К Еве (гет)

Все занятия наконец завершились. Больше никаких учеников, никаких вопросов и можно отдохнуть без лекций о поднадоевшем французском. Язык любви, ха, любви, о которой не с кем говорить.

Взгляд Сары расфокусировался; она за своим учительским столом, и впереди только пустые столы и стулья, удивительная тишина накрыла класс. И в этой тишине на ум приходил только один печальный вопрос: почему Ева не рассказала? Ведь пришла между занятиями, поделилась радостью, показала фотографии, и даже не обмолвилась о том, что таится в отношениях с Фрэнсисом. Не рассказала тайну, все в этой тайне держит Ева…

И вот перед глазами ничуть не загоревшее лицо Евы, улыбающееся и молчащее. Подруга — а подруга ли? — смолчала о таком важном. Почему? И Сара не стала говорить, не пожелала ставить ту в стыдливое положение, не пожелала выдавать свое знание.

Сара могла бы пойти к ней прямо сейчас, испортить дружбу в единый момент, выставив всю правду, выставить Еву едва ли не падшей женщиной. Но Саре легче от этого не стало бы, и Сара понимала. Сделав это, сказав и раскрыв, ничего бы не изменилось. Это по-прежнему был бы Фрэнсис, который писал Еве, желал и желает Еву, Фрэнсис, который любит.

Занятий больше нет, и слава Господу. Сара достала бутылку уже раскупоренного вина из последнего ящика преподавательского стола и стакан для коньяка. Налила немного, чтобы расслабиться и отпустить все тяжести, висящие на груди. Убрала бутылку на случай, если кто войдет, и сделала первый глоток, за первым последовал, второй, третий… допила дозу взахлеб и вновь достала бутылку.

Только два бокала, на этом все, можно идти домой. Одной в пустой дом, после работы совершенно нечего делать. А ведь Фрэнсис наверняка опять с Евой, разговаривают, выясняют, ссорятся или мириться… не важно. Фрэнсис после учебы направился к ней, а к Саре никто больше не зайдет, никому нет до нее дела.

Захотелось выпить еще, и рука потянулась вниз, а дверь кабинета распахнулась неожиданно, и Сара почувствовала себя тайком курящей ученицей. Выпрямилась, убрала грязный стакан в первый ящик и замерла, демонстрируя благопристойность.

— Как же хорошо, что вы не ушли, — Фрэнсис закрыл за собой дверь и кинул школьную сумку на первый пустой ученический стол. — Мисс Минха?

— Я вас слушаю, мистер Вульф, — сообщила сдержано, а себе не верила, что действительно видит его здесь и сейчас. Неужели Фрэнсис пришел по доброй воле? Может, чтобы добить?

— Мисс…сис Лоос порхает повсюду, сияя, вы, видимо не поделились, что владеете секретом, — сел на пустой стол прямо напротив ее стола. — Вы что-то задумали?

— Зачем мне в это лезть? — пожала плечами. — Это ваши дела.

— С человеческой точки зрения правильно, — согласился Фрэнсис, — тем более, она мне не ответила, точнее, ответила отказом на все мои попытки. Я ей не нужен.

— Вы нужны ей мистер Вульф, вы официально ее дитя.

— Дитя… — повторил Фрэнсис, хмыкнув, — звучит не очень, наверное потому, что я вовсе не дитя.

— В ее глазах.

— А в ваших? — с вдохновением, с неким вызовом спросил, а у Сары от этого в животе внутренности перевернулись и запутались. — Мисс Минха, в ваших глазах я тоже дитя?

Видела юношу, красивого, зрелого, приобретшего ту или иную долю мужественности или, по крайней мере, источающего видимость; юношу, что может брать ответственность и отвечать за поступки. Никакое не дитя, уже не мальчик, а вполне взрослый... для чего?

— Для меня вы весьма небрежный ученик.

— Я мог бы относиться к французскому прилежнее, существуй весомый стимул, — Фрэнсис сделал неприличный намек, и Сара выпалила не подумав:

— Я не Ева.

Он засмеялся непринужденно, а затем замер и втянул носом воздух, легкие набились явно до отказа, грудная клетка вздулась.

— Мисс Минха… — спрыгнул со стола и в один миг оказался прямо перед ней.

Их разделял пустой преподавательский стол, в который Фрэнсис упер ладони по разные стороны.

— Вы пьете?

— Какая нелепица, — Сара замотала головой, и та закружилась, — уходите Фрэнсис, оставьте меня одну.

— Почему? Что случилось? — наклонился ближе, словно отыскивая ответ в глазах. Саре почудилось сочувствие во Фрэнсисе, но не может же он правда жалеть.

— Уходите, — повторила, но он не шелохнулся, и Сара опустила взгляд, — что вы знаете об одиночестве, Фрэнсис? О ненужности? Что вы знаете о том, как наблюдать за чужим счастьем, никогда не имея своего? — вопросы вырвались из нее, будто сам зверь выдрал. — Я люблю Еву как подругу, она истинная «Née pour être heureuse»*, а я нет. Поэтому оставьте уже меня одну, мне ни до кого нет дела, как и остальным нет до меня.

— Вы полагаете, вы обделенная вниманием неудачница? — Фрэнсис едва засмеялся. — А я тогда кто? Съеденный паразитами ловец удачи? Ловлю удачу, да все не там и не в том, — и снова смех, покачал головой, отгонят кошмарные мысли. — Все, что есть, обменял бы на то, чего не имею. Сестра тупа как пробка от вашего вина; Зои, подливающая масла в костер, заготовленный для меня, — делает это регулярно. Отец, трахающий женщину, что я люблю, столь же регулярно. Так удачлив ли я? Обменяю ваше действительное одиночество на свое одиночество в толпе.

Саре нечего было ответить на его порыв, смолчала, а Фрэнсис наклонился еще ниже, чтобы прошептать:

— Не пейте, — и добавил отчего-то сокровенно прозвучавшее: — А если пьете, то давайте со мной.

Наглость или отчаяние? Попытка воспользоваться положением? Сара не знала, что это, знала только, что перед этим юношей слаба, и тот рассчитывает сыграть на этом по полной. Не стоит забывать, что он лишь ученик, им обоим не стоит, вот и напомнила:

— Вы мой ученик, мистер Вульф, занятие давно кончилось, покиньте кабинет.

— Зря, никому не нужно ваше благочестие, раз вы сами никому не нужны, — и с этими словами Фрэнсис оставил ее.

Благочестие. Как это никому не нужно? А ей самой? Сможет ли себя хоть за что-то любить, если и правильность совершаемых деяний канет в лету? Будет ли себя уважать, если пойдет по кривой дороге? Нет, но это ведь может сделать счастливой… Так есть ли счастье без уважения? На затуманенную голову Саре захотелось выяснить, ведь хуже и скучнее жизнь точно не сможет стать.

*Рожденная быть счастливой (фр.)