Сон у Таньки был неспокойный, тревожный. Несколько раз она просыпалась, тут же напряженно вслушивалась в дыхание Робина, и, не заметив видимых признаков ухудшения, снова засыпала. И всякий раз на нее немедленно наваливались странные, пугающие виде́ния. То она со всех ног бежала вслед за Робином по петляющей меж холмов каменистой тропе; тот вроде бы шел не торопясь, но Танька никак не могла его догнать, задыхалась, падала... То Бронн-Веннели, принявший облик лежащего вислоухого пса, поднимался на ноги и устремлялся к ней, радостно виляя хвостом – а потом вдруг оборачивался чудовищным зубастым волком, точь-в-точь таким же, как чучело в университетском музее, но живым и огромным, закрывавшим собой половину неба, – и теперь Танька уже сама пыталась убежать от ужасного зверя и снова беспомощно падала, не пробежав и десятка шагов. А под конец ей приснились Орли и Санни. Подруги сидели на дышле лицедейского фургона и о чем-то бурно спорили. Обрадовавшись, Танька поспешила к ним, а те вдруг замолчали, разом повернулись к ней, и глаза у обеих засветились – не сидовскими теплыми искорками, а мертвенным желто-зеленым светом, как болотные огни, как гнилушки в дубовом лесу.
– Орли, Санни, вы что? – пролепетала Танька в испуге и проснулась.
– Ох, леди… Разругались ваши подружки в пух и прах, – печально вздохнул совсем рядом господин Эрк.
– Разругались? Всё же вроде в порядке было, – Танька чуть приподнялась на постели, недоуменно огляделась, половила ушами звуки вокруг. С удивлением обнаружила себя лежащей в дорожной постели прямо в верхнем платье: выходит, как плюхнулась туда, так сразу, не раздевшись, и отрубилась. А напротив нее на постели Робина с задумчивым видом сидел господин Эрк.
Самого Робина в фургоне не оказалось, подруги тоже куда-то запропастились. Не было слышно их и снаружи: оттуда доносились лишь голоса Гвен и Беорна да еще пофыркивала и стучала копытом лошадь.
Новость о ссоре Таньку огорошила. А отсутствие Робина почему-то и вовсе напугало. С тревогой посмотрев на господина Эрка, она торопливо спросила:
– А Робин где?
– Прогуляться вышел, – хмуро отозвался господин Эрк. – Вроде получше ему.
Танька благодарно кивнула: новость все-таки обнадеживала. А господин Эрк между тем недовольно продолжил: – Вот ведь денек-то выдался! Только-только я делом занялся: взялся было Беорну букварь делать – и тут на́ тебе! Такое закрутилось: одна мрачнее тучи ходит, другая с глазами на мокром месте – ну так у меня весь запал и прошел. Не выношу, когда женщины друг с другом грызутся!
Странно это все-таки было. Орли – она же кинулась спасать Санни не раздумывая, даже рисковала ради нее жизнью. А едва настоящая опасность миновала, как они принялись друг с другом ссориться: кажется, уже второй раз поругались. Нет, такого Танька понять не могла решительно!
Размышления эти она оставила при себе: делиться ими было неловко. Однако все-таки не удержалась, спросила господина Эрка:
– А из-за чего хоть?
Танька даже не договорила свой вопрос, запнулась. Но господин Эрк понял – и махнул рукой с досадой:
– Да кто их разберет! Я спрашивал – так ведь молчат обе.
Фургон вдруг качнулся, под полом что-то скрипнуло. Потом послышалось звяканье. Беорн что-то спросил по-саксонски, ему ответила Гвен, и оба весело рассмеялись.
Господин Эрк поболтал ногами, потом осторожно сполз с полки.
– Пойду-ка я Гвеног помогу – она там лошадей запрягать собирается, – пояснил он. – Может, подам чего: какая-никакая, а польза, – и заковылял к выходу.
Пришлось вставать и Таньке. С каким трудом маленький коротконогий господин Эрк выбирается из фургона, она помнила – и не могла ему не помочь.
Снаружи их встретили холодный ветер и редкие, мелкие дождевые капли. Небо изменилось до неузнаваемости: теперь оно было сплошь затянуто низкими слоистыми облаками, похожими на клочья непряденой овечьей шерсти, и лишь далеко на востоке виднелся маленький голубой просвет. А над Бронн-Веннели, прямо над его похожей на собачью голову вершиной, повисла совсем темная, почти черная туча, от которой тянулись вниз плотные полосы дождя. «Пресветлая Дон плачет по своим погибшим детям», – как наяву прозвучали вдруг в Танькиной памяти давние слова Гвен.