Зимняя сказка (гет)

Я не играл, сказав, что вспомнил в зрительном зале про принца Шуна, получившего урок и потерявшего руку. Иногда словно некая высшая сила предупреждает нас о чем-то, а мы не хотим замечать ее предостережений. Мы думаем, что нас предупреждает Бог. Китайцы — Нечто, частью которого выступают наши разум и душа. Мы ловим волны этого поля, понимая, что восприняли сигнал, но зачастую не желаем его понять.Нам, европейцам, трудно понять идею Дао. Конфуций видел в нем путь человека. Лао Цзы пошел дальше, увидев в нем начало всех вещей — то, что было до Инь и Янь.

«Нет Бога вне вселенной, и нет вселенной вне Бога, и оба они в одинаковой степени — только видимость», — удивили меня когда-то слова Лао Цзы.

Представляя себе Дао, я вспоминаю одну картинку на шелке в Запретном городе. Юноша и девушка собирали груши на фоне густого синего неба. Когда я спросил старого Лай Фэна, где здесь Дао, он ответил мне: они все вместе. Не Небо, как подумали бы мы, европейцы. Не тот, кто живет на этом бездонном темно-синем небе. Юноша и девушка, грушевое дерево тоже были частями Дао. Их ум и чувства также сливались с Небом в единое целое, как и грушевое дерево.

Я спросил Лай Фэна, какое наказание ждет того, кто не следует Дао. Старый китаец улыбнулся и ласково попросил меня напомнить, как называется последняя притча истории про принца Шуна. Я не задумываясь ответил: «В которой Принц Шун наконец добивается того, что одновременно невозможно и нежелательно». Старик улыбнулся мне в ответ. Дао не мстит за бунт, в отличие от наших богов и греческого рока. Оно просто исполняет нашу мечту в тот момент, когда она перестает быть таковой. Дао дарит нам то, что мы уже не хотим брать. Дарит тогда, когда исполнение нашей мечты уже не приносит нам ни радости, ни счастья.

* * *

Конфуций учил, что женщины делятся на два типа — «те, которые выбирают» и «те, которых выбирают». Возможно, так оно есть. Хотя, признаюсь, что никогда не встречал женщин второго типа. Взрослые в детстве внушили нам сказку, что мужчина выбирает себе жену. Ничего глупее этого я не слышал. Мужчина в любви может сделать ровно то, что ему позволит женщина. Последнее слово всегда за женщиной, ибо мужчина может только предложить ей чувства.

С Джулией Корделл у меня произошла необычная история. В чем-то почти мистическая. Будучи наполовину француженкой, она отличалась свободолюбивым нравом и отлично знала северо-индийские государства. Во всех поездках она сопроводила сэра Джонатана Бэргона — известного мага, который для маглов был просто специалистом по санскриту.

Я познакомился с ними обоими в Гуаньчжоу осенью пятидесятого года, когда судьба ненадолго забросила меня в этот город. Джулия сразу показалась мне красивой: высокая с вьющими темно-русыми волосами и большими зелеными (возможно, чуть косыми) глазами. В ее лице было что-то немного неправильным — то ли из-за ее легкого косоглазия, то ли из-за того, что она смотрела по сторонам. Злые языки болтали, будто она любовница Бэргона, но я не особенно в это верил. Кто в сущности мешал им соединить свои судьбы? А если Бэргон (которому, в то время как раз стукнуло полсотни) не желал узаконивать их отношения, то какой смысл ей быть с ним столько лет? Можно держать человека в ожидании пару месяцев, но отнюдь не годы.

В Гуаньчжоу было что-то вроде праздника в доме консула — этакий торжественный ланч по случаю выхода в свет новой книги Бэргона. Джулия на правах верной помощницы была его организатором. Она произнесла несколько пышных дежурных, но бессмысленных слов о том, как много они сделали, чтобы поднять санскрит в Индии. Обладая язвительным характером, я подошел к ней после окончания, и сказал, что у нее прекрасный, но розовый, взгляд на мир.

— Почему розовый? — удивилась Джулия. Она говорила с приятной хрипотой, которая придавала шарм ее голосу, хотя в нем я сразу уловил жесткость.

