Робин сразу помрачнел. Торжественное выражение на его лице сменилось угрюмостью.
– Не сиды... – задумчиво повторил он. – Но кто же тогда?
– Какие-то люди, – честно ответила Танька. – Очень древние.
Она хотела добавить еще и о странных узорах – но в этот самый миг вдруг ощутила хорошо знакомый противный удар под ребро. «Цензор»! Но почему? Она ведь не солгала ни в чем!
И тут же в Танькиной голове молнией вспыхнула догадка. Ничего себе «не солгала»! Да ведь не только сидовские, но и человеческие кости никак не могли быть по-настоящему древними! Просто потому, что всей Британии, да что Британии – всему этому миру не было и трех дюжин лет.
А следом вспомнились и недавние раздумья о поддельной памяти. И от этого Таньке вовсе не полегчало – наоборот, стало куда страшнее.

* * *

– Твои подружки, леди, сразу четверть круга умяли, – подмигнул Робин. – Обе тебя очень благодарили, и рыжая, и стриженая. А сыра у нас еще на несколько дней осталось, так-то!
Робин снова был привычно бодр и насмешлив. Судя по всему, Танькин рассказ о древних людях, живших в Британии задолго до прихода детей Брута, вполне его устроил. Что та Британия находилась где-то среди звезд, безумно далеко от здешней, по счастью, удалось умолчать. А сама Танька натужно улыбалась и прятала глаза. Опять ей пришлось хитрить и выкручиваться!
Зато удалось справиться со страхом, по крайней мере приглушить его. Отвлечься помогла забота о находках. Брать с собой образцы костей Танька все-таки не решилась, так и оставила всё найденное в пещере. Придумала себе отговорку: слишком уж велик риск что-нибудь повредить или потерять по дороге. А на самом деле просто не хотелось лишних напоминаний о недавних мучительных мыслях. Но записи и зарисовки в дневнике она все-таки сделала – это было хотя бы что-то.
Перед отъездом Робин и подоспевшая Орли долго возились с упавшей наружной дверью: поднимали ее, пристраивали на место. Танька старательно помогала им как умела, и Робин не смел этому противиться, хотя и недовольно морщился украдкой. В конце концов дверь все-таки водворилась на место и по крайней мере на некотором расстоянии выглядела вполне пристойно – разве что сверху над ней чернела широченная щель. Впрочем, щель эту сделали нарочно: Танька позаботилась о летучих мышах, упросила оставить им лазейку. Сами мыши, конечно, не выказали никакой благодарности, так и остались равнодушно висеть мохнатыми буровато-рыжими грушами на потолке пещеры. И все равно было приятно осознавать, что сделано доброе дело.
В фургон они забрались как нельзя вовремя: погода стала стремительно портиться. Едва лишь Робин занял свое место на облучке, как солнце спряталось за тучей и припустил самый настоящий ливень. Вода зачавкала под копытами лошадей, захлюпала под колесами, забарабанила по крыше, ручейками потекла по стенам. Танька, пристроившаяся рядом с Робином, смотрела сквозь пелену дождя на проплывавшие мимо скальные стены – где покрытые потускневшей осенней зеленью, где голые, темно-серые. Испещренные морщинами промоин и многочисленными трещинами, они равнодушно-величественно нависали над колеей, иногда ненадолго сменяясь пологими травяными склонами, но каждый раз вскоре возвращаясь. И ни одной живой души не было видно среди этих скал, и не слышалось ни людских, ни птичьих голосов, словно время повернуло вспять и фургон забросило во времена, когда Сущности лишь создавали этот мир, когда они уже соорудили землю, но еще не населили ее ни людьми, ни животными.
– Как тут пустынно, господин Робин! – задумчиво проговорила Танька. – Словно люди совсем покинули здешние места – или еще не добрались досюда. А ведь где-то поблизости большая деревня! Наверное, и дорога неподалеку есть, настоящая, широкая, – а ни за что не догадаешься!
В ответ Робин пожал плечами, усмехнулся:
– Просто дождь, леди, – вот все и попрятались. А дорога – она наверху, на той стороне. Хорошая, римская. Вот как раз такие-то нам сейчас и не нужны: береженого бог бережет! – и, легонько хлопнув вожжами, он поторопил лошадей.