Знакомьтесь, Джо Блэк (гет)

Май-декабрь 1998 года

1.

Темнота раскололась. Наполнилась звуками. Светом. Болью.

Два пятна. Лица.

Слова выплывали неохотно. Смысл ускользал.

— ...и задержите дыхание, я выну эту штуку из вашего горла. На счет "три"...

Три? Раз-два-три...

Боль. Воздух. И снова все плывет. Опять темнота, раскалывающаяся на части. Свет, цвет, звуки.

Звуки складываются в слова, значение которых пока ускользает.

— ...жите, сколько пальцев я вам показываю?

Что? Пальцы?

— Два...

Боль. Кашель. Спазм. Боль. Вода.

— Это пройдет. Ничего, все будет в порядке. Я зайду немного позже.

И снова темнота.

Звуки. Голос. Песня. Свет. Цвета. Солнечный свет.

— Оу! Вы очнулись! Классно! Позову доктора Шелдона, он с вами носится, как курица с яйцом, будет рад до ус... короче, будет рад. Я сейчас.

— Стойте... — горло царапает боль, но спросить важнее. — Подождите... Где я? И... кто я?

 

Первые два дня после того, как он пришел в себя, бодрствование не слишком отличалось от сна. Сны, или скорее — видения, неясные, муторные, изматывающие, прерывали медсестры и врачи. Общение с ними не слишком отличалось от общения с теми, кто приходил к нему в темноте. Позже он списывал это на действие лекарств, которые ему давали в каких-то невероятных количествах.

На третий день стало легче, не то, чтобы сильно, но сны, похожие на наркотический бред, прекратились — словно отрезало, и он проснулся чуть более бодрым, чем обычно. Девушка с розовыми волосами, не переставая болтать, сделала ему укол и вместо того, чтобы уйти, стала поправлять трубки, идущие от запястий к монитору, стоявшему рядом.

— Как вы, сэр? Меня зовут Прюденс, я работаю сегодня, а потом через два дня. График — не дай Бог никому, но пока так. Ладно, я разве жалуюсь? Денег платят столько, что ординаторы завидуют, а ответственности меньше. Вот Шелдон....

Она говорила и говорила, он закрыл глаза, жаль, пока не было сил заткнуть уши.

Ее слова лились потоком, из которого он мог выхватить и понять только часть. Неотступно билось в висок: "Кто я?" Этот вопрос все сильнее его беспокоил. Кто он и как оказался здесь. Больница. Он знал, что такое больница, он знал, что он мужчина, а перед ним — женщина. Он мог с легкостью вспомнить названия цветов и счет до десяти, и он помнил, что каждый человек имеет воспоминания. Так куда же делись его?

— Сэр, я включу вам телек, ладно? Вот так... Хоть чуть-чуть повеселее. Вы о себе что-то вспомнили? — она воровато покосилась на дверь. — Придет Шелдон, будет вас пытать. Он уверен, что может вылечить всех. Тоже мне, целитель нашелся. Но это пройдет, это всегда проходит. Ну ладно, пока мне не влетело, я пошла. Вы, сэр... вы вот на эту кнопку нажмите, если что... — и она, всунув ему в руки какую-то штуку, ушла.

По телевизору (а он-то все гадал — что это за черный ящик висит напротив кровати!) мужчина с серьезным, вытянутым лицом говорил о мировой угрозе, о цене на нефть и прочих вещах, которые, по-видимому, были очень важными. Наверное.

Он застонал. Он словно стоял перед стеной, которая отгораживала его от прошлой жизни.

Кто же он? Кто?

— Я вижу, вы уже смотрите телевизор, мистер незнакомец? — в палату влетел — полы халата развевались как крылья — молодой человек. — Шелдон. Доктор Шелдон. Ваш лечащий врач. Ну что? Вспомнили, кто вы и откуда?

Он отрицательно покачал головой.

Шелдон едва заметно нахмурился, отобрал у него штуку, которую оставила розововолосая девушка, направил на телевизор и тот погас. Ясно, эта штука для управления телевизором. Хорошо.

— Ничего. Давайте последовательно. Знаете, укус змеи в Лондоне — это что-то из ряда вон. Да еще такие раны! Кто, интересно, вас так пожевал? Неудивительно, что у вас такой шок. Но я надеюсь, это скоро пройдет! Итак, — он подвинул к кровати стул спинкой вперед и оседлал его, — давайте начнем... Ваше имя, сэр?

— Не помню.

— Тогда я буду называть тебя Джо, нормально?

— Да.

— Сколько тебе лет.

— Я не помню.

— Какой сегодня год, месяц?

— Тысяча девятьсот... — он наморщился, — нет, не знаю.

— Дважды два?

— Четыре.

— Вот видишь! — воскликнул Шелдон, словно это хоть о чем-то говорило. — Что-то ты помнишь! Давай-ка прошвырнемся по школьной программе.

Говорить было больно, но Шелдона это не смущало. Он заявил, что связки не задеты, трахея цела и все будет прекрасно, если понемногу говорить. "Немного" оказалось очень долгим, и когда Шелдон ушел, Джо чувствовал себя так, словно только что прошел путь от Лондона до Рима и обратно, но зато какие-то знания всплыли в памяти. Правда, были они разрозненные и неполные. Математику он знал в пределах арифметики, литературу почти не помнил, правда, смог прочитать (с заминками) пару сонетов Шекспира. Химия — ноль, зато ботаника — очень даже неплохо. Физика — нет, совсем, а вот английский — превосходно. География, по словам Шелдона "на троечку", ну и пусть. Шелдону, похоже, нравилось гонять пациента, ему было любопытно, как бывает интересно зевакам на ярмарках. Кстати, вот о том, что бывают ярмарки, он помнил, зато о телевидении знал очень мало, считай — ничего, какие-то банальные (по словам Шелдона) области жизни были залиты такой же непроницаемо черной краской, как и воспоминания о собственной личности.