— Верите в благодарность за добрые дела, — улыбнулся я краешками губ.

— Надо же во что-то верить, — добавила она с лукавой улыбкой. Свечи вспыхнули, и я заговорил о чем-то с подошедшим Александром Финнером — моим товарищем по работе.

Для девушки нашего круга Джулия вела чересчур вольный образ жизни. Она не была потомственной волшебницей — скорее, провинциальная полукровка, которая каким-то (возможно, сомнительным) образом сумела занять неплохое место под Солнцем. У нас на Востоке нравы свободнее английских — простое общение с женщиной или даже прогулка с ней по саду никого не удивит. И всё же даже по нашим восточным меркам она казалась странной — своей постоянной работой и занятостью, которыми, впрочем, любила бравировать сверх всякой меры. Я ни за что не поверю, что даже самый занятой человек на свете не найдет из двадцати четырех часов пяти минут, чтобы чиркнуть ответ на письмо. Когда человек ведет себя слишком неестественно, это заставляет усомниться и в остальных его словах.

Следующий раз мы увиделись через год в Дели, куда меня забросила судьба. Стоял ноябрь пятьдесят первого года. Здесь было тепло. Наше министерство представлено в Индии сэром Персивалем Крэббом, который входит в круг советников вице-короля. Разговор шел о нашем недавнем разгроме в горах Афганистана, после которого даже победы в Китае и Аргентине не казались радостными. Джулия присутствовала на обеде без своего «старшего друга» — она, кажется, привезла какие-то бумаги. Двое гостей отвешивали ей комплимент за комплиментом, восхищаясь ее умением держаться в седле — не дамском, а самом настоящем мужском. Джулия слушала их вполуха, и через какое-то время между нами сам собой завязался разговор.

— А я ведь до сих помню, как вы говорили, что не пьете днем зеленый чай, — улыбнулась она.

— Я это действительно говорил? — удивился я.

— Да, вашему другу. Я слушала и улыбалась, — зеленые глаза Джулии сияли необычным светом.

— Почему? — спросил я.

— Не знаю… Просто забавно… — рассмеялась она. Мне показалось, что сейчас она была обычной шаловливой девчонкой.

Эльф принес по бокалу шерри и овсяное печенье — легкая закуска перед прогулкой. Скоро должен был состояться фейерверк — у нас его делают несколько по-иному, чем у маглов: эльфы наколдовывают «огненные цветы» — точь в точь, как настоящие, которые, поднимаясь в воздух, рассыпаются на множество огней. Мы вышли в сад вместе, обмениваясь легкими фразами.

— Неужели вы помните, что я бросил на ходу год назад? — спросил я.

— Почему бы и нет? — улыбнулась Джулия, покосившись на меня. — Вы слишком необычный человек, мистер Роули, чтобы вас было легко забыть.

Мы болтали еще некоторые время. Джули, умевшая замечательно рисовать, объясняла мне разницу между холодными и теплыми цветами. Мимо нас прошли парой Бредсворт Малфой со своей молодой женой — они после свадьбы совершали путешествие на Восток. Распустившиеся огненные цветы озарили нас, и в тот же миг я понял, что она — самая красивая девушка на свете. Я почувствовал, что влип — влип окончательно и безвозвратно. И сияющие глаза Джулии, ее мелькавшие улыбки, словно говорили мне, что это не безнадежно.

Во время приема ко мне подошла очаровательная миссис Флинт в легком кремовом платье. Сделав изящный книксен, она спросила, могу ли я поговорить по китайским делам с ее мужем.

— Конечно, у меня к вам есть одно предложение, — ответил я. Гам гостей, возвращавшихся с летней мансарды,

— Разве можно делать предложение двум девушкам? — в упор посмотрела на меня Джулия.

— Чисто деловое, — рассмеялся ваш покорный слуга. — Может быть, мы перейдем на веранду, в террасу, а еще лучше в сад?

— Может быть… — Голос Джулии стал слегка хриплым. — Подождите, я только поговорю с одним моим знакомым.

