одинокую, никто не заметил. Где ее мужчина? Почему он не подвозит на машине? Почему не укрывает своей курткой, оставаясь без защиты? Почему она ощущает невыносимую тоску одиночества? Столько лет… тоска только усиливается, только срастается с ней воедино, превращая это состояние в участь.

Если бы Сара могла что-то изменить, то непременно бы взялась. Но семейное счастье это не то, что составляется по формуле, не то, что подбирается легко; и на своем опыте она знала, не то, что поджидает за углом. Ладно, семейное счастье, когда у нее последний раз был хотя бы секс? Лет пять назад? А хороший секс? Этого вообще не припомнить, Сара сомневалась, что реально получала то самое удовольствие, если разделяла интимную близость с кем-то, а не занималась удовлетворением самостоятельно. Но последнее и не секс вовсе.

После всех этих мыслей Сара не чувствовала абсолютно никакого счастья, и даже когда отдала пухлому мужичку всего пять долларов и пакет, счастье не пришло, не накрыло.

— Завтра можете приходить, — сухо проговорил работник и притворно улыбнулся. — Всего доброго.

Как обычно, самая обыденная ситуация ее общения с мужчинами. Только в этот раз Сара решила попытаться, просто попытаться исправить этот шаблон:

— Вы очень добры, — растянула губы, не показывая зубов и стараясь выглядеть мило, дружелюбно, — очень приятно было узнать о подобной акции, это потому что вы недавно открылись? Кстати, поздравляю с открытием!

— Да, спасибо, всего доброго, — и, забрав пакет со стойки, он будто специально удалился в подсобку на неопределенный срок.

Сара чуть-чуть подождала его возвращения, и только потом покинула химчистку. Разве он не сбежал? Но разве она не была приятна? Сделала же всё, как сделала бы Ева, она уверена!

Дорога обратно вышла еще более удручающей, хоть и без тяжелого пакета. Парочки словно специально вились вокруг нее, то и дело целуясь и смеясь. Это злило, раздражало, навевало только большую тоску, будто губило изнутри. И что еще больше задевало Сару, так это то, что они все красивые. Все эти молодые парочки не только счастливы, но и красивы. Их лица, их скрытые под одеждой тела. Ходячие совершенства, нашедшие друг друга, вот поэтому-то Сара и одна. Никогда она не была красивой, и с возрастом намечающиеся морщинки только сделали хуже. Теперь даже юности в ней нет, а значит, ничего притягательного не осталось.

Ей было всего двенадцать, когда мальчик, который ей тайно нравился, пошел провождать ее подругу. Стояла зима, и Сара, укутавшись шарфом до самых глаз, топала домой, не потому что было холодно, просто так она могла незаметно проплакаться. Матери о случившимся она не рассказывала, той было всё равно, она всегда любила только своего старшего сына, находя в нем опору и защитника. Как-никак отец ушел сразу после рождения Сары, сделав из этого трагедию и поставив в восприятии матери на Саре «метку».

Сара всё всегда понимала. И понимает сейчас.

Ученики, не торопясь, заполняли класс, и Сара исподлобья разглядывала каждого. Далеко не все красивы, но многие обладают шармом. Вот если бы Сара обладала шармом и юностью, она наверное всё же не была бы одинока до сих пор.

Лайма села за стол прямо перед ней, начала шарить в сумочке в поисках чего-то, а Грей, тем временем, подошел к ней сзади. Нагнулся, резковато схватил за плечи и зашептал ей на ухо, Сара не слышала слов.

— Отойди! И никогда ко мне не подходи! — по-подростковому сильно взбесилась Лайма и надула без того пухлые губенки.

Красивая девочка, эта Лайма, вероятно, в свои юные годы уже привыкшая к повышенному вниманию. Уже демонстрирующая усталость от этого.

Переведя взгляд, Сара заметила Николь, подкрашивающую глаза, и Роуз, кокетничающую со Стивеном. Что Роуз, что Николь, обе симпатичные, не красавицы, но что-то есть в их лицах. И кожа светлая, ровная, и глаза у обеих большущие, а вот Стивен ни о чем мальчик. Высокий, сутулый, как сама Сара, с неприятным голосом.

Под громкий смех в класс вошел Тайлер со своим волевым подбородком и узкими восточными глазами. Не отрывая взгляда от дисплея телефона, кинул сумку на стол во втором ряду. Замкнутый ученик с колючей внешностью, Сара знала, что Тайлер встречается с девушкой, которая ходит не в эту школу. Имя у нее что-то вроде на «Д» начинается, откуда-то Сара и это знает.

За ним вплыла луноликая Бетси, в прошлом году водившая роман с теперь уже выпустившимся Кларком. Сегодня говорят, что она влюблена в какого-то учителя.

За миг до звонка появился Кристофер, которого тоже вполне можно назвать симпатичным, обаятельным. Хотя Сара много раз видела его побелевшим от страха. И вот теперь только осталось замереть на секунду в ожидании Фрэнсиса. И действительно — только секунду, потому что Фрэнсис уже был здесь.

Столько внимания ему всегда уделяла Сара, но знала о нем, пожалуй, меньше всего. С кем встречается? Кого любит? Иногда возвращалась в голову идея, что именно он тайный поклонник Евы, но мысли об этом по-прежнему разбивались нежеланием верить, что это правда.

У Фрэнсиса есть машина, и удивительной наглости в достатке, живет с отцом и сестрой. Зои. Сара быстро нашла взглядом ту, которую каким-то образом пропустила в своем осмотре. Зои сидит на одной из дальних парт, волосы свисают, прикрывая серое лицо, поддерживает подбородок рукой, согнутый локоть который уперт в парту. Сара могла бы сказать, что Зои — это сама Сара в ее годы, но в той же степени и не могла. Да, замкнутая, тихая, вечно ощущающая ненужность, некрасивая, но у нее деньги, отец, который заботится, а теперь и Ева, носящаяся с ними, как настоящая мать. А еще у Зои весьма бурная личная жизнь… Сара никогда не позволяла себе быть распутной, а даже будь, количество связей вряд ли бы прибавилось… Сара и это понимает, только не понимает, с чего это с виду абсолютная замухрышка Зои имеет такую популярность у мужского круга. Есть и более симпатичные и дружелюбные шлюшки.

Когда все расселись по своим местам, Сара поднялась, держа в руках учебник, и еще раз оглядела класс быстрым преподавательским взглядом свысока. И они все смотрели на нее в ответ, красивые и не очень, умные и глупые, талантливые и ленивые, все они здесь, и никто из них не одинок так, как она.

После окончания этого занятия Сара чувствовала себя полностью вымотанной. Обычное дело после старшего курса, ведь ощущение, что Фрэнсис периодически смотрит на нее, вгоняло в пот. Сару всегда бесило это, она по сто пятьдесят раз говорила себе, что это глупо, что она взрослая женщина, преподаватель, но не помогало.

— Кто не выполнит тесты к следующей нашей встрече, пощады не ждите, — громко произнесла Сара, чтобы услышали даже те, кто покинул класс. Но никто не ответил, поскольку все уже успели начать что-то обсуждать между собой. Ерунду.

— Ну, конечно, мисс Минха сострадания не ведает, — Фрэнсис только поднялся, что странно, ведь Кристофер успел уйти.

— Попрошу вас оставить класс поскорее, мистер Вульф, — добавила холодность в голос, словно бурю зимой нагнала.

— Напротив, торопиться я не хочу, — для него «буря» оказалось незаметной.

Сара помнила, нечто такое происходило недавно. Очень хорошо помнила, можно даже сказать, никогда не забывала.

«Я хочу признаться, покаяться...» И после этого дала ему шанс высказать, даже зашла с ним в пустой класс, и двери за ними закрылись. «Столько навалилось, мисс Минха, я едва сдерживаюсь, нервы на пределе, вы понимаете меня?» Нет, она не понимала этого, на нее редко что наваливалось, скорее уж разбегалось от нее. И после ей показалось, что он собирался поцеловать ее. Был тот момент, когда правда так показалось, и самое страшное — она ничего не сделала, чтобы этот момент нарушить. Только Фрэнсис разрядил атмосферу, достав ее мобильник. Ох, как же часто ей это снилось, только во снах никакой роли не играли ни сигарета, ни телефон.

— Так вы ничего не знаете? — спросил Фрэнсис и засмеялся холодно и сухо. — А я думал, она вам рассказала, вы с такой ненавистью на меня поглядывали в течение всего занятия.

«Она вам рассказала?» О чем он?

Сара поднялась, чтобы закрыть дверь класса, и снова она готова слушать этого мерзавца, что мучает ее днем и ночью.

— Я вся внимание, — черт, даже с репликой она повторилась, совершенно как в тот раз, точно те же слова.

— Ха, вся внимание, — кажется, Фрэнсис также заметил, иначе почему усмехнулся? Сара зарделась и попыталась ускорить Фрэнсис с раскрытием «тайны»:

— Живее, мистер Вульф, у меня нет времени.

— Я писал те письма мисс Лоос, — Фрэнсис пожал плечами и после откинулся на спинку стула, — помните, вы читали их. Те, что с лилиями.

Челюсти Сары сжались, кажется, заскрипели зубы. Зачем Фрэнсис ей рассказал? Почему вообще рассказал именно он, почему не Ева? И что Сара чувствует? Что-то непонятное и нехорошее, совсем не хорошее, волнительное, пробирающее, подталкивающее к слезам. Но если и плакать, то закутавшись в шарф, если плакать, то только не перед Фрэнсисом, лучше даже перед матерью, чем перед ним.

И Фрэнсис смотрит, будто поедая каждое изменение на лице Сары, внимательно, не упуская ничего, а когда пик остроты новой информации прошел, мгновенно отвел взгляд.

— Не буду отнимать ваше время и дальше, — поднялся, повесил лямку сумки на плечо и направился к выходу, хотя Саре уже не хотелось, чтобы он уходил. Но останавливать не посмела. — Только интересно, почему ваша близкая подруга ничего не рассказала? — и усмехнулся, прежде чем закрыть дверь: — А вам интересно?

И больше Сара не видела его красивого лица, не слышала будоражащего голоса. Одна и одинока. Еще более одинока, чем казалось; и жалость к себе захлестнула с головой. Сара правда начала тонуть.

«Спускайся, сука», — пришло две минуты назад от Бена, и Фрэнсис перечитал короткое послание вновь. Всего два слова и столько смысла. Ждут, в нетерпении ждут.

Для полноценной жизни Фрэнсису только этого не хватало, только разборок не доставало. Сарказм, конечно. И чего они вообще за Билла впрягаются? То, что впрягаются именно за Билла, яснее всего, ведь больше караулить его у дома не за что. И то, что это «они», очевидно, так как храбрым одиноким волком может быть лишь Билл, только Фрэнсис не мог смекнуть, кто еще, кроме Бена, ждет внизу. Ханс-то с ним, а он, пожалуй, был самый неоднозначный. Нил? Сам Билл?

«Не спустишься, будет хуже, мы тебя достанем», — второе послание всего через три минуты после первого. Да уж, парни действительно в гигантском нетерпении, Фрэнсиса взбесило. Поднялся, дошел до окна, будто с тридцать третьего этажа способен разглядеть их внизу. Конечно же, не способен, просто смотрел на крыши домов и напряженно думал о сложившемся.

Ему вообще нет дела до этих безмозглых. У него нет ни времени, ни сил, ни желания с ними что-то выяснять и разбираться. Да, подставил Билла, но если бы тот не выебывался, то Фрэнсису бы и не удалось.

Так выходить к ним? Никак не мог сделать выбор, скорее ждал следующее сообщение, будто это заставит решить или решиться.

«Сука», — ничего умнее Бену в голову не стукнуло. Тупица.

Фрэнсис видел свое отражение в окне. Уже темно, в квартире включен свет, он достаточно четко и хорошо видит свое спокойное лицо, равнодушное, но сердце свое беспокойное Фрэнсис чувствует четче и лучше. Спустится к ним — разобьет мордашку, а ведь сейчас настал тот момент, когда подставлять лицо непозволительная роскошь. Да, тот момент, когда Фрэнсис должен ходить красивым, и ведь прошлые синяки только сходят.

Нет, Фрэнсис не может допустить порчу внешности, никаким образом. А поговорить с ними точно не удастся, о договориться даже заикаться не стоит.

Стало интересно, что они там делают в ожидании. Предвкушают? Смеются? Рассуждают о том, какое Фрэнсис дерьмо? Или ходят нервные, кулаки чешут да кричат друг на друга? Ответ долго себя ждать не заставил, в этот раз пришли не слова, а фотография. Фотография его машины с разбитым задним стеклом.

Фрэнсису захотелось грохнуть телефон о стену, а еще лучше о свое отражение в стекле. Сдержался, закрыл глаза и выдохнул, его машина… какая досада. Твари.

Пришло понимание, что это всё не игра. Они там настроены больше, чем просто серьезно, и недопустимо терять время. До возвращения отца восемь часов, полных восемь.

— Привет, Мэсси. Если Зои с тобой, то передай ей телефон, — начал Фрэнсис без промедлений, как только девчонка ответила на звонок, к счастью, она сделала это после первого же гудка.

— Привет, Фрэнсис, — защебетала радостно. — Да, она со мной, сейчас передам.

Пока телефон передавался из рук в руки, Фрэнсису пришло в голову, что всё-таки стоит узнать номер сестры. Не будь Зои с Мэсси, достучаться до нее стало бы делом весьма проблематичным.

— Фрэнсис?

— Зои, оставайся с подругами, пока я тебе не скажу, что можно возвращаться домой, — и никаких «привет», только самый обычный приказной тон.

— Что? Ты опять развлекаешься? Я пойду домой, когда я хочу, и мне плевать, что…

— Ты меня слышишь?! — Фрэнсис нахмурился, никакого терпения, чтобы донести до этой идиотки правду. Ему просто нужно, чтобы она выполняла. — Не возвращайся домой, пока я не позвоню второй раз. И никаких парней, увидишь хоть одного — беги в противоположную сторону, и подружек прихвати. Вообще не отходи от них и никому не болтай, где ты.

Зои молча переваривала информацию и затем, наконец, послушалась:

— Поняла, надеюсь, переночевать смогу дома.

Ему не сдались чужие надежды, оборвав звонок, набрал Криса:

— Знаешь, кто умоляет меня о свидании? — после ничего не значащего приветствия спросил Фрэнсис.

— И кто же? — Крис посмеялся, а потом стало не так смешно:

— Бен с парнями, не знаю, правда, какими, — и продолжил, пользуясь тишиной, — Разбили стекло машины, а может, уже и все стекла. Прикинь?

— Пиздец, — прошептал Кристофер в ответ. — Вот что значит играть с Биллом. Нафиг мы ввязались?

— Я не думал, что у Билла есть друзья.

— У него нет друзей, просто у тебя есть враги. — Крис тяжко выдохнул, а затем Фрэнсис услышал характерный щелчок зажигалки. — Что делать?

— Я не могу подставлять лицо. До приезда отца еще восемь часов.

— Полиция? — неуверенно спросил Крис, и Фрэнсис возмутился этой чуши:

— Падать в грязь лицом я тоже не могу.

— Да что ты всё про лицо… — Крис словно не понимал положения, откуда это удручение? — Ладно, береги морду, машину-то не в состоянии.

Этим звонок и завершился. Фрэнсис снова посмотрел на свое отражение, провел рукой по подбородку и щеке, потер устало и покачал головой. Рисковать внешностью правда нельзя, но если что, кое-что провернуть можно будет.

— Скучный вечерок? — Фрэнсис постарался легко, без всякого напряжения засмеяться. — А у меня тут веселье.

— Да? — и у собеседника настоящий, естественный смех. — И что же случилось, Фрэнсис?

«Спускайся, сука», — Бен нажал отправить, и губы искривились в злом, мстительном подобии улыбки. Как же давно он ждал момента вот такое вот написать Вульфу, вот бы его сегодня еще выебать.

— Он не выйдет, — Нил покачал головой, — этот смырчок, не покажет нос.

Бену не хотелось говорить, Бену хотелось драться. Зажатая в руке бита приятно отягощала, хотелось замахиваться и крушить. Только он один биту и притащил, остальные намеревались орудовать кулаками, хотя Бен не был уверен, что Нил вообще собирается наносить увечья. По крайней мере, тот выглядел слишком спокойным.

И всё же Бен был благодарен Нилу. Благодарен за тот его звонок, за подачу идеи, за организацию, так сказать. Ведь правда здорово, собраться и начистить смазливую рожу!

— Напиши ему, что мы хотим лишь поговорить, — серьезно сказал Билл, будто правда считал, что этот хитрый ход прокатит. Даже Бен не такой дурак, чтобы не догнать, что Вульф не купится.

— Хорошо, — согласился, а вместо этого отправил сообщение иного содержания:

«Не спустишься, будет хуже, мы тебя достанем». И оскалился вновь.

Бен давно жаждал крови. После того, как трахнул сестру, эту чёртову Зои, стало легче, но не отпустило до конца. А второй раз она перепихнуться отказалась, вот и зачесались кулаки.

— Да не придет, — снова завел Нил раздражающую пластинку. — Он трус. Всегда был.

Желание взвыть разодрало глотку. Хотелось крови, но если Фрэнсис так и не выйдет, то кровь не прольется. Со злости Бен отправил: «Сука».

— Что будем делать тогда? Если он не придет, — спросил Бен.

— Всё, блять, бессмысленно, — Билл сжал кулаки и якобы в шутку, лишь слегонца, ударил машину Вульфа по капоту.

И Бен замахнулся битой без шуток, битой, которую Билл без труда перехватил, остановил:

— Не надо.

— И что? Просто тут тупить, пока эта сука там смеется? — вскипел Бен.

— Он не смеется, он напуган, — усмехнулся Нил и подошел к ним ближе. — И наша задача — получше его запугать, это и было изначальной целью, к слову.

— И что потом? — Бен по-прежнему не вникал в суть. Разве они здесь не для того, чтобы надрать задницу высокомерному говну?

— Потом? — скрестил руки на груди Нил и задал этот вопрос Биллу, вопрос, который повис в воздухе. — А разве не Тиссена ты бы хотел убить?

Билл нахмурился, а затем захохотал и захлопал в ладоши. Билл всё понял, и ему понравилась задумка, а вот Бену нет. Торчать тут, в подземном гараже, с парнями и битой, ходить вокруг чёртовой машины чёртова ублюдка и не получить, не проучить его? Вот уж нет!

Бен замахнулся, пользуясь весельем и отвлеченностью Билла, и удар пришелся на заднее стекло. Музыка для слуха — этот грохот стекла, чистая симфония, и Бен зажмурился в удовольствии, а затем сфотографировал и послал по нужному адресу.

— Теперь он напуган сильнее, — Бен показал зубы в жесткой улыбке, — но мало.

Чувствуя полную безнаказанность, Бен наносил удары, с достойной для мужчины силой. По стеклам, фарам, капоту, бамперу, разбивая зеркала, молотя по крыше. Видя перед собой лицо Фрэнсиса, не сдерживаясь, ломал то, что должно быть ему дорого. Раз уж о сестричке не печется, то, может, хоть по тачке поплачет.

Машина разрывалась в писке, но парни уже слышали топот бегущих охранников. Добрались до них, наконец.

— Фрэнсису достаточно, — крикнул Нил и ринулся к тачке, — лучше погнали!

Достаточно? Нихуя Фрэнсису не достаточно! Нахрен Бену вообще сдался Тиссен?!

Но всё это сказать вслух Бен не осмелился, закинул биту на плечо и также направился к припаркованной машине Нила. Еще раз оглянулся на ту, что принадлежит Фрэнсису, и эта собственноручно раздолбанная «красота» согрела душу.

Кристофер занят. После звонка Фрэнсиса о том, что его поджидают с нехорошими намерениями, Крису резко захотелось заняться чем-нибудь важным и времяубивающим. А еще безопасным. Поэтому он пришел в комнату младшего брата и с усердием стал помогать тому с домашним заданием по биологии. И всё было хорошо, пока в комнату не постучалась мама.

— Крис, к тебе пришли.

Пришлось спуститься, и с каждой ступенькой хотелось верить, что поджидает его вовсе не Бен. Вера рассыпалась в прах.

— Приветик, Тиссен, — Билл стоял в дверном проеме и рукой подзывал Криса ближе. — Давай, выходи на пару слов.

Кристофер закатил глаза, снял кожаную куртку с крючка и крикнул матери, чтобы та не волновались:

— Я погулять, скоро вернусь.

Но вернется ли правда скоро? Кристофер сомневался.

— Что случилось, парни? — спросил, когда увидел и Бена, и Нила Гларрена. Один в руке держал биту и молотил ритмично по асфальту, второй сидел на капоте тачки.

— Да я что-то не понял, что ты напиздел Келлеру, — Билл развел руки в стороны, и Крис с трудом проглотил вставший в горле ком. — Мы разве с тобой не приятели, Тиссен? — совсем не приятельским голосом поинтересовался Билл и продолжил с еще большим вызовом: — Или ты специально? Ты мне скажи, ты хотел, чтобы меня отчислили?

Они чувствовали выигрышное положение, для них наверняка не составит труда избить его прямо здесь. И не важно, что мать может увидеть, им всё равно, они круты и в полной мере ощущают это. Кристофер, не делая резких движений, потрогал карманы и снова тяжело сглотнул. Он был в такой прострации, что забыл телефон на столе мелкого брата. Лежит там, между учебником и рабочей тетрадью, и в лучшем случае разрывается от звонков Фрэнсиса.

— О чем ты так напряженно размышляешь? — хмыкнул Нил и спрыгнул с капота. — Откуда просить помощи? Ну, разве что у мамочки, потому что Фрэнсис обоссал себя, спрятавшись в норке за десять замков.

Бен заржал по-лошадиному, и бита взлетела в воздух. А Кристофер не понимал, что Бену и Нилу вообще нужно от него.

— Чего вы от меня хотите? — только и смог спросить, и теперь захохотал Билл. Опасный парень, туговатый на мозговую деятельность и сильный для всего остального.

— Поболтать, я же сказал, — Билл подошел ближе, и теперь в свете уличных фонарей Крис смог разглядеть чужое лицо. Сильно выпирающий подбородок, скулы, глаза в вечном прищуре, в неприязни изогнутые губы и раздувающиеся в злобе ноздри. «Поболтать», а выглядит так, словно разорвать. — Просто я не понимаю, правда не понимаю, Тиссен, — положил руку ему на плечо, и сжал чересчур крепко. — Ты думал, что Фрэнсис тебя защитит? — притянул к себе и говорил уже в самое ухо, громко и медленно: — ты правда так думал? Что напиздишь на меня, а Фрэнсис тебя защитит? Ты маленькая сука. И ты своему дружку нахрен не сдался, он сидит и дрожит, за свою шкуру трясется, и на тебя ему срать, и всегда так было.

— Ты слушай-слушай, — Нил привлек внимание. — Это всё чистейшая правда, уж поверь, было глупо рассчитывать, что Вульф за тебя впряжется.

И Кристоферу стало понятно, чьи слова повторяет Билл. Ну, конечно, сам бы Билл такие речи не заливал, сразу бы руки распустил и разукрасил, а тут некое нравоучение, влитое в мозг Нилом. Но Нилу-то какое дело?!

— И вот сейчас ты пострадаешь, — Билл провел горячими пальцами по щеке Кристофера, и тот поморщился в страхе и отвращении. — Твоя семья пострадает, увидев тебя искалеченного. И зачем? Почему? Из-за какого-то Фрэнсиса? Из-за жалкого куска дерьма? — и Билл отпустил плечо, переместил руку на затылок Кристофера и нажал вниз, провернув нехитрый прием быстро, и Крис полетел носом к асфальту. Едва увернулся, нашел равновесие и выпрямился вновь.

Они засмеялись, а дыхание Кристофера стало еще более учащенным. Страх. Снова, стараясь быть незаметным, прощупал карманы, и никакого телефона. Тело охватила паника, он почти уже не слышал, что ему говорят, просто шум в ушах, и затравленный взгляд перемещался сам собой с одного парня на другого.

Захотелось осесть на землю и закрыть голову руками, позволяя себя бить.

— Билл, я сказал Келлеру то, что видел, Фрэн был в крови, и…

— Хватит молоть чушь! — взорвался Билл, не дослушав, — какая, блять, кровь? Парни, вы видели кровь? Вы видели удары?

Парни моментально покачали головами в ответ.

— Ты ссыкотливый, как и твой друг, ссыкотливый пиздабол, — прорычал Билл, и Кристофер ощутил пробирающую до костей безысходность. Не имеет значения, что он сейчас скажет, без разницы, просто еще фраза, которая станет триггером, спусковым крючком для Билла-револьвера. И, возможно, для Бена-биты.

Поэтому Кристофер хранил молчание, но парни ходящие вокруг него, словно волки, не будут ждать долго. Не станут успокаиваться, не станут разговаривать. Да и о чем? Их цель — избить Кристофера, верно? И сам Кристофер никак не может этого избежать, так чего же тянуть?

— Проси прощения, — прервал тишину Нил и на полном серьезе добавил: — и скажи, что Фрэнсис это дерьмо, прилипшее к заднице, — и вытащил свой телефон, — а я пошлю ему, тот обрадуется.

Они засмеялись, и до Кристофера дошло, что дело простым рукоприкладством не ограничится. Может, ему просто убежать домой? В конце концов, в глазах этих мудаков он и так трус.

Взвизг колес, пронзительный свист от резкого захода на поворот, и машина, если так можно назвать непонятную гору металла, с еще более резким свистом тормознула у места разборки. Перед домом Кристофера, перед самим Кристофером и окружившими его Беном, Биллом и Нилом…

Сильно покореженная, выкрашенная в чёрный машина, ни одна фара не светит, но колеса, кажется, целы, и выглядит это жутковато. Такая беспощадно разбитая развалюха и красиво отливающие диски с идеальными колесами. Кристофер при всем желании не узнавал в этом угробленном уродстве тачку Фрэнсиса, только когда дверь открылась, и вышел хозяин, Крис раскрыл рот в удивлении, не сдержался. Всё намного, намного хуже, чем предполагал. Откуда у парней столько ненависти? Откуда?