Стемнело, несколько раз приходила санитарка и с бесстрастным лицом подсовывала под него судно. Это было чертовски унизительно, но его попытки хоть как-то отлепиться от кровати пока успехом не увенчались — голова тут же начинала кружиться, а руки — мелко и противно дрожать. Надо было набраться терпения... Интересно, раньше он был терпеливым человеком?

Сон не шел, по-видимому, он умудрился выспаться впрок. Он снова включил телевизор, выключенный строгой санитаркой только что. Он переключал каналы, задерживаясь то на фильме, то на информационной передаче. Музыкальные каналы, как и детские, он пропускал, чувствуя глухое раздражение из-за резких звуков и чрезмерно ярких картинок. А вот канал о природе и географии ему понравился.

Ну что ж — пока он не помнит, кто он, пока он не может вспомнить элементарных вещей, но жить как-то дальше надо, а судя по телевизору, простой жизни ожидать не приходится.

Когда он наконец выключил телевизор, уже светало, и он задал себе тот вопрос, от которого старался отгородиться, но который упорно лез в голову, особенно после просмотра слащавых рекламных роликов, где семья сливалась в экстазе после покупки какого-то нового товара. Где его семья, где его родные? И почему никто не ищет его?

 

На следующий день наконец-то сняли все трубки, которые держали его, словно на привязи.

— Ты просто как-то невероятно быстро поправляешься, Джо, — сказал Шелдон с таким видом, словно был недоволен таким течением дел. — Такие раны, такой яд... Очень, очень любопытный случай... Но руководство клиники, эти бюрократы, — Шелдон вздохнул, — если бы твоей жизни до сих пор грозила опасность, я бы смог тебя продержать тут еще хоть немного, но ты, как назло, быстро поправляешься! И никто тебя не ищет, документов при себе никаких! Отпечатков пальцев в базе нет! Ничего нет, совсем, — он вздохнул, — что тут можно сделать!

Все упиралось в деньги. Все вообще всегда упиралось в деньги, если верить телевизору. Джо стало жутко: его выкинут на улицу и что тогда?

— Я поговорю с Веерсом, — пробормотал Шелдон, — он должен что-то придумать.

— Помогите мне встать, сэр, — прохрипел он. — Я хочу встать.

— Давай попробуем.

Шелдон помог ему сесть и спустить ноги на пол. Голова не кружилась, слабости не было, может, только немного мутило, но это скорее всего от ожидания, что он может упасть. Джо поднялся, опираясь одной рукой на плечо Шелдона, другой — на спинку кровати. Выпрямился.

— Руки у тебя не как у рабочего, — заметил Шелдон, помогая Джо сделать первый шаг, — судя по рукам, ты точно не гвозди забивал. Да и вообще, не похож ты на работягу.

Джо остановился:

— Зеркало.

— Точно! Вот я болван! Надо было в первый же день тебе принести! — они медленно добрались до зеркала, висящего над раковиной.

Темные волосы неаккуратными прядями падали на лоб, скрывали высокие скулы. Слишком узкие губы под слишком большим носом. Морщина на переносице и колючий взгляд черных глаз. Насколько он мог судить, красавцем он точно не был, девицам больше по душе были такие, как Шелдон — с открытым, немного придурковатым взглядом, широкой белозубой улыбкой и... неважно. Не красавец и черт с ним, важнее было то, что стена, прятавшая его воспоминания, даже не дрогнула. Ни-че-го. Отразись в зеркале маленький лысый толстяк или волоокий русый красавец — у него была бы точно такая же реакция.

— Ну? — нетерпеливо пританцовывал рядом Шелдон.

— Я его не знаю, — Джо хмуро кивнул в сторону зеркала. — Не знаю.

— Ничего-ничего, слишком мало времени прошло, слишком большой шок! Все наладится, обычно амнезия редко бывает длительной, крайне редко, хотя... бывает. Да и вообще, эта область — сколько не изучай — все время сюрпризы. И я не специалист, хотя когда-то мечтал пойти в психиатрию... — он проводил Джо до постели. — Устали?

— Немного, — он закрыл глаза, мечтая, чтобы Шелдон ушел и оставил его в покое, но Шелдону, видимо, было нечем заняться. — А, еще же татуировка! Она ни о чем не говорит?

— Нет, — отрезал Джо, который налюбовался этим мерзким изображением прошлым утром, — ничего!

Нет, и этого он тоже — предсказуемо — не помнил, откуда и почему на его руке появился череп с вылезающей змеей, но одного взгляда на татуировку хватало, чтобы ощутить железный привкус крови во рту. Это точно было как-то связано с его ранами и с его амнезией, но как? И стоило ли это выяснять?

— Черт! — Шелдон поморщился. — Все же пойду к Веерсу, он — мозг! — он постоял еще минуту у монитора, о чем-то размышляя, и наконец-то ушел, но в одиночестве Джо побыть не дали — в палату прошмыгнула Прюденс.

— Привет, как ты?

Он хотел указать ей на то, что она забыла добавить "сэр", но не стал. Надо было бы окоротить девочку — по виду он дал себе не меньше пятидесяти лет, а этой — хорошо если лет двадцать пять, но, с другой стороны, может, это только в кино все держатся официально, а в жизни нормально начинать тыкать на второй день знакомства? Тем более пациенту? Кто знает.

— Все так же, — ответил он сухо.

— А я тебе принесла книги, — она подвинулась к нему близко, чуть ли не легла на постель. Такое вторжение ему не понравилось, он инстинктивно отодвинулся, но Прюденс сочла это за жест доброй воли и устроилась удобнее. — Тут много всякого, я не знаю, что ты любишь читать. Прочтешь это, принесу еще. А то тут от скуки спятить можно.

Он бегло просмотрел книги. Названия ничего ему не говорили.

— Я зайду еще? — Прюденс смотрела на него выжидающе, видимо, ожидая благодарности.

— Конечно, — он был удивлен вопросом. Вроде как она была на работе и могла заходить куда угодно по необходимости.

