Интервью (джен)

— Эдди, ты хорошо слышишь меня? А я тебя — нет. Убавь на полтона. Да. Так. Эй! Второй прожектор светит гостье прямо в глаза. Вы что там, ослепли? Миранда! Где ты ходишь? Почему всё это делаю я?

Голос редактора одной из самых популярных среди американских ведьм программ «Магический калейдоскоп тайн» Джули Армонд, наполовину усиленный заклятием, разносился по всей студии, где готовились снимать эпохальное интервью: первый откровенный рассказ героини Второй магической войны Гермионы Поттер, в девичестве Грейнджер, обладательницы Ордена Мерлина второй степени, Ордена Дамблдора и медали «За героизм».

За девятнадцать лет, прошедшие с окончания войны, никакие предложения и посулы журналистов не могли убедить Гермиону или её мужа, Гарри Поттера, — главного героя той страшной войны, кавалера бесчисленных орденов и медалей, а ныне успешного адвоката, открывшего вместе с женой после окончательного переезда в США своё собственное агентство «Potterʼs», — принять их предложение и рассказать всю правду о той войне и причинах, побудивших их уехать из Англии навсегда, оборвав все контакты.

Когда Гермиона и Гарри приехали в Нью-Йорк, журналисты чуть не сошли с ума. Они еще не были женаты, их отношения были главной тайной светской хроники, ни один не выдавал общих секретов. Началась осада дома новоприбывших, который они снимали вместе (это всё, что дотошные репортёры смогли узнать у хозяина дома). Однако тягаться в терпении и упорстве с теми, кто победил Волан-Де-Морта в юном возрасте, было слишком самонадеянно. Так и не получив ни одного внятного ответа, журналисты были вынуждены отступить.

Привыкнув к новой стране и отпугнув от себя всевозможных папарацци обещанием обратиться за содействием к Министру магии Великобритании, Гермиона и Гарри начали строить свои жизни заново. О них ходили разные слухи: были ли они тогда лишь друзьями или уже стали любовниками, — этого не знал никто. Они не пытались облегчить задачу окружающим. Новые знакомства заводили нехотя, предпочитали проводить время вдвоём, но на публике никак не демонстрировали свои отношения.

Спустя год после приезда они поступили в Университет социальной магии Нью-Йорка. Оба выбрали магическую юриспруденцию, разойдясь в направлениях. Гермиона в итоге стала специалистом по защите гражданских и семейных отношений, экспертом в области магических брачных договоров. Гарри погрузился в изучение магических убийств, в том числе и с помощью запрещённых заклинаний, и через пять лет вышел из университета специалистом в своём деле. Каждый занялся тем, что ему нравилось больше, но они всё так же были вместе, работая в открытом Гарри агентстве, куда поначалу волшебники валили только для того, чтобы посмотреть на знаменитых героев.

Однако пару лет спустя никто в Нью-Йорке не мог обвинить агентство «Potterʼs» в пиаре за счёт хозяев. Как сами Поттеры, к тому времени уже сочетавшиеся браком, так и нанятые ими работники были более чем квалифицированными. Слава специалистов бежала впереди них. О том, что когда-то именно эти двое стали главными героями войны, говорили уже только немногие. Чаще их имена и фамилия всплывали в профессиональной среде. Их уважали за непреклонность и непредвзятость и боялись из-за жёсткого, бескомпромиссного стиля ведения дел.

Однако, несмотря ни на что, журналисты хотя бы раз в квартал пытались получить от них интервью, пусть и несколько слов об их жизни и о том, что привело их когда-то в США и друг к другу, но из первых уст. В ответ Поттеры не сдавались, яростно оберегая свою семью, со временем разросшуюся до четырёх человек благодаря сыну и дочке, и жизнь от посторонних наблюдателей.

