Трихартс (джен)

Постепенно погода и природа стали меняться. Облака белели, истончалиь, исчезали. Выглянуло солнце. Чахлые деревья больше не встречались, вместо них порой появлялись седые, стоящие на чёрной земле, — по-видимому, результат пожара. Как врата в долину самой смерти, решила Эмеральд.

Почву оттеснял песок. Вскоре он захватил всё вокруг, кроме неба.

Они пришли в пустыню.

Эмеральд замечала, как в песке что-то копошится, и больше в ту сторону не смотрела: там явно противно и опасно. Польдо же шагал и шагал, глядя вперёд и вверх, прямо на небо, прямо на солнце, и глаза его были янтарного цвета — потухающая звезда. Джиразоль теряет свой блеск.

Эмеральд не знала, что делать. Хотела в цирк — цирка нет, так не пора ли домой? Клялась, что пройдёт путь до конца, но под концом понимала новое начало, здесь же — лишь развалины впереди. Если бросить его и повернуть назад, разве обидится он?

Эмеральд тронула его плечо.

— Лео.

Он не слышал. Вдруг сел на песок, подумал и сказал солнцу:

— Помоги пройти мой путь, позволь не считать цель, ради которой живу, бессмысленной. Помоги не... не... в мечтах. Как там было? Забыться? Остаться? Не помню.

— А ты сентиментален, — прохрипела Эмеральд и поняла, что зла на весь мир.

Она — не холодная изумрудная лягушка. Она — маленький чёрный сгусток ненависти.

— Дедушка говорил, это лучшее заклинание. Всегда помогает. Всегда, — сказал Леопольд и опустил глаза.

— Пойдём?

— Ты не хочешь, — глядя в песок, сказал он.

Тогда она призналась.

— Я ненавижу всё вокруг. Я убью всех в мире: и кротов, и кошек, и людей. А последним — тебя! Я шла за тобой, как дура, я готова была на всё, я бредила, я была одержима тобой. С детства! Я считала тебя своим владыкой, мечтала о тебе, горела тобой, ублюдок, мерзкая гадина, самоуверенная, нахальная, ненавижу! Ты хотел, чтобы я торговала собой, и сам не раз спал в объятиях шлюх, не так разве? И влюблён ты в первую мразь на свете! Ты резался в кости и крал, тебе плевать на всё, кроме своего говноцирка, которого и нет-то вовсе! Я мечтала о цирке, для меня вы были одно! А теперь я видеть не желаю твою мерзкую, отвратную рожу, я бы плюнула в неё и выцарапала глаза тебе! Достало слушать твоё нытьё про цирк, каждый день, каждый час! Я сваливаю и надеюсь, что ты меня ненавидишь так же, как я тебя!

Она топала ногой, брызгала слюной и извивалась всем телом, как помешанная. В конце концов ничком упала на горячий песок.

— Я не смог сделать тебя счастливой, — грустно раздался над ней его голос. — Я не полюбил тебя, не стал тебе другом. Ты помогала мне справиться с одиночеством. И была обузой. Нам в разные стороны путь.

— Нет,— выплюнула Эмеральд сквозь зубы в песок. — Я дойду. Я должна увидеть, где умерла моя мечта. А потом назад.

Спустя несколько минут она подняла голову. Леопольд сидел неподалёку на золотом песке, и солнце играло бликами на его бороде и огненных, отросших до лопаток волосах.

— Хорошо он сюда вписывается, — произнесла Эмеральд.

* * *

Ещё не было и полудня, когда они увидели море. Карабкались-ползли по дюне, а за ней — блестящая гладь вдалеке. Даже ярче, чем на туристических открытках.

Леопольд шёл впереди, Эмеральд нарочно отставала на несколько шагов.

Тёплые вещи тащили в рюкзаках. Эмеральд было очень жарко в сапогах, но другой обуви не было. Пекло непокрытую голову. Из квитплацких запасов она откопала тёмно-зелёное платьице, но всё равно изнывала от жары. Запасы воды у них кончались.