— Ну пока, — она улыбнулась на прощание... игриво. Точно, в каком-то фильме герой так говорил об улыбке героини, которой он нравился.

— Спасибо, — сказал он ей вслед, Прюденс обернулась и ответила сияющей улыбкой.

За Прюденс проверить его состояние зашли еще шесть медсестер. Это раздражало, но не более: книги, принесенные Прюденс, стали просто спасением, и он не сильно-то отвлекался, пока вокруг него прыгала то одна, то другая девушка.

Читать ему нравилось намного больше, чем смотреть телевизор: если телевизор скуку едва приглушал, то чтение прогоняло ее совершенно. Он чувствовал себя, как человек, которым владела жажда, и которому дали воду. Если бы не пульсирующая боль в шее (сильное обезболивающее ему перестали давать, а обычное почти не действовало) и необходимость прерываться, чтобы поесть или доплестись до туалета, он бы чувствовал себя совсем хорошо.

Но он знал — долго это не продлится. Ему и так намекнули, что его скоро выкинут из больницы или, как минимум, переведут в общую палату. Снаружи его поджидала реальная жизнь, и хотя он к ней не стремился, миновать ее было невозможно. Единственное, он надеялся, что за эти дни хоть немного узнал о том, что его ждет.

 

Прюденс появилась, когда все отделение погрузилось в сон. Он не спал — читал.

— Если ты будешь читать ночью, я отберу у тебя книги, — заявила она, — ты должен спать. Сон — это тоже лекарство.

В ответ он хмыкнул.

— А что читаешь? — она снова бесцеремонно уселась рядом.

— Скучную классику. Диккенса, — он все-таки отложил книгу. — Ко мне сегодня было паломничество.

— Ты приобрел славу таинственного незнакомца. Амнезия, необычная внешность, укус змеи... ты такой весь из себя романтичный.

— Романтичный? — ему иногда казалось, что значение каких-то слов он тоже забыл или путает.

Прюденс закатила глаза:

— О, Мадонна! Есть всякие виды романтики! Есть — розовые сопли, сахар-сахар-сахар, оборочки-рюшечки. Но это старо и уже ни фига не романтично, это сладко до блевотины. А сейчас модно, когда готично, когда вампиры, когда... ну, все черное. Рок... — она задумалась, — короче, ты очень похож на героя из книги. И это круто. А смазливые идиоты нравятся только безмозглым курицам!

Он не хотел продолжать разговор, думая о том, что совершенно не готов к жизни. Совсем. И лучшим выходом было бы спрятаться от всех в укромном месте, но где его взять? И на что там жить? Хотел он или нет, ему предстояло заново выстроить свою жизнь, хоть как-то.

— Но ты — не курица? — спросил он насмешливо. Он действовал скорее интуитивно и не был уверен в успехе, но ему был нужен хоть кто-то, пусть даже розововолосая глупая Прю, чтобы продержаться первое время. Он не собирался ее использовать, но он был бы рад ее помощи, а значит, надо попытаться быть милым, насколько это возможно.

— Я — нет! — она пристально посмотрела на него, он не отвел взгляда, совершенно не представляя, чего она ждет от него. — Я поменялась дежурствами, Илона меня давно просила, а я все не соглашалась, — шепотом произнесла она. — Я буду тут завтра.

— Приходи, — ответил он так же тихо,— я буду ждать.

Она улыбнулась, и он порадовался, что ответил именно так, как надо.

 

2.

Он сидел на кровати, хмуро разглядывая выключенный телевизор. Доктор Шелдон пытался сделать вид, что все идет прекрасно, хотя даже дурак, у которого от памяти остались одни ошметки, мог понять, что ничего уже хорошо не будет. Рядом с постоянно дергающимся Шелдоном стоял грузный доктор Веерс. Он уже давно растерял весь энтузиазм в неравной борьбе с человеческими недугами в больнице Святой Екатерины Нижнего Лондона.

— Итак, давайте суммируем, что мы имеем на данный момент, — Шелдон поклонился Веерсу. — Пациент прибыл к нам неделю назад — всего неделю, коллега! Если быть точнее — был обнаружен на полу в приемном покое. Рваные раны на шее, кровопотеря почти пятьдесят процентов! Яд в организме, правда, концентрация невысокая — спасла как раз кровопотеря. Предприняты стандартные реанимационные действия. Отмечается высокая регенерация тканей, но это бывает... Так, результаты анализов... Исследования... Так... По состоянию внутренних органов и... бла-бла-бла... примерно сорок пять лет... Это все неинтересно, вот. Пациент не помнит, кто он и как оказался в больнице. Опять исследования... Никаких поражений мозга, первоначальный диагноз — диссоциативная амнезия... Пациент помнит отдельные события детства, но, возможно, это и не воспоминания... Да, владеет знаниями в рамках начальной школы... рекомендован перевод под наблюдение психиатра. Вот так-то... — И Шелдон посмотрел на Веерса.

Веерс только вздохнул.

— Уважаемый, — он подошел и легко коснулся плеча пациента рукой. Тот поднял на него бесстрастное лицо. — Уважаемый, вы понимаете то, что рассказал мой коллега?

— Вполне, — голос был хриплый, царапающий. И было в нем что-то еще, что Веерсу совершенно не понравилось. Этот человек, кем бы он ни был, не нуждался в их сочувствии, но это не означало, что он не нуждался в их помощи.

— Отлично, давайте тогда я обрисую ваши перспективы... — он прошел по палате в одну и в другую сторону. — Память может вернуться, а может и не вернуться никогда. Лекарств для возвращения воспоминаний не существует. Гипноз, психотерапия, арт-терапия и прочие методики — это все, что возможно. Увы, амнезия — очень сложный случай, а такая, как у вас — еще и редкий. Позвольте мне прибегнуть к метафорам. Это похоже не на стену, а на капсулу, в которую ваше подсознание упрятало огромный кусок вашей жизни, почти целиком. То, что по мнению вашего подсознания необходимо для выживания — ряд навыков, самых элементарных, — осталось нетронутым. Вы словно сами расщепили себя, словно пытались защититься от чего-то... Так бывает и так... не бывает. Каждый случай уникален, и каждый раз мы ищем дорогу заново. Ваше положение осложняется тем, что нет никого, кто мог бы пролить свет на вашу личность. В привычной обстановке, рядом с близкими людьми выздоровление идет быстрее, но... — он развел руками, — я очень сомневаюсь, что вы сможете наладить жизнь в социуме, хотя мы и готовы вам помочь.