— Ну ни фига себе, — заулюлюкал Билл, к которому вернулся дар речи быстрее всех, — а я думал, ты заперся в комнате и рыдаешь.

— Для рыданий действительно есть причина, — усмехнулся Фрэнсис и достал из заднего кармана джинс припрятанный приличный осколок. — Это с лобового, — повертел в руках, проверил пальцем остроту. — Думаю, такая штука может продеть человека насквозь, а вы как считаете?

— Срать, но можем проверить, — Билл наклонил голову к правому плечу и выглядел так, будто правда не только интересовался, но и надеялся провести эксперимент.

— Я в тебе и не сомневался, — легко засмеялся Фрэнсис и поднес осколок к горлу, — а если я себя сейчас порежу, то все обидки в прошлом, хорошо? Вы свалите, да?

НЕТ! Захотелось крикнуть Кристоферу, и самое страшное, что, кажется, лишь ему. Остальные молчали, словно раздумывая и взвешивая, и это смотрелось чистым безумством. Человек говорит, что порежет себя, а они смотрят внимательно и не спешат останавливать.

— Только если возьмешь повыше, — спокойно вынес предложение Бен, вероятно, считая такую идею конструктивной, и кивнул, когда Фрэнсис поднял осколок к щеке. — Самое-то, действуй.

Кристофер сделал шаг вперед, решительно намереваясь остановить друга, но этого не потребовалось.

— Какие же вы твари, — засмеялся Фрэнсис и выбросил осколок в траву. — Вам бы лечиться.

— Ха, снова струсил, Фрэн, — Билл направился к нему, разминая кисти. — А я думал, хоть чему-то научил, ан нет, трусы еще не мокрые? — и остановился неожиданно, на полпути, словно вкопали. — Так ты не один… — без былой радости в голосе.

Кристофер поглядел на машину повнимательнее, постарался рассмотреть, есть ли там кто внутри, и заметил темный силуэт. Значит, Фрэнсис не полоумный, чтобы притаскиваться сюда в одиночку; Кристоферу стало ощутимо легче дышать.

Дверь со стороны пассажира медленно открылась со скрежетом, и Ханс не стал ее закрывать, покинув тачку. Сигарета меж губ, поднес зажигалку к концу и щелкнул. Первая затяжка, первые слова:

— Мерзкое зрелище, правда, — дым повалил изо рта. — Вы осатанели, что ли?

— Ты это ему предъяви, — ощетинился Билл. — Он не осатанел? Меня, блять, из школы выпереть хотел, ни за что!

— Серьезно? Ни за что? — Ханс засмеялся и покачал головой. — Себе-то хоть не ври, ты ведь знаешь, что тот еще выродок.

Он сказал это. Выродок. Кристофер скосил глаза, чтобы увидеть лицо Билла, и сразу же отвел взгляд, испугавшись. Билл в полной ярости, его будто подожгли.

— Мне неприятно было тебя увидеть на его стороне, — прорычал Билл, — но сейчас уже похрен. Раз ты с ним, значит тоже чмо. Я в тебе ошибался.

Тишина. Ханс и Билл смотрели друг на друга в этой тишине, и Кристоферу это не нравилось. Вдруг они снова начнут ладить через минуту, вдруг это налаживание контакта и понимания? Снова к горлу подкатывал страх, и казалось, что первым не выдержит Крис, но Нил сдался до него:

— К черту! — потер шею, словно затекла или просто от эмоциональной усталости. — Лишние люди вплетаются, раздутый конфликт ни к чему. — и хохонул не весело: — Ты бы еще мамку притащил, Фрэн.

— У него мамки-то нет, — внес свою лепту Бен, по-прежнему не выпускающий биту из рук. — Или ты про училку с сиськами? — и добавил, вероятно понимая, что не будет другой возможности для этого светского разговора. — Не поверю, Вульф, если скажешь, что не хочешь ее выебать. Всё время после занятий к ней бегал, рассчитывал на перепихон, а она твоему папке дала. Лоханулся ты, — засмеялся, и Фрэнсис засмеялся в ответ, только искусственно:

— Никогда не замечал, что ты такой забавный, Бен, — сделал вид, что вытирает слезы выступившие в уголках глаз от смеха. — А теперь катись отсюда, — голос Фрэна упал на октаву, и смех превратился в презрение.

— Чего это ты команды раздаешь, сука? — Билл сохранял могильное напряжение, под нависшей смертью не смог бы улыбнуться, даже если бы это сулило спасение. — Ты думаешь, отделался, всё?

— Да, потому что, в отличие от тебя, я могу думать. У меня идет мозговой процесс, а у тебя он застопорился лет этак в шесть, — и продолжил, не давая Биллу излиться потоком брани и оскорблений. — Не остановись твоя думалка, ты бы смекнул, что ко мне лучше не подходить, да и в любые разборки не соваться. Но ты тупой, пиздец, и ты вылетаешь, Билл.

И Биллу, похоже, нечего сказать, требуется время, чтобы выдать ответ; Фрэнсис распорядился паузой по-своему:

— Ты хоть сейчас догоняешь, почему? Не потому, что приключения Эрика и толчка, не потому, что не-толчки-не-удары во время занятия, теперь основная причина позади меня, — и повернулся, указывая на разбитую машину. — Вы хоть сообразили, что сделали, ты, Билл, сообразил? Охрана подземной стоянки, камеры, всё записано, парни.

— Я не хреначил тачку, — оправдался Билл и скрестил руки на груди.

— Без проблем, верю, ты просто рядом стоял и смотрел, только даже этого достаточно в твоем положении, Билл. Ты правда вылетаешь, — Фрэнсис развел руками и поинтересовался у Нила и Бена. — Хотите той же участи, да?

Никто не двигался, все будто не знали, что делать, что говорить, все словно только опомнились, что такие игры незаконны.

— Твоей биты дело, Бен? Признавайся, — усмехнулся Фрэн. — Найдешь осколок и порежешь себя «повыше», быть может, прощу.

И Бен словно заколебался. Переступал с ноги на ногу в нерешительности, и, всё еще держа биту в руках, направился то ли к тому месту, где предположительно упал осколок, то ли просто к Фрэнсису, а тот засмеялся:

— Шутка-шутка, я тебя и так великодушно прощаю, но счет твоим родителям придёт.

— Противно наблюдать, — прошипел Билл и, решив свалить, сел в машину Нила; смачно харкнув, то же самое сделал Бен.

Только Нил еще стоял, тщательно обдумывая и взвешивая завершающие назначенную встречу слова:

— Ты не выдумывай, что это твоя победа, Фрэн, но расслабься, в этот раз хоть не поражение.

— Честно, вообще не понимаю, что тебе-то от меня надо, — ответил Фрэнсис, и Нил, передернув плечами, ушел наконец к своей машине.

Кристофер расслабленно выдохнул, когда парни наконец убрались, и обернулся посмотреть на дом. Прыснул со смеху, заметив тень в окне кухни — мама за ним приглядывает, а значит всё это время он был в безопасности. И чего так переживал?

— Как ты догадался, что они рванули ко мне? — уже позже спросил Крис, подхватывая кий в игровом зале. После произошедшего решили разыграть единственную для позднего вечера партию.

— Не сразу, — Фрэнсис уселся в красное кресло в углу. — Сначала позвонила охрана сообщить о «неприятном инциденте» с моей машиной, и что преступники скрылись. Я спустился, а Ханс уже и так двигал ко мне, и мы вдвоем решили, к черту тратить вечер, надо тебя захватить. Поехали к тебе, а ты подозрительно не отвечал на звонок, мы ускорились.

— Да, вечер не потрачен зря, — Ханс засмеялся и подкинул игровой шар, ловко поймав через секунду.

— Спасибо, в любом случае, — учтиво поблагодарил Кристофер, намереваясь, наконец, приступить к игре, как некий холод разлился меж лопаток от невзначай брошенной фразы Ханса:

— Пустячок, люблю отвешивать пинки под зад высокомерным выблядкам, волею судьбы оказавшимся у обрыва.

А если высокомерный Фрэнсис окажется у обрыва, упустит ли Ханс возможность отвалить финальный «пинок»? Сомнительно.

Трэйна аккуратно из-под полуприкрытых век посмотрела на Фрэнсиса и тут же отвернулась, закусив губу. Ей нужно, необходимо с ним поговорить, о чем угодно и пусть совсем недолго, но поговорить. И уже который день в школе она пытается это сделать, и все что-то мешает: то парни, что крутятся у него, то Мэсси, следящая за ней как ястреб с заметной ревностью, то собственная неуверенность. И, пожалуй, решение последней проблемы уничтожило бы все остальные. Надо просто подойти к Фрэнсису, наплевав на других, и заговорить, наконец, попытаться пофлиртовать, дать сигнал, что она свободна и заинтересована.

Уверенность в себе… нужен повод для разговора. Веский, не кажущийся странным повод для обсуждения, и с ним она пойдет словно с флагом в руке по минному полю, обескураженная собственной непоколебимостью и мандражом.

«Приветик, Фрэн, вчера что-то случилось? Зои пришлось ночевать у меня…»

Нет, лажа, это будет так, словно Трэйна не хотела вовсе, чтобы сестра его оставалась в ее комнате. А ведь очень даже хотела, ведь буквально отбила Зои из загребущих рук Мэсси. Неужели персонального звонка от Фрэнсиса той оказалось мало?! Почему он не позвонил ей, Трэйне? Почему?! Почему? Ну почему?

«Привет, Фрэнсис, как ты себя чувствуешь? Билл такой мерзавец…»

Нет, это лишний раз напомнит Фрэнсису о произошедшем, а ведь наверняка хочет поскорее забыть. Думай, Трэйна.

Но ничего в голову так и не пришло. Занятие завершилось, нагрузили заданием на дом и распустили, Трэйна по-прежнему скрытно наблюдала за Фрэнсисом, как поднимается и собирает вещи в сумку.

Давай же, придумывай!

Это не помогло. Только когда Фрэнсис направился к выходу, у Трэйны словно припекло зад, и неожиданно для самой себя она вскочила, понеслась:

— Стой, Фрэнсис!

И Фрэнсис остановился, обернулся, не скрывая удивления и ожидая дальнейшего. А вот прибежавшая к нему Трэйна не знала, что делать и как импровизировать совершенно.

— Привет, — улыбнулась скованно, поспешно и быстро взглянула на подошедшего и подключившегося к ним двоим Кристофера, после снова внимание Фрэну, наклонившему голову к плечу. Да уж, молодец Трэйна, теперь они смотрят на тебя как на идиотку, говори же хоть что-то, позорься. — Билла сегодня нет, значит, точно выгоняют, да?

— Да, — Фрэнсис самодовольно усмехнулся, — выгнали в срочном порядке.

— Почему? — вылетело автоматически, и Трэйна не могла не порадоваться. Наконец-то диалог!

Кристофер с Фрэнсисом переглянулись и весьма уклончиво, явно подбирая слова, ответил последний:

— Ну, так сложилось… — что будет, если Трэйна его поцелует? — Билл сам во всем виноват, — привстать на носочки, вытянуться и поцеловать. Не оттолкнет? — а ты что за него переживаешь?

— Нет, я переживаю только за тебя, — и это также автоматически, Трэйна смутилась, а вот Фрэнсис нисколько:

— А-а, понятно.

Они вдвоем ушли, а Мэсси спокойно подошла, подытоживая:

— Еще одна нелепая попытка, — с усмешкой, навлекая ярость Трэйны.

Мэсси всё еще горда, что Фрэнсис позвонил именно ей, или что-то еще произошло? И словно по заказу Мэсси опустила взгляд, пряча и тая грусть, и Трэйна нашла силы улыбнуться.

Да нет, больше ничего не произошло.

— А вот на этих лодках мы катались, огибая острова, — тонкий палец, выкрашенный в бледно-розовый ноготь коснулся экрана, показывая, где именно лодка. Будто на данной фотографии Сара могла упустить из виду лодку под молодоженами.

— У Уильяма смешная шляпа, — подметила Сара, и Ева засмеялась, вспоминая, как сторговали эту соломенную за несколько центов. — И сам Уильям такой смешной и счастливый.

С теплом Ева посмотрела на Уильяма, сидящего в лодке, с этой шляпой на голове и широко улыбающегося. Красноватое от солнца лицо, белые зубы, смешной и счастливый… а они и были счастливы.

Вдали от всех, вдали от всего. Только вдвоем, и весь мир для них, пусть и мир этот крошечный. Жили в бунгало под небом, и то и дело засыпали на пляжу, на песке. Звезды такие яркие, что дыхание захватывало и голова кружилась, глаза никак не хотели закрываться. А днем солнце жгучее, ветер теплый и соль на коже — никак не отмыть.

Ева ощущала себя ребенком, беззаботным, не чувствующим времени, живущим без взрослых. Но всего пару дней и пришлось возвратиться. Уильям снова облачился в костюм, забыв про зеленые шорты, и поспешил вернуться к делам. Ева также сразу же вышла на работу, ну хоть поделиться радостью в школе есть с кем.

— Это маленький рай, — заключила Ева, убирая телефон, и теперь глаза загорелись в интересе: — Здесь как? Есть новости?

Сара возвела глаза к потолку и тяжко выдохнула, явно стараясь припомнить:

— Нет, ничего за эти дни не произошло, разве что Билла выгнали, но ты это и так знаешь.

Да, Ева знала. Их с Уильямом дома встретила надувшая с утра пораньше губы Зои и отстраненный Фрэнсис. Ева было подумала, что поведение последнего вина ее самой, возможно, один ее вид заставляет Фрэнсиса избегать реальности. Но теория рассыпалась, когда Фрэнсис рассказал о произошедших с ним приключениях, и Уильям, едва сдержав гнев, пообещал сыну все уладить за пару часов.

Он уехал, Ева разбирала чемоданы одна за них двоих. А Билл в школу пришел, чтобы уйти.

— Ужасное происшествие, которое я до сих пор не понимаю, — покачала головой Ева. — Как Фрэнсис на занятиях? — и добавила, чтобы не вызвать подозрений: — И Зои?

Сара потерла переносицу, увела взгляд в окно, там, где моросил мелкий дождь, и нахмурилась. Медлила с ответом, словно раззадоривала любопытство Евы, подстегивала. И Ева не понимала этого. Зачем?

— Нормально, — сухие губы подруги зашевелилась, — абсолютно.

Ева хотела расспросить поподробнее, но прикусила язык. В конце концов, правда лишь несколько дней, и что Зои, что Фрэнсис прожили их обычно.

— Ладно, побегу, — поднялась, поправила немного задравшуюся юбку, — увидимся, — и наклонилась, чтобы чмокнуть Сару в щеку, — береги себя, ты выглядишь замученной! — и, улыбаясь, Ева покинула кабинет и подругу. Слишком ретиво покинула, чтобы услышать тихое:

— А ты себя.

Все занятия наконец завершились. Больше никаких учеников, никаких вопросов и можно отдохнуть без лекций о поднадоевшем французском. Язык любви, ха, любви, о которой не с кем говорить.

Взгляд Сары расфокусировался; она за своим учительским столом, и впереди только пустые столы и стулья, удивительная тишина накрыла класс. И в этой тишине на ум приходил только один печальный вопрос: почему Ева не рассказала? Ведь пришла между занятиями, поделилась радостью, показала фотографии, и даже не обмолвилась о том, что таится в отношениях с Фрэнсисом. Не рассказала тайну, все в этой тайне держит Ева…

И вот перед глазами ничуть не загоревшее лицо Евы, улыбающееся и молчащее. Подруга — а подруга ли? — смолчала о таком важном. Почему? И Сара не стала говорить, не пожелала ставить ту в стыдливое положение, не пожелала выдавать свое знание.

Сара могла бы пойти к ней прямо сейчас, испортить дружбу в единый момент, выставив всю правду, выставить Еву едва ли не падшей женщиной. Но Саре легче от этого не стало бы, и Сара понимала. Сделав это, сказав и раскрыв, ничего бы не изменилось. Это по-прежнему был бы Фрэнсис, который писал Еве, желал и желает Еву, Фрэнсис, который любит.

Занятий больше нет, и слава Господу. Сара достала бутылку уже раскупоренного вина из последнего ящика преподавательского стола и стакан для коньяка. Налила немного, чтобы расслабиться и отпустить все тяжести, висящие на груди. Убрала бутылку на случай, если кто войдет, и сделала первый глоток, за первым последовал, второй, третий… допила дозу взахлеб и вновь достала бутылку.

Только два бокала, на этом все, можно идти домой. Одной в пустой дом, после работы совершенно нечего делать. А ведь Фрэнсис наверняка опять с Евой, разговаривают, выясняют, ссорятся или мириться… не важно. Фрэнсис после учебы направился к ней, а к Саре никто больше не зайдет, никому нет до нее дела.

Захотелось выпить еще, и рука потянулась вниз, а дверь кабинета распахнулась неожиданно, и Сара почувствовала себя тайком курящей ученицей. Выпрямилась, убрала грязный стакан в первый ящик и замерла, демонстрируя благопристойность.

— Как же хорошо, что вы не ушли, — Фрэнсис закрыл за собой дверь и кинул школьную сумку на первый пустой ученический стол. — Мисс Минха?

— Я вас слушаю, мистер Вульф, — сообщила сдержано, а себе не верила, что действительно видит его здесь и сейчас. Неужели Фрэнсис пришел по доброй воле? Может, чтобы добить?

— Мисс…сис Лоос порхает повсюду, сияя, вы, видимо не поделились, что владеете секретом, — сел на пустой стол прямо напротив ее стола. — Вы что-то задумали?

— Зачем мне в это лезть? — пожала плечами. — Это ваши дела.

— С человеческой точки зрения правильно, — согласился Фрэнсис, — тем более, она мне не ответила, точнее, ответила отказом на все мои попытки. Я ей не нужен.

— Вы нужны ей мистер Вульф, вы официально ее дитя.

— Дитя… — повторил Фрэнсис, хмыкнув, — звучит не очень, наверное потому, что я вовсе не дитя.

— В ее глазах.

— А в ваших? — с вдохновением, с неким вызовом спросил, а у Сары от этого в животе внутренности перевернулись и запутались. — Мисс Минха, в ваших глазах я тоже дитя?

Видела юношу, красивого, зрелого, приобретшего ту или иную долю мужественности или, по крайней мере, источающего видимость; юношу, что может брать ответственность и отвечать за поступки. Никакое не дитя, уже не мальчик, а вполне взрослый... для чего?

— Для меня вы весьма небрежный ученик.

— Я мог бы относиться к французскому прилежнее, существуй весомый стимул, — Фрэнсис сделал неприличный намек, и Сара выпалила не подумав:

— Я не Ева.

Он засмеялся непринужденно, а затем замер и втянул носом воздух, легкие набились явно до отказа, грудная клетка вздулась.

— Мисс Минха… — спрыгнул со стола и в один миг оказался прямо перед ней.

Их разделял пустой преподавательский стол, в который Фрэнсис упер ладони по разные стороны.

— Вы пьете?

— Какая нелепица, — Сара замотала головой, и та закружилась, — уходите Фрэнсис, оставьте меня одну.

— Почему? Что случилось? — наклонился ближе, словно отыскивая ответ в глазах. Саре почудилось сочувствие во Фрэнсисе, но не может же он правда жалеть.

— Уходите, — повторила, но он не шелохнулся, и Сара опустила взгляд, — что вы знаете об одиночестве, Фрэнсис? О ненужности? Что вы знаете о том, как наблюдать за чужим счастьем, никогда не имея своего? — вопросы вырвались из нее, будто сам зверь выдрал. — Я люблю Еву как подругу, она истинная «Née pour être heureuse»*, а я нет. Поэтому оставьте уже меня одну, мне ни до кого нет дела, как и остальным нет до меня.

— Вы полагаете, вы обделенная вниманием неудачница? — Фрэнсис едва засмеялся. — А я тогда кто? Съеденный паразитами ловец удачи? Ловлю удачу, да все не там и не в том, — и снова смех, покачал головой, отгонят кошмарные мысли. — Все, что есть, обменял бы на то, чего не имею. Сестра тупа как пробка от вашего вина; Зои, подливающая масла в костер, заготовленный для меня, — делает это регулярно. Отец, трахающий женщину, что я люблю, столь же регулярно. Так удачлив ли я? Обменяю ваше действительное одиночество на свое одиночество в толпе.

Саре нечего было ответить на его порыв, смолчала, а Фрэнсис наклонился еще ниже, чтобы прошептать:

— Не пейте, — и добавил отчего-то сокровенно прозвучавшее: — А если пьете, то давайте со мной.

Наглость или отчаяние? Попытка воспользоваться положением? Сара не знала, что это, знала только, что перед этим юношей слаба, и тот рассчитывает сыграть на этом по полной. Не стоит забывать, что он лишь ученик, им обоим не стоит, вот и напомнила:

— Вы мой ученик, мистер Вульф, занятие давно кончилось, покиньте кабинет.

— Зря, никому не нужно ваше благочестие, раз вы сами никому не нужны, — и с этими словами Фрэнсис оставил ее.

Благочестие. Как это никому не нужно? А ей самой? Сможет ли себя хоть за что-то любить, если и правильность совершаемых деяний канет в лету? Будет ли себя уважать, если пойдет по кривой дороге? Нет, но это ведь может сделать счастливой… Так есть ли счастье без уважения? На затуманенную голову Саре захотелось выяснить, ведь хуже и скучнее жизнь точно не сможет стать.

*Рожденная быть счастливой (фр.)

«…ну да, теперь-то она знает, что ты её хочешь…»

«…она знает, что ты её хочешь…»

«…знает, ты её хочешь…»

«…ты её хочешь…»

«…её…»

И вот он вопрос. Не какое-то там абстрактное «быть или не быть», которое талдычится мистером Брауном из лекции в лекцию, а вполне себе реальное и житейское. Кого это «её»? Кто эта сука?

Уж явно не Трэйна, гоняющаяся и выжидающая Фрэнсиса, сверлящая его спину взглядом побитой и верной собаки. Да и явно эта девушка не с их курса вообще, иначе бы давно с ним встречалась. А тут и знает, что Фрэнсис ее хочет, и не дает, точно не с их курса. Тогда откуда же? Где же эта сволочь?

Сжала кулаки, борясь с внутренним кипением, и попыталась умерить пыл. Обязательно найдет, а когда отыщет, то та не сбережет волосы. Мэсси все повыдергивает до последнего пера, до крови.

Может, кто-то из колледжа? Типа не престижно тереться с парнем, что еще в школе учится. Или наоборот, кто помладше, родители запрещают с противоположным полом водиться, и девочка в силу возраста слушается?

Вышла из школы, остановилась на ступеньках, не торопясь спускаться. Жвачка во рту обрела полное безвкусие, и Мэсси зажала ее меж зубов, пальцем подцепила и смачно растянула, чтобы после начать намывать эту самую жвачку на палец. Ученики спускались, не задевая Мэсси, которая решила именно на лестнице подождать подружек.

Непонятно где зацепила капронку, из-за чего от колена до самой туфли поползла стрелка. Рубашка вылезла из-под юбки и нелепо торчит в области живота и бока, так тянулась на последнем занятии, чтобы Давена хлопнуть книгой. Надо было зайти в туалет, все это безобразие поправить, размышляла Мэсси, продолжая накручивать жвачку на палец и не сводя с этого косого взгляда. А затем что-то мистическое заставило отвлечься и поднять взгляд.

На стоянке для машин тачка Фрэнсиса, тачка которую вот уже несколько дней все обходят стороной. Если раньше каждый и знал, что у Фрэна есть машина, то теперь каждый знает, какая именно. Самая уродская и разваленная, с битыми стеклами, на такой просто опасно ездить! И никто, как и сама Мэсси, не ведает причину, почему Фрэнсис катает на ней вообще.

Вот такая тачка; и сам Фрэнсис подле нее, и не один. Какая-то девчонка, которую до этого Мэсси никогда не видела. Возможно, ровесница, возможно, чуть моложе, в короткой юбке и молочной блузке.

Фрэнсис сел в машину и девчонка также села на пассажирское место, Мэсси предугадывала, что теперь они поедут, но нет. Фрэнсис вышел из машины, обошел, и открыл дверь этого самого пассажирского кресла. Что-то говорил, жестикулировал, и после, наверное отчаявшись, потянулся вперед, вытягивая девчонку из салона.

Вытянул, захлопнув дверь, вернулся, чтобы сесть на водительское место, а девчонка быстро плюхнулась на пассажирское.

Мэсси разобрал смех. Вот это упертость барана! Будь у нее столько нахальства, Фрэнсис бы уже принадлежал ей.

Выкинув жвачку, спустилась с лестницы и чуть ли не побежала к Фрэнсису, чтобы помочь избавиться от девчонки и заработать баллы в его глазах.

Теперь уже стало неожиданностью, что они уедут вдвоем. Покореженная и помятая тачка унеслась со свистом спортивной, развернувшись задницей прямо перед Мэсси, и у той заслезилась глаза от поднявшейся пыли и выброшенного в воздух яда.

Уильям больше не мог сдерживать улыбку, губы так и расплывались в блаженстве. Прикрыл глаза и словно снова на берегу океана, над головой пальмы, под боком Ева. Никогда не был так счастлив в настоящем, никогда не был настолько доволен.

Не считая происшествия с Фрэнсисом, все более чем в порядке. Это не жизнь, это сказка, о которой все мечтают, о которой пишут книги и снимают фильмы. И сказка досталась ему.

Отложил бумаги, все адвокатские дела из головы прочь, никакого алкоголя, не нужны сигареты. Уильям поднялся, намереваясь выпить сока со льдом, а затем позвонить Еве. Пожалуй, сегодня настроение самое романтичное — погулять вместе по парку, посидеть на скамейке, поцеловать Еву в шею, чтобы вызвать смешок и застенчивость.

