Картина может казаться простой: Драко и Астория, чистокровный и маггла; Гарри и Джинни, Гермиона и Рон. Чья-то жизнь уже устоялась – через хаотичное прошлое, чья-то – ещё нет, а чья-то – кажется, рушится прямо у нас на глазах, так и не успев обрести даже подобие… стабильности? Нет, покоя. В том самом – глубоко переменчивом – физическом смысле.
Картина может казаться простой, но холст и краски – быть сложными. Сложенными: из запаха холодного воздуха, покалывания в кончиках пальцев, тёплого прикосновения Патронуса и вкуса холодного кофе в четыре утра. Из того, во что обращается постоянное напряжённое ожидание «ещё худшего», которое неожиданно сменяется чем-то радостным, согревающим изнутри – и ломается: нелепо, жестоко, но совсем не случайно.
Потому что здесь нет случайностей. Потому что не бывает случайностей. Тем более – таких. Потому что идеи – пусты… нет, не так. Идеи могут быть наполнены смыслом, внутренней логикой или пониманием цели, для которой созданы. Но сущность их возникает только с живым действием, с движением к тому – или от того – ради чего идея обретает себя.
Потому что в этой картине – нет лишнего. Ни для кого. Для Гарри истинное понимание и правота приходят лишь когда не правыми и не понимающими оказываются другие – а решать, как поступить, приходится ему. Для Рона остаётся неизменной величиной его преданность – в поступках, и честность – в так нужных, пусть жестоких, но нужных другу словах. Гермиона и Драко, мистер Томпсон и Добби, и даже мельком появляющиеся Нарцисса, Кингсли, портрет Люциуса – именно те, кто они есть. Не приукрашенные. Живые. Как и всем нам известный умный рыжий кот, для которого – тоже есть свои истины.
А для Астории… пусть каждый читатель увидит и решит это сам.