— Вы собираетесь отправить меня в сумасшедший дом?

— Я обязан буду это сделать, — мягко проговорил Веерс, — мы не знаем о вас ничего, попытки найти хоть какого-то родственника, близкого, того, кто искал человека, похожего на вас, ничего не дали. Подумайте, что вас ждет. Мы предлагаем вам комфортабельную жизнь под наблюдением хороших специалистов. И сейчас мы не называем эти места "сумасшедшим домом". Клиника неврозов, например, или...

— Это не меняет сути, — оборвал его пациент, — я все понял. Я могу остаться сейчас один?

— Конечно, конечно, мы сейчас уйдем... И вот что еще... Обычно длительное пребывание в больнице оплачивается из страховки...

— Которой у меня нет.

— Которой у вас нет.

— Я все понял, — пациент демонстративно включил телевизор, прибавив звук.

Врачи вышли.

— Печальный, печальный случай, — поджав губы, сказал Веерс. — Но вы сделали все правильно. Он жив и относительно здоров. Оформите бумаги на перевод, правда... ох, администрация нас съест за пациента без социальной страховки!

— Будем оптимистами! — заявил Шелдон. — Память — вы же сами сказали — может и вернуться! А с администрацией мне разбираться не впервой!

— Дай бог вам удачи, — коллеги раскланялись и каждый пошел по своим делам.

* * *

 

— Привет, как дела? Ты сегодня мрачный что-то, — Прюденс привычным жестом закрепила жгут, взяла с подноса шприц, щелкнула по нему ногтем, — по слухам, вас переводят, мистер... — в коридоре, за стеклянной перегородкой все еще говорили Веерс и Шелдон, и Прю на всякий случай делала равнодушный вид.

— Ты же в курсе, что я не знаю, как меня зовут? Или у тебя тоже амнезия? Я вообще мало что знаю, а то, что узнаю, — он показал на экран телевизора, — вызывает желание сразу забыть, — он переключил канал. — И я все прочитал.

— А, вот в чем причина хандры? Это ерунда, я принесу книги завтра, — Прюденс легко попала иглой в вену. — Вот так... — развязала жгут, — пятнадцать минут...

— Руку не разгибать — у меня амнезия, а не склероз.

— Оу, сэр уже знает, что есть склероз?

— Я смотрю сериал про больницу, сегодня по Аш-один гоняют без перерыва, очень познавательно.

— Значит, до завтра? — она взяла книги и подошла к двери.

— Вряд ли. Завтра меня переведут к сумасшедшим.

— Вот черт, — Прюденс вернулась и плюхнулась на его кровать, — но ты — не сумасшедший!

— Уверена?

— Ну не больше, чем я!

— Глядя на твои красные лохмы и серьгу в носу, я бы не счел это доказательством нормальности.

— Да сейчас все так ходят! Слушай... Если хочешь смыться, то я — помогу, — в ее глазах зажегся азартный огонек.

— Почему?

— Просто вы мне нравитесь, сэр, — она улыбнулась.

— А если я преступник? Скорее всего это так...

— Из-за татуировки? Да ты бы видел тату у моей восемнадцатилетней кузины, обзавидовался бы. Это все Диккенс, картина мира после него — того, немного съехавшая всегда. Я в детстве читала — жуть же!

Он выключил телевизор, посмотрел на Прюденс пристально — она заерзала под его взглядом.

— Значит, ты мне поможешь?

— Фигня вопрос!

— Научишь как жить?

— Ну... конечно... то, что сама знаю... расскажу и покажу, — она облизала губы и прошептала, — мне всегда нравились такие вот романтичные безумные герои.

Он усмехнулся:

— Я — не герой...

 

3.

Они ушли из больницы ранним утром. Прюденс принесла ему одежду: черные простые джинсы, голубую рубашку, потертую куртку и кроссовки, которые немного жали. Он быстро оделся и она вывела его какими-то темными, пахнувшими острым неприятным запахом коридорами. Потом он думал — как хорошо, что он оказался на улицах Лондона, пока город еще спал. Редкие прохожие, свежий, но уже по-летнему теплый воздух...

Они долго ехали на автобусе, потом шли, пока не добрались до ее квартирки, которая была чуть больше его палаты в больнице. Одна комната, в которой помещались кровать, небольшой старый диван, кресло и два встроенных шкафа (один с одеждой, другой с разным хламом, среди которого, правда, попадались и книги). На кухне двоим было не разойтись, а откидной столик почти не давал возможности передвигаться и одному, если другой ел. Санузел, в котором ютился унитаз, душевая и маленькая раковина, пугал размерами, но радовал почти что больничной чистотой.

— Ну... вот, — Прюденс обвела взглядом свое жилище, — это, конечно, не "Холидей Инн", но жить можно.

Он кивнул. От долгой поездки и новых впечатлений его мутило и больше всего хотелось лечь и лежать в темноте. Ему даже на мгновение показалось, что надо вернуться в больницу. И пускай упекают, куда хотят, может, так будет лучше?

— Ты устал, надо отдохнуть, — Прюденс взяла халат и направилась в ванную, — я скоро, ты можешь занять кровать, но чур — только на время или по очереди, — она смотрела на него выжидающе.

Он снова кивнул и с трудом выдавил из себя:

— Как скажешь.

Пока Прю принимала душ, он стянул с себя рубашку и кроссовки, лег на кровать и натянул полосатый плед, который был короток и приходилось поджимать ноги. Но несмотря на непривычные запахи, на резкие звуки, доносящиеся с улицы, он очень быстро уснул.