Все так же улыбаясь, Уильям достал пачку вишневого сока из холодильника и обернулся на звук, теряя полное ощущение идеальности.

— Ты точно больная! — недовольно и громко декламировал Фрэнсис, заходя в квартиру. — Тебе-то ничего не будет, что ты домой не вернулась? Подумай, а еще лучше отвали от меня.

Уильям услышал, как нежное создание что-то ответило, не разобрал. И уже после увидел само «нежное создание»: не старше пятнадцати лет, шатенка, большие и круглые глаза.

— Отец, эта Карма, и она меня достала, — с неким равнодушием Фрэнсис прошел мимо, и Карма последовала за ним, чтобы отшатнуться, когда сын захлопнул дверь прямо перед ее носом.

Жутко захотелось курить и пить, но только не вишневый сок. И все же Уильям налил себе стаканчик и с жаждой опрокинул в себя.

Карма, тем временем, отошла от комнаты Фрэнсиса, не делая попыток прорываться, и устроилась на диване, вероятно, размышляя, что делать. Уильям затылком чувствовал ее существование, и это отягощало все конечности.

Нет, Карму не хотел и несколько сочувствовал Фрэнсису, который нарвался на такой уровень настойчивости. Уж больно Карма маленькая, а раз маленькая, то значит глупенькая. Незрелая еще по-настоящему, совсем ниже черты, порога. Так что Уильям сочувствовал Фрэнсису и завидовал.

Семнадцать лет — это когда не стыдно быть с юными. А вот в его года юные девы лишь подчеркивают собственные зрелые годы. Что сказало бы общество, женись он не на Еве, а на восемнадцатилетнем теле? Ничего доброго, лишь зловонная ирония и упреки со стороны великовозрастных женщин.

— Тебя подвезти домой? — спросил Уильям, не оборачиваясь к нимфе, на случай, если нимфа уже устала, и не прогадал.

— Да, спасибо.

Будучи на полпути к заявленному адресу, Карма решила разговориться, или скорее проплакаться:

— Ну что мне еще сделать? Как достучаться до Фрэнсиса? Звоню, а он сбрасывает, пишу сообщение — молчит, пытаюсь лично поговорить, а он словно ежик, — лицо Кармы скрючилось в обиде, ну точно ныть собралась: — Что делать? Что он оценит?

— Если тебе нужен мой совет, — Уильям постарался звучать доверительно, — то лучше оставь его, он оценит твое невнимание.

— Оставить? Но он тогда меня забудет и не позвонит.

Чуть не ляпнул, что, собственного говоря, это и есть лучший расклад. Уильям не уверен, что Фрэнсис в силу возраста, в силу своих личных качеств может сделать какую-то девушку счастливой. Сын очень холодный, эмоционально закрытый — ничего не ранит и не печалит женщину сильнее, чем это. Уильям же никогда таким не был.

Вернулся домой и, рискуя перед приходом Евы, закурил. Пропитываясь дымом, набирая в легкие до отказа и забивая кровь никотином. Всего одна сигарета, а сколько расслабления и наслаждения приносит.

— Как тебе Карма? — Фрэнсис сел напротив него и со странным интересом начал смотреть.

— Совсем маленькая, надеюсь, ты выберешь девушку твоего возраста.

— Да, маленькая, — кивнул и засмеялся, — но в некоторых вопросах очень даже взрослая.

— Хм? — Уильям нахмурился и выдохнул дым из носа. — Ты о чем?

Фрэнсис засмеялся еще раз над чужой реакцией и расплывчато произнес:

— Все о том, — улыбнулся и заговорил, рассуждая: — Наверное, возраст женщины и сексуальный потенциал каким-то образом взаимосвязаны. Не знаю, как там у Евы, но могу поручиться, что девушки моего возраста не скрывают сильного аппетита, стремления познания во всех смыслах и готовность учиться во всех позах.

— Скройся с глаз моих.

У Уильяма в груди зашевелилась старая жажда, жажда, которая живет внутри уже столько лет. И эта жажда не имеет ничего общего с курением или выпивкой. Хотя тоже пагубная привычка: иметь двадцатилетних.

— Вероятно, для тебя нет ничего привычнее, чем быть смешанной с дерьмом, — Нил материализовался рядом, пока Зои вытаскивала учебники из шкафчика. — Или просто нравится, когда говно заливается в уши и запихивается в рот.

Зои скривилась от отвращения и захлопнула дверцу, намереваясь свинтить от непонятно зачем подошедшего Гларрена.

— Кабинет психолога на четвертом этаже, или тебе пора к психиатру? Обратись, — фыркнула, но почему-то не отошла.

— Смешно, — соврал Нил, — но ты знаешь, к чему я это.

— Вообще-то нет, не знаю.

— Да? — посмел удивиться. — Это была метафора твоих взаимоотношений с братом.

— Ха, мои взаимоотношения с братом только мои, ты в них ничего не смыслишь и по определению не можешь, — вот лучший момент уйти, но ноги не шевелились.

— А по-моему, все очевидно, — пожал плечами. — Зависимая, забитая тень Фрэнсиса, всегда готовая захлебнуться горестями за него.

— Господи, что ты несешь? — Зои закатила глаза и прошла мимо Гларрена, только тот этого так не оставил. Схватил ее за запястье и сильно сжал:

— Забудь, на самом деле я хотел позвать тебя погулять сегодня, после школы.

Зои оглядела его с головы до ног и задумалась над предложением. Нил симпатичный, умный и, в общем-то, весьма крут. Ни в чем дурном замечен не был, но нечто плохое в себе таил, и вот именно это внутреннее плохое притягивало интуитивно.

Ладно, Нила можно и не слушать, а вот побыть с ним шанса больше не предвидится.

— Хорошо, — попыталась вырвать руку, но удалось, только когда Нил отпустил.

Его машина по обыкновению оказалась припаркована в самом конце школьной стоянки, туда плестись и плестись почти до самых ворот. Зои послушно плелась и, судя по сообщению, Нил ждал.

— И куда мы едем? — пристегнулась на переднем сидении, мельком бросив взгляд на себя в зеркало заднего вида. — Надеюсь, не в какой-нибудь задрипанный кинотеатр.

— А ты хочешь сразу ко мне домой? Ты заслужила? — спросил Нил, не шутя.

— Что? Что ты несешь? — привстала и снова расслабилась в кресле. — Это была дурацкая затея, останови, я выйду.

Гларрен проехал еще, наверное, километр, целый километр в тишине, а затем съехал на обочину и тормознул.

— Ты очень злой, — констатировала Зои и открыла дверь.

— Я не злой, — едва повернулся к ней, голову запрокинул.

— Злой. Знаешь, если у тебя проблемы с моим братом, то решай это с ним. Я не он, и злость на мне вымещать не надо, — поднесла два пальца к виску и серьезным тоном произнесла: — Да, я не такая уж и тупая. Времяпрепровождение со мной тебе никак не поможет, даже убей ты меня, Фрэнсис и не заметит, и уж тем более не заплачет.

Нил засмеялся, естественно и легко, будто отпустило нечто терзающее, и Зои подумала, что может остаться. Захлопнула дверь, так и не покинув машину.

— Терпеть не могу Фрэнсиса, особенно сейчас, когда он поднимает вокруг себя столько шумихи, выделывается, — двигатель завелся, и снова выехали на дорогу. — Что он корчит...

Теперь смеялась Зои, тоже без всякой искусственности.

— Господи, а ведь я знаю тебя столько лет, — задумалась, подсчитывая, — с самой начальной школы, всегда на общих курсах… может, ты наш кузен, а? Признавайся, — подзадоривала, подкалывала «крутую буку», видя, как «бука» мрачнеет. — Или мы вовсе тройняшки?

— Ты прикольная, — усмехнулся, обогнал впереди ползущую машину, и прибавил скорости.

— Ох, комплимент от самого Гларрена, завтра девчонкам похвастаюсь, — нарочито сладко улыбнулась и мечтательно закатила глаза, — я самая счастливая!

Нил захохотал над ней, и Зои почувствовала себя на седьмом небе. Сама не осознавала, что с ней, но внешнего мира словно не существовало, и проблемы больше не трогали и не волновали сердце. Только легкость, только здесь и сейчас, и никаких посторонних людей.

В Гларрене будто сплелось темное и таинственное, неразгаданное и такое знакомое, почти родное. Это ведь тот парень, что все годы находился рядом. И почему она с ним не подружилась?

Посидели в кафе, а на закате оказались у берега реки. Спустились к этому берегу по не особо крутом обрыву, и Нил аккуратно, не без галантности помогал Зои. Крепко придерживал, не позволял упасть и вселял в нее все больше и больше доверия к собственной персоне.

Устроили прогулку вдоль узкой речки, она перескакивала с камня на камень, а он предупреждала, если один из них скользкий. Зои могла поклясться, что ничего романтичнее в жизни ее не было, и тайно надеялась, что Нил считает так же.

— А у тебя есть девушка? — спросила и не удержалась на булыжнике, благо Нил успел подхватить и ответить:

— Типа... да, — сознался, и Зои потеряла всякую почву из-под ног.

— А чего ж ты тогда со мной? — оттолкнула, и отдалилась. — Иди к подружке.

Нил опустил голову и поднял взгляд, выглядело так, будто чувствует вину. Но черта с два!

— Ты рассчитывала, что мы будем встречаться? — и сел на нагретые за день камни, показывая ей разместиться рядом. — Я и сестра Фрэна? Ха…

— Да пошел ты, — однако вопреки словам села послушно, где указано. — Чего тебе от меня надо?

Он кинул маленький камешек в речку, затем еще один и еще, и только после повернулся к ней, чтобы поцеловать. Поцелуй вышел холодным, словно они оба искупались несколько минут назад, и без всякой романтики. Но Зои все равно утонула, пусть и в чужом равнодушии.

А после все обернулось хуже, намного хуже, чем Зои могла бы вообразить в ночных кошмарах. Кричать не могла, во рту язык Нила, убежать не имела возможности — чужая рука держала слишком сильно.

Задыхалась, чувствовала, как по щекам бегут слезы, и умирала от боли физической и моральной. Казалось, ноги опаляются огнем, и это нестерпимо. Лучше бы он просто взял ее на этом берегу, лучше бы просто трахнул и свалил, чем заставлял терпеть это…

До дома Нил подвез, и даже ласково поцеловал в висок на прощание. А дома никто ничего не заметил, никто на нее даже не посмотрел, хотя шагала в свою комнату Зои гораздо медленнее, чем обычно.

Захлопнула за собой дверь, повернула замок и направилась к зеркалу, от пола до потолка, много больше человеческого роста. В душе словно дыра, в голове дым и ненависть, будоражащая ненависть к себе. Ноги в крови, безнадежно испорчены не только колготки. Алые полосы, из которых уже ничего не льется, множество ярких, неглубоких, неровных порезов, что ноют, красуясь на бедрах.

Зои зажала рот обеими руками и закричала что есть мочи, чтобы никто не слышал.

Ева в тайне желала, чтобы Фрэнсис закончил эссе позже всех и остался в кабинете, когда другие будут отпущены. Но этому не сбыться, поняла она, когда на стол легли несколько листков с размышлениями на тему веры.

Он даже не посмотрел на нее, просто положил и развернулся, пришлось сказать ему в спину:

— Мистер Вульф, останьтесь до окончания занятия.

Не ответил, вернулся на свое место и расслабился, уткнувшись в телефон. Другие ученики, как назло, не поторапливались завершать работу, будто никому не хотелось уйти пораньше.

— Миссис Лоос, у меня нет мыслей больше, чем на тысячу слов, — пожаловалась Лайма Лаум, и Ева оказала услугу прежде всего самой себе, ответив:

— Сдавайте сколько есть, в этот раз я не снижу балл за количество.

Фраза дала зеленый свет для всех, ученики толпой поспешили сплавить работу и счастливые и довольные покидали класс раньше времени. Только Фрэнсис сидел, не то чтобы недовольный, но явно скучающий.

— М-м-м? — поджал губы намекая, что пора бы и услышать причину персонального задержания.

Ева открыла рот, чтобы приступить к долгому рассуждению об их отношениях, о том, что он дорог и необходим, что эта холодность не устраивает и прочее. Но вовремя рот закрыта, осознав, что рассуждение выйдет не только долгим, и даже не только нудным, но еще не услышанным.

Взгляд опустился и упал на стопку свежеиспеченных эссе, и в этом Ева нашла спасительную нить, ведущую в надежде к продуктивной беседе. Беседе, не монологу.

— Если это был ты… — начала осторожно, и Фрэнсис тут же нагло перебил:

— Это был я, — и столько самодовольства.

— Да, только почему совершенно иной почерк? А? — ей показалось, что в руках вовсе не спасительная нить, а петля для висельника.

— Какая вы наблюдательная, — сарказм и усмешка, Фрэнсис достал блокнот из сумки и ручку, — могу доказать авторство.

И не доказывал. Рука с зажатой ручкой нависала над чистым листом и не опускалась, не писала. Фрэнсис ожидал, когда Ева попросит «доказательства», вопросительно смотрел в этом ожидании, и все не получал команды приступить к письму.

Перехватило дыхание, Ева поднялась и медленно, плавно направилась к Фрэнсису, не разрывая зрительного контакта.

— Докажи, — и села на самый край его стола, бедром касаясь пружины блокнота.

Фрэнсис засмеялся, опустил взгляд на ее грудь и после на собственную руку, и уже потом заговорил с ней, глядя в глаза:

— Все просто, мисс Лоос, в какой-то степени вы правы и умны, но в той же степени и нет, — ручка перекочевала из пальцев правой руки в пальцы левой. — Я писал вам от чистого сердца, а сердце с левой стороны, — и будто в сцене красивого фильма прижал ладонь правой руки к области сердца и тут же убрал, — что мне вам написать сейчас в доказательство?

Ева проглотила ком в горле, и задрала подбородок, приступая к диктовке:

— Я прилежный ученик современной школы с лучшим преподавательским составом…

Какая же ерунда, — внутренне сокрушалась Ева, смотря в окно, — разве «лучший преподавательский состав» может быть там, где учительница позволила ученику ее возжелать?

— Из года в год я стремлюсь к приобретению лучших знаний, закреплению до этого полученных умений и самосовершенствованию.

Если бы так было, то не было бы никакой запретной любви. Господи, неужели Фрэнсис правда любит меня? За окном все моросило, целый день, не переставая.

— Я прислушиваюсь к себе, внемлю старшим и всячески уважаю критику, работающую на меня, и полезные советы более опытных людей.

Может, надо пройти курс у психолога? Справимся ли мы с происходящим? Ева посмотрела на Фрэнсиса, дописывающего надиктованное левой рукой, и потянула свою к нему. Успела коснуться лишь кончиков волос, как он резко отпрянул в сторону:

— Трогать не надо.

Ева даже не услышала, только произнесла задумчивое:

— Фрэнсис…

Хотелось выплеснуть это из себя. Признаться, как не хватает его чуткости, внимания, слов... как сильно не хватает его присутствия. А еще сильнее хочется обнять, прижать к груди этого колючего мальчика и заверить, что всё уладит и всё уладится, что встретит он еще свою любовь, как встретил мать, что полюбила всей душой.

— Это все? — спросил Фрэнсис и, когда Ева кивнула, поднялся, забрал сумку, оставив и блокнот, и ручку на столе: — Удачного дня, мисс Лоос.

Оставшись в одиночестве, Ева взяла блокнот и первым же делом бросилось в глаза, что Фрэнсис не соврал. Те же буквы. Слегка вытянутые и наклон в левую сторону, сильный нажим… оторвала лист с написанным и увидела бесчернильный отпечаток написанного на следующим листе. Все верно, сильный нажим.

И только после Ева слезла со стола и пожалела, что больше не сидит. Он написал, но вовсе не то, что диктовала, совсем не то!

«Ты обманываешься, полагая, что не можешь без меня по причине вымышленной материнской любви. Опомнись, признайся, что просто хочешь меня сама. Тебя тянет ко мне, влечет, даже я начинаю чувствовать это.

Тепло твоих бедер, я вижу зажим, держащий чулок, сквозь тонкую ткань натянувшейся юбки. Ты явно соблазняешь меня, ощущаю твое желание как собственное»

К животу прилил жар, и уши загорелись, словно лампочки. Иллюзия маленького мальчика, росшего без матери и должной нежности, рассеялась, и Ева увидела усмехающегося взрослого парня, сделавшего татуировку, курящего, если верить Саре (а Саре впредь верит), и мечтающего поиметь ее.

Странное яростное возбуждение настигло так внезапно, что ни единой возможности для возобновления дыхания. И эта попытка погладить Фрэнсиса лишь убедила его в собственной правоте. Но все не так!

Ева схватилась рукой за стол и нашла в этом опору. Что творится?.. Все неправильно и истолковано неверно…

— Вот это очень хороший комплект, — заверила девушка-консультант и сунула Саре под нос темно-фиолетовые трусики с бюстгальтером в тон. — Ваш мужчина будет в по-о-олном восторге, — понимающе улыбнулась, видимо, считала себя специалистом не только в плане нижнего белья, но и эротики в целом.

— Да? — неуверенно переспросила Сара, дотрагиваясь подушечками пальцев до рюш.

— Конечно, — закивала девушка и задумчиво повернулась к стенду, чтобы вытащить еще несколько вешалок. — Попробуйте также этот, и вот этот, очень красивые, — протянула еще красный комплект и черный, Саре ничего не оставалось, кроме как двинуться в сторону примерочных кабинок.

Выбрав самую последнюю, зашла, задернула штору и попыталась привести дыхание в порядок. Как же тяжело даются походы по магазинам! Нет, консультанты, конечно, помогают, но всем известно, им лишь бы поднять рейтинги продаж, и не хотелось бы, чтобы за ее счет.

Раздевшись, взялась за алый комплект, практически полностью прозрачный и полностью кружевной. Белье было действительно красивое, сексуальное и приятное телу, но само тело… Сара втянула живот, но это не помогло сделать талию, в фигуре талия просто-напросто напрочь отсутствовала. Грудь бы побольше, ноги поровнее… распрямила плечи, и сделалось стыдно. Кого она обманывает? Ей никогда не быть даже симпатичной.

«Я мог бы относиться к французскому прилежнее, существуй весомый стимул». Фрэнсис словно оказался рядом, словно снова говорил то, что смущало похлеще любых других воспоминаний. Вот он наклоняется, вот серьезно интересуется: «Мисс Минха, в ваших глазах я тоже дитя?»

Нет, Фрэнсис, смотри я на тебя, как на дитя, меня бы в примерочной со всей этой эротической требухой не было бы. Ты уже мужчина, и неужели ради тебя пытаюсь сделать из себя женщину?

— Девушка, вам нужна помощь? — спросила консультант с той стороны шторы.

— Нет, не нужно.

— Примерьте также и это, вдруг подойдет, — в кабинку протянулась рука, зажимающая два пояса для чулок, черный и красный.

Примерила красный, а купила черный. И купила черное нижнее белье, показалось, в нем выглядит лучше, и бежевое с завышенной талией.

В другом магазине приобрела несколько спокойных и строгих платьев, выбрала туфли не на шпильке, но каблук выше, нежели носила до этого. Новые духи цветочного аромата, с помощью консультантов подобрала крема для лица, помаду «освежающую вид» и прочую косметику, которой лишь в теории знала как пользоваться.

Вернувшись домой, поставила пакеты с покупками в центр гостиной и тотчас пожалела, что все это натворила. И зачем она пытается быть Евой? Снова примерила все, что накупила, по очереди, и каждая вещь разочаровала. Все красивое, и все не для нее пошитое.

Утром как обычно вымыла голову, высушила волосы феном, но решила не заплетать. Надела бежевый комплект белья, одно из новых серых платьев, туфли, надушилась, воспользовалась помадой. На этом остановилась, во-первых, времени уже не хватало, а во-вторых, более серьезные перемены бросились бы в глаза ученикам, а быть предметом пересудов не хотелось.

Измениться незаметно, но измениться по-настоящему. И жизнь тем самым изменить, и больше никогда не падать на дно, никогда не слышать от собственного ученика: «Вы пьете? А если пьете, то давайте со мной…»

Давно здесь не были, не тратили впустую времени, не просиживали. Парни любили забиваться в комнату отдыха на больших перерывах, и девчонки любили еще больше, но иногда выпадали моменты, когда комната никого не интересовала. Точнее интересовала, вот только они с Фрэном успевали занять ее быстрее других.

Вот и сейчас Фрэнсис разместился на кофейном столике, закурил, а Крис развалился в кресле, только пиджак не стал снимать, а узел галстука чуть ослабил, не развязал. Появилось ощущение дежавю, казалось, вот-вот дверь откроется, и их застанет вездесущая Минха с искаженным в гневе лицом.

— Больше вы не выкрутитесь! К директору! — завопит, покраснеет от ярости, превратится в гоблина из подземелья.

Фрэнсис затянулся, выдохнул дым через нос и прикрыл глаза, расслабляясь, а Крис дернулся, когда дверь приоткрылась. Вовсе не Минха, и тоже искаженное, но только в испуге лицо, какая-то малявка ойкнула и поспешила ретироваться, завидев их.

— Сегодня не было французского, но ты ведь видел Минха? — спросил Крис, визуально убеждаясь, что дверь закрыта и больше открываться не намерена.

— Ну да, — спокойно ответил Фрэнсис, будто не понимая, к чему ведет вопрос, и после они оба засмеялись. Сильно, громко, по-настоящему, и никто третий присутствующий бы не распознал причины для смеха.

— Зачем ты к Саре? — серьезно поинтересовался Крис, отдышавшись, отделавшись от приступа веселья.

— Зачем я к Саре что? — и вот теперь Фрэн ломал комедию. Приподнял бровь, притворно удивился.

Да брось, чувак…

— Что ты хочешь от нее?

И Фрэнсис пожал плечами, чуть дернул головой, отвернулся и наклонил подбородок, будто рассматривал что-то на полу. Но Кристофера так не обмануть:

— Блин, отвечай, а.

— Да не знаю, плана нет, — поморщился, очевидно, не желая и не собираясь думать об этом и что-то продумывать. А ведь Минха вон как вырядилась, и в свете событий последних дней не для Фрэнсиса ли? Не то чтобы Крис переживал за нее, но не слишком ли это жестоко?..

— Мне… — открыл было рот Кристофер, но дверь, чертова дверь снова распахнулась, возвращая дежавю.

Это всего лишь Джим, а за ним Грэй, прошли в комнату, не побоявшись, как та девчонка, что убежала до этого. Парни кивнули им, тихо приветствуя, и Крис расслабился, осознав потерю возможности для откровенного разговора. Ладно, пофиг, в другой раз.

Через несколько минут вошел Джон, полностью разрушая атмосферу:

— Эта сука, эта чертова старуха влепила непроход, — тяжело вздохнул и плюхнулся на маленький кожаный диван у окна, закинул ногу на ногу. — Чтоб сдохла.

Парни поддержали улыбками, переглянулись меж собой, и Кристофер выдал:

— Она к тебе неравнодушна, подари цветочек, поцелуй…

Издевательский смех, Джон рассвирепел больше, но только на секунду. Тут же ярость в глазах погасла, и он загорелся вновь на эту «чертову старуху»:

— Если она вздумала взгреть мою жопу, ей удалось, но за это я так ее подогрею! Вот посмотрим, что будет в следующем триместре.

— Ты бы оценку в этом исправил… — прошептал Фрэнсис, но его услышал только Крис, услышал и улыбнулся.

Из ученической комнаты для отдыха доносились голоса, в них уловила Фрэнсиса. Должна бы пройти мимо, никоем образом не обратив внимания, но после их последнего разговора… то ошибочное, что осталось между ними, тяготило, и Еве хотелось поскорее все исправить, точнее обрисовать истинную ситуацию, открыть глаза Фрэнсису, в конце концов.

— …что было — то было, — спокойно философствовал Джим Холл, — прошлого не изменить, но… — пауза, для дыхания, — ты извини, Фрэн, ладно? Она сама вешалась, я воспользовался шансом, чисто шансом воспользовался, да.

— Да пошел ты, Джим, — Фрэнсис рассмеялся, затих и с некой горечью засмеялся вновь. — Ты кусок дерьма, она тоже.

— А ты нет? — после некой паузы с вызовом заговорил Джон. — Конечно же, ты-то нет.

— Не нагнетайте, — устало попросил Грэй.

— Ха? — чертыхнулся, — я не нагнетаю.

— Да ладно, все нормально, — Джим пожал плечами как ни в чем не бывало, и, кажется, тема на этом исчерпалась.

Ева видела их всех. Джона, восседающего у окна и широко расставившего ноги, созерцающего потолок, Грэя что-то ищущего на книжных полках, Кристофера, утонувшего в кресле, и Джима, сидящего на столике рядом с Фрэнсисом. Фрэнсиса…

И никто не обратил внимания на нее, стоящую в дверном проеме.

Собралась уже обратиться к Фрэнсису, позвать на несколько минут, но тут он вытащил пачку сигарет из кармана, швырнул на стол, а в руках возникла зажигалка. Медленно закурил, повалил сизый дым, и снова сигарета двинулась ко рту; Еве захотелось раствориться, мгновенно исчезнуть, чтобы переварить увиденное.

Но поздно. Кристофер перевел взгляд с Фрэнсиса в сторону и обнаружил Еву, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Вернул взгляд Фрэнсису, и тот, как-то все поняв, обернулся.

Несколько секунд зрительного контакта, так много говорящего. Она разглядела в нем упрямство, уверенность, посыл, нечто глубокое и намного более значащее, чем обстановка. Однако Фрэнсис произнес более земное и посредственное:

— К директору?

Что? К директору? Ее сын, пасынок, курит, и надо к директору? Несколько растерялась, опустила взгляд, и, поняв, что выглядит глупо, сделала еще более глупый поступок — быстро ушла, ничего не сказав, и замерла в коридоре, оказавшись вне зоны видимости зеленых глаз и его грубых приятелей. И Фрэнсис ничуть не мягче.

