C17H19NO3

И чо надо? — неласково бросил ронин.

Смущенная таким суровым приемом, банда мялась на месте.

— Вы немые, что ли? — грубо спросил ронин.

— Нет! — возмутился тот, которого звали Бухой. — Мы не немые!

— Да ты что? — негромко удивился ронин. — И чё надо?

— Ты знаешь, что нам надо, — ответил, стараясь удержать воинственную позу, тот, которого звали Косой. Руки у него заметно взмокли, короткий меч в руке шевельнулся.

— Да ты не стесняйся, — негромко посоветовал ему ронин, — ты говори.

— Нам нужна книга!

Говорить им, что оставил книгу младшему товарищу, еще спавшему в борделе, ронин не собирался. Когда он едва заметно сменил позу, у всей банды разом кровь отпрянула в испуге от кожи к желудкам, и ронин это, конечно, заметил.

— Зачем тебе книга? — произнес ронин. — Ты ж читать не умеешь.

— Я умею читать! — возмутился Бухой. — Я в школу ходил!

— Да-а-а-а? — поразился ронин. — И что? Хорошо учился?

— Не хуже прочих!

— Это которых прочих? Которые рядом с тобой стоят? Вот этого справа или вот этого слева? Н-да. Так, это что у тебя в лапе? Что это вы такое тут вперед повыставили?

Ронин прищурился:

— Слышь, бухой, это ты лавку торговки рыбой обнес, что ли? Бабский же совсем ножик! А у тебя, косой, это что? Кусок обода от бочки об булыжник заточил? Слышь, кривой, ты мне свое тупое пыряло-то не показывай, я даже отсюда вижу, что оно не заточено.

Оторвал ладонь от стола и недрогнувшей рукой налил себе в чашку сакэ. С горкой.

— Значит, вы у нас грамотные, — не спеша процедил сквозь губы ронин. — Ну и времена пошли. Чтобы мелочь сшибать, у нас теперь набирают из грамотеев. Ну, коли вы, обезьяны, в школе учились, то должны знать историю о двух мечах, Разрубающем Все и Неразрубаемом Ничем.

Не знаете? Ну, я вам напомню, бездельники. Это два меча работы демонического мастера Муромасы. Их свойства он проверил, воткнув оба в поток, по которому вода несла опавшие листья. Неразубаемый отталкивал все проплывающие мимо листья невредимыми. А Разрубающий разделял пополам все, что его касалось. Потом эти листья изобразили на цубе этого меча.

Банда Похитителей Книг непонимающе внимала непрошеному уроку. Ронин вздохнул и указал взглядом на цуба своего меча. С ужасом банда разглядела на этой цуба прорезанные в бронзовой заводи половинки листьев, как бы плывущие по волнам в неизвестность.

— Так что не стояли бы вы тут, тыкая мне в лицо вашими обломками ножниц, девочки, — процедил ронин. — Одно движение, девки! Только одно, и все тут будет усыпано вашими кишками. Потом, конечно, придется потратиться, баню принять, отмыться от крови, но я и не против.

Банда похитителей книг, онемев, следила за тем, как ронин одним махом глотает сакэ.

Поставив опустевшую чашку на стол, ронин не мигая уставился на них и коротко добавил:

— Свалили нахрен.

И ему не пришлось повторять дважды.

Тут из-за угла вынырнула первая полицейская машина, и из нее выскочили двое копов с револьвером и дробовиком.
– Стой, где стоишь! – рявкнул парень с револьвером.
Бо озадаченно посмотрел на него, и я подумал, что никогда еще не видел такой глупой физиономии, будь то монстр или кто угодно.
– Это вы мне? – поинтересовался он тоненьким голоском.
Подлетела еще одна машина, и какой-то идиот принялся снимать нас на видеокамеру.
– Отпусти даму! – заорал полицейский.
Бо удивленно посмотрел на рыжую, как будто видел ее впервые.
– Бог мой, мисс, – сказал он. – Прошу простить меня, я, видно, слегка не в себе. Понесло меня, знаете ли…
– Это меня понесло! – возмутилась она. – Точнее, понесли!
Я решил, что пора вмешаться, и положил руку на плечо Бо.
– Стоять! – крикнул полицейский, и я замер.
– Руки вверх! – крикнул его коллега.
Я поднял руки и сказал: – Офицер, да все в порядке, он же совершенно безобиден.
Бо тоже поднял щупальца. Это выглядело так, как будто он не сдается, а, напротив, собирается наброситься на копов, но им, по счастью, так не показалось.
– Леди, с вами все в порядке? – спросил один из них.
– Все нормально, – сказала она и попыталась направиться обратно к бару.
– Стойте! – скомандовал полицейский, и она удивленно остановилась.
Тут понабежало еще дюжины три копов, и нас всех погрузили в фургон и отвезли в участок. На меня надели наручники, пытались надеть их и на Бо, но они все время сползали со щупалец.
Один полицейский пытался надеть наручники на рыжую.
– Я жертва, придурок, – сказала она, и он оставил ее в покое.