Он проснулся, когда на улице было темно, и не сразу понял, где он. Ужас накатил волной и тут же отхлынул, когда он увидел мирно сопящую рядом Прю. Во сне она чуть приоткрыла рот и выглядела совсем юной. Он повернулся на спину и уставился в потолок. В больнице можно было делать вид, что главная задача — выбраться, можно подумать, он кому-то там нужен и они бросятся его искать. Но теперь там, за окном, реальная жизнь. Что дальше?

Во-первых, нужны документы и деньги. Сколько он ни смотрел передач в эти дни — никакой полезной информации по этому вопросу не узнал, но что-то ему подсказывало, что обращаться к властям не стоило: он не сможет даже доказать, что он — гражданин Британии. Ну кто докажет, кто поручится за него? Да и даст ли что-то такое поручительство? Возможно ли найти работу без документов? Наверное, да. Но, судя по тем же передачам, в страну ежедневно приезжает столько мигрантов со всей Европы и с Востока, и из Африки... но, может быть то, что он — белый, будет ему на руку? Но кем он может работать, что делать?

Он закрыл глаза и попытался вспомнить: он представлял себя маленьким мальчиком, рядом с матерью и отцом. Наверное, мама была маленькой и хрупкой, а отец — высоким и носатым. Наверняка он в отца. В школе он учился, наверное, не очень, да и жизнь у него складывалось, наверняка, неинтересно...

Нет, все это было чушью. Вместо того, чтобы вспоминать, он занялся придумыванием для себя новой биографии. Но какую бы историю он себе не выдумывал, укус змеи и рваная рана на горле никак не желали вписываться в придуманные жизни.

Он вспомнил фильм про шпиона, который даже в смертельных передрягах не терял лоска, усмехнулся сам себе — был бы он шпионом, его бы давно или убили, или увезли куда-либо....

Он измучился и извертелся и, конечно же, разбудил Прю.

— Привет, герой, — улыбнулась она ему и протянула руку, — что-то фигово выглядишь, я сейчас, — она проворно соскочила с кровати, словно и не спала вовсе, бодрая и веселая, — сейчас мы тебе вколем кое-чего...

— У тебя будут из-за меня неприятности, — скорее констатировал, чем спросил Джо.

— Да сейчас! — она перетянула его руку жгутом. — Конечно! Я скажу, что сделала тебе вот этот укол, — она потрясла шприцем в руке, — а потом не видела тебя. Ты думаешь, они кинутся тебя искать? Ты думаешь, в этом городе кто-то кому-то нужен?

— Думаю, да. Раз ты согласилась приютить меня.

— Я ненормальная, — вздохнула Прю, — была бы жива мать, устроила бы мне головомойку, она всегда говорила, что я плохо кончу.

— Расскажи мне о ней, о себе, — попросил он. Ему было необходимо услышать реальную историю настоящей жизни.

— Ладно, — Прю сняла жгут, задумалась ненадолго, вертя его в руках и потом сказала: — Хорошо, слушай, хотя ничего интересного, многие так живут... Хотя, знаешь, все равно, что бы там ни было — жизнь очень клевая штука.

 

Он все время пытался понять — кто он? Кем был в прошлой жизни. Нет, не вспомнить — попытка вспомнить приносила головную боль и больше ничего — но попытаться догадаться, нащупать. Он думал, что сможет воссоздать себя, догадаться, что ему нравилось, а что он ненавидел, к чему лежит душа, и попытаться пройти путь снова. Может быть, более правильным было бы все же обратиться к тому же Веерсу, попросить помощи и смириться с тем, что помощь может в большей степени навредить, чем облегчить жизнь. Но... нет. Ему хотелось верить, что от прошлой жизни осталась привычка решать свои проблемы самому. Он верил, что сможет как-то наладить свою жизнь и вернет долг Прю — не так, так иначе.

После следующего дежурства Прю принесла из больницы его вещи: обыкновенные черные брюки, ботинки — тоже черные, черный старомодный сюртук и черный плащ — не плащ, какую-то тряпку с рукавами и длинными полами. Он осмотрел все внимательно, но предсказуемо ничего не понял, не вспомнил, не почувствовал.

— Выброси все это, — сказал он спокойно, — все равно носить невозможно.

— Ага, в больнице всегда все режут, вжик и все, так быстрее, — Прю сложила вещи обратно в пакет, задержав взгляд на непонятном плаще, — а я сперва подумала, что ты из этих, на всю голову толкиенутых...

Он вопросительно изогнул бровь.

— Они по лесам бегают в таких вот плащах, машут палочками, типа волшебными, представляют себя то эльфами, то еще кем. "Властелин колец", огромная книжища, я не осилила, но говорят, она улет. Так вот, у тебя вот что еще было, — она вытащила из сумки целлофановый пакет. В нем было несколько монет, платок и палочка. Он взял ее в руки. Повертел так и эдак. Треснутая, почти сломанная деревяшка из темного дерева так легко и правильно легла в его руку...

— Даже если я и был, как ты сказала, толкиентутый, то это уже в прошлом. Я это не помню и вспоминать не намерен. Выбрось и забудь, только монеты оставь, пусть будут, — палочку он кинул следом за сюртуком.

С Прю они жили как соседи, установив — с нее деньги на еду, с него — уборка и готовка.

Прю учила его простым вещам.

Вот душ. Мыться надо два раза в день, вечером и утром. Не только мыться, нет, надо мыть голову. Нет, не только водой, вот гель для душа, вот шампунь для головы. Дай я тебя подстригу, а то лохмы у тебя отвратительные... Зубная паста, щетка... К стоматологу тебе надо, точно, но это потом, стоматологи — это для богатых.

Вот кухня. Давай начнем с азов. Варка яиц... Теперь каша... Вот тебе книга о вкусной пище...

Вот телефон... Возьми мой старый, не модный, но вполне живой...

Вот пылесос...

