#жизненно

Прошу, ответь, читатель мой: Ты, верно, недоволен мной? Я едок, груб, чрезмерно резок, И каждый опуса отрезок Как будто иглами набит. Такая книжка оскорбит Народу множество, наверно… Всё это так, всё это верно; И отрицать, что это так, Возьмётся разве что дурак. Я за свои слова в ответе. …Но кто же автор в этом свете? Угрюмый злюка? Медный лоб? Мучитель? Изверг? Мизантроп? Паук зловещий, полный яда, Которому одна отрада: Вонзать в добычу крючья жвал? Тайфун, гонящий грязи вал? Хулитель ближнего ретивый? Иль это человек правдивый, Который просто не привык, Чтоб с сердцем враждовал язык? Я говорю о том, что вижу. И если вдруг кого обижу, Случайно угодивши в цель, — Зови на суд или дуэль. Есть способ отразить нападки: Мол, я дурак, — и взятки гладки. Но я хитрить не стану тут: Уж лучше грубиян, чем плут. Опять и снова повторяю, Что только правду излагаю; И что ж поделать, коль она Так неудобна и страшна? Вы создаёте правду сами, — Своими душами, умами, Поступком каждым. А потом В созданье видите своём То, что до боли неприятно. Но жизнь не повернёшь обратно. А если даже повернуть, — Нашёл бы силы кто-нибудь Иначе жить, во всём раскаясь? Нашёл бы? Что-то сомневаюсь… Нет: время не направить вспять. Вам остаётся только лгать, Рассказывать друг другу сказки, На правду лить поярче краски, Стремясь замазать вонь и мрак. Вот это — мой восьмой дурак. Он — мастер лжи. Он ею дышит. Её и говорит, и пишет, И ею ж украшает дом, И ест её. Она кругом. Свои нечистые делишки, Ошибки, слабости, интрижки, Пороки, — словом, весь нужник, — Он ложью прикрывать привык. Послушать, — всё светло и гладко. Ну, прямо образец порядка, — Дела, семья; и сам хорош, — Без кукиша не подойдёшь. Ему враньё — и ключ, и фомка. А не соврёт — наступит ломка: Начнутся судороги, боль, — Как будто в душу сыплют соль. Он крутится, блохою скачет, Лицо всегда под маской прячет, — Ведь правда чистая горька: Она раздавит дурака. От правды подлинного лика Дурак шарахается дико, — Поскольку, разглядев его, Себя увидит самого. Такой дурак уже не может И на себя смотреть без дрожи, Без рвотных спазмов и стыда. Он не решится никогда То выслушать, что совесть скажет. Он крепко ей глаза завяжет, Заломит руки, рот заткнёт, А душу досками забьёт, Чтобы своей не видеть фальши, — Ведь как-то надо жить и дальше… Восьмой дурак распространён; Имеет сто подвидов он. Один в погоне за копейкой К начальству в душу влезет змейкой, Точащей лести яд; и вот Его карьера вверх идёт. Другой кого-то незалюбит, И клеветой его погубит. А третий на руку нечист: Он, проще скажем, аферист. Наврал какому-то бедняге, Что тот уже от счастья в шаге, Забрал деньжата, — и айда: Пишите письма, господа! Четвёртый врёт искусства ради; Он в этой простенькой усладе Находит отдых для души. Все эти дурни хороши. Чтоб перечислить всю ватагу, Придётся измарать бумагу, Которую припас на год. Так дело дальше не пойдёт. Из кучи этих лживых дурней — Грубее или же культурней, Крупней и мельче, злей, добрей, Чуток наивней и хитрей — Упомяну лжеца в квадрате, — И одного из худших, кстати. Как только он откроет рот, Так начинается: «Народ… Прибавки к пенсиям… Вложенья… Вернуть права и сбереженья… Благополучие… Враги… Реформы… Погасить долги… Жильё… Нуждающимся — льготы… Мандаты… Лобби… Блоки… Квоты… Достойный уровень… Вперёд!.. Народ… Народ… Народ… Народ…». Политик!.. Сколько в этом слове Попитой из народа крови, Обмана, горечи и слёз… Едва ли кто-нибудь всерьёз Мне возражать на это станет. Политик если не обманет, То лишь случайно. Впрочем, есть Средь них и те, кто знает честь. Но это — редкостное чудо, Почище певчего верблюда; И прочие бегут от них, Как от безумных иль чумных. Гиены, свиньи, змеи, шавки, Козлы, стервятники, пиявки, Шакалы, крысы, шершней рой… Ещё не кончен список мой; В нём много разных тварей гнусных, — Сиречь политиков искусных, Которые морочат нас За годом год, за разом раз. Кто с детства ловко врёт и много — Тому в политику дорога: Там негодяи и вруны Всегда в цене, всегда нужны. И эти чудища, к несчастью, Над нами обладают властью, В сенатах и дворцах сидят. Отсюда тот кромешный ад, В котором мы живьём сгораем. В сравненье с ним, пожалуй, раем Покажется поповский страх, Где грешники кипят в котлах. Нам речь дана, чтоб мы сумели Скорей достичь заветной цели: Мир обустроить, лучше стать. А кто привык хитрить и лгать, Тот гадит на источник света. Да где глупцу осмыслить это?.. Когда-то, много лет назад, Известный дурень Герострат Храм запалил, желая