Леопольд облачился в белую (когда-то) рубашку с чёрными вертикальными полосками, просторные оранжевые штаны и белые тапочки, которые стащил с прилавка в графстве Шарля Лотта несколько лет назад, — впервые ими воспользовался.

Через несколько часов они подошли к морю. Леопольд прыгнул в воду. Эмеральд ждала на берегу и глядела, как он плыл, плыл, плыл. Не поворачивал назад.

— Ему так будет лучше, — сказала Эмеральд. — Что он без своего цирка? Ничто.

Агата давно и след простыл, Алмаз, видимо, теперь в герцогских конюшнях. Ловкость рук, яркий трюк, верный друг. Друзей — ни одного. Трюк показывать некому. Ловкость рук не нужна.

Он больше не Трихартс.

Он потерял имя.

Голова в воде приближалась.

— Ах, ну и ладно. Всё равно издохнем от жажды.

Эмеральд резко обернулась. На позолоченной открытой колеснице, управляя парой лошадей, к ним катила Вайолов.

— Ну как он? — спросила Вайолов, спрыгнув с подножки.

Песочного цвета платье без рукавов и с длинным вырезом на бедре. Волосы собраны в конский хвост. Тёмные очки на носу. Губы, как всегда, приоткрыты.

— Я привезла вам воды.

— Спасибо.

Леопольд вышел из моря. Вайолов улыбнулась ему.

— Ты отличный пловец, но неплохо бы одеться.

Эмеральд не смотрела на него.

— Тут виноград, а тут — чистая вода. Сможете уйти достаточно далеко.

— Нет. Бэббит должен меня убить. Ещё с тех пор, как я обыграл его, он хочет моей смерти от его руки.

— Мало ли что он хочет. Не так трудно спастись, Лео.

— Вайолов, я больше не доверяю тебе. Спасибо за еду и воду. Если они отравлены, тем более спасибо.

Вайолов продолжала улыбаться.

— Лео, Цеппелин Циркус и Циннамон Циркус — не одно и то же. Страна однокрылой бабочки не идея Зеркондюка.

— Это ложь, — прохрипела Эмеральд и облизнула сухие губы.

— В моей колеснице место лишь на одного, — сказала Вайолов.

— Поезжай обратно, — сказал Леопольд.

— Идите вдоль моря, — Вайолов махнула рукой вправо. — Что-нибудь да найдёте.

И они снова остались вдвоём. Раньше Эмеральд была в восторге от этого. Теперь невыносимо.

Она вышла из оцепенения первой: надо же в конце концов побыстрее добраться до поганого Циннамон Циркуса, чтобы сразу повернуть назад.

А потом что? Прозябание. Видно, на роду написано.

Зато несколько месяцев она прожила как надо — с опасностями и лишениями. Не была она счастливее, чем дома. Зато воплотила в жизнь детскую мечту — пойти за солнцем-фокусником хоть на край света.

Эмеральд не верила Вайолов, но всё-таки побрела вправо.

Теперь Леопольд немного отставал. Когда Эмеральд хотелось пить, она молча протягивала руку назад и ждала, что пальцев коснётся гладкий кувшинчик.

* * *

— Там город вдали.

— Что ты сказала?

Он подошёл ближе.

— Вон. Похоже на башенки с куполами.

— Это обман зрения, — сказал Леопольд.

— А может, и нет.

Они посмотрели друг на друга.

— А может, и нет, — согласился он.

Эмеральд засмеялась.

— Погоди, погоди! Рано радоваться, — сказал он, зажав ей рот рукой.

И засмеялся сам.

— С ума сойти! Видишь: зелёные башенки, красная крыша, и она вьётся, как змея! Как змея, обладеть!