Вот стиральная машина...

Вот...

Прошло почти два месяца, когда они впервые переспали. Инициатором была, конечно же, Прю. Он не помнил — как это, даже тело не помнило: он словно одеревенел, когда она села ему на колени и прошептала в губы: "Ну сколько можно?"

— Я тебе в отцы гожусь, наверное...

— Да и к чертям!

— Я страшный и не помню, как нужно... а может и не умею...

— Если ты освоил мою чертову плиту, то уж секс точно не покажется чем-то сложным. Ну, смотри... Вот я...

Утром он впервые подумал, что жизнь действительно может быть клевой.

Он все так же смотрел телевизор, много читал, очень много читал. Он примерял на себя чужие жизни, чужие судьбы. Путешественник? Нет, перемена мест его не прельщала. Бухгалтер? Нет, слишком скучно и явно не тот темперамент. Артист? Или весьма хреновый или не артист вовсе, иначе его рожа хоть где-то мелькнула бы и кто-нибудь, да узнал бы. Нет, не знаменитость, точно. Может — учитель? Нет, сто процентов не учитель, одна мысль о детях, особенно о чужих, вызывала изжогу, а фильмы об этих сеятелях прекрасного — желание выбросить телевизор. Тогда кто? Врач? Программист? Клерк? Точно одинокий — его никто не искал, точно нелюдимый — вряд ли темперамент поменялся. Кем может быть одинокий циник? И все чаще и чаще в голову приходили мысли, что он все же был связан с криминальным миром. Что ж, тогда правильно — залечь на дно и не привлекать внимания. Вот только такая жизнь начинала тяготить, как и, в общем-то легкие, отношения с Прю.

О любви между ними не было и речи. Прю слишком любила всех людей, а он не был готов любить хоть кого-то, но они оба с уважением относились к «личным особенностям партнера», как заявила однажды Прю, придя домой под утро. От нее несло виски и мужским одеколоном. Он помог ей раздеться, умыться и улечься спать, а сам улегся на старом диване, на котором спал первые две недели. Он ворочался и думал, что делает в этой квартирке с этой женщиной. Думал, где бы он хотел оказаться и как строить свою жизнь дальше, и решил, что пора уходить. Остаться здесь — так и не стать никем, превратиться в брюзжащего старика, которого Прю однажды так или иначе попросит убраться. Но куда он мог пойти?

Утром Прю выглядела виноватой, прятала глаза и не знала, как себя вести.

— Пей, — он протянул ей стакан воды, в которой почти растворились две таблетки Алка-зельцера, — и хватит изображать раскаяние. Все нормально, Прю, я тебе всегда буду признателен, что ты меня приютила. И я понимаю, ты не из тех, кто готов хранить верность и... — он сел за стол, — все это ерунда. Не грузись.

Она улыбнулась:

— Когда ты так говоришь, то это — смешно. Мне кажется, что ты должен говорить... — она сделала пас рукой, — изысканно.

— Почему?

— Черт тебя знает, хотя, — она выпила почти половину воды залпом, — хотя... у тебя такая осанка, и губы ты поджимаешь, словно принц наследный, и взгляд. Когда ты так смотришь, мне хочется слиться со стеной. Честно.

— Все так плохо? — он не смог сдержать улыбки.

— Почему плохо? Это даже немного... заводит, — она перебралась к нему на колени, — ты и правда не сердишься?

— Сержусь. Но не ревную. Тебе надо строить свою жизнь, а ты занимаешься ерундой, пригрела меня... Нам обоим надо двигаться дальше.

— Ты хочешь уйти? Ты все-таки обиделся?

— Мне придется однажды уйти, — он постарался сказать это как можно мягче, — но не сейчас. Ты мне поможешь еще раз?

— Чем смогу, — она обняла его за шею и посмотрела серьезно, — ты что-то вспомнил?

— Вспомнил, — он усмехнулся, — что время не ждет. Мне нужны документы и какая-то работа.

Прю нахмурилась:

— Я спрошу Алекс, она работает в социальном департаменте, может она что-то придумает?

— Спроси.

— А имя Джо чем тебя не устраивает? — так его начали звать еще в больнице, так его продолжала звать Прюденс, — например — Джо Блэк, звучит!

— Почему Блэк?

— Ты был весь в черном. Девчонки в больнице, из приемного, рассказывали, у тебя даже белье черным было, одуреть. Только рубашка была белой, но от крови красной, ой, прости, что я несу... — она сконфуженно замолчала.

Он только передернул плечами — это был не он, это все было в какой-то иной жизни, которая к нему, сидящему в маленькой кухне, с молоденькой девушкой на коленях, не имела ровным счетом никакого отношения.

— Джо Блэк, — повторил он медленно, — звучит неплохо, пусть будет Джо Блэк.

 

Встреча с Алекс состоялась в маленьком кафе, недалеко от ее работы.

— Ничем не могу вас порадовать, — она отодвинула от себя чашку с недопитым кофе, автоматически став серьезной. — Даже если сейчас начать официальное расследование, на это могут уйти годы! Отпечатки пальцев?

— Да, брали в больнице, — Джо тоже отодвинул чашку. Он уже понимал, что можно встать и уйти, и только из вежливости продолжал разговор. — Ничего нет, ни фотографий, ни отпечатков, ни изображения татуировки — ничего ни в каких картотеках. Ничего.

— К вам прикрепят следователя, который будет заниматься вашим делом, — со вздохом, монотонно, явно не в первый раз стала рассказывать Алекс, — можно нанять адвоката, он инициирует дело в суде и судья, может быть, постановит, что вам нужны новые документы, но... — она понизила голос, — некоторые умирают, так ничего и не получив.

Джо кивнул:

— Пойдем, Прю.

— Нет, погоди, погоди, — Прю не собиралась сдаваться, — но должен же быть выход!

— Он и есть, — Алекс пожала плечами, — можно купить документы. Само собой, я ничего такого вам не говорила, — добавила она поспешно. — Прю, помнишь Джефа из соседнего дома? Ричардса?