Фигурки индийских богов на стенках зашевелились, словно предвещая смуту. Джулия встала и гордо прошествовала к группе мужчин, среди которых оказался и ее знакомый — Орвенус Нотт. Я едва сдержал смех, глядя на них: невысокий Нотт с белой бородкой приходился своей спутнице едва по плечу. Тем не менее, минут через десять, он вывел Джулию к выхода, и она, уходя, послала мне очаровательную, хотя и ехидную улыбку.

Мы договорились о встрече через пару дней. Затем мы прошлись мимо Кутб-Минара — Джулия рассказывала мне какие-то интересные индийские притчи. Я в свою очередь расспросил ее о «Махабхарате», которую, признаюсь, так и не смог дочитать до конца. В финале, когда рядом уже не было никого, моя спутница легко погладила меня по плечу, пообещав написать завтра.

В следующие два дня, я сам написал ей два письма, ответа на которые не последовало. Я решил, что писать больше не буду: если она захочет общаться — пусть ответит хотя бы на мои предшествующие письма. Так уж я устроен, что любого человека я прошу о чем-то только один раз. В исключительных случаях дважды. А трижды — никогда и никого. Таков мой девиз, которому я не изменил никогда. Тем больше было мое удивление, когда однажды утром, выходя из дома, я обнаружил сидящую на столе сову с письмом такого содержания:

Дорогой Лэнс!

Приношу Вам свои извинения, что пропала. У меня появилась куча непредвиденных дел. Если Вы захотите, я была бы рада продолжить наше общение. Ведь Вы единственный, кто увидел во мне то, что не увидели другие.

С уважением и благодарностью,

Джулия Корделл

Я почувствовал, как забилось сердце. К лицу хлынула кровь, а складки на лице разгладились сами собой. В груди появился ком радостной истомы, словно я только что проснулся после долгого и неприятного сна. Естественно, я тотчас схватил перо и вывел, что надеюсь, все ее трудности остались позади, и я буду рад с ней пообщаться вновь. Чтобы не быть голословным, я назначил ей встречу в городском парке, послезавтра в семь часов. Она приняла мое предложение, и я вышел на улицу с чувством чужестранца, который наконец обрел родину.

В тот вечер мы долго гуляли с Джулией вдоль аллей, болтая о каких-то пустяках. Она рассказывала мне, что в ней течет французская кровь, и она с детства любила французские романы. Наверное, потому она и выбрала свой образ жизни: француженка — это всегда девушка из другого мира. Я непроизвольно предложил ей руку, и она охотно оперлась на нее. Мы пошли дальше, вдоль длинных деревьев, отбрасывающих вечерние тени. По бокам стрекотали птицы, и тропический воздух вновь стал походим на ком, которым трудно дышать.

— Смотрите, черный лебедь! — показал я на пруд.

Этот редкий вид лебедей стал популярен у маглов, с тех пор как мы начали заселять Австралию. Да и у нас богатые чистокровные семьи были не прочь подержать в пруду или озере «австралийца». Держать его, правда, невероятно сложно — приходится постоянные лечить. И тем не менее, черный, по настоящему черный, красавец величественно скользил по озерной глади. Наверное, ему было одиноко — в озере больше не было никого, кроме пары не особенно тропических нырков. Но всё же держался лебедь с подчеркнутым равнодушием, скользя по мягкой озерной глади с безупречно прямой шеей.

— Красивый, правда… — прошептала Джулия. На этот раз ее голос стал мягким. Казалось, в ней словно вновь проснулась простая наивная девчонка.

— Давайте посмотрим? — предложил я.

Моя спутница ничего не ответила и только легким движением перчатки поправила вуалетку. Я начал спускаться вниз, протянув ей руку. Она безропотно взяла ее и, пока мы спускались, осторожно ее погладила — словно мы были знакомы много лет. Мы подошли к кромке воды и засмотрелись на птиц.

 — Мне пора, — неожиданно тихо сказала Джулия. Мы по-прежнему стояли, взявшись за руки, хотя спуск давно закончился.

— Да. — также негромко ответил я. — Хотите провожу вас?