Раздался издевательский смех из комнаты, и подступили обидные слезы.

— Ты сама себя резала? — Рей коснулся заживающих полос на ее бедрах и сразу отдернул руку, поняв, что ей неприятно.

Ей правда неприятно, кому вообще нравится, когда тебя трогают после секса? Дайте побыть в одиночестве, обнять себя.

— Нет.

Однако Рей все же ответил взглядом «не ври», и Зои закатила глаза, пофиг. Пофиг. Абсолютно все равно, что этот парень думает, и вообще, какое ему-то дело до нее? Секс был, все закончилось с оргазмом.

Она просто оделась по-быстрому и безо всяческих прощаний спустилась по лестнице. Скорее покинуть его дом и направиться в собственную комнату. Запереться, порыдать.

Рей это не Нил, а Нил не с ней. Она все чаще думает о нем, тот еще козел, конечно же, но если попросит прощения, то она простит. Проблема в том, что не просит. А еще большая проблема, что даже в сторону ее не смотрит. Такое чувство, будто они существовали друг у друга на периферии сознания, потом на короткое время пересеклись и снова ушли в несознанку. Нил ушел, а у нее забыться всё не получается.

Он был груб, поступил как скот, и надо бы с ним поквитаться, но для начала хотелось поговорить. Все выяснить, разъяснить, Зои уверена, что поймет причины и разгребет следствия. Но Нил игнорирует, и что делать?

— И зачем ты мне звонишь? — Нил словно не доволен, словно ему действительно в тягость ее звонок. Почему же тогда не сбросил?

— Надо поговорить с тобой.

— Я повторюсь: зачем? — хмыкает, где-то там, где шляется после школы, — Зои?

Она пнула удачно попавшийся камень по дороге и поняла, что вместо Нила надо было звонить в такси. Поскорей бы запереться в комнате, со спокойной душой разреветься.

— Зои, ты так и не рассказала брату о том, что я с тобой сделал? — интересуется с некоторым воодушевлением, и с ним же продолжает: — Не очень-то и умно, он ведь может тебя защитить, хотя бы постараться.

— Защитить? От тебя? — ей представляется, как брат надевает боксерские перчатки, ударяет ими друг о дружку, выказывая готовность к бою, смешно. — Мне это не нужно.

— А что тебе нужно?

— Поговорить с тобой, — глупо, разве не с этого она начала?

— Хорошо, в пятницу, после занятий. Встретимся у моей машины, — слишком легко соглашается Нил. — А Фрэну ты бы все-таки рассказала, поплакалась.

— Ты правда думаешь, что ему не наплевать на меня? — Зои смеется, стараясь не замечать в этом трагедии. — Я считала, ты умнее.

— Ты проверь, может ему не наплевать на меня, — и, сказав эту странную фразу, Нил обрывает разговор, без всяких «пока» и «до встречи», ну и ладно. Черт с ним. Только вот что это значило, про не наплевать на него? У них с Фрэнсисом что-то происходит?

Домой Зои вернулась на такси. Отца еще нет дома и Фрэна не видно, только Ева сидит на диване и читает листок бумаги, похожий на письмо, но конверта рядом не валяется. Заметив Зои, та убрала «письмо» и будто замерла в ожидании чего-то, нагоняя напряжение.

— Привет, — Зои попыталась разрядить атмосферу, — Фрэнсис у себя?

— Нет, он еще не вернулся.

— А, ясно, — и сразу направилась в свою комнату. Закрылась.

«Это конец…», — полилось из колонок, хотя она даже не выбирала музыку, песня пошла волной, и такой же волной Зои обрушилась на кровать. Цунами, накрыло бы еще цунами, и можно умереть, ведь это конец.

Слезы хлынули даже не рекой, целым морем, успевай только ладонями вытирать, и сопли забили нос, вот теперь и дышать нечем, разве что рот открывать, как рыбе. «А я и есть рыба». Новый прилив жалости к себе, возвращающаяся боль в ногах, будто Нил еще раз порезал, заново, в голове все повторяется заново, и Фрэнсиса нет, даже отца нет. Одна тупая, бесполезная, чужая Ева.

Истерика быстро проходит, когда слышится хлопок двери напротив. Фрэнсис вернулся, и, вытерев лицо салфетками, но никак не убрав красноту, раздражение глаз, и не заботясь о том, что Ева, если увидит, все поймет, Зои вышла в коридор.

Постучать несколько громких раз или тихих? Уже заносит кулак, но в последний момент Зои передумывает. Останавливается, прикладывается лбом к дереву его двери и медленно оседает.

Да, она знает его ответ, знает, насколько ему все равно, тем более, судя по всему, у Фрэнсиса не лучший период в жизни. Похоже, у него тоже что-то не в порядке, и кто она такая, чтобы лишним нагружать?

Нил это ее проблема. Нил это, кажется, тот, с кем она хочет быть, жить и целоваться каждый вечер. Нил это самая большая проблема, и она должна решить ее сама. Помощи ждать неоткуда.

Фрэнсис сидит на столе, вытаскивает из кармана сигареты, зажигалку, и вновь перед глазами парит сизый дым… Фрэнсис курит, это не обман зрения, не иллюзия, никакой не мираж. Фрэнсис курит и всегда курил, нагло в стенах школы. Вот оборачивается, и этот его туманный многозначительный взгляд…

— К директору?

И затем смех, смех везде, смех рядом, смех окружает и оглушает. Ева зажимает уши, и все начинается заново: Фрэнсис сидит на столе, вытаскивает сигареты, зажигалку, сизый дым…

Она вернула ему блокнот, но, конечно же, вырвала тот роковой исписанный левой рукой лист. Исписанный, прожженный несколькими неотвратимыми фразами, выжегший что-то и в ней.

«Ты обманываешься, полагая, что не можешь без меня по причине вымышленной материнской любви. Опомнись, признайся, что просто хочешь меня сама».

Как бесстыдно, зачем она только перечитывает, зачем она сохранила эту страницу из блокнота, надо было выбросить на городской свалке, чтобы никто и никогда не нашел след этого стыда и срама. Но строчки все бежали как на бумаге, так и в сознании, необратимо, немыслимо…

«…Тебя тянет ко мне, влечет, даже я начинаю чувствовать это. Тепло твоих бедер, я вижу зажим, держащий чулок, сквозь тонкую ткань натянувшейся юбки...»

Прикрыть глаза, сделать вид, что этого не было, всего на одну минуту, и снова читать, снова, опять:

«…Ты явно соблазняешь меня, ощущаю твое желание как собственное...»

Закрывается входная дверь, копошение в прихожей, и в свет гостиной выходит Зои, бледная, несчастная по-обычному. Движимая страхом, будто застали за преступным, Ева сминает листок в руках и не знает, что сказать, как оправдаться.

— Привет, Фрэнсис у себя? — Зои словно и не заметила ничего предосудительного и повела себя беспристрастно, Ева постаралась ответить так же:

— Нет, он еще не вернулся.

— А, ясно.

Она ушла, так и не обнаружив «правонарушения» Евы, которая не рискнула перечитывать строчки еще и еще. И так все отпечаталось в коре головного мозга, все написалось кровью и проникло глубоко в сердце. А что в глубине Фрэнсиса? Неужели любовь к ней? Иначе почему он не сдается? Почему тревожит, приводит ее в смятение? Потому что чувства не дают покоя и ему?

На краткий миг ей становится жалко мальчика. Росший без матери, не познавший любви женщины, такой неопытный в этом мире, не понявший, как жить. Он просто не знает, что делать можно, а что нельзя, ему неведомы правила взрослых, да ведь он и сам сущий ребенок до сих пор. Но вот он сидит на столе, достает сигареты и зажигалку, закуривает, оборачивается и насмехается. Маленький мальчик превращается в наглого юношу, знающего правила и не намеревающегося им следовать. Пишущего нахальные строчки, делающего что вздумается и не видящего в этом ничего дурного. Момент — и снова юноша становится маленьким мальчишкой... и так про кругу, и так бесконечно.

Фрэнсис возвращается домой после восьми вечера, на нем все еще школьная форма, пиджак расстегнут, рукава подвернуты, закатаны вместе с рукавами рубашки, галстука нет. Небрежность и удобство, и никакого покоя. Школьная сумка падает возле ножки стола, сам он садится в кресло и смотрит, не собираясь что-либо говорить. В ушах Евы раздается его издевательский смех. Давай же, Фрэнсис, закури.

Но он не закуривает, оставляет между ними полное бездействие, нервируя Еву, которая, не выдержав, закидывает ногу на ногу и заговаривает:

— Я прошу тебя больше никогда и ничего для меня не писать.

— Да? Но вас же не это волнует, — усмехается, опускает взгляд, и бедра Евы опаляет огнем, кусачим пламенем. — Отец все еще не вернулся, вы чувствуете себя одиноко, да?

Еще меньше, чем будоражащих писем, хотелось, чтобы он влезал в ее отношения с Уильямом. Не хватало, чтобы он и их портил.

— Фрэнсис… пожалуйста, больше никаких посланий.

— Но вас же не это волнует, — повторяет и наклоняется вперед, соединяет вместе руки, переплетает пальцы, — или это?

Ева буквально убегает от него, прячется за дверью их с Уильямом спальни и разве что не запирается, веря в некое целомудрие пасынка. И доверие оправдывается: слышит, как он закрывает дверь своей комнаты, не собираясь беспокоить ее сильнее, и так достаточно сказал на сегодня. Достаточно взволновал, и в некоторой степени испуга, самой легкой, Ева набирает номер Уильяма, чтобы поинтересоваться, когда же он вернется домой. Когда построит вокруг Евы крепость и станет в ней охраняющим драконом.

Долгие гудки, долгие и печальные, как плохая, сырая погода. Ева все звонит, но Уильям так и не поднимает трубку.

Одной прохладно спать, и причина кроется вовсе не в невесомой ночной сорочке. Даже не в том, что одеяло слабо удерживает тепло, просто этого самого тепла недостаточно. В постели должно быть два человека, два любящих, родных по духу человека, особенно когда время уходит за полночь. Ближе к часу ночи Уильям наконец возвращается, тихо открывает дверь, Ева слышит, как он снимает и отбрасывает пиджак, развязывает узел галстука и прокрадывается в ванную. После с ментоловым ароматом изо рта доносится шепот:

— Прости, это были очень долгие переговоры.

А позвонить, предупредить? Хотя бы сообщение написать, неужели так сложно?

Он обнимает, а теплее не становится, более того, пробегает мороз по спине, какое-то нехорошее чувство. И когда Уильям отстраняется, оставив объятие лишь минутным, нехорошее чувство оставляет Еву. А мысли нет.

"Любовь ли это, — задается вопросом, — любовь ли?" Что он может делать ради меня и что делает? Почему даже не догадался предупредить, что задержится? Потому что совсем не думал обо мне?

Уильям еще спал, а Ева уже прихорашивалась для нового рабочего дня. Приняла душ, вымыла голову, макияж, укладка, бежевый костюм с приталенным пиджаком, зауженной юбкой. Шпильки, блузка с кокетливым бантом у шеи… Теперь можно и позавтракать, а после в специально выделенной машине, с водителем и Зои, приехать в школу и, проходя мимо, подметить, что Фрэнсис паркуется.

— Доброе утро, — Зои приветствовала, но так и не посмотрела в ее сторону, Фрэнсис же наоборот, взглянул, осмотрел с ног до головы беглым взглядом, но смолчал.

Зои вышла в пижаме, депрессивно розово-серой с разбитыми сердцами и размашисто написанными фразами «да, пошел ты!», поставила пятку на край стула, почесала лодыжку. В другой руке зажала ложку, которой медленно-медленно она помешивала хлопья в глубокой тарелке. Черные не расчесанные космы так и норовили угодить в пищу, но Зои ничего не замечала, глаза прикованы к экрану телефона, лежащего у тарелки.

— Доброе утро, — тихо ответила Ева.

— Вы прекрасно выглядите, — Фрэнсис сделал комплимент и снова обжег ее вниманием, а она его.

Он все еще в тонких штанах для сна на завязках и босиком. Перед ним также хлопья, и он наливает себе готового яблочного сока, не имея времени сделать любимый свежевыжатый.

— Спасибо, — отдала благодарность будничному комплименту и отвернулась от них двоих. Надо заняться своим завтраком и оставить порцию для Уильяма. Как насчет омлета, тостов и поджаренного бекона? Успела лишь яйца взять из холодильника, как появился Уильям в махровом белом халате, потянулся, пробурчал про утро доброе и сел к детям за стол в ожидании, когда же Ева приготовит. И Ева начала готовить, и услышала:

— Фрэнсис, отдай ключи, — потребовал Уильям все еще сонным голосом.

— Что?

— Ключи, Фрэнсис, ты больше не будешь кататься на своей машине, — повторил Уильям и зевнул, — я жду, Фрэнсис.

— Ну, класс, — сыронизировал под смех сестры, — могу я хотя бы знать почему?

— Потому что на твоей машине ездить опасно для жизни.

— Нифига не опасно! — психанул Фрэнсис, — я нормально ездил.

— Опасно для жизни других людей, — Уильям сделал причину весомей. — Ключи, Фрэн.

— Лови, — раздался лязг, и Фрэнсис дико недоволен: — Как я в школу буду добираться, а? Мне новая тачка нужна.

— Новая тачка? — удивился, прыснул со смеху. — Чтобы ты снова влез в разборки?

— При чем тут машина и разборки? — удивился Фрэнсис и снова психанул: — Это вообще не из-за моей тачки вышло!

— Тема закрыта, — отрезал, и добавил как факт: — отвозить в школу будет Ральф и забирать тоже.

— Супер. Заебись.

— Да, — кивнул Уильям, — по крайней мере, после школы ты будешь попадать домой, а не пропадать черте где.

— Будто ты сам не пропадаешь.

Завтрак не задался. Уильям и Фрэнсис молчали до самого окончания, Зои улыбалась, специально выбешивая брата, но тоже сохраняла тишину.

Ева поцеловала Уильяма в щеку на прощание и вместе с Зои и Фрэнсисом спустилась в лифте, с ними же села в машину с ожидающим водителем Ральфом. Тот, в отличие от всех них, пребывал в прекрасном настроении и даже подпевал радио. Фрэнсиса, сидящего рядом с Ральфом, это должно быть раздражало больше всего, но в середине пути он обратился к Еве, голосом весьма равнодушным, спокойным:

— С новостями про тачку и отбиранием ключей совсем забыл сказать, что утром проверил почтовый ящик, — и затем вытащил из школьной сумки письмо и протянул ей, — это вам.

Чистое, белое, ни адреса назначения, ни имени отправителя, ничего, и так как рядом сидела Зои, письмо пришлось сразу же спрятать в сумочку. Рискованно. Только вчера Ева просила его ничего ей не писать, и вот будто на зло послание преподнес, да еще и сделал это в тот момент, когда отказаться не может, при свидетелях. Лишь бы другие не заподозрили чего, не влезли в их историю, не замарались.

Ладно, письмо можно и потом выкинуть, она надеялась, что Фрэнсис это понимает.

— О, вам уже и письма на наш адрес приходят, — усмехнулась Зои и посмотрела в окно.

— Конечно, она же наша любимая мамочка, — и Фрэнсис произнес это настолько издевательски, язвительно, что засмеялись оба, и только Ральф перестал подпевать радио.

Уильям закурил, выкинул зажигалку и практически полную пачку сигарет в близстоящую урну. Сильно затянулся и бросил взгляд на небоскреб, протыкающий своей макушкой небо — и невозможно высчитать, где же тут его тридцать третий этаж. Дома дети и примерная жена Ева, а он тут, курит у главного входа, дымит от собственной нервозности, притупляет дурманом чувство вины и стыда за себя.

Сегодня он был так близок к измене. Не к чужому рту на члене, не к минету от студентки колледжа-тире-проститутки, а к самой настоящей измене, к реальному проникновению. И это все вина Фрэнсиса. Да, по сути, здесь не только Уильям виноват, даже не столько он, сколько Фрэнсис, который привел домой ту девчонку, соблазнительную, молоденькую, прилипчивую и такую очаровательную малышку. Это настолько взбудоражило Уильяма, что места себе не найти с тех пор.

А еще это вина Фила, его коллеги-друга, такого же адвоката, хотя не совсем такого же: и рангом пониже, и хваткой послабее, да и без заморочек в голове. Да, может, Фил не так умен, но разве не от хорошо развитых мозгов все проблемы? Вот и Фил живет без напряга, без всяких дум, давно и плотно и женат, погряз в быту и детях, но это никак не мешает ему развлекаться на стороне и ничего при этом не чувствовать, кроме истинного удовольствия. Уильям и сам забывчив в наслаждении, но какая же дыра пробивается в груди после, какая грязная брезгливость к себе, ярчайшая ненависть.

А сегодня... именно Фил начал заигрывать с теми девушками за столиком у окна, с двумя роковыми красотками, вычерчивающими губы красным и уж точно не невинно хлопающими глазками, томно глядя на них и на преподнесенную бутылку шампанского «комплимент, от двух заинтересованных мужчин». Заинтересованных и женатых, но да ладно, они будто их колец на безымянных не увидели. Все заметили, переглянулись, пригласили за свой стол и понеслось… шутки, улыбки, кокетство с их стороны, Уильям очнулся, только когда тонкая чужая рука похлопала его по бедру, подбадривая, склоняя вечер в ожидаемую сторону.

Опустошил залпом стакан виски, ушел в уборную, где плеснул в лицо холодной, пробирающей воды. "Очнись, покайся! Не делай ошибку!" — прокрутил в голове несколько раз, стараясь сделать фразы спасительными, помогло. Ровно до момента возвращения, очень помогло. Хотел попрощаться, а сам сел и продолжил блядский ужин, выбирая между блондинкой и шатенкой. Блондинка явно крашенная, а у шатенки слишком большой рот, что, собственно, неплохо для определенного действа. Смеха стало больше, Фил рассказывал про неудачного любовника одной замужней дамы, свое прошлогоднее провалившееся дело, не видя ничего дурного в том, чтобы посмеяться над собой. Дамы, кажется, понимали специфику адвокатского юмора, даже задавали наводящие вопросы и хохотали как накурившиеся. Блондинка сидела к Уильяму ближе и в какое-то мгновение стала еще ближе, когда хохоча завалилась на его плечо, после чего еще несколько раз повторяла трюк, однако на время несколько более продолжительное. Это нервировало, обескураживало, опаляло жаром, и хотелось только сильнее, теснее… Снова сбежал в уборную, чтобы остудиться, вспомнить о Еве и заставить себя поехать домой, но стоило включить холодную воду, как услышал ее голос:

— Тебе бы расслабиться, — блондинка надула губки и медленно, словно охотящаяся представительница кошачьих, направилась к нему.

Уильям разве что и успел развернуться, чтобы она не повисла у него на спине, а она взяла и повисла на груди. Жарко зашептала:

— Я очень хочу помочь такому солидному мужчине, Уильям…

Стало душно, аромат цитрусовых духов одурманил, он положил руку на ее талию и насладился хрупкостью молодой девушки с таким же хрупким именем "Дженни". Боже, зачем он только вспомнил имя этой куколки. Дженни.

Они трогали друг друга, ласкались, в какой-то миг Дженни села на бортик раковины, раздвинула ноги, притянула Уильяма за руки как за канаты. И он повелся.

Рядом с ней было здорово, словно снова юн, безбашенен, и это совершенно нормально — заниматься сексом в туалете в первый же час знакомства.

Может, не зайди тогда уборщик, Уильяма так ничего бы и не отрезвило. Дженни захохотала, Уильям стер ее сладкую помаду, размазавшуюся по его губам. Все прекратилось, Уильям понял, что может уйти, уйти домой. И сделал это. Вот только Дженни отпустила его лишь после обмена номерами телефонов. Обменялись, но Уильям искренне не собирался когда-либо ей звонить.

Он не сделал этого все же. Не изменил, только почему же остановился у подъезда? Почему так тяжело подняться в квартиру, тяжело на сердце, тяжело в ногах.

Почему так хочется курить?

Сара Минха раздала распечатанные тексты каждому, правильнее сказать, тексты-тесты, потому что в каждом предложении на французском был пропущен тот или иной грамматический элемент. По ее заданию все по очереди должны будут зачитывать фразу и отвечать в устной форме.

Кристофер попытался вычислить, какое по счету предложение достанется ему, и спокойно решить, но сучка Минха приступила к расспросу вразброс:

— Тайлер, прошу.

Тайлер, застигнутый врасплох, забубнил под нос горячую смесь скомканного французского и растерянности, а Кристофер успел переглянуться с Фрэнсисом. Тому тоже это все явно не нравится: новая система обучения, новый аромат духов Минха, сама такая новая-старая Минха…

— Неправильно, non, non… incorrectement, — прокомментировала и приступила к выбору новой жертвы языка: — мистер Вульф.

Кристофер знал, где-то там в глубине сердца чувствовал, что долго справляться с искушением училка не сможет и перейдет к своему десерту.

— Я тоже хочу, чтобы вы звали меня по имени, — Фрэнсис откинулся на спинку стула, ощущая себя свободным, и пояснил: — как Тайлера.

— Мистер Вульф, зачитываем предложение, — проигнорировала, будто действительно не услышала, но цепким взглядом Крис уловил, как нога в щиколотке подломилась, не привычная двигаться на более тонком, неустойчивом каблуке.

— Бесполезно, — друг пожал плечами и отодвинул лист с текстом на угол стола, — ничего не смыслю в этом.

Ээ-э? Что за шутки, которые Кристофер не понимает? Фрэн, конечно, никогда иностранным языкам должного внимания не уделял, но до этого неплохо справлялся, а теперь наотрез даже пробовать отказывается.

— Мистер Вульф, читайте, я вас поправлю, — Минха сдержано попросила еще раз, вероятно, также не понимая и не принимая причины этой перемены во Фрэнсисе. И ведь уже второе занятие он ведет себя так, будто ничего в предмете не смыслит, и вообще новичок, попавший в продвинутую группу по ошибке, который стесняется и сказать об этом, и заниматься. — Вы вынуждаете меня оставить вас после занятия.

И Фрэнсис покорно кивает, неясно только, изначально этого добивался, или ему просто наплевать? Ладно, будет еще время спросить. И время настает, конец французского, все торопятся свалить, и Кристофер в хорошем темпе тоже запихивает ручку и тетрадь в сумку, и оглядывается на Фрэнсиса, который лениво спрашивает, все еще сидя за столом:

— Подождешь?

Вот так Кристофер и оказывается у закрытой двери кабинета, полный ожидания и интереса, любопытство прямо-таки разрывает, о чем говорят Минха и Фрэнсис, и к чему вообще Фрэнсис это творит? В разгоревшейся заинтересованности Кристофер, не стесняясь проходящих мимо учеников и учителей, попытался приложиться ухом к щели между косяком и самой дверью, но слов не разобрать. Тогда он нагнулся, все также совершенно не робея, и заглянул в замочную скважину. Итак, по прошествии пяти минут полностью приватного разговора, Сара сидит за преподавательским столом, а Фрэнсис стоит перед ней, опираясь рукой на край ее стола.

Кристофер тяжело вздохнул, выпрямился, и теперь уже ухом приложился к скважине, к источнику слышимости, пытаясь вникнуть в происходящее там:

— …хорошо, тогда в четверг и приступим, — последнее от Сары Минха, и затем дверь открылась, не резко, но Кристофера все равно приложило.

— Ну, и что там вышло? — потер висок, и Фрэнсис усмехнулся:

— Она согласилась заниматься со мной дополнительно, без всяких оплат и звонков моему отцу, даже от директора, кажется, укроется.

— Серьезно? — брови Кристофера поднялись, и он даже забыл про доставшийся удар. — С чего это ей соглашаться на внеплановую работу?

— Да это ее мечта, Крис, — усмехнулся Фрэнсис и направился к лифтам.

— Ну и мечта, — теперь усмехнулся и Кристофер, старательно пытаясь уложить информацию в голове, и осенило ироничное: — Может, она думает, что ты запал на нее, раз она якобы похорошела? — вопрос вызвал смех у него самого, да и у Фрэнсиса. — А может, ты запал на нее, раз она якобы похорошела?

Фрэнсис засмеялся громче, Крис же перестал вовсе. Почему-то второй вопрос вышел не таким забавным, учитывая, что Фрэнсис способен полюбить преподавателя…

— Не говори ерунды, — друг отмахнулся и обернулся, наклонился, чтобы прошептать тайное: — Я все делаю ради Евы, только ради Евы.

— И что ты сделал ради нее на этот раз?

Крис хотел услышать, к чему ведет эта странность, затеянная с Сарой, но Фрэнсис излюбленным способом уклонился от ответа:

— Конечно же, я написал письмо.

— И что же в письме? — поинтересовался и снова услышал шепот в ухо:

— Четыре всадника Апокалипсиса.

Юмор? Юмор или не юмор, Крис напрягся, вспоминая про этих всадников, про их коней. Там вроде голод, смерть и еще кто-то, что-то…

— А? Блин, я ничего не помню про это.

— Ну-у-у, — протянул Фрэнсис загадочно, но не стал тянуть с пояснением: — Завоеватель, Чума, Голод и Смерть, и они все несут Откровения.

Откровения? Четыре вестника? Все это плохо укладывается в разум, и Крис хотел было сказать, что Фрэнсис творит слишком заумные вещи, слишком сложные. Ведь вопрос в чем? Трахнуть ее, поиметь, полюбиться, блин, а если она не хочет, если она за его папаней уже замужем, то все, тю-тю, оставить, переключиться, забыться с другой, другими. Любовь — это ерундень, которую усложнять и переоценивать не стоит.

— Только в моем случае первой пойдет смерть, — очередная усмешка, нажал кнопку вызова лифта, — потом остальное, и в финале вот он я на белом коне.

— Типа Завоеватель? — смекнул Крис.

— Типа… ведь мы должны завоевывать женщин.