Прю нахмурилась, потом кивнула.

— Поговори с ним.

— Не стоит, у меня нет денег, — тихо, но твердо сказал Джо.

— Как знаете, — Алекс достала кошелек и положила банкноту на стол, — я на работу, удачи вам, ребята.

Жизнь вернулась в свою колею. В летнем воздухе уже явно чувствовалось приближение осени: ночи становились все холоднее, дожди — монотоннее. Хандра накатывала все чаще.

Каждый день Джо начинался с похода в магазин — он раз и навсегда запретил Прюденс покупать готовые полуфабрикаты и готовил каждый день что-то новое и на кухне выстроились в ряд книги по кулинарии. Джо нравилось ходить в магазин, выбирать продукты — и да, нос в этом был прекрасным помощником!

Вернувшись домой, он варил кофе — двойную порцию, если Прю была дома, или только для себя, если у нее было дежурство. Потом готовил завтрак. Читал или смотрел фильм. Потом — обед и снова чтение. Потом — ужин. Он научился делать всю работу по дому, и вроде бы его жизнь была не так плоха, но теперь ему все чаще казалось, что вариант отправиться в сумасшедший дом был не такой уж плохой идеей.

Зря он отказался от возможной помощи этого Джефа. Но, ясно же, что документы будут стоить не два фунта, и откуда он возьмет деньги? Опять у Прю? Он не видел выхода, но и жить так, как жил — не хотел.

Он не хотел жить так, в этой квартире. Он не хотел превращаться в домохозяйку. Он не хотел... Он совсем не хотел прожить всю свою жизнь с Прю! Она была милой и помогла ему, но... Но она стала его раздражать, впрочем, как и он ее. Стоило честно признаться, что они устали друг от друга. Секс перестал приносить радость, которую дарит только поначалу, а чего-то иного, объединяющего, у них не было и быть не могло. Он много читал и очень выборочно смотрел телевизор, она же предпочитала сериалы и говорила, что слишком устает на работе, чтобы еще и читать. Она была безалаберной и неопрятной, он же возвел гигиену и чистоту в культ, и его просто бесила разбросанная по всему дому ее одежда, которая к тому же нуждалась в чистке. Он не хотел знакомиться с новыми людьми, а Прю требовался праздник если не каждый день, то уж каждый выходной точно. Он заметил, что тело просит движения и, несмотря на погоду, стал помногу гулять — ему нравилось быстро ходить или даже бегать и он стал выходить на пробежку каждое утро. Прю в свободный день предпочитала валяться в постели. А еще она, когда ела, облизывала пальцы, чем выводила его из себя.

— Боже! Божебожебоже! Это не соус, это... Я никогда в жизни ничего подобного не ела! — соус тек по ее пальцам, и она слизывала его, уверенная, что это дико сексуально. Джо встал, взял опустевшую миску от салата и свою тарелку и сразу принялся их мыть. — Да ладно, брось, давай посидим. А пива нет?

— Нет, — он поморщился.

— Слушай, — ее голос изменился, и он, заинтригованный, повернулся к ней, отставив тарелку.— Слушай, Джо. Не считай меня дурой. Я же все вижу. Я знала, да и ты говорил, что однажды уйдешь. Ты не уходишь просто потому, что некуда, так? Меня это не устраивает. Можешь считать меня недалекой, но я...

— Мне нужны документы, Прю, — сказал он мягко, — мне надо искать работу, мне надо что-то делать. Это не дело, что ты работаешь и берешь дополнительные смены, а я сижу дома.

— О, но ты так ведешь хозяйство, так умеешь планировать, как я в жизни не смогу!

— Прю...

— Я понимаю, — она приободрилась, словно он только что пообещал на ней жениться, — тебе надоело сидеть дома. Я сегодня же узнаю все у Джефа.

И Прюденс навестила Джефа в тот же день и вернулась домой далеко за полночь, повторяя, какое счастье, что завтра — выходной.

— Ты уверена, что его информация стоит твоего похмелья? — он с трудом сдерживал раздражение. Ему уже до чертиков надоело то и дело приводить перебравшую Прю в чувство.

— Ни фига она не стоит! — она пьяно засмеялась. — Он загнул такую цену, что просто улет. Две тысячи фунтов, мать твою! Две тысячи фунтов!!!

— Ничего, я что-нибудь придумаю.

— Да что ты придумаешь, — сказала она устало, — ничего ты не придумаешь. Смирись.

В ответ он только усмехнулся.

Утром следующего дня Прю проснулась, когда он собирал вещи.

— Сбегаешь? — она села на кровати и тут же со стоном повалилась обратно.

— Нет, что ты, просто ухожу, — он положил в сумку пару рубашек, несколько футболок, свитер и джинсы.

— В никуда?

— На соседнюю улицу, буду работать в магазине.

— Прости, Мадонна! Куда?

— К Элис, твоей подруге. Буду помогать ей.

— Я даже знаю, в чем, — Прю вскочила с кровати, — да она просто хочет затащить тебя в койку!

— Уймись, Прю, — он взял маленький мешочек, единственное, что оставалось в шкафу на его полке. В мешочке звякнули монеты. — Она хочет помочь тебе в первую очередь. Она прекрасно понимает, что тебе пора устраивать свою жизнь.

— Она у меня была устроена, — заявила Прю. — Не уходи.

— Я не могу. Я не знаю, кем я был, но так я не могу. Прости, Прю...

— Ты такой же идиот, такой же... гад, как и все остальные! Убирайся! — она ушла в ванную и хлопнула дверью, но защелку не закрыла, явно рассчитывая, что он пойдет ее утешать и останется.

Интересно, как бы он поступил...

Джо тряхнул головой — пора отучаться от привычки думать о том, как бы он поступил раньше. Это неважно. Сейчас он не собирался менять решение. Он кинул мешочек с монетами в сумку, застегнул молнию. Кроссовки, куртка. Ключи — под зеркало. Вот и все. Он последний раз обвел взглядом комнату и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

 

4.