— Нет. Не стоит… — тряхнула кудряшками девушка, не отпуская мою ладонь.

Повинуясь неведомой внутренней силе, я взял Джулию за плечи и притянул к себе. Она не сопротивлялась. Я попытался поцеловать ее, но девушка легким движением головы отпрянула в сторону. Вместо поцелуя она крепко обняла меня и уткнулась лицом в мою грудь, словно зарывшись в ней. Я молча гладил ее мягкие волосы, что-то бормоча. Мы простояли несколько минут. После этого Джулия улыбнулась и исчезла в потоках воздуха.

Когда я пришел домой, сова Джулии к моему изумлению (хотя в душе я, признаюсь, ждал чего-то подобного) уже сидела на письменном столе. Я улыбнулся, и, дав ей немного крекера, отвязал конверт. На белом пергаменте золотыми витиеватыми буквами была выведена фраза:

Спасибо Вам за вечер. Я уже засыпаю. Думаю о нашей следующей встречи.

Джули

В ту ночь я чувствовал себя счастливейшим человеком. Мне казалось, будто стены комнаты начали вращаться в темпе вальса. Мне почудилось, будто внутри меня снова, словно рыхлый снег, поднимался ком радости. «Не Джулия… Джули…» — прошептал я сам себе. Неужели она в самом дел могла полюбить меня? Представляя, как она счастливо спит, мне не хотелось ее будить. Я чувствовал себя счастливым от одной мысли, что она где-то погружается в грезы сна, и, быть может, думает обо мне…

Через пару дней мы с Джулией встретились в городском сквере. На этот раз у нас было куда больше свободы: мы договорились пойти в маггловский ресторанчик. Джули оделась экстравагантно: легкое, почти коктейльное, фиолетовое платье и туфли на высоких каблуках. В такой обуви она могла идти, только опираясь на мою руку, чем не преминула воспользоваться. Мимо нас прошла пара ее знакомых, которым она помахала рукой. Меня немного смутил этот факт: Джулия, ссылаясь на занятость, просила перенести нашу встречу. Зачем? Трудно сказать почему, но я инстинктивно не верил ее словам.

За ужином мы болтали о пустяках. Индийцы подносили нам жареный рис, сладковатые овощи и вино. Наконец, покончив с горячим чаем, мы вышли к городскому саду. Уже стемнело, и только редкие прохожие шли по парку, словно ища индийскую экзотику.

— Думаете, со мной прямо уже все ясно? — спросила Джулия, весело глядя на меня. Ее светло-зеленые глаза сияли при этом странным светом.

— А разве нет? — улыбнулся я, весело посмотрев на нее.

Мы пошли мимо густых зарослей, не обращая внимания на серый туман. В Индии, несмотря на жару, всегда туманно, словно рассеянный волшебник разлил в воздухе густое топленое молоко. Я протянул руку, Джулия оперлась на нее. Уже вечерело, и на небе загорелся бледный серп Луны, смутно проглядывавший сквозь серую дымку.

— Посмотрите, как сияет… — прошептала Джулия. — Мне кажется, он так и будет сиять нам всегда… До Пекина или до Агры… — опустила она ресницы.

Я не ответил. В тот миг мне казалось, что слова совершенно не нужны. Вокруг стоял стрекот птиц, и он казался мне предвестником радости. Мы подошли к большому серому камню, лежащему здесь с незапамятных времен. Джули осторожно отпустила мою руку и, прищурившись, посмотрела на неровную крону дерева.

— Мне пора, — улыбнулась она краешками губ. Вокруг нас не было не души, это вновь придало мне уверенность.

— Давайте провожу вас? — предложил я.

— Не сегодня, — рассмеялась она. Я осторожно положил руку ей на плечо, но она, засмеявшись, вырвалась и показала кончик языка, как шкодливая девчонка.

— Тогда до послезавтра, — улыбнулся я.

— Есть! — весело ответила Джулия, и, пошевелив пальцами, растворилась в струях топленого воздуха.