— Он снился мне таким! Изумрудные кирпичи и яркие крыши! Вон оранжевая и круглая, как апельсин! И синяя, косая и очень гладкая! А где же...где же... Побежали!

Они быстро выдохлись и присели на берегу отдохнуть.

— А как же Цеппелин Циркус? — спросила Эмеральд.

— Взгляни чуть правее. Какие-то обломки, да? И дирижабль.

— Ага, точно! Но он гораздо ближе, чем сам город. И...его не отстроили заново.

— Цеппелин Циркус был самым первым цирком в мире. Дедушка говорил. Но около полувека назад цирк сгорел. Жители Страны однокрылой бабочки не захотели строить на месте пожара новое здание. Сандро Десоннеланд, архитектор, мечтал подарить жизнь собственной затее, а не возрождать легенду. И вуаля! Сейчас развалины — это достопримечательность, а во всём блеске красуется прекраснейший... Я его вижу!

— Где?

— Вон, вон, крыша, похожая на взбитые сливки!

— Да!

— Отсюда размыто, но это он, точно тебе говорю, Эмеральд! Бежим!

Они сделали ещё два или три забега, но добрались лишь до кучи гнилых досок, двух одиноко торчащих колонн и огромного полосатого дирижабля — Леопольд сказал, он служил украшением крыши.

— Переночуем здесь? — предложила Эмеральд.

— Стоит, по-пожалуй, — Польдо ещё не отдышался как следует. — А знаешь, что...ещё...восхитительно? Зеркондюк — подлый лжец! Страна однокрылой бабочки — вот, а в ней — прекраснейший Циннамон Циркус, а в нём — фокусники и гимнасты Трихартс!

Они ночевали у подножия колонны, в окружении почерневших гнилых досок. Костёр разводить не пришлось: тепло и уютно. Моря почти не было слышно, только совсем тихенько иногда: ш-шу, ш-шу.

Над ними сверкал праздничный небесный купол. Эмеральд вспомнила, как смотрела на холодные звёзды, мечтая о награде за страдания. Здесь звёзды другие — крупные и дружелюбные. У них нельзя просить. С ними можно смеяться.

Леопольд заговорил.

— Я хотел бы не умирать. Не быть бессмертным человеком, а не умирать. Превращаясь из одного существа в другое, жить под этим чёрным бархатным шатром. В Стране однокрылой бабочки небо самое звёздное, а воздух ночью самый свежий. Я плавно перетекал бы из тела в тело, из разумного в неразумное и в итоге стал бы Солнцем. И светил Циннамон Циркусу, и согревал всех фокусников, всех бродяг и чудаков, как ты и я. Как хочется взлететь выше, почувствовать жар звёзд и продолжать дышать, дышать! Да, Эмеральд?

Она заворожённо слушала, пытаясь угнаться за ним и его мечтами, и боялась их, и закрывала глаза от головокружения.

— Может быть, герцог хотел того же, — проговорила она, зарываясь в гнёздышко из тёплых вещей.

* * *

Какие-то швы на груди разошлись, и в самое нутро засадили острый кол. Вот первое, что почувствовала Эмеральд. Стыд.

Как у неё духу хватило вчера кричать? И что за выражения! Точно так орал её отчим на сломавшегося автоматона, и на мать, и на подруг матери, и на серое небо. Для падчериц припасены были ругательства помягче, для соседей — покрепче.

Она разыскала в рюкзачке белый атбатский шарфик, замотала им лицо и тихонько захныкала.

Проснулся Леопольд.

— Ты чего?

— Прости меня, — сказала Эмеральд в шарф. — Вчера я была очень злой и грубой. Так стыдно!

Она закрыла шарф руками и перевернулась на другой бок.

Услышала, как нежно смеётся Леопольд.

— Вчера день не задался, вот и всё. И ты извини меня. Я тоже очень грустил. Я был невнимателен к тебе всю дорогу, да? Тебе было больно? Извини, пожалуйста!