славы. А лжец за два глотка отравы Готов без жалости спалить Тот дом, где нашим детям жить. Войдя в нешуточную силу, Он роет братскую могилу Для правды, мира и людей. Неужто этот лиходей Не встретит никогда отпора? Эй, люди! Оглянитесь: скоро Вам будет нечего спасать. Дурак идёт! Довольно спать! ДЕВЯТЫЙ ДУРАК Девятый мой лжецу сродни; Похожи издали они. Но, подойдя, увидишь всё же, Что это не одно и то же. Лицо что маска у лжеца, — А этот вовсе без лица. Воображение создало Циклопа и киноцефала, Людей без глаз, людей без рта, — Но не решалось никогда Создать подобное страшило. Меня и самого мутило При встречах с этим дураком; Но ничего, привык потом. Уродец сей имеет славу Благодаря такому нраву, Каким один и наделён: Всегда со всем согласен он. Вот он беседует с тобою, — Согласно машет головою: «Вот именно. Конечно. Да. Я это говорил всегда». Ты выражаешь одобренье, — И у него такое ж мненье; Ты возмущаешься, — и он Нелицемерно возмущён. Проходит час, — беседа снова; Теперь он слушает другого, И соглашается опять, И будет головой кивать, И говорить: «Бесспорно. Верно», И вновь ничуть нелицемерно, — При том, что говорят ему Совсем обратное тому, Что ты сказал. А доведётся — Он с третьим мнением сойдётся, С десятым согласится он. Таков дурак-хамелеон. Возможно, это всё интрига, И у него в кармане фига, И он, обманывая всех, Едва удерживает смех? Нисколько! В том и сущность дела. Он чист, он искренен всецело, Он вовсе не дурачит нас, Меняя мненье всякий раз. И я несправедлив не буду, Когда дырявому сосуду Его решусь уподобить. Туда годами можно лить И сыпать всё, что может литься Иль с тихим шорохом струиться, — А он останется пустым. Кто носится с горшком таким, Пытается добиться толку, Его на ту же ставит полку, Где целые горшки стоят, Тот сам его глупей стократ. Хотя девятый дурень тоже Иметь свои подвиды может. И иногда бывает так: Из миролюбия дурак С тобою внешне согласится, — Хотя в душе и будет злиться, Оставшись при своём. И что ж? Не укрепляет мира ложь. Другой из вежливости станет Тебе поддакивать. Обманет Из страха третий. Нелегка Стезя такого дурака. Он лебезит пред дланью сильной, Сочится сладостью умильной, Поёт хвалы, — и даже б мог Пыль облизать с чужих сапог. С трибуны и с телеэкрана Вождей великих славят рьяно, До хрипоты. Но подожди: Найдутся новые вожди, — И снова те же лизоблюды, Лжецы, последыши Иуды, Их будут славить, не стыдясь, И будут лить дерьмо и грязь На тех, кого хвалили прежде; При этом в чистенькой одежде Они останутся всегда. А совесть? Мелочь. Ерунда. Да это что… Бывает даже, В таком прислужническом раже Дурак пускает зубы в ход И несогласным глотки рвёт. Проходит небольшое время — И он уже воюет с теми, С кем раньше был в одном ряду. Я слов достойных не найду… Чтоб объяснить, какое чувство Во мне родит его искусство, Мой недостаточен словарь. Гори огнём такая тварь! Ещё один из той же шайки, — Дурак с душонкой попрошайки, Что ради брюха своего Готов отречься от всего, Что раньше он берёг, что было Его уму и сердцу мило. Подумаешь: берёг, любил!.. Он самого себя забыл. Как пёс бродячий, рыщет жадно. Ему лицо иметь накладно: Обзаведись лицом, — тогда Начнёшь терзаться от стыда, И сам себе ты станешь гадок… А так утёрся — и порядок. Привык безликий этот плут Ложиться в то, во что кладут. Он с чем угодно согласится, — Была б возможность поживиться. Любую чушь девятый мой Признает истиной святой, — Абы за это что-то дали. Не стану я вникать в детали: Боюсь, стошнит. Пора бы чуть От дураков передохнуть. Я брезгую, признаться, ими, — Глупцами этими моими. Не правда ль: редкостная мразь В трактатец сей подобралась? …Поистине, сильны искусы Неумолимой пешей музы. Кого она коснётся, тот За ней на край земли пойдёт, В её полки солдатом вступит, И эту службу так полюбит, Что не оставит никогда Сатиры ратного труда. Возможно, я — не лучший воин, И повышенья недостоин, И по способностям своим Навек останусь рядовым; Пусть так. Но ради этой чести, — Сражаться с пешей музой вместе, Громя болванов и скотов, — Я провести всю жизнь готов В походах дальних, и однажды Погибнуть, как погибнет каждый, Кто избирает этот путь. Но, может быть, когда-нибудь Глупцов на свете меньше станет, И кто-нибудь меня помянет Хорошим словом. Может быть… А значит, смысл имеет жить. Безликий — лишь один из многих Умом и совестью убогих. Когда сойдутся дураки В свои дурацкие полки, Девятый мой без разговора Себе отхватит чин майора, Не ниже. И наверняка Заслужит «Орден Дурака».