Я пошел назад. На душе было странное чувство — смесь радости с привкусом горечи. Я в сотый раз говорил себе, что я счастлив, но в закоулках души понимал, что все это не так, как должно быть. Мне трудно было сформулировать, что именно пошло не так, но сам факт, что я сейчас иду один говорил о многом. Наверное, так и должно быть в начале отношений. И всё же меня неотступно глодала мысль, что наша прошлая встреча была лучше этой. А если прошлое уже лучше настоящего, то считать ли это любовью? «Это победа, но с привкусом поражения», — вспомнил я слова одного военного.

Впрочем, француженка — это особая женщина. Тонкая, легкая, вольная, способная на любые экстравагантные поступки. Она может жить с любимым мужчиной, наплевав на общество; а может посвятить себя целиком этому обществу, забыв о своем мужчине. Наверное, этим они и безумно нравятся мужчинам. Мы безумно хотим увидеть француженку своей женой, хотя не меньше боимся, что она будет нам не верна. Никто не знает, что придет ей в голову через минуту.

Весь следующий день я попробовал убить работой, но каждую минуту мое сердце стучало от нетерпения все сильнее. После полудня я не выдержал и направил письмо Джулии, спросив, как у нее дела. Она не ответила. «Ничего ничего, так нужно», — утешал я себя, хотя сам не особенно верил своим утешениям. Вечером я не выдержал и аппарировал в Запретный город Удди-Пура. Саид по-прежнему лениво стоял возле своей лавки, словно ожидая меня.

— Я пришел за цветком, — начал я без экивоков.

Бирюзовый самоцвет по-прежнему переливался в лавке, выбрасывая облако за облаком. Я приметил его на следующий день после письма Джулии, когда пошел выбирать ей подарок. Саид в свою очередь заприметил меня: видимо, у него никто не покупал столь дорогие подарки. Понимающе кивнув, он поклонился.

— Сагиб заплатит четыреста галеонов? — осторожно спросил он.

— Безусловно, — спокойно ответил я, отдав ему мешочек. Смуглый понимающе улыбнулся, а затем внимательно посмотрел на меня.

— Сагиб покупает его невесте? — улыбнулся он.

Я внимательно посмотрел на него. Джулия, собственно, и близко не была мне невестой. Но какой-то дьявольский голос внутри твердил, что так оно и есть. Улавливая носом бесконечный запах благовоний, я подумал, что Джулия в самом деле моя будущая жена. В этом не может быть сомнений.

— Да, — ответил я.

Индиец по-прежнему с интересом смотрел на меня. В его смуглом лице, казалось зашевелились тени.

— Сагиб благороден и щедр. Желаю счастья сагибу, — поклонился он. Мне почудилось, будто запах благовоний стал более приторный и щипучим, а огонь свечи разгорался все ярче. Не знаю почему, но мне не понравился этот огонь.

Я плохо спал ночь, думая о предстоящей встречи. Следующим утром я встал ни свет ни заря, и, сгорая от нетерпения, отправился в сад. Мы договорились посмотреть таинственную гробницу Мухаммед Шаха. Джулия опоздала минут на десять. Я присмотрелся к ней и удивился: ее лицо осунулось, черты лица стали резче, а во всем ее облике появилось что-то злое.

— Добрый день. Сразу предупреждаю: у меня мало времени, — холодно сказала Джулия. — Только до пяти часов.

— Как вам будет угодно, — ответил я спокойно. Глядя на нее, я вдруг вспомнил противный урок Эйвери: с таким лицом женщина на свидание не ходит.

— Кстати, это вам, — улыбнулся я, послав ей взмахом пальцев цветок.

— Что это? — Джулия осторожно открыла его. Я напрягся. — О, Мерлин… — поморщилась она. — Зачем? Сегодня что, какой-то праздник?

Я не знал, что ответить. Я просто смотрел на нее, удивляясь внезапно произошедшей с ней переменой. Передо мной словно стоял другой человек. Мне казалось, будто она то ли зла, то ли рассержена на меня. Только вот за что?

— Просто, хотел сделать вам приятное, — прищурился я. — Разве это плохо?

— Спасибо, конечно, только больше не стоит, — поморщилась она.

