Остаток дня они вдвоем бесцельно бродили по городу. То и дело Беорн ощущал на себе угрюмые, враждебные взгляды уэлов. Лишь однажды к нему подошла простоволосая девушка с цветной ленточкой на груди и молча протянула ломоть хлеба.
Хлеб Беорн честно разделил с сестрой. И это было всё, что перепало им из еды за весь день. Слишком мало, чтобы почувствовать себя сытым. Наоборот, есть теперь хотелось только сильнее. А из домов, как назло, доносились вкусные запахи – где свежевыпеченного хлеба, где жареной рыбы, где мясной похлебки. Беорн тайком, стараясь, чтобы сестра не заметила, то и дело глотал слюнки.
А вечером нежданно-негаданно случилась беда. Они с Бейю шли по широкому проходу между домами и, изо всех сил избегая говорить о еде, обсуждали, где бы поискать себе местечко для ночлега. А прямо перед ними неспешно, вразвалку, вышагивала толстая, как бочка, уэлка с большой продолговатой плетеной корзиной в руке. И надо же было этой уэлке ни с того ни с сего взять да споткнуться на ровном месте! На ногах толстуха устояла, но корзина выпала из ее руки и, стукнувшись о камень, опрокинулась на бок. А из корзины посыпались на землю маленькие круглые хлебцы странно желтого цвета.
И тут Бейю словно сошла с ума. Только что едва переставлявшая ноги, она вдруг бросилась к раскатывавшимся во все стороны хлебцам, стала лихорадочно хватать их и складывать себе в подол. «Сейчас, сейчас мы с тобой поедим», – бормотала она себе под нос.
Сначала толстуха ошарашенно смотрела на происходившее и молчала – а потом вдруг истошно завопила. На крик со всех сторон сбежались люди, обступили Бейю, зашумели, загомонили. Затем откуда-то появился высоченный черноусый воин в блестящей шапке. Подойдя к толпе, он что-то прокричал грозным голосом, и тут же все расступились. Раскрасневшуюся Бейю вытолкнули ему навстречу.
Когда воин уводил Бейю, та рыдала. Любопытные зеваки шли за ними следом, переговаривались. То и дело Беорн различал среди непонятных уэльских слов брезгливое «саксоняйд». А толстуха ползала на четвереньках по земле, складывала свои проклятые хлебцы обратно в корзину, и Беорну чудилось, что она злорадно ухмыляется.
Растерявшийся Беорн оторопело смотрел на происходившее и не двигался с места. Спохватился он, лишь когда толпа скрылась за домом.

Остаток дня они вдвоем бесцельно бродили по городу. То и дело Беорн ощущал на себе угрюмые, враждебные взгляды уэлов. Лишь однажды к нему подошла простоволосая девушка с цветной ленточкой на груди и не говоря ни слова протянула ломоть хлеба.
Хлеб Беорн честно разделил с сестрой. И это было всё, что перепало им из еды за весь день.
А под вечер он остался и без Бейю. Случилось это совершенно неожиданно. Они шли по широкому проходу между домами и обсуждали, где бы поискать себе местечко для ночлега, а перед ними неспешно, вразвалку, вышагивала толстая, как бочка, уэлка с большой продолговатой плетеной корзиной в руке. И надо же было этой уэлке ни с того ни с сего взять да споткнуться прямо на ровном месте! На ногах толстуха устояла, но корзина выпала из ее руки и, стукнувшись о камень, опрокинулась на бок. А из корзины посыпались на землю самые настоящие орехи – коричневые, круглые, блестящие.
И тут Бейю словно сошла с ума. Только что едва переставлявшая ноги, она вдруг бросилась к раскатывавшимся во все стороны орехам, стала лихорадочно хватать их и складывать себе в подол.
Сначала толстуха ошарашенно смотрела на происходившее и молчала – а потом вдруг истошно завопила. На крик толстухи со всех сторон сбежались люди, обступили Бейю, зашумели, загомонили. Затем откуда-то появился высоченный черноусый воин в блестящей шапке. Подойдя к толпе, он что-то прокричал грозным голосом, и тут же все расступились. Раскрасневшуюся Бейю вытолкнули ему навстречу.
Когда воин уводил Бейю, та рыдала. Любопытные зеваки шли за ними следом, переговаривались. То и дело Беорн различал среди непонятных уэльских слов брезгливое «саксоняйд». А толстуха ползала на четвереньках по земле, складывала свои проклятые орехи обратно в корзину и довольно улыбалась.
Растерявшийся Беорн оторопело смотрел на происходившее и не двигался с места. Спохватился он, лишь когда толпа скрылась за домом.