Эмеральд показалось, что за её спиной он стал на колени.

— Я в детстве хотел, чтоб была у меня сестричка, — ласково заговорил он. — Бегал за мамой, молил папу. И однажды они как будто согласились. Только вскоре герцог вступил на престол. Сразу начал чудить, а ведь ему было столько, сколько мне сейчас!.. Дедушка отправил маму с папой подальше от опасности. Больше я их не видел. Понимаешь? Теперь мне кажется, что ты у меня вместо неё! Моя ассистентка, друг и младшая сестричка!

— Я аж прослезился, — раздался громкий голос безумца.

Довольная Эмеральд замерла под шарфом. Почувствовала, как рядом превратился в напряжённую пружину Польдо.

— Добрый день, Бэббит, — сказал он.

— Самый лучший день, мой бесценный Лео!

— Как дела у герцога?

— Да ты знаешь... Ни так ни сяк. Он заперся в своём подвале, никого не впускал, много часов не выходил сам. Его хватил удар — я так сказал. На мои плечи легла вся ответственность за жизни подданных. Ты и вообразить себе не можешь! Быть наместником владыки — это не фокусничать и трюкачить. Ну, я снял караул, забаррикадировал вход в подвал, а сарай сжёг. Покойся с миром, владыка!

Тихо. Эмеральд боялась шевельнуться. Польдо, кажется, тоже не двигался.

Судя по тому, откуда звучал голос Бэббита, маньяк стоял напротив них на каком-то возвышении — куске колонны или дирижабле. Хоть бы его пьедестал обвалился под ним!

— М-да, не видать нам вечного наслаждения, — сказал Бэббит. — А невечного — запросто. Знаешь, насколько я буду счастлив, когда проткну тебя насквозь и твоя горячая кровь брызнет на мои губы?

Эмеральд резко села, сбросив шарф с лица.

Бэббит, одетый в длинный песочного цвета плащ, и правда стоял на дирижабле, причём на одной ноге. Безумие фонтаном хлестало из него. Эмеральд без труда вообразила себе плевелы, что парят в воздухе над его головой. Эмеральд вообще хорошо понимала Бэббита. И ужасалась этому.

— Свет, тьма, вечное блаженство...— оттараторил Бэббит. — Что нам до них, правда? У нас свои свет и тьма. Ты и я. Скоро свет исчезнет, и ты это знаешь. Ты не можешь жить, после того как перешёл дорогу мне.

— Нет, Бэббит, — сказал Леопольд. — Не сегодня. Я в полушаге от мечты.

— Значит, в полушаге и останешься! — рявкнул Бэббит. — Навеки!

Рука нырнула под плащ, секунду спустя вынырнула.

Потом — громко.

Жёлтенький, до блеска начищенный револьверчик выстрелил.

Бэббит почти не целился — палил без разбору. Первый раз попал, дважды промахнулся.

Леопольд ускользнул за колонну, но пуля задела плечо.

Бэббит захохотал.

— Я чувствую запах крови, Трихартс! О этот запах, слаще благоухания жасмина весной!

"Хоть бы доски обвалились!" — молила судьбу Эмеральд.

Дульце револьверчика посмотрело на неё.

— Ты будешь прятаться, как мальчишка, или примешь смерть, как подобает мужчине? — возопил Бэббит.

И выстрелил.

Эмеральд для него ну точно как пылинка, так почему бы не убить и её?

Но ей повезло: исхитрилась уклониться от летящей в голову смерти.

Отчим за три смолгольда купил у мастера Траумсона точно такой же револьверчик, только тот не работал. Эмеральд знала: патронов всего пять. Ещё один выстрел впустую — они спасены. Но Бэббит не станет тратить последний патрон на неё.

Леопольд застонал за колонной.

— Потерпи, мой бывший белый кролик! Лучший фокусник Цитрус Циркуса вот-вот проделает финальный трюк! Волшебник — я, вор и обманщик — ты!