Все это казалось настолько необычным, что я не знал, что ответить. Мне казалось, будто я шел в гости, а вместо этого получил удар заклинанием по голове. После чего меня, очнувшегося, спросили: «Что? Какие гости?» Джулия молча шла рядом со мной, погружённая в свои мысли. Небо становилось чуть более солнечным, чем обычно, и я вдруг осознал, что ненавижу тепло.

— Давайте зайдем? — показал я на полуразрушенный храм. Вокруг не было ни души: только вдали мелькал какой-то человек.

— Только ради вас, — сухо ответила Джулия.

Мы медленно изучали битые камни, прощупывая палочкой камень за камнем. Я осторожно рассказывал моей спутнице какие-то истории, но ей, похоже, было всё равно. Джулия стояла рядом со мной, целиком уйдя в свои мысли. Ее непонятно откуда взявшиеся морщинки на лбу говорили сами за себя.

— У вас все хорошо? — спросил ее я.

— Немного приболела, мне кажется, — демонстративно кашлянула она. — Ладно, мне пора. Ну все, прощайте Лэнселот, — как-то натянуто улыбнулась она.

«Озерный», — подумал я с затаенной неприязнью. Никогда прежде день не казался мне таким отвратительным. Я попытался приобнять ее, но Джулия, легонько погладив мое плечо, исчезла. Меня вдруг осенило, что я вижу ее в последний раз.

С тех пор все стало иным. Внешне как-будто не изменилось ничего — мы с Джулией еще писали друг другу письма, как прежде. Но с каждым разом тон ее писем становился все прохладнее, а сообщения короче. Между нами как-будто выросла стена, и что бы я не делал, как бы не пытался ее пробить, все было тщетным. Больше всего на свете мне хотелось вернуться в тот декабрьский день, когда мы шли по парку и искали портал в заброшенном мавзолее. Я снова и снова спрашивал себя, в чем именно я ошибся, но никак не мог объяснить себе тот роковой миг, когда все пошло иначе.

Возможно, конечно, все это имело вполне прозрачное объяснение: Джули хотелось, чтобы я за ней бегал, как пудель за хозяйкой. Но я не верил в такое объяснение. Джули слишком умна, чтобы рассчитывать, будто я сделаю это.

Иногда во сне я видел другую, счастливую концовку — как мы Джулией снова спускаемся к озеру и я показываю ей нашего черного лебедя. Он поднимается вверх, а я с улыбкой протягиваю ей руку. Я пытался вновь написать ей, и получал в ответ милый, но холодный, ответ. «Колесо времени нельзя повернуть вспять, — говорил мудрый Лай Фэн. — Даже боги не властны над временем…»

* * *

Я вскочил. Видение кончилось. За окном простиралась обычная серость зимнего утра. Поправив одеяло, я осторожно посмотрел сначала на подсвечник, затем на часы в виде горгульи и только тут с ужасом понял, что была половина десятого. Лениво зевая, я накинул халат и отправился приводить себя в порядок.

Подобное задание наверняка получил не я один. Его дали многим сотрудникам нашего отдела. Как бы то ни было, добрую треть дела мы уже сумели сделать. Принц Гун, главный друг русских, по крайней мере на время нейтрализован. Окажись он на престоле или регентом, нам пришлось бы во много раз хуже: Цини без сомнения ударили бы на Гонконг. А такую войну мы бы не потянули…

Омолаживая у зеркала лицо, я начал размышлять о деле. Я сразу откинул военное решение проблемы: давать рекомендации с моей стороны было как минимум глупо. Что оставалось? Открыть порталы и выпустить в Крыму венгерских хвосторожек? Бред. Поставить для наших войск магические щиты? Русским, как выпускникам Дурмстранга, ничего не стоит их снять. Применить магию, чтобы выкрасть план обороны Севастополя или каких-то его компонентов? Даже в случае успеха (к слову, весьма сомнительному) это даст нам максимум небольшой перевес на отдельном участке фронта. И не более.