Работал он нечасто, а если и приходилось ему, то редко этим зарабатывал, а если даже что и зарабатывал, то привык вкладывать одну монету в сапог на черный день, а остальное мигом просаживал. Когда б еще он тратил все на девок и вино, как прочие художники, то хотя бы пользовался известного рода славой. Однако Эрнесто Д’Ларно делал с деньгами вещи, которые удивляли одновременно как суровых мещан, так и серивских жаков.

Например, порой он раскладывал на серивской улице серебряные реалы, а потом садился где-нибудь неподалеку и смотрел, как ведут себя люди, когда находят деньги, – и при этом внимательно изучал черты их лиц. Мог заплатить старому гончару, чтобы тот оставил работу, вышел из мастерской и весь день сидел на солнце – в то время как сам он зарисовывал старика с десятка ракурсов. Когда он имел деньги, то раздавал хлеб голодным, сахарные фигурки детям, баклаги вина – матросам. Порой же совершал и более странные поступки, как тогда, когда заплатил обитателям одного переулка в Сериве, чтобы семь ночей подряд те выставляли в своих окнах ряды сальных свечей.

Все это не добавляло ему любви простых людей, поскольку им было понятней другое зло, вроде бросающих камни жаков, а не эти странности, разрушающие привычный уклад жизни Серивы.

Когда же у Д’Ларно не было работы, целыми днями он бродил по городу, как он это называл, коллекционируя. Однако это была особенная коллекция, доступ к которой имел исключительно сам Эрнесто, поскольку она находилась у него в голове.

Например, с сегодняшней прогулки он принес три ноты песенки, которую пела молодая девушка, продающая рыбу, какую-то завиральную сплетню, невероятную историю, услышанную от старого морехода, запах разлитой туши в магазинчике с чернилами, полет альбатроса в сером небе. И одно необычное наблюдение, которым он хотел поделиться.

Когда члены «Рубежей науки» вели дискуссии на физические темы, они часто пользовались сокращением «СФ». Нет, они имели в виду не «сай-фай», то есть научную фантастику, а эти самые два слова — «стрелок» и «фермер». Это была отсылка к двум гипотезам, включающим в себя фундаментальные законы природы и Вселенной.

Гипотеза стрелка состоит в следующем: снайпер стреляет в мишень, пробивая её через каждые десять сантиметров. Теперь вообразите себе, что поверхность мишени заселена расой разумных двумерных существ. Их учёные, наблюдая за Вселенной, открыли великий закон: «Через каждые десять сантиметров во Вселенной имеется отверстие». Они приняли сиюминутную прихоть стрелка за закон природы.

В гипотезе фермера есть что-то от фильма ужасов. Каждое утро на индюшиной ферме начинается с того, что фермер кормит птиц. Учёная индюшка, наблюдавшая данное явление в течение почти целого года, приходит к выводу: «Каждое утро в одиннадцать прибывает еда». В утро Дня благодарения всезнайка провозглашает сей закон товаркам. Но в этот день, в одиннадцать, вместо кормёжки фермер забивает всех индюшек.

Russian women served in all-female units with the so-called partisan bands, or individually as gunners in the artillery, paradropped spies, medical corps or in the rear auxillary services. They were political fanatics, filled with hate for every opponent, cruel and incorruptible. The women were entusiastic communists, and dangerous.