Кинулся вдогонку, завернул за угол – и вдруг оказался на большой круглой площади, окруженной высокими каменными домами. От площади разбегались в разные стороны целых четыре дороги, и все они были безлюдны. Чуть поколебавшись, Беорн свернул направо, в узкий кривой переулок: вроде бы с той стороны доносились далекие голоса. Он бежал что было сил не разбирая дороги, прямо по разлившимся тут и там дождевым лужам. В лицо Беорну из-под ног летели грязные брызги, потом вдруг противно закололо в боку, но он все равно не замедлял бега. Позади остался один дом, другой, третий... Между тем переулок взобрался в гору, стал еще у́же, потом круто повернул – и неожиданно уперся в глухую стену. Едва не налетев на нее, Беорн наконец остановился. И, чуть отдышавшись, прислушался.
Вокруг царила тишина, лишь где-то совсем вдалеке зловеще гугукал лесной голубь.
И тогда Беорн заплакал.
Так у него началась совсем другая жизнь – одинокая и безрадостная. День за днем Беорн бродил по городу, перебиваясь найденными на улице объедками и редкими подаяниями. Поначалу ему приходилось совсем трудно: говорить по-уэльски он не умел, а горожане то ли не знали правильного языка, то ли не желали показывать, что знают. Иной раз какая-нибудь злобная старуха и вовсе плевала ему вслед. Еще хуже были дети: те с каким-то упоением дразнили его, швырялись камнями, а иногда и колотили. Он был «саксон» – этого хватало для ненависти и презрения.
Потом Беорн помаленьку выучил самые нужные уэльские слова: «бара» – хлеб, «мар плег» – пожалуйста, «мэр рас» – спасибо – и жить стало чуть полегче. Однако заставить себя просить подаяние именем здешнего бога, Йеси Криста, он не мог: не пристало воину отрекаться от Вотана и Тиу!
Бывало, что Беорн даже порывался вернуться домой на болото – однако удерживала боязнь не найти дороги, а еще больше – надежда увидеть сестер. Но о судьбе Бейю ему так ничего и не было известно. А по вечерам Беорн приходил к серому монастырскому зданию и подолгу стоял, вглядываясь в узкие решетчатые окна. Даже узнав, что́ такое стекло и как оно умеет отражать свет, он все равно пугался всякий раз, когда видел в них похожие на пламя отблески закатного солнца. Порой ему вроде бы удавалось различить за каким-нибудь из окон темные силуэты людей, но никогда он не был уверен, что это ему не померещилось. А на улице Блис не появилась за все время ни разу.