Муня (гет)

В ресторане "Медведь" князь Феликс Юсупов всегда заказывал отдельный кабинет. Пил обыкновенно крымскую мадеру, закусывал сырами и фруктами, чаще всего, яблоками и виноградом с орехами в меду. В тот вечер он пригласил губернатора Ордовского-Танаевского на разговор в "Медведе". Даже обязался оплатить его счет за выпитое. Приглашение было принято. Сперва Николай Александрович мялся, заказывал лишь соленья, поскольку привык закусывать ими еще в Тобольске. Но после рюмки мадеры (а водку князь Юсупов на дух не переносил) довольно быстро осмелел и заказал целого рябчика, а после еще одного, и еще. Юсупов молча сглатывал, глядя, как сибирский губернатор обсасывает кости.

-Великий князь Николай Николаевич недоволен нами, — начал Феликс, — на собрания является все меньше желающих, многие уходят, без обьяснения причин. Тайные агенты доносят, что по Петербургу ходят слухе о подпольном клубе гашишистов и кокаинистов. Что скажете, Николай Александрович?

-В Тобольске дела совсем скверно идут, Ваше Сиятельство. Я потерял двоих осведомителей. Завербованные мной бывшие разбойники Кузьма и Тимофей были найдены мертвыми в сточной канаве при загадочных обстоятельствах.

-Думаете, их устранила Томилина?

-Можно было бы так подумать, и это бы значительно упростило следствие, но увы: Агафья уехала из села за несколько дней до несчастного случая, а следов насильственной смерти на телах обнаружено не было.

-То есть, наемный убийца также невозможен? А где, позвольте спросить, в это время была сама Томилина?

-Ездила к себе на родину, в село Палевицы. Для чего-неизвестно. После гибели разбойников я завербовал нового информатора: хозяина местного трактира, или, как говорят у нас, питейного, Василия Перхотина, а заодно и его жену Елизавету Дубровину. Они говорят, что еще за несколько дней до гибели Кузьмы и Тимофея Агафья ездила в Палевицы.

-Как некстати одолела ее ностальгия, — хмыкнул Юсупов. — Что же теперь намерена делать ваша "богородица"?

-Каждый четверг радеет с тридцатью верными, проповедует, пророчествует. Однако... тут, Ваше сиятельство, позволите ли, одна пикантная подробность. Мои разбойники после каждого радения устраивали... предавались свальному греху с Агафьей и всей паствой.

У князя загорелись глаза.

-Странно... и занятно. Как же непохоже это на настоящую хлыстовскую общину! Я слышал, что истинные "люди Божьи" даже в духовный брак не вступают. Блюдут, так сказать, себя. Для чего же эти ваши творили подобное?

-Все очень просто. Хотели повязать верных общим грехом, чтобы из общины было невозможно выйти. Кстати, Агафья принимала в этих оргиях самое деятельное участие. Сообщали, что отдавалась одновременно Кузьме и Тимофею, а прочие следовали ее примеру и буквально переплетались в огромный клубок потных тел.

Юсупов поморщился.

-Какая мерзость. И что же, после того, как ваши разбойники погибли, все продолжается в том же духе?

-В том-то и дело, что нет! Агафья запретила всей общине придаваться свальному греху, даже расправой пригрозила.

-Неужели, так сильно была привязана к своим громилам? Может быть, любила кого-то из двоих и в память о гибели возлюбленного решила изменить, так сказать, ритуальную практику?

-По-видимому, причина другая. Из донесений агентуры мне известно, что Агафья действительно любит одного человека... но, как не странно, без всякой взаимности и участия с его стороны. Почему странно? Я был поражен, узнав имя этого человека. И вы, ваше сиятельство, будете поражены. Даже не знаю, почему, но мне кажется, это ее увлечение может сыграть в нашем деле решающую роль...

-Кого же? Неужели вас? Ну, тогда понятно, почему без всякой взаимности, — пьяный Феликс начинал расходиться, но будучи во хмелю он никогда не буянил, а только язвил, — Вы ведь, Николай Александрович, не очень-то жалуете женский пол.

Ордовский-Танаевский, без того красный от мадеры, сделался багровым.