И вот, когда даже у самых стойких хватало сил отправить свой запрос на интервью в официальную корреспонденцию Поттеров не чаще двух раз в год, Джули Армонд пришло письмо с согласием от самой Гермионы Поттер, к нескольким строчкам, подтверждавшим желание поговорить, была приложена записка с предложением встретиться в нейтральном для обеих месте и обсудить нюансы.

После свидания с одним из самых приятных собеседников в своей жизни, — а Джули Армонд повидала на своём веку немало магов, — редактор решила изменить формат программы и дать героине рассказать всё самой так, как хотела она, отступив от обычного сценария «вопрос — ответ». Гермиона, которую многие считали холодной стервой, некоторые — помутившейся разумом и подобранной Поттером из жалости бесталанной ведьмой, а единицы даже не пытались гадать о ней, оказалась спокойной, самую малость жёсткой и принципиально честной женщиной. И это подкупило Джули больше всего.

На главный вопрос, заданный ею будущей героине своей программы, — «Почему вы всё же согласились на интервью, хотя столько лет хранили молчание?» — она ответила просто: «Мы с мужем решили, что пришло время. А о вас говорят как о человеке, верном фактам».

И теперь, бегая по студии, стараясь поскорее закончить приготовления, Джули наблюдала за женщиной, пронёсшей через всю жизнь любовь и уважение к своему мужчине, которые помогли им обоим выстоять и не сломаться; наблюдала за сильной и мудрой женщиной, которая когда-то была глупой и наивной девочкой, верившей в идеалы и справедливость и разочаровавшейся в них; наблюдала за женщиной, сумевшей перешагнуть через мрак, которым было полно её прошлое, и построить новую успешную жизнь в чужой стране.

Иногда Джули думала, как еще двадцать лет назад всё было проще: у магов были распространены радио, а не телевизоры. Готовить радиопередачи — намного быстрее и менее проблемно.

Мистер Поттер отказался участвовать в съёмке, но пришёл поддержать жену, находясь за кулисами студии. Раскованный, без галстука и в рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами, улыбающийся жене поверх голов детей, он выглядел намного моложе своих тридцати шести лет. Как, впрочем, и Гермиона. Только в глазах у обоих, еле заметное, читалось одинаковое выражение, свойственное всем солдатам, так и не вернувшимся до конца с войны.

Полчаса назад Гермиона познакомила Армонд с мужем и детьми, Джеймсом и Лили. Не в силах сдержать трепет, Джули осторожно пожала протянутую ей руку и всё же взглянула на тонкую молнию, словно красным карандашом прочерченную на лбу.

— Простите, — смутилась редактор, осознав, что Поттер смотрит на неё с усмешкой. — Это было бестактно.

Гарри улыбнулся, и в его всё еще ярко-зелёных глазах заплясали чёртики. Гермиона засмеялась, поправила своё пышное каре и обняла пятилетнюю дочь, сбитую с толку всем окружавшим её. Одиннадцатилетний Джеймс с интересом обсуждал с одним из операторов способ съёмки. В будущем он хотел стать фотографом, и весь дом Поттеров, по случайно оброненным словам Гермионы, был завален магическими и магловскими снимками.

— Ничего страшного, — заверил журналистку Поттер. — В моей жизни бывали люди намного бестактнее вас, мисс Армонд.

Через несколько минут всё наконец было отлажено, и съёмка началась. После представления героини как одной из умнейших и известнейших женщин своего времени, камера отъехала от Джули и взяла в кадр обеих женщин, сидевших в креслах почти напротив друг друга. Крупный план и приветствие гостьи программы. Слова Джули о том, что в этот раз героиня сама поведёт свою историю, — и Гермиона начала рассказ.

«Как странно устроена жизнь и какие странные роли в ней играют люди. До войны мы и не помышляли о том, что нам нужно пытаться понять, зачем мы живём. А после в этом уже не было смысла. Мы и так знали ответ.