Разнорабочий — не предел мечтаний, но когда ты не знаешь, кто ты, и пока не разобрался, что хочешь, тем более, когда почти ничего не можешь — выбор невелик. Как ни странно, пока работа Джо нравилась — она предполагала общение, но не утомляла: как-то он наблюдал за работой Роуз, кассирши, и думал, что рехнулся бы от такого плотного потока общения уже через день. Он помогал разгружать товар и выносил мусор, следил, чтобы товар был выставлен в зал, помогал Роуз утихомирить подвыпивший молодняк по пятницам и субботам, наводил порядок на складе. Его ценили, хотя своим не считали и относились к нему — он видел — немного с опаской. Пусть. Он должен был накопить денег и купить документы, и пока другого пути не видел.

Осенние холода сменились зимней стужей. В его комнатке было всегда промозгло и холодно, его все еще донимали приступы острой боли, раскалывающей голову надвое, и иногда шрамы на шее горели, словно собирались раскрыться снова. Он то и дело чувствовал себя старым и ненужным, но ни разу не подумал вернуться к Прю, тем более — и слава всем богам — у нее появился неплохой парень, по словам Элис — интерн. Сама Элис если и питала к Джо какой-то интерес, то умело это скрывала. Они стали неплохими друзьями, иногда вместе ужинали — готовил всегда Джо — и болтали обо всем на свете. Джо уже подумывал попросить у нее в долг, но каждый раз удерживался: скорее не от гордости, а от страха, что если Элис откажет, рухнет надежда начать новую жизнь.

Чем ближе было Рождество, тем тоскливее ему становилось. Как бы Джо ни убеждал себя, что никто ему не нужен, ему казалось, что одиночество — это не тот выбор, который он сделал по собственной воле, и все чаще думал, почему его никто не искал. От прошлой жизни всего-то и осталось, что несколько странных монет.

Накануне сочельника он вытащил мешочек с монетами. Глупо было рассчитывать, что они хоть чего-то стоят, но вдруг? Он развязал шнурок и высыпал монеты на стол. Всего десять монеток, три — под золото — большие, несколько серебряных и совсем мелкие остальные. Мелочь он сразу отодвинул в сторону, рассмотрел серебряные, но так и не понял — действительно ли они из серебра.

Снова стала подбираться головная боль. Как обычно, взяла для начала в тиски шею, стала подниматься вверх, холодя затылок. Еще чуть-чуть, и станет тяжело смотреть на свет, звуки — любые — будут раздражать до рвоты... Роуз и Элис знали о его проблемах и позволяли отлежаться в комнате, когда начинался приступ. Но сегодня было как-то особенно плохо, и он было подумал позвонить Элис, но вспомнил, что к ней на праздники приехали дети, и решил не беспокоить.

Он принял таблетки, заранее зная, что они мало чем помогут, разве что немного отсрочат боль, но отменить не смогут. Надо было лечь в постель, выключить свет и не шевелиться. Джо сгреб монеты в мешочек, оставив на столе "золотые", взял один из них, повертел в ладони и почувствовал резкий толчок под ребра. Воздух словно разом кончился, а мир померк.

Он не знал, сколько времени прошло, и понятия не имел, где находится. Медленно, щурясь от яркого света, он стал подниматься, нашарив за спиной стену. Холл дома, где-то был слышен веселый смех и голоса. Как он тут оказался? И что это за место? Ответа не было. Его прошиб холодный пот: неужели память теперь все время будет проделывать такие кульбиты? Да что же за черт!

Одно было хорошо: он все еще помнил, что он — Джо Блэк.

Отдышавшись и стараясь не крутить головой, которая с каждой минутой болела все сильнее, он пошел туда, откуда доносились голоса людей и музыка. Он не успел дойти до цели, когда в коридор вышел мужчина и застыл на месте.

— О, черт, именно сейчас, — произнес он тихо, подскочил к Джо и втянул его в другую, темную комнату. Включил свет, заозирался. — Почему сейчас, в праздник? И как вы попали в дом? Хотя что я спрашиваю, для вас же это — мелочь, — он нервно хихикнул, — стойте здесь, я вас умоляю, — и скрылся за дверью. Он вернулся через три минуты, держа в руках простой пакет из ближайшего супермаркета.

— Вот, и запомните — я простой честный гражданин и не хочу больше иметь дела ни с кем из ваших. Не хочу. У меня семья, мы ждем... малыша, если в вас есть хоть что-то человеческое — не трогайте меня. Я и так сделал больше, чем мог. Больше года — жизнь в страхе, больше года!

Из глубины дома донесся женский голос.

— Меня зовут. Уходите, ну, пожалуйста! — хозяин проводил Джо до двери и, выставив на крыльцо, тут же захлопнул дверь.

Джо заглянул в пакет. Там ровными пачками лежали деньги. Он скрутил пакет, оглядел пустую улицу. Он спит или бредит. У него разболелась голова и он уснул и теперь видит сон, что его проблема с документами решена. Точно.

Вот только холод пробирался под свитер и рубашку, ноги мерзли в тонких домашних туфлях. Он чихнул: нет, на сон это не очень похоже. Надо как-то принять, что это — реальность. И если исходить из этого, то, наверное, на фоне головной боли он вспомнил адрес человека, которому в той жизни оставил на хранение деньги. Отлично, судя по испугу этого парня, у него точно криминальное прошлое, просто прекрасно! Лишний повод не высовываться, обзавестись новыми документами и окончательно сгинуть.

Джо ощупал карманы: слава богу, в джинсах лежала кое-какая мелочь и телефон. Он прочитал название улицы — не так далеко от дома, но холодный ветер и отсутствие верхней одежды исключали возможность добраться до дома пешком, и Джо вызвал такси.

В тепле салона он еще раз открыл пакет и посмотрел на деньги. Этого не могло быть, но это было. Кто бы мог подумать — Санта не забыл и про него.