Выходя в дубовую столовую, я заметил, что Арнольд уже завтракал. То ли голод победил в нем мужскую солидарность, то ли он решил дать мне выспаться, но так или иначе, его кувшинчик уже подливал в чай молоко, а сам Арни брался за свежий номер «Пророка». Пробурчав «утро утро», я спокойно сел за стол.

— А ты, оказывается, редкая соня, — усмехнулся Арни, едва я поправил салфетку. — Это же надо столько спать!

— Знаешь, спал, как убитый, — добродушно проурчал я. — У тебя дома атмосфера замечательная: все заботы прочь!

Арнольд бросил на меня беглый взгляд, а затем посмотрел на комод. Не могу точно сказать почему, но этот взгляд друга мне не понравился: такое ощущение, будто он скрывает от меня какую-то мысль.

— Как ты думаешь, у меня получится с Лореллой? — с надеждой спросил Арни.

Не в моих правилах лгать другу в сердечных вопросах. Поэтому я, посмотрев на старый витой подсвечник, спокойно произнес:

— Смотря что. Поволочиться за ней ты, конечно, можешь. Но вот что ты получишь — большой вопрос. 

— Но игра… — запротестовал Арнольд, выставив вперед ладонь. Я чуть не прыснул, видя, как он мысленно приударил за Лореллой.

— Именно что игра, — подтвердил я, пригубив клубничного джема. — Ну не бросит она ради тебя мужа и дочку, не бросит. И даже не предоставит тебе доступ к своему телу, поверь.

Лорелла Паркинсон, в девичестве Яксли, милая девушка, которую выдали за Теодора Нотт. (Это имя у них в роду весьма распространено и повторяется как минимум через поколение). Нотт старше своей подруги жизни на целых тридцать лет, и едва ли у них слишком много общего. Вчера Арнольд уделял ей повышенное внимание — вплоть до того, что подал ей веер в отсутствии мужа. Похоже, он уже в мечтах занял место ее любовника. Наивный.

— Что же будет? — спросил мой друг. В его голосе мелькала грусть.

— Да ничего. — Пригубил я кофе. — Вытянет из тебя подарки и деньги. Покрутит хвостом, а потом махнет ручкой.

— Неужели кругом одни хищницы? — грустно вздохнул Арни.

— Да. И двуногие куда опаснее четвероногих, — ответил я.

— Что же мне делать? — грустно посмотрел мой друг.

— Помнить австрийскую мудрость: «Весел тот, кто любим — кто любит, тот грустит», — ответил я с долей дурашливости. Наверное, сейчас я мысленно поблагодарил Джулию — она дала мне высшую защиту. Пережив ту боль, мне уже стало не страшно ничего.

— Представляешь, с каким восторгом австрийцы говорят об этом в венских кофейнях? — вздохнул мой друг. — Там, между прочим, барельефы в античном стиле висят…

— Буднично скорее, — равнодушно ответил я. — Зато с удовольствием потягивают кофе по-турецки… — Не знаю почему, но сейчас мне казалось, что в воздухе столовой разлит запах венского молотого кофе. — Нигде в мире не умеют так вкусно готовить этот кофе, как в Австрии…

Фраза о кофе по-турецки вновь напомнила мне о черных кудряшках Джулии — то был ее любимый напиток. Но я постарался поскорее прогнать прочь это видение. Хватит — надо учиться жить дальше. Арни посмотрел на трёхногий висячий подсвечник, а я снова задумался о деле. Фронтовые рекомендации я отметаю. Это раз. Никаких магических тварей. Это два. Кражи документов… Наверняка, половина моих сослуживцев придумает именно это. Нет. Не пойдет. А что же остается? Перед глазами поплыла подробная карта западного, южного и восточного берегов Крыма — я изучал ее подробно вчера. Забавно, что в Крыму нет северного побережья…

— Ты не забыл, что на ланч мы приглашены к Блишвикам? — спросил Арнольд.

— К Блишвикам? — повторил я, взглянув на кофейник. Тот, как и положено, сразу оторвался от скатерти и долил мне кофе.

— Они же вчера нас звали. Вот, кстати, и приглашение, — протянул мне Арни длинный белый конверт.

Я почувствовал, как сердце забилось сильнее.