Более того, на корме его виднелось обтянутое такими же выдубленными шкурами подобие крыши, под которым запросто могли находиться люди.
Однако сколько ни вслушивался Идрис в доносившиеся со стороны причала звуки, человеческих голосов он не уловил: слышны были лишь крики птиц да шум прибоя. Наконец, не выдержав, он набрал полную грудь воздуха, приложил руки ко рту и во весь голос гаркнул:
– Эй, на куррахе!
Но на крик никто не отозвался, лишь с палубы заброшенной яхты с хриплым хохотом поднялась в воздух крупная чайка.
С трудом набравшись терпения, Идрис еще немного понаблюдал за куррахом – однако никаких признаков жизни на нем так и не уловил. Наконец, поморщившись, он недовольно буркнул себе под нос:
– Да есть там хоть кто-нибудь?
Видимо, произнес это Идрис все-таки очень громко, потому что стоявший неподалеку Тревор вдруг вздрогнул и повернул к нему голову. Впрочем, тот всегда славился острым, почти сидовским слухом.
– Дрыхнут, наверное, – хмуро откликнулся Тревор. – Вот так они когда-то под Кер-Уском чуть целую армию не проспали. Одно слово: рудокопы!
В ответ Идрис промолчал, лишь пожал плечами. Он и сам был не в духе, но говорить дурное о думнонцах, хоть о бриттах, хоть о гаэлах, все-таки совестился. Может, те поначалу и правда сражались на саксонской войне неумело, однако быстро выучились, а уж трусами на ней не показывали себя никогда. К тому же не кто-нибудь, а сам король Артур родился когда-то именно в этих местах – вовсе не в просвещенной Глентуи, не в воинственном Кередигионе и не в кичащемся своей верностью римским обычаям Гвенте.