Когда началась война, мы думали только о том, как победить. Даже не о том, как выжить. Мысли были только о победе. Нет, конечно, мы боялись, и хотели спастись, и переживали за близких и любимых. Мы очень боялись друг за друга. У нас не было больше никого. В итоге у нас не осталось никого, кроме друг друга. Но жаждали мы только победы. Потому что после неё маячило будущее. Маячила жизнь, которую у нас забрали.

Когда пошёл второй год нашей войны, мы стали понимать, что победа дастся очень тяжело. Мы осознали, что за неё придётся заплатить слишком большую цену. Но мы всё еще были готовы к этому. Хотя нам и было страшно, да. Просто к тому времени нам так хотелось жить, что казалось: любая цена станет нашим оправданием. Мы хвалились своей отвагой, хотя прекрасно знали слабости друг друга, делали вид, что нам всё по плечу, что мы готовы ко всему. Но мы ошиблись.

К смерти мы готовы не были. Никто не был. Она пришла без нашего ведома. Каждый потерял в этой войне кого-то: родного, близкого, знакомого. От неё не было спасения.

Когда война закончилась, то мы очутились не на триумфальном постаменте, а на кладбище. Залечивая раны на теле, мы внезапно осознали, что никогда не сможем залечить раны, нанесённые душе. Мы были опустошены и безумно хотели покоя, но за него нужно было снова бороться. И прежде всего — с самим собой.

Свитки, в которых велись списки погибших, включая маглов, заканчивались слишком быстро. Один свиток — сто человек. А этих свитков в кабинете профессора Макгонагалл, директора Хогвартса на тот момент, возглавившей добровольный отдел аналитики, скопилось около полусотни. И это было только начало. Кажется, подобных потерь магическое население не несло никогда. Видеть количество списков было страшно. Узнавать среди записанных там знакомых и друзей — немыслимо больно.

Мы осознали масштабы последствий нашей победы. Оценили ужасающие перспективы. И горе накрыло нас. Из-под его крыла не существовало хода. Должно было пройти время. Но оно не шло, а ползло. Нам хотелось провалиться сквозь землю, видя неосознанные укоризненные взгляды родственников, близких, любимых тех, кто погиб. В отличие от нас. От нас обоих.

Говорят, что после победы дышится легко, свободно, именно тогда еще сильнее хочется жить — полнее и счастливее. Только это говорят те, кто никогда не участвовал в войне. От неё не уйти, она навсегда остаётся с тобой: в снах, шрамах, воспоминаниях, фотографиях погибших и потухших глазах тех, кто бился рядом с тобой.

После победы и мучительной первой волны скорби, мы надеялись, что наконец освободимся от всего этого. Мы станем свободны и сможем уйти, как обычно и бывает с героями, о которых забывают после того, как они стали не нужны. Мы бы не обиделись, даже были бы рады. Мы так хотели хотя бы иллюзорного покоя, что сами искали его. Только для многих наши попытки выглядели способом набить себе цену.

Мы словно отделились от всех остальных, стали чужими. Герои, которые не могли быть рядом ни с кем, которые могли спать спокойно, только слыша дыхание друг друга не дальше, чем в десятке метров от себя. У нас был явный посттравматический синдром, но никто не хотел помогать нам. Мы сделали своё дело — и оказались вытолкнутыми на обочину. Красивую обочину, засыпанную лепестками цветов, брошенных к ногам победителей. Но лишь на обочину.

И мы поняли, что если останемся здесь, то никогда не сможем даже попытаться жить дальше. Мы навсегда останемся на этой войне: пересчитывать погибших друзей, на ходу латать свои и чужие раны, бежать, срывая голос от крика, чтобы предупредить об опасности, просыпаться ночами со слезами на глазах, искать выход, которого нет, и правду, которую никто и никогда не найдёт.