Ева впервые наблюдала такое, ее подруга, ее милая, неизменная Сара вдруг слегка, но все же изменилась. Луна затмила солнце, вода вышла из берегов в полнолуние, Сара вытащила пудреницу ради маленького зеркала и медленно, аккуратно наносила бледновато-коричневую помаду. Непрофессионально, неидеально, не легкой рукой, но наносила.

Ева взглянула вниз, заметила, что колготки стали прозрачнее, юбка поднялась до колена, и на ресницах подруги зачернела тушь. Гусеница становится бабочкой, — эта мысль заставила улыбнуться и сказать:

— Ты в последнее время стала очень хорошо выглядеть, — разлила чай по двум чашкам и подняла одну, чтобы сделать глоток.

— Спасибо, — Сара обрадовалась комплименту, ничуть не скрывая, — наверное, чтобы жизнь привести в порядок, нужно привести в порядок себя в первую очередь.

— Да, в этом истина, — кивнула Ева и сделала еще глоток, а после приступила к новостям, давно с ней не разделяла: — Уильям всерьез занялся выбором машины для меня, он так обеспокоен безопасностью моделей…

Саре не интересно. В другой раз Ева бы этого не приметила и непременно продолжила бы щебетать как ни в чем не бывало, но сейчас она настолько внимательна к подруге, что не разглядеть в ней равнодушие невозможно. Сара о чем-то думает, в каких-то облаках витает, эта отстраненность, ранее не присущая ей. Еве даже подумалось, что, быть может, подруга влюбилась, встретила достойного мужчину.

— А у тебя как дела? — перевела тему и поставила чашку на стол, чтобы подняться. — Знаешь, тебе больше пойдет, если ты станешь закалывать волосы назад.

Ева встала позади нее, убрала ее локоны подальше от лица и попыталась вспомнить, взяла ли она с собой маленькую строгую заколку. Вроде нет, но, может, если поискать в сумочке, то что-нибудь другое подходящее найдется.

— Хм, если это говоришь ты, то верю и так делать буду, — Сара удовлетворенно провела по волосам и вновь посмотрела в зеркало. Ей правда понравилась идея. — Дела, м-м-м, да все по-старому.

Ева открыла сумочку, методично начала проверять один внутренний карман за другим, попутно слушая подругу:

— Пришлось вызывать отца Стрекояти из-за неуспеваемости… вызывать, потому что ни на первую просьбу, ни на третью, он так и не явился... видимо, работа важнее сына, его неуспеваемости, а ведь мог бы призадуматься о том, как после этого передавать Бену свои дела...

Вот, нашла. Не то, что хотела, но сойдет, небольшая, плоская, темно-коричневая, не самая любимая заколка Евы. Вытаскивая, увидела, что заколку обвил ажурный, мастером искусно переплетенный золотой браслет, вложенный подарок с третьим букетом цветов от тайного поклонника. После раскрытия правды, после знания, что это был Фрэнсис, Ева свято и благочестиво отказалось его носить, носить на руке, но в сумочке-то можно? Да и то ли правда забыла о нем, то ли создала вид забывчивости, чтобы не решать, что делать с этим. Такая занятость в последние дни, некогда о браслете и думать.

— Купила домой новое постельное белье…

— В общем, все как всегда, — Ева рассмеялась, снова встала позади Сары и занялась заботливым, скрупулезным размещением заколки на жидких, тонких волосах. — Ничего сумасшедшего.

И, кто знает, что нашло на Сару, что подействовало. Может, это замечание про «ничего сумасшедшего», может, что иное дало толчок. Возможно, Сара не захотела иметь никаких тайн от подруги, как та имеет от нее, или решила похвастаться, или наоборот, поняла, что в этом ничего особенного нет, кто знает, но следующее, что произнесла Сара, обездвижило Еву:

— Да, Фрэнсис, мы договорились с ним насчет дополнительных занятий, несколько раз в неделю, — и рассмеялась для себя самой, — но не волнуйся, денег я брать не буду.

— А-ах, — наконец Ева выдала хоть какую-то реакцию, руки ее ослабли, заколка нелепо повисла на волосах подруги, — у него совсем стало плохо с французским?

— Он говорит, что да, — беззаботно пожала плечами, все еще не видя никого, кроме себя, не чувствуя. — Наверное, все это время чем-то не тем занимался.

Чем-то не тем занимался… есть ли в этом намек? Или Ева стала слишком подозрительна от всей этой тайны между ней и Фрэнсисом. А что между Сарой и Фрэнсисом? Что если там что-то есть? Нет, нет, не может быть, но с чего это такая перемена в ней? С чего эта юбка, эти туфли, с чего косметика, и почему она стала пользоваться духами? Почему прихорашивается? Для кого? Для чего?

Сара смеялась, Ева же в душе от чего-то не то чтобы плакала, но опечалилась, какая-то потаенная струна была затронута, завыла. Будто рану сковырнули, нечто болезненное зацепили, тем самым обессилили, обездвижили, мир замер и тут же завертелся головокружением. Ева чудом нашла стул, чтобы присесть.

— Ох, мне пора, еще к Келлеру забежать узнать про окончательно принятое решение о Стрекояти, и в библиотеку книгу занести, — со странной радостью вскочила Сара, непонятно зачем объясняя: — брала для чтения на выходные, но так и не открыла, — и с этим якобы досадным сведением Сара удалилась, до последнего не замечая, или не желая замечать поникшую Еву.

Это был момент, он случился, произошел, настал. Ева вытащила сложенное письмо Фрэнсиса, то самое, что тот передал утром в машине, которое твердо вознамерилась выбросить подальше от своей жизни, а сейчас вскрывала.

«В последнее время все неважно», — Фрэнсис из прошлого, недалекого прошлого заговорил с ней, — «Я не грешу на гнилой мир и больше не кидаюсь громкими заявлениями в сторону искусства, которое, к слову, для меня совсем умерло».

Наверное, он писал это перед сном, после вечернего душа, сидя за столом, в свете настольной лампы. Он держал ручку в левой руке, склонился над бумагой, Ева так четко видела его, будто это происходило сейчас перед ней, а не вчера и без нее.

«Я хочу, чтоб и вы уже начали чувствовать, как ваш послесвадебный мирок погибает. Хочу, чтобы с мучительностью и тоской вы наблюдали, как отец меняется, преображается в существо развязное, грубое, холодное…»

Спокойные и беспощадные строчки лились реками, отравленную воду которых невозможно пить. Настолько бессердечным Фрэнсис предстал перед ней, что мир если и не погиб, то пошатнулся.

Ева закрывала кабинет дрожащими руками, будучи сама не своей, и ключи упали на пол, пришлось подбирать. А письмо все продолжалось, заученное с первого же прочтения:

«Вы ведь уже заметили, он не тот, за кого себя выдал. Он пренебрежителен, самовлюблен, испорчен.»

Прямо по коридору, на ногах, охваченных волнением, с тревожностью на сердце, обернуться так, словно кто-то следит, и десять раз нажать на кнопку вызова лифта, раздумывая, не воспользоваться ли лестницей. Заманчиво и, возможно, быстрее. Уйти подальше, скрыться ото всех, поплакать немного, вытереть слезы и возродиться прежней, уверенной в себе Евой.

«Он не оказывает вам и половину того внимания, что вы заслужили, для чего вы были рождены. А ведь вы рождены для любви, Ева…»

— Фрэн! — чужой оклик, и судорожно Ева начала выискивать в толпах учеников в коридоре его. — Эй, Фрэн!

Кричавший Байронс замахал рукой, и у противоположной стены, у шкафчиков она заметила Фрэнсиса, улыбнувшегося Байронсу, наблюдающего, как тот к нему и Крису пробирается.

«Хочу, чтобы вы прочувствовали скорбь по его утрате, траур и наставшее одиночество, голод покинутости, отчаяние».

— Фрэнсис, — словно не учительница больше, никакой не преподаватель. Пробралась к нему быстрее, благо ученики расступились, по крайней мере, они еще помнили, кто она, кем является. Весьма фривольно Ева схватила его за локоть. — Нам нужно поговорить.

«И с этим же отчаянием я хочу, чтобы вы боролись, с томлением, с сожалением обо мне».

Она сделала вид, что не заметила удивление Кристофера, не уделила этому и сотой доли внимания оттого, что все равно. Но заметила удивление Фрэнсиса, и ничего больше не сказала, чтобы оправдаться.

Они вышли из школы, встали у лестницы, у перил. Он ничего не произнес до сих пор, и, кажется, правда не понял, в чем дело, просто молчаливо ждал, приготовился слушать. Проблема в том, что Ева имела слишком многое, чтобы рассказать, поведать, научить. И все слишком личное, слишком болезненное, потому и сумбурное.

У мальчика комплекс. Ева видит это, элементарно, комплекс сына, выросшего без матери, нуждающегося в опеке, в материнской любви и участии старшей опытной женщины. О чем думал Уильям, воспитывая его? Как не мог избежать этого, заполнить пробел? Злость на беспечность мужа. Такого пренебрежительного, самовлюбленного…

А Фрэнсис, Фрэнсис в поиске любви зашел слишком далеко, и неужели теперь видит нечто в Саре? Но это испортит и жизнь Сары, и жизнь его самого. Ему нужна девушка, ровесница, заботливая, смешная, теплая, и тогда все поправится, все обязательно встанет на свои места, наладится и зацветет. Только не Сара, нет, нет, это ошибка, Фрэнсис же должен понять, что ни сама Ева, ни одна из ее подруг ему не пара.

Подул холодный осенний ветер.

«Сокрушение. Я так хочу, чтобы вы нашли утешение в моих руках», — этим закончилось письмо, и это заставило Еву затрепетать.

— Фрэнсис, — и слов больше не нашлось, Ева буквально бросилась на него с объятиями, не страстными, но сердечными, крепкими и искренними. И ей стало очень хорошо, от того, что Фрэнсис обнял в ответ. Нежно, чутко, за талию.

И жаль только Ева не почувствовала, что это лишь притворно сострадательно.

Фрэнсис понимал — это еще не победа. Осознавал, что путь к цели предстоит не менее долгий, чем уже пройденный, и в несколько раз труднее, чем преодоленный. Какой же огромной чашей, чаном с зельем терпения надо запастись. Да, Фрэнсис понимал, и в тоже время смог насладиться происходящим в полной мере.

Ева положила голову на его плечо, уткнулась лицом в ворот его школьной рубашки и находила в этом утешение. Успокаивала себя типичным для женщины образом, и Фрэнсис даже оттаивал, поддаваясь чарующему, едва уловимому аромату, исходящему от ее волос.

Хотелось поцеловать ее в макушку, погладить, прошептать, что с ним она может ничего не бояться, что он исправит все, что она натворила. Он загладит, забудет ошибки, возьмет все на себя, лишь бы она к нему каждый день так прижималась.

Фрэнсис чувствовал нежность, скопившуюся на кончиках его пальцев, и еще не полностью мог поверить, что способен на такое. Ни для кого больше, только для нее, только с ней. Прикрыл глаза на секунду, на эту же секунду чуть сильнее прижал Еву к себе, прочувствовав всем телом ее существование, и отрекся от этого, расслабил руки, сделал шаг назад. Вернул самообладание, когда Ева еще не опомнилась:

— С вами все хорошо? Вы странно себя ведете.

Захлопала ресницами, опустила несколько стыдливый взгляд, приложила руку ко лбу, остужая. Да, совсем не опомнилась, растерялась, бедняжка.

— Фрэнсис, я так хочу, чтобы у тебя все сложилось, чтобы твоя жизнь прошла без дурных поступков, без глупых ошибок.

Забавно. Фрэнсис усмехнулся, задрал голову в печальное небо и посмеялся:

— Вы так и не поняли, что мать мне не нужна, да? — и после, зная, что слушать нечего, что Ева выльет лишь поток переживаний, скрытый за материнскими мотивами, он направился к парадным дверям школы.

Знал, что останься с ней — пришлось бы выслушать проповедь, очередную попытку наставления на «верный» путь и более ничего. Ева так нифига и не поняла, а если и поняла, то спряталась и спрятала осознанное.

Ладно, будем ждать, может, после Рождества… на этом Фрэнсису пришлось обернуться, потому что Ева удержала его, не давая уйти. Она схватила за предплечье, резко, цепко и сильно.

— Мисс Лоос, мы прямо перед школой, — напомнил ей Фрэнсис, несколько переживая не за себя, а за ее репутацию.

— Не делай ошибок, прошу, — взмолилась Ева, пропустив предостережение.

И зря. Трэйна наблюдала поодаль, остановилась от неожиданности, когда приметила двоих обнимающихся у школы. Это было так внезапно, удивительно разглядеть Фрэнсиса и мисс Лоос, ученика и учительницу… потом продолжил свой путь, сделав несколько шагов, понимая, что они еще и мачеха с пасынком. В этом-то ничерта необычного? Ставшие родными люди могут обниматься и всячески выражать чувства.

Но после Трэйна остановилась вновь, увидев, как Фрэнсис уходит, а мисс Лоос не дает, а потом сердце вообще в асфальт упало, когда заметила… нет, нет, ей явно померещилось…

Фрэнсис улыбнулся такой детской наивности взрослой женщины, и, забыв про собственные предосторожности, протянул к ней руку. Коснулся кончиками пальцев теплой, мягкой щеки такой ранимой Евы и наконец смог уйти от нее.

— Как у них дела в школе? — поинтересовался Уильям, лишь бы не молчать, и так тягостно. Обещал быть дома к ужину, вернулся ближе к десяти, в этот раз, правда, задержали адвокатские дела, но от этого на душе не легче.

— У Зои все хорошо, Фрэнсис…

Самопроизвольно глаза Уильяма закатились, Фрэнсис, ну конечно, опять что-то натворил именно Фрэнсис. Кажется, он уже устает от имени собственного сына.

— …решил увлечься французским, договорился с Сарой о дополнительных занятиях несколько раз в неделю.

— Да? — Уильяму даже радостно стало. — Это ведь отлично, верно? Наконец нашел себе нормальное послешкольное занятие, хоть что-то заинтересовало, этого бастарда.

Ева отчего-то даже не улыбнулась, и вновь он ощущал ее тягостное настроение, что-то сильно тревожило, беспокоило жену. И Уильям очень боялся, что дело в нем.

— Милая, на тебе лица нет, — хотел подойти к ней, наклониться, поцеловать, потрогать ее чудесные острые коленки, но мобильный телефон, лежащий на столе, завибрировал. Его мобильный телефон.

— Я не знаю, как сказать, просто пойми, Фрэнсис вырос в достатке и внимании, но у него не было матери, и я очень переживаю, что…

Незнакомый номер на экране, Уильям без всяких раздумий взял трубку. Либо старые, либо новые клиенты, в дурные руки его номер не попадает.

— Я скучаю, Уильям, — сладкий голос из динамика, перед глазами встал образ светловолосой малышки, и дальше в уши залился какой-то писк, сквозь который только и слышался барабан собственного сердца. Что делать? Что сказать?

— Привет, сейчас поздновато, завтра поболтаем, — и трусливо сбросил звонок. Какого черта? Какого черта не отшил навсегда?

Уильяма выбило из реальности, сердце забилось как загнанное, голову заволокло туманом, господи, он же чуть не попался. Прямо перед Евой чуть в грязь не упал, провал был так близок.

— Ты что-то сказала? — наконец вспомнил про Еву и ее переживания, или о чем-то она там хотела поведать?

— Нет, неважно, — поднялась, развязала пояс легкого шелкового халата. — Кто тебе звонил?

Спросила, значит, это выглядело подозрительно, провал был еще ближе, чем показалось. Шею защемило от волнения и стресса, и Уильям потянулся, стараясь выглядеть беззаботным и расслабленным, свободным от всяких дум. Якобы полностью готов к ночному отдыху и заснет, едва коснувшись подушки.

— Да Фил, ему что-то понадобилось, завтра узнаю, — зевнул специально и решил забыть о произошедшем, теперь внимание только Еве, ее необходимо обнять, поцеловать…

А Ева как раз снимала его пиджак со спинки кресла и намеревалась повесить на вешалку в шкаф. Но что-то пошло не так, поднесла пиджак ближе к носу и спросила, с таким разочарованием на него посмотрев:

— Ты курил?

Выпить двести грамм коньяка, триста, нет, водки, лучше водки. Захотелось провалиться до подземной стоянки, но Уильям приложил все усилия, чтобы рассмеяться:

— Я не курю, ты же знаешь! — снова нелепый смех, шаг к ней ближе, чтобы взять пиджак из ее рук и самому принюхаться. Да, сильный запах, пиджак жвачку не пожует, надо было воспользоваться стойким одеколоном, ядреным. — Блин, действительно пахнет, вот что значит постоял в курилке пять минут в обед.

Ева шутку не оценила, только произнесла холодным, убитым голосом:

— Фрэнсис курит.

— Не то чтобы я не догадывался, — фыркнул Уильям и сбежал в ванную, закрылся, дав себе время отдышаться, и включил воду в душе.

Пока мылся, думал о многих вещах, размышлял об этом поганом вечере. Об этой чертовой суке Дженни, что ворвалась в его идеальную домашнюю жизнь, чуть не испортила его рай сегодня. А ведь Уильям так надрывается, чтобы его поддерживать. Думал о Фрэнсисе, неудивительно, совсем не удивительно, если он курит. Да, сын курит, а Уильяму нельзя, вот она, изнанка жизни. Уильям пытается быть подходящим для совершенной Евы, а Фрэнсис не стремится соответствовать их образцовой семье. Курит, и ему плевать на всех. Ладно хоть французским занялся, хоть какое-то обязательство взял.

Обтерся полотенцем насухо, взглянул в зеркало на свое понурое, изможденное лицо. Сейчас не красавец, подытожил, прежде чем покинуть в ванную, будучи недовольным собой.

Хотелось просто уснуть уже без всяких дум, но Ева, оказывается все еще не спала и зашептала:

— То, о чем я говорила, все-таки важно, — и словно дала Уильяму второй шанс, рассказывая: — Мне кажется, Фрэнсис заинтересовался Сарой, именно поэтому и решил окунуться в изучение французского.

— Заинтересовался? Так на пользу же, хоть язык выучит.

— Уильям, ему семнадцать, — зачем-то напомнила Ева, будто Уильям хуже нее собственного сына знает, — а Сара моя коллега, преподаватель, учениками нельзя даже помышлять о возможности…

Больше Уильям слушать не захотел, на слове «нельзя» немного переклинило, током ударило, и, стараясь быть сдержанным, перебил жену:

— Почему нельзя? — повернулся к ней в темноте. — Пусть делает что хочет. Захотел «любви» опытной женщины, пусть пробует, почему мы должны беспокоиться? Она в любом случае не сможет его засудить, даже в случае изнасилования, поверь мне как адвокату. Не вижу ни угрозы, ни риска, — прикрыл глаза и усмехнулся: — хочет эту страшненькую Сару, пусть берет, не беда. Ну и вкус у него… — смешок, Уильям хорошо помнил ту некрасивую училку и, честно говоря, сомневался, что Фрэнсис может покусится на такое. Ох, чего только женщины не выдумывают, не придумывают, чтобы развеять повседневную скуку.

Фрэнсис и оно, сутулое, кривозубое чудо, с полным отсутствием груди, изуродовавшее красивое платье подружки невесты. Такой он видел Сару последний раз и снова посмеялся в душе, желая Фрэнсису не ошибиться, не клюнуть на опыт, а выбрать молодость и свежесть. Например, Карму, эту нимфу, будоражащую даже простым прямым взглядом. Как Фрэн тогда сказал? «Девушки моего возраста не скрывают сильного аппетита, стремления познания во всех смыслах и готовность учиться во всех позах». От этого возбуждение пронеслось по телу и попыталось что-то разжечь. Но сексу Уильям предпочел здоровый сон, да и Ева не в настроении.

Сначала Трэйна не хотела поднимать эту тему, и намеревалась оставить увиденное при себе. Хотя верно ли называть это увиденным? Скорее, померещившееся, ведь с такого расстояния мелочи не заметить, а детали, как правило, решают все. Может, он ее не коснулся, может, отмахнул летающее насекомое от ее лица, а может, вообще рука не к ней была протянута, вид, обзор, ракурс были не самыми удачными, чтобы сейчас утверждать, что все понято правильно. И все-таки Трэйна решила выяснить все, но только издалека:

— Фрэнсис принял мисс Лоос как мачеху, да?

— Э-э? — Зои нелепо открыла рот, — с чего?

Кажется, Зои оказалась недовольна заданным вопросом, по крайней мере, выглядела немного рассерженной, нахмурившись и поджав губы. Возможно, дело и не в вопросе, а в том, что обеденный перерыв и все, что она себе позволила сегодня, это пудинг, им не наешься.

— Вчера застала их обнимающимися перед школой, — пришлось выложить как на духу то, что очевидно не ложь и не обман зрения, — думала, у них отношения стали прохладнее, а оказывается теплее.

— П-ф, и ты молчала?! — вскрикнула Лиина, выдавая свою бурную эмоциональную реакцию на услышанное. — Они просто обнимались? Почему? — нагнулась вперед, распахнула глаза в озарении. — А вот это уже горяченькое, нет? — и заулыбалась, демонстрируя острые зубы.

— Они же теперь родные люди, — Трэйна пожала плечами и вновь обратилась к молчащей Зои: — Так они подружились, да?

— Ну-у, — Зои наклонила голову в задумчивости, — я считала, что нет, они почти не разговаривают, а когда разговаривают, он над ней подшучивает. И после занятий к ней ходить перестал, — замолчала, давая себе еще больше времени. — Но если ты говоришь, что они обнимались, значит, у них все хорошо, значит, принял, — и откинулась на спинку стула, потеряв интерес к диалогу и к скудной еде.

Лиина тоже затихла, о чем-то размышляя, Мэсси вообще рта так и не раскрыла, и Трэйна решила оставить предмет короткого обсуждения. Девчонки, похоже, только расстроились, и каждая расстроилась о своем.

Трэйна взглянула поверх плеча Мэсси и увидела Фрэнсиса, искренне и широко улыбающегося, такого поверхностно беззаботного, болтающего с парнями. Все-таки девчонки не правы в своем поведении, что Зои, что Мэсси, если хочется быть ближе к нему, то нужно с ним просто согласиться. Согласиться с его дружбой с мисс Лоос, Кристофером, с его занятиями спортом и пропаданиями после школы, примириться с его холодной манерой держаться и с тем, что из-за него выгнали Билла. Последнее особенно актуально для Лиины, но ладно, ей-то на Фрэна плевать.

В общем, с Фрэнсисом надо соглашаться, не пытаться его переделать, плыть против него, упорствовать, идя вразрез, а надо бок о бок, чтобы мнение всегда совпадало. И может тогда, если быть ему опорой, поддержкой, он раскроется и… и начнет встречаться с ней? Смущение от этой мысли заставило Трэйну отвести взгляд, господи, как же она хочет быть с ним, гулять с ним, строить планы на выходные. И обниматься, конечно же, обниматься.

— Из-за него Билла выгнали, — Лиина показушно надула губы, вспомнив вновь, — теперь не на кого в школе и посмотреть.

— Если бы Билл не выделывался и его машину в хлам не превратил… — Трэйна попыталась вступиться и была нагло прервана Лииной же:

— Ну типа это вина Бена, — развела руками. — И этого, Нила.

Трэйна хотела сказать, что их тоже стоит выгнать, но Зои неожиданно вернулась из задумчивости:

— В пятницу встречаюсь с Нилом.

— И зачем? — Трэйна правда не понимала, но чувствовала в Ниле что-то нехорошее, опасное. Настолько опасное, что на него лишний раз не посмотреть, плечами от озноба не передернув.

Да и Зои как-то подозрительно смолчала по поводу их той, прошлой встречи. Ограничилась лишь парой фраз, что все было нормально, и ни слова о сексе и чем-то подобном. Скрыла, вероятно, что-то, но опять-таки зачем?

— Нравится, — короткий ответ, реальная отмашка, и Трэйна решила напомнить лишний раз:

— Нил и Фрэнсис, мягко говоря, не ладят…

— Да, и что? — Зои скрестила руки на груди. — Фрэну пофиг все равно, с кем я и когда.

Все, что в силах Трэйны, это покачать головой не одобряя и смолчать, не понимая всю эту странную логику. Ведь вот Зои опять идет против него, против собственного брата. Зачем? Ну что она пытается ему доказать?

Сара не могла себе место найти в собственном кабинете. Только его покинули последние ученики, как должен заявиться «экстренный случай», ходячее исключение Фрэнсис.

Села за собственный стол, положила руки, вытянув перед собой, успокоительный вздох и... нет, снова встала, подошла к окну, обернулась, репетируя оборот к Фрэнсису, якобы удивилась, забыла, не ждала. Но она ждала.

— Мисс Минха? — по самому простому Фрэнсис вошел без стука, закрыл за собой дверь, направился к школьной парте. Кажется, вообще не обратил внимания, где там Сара, стоит или сидит, выглядит ли удивленной, или немного распереживалась в предвкушении. Может, и не догадывался, что в преподавателе такие эмоции существуют. Но учителя — это лишь взрослые люди, и все человеческое им не чуждо.

— Ты пришел... — прошептала мысль вслух и испила напиток стыда до дна, черт, как могла такое сказать.

— Ну да, мы же договаривались на четверг, — снова по-простому, вытащил ручку, блочную тетрадь, приготовился.

— Да, да, — закивала, чувствуя, как выпитый стыд ползет уродливыми красными пятнами по шее, будто расчесала. — Начнем с основ, что вы знаете о французском языке?

— Эм-м-м, — Фрэнсис задумался, а затем улыбнулся: — Что в нашей школе его преподаете вы?

Что это? Комплимент? Нет вроде, ничего хорошего, но от чего так приятно? Сара смутилась, недопонимая, от чего Фрэнсис разыгрывает ее своим полным незнанием предмета.

— Мистер Вульф, вы не самый старательный ученик, но не проходного балла по окончании триместра вы ни разу не получали. И я, и вы знаем, что французским вы владеете достаточно в рамках нашего курса.