Бэббит грациозно, словно в танце, спустился на землю и направился к ним.

Эмеральд юркнула за колонну к Польдо. Тот еле стоял на ногах. Зажимал правой рукой левое плечо. Белая рубашка наполовину алая.

Эмеральд обняла Польдо, накрыла его всем телом. Тот закричал от боли, но это сейчас не главное. Бэббит не сможет оттащить её, не сможет!

Бирдроттен лишь пару раз поработал кулаками. Эмеральд оказалась отброшенной на пару шагов от Польдо. Острые жала впились в переносицу и левую скулу. На губах солоно.

Бэббит ткнул револьверчик между бровей Леопольда и выстрелил в упор. Эмеральд успела отвернуться, упала лицом в песок и долго лежала без движения.

* * *

Когда она пришла в себя и стала на четвереньки, рядом не было ни Бэббита, ни Польдо. На куске гнилого дерева перед ней сидела Вайолов.

— Опять я, — ответила она на безмолвный вопрос Эмеральд.

Вайолов была одета в тёмное платье, отливавшее на солнце лиловым. Сидела, согнувшись и сжав на коленях кулаки. Впервые Эмеральд видела, как Вайолов прявляет какие бы то ни было правдоподобные эмоции.

— Я узнала о пожаре ночью. Ехала так быстро, как могла.

Эмеральд не могла ничего сказать. Всю жизнь она гордилась тем, что мало плачет. Отчим ругал, сёстры дразнили, небо серое, скучно, одиноко — она не плакала. Слёзы — только из-за него.

— Бэббит исчез, — продолжала Вайолов. — Я видела издалека, как он утопил тело. Может быть, он умер. Вместе с ним. Может быть, выплыл. Если я найду его, я отомщу. За Зеркондюка. И за Лео.

Эмеральд вовсю всхлипывала.

— Я любила его, — констатировала Вайолов.

— Любви нет, — прохныкала Эмеральд.

— Есть, — сказала Вайолов, глядя в песок.

— Нет! — закричала Эмеральд, давясь слезами. — Ни у кого, никогда! Той, взаимной, равноценной любви — нет! Кто-то любит больше, кто-то — меньше, кто-то вообще не любит, а кто-то... Кто-то жизнь готов отдать за него! Но никогда — одинаково! Никогда! Смирись! Надо всем смириться!

— Мне не нужно, чтобы одинаково. Я не пошла бы на жертвенную смерть. Я хотела жить. И хотела, чтобы он жил. Этого мне достаточно.

И долго солнце смотрело на них: на одну, плачущую и утирающую слёзы, и на другую, с неподдельной грустью застывшую на гнилом чёрном бревне.

* * *

— Ты идёшь туда, я правильно понимаю? — не очень много времени спустя сказала Вайолов.

— Да.

— А я назад. Там сейчас переполох. Нужно создавать новый мир. Тот же, но новый.

— Удачи. Стань герцогиней или кем там хочешь.

— Благодарю. Ты прошла большой путь, — Вайолов взглянула на выскочивший из кучи вещей подарок Вермонтра. — Маленькая лягушка добралась до большого пруда.

Они простились равнодушно и почти сразу забыли друг о друге.

Эмеральд не видела ни моря, ни песка, ни туманного города. Она шла за Леопольдом, за солнцем — так, как шла все эти месяцы. Его рыжие волосы блестели на солнце, и он приближался к мечте. А она — за ним.

С города впереди спала пелена тумана. Эмеральд увидела, как навстречу ей идут высокие люди в длинных разноцветных одеждах, сшитых наподобие вытянутых лепестков. Люди, улыбаясь, утёрли ей слёзы. Окружили и повели в Страну однокрылой бабочки. Аппетитным тортом со взбитыми сливками сиял на солнце Циннамон Циркус.