Кому-то нравилась эта тяжёлая, изматывающая „слава“ победителя. Нами восхищались, нас хотели видеть везде и всегда, только это были скорее попытки затянуть к себе диковинного зверюшку, чем поддержать и помочь изломанному человеку. Мы не входили в число восхищавшихся своим положением. Нам хотелось тишины. И потому нас обоих считали странными, чужими. Герои, которые отнекивались от своих титулов и наград. А мы хотели просто жить, пытаться, учиться жить дальше. После войны, после всего, что мы пережили.

И тогда мы вдвоём сбежали ото всех, оставив позади орду репортёров, обиженных знакомых и рассерженных друзей, которые никак не могли понять, что нам так не нравилось в этой жизни. Мы просто хотели видеть впереди что-то, дающее надежду, а не вечно гнить в том, что осталось от нашего прежнего мира.

Мы уехали сначала в Европу, но не смогли найти там пристанище, новый дом. И тогда мы попытали счастье здесь. Всё, что случилось с нами впоследствии, было вполне предсказуемо и понятно. Мы должны были понять это давным давно, но, занятые борьбой с самими собой, мы не видели главного — друг друга».

Гермиона выдохнула и отпила воды из предложенного ей стакана. Джули растерянно и понимающе вглядывалась в её лицо. Но больше Гермиона не сказала ни слова. Было ясно, что она не собирается обсуждать свои взаимоотношения с мужем.

— Гермиона, вы сказали, что после войны уже знали ответ на вопрос «зачем мы живём». Не поделитесь мыслями?

Та устало улыбнулась и качнула головой, отгоняя грустные мысли. Она и так разоткровенничалась сегодня с «Магическим калейдоскопом историй», а с ним — и со всем миром. Не стоило раскрывать им последнего секрета. Что всё, рано или поздно, сводится к любви. Как и говорил когда-то Дамблдор, как своей жизнью доказывал Снейп, как искренне верили те, кто умирал за и ради любимых на её глазах. Как поняли они сами, однажды просто посмотрев друг другу в глаза и словно впервые увидев друг друга совсем в другом свете.

— У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Есть лишь ощущения. Мне кажется, что мы живём, чтобы быть счастливыми. А иначе всё бессмысленно.

Она обернулась и посмотрела на сидящего за кулисами Гарри с Лили на руках. Сын был занят фокусировкой фона, которой занимался оператор рядом с ним. Всё, что говорила его мама, он уже слышал не один раз. Снова улыбнувшись, Гермиона вновь обратила внимание на Джули.

— Кажется, вы сегодня были с нами невероятно откровенны, Гермиона. Спасибо вам большое за то, что приняли наше приглашение.

Женщины пожали друг другу руки и расстались, занятые каждая своим делом.

Программа вышла в эфир через две недели и стала настоящей сенсацией не только в США, но и Европе. К Гарри и Гермионе беспрестанно прилетали совы, которых они перенаправляли к своим помощникам. Они не жалели о том, что рассказали о себе на весь мир, это был обдуманный шаг. Но их, отвыкших от подобного внимания, тяготила истерия по поводу их признания.

Их решение рассказать о себе спустя девятнадцать лет молчания было попыткой подготовить подушку безопасности Джеймсу, который последние три года со слезами на глазах уговаривал родителей отдать его в Хогвартс, а не в Илверморни, находящуюся намного ближе к ним. Потому за два месяца до сентября Гарри и Гермиона, держа в руках письмо из Хогвартса, адресованное их сыну, всё же ответили согласием на его мольбы, с искренним теплом вспоминая замок, который когда-то стал домом для них обоих, и наслаждаясь счастьем в глазах Джеймса.

Представляя, как они спустя столько лет вернутся в Лондон, Гарри и Гермиона видели перед собой лишь платформу 9 3/4 и уносящий их ребёнка к его собственным приключениям алый хогвартский экспресс. О проблемах, связанных с переездом в Англию и расширением своего бизнеса, они еще не думали. Их жизнь должна была круто измениться всего через несколько недель. И они были почти готовы к этому.