— Да, — Фрэнсис кивнул и раскрыл тайный мотив, делая явным: — Я просто хочу дополнительных занятий с вами.

Сделалось приятно опять, Саре пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Так вот что чувствует Ева, когда Фрэнсис ведет себя хорошо.

— И вы их добились, если вы проявите свои знания, наши дополнительные не отменятся, а вот если не покажете знаний совсем, то я не смогу вам помочь. — Сара гордилась, что произнесла все это без запинки, заминки, и голос не дрогнул.

Задрала подбородок, встала спиной к собственном столу, оперлась на него мягкой точкой. Да, она здесь учительница, и перед ней самый неоднозначный ученик за всю ее историю преподавания.

— Я уже вас поблагодарил? — он тоже откинулся назад, на спину стула. — Вы так очаровательно добры ко мне после всего того, что случилось между нами.

Случилось? Между ними что-то случилось? Сара нахмурилась, пытаясь понять, к чему таким образом было сказано, но так и не смогла. Решила, что наконец пора приступать к изначальной цели, к французскому языку, но у Фрэнсиса еще было что озвучить:

— Вы уже перестали грустить о своей жизни? О том, что в ней не происходит и происходит?

Слишком интимный вопрос, недопустимый. Откуда он столько знает, где взял информацию? Неужели она сама себя выдала, всю свою печаль показала? Это все из-за того, что учуял тогда, как она пила… недопустимо повторять, так опускаться.

— Фрэнсис, — взяла в руки учебник, лежащий на углу стола, и словно все в порядке, ограничила его: — Время для французского, именно для него мы здесь и собрались.

— Наконец я Фрэнсис и для вас! «Мистер Вульф» звучало слишком холодно, — он поднялся, направился к ней, и к новому стыду Сара подловила себя на том, что чаще задышала. — Я немного знаю французский, вы смогли меня научить…

Встал прямо перед ней, душа своим присутствием, дурманя непозволительной близостью, у Сары закружилась голова, впервые полностью ощутила себя женщиной. И ей эта слабость так не понравилась, а Фрэнсис все наступал:

— Например, le baiser…

— Хватит! — защита в Саре вскипела, уперла руку в его твердую грудь и вернула самообладание: — Сядьте за парту и приготовьтесь учиться, мистер Вульф.

Это было холодно, настолько холодно, что Сара пожалела, но отступать некуда. Да, ей хотелось, чтобы между ней и Фрэнсисом было то же отношение, что между ним и Евой. То же отношение, но только до писем, по крайней мере, сейчас она готова лишь к теплой запретной дружбе, и уже потом, если во Фрэнсисе вспыхнет, то его письма, романтика... нет, нет, ни к чему скандальному не готова, лишь дружба. А вот Фрэнсис начал с примера о поцелуе, и, к сожалению, никогда уже не узнать, как он собирался фразу закончить. Учительница не может такое спросить, значит, это останется вечным секретом, который она будет вспоминать перед сном, и наслаждаться теми возможностями, что были перед ней. То, что пресекла вовремя, прежде чем пасть.

Занятие проходило по-обыденному. Сара читала, он записывал и больше ничего захватывающего не произносил, только французский, только будничные фразы, интонации без подтекста и придыхания. Сара снова была лишь Сарой, лишь Минха, лишь некрасивая учительница, плохо стоящая на каблуках. Ее пробирала гордость и сожаление, все мысли крутились только возле фантазии на тему, что случилось бы, не останови она его.

Два часа мазохистского томления, душевного изнывания, стенания рядом с ним, и сохранения внешнего спокойствия на лице. Пришло время сказать «хватит» уже для себя:

— Думаю, достаточно, во вторник жду вас снова.

Зачем? Сара так боялась спросить себя, зачем в действительности ей эти дополнительные занятия. А Фрэнсис знает ответ?

— Спасибо, — встал, забрал вещи со стола, мимолетно взглянул на экран телефона, вероятно проверяя что-то или удостовериваясь.

Хотелось произнести что угодно в эту тишину между ними, в качестве извинения, в качестве демонстрации, что она все же женщина, в качестве попытки все-таки выстроить дружбу. Дружбу, которую Ева не смогла сохранить, а вдруг Сара сможет. А если не сможет, то она, по крайней мере, не замужем, и Фрэнсис через год оставит стены школы, так что...

Не хотелось, чтобы он вот так вот уходил, но сделать что-то Сара не могла, поступиться гордостью не смела, и позволила оставить все как есть. Ей надо подумать, обдумать собственное поведение под бокал вина.

— Мисс Минха, — Фрэнсис словно взялся помочь исправить ситуацию. — Всего доброго.

Нет, взялся сделать только хуже, только суше и преуспел — Сара сокрушилась сильнее, пожалела, возродила гнетущую ненависть к себе. Ссутулилась.

Зои только и думала о том, какая же она идиотка. Могла получить защиту, опору, моральную поддержку в лице взрослой женщины, и ведь неплохо иметь союзника в виде учителя, пока в школе учишься, да? Это Фрэнсис себе и обеспечил, пока Зои высказывала свое «фи» на каждый шаг новой матери. Теперь уже глупо и поздно начинать дружбу с мисс Лоос, стыдно как-то, да и уже ни к чему, наверное.

В то, что рассказала Трэйна, в то, что она видела, как Фрэнсис и Ева обнимались, верить не хотелось, но верилось. У брата с Мисс Лоос всегда были особенные отношения, которые, как оказалось, не закончились. Видно, Фрэнсис все еще тяготеет к ней, как к примеру истинной женщины, верно, Фрэнсису не в тягость ее обнять, а вот Зои такого не заслужила. Зои всего-навсего сестра, никто в его жизни, неудачливая, некрасивая, тупая, с ужасными порезами на ногах, дура. И эта дура хочет все изменить, в этот пятничный вечер.

— Думаешь о плохом? — Нил открыл перед ней дверь пассажирского кресла впереди, и настроение Зои сразу улучшилось.

Забыть брата, забыть проблемы, она ждала этого момента всю неделю!

— Да так, — усмехнулась, села, пристегнула ремень безопасности и договорила, когда Нил оказался рядом. — Я ужасна, да?

— Хм? — он мельком оглядел ее с ног до головы. — Ничего особенно ужасного, а что?

— Из-за Фрэнсиса мне порой не хочется существовать, — поникла и воспряла духом вновь от радости пришедшей в голову идеи: — Давай ты мне братом станешь, а?

Это была шутка, шутка с надеждой. Хотелось, чтобы Нил рассмеялся, согласился, и с этого дня они называли бы друг друга братом и сестрой, так, по приколу. Но Нил завелся, тачка загудела.

— Еще чего, — смех, но не такой добрый, как хотелось услышать.

— Ну а парнем? — серьезный шаг, серьезный вопрос, Зои даже положила руку на его бедро. У него есть девушка, и из-за ненависти к Фрэну он резал Зои бедра, а она просит его быть с ней. Быть ее бойфрендом, братом, ее всем.

— Пф-ф, — фыркнул, сбросил ее руку, и они выехали со школьной стоянки. — Зои, я никогда не стану встречаться с тобой, ты смеешься?

Зои не смеялась, но и не плакала, Зои слушала:

— Ты бред не неси, словно сумасшедшая или накурившаяся, иначе я тебя из тачки выкину. Ты мне нафиг не сдалась, и ты это знаешь, так что давай без тупых предложений, — поворот и остановка у автобусной остановки. — Мы здесь, чтобы о твоем брате поговорить, у меня есть на него план. И ты должна мне помочь.

Теперь уже Зои смеялась, громко, захлебываясь, истерично, замолотила ладонями по ногам в приступе. Как же ей весело от себя самой, вот идиотина!

— Я должна тебе помочь? — прыснула со смеху. — Ты офигел? Я ничего Фрэну делать не буду, в этой жизни, по крайней мере, я ему мешать не хочу. Я здесь ради тебя, я хочу быть с тобой.

Он смотрел на нее, она на него, и в этом не ощущалось ни игры, ни развлечения. Никто не насмехался, лишь два честных человека, желающие разного и не горящие идти на уступки.

— У меня есть девушка, — произнес Нил сухо, так, будто Зои забыла, а Зои не забыла, ей просто пофиг, так же пофиг и на другие обстоятельства: — Ты для меня ничтожество.

— Отношения не могут быть идеальными, — пожала плечами, — и отношений может быть несколько.

— Ха, это Фрэн тебя такой больной сделал? — Нил отвернулся, увел взгляд в даль, на деревья. — Может, хватит уже унижаться?

И на это пожала плечами. Унижаться. Да, настоящие женщины не унижаются, не просят, не преследуют кого-либо, они лишь задирают голову и ходят туда-сюда, думая только о себе, любя только себя и ничего ни от кого не ждут и не хотят. Зои не женщина и никогда ей не станет, как правильно заметил Фрэнсис когда-то.

— Расскажи Фрэну о том, что я сделал с тобой, — Нил снова обратился к интересующей желанной теме, — сделаешь?

— Нет, — улыбнулась широко и печально. — Поцелуй меня, сделаешь?

— Ой, да выметайся, — отмахнулся от нее, рассердился, ожесточился. — Проваливай, шлюха.

С этим и закончилось, этим и завершилось. Зои вышла из машины, хлопнула дверью и, не зная что делать, но не желая столбом стоять, села на скамейку остановки. Нил же не раздумывая, не сомневаясь уехал, резко рванув, оставляя пыль и осадок встречи.

И этого Зои ждала? Это предвкушала все дни и ночи? Представляла, как поначалу они будут немного скованны, затем Зои покажет себя умной, веселой и Нил захочет быть с ней. Представляла картинку объемной, живой и радостной, в жизнь же воплотилось говно.

Финальное шлюха все звучало в ушах, Зои брела обратно к школе. Понимала, что виновата сама, что все дело в ней, что она грязная, тупая, ничего не стоящая шлюха. Стыдно за существование, которое слишком трусливо прекратить.

Планировала вернуться домой позже всех после свидания, но в пелене на такси добралась первой. Квартира расслабила пустотой, Зои разулась, медленно прошла в свою комнату, стянула всю одежду и встала перед зеркалом, рассматривая полученные от Нила шрамы. Он сделал это с ней, и ответственности не понес.

Зои понимала, что слишком спокойна, а значит, буря разразится страшная, только позже. Может уже вечером, или среди ночи ее разбудит, поднимет, накроет, разревется, вены порежет, взвоет. Но сейчас бессмысленность, равнодушие, тупая боль, совершенное угнетение и истощение.

Не хотелось с кем-то говорить, кому-то что-то сообщать, рассказывать, кого-то посвящать, делиться переживанием. Это все лишь ее, и лишь ее вина, лишь она должна страдать. Из верхнего ящика стола вытащила успокоительное и снотворное, проглотила и того, и другого по три шутки и залезла в кровать. Накрылась одеялом с головой, пребывая все еще в прострации, в другом мире с единственным желанием бездумно отдохнуть, сохранить пустоту и по-настоящему не загореться желанием сдохнуть.

Сморило, унесло в тяжелую отключку, наполненную тьмой и мраком, тенями огромных деревьев, разгоняющейся машиной и жестоким парнем. Нил? Фрэнсис? Проснулась вся мокрая, в поту, и поняла, что плакать начала уже во сне. Подушка промокла, тушь размазалась по всему лицу, но Зои старательно держалась, пока произошедшее не вернулось, не напомнило о себе вместе с вибрирующим от нового сообщения телефоном:

«Знаешь, ты права, Фрэнсису и так достаточно, Фрэн тобой наказан.

Нил Гларрен 20.16»

Пятничный вечер больше не повод для походов по ресторанам, театрам, выставкам, романтика ушла, нагнала работа. Ева положила на столик кипу листов с эссе, которые лучше разобрать до наступления выходных. Она все еще была в легком осеннем пальто, пусть уже и с расстегнутыми пуговицами, тонкий сиреневый шарф повязан у шеи, пора бы снять все это, расслабиться заново в удобном кресле, включить напольную лампу и приняться за внеурочное занятие.

Дотянулась, озарил приятный мягкий свет, окунул, и приступить к работе представилось делом еще более сложным. Вот сейчас, еще пять минут тишины в пустой квартире, насладится спокойствием и займется любимым предметом.

Наконец поднялась, сняла, повесила верхнюю одежду в гардеробную, вернулась к креслу и взяла в руки первый лист. Что-то чье-то про цветы, радость жизни, радугу, мозг отказывался воспринимать едино, соединять, проливать тайный смысл, Еве впервые показалось эссе чушью, и это насторожило. Отложила, взяла второе, и снова бредовые никому не нужные мысли, третье, четвертое, все не то, все бессмысленное. Нервозно перебрала все листы, смотря лишь на фамилии, имена подписавшихся, и не увидела желаемый почерк и подпись, да, в этом суть — нет Фрэнсиса.

Упадок сил, Ева откинулась в кресле, прикрыла глаза, все еще не понимая, как такое произошло. Вчера Фрэнсис провел с Сарой несколько часов под предлогом дополнительного образования, а сегодня не сдал ей работу. Что происходит, почему?

Хлопнула входная дверь, повернулся замок. Ева не стала открывать глаза, собираясь распознать Зои по быстрому легкому шагу, но упустила дыхание на мгновение, услышав медленный и тяжелый. Домой вернулся мужчина, и, конечно же, этим мужчиной не мог быть пропадающий, задерживающийся допоздна Уильям.

— Фрэнсис? Ты так рано, — повернулась к нему, снимающему пиджак на ходу, и вспомнила про причину расстройства, радуясь возможности сразу выяснить: — Почему ты не сдал эссе?

— Ах, это, — усмехнулся, проходя дальше по мнимому коридору, явно направляясь к себе в комнату, но остановился: — ну, тема мне не понравилась, да и вы просили, чтобы я вам ничего больше не писал.

Насмешка, чистое издевательство, которое Ева проглотила с упреком:

— Фрэнсис, учеба не должна страдать от наших отношений.

— Каких отношений? — теперь уже засмеялся, занялся расстегиванием пуговиц на рукавах рубашки. — Папочка еще не вернулся, конечно же, скучаете?

— Я пыталась заняться работой, но, кажется, день вышел слишком утомительным, — вытянула босые уставшие ноги. — Как прошло вчерашнее дополнительное занятие с Сарой?

— Ох, мисс Минха, — выдержал томительную паузу и улыбнулся, якобы от воспоминания, — была очаровательна, преподала все в лучшем виде, я и не знал, что она может быть насколько мягкой.

— Мягкой?

— Да, иначе не назвать, — кивнул очередной раз, подтверждая, и чуть наклонил голову, прищурился: — Вы побледнели, с вами что-то происходит... болеете?

Да, иначе как болезнью это состояние не назовешь, верно. Хотя дело вовсе не в ней, не в ней причина, Ева понимала, и в этом и заключается трагичность — нельзя заставить людей действовать по ее выученным принципам и праведным законам.

Пока Ева раздумывала, что еще сказать и не обжечься, Фрэнсис решил таки уйти к себе.

— Мы с отцом поддерживаем твое рвение к изучению языка, — Ева двинулась за ним для того, чтобы он слышал каждое слово: — И будет хорошо, если лишь этим и ограничится.

Он вошел в комнату и прежде, чем следом вошла Ева, остановил в дверном проеме:

— Я собираюсь раздеться, хотите посмотреть?

Ева смутилась, вопрос не имел ничего общего с реальностью, но Фрэнсис спросил, будто такое могло быть. Смущение не позволило даже выпалить «нет», смолчала, наблюдая, как дверь медленно прикрывается прямо перед носом, прикрывается, а не закрывается окончательно, все еще возможен диалог, он все еще слышал:

— Фрэнсис, просто помни, не смотря ни на что, я всегда готова выслушать и помочь, — а внутренний голос шептал в то же время: «себе-то помоги».

— Да, вы же Ева, — послышалось из комнаты, жаль реплика представляла из себя вещь туманную. Что значит «вы же Ева?»

— Знаю, лезу не в свое дело, но как у тебя складываются отношения с ровесницами? Ты чувствуешь их заинтересованность?

Тишина. Может, не расслышал?

— Девочки, однокурсницы, они проявляют к тебе интерес? А что ты чувствуешь к ним?

И снова вопросы без ответа. То ли Фрэнсис игнорирует, то ли стыдится, то ли не хочет рассказывать и просвещать.

Дерево двери темное, прохладное, такое очевидно плотное. Провела пальцами по этой материи, философски задумываясь, что мира-то может и не быть, а если мира нет, то и ничего в мире нет. Попусту ни двери, ни Фрэнсиса, ни смешанных эмоций.

— Мисс Лоос, — внезапно преграда снеслась, предстал Фрэнсис в дверном проеме, наполовину нагой Фрэнсис. — Вы мучаетесь, да?

— Матери не легко делить сына.

— Я не ваш сын, — отрубил холодно и добавил без всякого намека на потепление: — Не был и не буду.

— Ты стал мне даже роднее.

— Боже, — Фрэнсис закатил глаза в приступе острого раздражения, — пекитесь о Зои, если вам хочется иметь ребенка. Меня вы можете получить только как мужчину.

Взгляд Евы спустился вниз, останавливаясь на выпирающих ключицах, аккуратных темных сосках, плоском животе, — такое юное тело. У мужчин уже иначе, выпирающий живот, рыхлые бочки, ключицы лишь намечены, а на сосках растут длинные волоски. Случай, конечно, запущенный, ведь есть и те, кто прекрасно ухаживает за собой, но как бы люди ни старались, кожа юная и кожа зрелая совершенно разнятся на ощупь. И ведь ему не объяснишь, и лучше никому не объяснять.

— Нравится? — усмехнулся Фрэнсис и прежде, чем Ева успела яро возразить, заговорил, взяв тон иной, откровенный. — Хорошо, раз вы хотите и требуете признаний, так получайте, только, — замолчал, опустил взгляд в пол и после поднял упрямо, — только не предайте меня, да?

— Я никогда тебя не предам.

Кивнул, принимая слова на веру, слова за клятву и придвинулся вперед, упираясь грудью на дверь:

— Сара не женщина, в голове у нее свалка, и такие же навязанные правила, как и у вас, но...

Но? Ева непроизвольно задержала дыхание, готовясь услышать худшее, надеясь на лучшее.

— Ева... — настолько тихо, будто и не было, а потом чуть громче: — Ева, я не хочу говорить о ней, когда я с тобой, — все еще шепот, самый тихий, самый сокровенный на свете, шепот прожег в ней что-то, и от этого закружилась голова. — Мы только вдвоем сейчас, никого нет рядом, чтобы помешать нам, остановить. Есть только мы.

Ева собиралась сказать, что это лишь мираж, иллюзия, они не только вдвоем, в мире, где миллиарды людей, нет и секунды на пребывание лишь с кем то. Миллиарды людей, и все следят, готовые осудить.

Фрэнсис схватил ее за запястье и потянул на себя, короткий момент, а она уже втянута в комнату, и дверь закрылась, словно занавес в театре, обозначая конец спектакля, и теперь все происходящее не для наблюдения.

Ева видела перед собой лишь его, такого близкого, такого решительного и не мыслящего притормозить. В его взгляде плескался зеленый огонь, сносящий любое зарождающееся сопротивление Евы на корню. Поверилось, что существуют лишь они вдвоем, и от этого пошли все беды.

— Ева, жизнь у нас только одна, и так уж вышло, что я полюбил, влюблен в тебя, и ты... — проникновенный шепот заливался в горящее, пламенеющее ухо, западая гораздо глубже, в самую душу, — и ты чувствуешь это и чувствуешь что-то ко мне, что-то ответное... нам никогда это не побороть, я пытался и не справился.

— Это неправильно, неправильно, — она отчаянно замотала головой, показывая решимость все прекратить, и взмолилась, словно к Богу: — Отпусти, пожалуйста, я молю, отпусти.

Но бога не было. Никто не ниспослал молнии, грозы, никто не снес здание и не обрушил очищающий потоп на их повинные головы. Никто на них не смотрел, не слушал, не осуждал и не сдерживал. И Фрэнсис это знал, пока Ева все еще на кого-то надеялась.

Она оказалась прижата к стене, руки Фрэнсиса чувствовались на талии, его горячее дыхание на шее, ощущался каждый его вдох и выдох, поднятие и опускание грудной клетки. И Ева ничего не сделала, чтобы это изменить.

— Ты так прекрасна и так беспомощна, — Фрэнсис улыбнулся мягко и обнадеживающе, и ей показалось, что он подарит спасение. Немного расслабилась, обмякла, отослала напряжение прочь, потому что Фрэнсис пощадит, Фрэнсис не воспользуется слабостью и инфантильностью, которые, оказывается, таились в ней.

Но Фрэнсис и не думал жалеть, вместо этого чуть отодвинулся, чтобы потом прижаться вновь, с новым порывом, чтобы прижаться не только телом, но еще и своими губами к ее. И Бога все еще не было, а может и появился, да только на стороне Фрэнсиса, потому что Ева ответила на поцелуй. Губы ее разомкнулись, и с упоительным наслаждением своим языком почувствовала его. Жаркий, скользкий, раздражающий и тревожащий, коснулся нёба, разлил тепло и разбудил страсть внизу живота. Испуг от краткого осознания происходящего, только подбросил поленья в огонь, и Ева не удержала стон в стенках горла. Стыд утонул в поцелуе, как и страх от дальнейшего, она просто млела под чужим натиском и не имела сил прекратить, только продолжать.

Пальцы Фрэнсиса погладили щеку, а затем сжали подбородок, чтобы наклонить ее голову чуть сильнее под свое удовольствие, чтобы контролировать все до последнего. Ему это удавалось, поскольку она была перед ним горящая, стояла расплавленная, и внутри тонущая и пропащая, унесенная ураганом. Ему удавалось, потому что в Еве больше не было Евы.

Ни прошлого, ни будущего, ни правил, только блаженство, головокружение и запретный плод в руках. Безумно сладкий Фрэнсис.

Воздух пропадал, приближая обморок, от этого он все же спас:

— Знаешь, как долго я об этом мечтал? — зашептал, касаясь ее пылающих, влажных губ: — Вечность...

Одна рука все еще держала ее подбородок, который он поднял, чтобы иметь больший доступ к шее, чтобы поцеловать каждый миллиметр кожи. Другая рука опускалась вниз, Ева почувствовала как задирается юбка, пальцы касаются нежной кожи внутренней поверхности бедер сквозь тонкий капрон. Поднимаются выше...

— Нет, — сжала бедра, двумя руками схватила его за руку останавливая, — пожалуйста, нет.

И раздался хлопок. Хлопок двери напротив, такой близкий, громкий, делающий присутствие кого-то еще таким очевидным. Присутствие Зои.

— Твоя сестра дома, — пробормотала Ева, ощущая не проходящее покалывание в губах.

Силы оттолкнуть Фрэнсиса сразу же нашлись и, одернув юбку вниз и ни разу не подняв взгляд, Ева открыла дверь и ушла. Действо заняло не более двух секунд, так просто, оттолкнула и ушла, чтобы проскочить в их с Уильямом пустующую спальню. Перевести дух, глубокое дыхание, положить остужающую ладонь на лоб, прикрыть глаза и провалиться от стыда. Совесть вопила от возмущения, стесняла, убивая и уничтожая полученное удовольствие полностью, даже разносила потухшие угли в прах. Ничего не оставила, все обволокла лишь позором, окрасила в лиловый цвет бесчестья. Слезы застили глаза, Ева осела на пол, не понимая, как это все вышло, как она позволила.

Пребывать наедине с собой стало невыносимо. Думалось только о плохом, только о вине и сраме, и это отяжеляло сознание. Приняла душ, надеясь смыть грязь, но внутренности водой не промыть, вода даже не унесла ощущение от касаний Фрэнсиса прочь.

Стараясь не плакать, Ева посмотрела на себя в зеркало в ванной и не выдержала, разревелась. Смотреть на себя невыносимо, быть собой невыносимо.

После, чуть оправившись, надела шелковый халат и поняла, что если и ляжет в постель, то не только не сможет забыться сном, но еще и сгрызет себя, выгрызет ненавистью. Поэтому Ева покинула спальню.

О том, чтобы пойти к Фрэнсису, не могло зайти и речи, как и о том, чтобы уйти на улицу, выйти к людям на суд. Лишь один вариант рассматривался в качестве спасения, и Ева постучала в комнату Зои. Планировала узнать, как у нее прошел день и извиниться, извиниться, что тогда не поверила ее словам о Фрэнсисе.

Никакого ответа, даже самого грубого, и это встревожило тревогой иной, беспокойство за нее поубавило стыд за себя.

— Зои? — постучала еще и после повторившейся тишины аккуратно и медленно открыла дверь.

Мрачно. Окна скрыты под плотными шторами, свет не включен, только ночник, прикрепленный к стене, исправно, но мало подсвечивает голубовато. Атмосфера отчаянья, душная и душащая, способная на угнетение любого.

Зои лежала в кровати, на спине, укрытая одеялом, смотрящая в потолок и не дернувшаяся, когда вошла Ева. «Словно мертва» — и это испугало до сердечного приступа, Ева кинулась к постели, окончательно забывая собственные печали.

— Зои, господи, Зои, — дотронулась до хрупких плеч, чуть потрясла, а Зои едва повернула голову к ней, моргнула, взгляд сфокусировала:

— Уходите, — пролепетала еле слышно, безразлично, — уходите, мисс Лоос.

Стало ясно, что с девочкой произошло что-то безумно страшное, и тут уже невозможно уйти, не попытавшись помочь. А еще помощь другому отлично помогает забыть, что помощь нужна себе.

— Милая, я никуда не уйду, покуда ты в таком состоянии, — заверила Ева, не выпуская из рук плечи Зои, села на самый край кровати. — Что случилось, что произошло? Скажи мне, я помогу.

Зои не ответила, терзающую боль не вылила, но и прогонять снова не стала. Только засмеялась, тихо и фальшиво, сумасшедше и все никак не могла прекратить, успокоиться.

— Зои, пожалуйста, — Ева не знала, что еще сказать, чтобы подтолкнуть девочку открыться, но и этого оказалось достаточно, чтобы ослабленная от собственных проблем Зои пошла на диалог:

— Вы не такая, мисс Лоос... — тяжко сглотнула, прикрыла глаза: — Вы не такая, вы идеальная, красивая, чистая. А я грязная, вот и все.

На голову Евы словно пепел посыпали, чуть сама не рассмеялась горько, тоскливо, так же сумасшедше. «Идеальная... чистая» и это прямо после того, как Фрэнсис ее осквернил?

— Вы меня не поймете, простите, — Зои улыбалась, и Ева прекрасно понимала, насколько сложно дается эта вынужденная улыбка.

— Ох, солнце, — погладила девочку по волосам, ласково, будто собственную дочь, прониклась, — Я пойму, поверь, только я и пойму.

— Нет, — Зои замотала головой, отрицая. — Вы правда хорошая, вы настоящая непорочная женщина, а я погрязла... даже не могу сказать, когда это началось. Наверное, я всегда такой была, порченой, грязной, отвратительной. Фрэнсис всегда знал, видел и говорил, он единственный, кто был честен.

— Фрэнсис говорил тебе такие вещи?

— Да, он всегда знал, что женщиной мне не быть. Я пыталась ему доказать, я пыталась исправиться... — голос ее стих, взгляд вернулся к темному потолку, Зои делала все, чтобы не расплакаться и не продолжать. — Не верите, да? — усмешка, и первая слеза прокатилась по виску, утонула в спутанных волосах.

— Верю, — коротко и уверенно, это заставило Зои вновь обратить взор к Еве: — Я верю.

— Спасибо... просто иногда кажется, Фрэнсис меня ненавидит, но похоже, у него это быстро проходит, — грустная улыбка, чуть повернулась на бок, чтобы удобнее было разговаривать: — Большую часть жизни ему наплевать на меня, полностью плевать, и его равнодушие хуже всего. Лучше бы он меня терпеть не мог... мисс Лоос, я недостойна ни единой его эмоции, я... я даже любовь собственного брата получить не могу.

— Это не твоя вина, — Ева покачала головой, — Фрэнсис очень сложный человек, — короткая пауза и попытки подобрать точное описание: — Эмм, он... он...

— Он козел, — Зои емко прокомментировала брата, и неожиданно даже для себя Ева засмеялась. Не грустно, не скорбно, а искренне прочувствовала веселье, словно луч солнца пробился сквозь нависшую тучу. — Вы его не защитите? — Зои тоже обрадовалась, луч солнца пробился и для нее.

— Нет, — Ева все еще смеялась, — я думаю, ты подобрала самое лучшее слово для Фрэнсиса, — он такой, только раз ты это знаешь, почему так сильно и близко воспринимаешь его мнение?

Потому что он ее брат. Ева чувствовала ответ, и Зои чувствовала, не стала озвучивать.

— Честно, я думаю, все мужчины такие, сколько живу, они сами не понимают, насколько сильно ранят порой, — произнося это, Ева думала о Уильяме, даже ее благоверный, такой хороший Уильям то и дело этим грешит, и в последнее время все чаще.

— Да? — Зои тоже о ком-то подумала, о ком-то ином, нежели брат. — Наверное, вы правы.

В полутьме повисла тишина, затаилась магия, снизошло странное спокойствие.

— Причина твоего горя не Фрэнсис, верно?

Внимательно вглядывалась в лицо Зои и уловила секундную перемену, будто иголкой кольнули, опечалилась вновь.

— Есть один парень, — поморщилась, стараясь быть аккуратнее в речах: — Я могу рассказать, но пообещайте, что не станете спрашивать того, что говорить я не стала и не желаю.

Ева кивнула, и Зои решила довериться, облегчая свою душу:

— Он клевый, классный, и я неожиданно и быстро полюбила его. Но он тоже плохой, как Фрэнсис, он доставляет мне только мучения, но разлюбить не могу.

Настоящая больная подростковая любовь. Страдания, страсти, безответность — обязательные условия, на которые толкает тяга к самобичеванию, к саморазрушению, прикрытые воображаемыми чувствами. К сожалению, время от времени этим терзаются и люди взрослые.

— И все сложнее, понимаете, он терпеть не может Фрэна и... — закусила губу, — и может так пытается выместить ненависть к нему на мне.

«Оправдания», — подумалось Еве, — «они всегда находятся».

— Возможно, так, попытайся объяснить, что это не работает.

— Я пыталась, пыталась, — Зои громко выдохнула, — бессмысленно, а ведь это зашло весьма далеко, — и замолчала, засомневалась, и все таки решилась: — могу показать, насколько.

Приподнялась, включила потолочный свет через пульт, лежащий у кровати, и отбросила одеяло. На ней лишь черное нижнее белье и более ничего, руки ее скользнули вниз и замерли на бедрах. Изуродованных, покрытых полосами шрамов бедрах, белые полосы от ножа.

Еве стало холодно, страшно, и безумно совестно, хотелось выяснить, кто это с ней сотворил, но Зои опередила:

— Имя я не назову.

И пришлось кивнуть, с тяжелым сердцем согласиться, чтобы доверие не обмануть. Закрыла рот рукой от ужаса и потерялась во всем происходящем. Пошатнувшийся мир перевернулся.

Все, что она знала, видела, чем жила, изменилось, преобразилось в нечто пугающее и незнакомое. Окружавшие ее люди начали снимать маски, приоткрывать тайны, и Ева оказалась к этому не готова. Эти подводные камни, слишком большие, и эти камни оказались у всех... у Уильяма, у Френсиса, Зои... И ведь она всегда хотела их защитить, но как защитить от самих себя?

Голова закружилась, во рту воцарилась сухость и горькость. Мир перевернулся и стал реальнее, ощутимее, Ева почувствовала вкус жизни, настоящий вкус жизни наконец. И захотелось и плакать, и смеяться, насколько же глупой она была.

И зря тогда молила Фрэнсиса о жалости, сострадания у него нет. И, раз он позволил такое сотворить с сестрой, то и совести тоже.

Настроение было хорошее, приподнятое, славное, оно заставляло Сару улыбаться, находясь наедине с собой. А эти выходные она полностью посвятила себе и одиночеству, практически никуда не выходила, поэтому и улыбалась все время, словно дурочка. «Да, да, ты дурочка, Сара», — шептал внутренний голос, и улыбка от этого становилась только шире: — «дурочка, ну зачем ты радуешься тому, что он был таким милым?»

«Я просто хочу дополнительных занятий с вами».

Сердце пропустило удар, Сара с новой силой, с новой охотой вгляделась в учебник по французскому, отмечая желтым маркером те моменты, которые надо будет обязательно разобрать и проработать с Фрэнсисом. Синим маркером — о которых стоит заговорить, и зеленым те, которые надо просто напомнить. Пометок набралось достаточное количество для занятий до конца месяца, но это не повод останавливаться.

«Я просто хочу... занятий с вами...»

Пожалуй, еще этот абзац, и вот этот тоже достоин упоминания; Сара выделила красную строчку желтым маркером. Какой же французский сложный язык, Фрэнсису придется ходить к ней до конца года, не меньше.

«Вы так очаровательно добры ко мне после всего того, что случилось между нами».

Прикрыла глаза и увидела Фрэнсиса перед собой, в пустом классе, по доброй воле остающегося. Да, Сара словно стала Евой, и это так пугающе мерзко и приятно.

«Наконец я Фрэнсис и для вас! «Мистер Вульф» звучало слишком холодно».

Они сблизились, больше не враги. И они оба захотели сблизиться, а это немаловажно. Он стал для нее Фрэнсисом и вслух, он стал к ней добрее также вслух. Из этого может получиться трогательная, запретная и искренняя дружба. Да, может выйти… и улыбка сменилась печалью, потому что после все пошло не так, как мечталось. Сара вспомнила, как Фрэнсис нажимал на нее, наступал, вспомнила «le baiser»… «поцелуй», и насколько категорично сама это отвергла. Грустно.

И все же отвергла что? Что Фрэнсис хотел тогда сказать, как закончить? Что это было? Что бы последовало? Неужели действительно поцелуй?

Фрэнсис словно был здесь, словно опять и опять повторял фразы из второй половины прошедшего четверга: «Вы так очаровательно добры ко мне после всего того, что случилось между нами», «Наконец я Фрэнсис и для вас», «Я просто хочу дополнительных занятий с вами», «Вы так очаровательно добры ко мне после всего того, что случилось между нами», «Я просто хочу дополнительных занятий с вами»…

И тут пленку стало заедать, некоторые слова растворялись, плохо слышались, ушли, будто мешали, память начала отбор:

«Вы так очарователь…», — очаровательна, он сказал очаровательна, да? «…случилось между нами», — межу ними что-то случилось… «Я просто хочу с вами…»… «le baiser»…

Мучительно сладко, а после так же мучительно горько. Вдруг он больше к ней не придет? То, чем завершилось, закончилось, она была к нему так строга и сурова. Не приди он к ней в этот вторник, она поймет, но легче не сделается. Если Фрэнсис не придет, это ее вина, она просто все испортила вновь, и заслуживает лишь несчастья и ненависти.

Прогоняя пришедшие плохие мысли прочь, Сара вернулась к раскрытому учебнику, поставив рядом свежеприготовленный кофе для бодрости и внимательности. Да, Фрэнсис может не прийти, но если придет, Сара должна быть к этому готова.

Так минули выходные, скомкано, сумасводяще, и настал понедельник, скучный рабочий день.

— Ты в порядке?

— Да, да, — Ева улыбнулась, якобы доказывая, что все правда отлично, но Сара видела некую замученность, задумчивость на красивом лице. — Просто не выспалась.

— Уильям не дает покоя по ночам? — Сара засмеялась и взяла ложку, намереваясь наконец попробовать сегодняшний грибной крем-суп. — Храпит небось?

Другой причины не высыпаться у Евы не видела. Знала, что Уильям охладел в постели, и понимала — ведь возраст как-никак, да и слышала, что у пар с этим только хуже после свадьбы. Хотя, быть может, внезапная страсть, медовый месяц-то еще не вышел.

— Нет, — Ева тоже засмеялась в поддержку. — Проблемы детей, и я думаю, как их решить.

— Проблемы у Зои и Фрэнсиса? — наклонилась и прищурилась: — Рассказывай.

— Зои влюбилась в парня, который ее не ценит и, вероятно, не питает нежные чувства в ответ. — Тяжко выдохнула и попробовала крем-суп первая. — Подростковая любовь такая болезненная, и я не вижу, как ей помочь это пережить и от этого избавиться.

— Да, — кивнула и тоже попробовала блюдо, сегодня такое же вкусное, как и всегда. — Тут ничем не поможешь, разве что присматривай, чтобы вены резать не вздумала. — Усмехнулась, занося ложку уже в третий раз. — А что с Фрэнсисом?

Ответ последовал не сразу. Сара явственно ощутила эти проходящие в паузе секунды и понимала, что слова подбираются тщательно.

— Он поменялся, — Ева загрустила и не смогла скрыть печаль. — Стал холоднее со всеми, так странно, может, что-то его мучает, но он не делится… — тоскливая улыбка, подняла взгляд. — Раньше он был другим. Добрым, ответственным, где это все сейчас?

А ведь Ева узнала и знала, что все те письма и цветы дарил ей Фрэнсис. Ева узнала и знала, что он в нее был влюблен, что он страстно ее желал. И именно она разбила его сердце, когда вышла замуж за Уильяма и поселилась в его квартире в качестве жены отца. Что может быть хуже? И что она ждет от него после всего этого? Чему эта бесстыдница, влюбившая в себя ученика, удивляется?

И Сара улыбалась, внутренне радовалась, что вот и Еву судьба ударила по голове камнем. Чуть притопила. Да, Фрэнсис больше мил не с ней, и ходит после занятий не к ней, а к Саре. Ева угробила их дружбу, а Сара попытается эту дружбу создать и не испортить.

— Я тебе говорила, постоянно говорила, что Фрэнсис не такой уж хороший, помнишь? — напомнила, уже не скрывая улыбку. — А ты мне не верила.

Сара надеялась, что сейчас, согласившись, Ева прочувствует все то, что ощущала Сара. То отчаянье, скорбь, пустоту. И это не злорадство, это торжество справедливости и победа Сары.

— Как прошло ваше дополнительное занятие? — Ева чуть перевела тему.

— Отлично, Фрэнсис держался молодцом, не жаловался на усталость и послушно выполнял все задания.

— Да? Он молодец, — замолчала, кажется, желая услышать что-либо еще. — В пятницу он не сдал эссе.

— Хм? Наверное не смог собраться с мыслями, — произнесла не задумываясь, и осознала, что теперь она защищает и оправдывает Фрэнсиса. «Мы с Евой будто местами поменялись», — эта мысль немного воодушевила. — Не волнуйся, он такой, какой есть, я уверена, у него ничего не произошло, просто он и тебе начал показывать свою истинную суть.

Ева странно на нее смотрела, было что-то кричащее и выжидающее в ее глазах. Может, она хотела услышать правду о том занятии в четверг, может, подозревала ее и Фрэнсиса в чем-то интуитивно? Сара не стала разговаривать об этом, постаралась поскорее расправиться с обедом и ушла под предлогом навалившихся дел.

Сара молилась, чтобы Фрэнсис зашел сегодня в свободную минуту, просто так, на пару слов, напомнить о себе. Но этого не случилось, и она стала молиться, чтобы он пришел завтра. И чем ближе становилось назначенное время, тем тревожнее делалось самочувствие.

Если на выходных думала о том, как все хорошо складывалось, думала только о начале того занятия, то сейчас мысли блуждали лишь о конце того дополнительного. Как холоден он с ней стал, как, не подумав, она его грубо отвергла. Могла мягче… Сокрушалась и вовсю винила себя за то, что вовремя не проявила чуткость.

С другой стороны, она была права. Она преподаватель, он ученик, дистанция между ними должна существовать, обязана. А Фрэнсис хотел ее нарушить и нарушал, ей пришлось дать отпор, правда, слишком сурово. В этот раз поклялась ошибки не повторить, она будет сдержанной, но мягкой, непоколебимой, но сердечной. Как Ева.

— Фрэнсис, ты опоздал, — на самом деле Сара не сердилась, но чувствовала, что надо, — я уже собиралась уходить домой.

Сорок пять минут его не было, сорок пять минут ада и сомнений, кипения в котле переживаний.

— А, извините, — он улыбнулся, не собираясь раскрывать причины, пускаться в объяснения.

Сара кивнула, указывая на парту, и душа пела, найдя успокоение, предвкушая предстоящие часы. Ей не хотелось размышлять, почему она так чувствительна ко всему, что связано с ним, почему он так легко на нее влияет.

Занятие началось с простого, с того, что он уже знал, но оказался не против повторить. Прилежно записывал диктуемую информацию, прилежно отвечал, не уклоняясь от темы. Не поднимался, чтобы подойти к ней, не делал комплиментов, не шутил, сегодня он был обычным учеником, и Саре пришлось встать самой. Подошла к нему, наклонилась, проверяя верность всего им написанного.

От него исходил приятный, едва уловимый аромат мужского парфюма. И Сара позволила себе задержаться рядом с ним на несколько больший срок, чем нужно, чтобы насладиться запахом.

— Все верно? — поинтересовался, демонстрируя трудолюбие и усердие, и Сара похвалила:

— Да, отличная работа.

Хлопнула дверь. Негромко и, очевидно, кто-то закрыл дверь кабинета, но беда в том, что дверь уже была закрыта. Значит, кто-то открывал, заглядывал? Это заставило отойти от Фрэнсиса и направиться к двери, чтобы открыть, чтобы попытаться в коридоре подловить кого-то и спросить, что хотели. Коридор оказался пуст, что неудивительно, ведь практически все разошлись по домам, и все же кто-то их потревожил.

— Ты видел, кто заходил?

— Нет, — покачал головой, и Саре ничего не оставалось, кроме как вернуться к французскому, больше к Фрэнсису не приближалась.

Потрудились добрые два часа, вежливо распрощались, и Сара села за свой стол, преисполненная прекрасным чувством выполненной задачи. Хороший день, плодотворный. Не возникло между ними разлада, спора, всякие «обмены любезностями», кажется, остались в прошлом. Похоже, зародился фундамент для дружбы, и Сара чувствовала себя так превосходно, как еще не бывало. Душа все пела, и сердце пустилось в пляс.

Напевая попсовую глупую мелодию, Сара собрала сумку, надела пальто, повязала шарф и намеревалась пойти домой. Намеревалась, но замерла у порога, потому что, открыв дверь, увидела лежащее на полу коридора письмо. Прямо на полу, прямо перед ее кабинетом. Ошибки быть не может, это послание к ней.

На изрядно помятом конверте ни строчки, ни автора, ни адресата, белая чистота. Теперь сердце правда заплясало, но душа уже не пела, охватило беспокойство и проступила бесноватая радость, ведь возможно, это письмо от Фрэнсиса.

Он уже делал подобное с Евой, и вот теперь, покинув кабинет, подбросил ей письмо. Любопытство подталкивало вскрыть и прочитать сейчас же, на месте, но Сара положила послание в сумочку. Лучше сделать это дома, нерасторопно под бокал пряного вина.

И вот, долгожданное происходящее, раскупорила новую бутылку, налила, устроилась удобно в кресле и волнительное письмо вскрылось в подрагивающих от предвкушения руках. Гадалось, что же там, какая приятность от Фрэнсиса? Он разглядел в ней обворожительную женщину? Может, не зря она обновляет гардероб и учится пользоваться всякими женскими штучками из отдела косметики? Стала закалывать волосы, как подсказала Ева…

Блочный лист в клетку и размашистость букв:

«Вы отвратительны.

Вы совратили ученика, вы совратили Фрэнсиса.

За это вы будете гореть в Аду и на Земле».

Все. Все, что содержало послание, только эти прыгающие пугающие строчки, таящие угрозу и агрессивность писавшего.

Сара перечитала еще несколько раз, и только после до мозга добрался весь смысл. Кто-то думает, что она спит с Фрэнсисом, ошибочно полагает, но уверен, что не ошибается вовсе. Кто-то ей угрожает, кто-то ее ненавидит за моральную преступность.

Сара осушила бокал вина залпом.

Крис плюхнулся в кресло, провел пальцами по шершавой и теплой обивке подлокотника. Никакого узора, лишь простота темно-зеленого цвета. А напротив, на кофейном столике, устроился Фрэнсис, такой сложный и невероятно довольный собой.

— Ты понимаешь, то, что ты ее поцеловал, еще ничего не значит? — Крис усмехнулся, — застал врасплох, она не осознавала происходящее.

— Лишь доказательство, что я теперь могу пользоваться ее слабостью на деле, — уперся он каблуком школьной туфли о край стола. — И мне уже несколько раз это удавалось.

— Парочка выигранных битв — еще не победа в войне.

— Но мы не говорим о войне, мы говорим о любви, — теперь усмехнулся Фрэнсис, поднял голову, задрав подбородок, и с несколько философствующим отрешенным видом произнес: — Чувствую, насколько я близок к желаемому, это так опьяняет… — и спустился с небес на землю, уронив взгляд: — А у тебя есть желаемое, Крис?

И ни секунды задуматься, ни секунды на мечтания и грезы. Дверь в комнату отдыха открылась, и на пороге, к сожалению, не Сара Минха. Не Минха, которую легко отшить и выставить прочь, ведь они даже не закурили.

— И что ты приперся, Нил? — прошипел Кристофер с досадой.

Фрэнсис чуть повернул голову, чтобы краем глаза видеть Нила Гларрена, который водил языком по зубам в явной задумчивости, что ему сделать дальше. Темнота от этого парня потихоньку наполняла комнату, атмосфере не хватало лишь вспышки, чтобы заискрить, тучи ведь уже сгустились.

— Заткнись, — наконец фыркнул Нил и прошел в комнату, остановился у книжного шкафа, но повернулся к нему спиной. — Выглядите так, будто у вас все зашибись.

— У нас все именно так, — Фрэнсис широко улыбнулся, и зря, зря, подумалось Кристоферу, только зубы зверю показал. И точно, Нил тут же оскалился сам:

— Я тебе удивляюсь, Фрэн, ты то правильный, то тварь какая-то, — и развел руки в стороны, вопрошая потолок: — У него все круто, его сестра в слезах захлебывается, того и гляди суициднется, зато у него все шикарно.

— Мне наплевать на Зои, — равнодушно и медленно сказал Фрэнсис, и Нил рассмеялся:

— Я же говорю, тварь ты конченая, — смех смолк. — Меня от тебя блевать тянет.

— Дай угадаю, — Фрэн потянулся в карман за пачкой сигарет и зажигалкой, — ты отыгрался на Зои, а я оставил твой подвиг незамеченным, ты тоже та еще тварь, Нил, — закурил, выпустил первый сизый дым. — Если тебе надо сцепиться со мной, то сделай уже что-нибудь мне, а.

Энергии прибавилось, то тут, то там засверкало, заискрило, Крис почувствовал опасность, но Нил остановил себя, дернув плечом, загасил собственный порыв, спросив:

— Почему Зои недостойна, чтобы ты за нее вступился?

Фрэн опустил взгляд в пол, видимо, действительно задумался. Стал серьезным на мгновение, то самое мгновение, когда Крис всего-то моргнул.

— Я не чувствую никакой обязанности.

Нил криво усмехнулся на такой ответ, наверное, ничего более существенного не ожидал. А Крис надеялся, но... увы.

— Зацепи меня, Нил, давай, — Фрэн снова захотел энергии, воззвал к молнии, но ничего не прилетело и не разверзлось, Нил фыркнул и свалил так же внезапно, как нагрянул. Все-таки у этого парня есть не только агрессия, но и мозги.

— Ты правда не хочешь ему рожу начистить? — поинтересовался Кристофер, и Фрэн пожал плечами:

— Я не знаю, что он сделал.

— Мистер Вульф, к вам посетитель, — сообщила Энн по пути к кабинету и передала папку со «свежими» документами, которые он «съест» с утренним кофе.

Ульям подумал, это кто-то из старых клиентов, новые, как правило, сначала звонят и встречу согласовывают. А тут к десяти утра, без предупреждения, почерк хорошего знакомого, бывалого заказчика. Но ни одной фамилии на ум так и не пришло.

— Я так ждала, — сладкий голос, доля секунды ушла на распознавание обладателя, и когда он понял, что это, мать твою, Дженни, воздуха в кабинете словно не стало совсем. Только вошедший Уильям, его массивный стол, кожаное кресло, в котором уселась наглая девица, закинувшая ногу на ногу, точно повелительница мира. Так вот как сам Уильям выглядит сидя в нем?

— У меня только два вопроса: как ты меня нашла, и почему тебя впустили?

— Природный дар разыскивать и убеждать, — легко засмеялись, но затем отбросила шутки в сторону: — Ты серьезно думаешь, что тебя сложно найти? А мне можно отказать?

Что за игра?

Уильям подошел к столу, бросил документы на стол, и язык не слушался, не смел прогнать Дженни прочь. Нет, он не чувствовал ее чар, обворожительности, не поддавался соблазну, совсем ослеп от страха, чтобы разглядеть красоту. Страх. Такой знакомый, столь сильный, страх последствий, боязнь быть обнаруженным, ужас при мысли оказаться разоблаченным, жуть раскрытия перед миром. Нет, он не такой, он не плохой.

— Дженни, сейчас не лучшее время, мож…

— Не лучшее время, не лучший день, не лучшая неделя и месяц не тот, — бесцеремонно перебила, — ты не отвечаешь на мои звонки, не пишешь сообщения, что я должна делать?

— Я женат. — Уильям поднял руку, демонстрируя кольцо, обращая на него, наконец, внимание.

— Я знаю, — ей, кажется, все равно.

— Тогда чего ты хочешь? — упер два кулака в стол, но вперед к ней не подался.

— Того же, чего хочешь ты, — ласковая, искусственная улыбка, и она наклонилась к нему. — Просто хорошо проводить время. Наслаждаться общением, приятной компанией.

Уильям замотал головой, отбрасывая любую возможность этого, но так и не сказал "нет".

— Подумай, — Дженни поднялась и медленно подошла к двери, там Уильям ее и нагнал, обретя голос:

— Зачем вы, женщины, делаете это?

Дженни ушла молча, и, хоть последние слова были за ним, победительницей вышла она. И снова угнетение, муки совести. Надо было поставить ее на место, отшить, выкинуть, если надо — пригрозить. Но он лишь промямлил что-то, а в остальном смотрел ей под ноги и слушал.

Очевидно было, что она закинула сеть, будто Уильям настолько тупая рыба, что даже скрывать этого не нужно. Получается, так? А еще Уильям не тешил себя надеждами, почему она к нему так прицепилась. Привлек своей внутренней испорченностью, похотливостью, зажатой, но плохо контролируемой страстью к «приключениям», но этого влечения мало. «Взял» ее презентабельностью. Деньги. Видит в нем деньги, золотые часы, золотые наручники, золотые горы, свяжет правильно и будет хлебать золотое молоко из золотого блюдца. А чтобы сложилось все превосходно, в идеале ей бы еще и залететь от него. Но для этого нужен секс, такого еще не было.

Уильям все прекрасно понимал, понимал и боялся. Только не ее, а себя.

Сколько она уже избегает Фрэнсиса?

Ни одного лишнего взгляда, неосторожного слова, необязательного поворота в его сторону. Ева даже не проходит мимо ряда, где сидит Фрэнсис на ее занятиях. Но для всех это, конечно же, осталось незамеченным. А для самого Фрэнсиса?

Она чувствует его внимание, его проницательные глаза, его расположение. Любит ли на самом деле? А если…

— Попробуйте передать радостный восторг холодной зимы, — отрешенно напутствовала Ева, не задумываясь, стараясь помочь ученикам в написании эссе. — Поэзия льда, изящество белого цвета.

Гадала, сдаст ли Фрэнсис работу в этот раз, и молилась, чтобы сдал. Что она сделает иначе? Что может сделать? Ничего… Собственное бессилие, бессилие во всем.

Над ней опять сжалились, его эссе легло в стопку, и он собрался покинуть класс.

— Мистер Вульф, задержитесь, пожалуйста.

Заметила, как Кристофер усмехнулся и цокнул языком, затем намекнул, что будет ждать в коридоре. Фрэнсис остался наедине с ней, и Ева ощутила нервозность и страх. Только чего же она боится?

Фрэнсис выжидательно и вежливо смотрит на нее, чуть наклоняя голову, словно говоря тем самым: «время идет». Но Ева все молчит, зачем-то перекладывая листы с одного угла стола на другой. Трогает лежащий карандаш, поправляет атласную ленту, завязанную в бант на рукаве легкой кофты, собирается уже начать, но не может.

— Что-то случилось?

Случилось! Ева невольно удивляется нелепости происходящего. «Что-то случилось». Разве нет?! Но ей нужно поговорить с Фрэнсисом совсем не об этом, а о Зои. Девочка нуждается в защите, но не в ее, не отца, только Фрэнсис может помочь сестре. Только их сложные запутанные узы, нить, словно проволока, натянутая меж ними, только за нее можно ухватиться, чтобы вытащить Зои из-под толщи воды. Из самой глубины засасывающего чудовища.

Наверное, это единственное, что в силах Евы — уговорить, упросить Фрэнсиса не оставлять сестру. И вот Фрэнсис перед ней, но в голове нет связных мыслей, лишь ощущения его языка во рту, его руки, ползущей вверх, приносящей запретное удовольствие.

— Вы думаете об этом, да? — будто прочитав ее размышления, подошел ближе, настолько, что смог коснуться ее убранных в высокую небрежную прическу волос. — Пожалуйста, не считайте, что горите в этом пламени лишь вы, я сгораю с вами. То, что произошло… — наклонился к ней, но не обнял, голос зазвучал тише: — Разве не было это закономерным? Разве не было это самым логичным изначально? Вы ведь видели, как менялся мой взгляд на вас с каждым днем, как загорался во мне этот пожар, и вы не предприняли ни единой попытки затушить его. Наоборот, вы захотели быть максимально приближенной ко мне. И вы стали.

Совсем затих. Чуть отдалился, чтобы наклониться к ее лицу, заглянуть в ее глаза.

— Скажи, Ева, скажи, что это все было ошибкой, признайся, что жалеешь о том, что ты сделала, — произнес это настолько вкрадчиво, словно она это ученица, а он очень хороший преподаватель.

— О чем?

Фрэнсис усмехнулся. Для него это выглядело забавным? Но Ева правда озадачена тем, что он говорил. Какая ошибка? То, что она дала себя поцеловать?

— Вы и мой отец, это ошибка.

Сказанное сочилось и истекало не то болью, не то печалью, каким-то отчаяньем. Ева прониклась жалостью, внутри кольнуло, растревожилось. Мальчик вырос без матери, одинокий, потерянный, без всяких ориентиров. Тянется ко взрослому, честно ведя себя взрослее, чем большинство ее ровесников. Скорее всего, даже в Уильяме такой сознательности нет.

— Фрэнсис, я хотела поговорить не о нас, а о твоей сестре, — Ева решила убрать напряжение, направив диалог в другое русло, изначально запланированное. — Зои.

— И что Зои? — кажется это немного разозлило его, он даже отошел на несколько шагов, поморщился, словно этими словами она сковырнула плохо зажившую ранку на локте.

— В ее жизни происходит нечто ужасное, — сложила руки, переплетя пальцы, — если ты не повлияешь на происходящее, события примут трагический оборот.

— Она сама сплошная трагедия, — сказал как отрезал, и Ева тяжко вздохнула:

— Ее бедра… Фрэнсис, она показала мне свои бедра, кто-то, какой-то мальчик, в которого она влюблена, сделал это… Там множество шрамов... — приложила руки к губам, — это ужасно. Она не назвала его имени, но я уверена, он учится в нашей школе.

Ева замерла в жутком ожидании, что сейчас Фрэнсис снова коротко отрежет, отбросит все слова, отряхнется и уйдет.

— Да? — усмешка, перерастающая в дурной смех. Медленное, выдающее нервозность и возбуждение хождение по классу. Между столов. Неутихающий смех.

— Это очень серьезно, Фрэнсис. С таким обращаются к психиатрам, но я боюсь, это не поможет, лучшая помощь — это ты. Пойми, пожалуйста, — затараторила, и Фрэнсис остановился:

— Как вы себе это представляете? Что я должен сделать? — развел руками, — подойти к ней перед сном, сесть у кровати, погладить по голове и прочитать нотацию? «Дорогая моя, любимая сестренка, не водись больше с плохим мальчиком, ради своего братика, хорошо?», да?

Фрэнсис издевался. В возбуждении, ожесточившийся, полный едкости и яда, он странно и зло ликовал, обескураживая этим Еву.

— Ты же знаешь, что ты можешь что-то сделать. Я прошу тебя. — И это так. Ева абсолютно точно в этом уверена. И Фрэнсис уловил эту уверенность, уловил и перестал играть:

— Скажите, что вы ошиблись, — приблизился снова. — Скажите это, произнесите.

— Фрэнсис, мне просить тебя на коленях?

— Вы так печетесь о Зои, да? — улыбнулся, наклонился над столом, став еще ближе.

— Я знаю, и ты знаешь, что ты можешь ее спасти. Но, правда, — опустила голову, спрятав глаза, — Я совсем не понимаю, почему ты так не хочешь этого делать. У тебя есть причина, знаю, но не понимаю. Не понимаю.

— Вам страшно? — его холодные руки коснулись ее, убрав волосы и подняв лицо за подбородок, и он произнес прямо в глаза: — Мы совсем не знаем этот мир, когда я был маленьким, мне казалось, что взрослые знают, но нет, — покачал головой, — взрослея, только больше заблуждаешься. Больше боишься, а почему? Потому что боятся только лжецы.

Фрэнсис практически ушел, без оставленного обещания, лишь сказал:

— Вы кому-то врете, — и захлопнул за собой дверь.

Кому-то? Кому Ева может врать?

В голове туман, и сквозь туман лишь очертания их тел виднеются. Голые, близкие, горячие. Чужой язык во рту, чужие сильные пальцы на бедрах, рука, ползущая вверх, что-то в ней будоражит, будто проснулась. Одернулась, стало стыдно.

И сразу к стопке только написанных эссе, нашла работу Фрэнсиса и чутье не обмануло — ничего о зиме, только весна…

«Я не хочу об этом писать. Скука. Но я давно не писал Вам. Скучали?

Я обращался к тебе на «ты», когда мы целовались. А теперь буду писать вам «Вы». Уже не так скучно.

Отцу постоянно пишет девушка, которой он не отвечает, но сообщения читает. Вы не заметили этого, да? Тогда хотя бы обратите внимание на его короткие нелепые разговоры по телефону. Бросит одну резкую фразу и сразу обрывает связь. Похоже, он уже не может это контролировать, я Вас предупреждал. Он охотник, Вы — павшая жертва.

Павшая, падшая Ева. Наверное, Ева надкусила яблоко весной. Вам понравилось яблоко?

Можете не отвечать, знаю, что вы себе солжете».

Так кому Ева может врать?

Только себе. И бояться только себя.

— Вы отвратительны, — Фрэнсис поднял взгляд, подарил усмешку, прежде чем продолжил читать: — Вы совратили ученика, вы совратили… — замолк, бросил письмо на стол и нахмурился: — От кого это?

Сара развела подрагивающие в беспокойстве руки и сложила их на груди:

— Я хотела узнать от тебя. Письмо нашла во вторник сразу после занятия с тобой. У двери.

Фрэнсис вновь нахмурился, еще раз коснулся листа в клетку, еще раз увидел свое имя и закусил нижнюю губу, задумываясь. А после вердикт:

— У меня никакого понятия, кто бы это мог быть. Абсолютно.

Случилось худшее. Нет, конечно, самое плохое — это содержание записки, но Сара искренне надеялась, что Фрэнсис кого-нибудь заподозрит. А если и не заподозрит, то хотя бы не оставит разбираться с этим одну. Некто считает ведь, что она соблазнила именно его, значит, эта проблема для них двоих, верно?

Но он молчал, и у Сары сжимались внутренности, превращаясь в комок нервов. Фрэнсис просто уйдет, а Сара напьется с горя и ничего больше не сможет сделать.

— Надо найти того, кто это написал, — Фрэнсис откинулся на спинку стула, развалился, увел взгляд в дальний угол класса, и будто с ним говорил: — Насколько помню, во вторник к нам заглядывали, вероятно, это и был отправитель. И, вероятно, увиденное послужило для анонима последним доказательством.

— Доказательством? Это было дополнительное занятие.

— Значит, отправитель личность впечатлительная, или… — принялся раскачиваться на задних ножках стула, — или злая. Допустим, я знаю, кто это, — неожиданно выдал, и внутри Сары все разжалось, облечение, хотя бы догадка.

— Кто же?!

Фрэнсис перевел на нее холодный, стеклянный взгляд:

— Не волнуйтесь, я разберусь с этим сам, вам ничего не нужно делать, — резко поднялся, подобрал школьную сумку с пола, — я пойду, нам лучше пока дополнительно не заниматься, чтобы не допустить и шанса подпортить вашу репутацию. Это же самое важное.

Сара не ожидала от него столько… милосердия? Такая поддержка, такие уверенные, сильные слова. Неожиданно полученная защита, невероятнае радость и тепло, разлившееся внутри, превосходнее любого вина.

— А вам страшно, мисс Минха?

— Нет, — замотала головой, больше не страшно. — Лишь злость берет.

— Не надо, не горите, не позволяйте себе этим гореть, — указал на письмо. — А вот это лучше уничтожить.

Фрэнсис ушел, забрав отчаяние с собой, чтобы выбросить. С Сарой остались роковая записка, которую необходимо сжечь, и замечательное чувство поддержки, вселенный оптимизм, глупое счастье. И как Ева смогла от Фрэнсиса отказаться? Она ведь знала, все это время видела, какой он на самом деле, и смогла сказать ему "нет"?

«За это вы будете гореть в Аду и на Земле», — строчка теперь вызывала улыбку. Ей нечего бояться, незачем злиться, она ничего не сделала и гореть не собирается.

Сара забрала вещи, надела пальто, завязала шарф вокруг шеи, лямку сумки повесила на плечо, подкрасила губы и отрыла дверь, чтобы остановиться. Дежавю. Новый конверт, новое письмо.

Пальцы дрожали, перед глазами прыгала размашисто написанная строчка:

«Вы сядете в тюрьму! Вы понимаете?»

Колени подкосились, рукой пришлось опереться о стену, чтобы не плюхнуться на пол в бессилии. Ей нужен Фрэнсис, чтобы снова успокоиться, но аноним, кажется, только и ждет того, чтобы застать ее с ним. Караулит, следит, выжидает. Значит, Фрэнсиса лучше избегать, но без него же не выдержать.

Зои смотрела в небо. Заволокло тучами, сквозь которые пробивались холодные солнечные лучи. Ветер прохладный, несший зиму в своем дыхании, ласкал нос и щеки, руки Зои спрятала в карманы.

— И кого ты тут ждешь? — Фрэнсис вышел из школы, остановился рядом.

— Не твое дело, — шепотом ответила она, не сводя глаз с туч. — А ты почему не с Минха?

— Не твое дело, — передразнил и встал перед ней. — Гларрена ждешь, да?

Зои ничего не ответила, но и ответа не нужно было. Это слишком очевидно.

— Поехали домой, — предложил Фрэнсис, и этим заставил Зои перевести внимание на него. Его лицо. Они совсем не похожи, никто бы не подумал называть их сестрой и братом. Слишком не похожи.

— Отвали, — опустила подбородок и несказанно удивилась, почувствовав сквозь куртку, как Фрэнсис схватил за локоть. — Я сказала — отвали.

— Ты тупая? Поехали домой, Зои, — сжал сильнее. — Ты ему нафиг не сдалась, слышишь? — наклонил голову, вглядываясь в ее лицо, и Зои захотелось спрятаться от этого ледяного ветра. — Что он сделает с тобой сегодня? Трахнет, изобьет, опять порежет?

«Тупая мисс Лоос».

— Эта училка тебе все докладывает, да? — хмыкнула, возвращая взгляд в небо. Наверное, дождь польет.

— А ты разве не хотела, чтобы она мне рассказала? — убрал руку и сказал по-прежнему серьезно, без обычной насмешки: настоящие женщины так не делают, никого не ждут.

К воротам школы подъехало такси. Фрэнсис обернулся, увидел и «отвалил», как она того желала. Желала?

Спустился по лестнице и ни с того ни с сего обернулся:

— Поехали домой.

Он никогда так не делал. Не просто предлагал, не бросал невзначай, потому что наплевать, а настаивал. В Зои что-то встрепенулась, какое-то странное ощущение, пропала безнадежность. С одной стороны, хотелось поговорить с Нилом, но когда еще Фрэнсис позовет?

Первые шаги медленные, но потом чуть ли не вприпрыжку догнала брата, и оба без слов направились к такси. Он даже открыл для нее дверь и сел с ней на заднее сидение. Через стекло Зои увидела, как из школы вышел Нил, но понимала, что сам Нил ее не видит, а жаль.

Такси тронулось, Зои развязала шарф, расстегнула куртку, думала, будут ехать молча, но Фрэнсис заговорил:

— Ты не маленькая Зои, я не могу следить за тобой, у меня своя жизнь.

— За мной и не надо следить, — фыркнула, но Фрэнсис будто не заметил:

— Оказалось, что надо. Ты стала мне в тягость, — раня с невероятной жестокостью такими словами, он повернулся к ней всем корпусом. — Я не хочу, чтобы ты была мне обузой. Портила все. Ты моя сестра, и ты обязана шевелить мозгами, раз тебе похер на себя, делай это ради меня.

— А ты это делаешь ради мисс Лоос?

— Нет, — сказал без колебаний. — Мне уже самому надоело наблюдать, что ты творишь. И я хочу, чтобы ты прекратила.

— Почему?.. — Зои отвернулась к окну, не в состоянии больше это выносить, хотелось реветь, реветь от всего внутри, запертого и накопившегося. — Ну почему ты не сказал мне этого раньше?

Чувствовала, как проливаются слезы по щекам, такие честные, по-настоящему выстраданные. Горькие, как сама смерть, смерть чего-то уже давно в ней умершего и похороненного. Ежедневно отравляющего.

Фрэнсис притянул к себе, обнял, и лицом Зои уткнулась в мягкую ткань пальто. Стало легче, намного легче, теперь могла слушать брата внимательнее, доходить стало лучше:

— Хватит меня позорить.

— Я люблю Нила, — шмыгнула носом и затихла.

— А он любит тебя, ты его любимая игрушка, чтобы колоть меня. Ты не находишь это несправедливым по отношению ко мне? — поднял ее лицо, чтобы посмотреть в заплаканные покрасневшие глаза. — У меня нет времени и желания с ним разбираться, это теперь между вами. И раз ты его любишь, займись им грамотно, и тогда он станет твоим, хоть ложкой его мозг ешь.

— Заняться грамотно?

— Как настоящая женщина, — кивнул, и Зои опустила взгляд не выдерживая, бормоча:

— Но я не женщина, и ты сам говорил, мне никогда ей не стать.

— Дай мне свой телефон, — приказал, и Зои сразу закопошилась в поисках мобильника в кармане. Передала и увидела, что Фрэнсис намеревается написать Нилу.

— Бесполезно, он не ответит, — покачала головой, но брат все равно отправил: «Фрэнсис говорил о тебе». Она машинально отметила время. 16:42.

Ответ пришел уже буквально через минуту. «Что говорил?» 16:43.

На это Фрэнсис усмехнулся и набрал: «Заставь меня рассказать», и вернул телефон Зои с наставлением:

— Больше ему ничего не пиши, звонки не бери.

«Ты обалдела?

Нил Гларрен 16.45»

Убрала телефон в карман, но он тут же завибрировал, и из любопытства достала вновь:

«Что за игры?

Нил Гларрен 16.47»

Засмеялась, прикрыла глаза, а затем посмотрела на спокойного Фрэнсиса. Он прав. Она не должна его больше подводить, не должна быть жертвой, приносить неудобства. Может, приносит еще и боль зудящую, надоедливую?

«Зои?

Нил Гларрен 16.50»

Ева свернула на стоянку и съехала вниз, припарковалась между двух черных джипов. Ее красной спортивной красавице тут и место, хотя она просила Уильяма не дарить спорткар.

На лифте от подземной стоянки до тридцать третьего этажа, поправить волосы, зайти домой. Не думала, что кто-то уже объявился, думала, как обычно встретит тишина и пустота, но удивилась, еще раздеваясь и слыша разговор, правда, слыша слишком плохо, чтобы разобрать.

Зои лежала на кожаном диване, большая плюшевая игрушка под головой, явно притащенная из ее комнаты. Фрэнсис сидел на полу, спиной касался дивана, в руках ноутбук, рядом валялись два телефона. Еве увиденное показалось странным, они близко. У Зои полная возможность беспрепятственно наблюдать, что Фрэнсис делает в ноутбуке, даже не поднимаясь, и оба их телефона вместе.

— Привет, — Ева обратила на себя короткое внимание и, больше не собираясь отвлекать, направилась к кофемашине. Жутко хотелось выпить капучино и расслабиться. Пока возилась с приготовлением, слушала чужую беседу, не смущаясь. Если в комнату не ушли и не шепчутся, значит, можно, да?

— А потом? — спросила Зои и, не дожидаясь ответа, поинтересовалась еще: — Я буду действовать, как ты сказал, но до какого момента?

— Всегда.

Завибрировал один из телефонов, и Зои с некоторой тревогой произнесла:

— Опять он. Может, взять?

— Даже не думай, — Фрэнсис развеселился, судя по довольному голосу, и на секунду поднял телефон, чтобы удостовериться, кто звонит. — Не будет момента, когда ты сможешь перестать. С ним никогда. Если ты хочешь быть собой — будь. Только в своей комнате, когда одна, со своими подружками, когда ни с кем не разговариваешь. А если ты хочешь быть с ним, забудь, кто ты есть, и дави его. Другого он не воспринимает. Не будешь прогибать, не обретешь плоть и кровь для него.

— Вы, парни, странные существа, — выдала Зои с философским видом.

— Нет, это нормально. Иначе не получится, потому что он не твой человек, — непосредственно ответил Фрэнсис. — Такой, какая ты есть, он не подходит.

— Ммм, — удовлетворительно промычала и не без лукавства спросила: — Тебе-то есть с этого польза?

— Ну, — закусил губу, поморщился и, вероятно, не увидев причину утаивать, заявил: — Он меня порядком достал. Лезет во все дыры вокруг меня. И я очень хочу, чтобы в твоей дыре его и прихлопнуло.

— Ты так мил.

Еве было любопытно, о ком они говорили, кого обсуждали, для кого такой план выстроен. Но не могла спросить, ведь раз они общались так, будто ее здесь нет, значит, она появиться и не может. Села в кресло возле панорамного окна, наслаждалась видом, кофе и творением своих рук — согласием Зои и Фрэнсиса. Это ведь в какой-то степени ее заслуга, да? Она повлияла на Фрэнсиса, убедила его обратить внимание на сестру, верно? Улыбка не сходила с лица, приятно.

Зои сделала две чашки кофе, для брата и для себя, и устроилась на полу рядом с ним. Они вместе что-то смотрели в ноутбуке, смеялись время от времени, и все разговаривали, но гораздо тише. Или Ева просто перестала прислушиваться, ведь все и так хорошо.

Уильям вернулся домой поздно. Дети уже разошлись по комнатам, на диване осталась лишь игрушка Зои.

Уставший, сразу направился в душ, сообщив, что поужинал, и поинтересовавшись формально, как прошел ее день. Ева чувствовала, что он в действительности не с ней, не в их спальне. Он зачем-то взял телефон в ванную, а прежде чем лечь спать, вообще его отключил.

Подозрительно.

Поцеловал в щеку, завалился в кровать, накрылся одеялом, уткнулся в подушку и, кажется, сразу засопел. Так быстро. Ева только успела облачиться в ночную кружевную сорочку и осознать, что ей-то спать хочется не так сильно.

Она надела легкий халат и вышла, чтобы попить воды, а затем не стала возвращаться в спальню. Три коротких, очень тихих стука в чужую темную дверь, без особой надежды, что он услышит. И надеясь, что тогда не услышит никто.

Но Фрэнсис открыл и молча пропустил внутрь.

Светлые стены, черные шторы, выглядящие тяжелыми и массивными, словно не ткань, а камень, весь потолок в маленьких круглых, плоских лампах. Большая кровать посреди комнаты, светло-бежевая мебель, никакого бардака, ничего лишнего. Мягкое для босых ног ковровое покрытие.

— Ничего, если я побуду с тобой? — Ева прошла чуть дальше в комнату, не находя себе места. — Уильям уже уснул, у меня же никакой сонливости.

Фрэнсис пожал плечами, давая понять, что не возражает. На нем лишь домашние свободные серые штаны.

— Я была рада сегодня видеть тебя с Зои, — аккуратно развернула стул у письменного стола и села на самый краешек. — Спасибо.

— Я сделал это ради себя, — ушел в ванную комнату.

Он держал себя холодно, это было трудно не заметить, и Ева подсознательно ощущала вину. Что сделала? Наверное, лучше всего уйти, зачем вообще пришла? И только решила вернуться в их с Уильямом спальню, как Фрэнсис вышел из ванной и заговорил:

— Вам там неуютно, поэтому вы пришли ко мне? Или есть другая причина?

— Фрэнсис… — хотелось многое рассказать. Все опасения и подозрения, вылить беспокойство, но она помнила, к чему привело прошлое общение, в котором доверяла она ему, открывалась.

Его телефон, лежащий на столе, напомнил о себе и Ева вздрогнула:

— Это эра мобильного помешательства?

— Нет, — улыбнувшись, Фрэнсис подошел к столу, посмотрел на дисплей и улыбнулся снова. Ева неосознанно посмотрела туда же, и внутри все полыхнуло. «Минха».

— Зачем она тебе пишет? — поднялась, а Фрэнсис перевернул телефон, и сам повернулся к Еве:

— Не накручивайте себя, просто есть одно дело.

— Какое дело у учительницы может быть к ученику после школы? — хотелось протянуть руку, взять телефон и прочитать, что же она ему написала почти ночью.

Фрэнсис усмехался ей в лицо и ничего не собирался объяснять. Уверенный, наглый, он стоял на своем, и Ева сомневалась, что хоть когда-то он доверял ей. Какая же я дурочка.

— Фрэнсис, для тебя это игра, но такое недопустимо между вами, — серьезным тоном, не терпящим возражений, рассчитывая на то, что он покажет ей сообщение сам, но Фрэнсис, заходя дальше, отвел руку и толкнул телефон к противоположному углу.

— О чем вы думали, заходя ко мне в поздний час в такой одежде? Когда муж уже спит, — чуть подался вперед, чуть сокровеннее и протяжнее: — Мы только вдвоем, никто не зайдет, никто и не подозревает. И вы поняли, что я прав. Отец вас не видит и не слышит.

Ева отступила, немного, незаметно, а Фрэнсис сжал ее руку в своей, не отпуская:

— Только теперь вы все осознали, да? — и видя желанный ответ в ее глазах, прочитав в ее испуге, заговорил тише: — Вы ошиблись, и вы это поняли.

— Фрэнсис... — прикрыла глаза и не выдержала, наверное, женщины все-таки слабы. — Это не любовь, должно быть, у нас с ним не любовь.

Она не пала в его объятия, но достаточным оказалось лишь потянуть, и вот полностью в его руках. Фрэнсис обнял, провел ласково по волосам, утешая, но с лица его не сходила улыбка, с такой улыбкой не утешают. Ей было тяжело, нечем дышать, и дело не в воздухе, сложившая ситуация душила, она и не верила, что ей полегчает, но все равно пришла за этим. Задыхалась и таяла, не зная, что Фрэнсис не переживает вместе с ней вовсе. Ощущает, но не разделяет, не пытается утихомирить ее тянущую боль, а переживает собственный очередной триумф и наслаждается этим. Сколько ему еще осталось до цели? Шаг?

Поцеловал в макушку, прижал крепче, улавливая, что телефон снова завибрировал, но больше не собираясь его трогать сегодня.

— Я не буду врать, что все наладится, Ева, — заговорил с ней, — что бы ты ни делала, отца не изменить. И меня не изменить. Только себя.

— Почему ты так жесток? — сделала безвольную попытку прекратить физический контакт, но Фрэнсис сразу привлек к себе сильнее. — Почему ты не врешь мне? Ты же отравляешь мне жизнь.

Больше ждать не было нужным. Он поцеловал ее, влажным языком провел по губам, и не встретил сопротивления. В беспомощности Ева царапала его кожу, не отдавая отчета в этом. Как и в том, что начала отвечать на поцелуй, едва, слегка проводя языком по его, чуть больше раскрывая рот, наклоняя голову для удобства, и вот все уже переросло в полноценную страсть.

Слишком много всего, слишком много любви, слишком много запретного. Ева гибла и оседала, только Фрэнсис поддерживал в ней силу и жизнь, давал шанс на перерождение. Почему она не уделяла внимание тому, что стало с Евой после вкушения яблока? Она их ела постоянно, или отравилась одним единственным?

Это могло продолжаться не только всю ночь, но бесконечно, Фрэнсис оторвался от нее, не растеряв самоконтроля, сжал предплечья:

— Тебе надо идти, иначе мы не остановимся, а нам обязательно следует быть осторожными.

Ева не помнила себя, когда вернулась в спальню к Уильяму. И когда легла в постель. И провалилась в сон, будучи по-прежнему не собой, но сон оказался сладким. Словно древний, райский плод.