-Ваше сиятельство, князь Феликс Феликсович... предпочту умолчать о моих пристрастиях... и нет, отнюдь не меня выбрала Агафья на роль тайного предмета воздыханий. Однако, желаю начать издалека. Несколько лет тому назад ее пятнадцатилетний сын Евсей заболел странной болезнью. Юноше становилось все хуже, пока однажды в дом Томилиной не пришел странник-паломник и не исцелил его силой слова и молитвы. Агафья провела в его обществе некоторое время и влюбилась настолько сильно, что сама открыла свои чувства. Странник решительно отверг любовь Томилиной. Он тотчас покинул дом Агафьи, но до сих пор не покинул ее сердца. Князь Феликс Феликсович... этим странником был ни кто иной, как известный вам Григорий Распутин.

Юсупов от неожиданности выронил сигарету, которую прикурил до этого от свечи, стоящей на столе.

-Что за абсурд... такого просто не может быть... и они до сих пор общаются?

-Нет, Ваше сиятельство. Последний раз в нашем селе видели Распутина пару лет назад, но здесь нет ничего особенного: его родное село Покровское стоит на том же тракте всего в нескольких верстах от Агафьиной избы. К тому же, моя агентесса Елизавета Дубровина — родная сестра жены Распутина Параскевы. Ходил по избам, молился, собирал записки о здравии и упокоении, а кое-где давали еды на дорогу, денег, одежды.

-Николай Александрович, что-то тут не сходится. Томилина, предающаяся свальному греху с двумя здоровенными мужиками-громилами после радения и она же, не сумевшая добиться взаимности от какого-то там Распутина... Вы ничего не путаете? Может быть, все это время они были любовниками, а потом Гришке надоело делить свою бабу с Вашими Кузьмой и Тимофеем и он по-тихому топит их в канаве , пока его "любка" развлекается в родном селе?

-Я думал об этом. Увы. Агафья действительно не встречалась с Распутиным в последние годы. Вообще же я довольно часто общался с ним, Тобольская губерния наша вся на виду. И ни разу, поверьте, ни разу не удавалось мне поймать Гришку на какой-нибудь блудной провинности или ином преступлении. Он до истерики, до белого каления довел всех знатных особ в Тобольске своими хамскими разглагольствованиями, умудрился обругать матерно предводителя местного дворянства, но... собственно, все. Ничего другого за ним во всей губернии никто не замечал.

-Вы лукавите, Николай Александрович. В Петербурге я лично беседовал с одной из его любовниц, а именно, с княгиней Евгенией Шаховской. Она никогда не обременяла себя моралью, меняла любовников одного за другим, а потом... потом пришел этот отвратительный Распутин, вытеснил собой всех мужчин из ее жизни и сам прочно укоренился на их месте! Странное дело, на вопрос, любит ли его Евгения, она уверенно отвечает, что не может любить никого, кроме погибшего возлюбленного, пилота Абрамовича из одесских евреев. Но при этом буквально грудью встает на защиту своего одиозного любовника, говорит, что он вернул ей небо, вернул ясное сознание и избавил от пристрастия к наркотикам. Знакома ли Вам княгиня Шаховская?

-Я пытался убедить ее посетить наши собрания, но она так уверенно отказалась... сказала, что истинный Бог не нуждается ни в каком особом "круге посвященных", а фальшивых богов она за свою жизнь видала слишком много. Добавила: "Не ищите, Николай Александрович, в двадцатом веке Бога на земле. " Так вот, чья это школа...

-Меня все это, пожалуй, начинает пугать. Как бы наши верные не начали массово покидать собрания под влиянием проклятого Гришки. А ведь язык у него подвешен...хоть и читать-писать не умеет, а все же не нам с Вами чета. Тут еще Головины... Может быть, есть кто-либо, кого можно было бы противопоставить этому горе-проповеднику? Какой-нибудь настоящий сектант из народа, истинный ересиарх из числа Томилинских? Или еще кто-нибудь?

-Мы возлагали твердые надежды на некоего Алексея Щетинина. Это бывший купец, прошедщий каторгу за жестокое убийство приказчика и создавший в Петербурге секту под названием "Новый Израиль". Судьба его оказалась плачевна: около месяца назад Щетинин снова угодил в тюрьму, на этот раз за то, что призывал своих пасомых раздать малолетних детей по сиротским приютам. Они же и сдали его полиции.

-Может быть, сделать из него эдакого мученика за веру, народного героя?

-Боюсь, не получится. Одно дело Распутин, хам и психический тип, кидающий оскорбления направо-налево, но боготворимый своим "гаремом" и прочими прилипалами, желающими испросить у него выгоды, и другое дело Алексей Щетинин, говорящий, словно римский оратор, автор и издатель множества брошюр, всегда благообразный на людях, но изощренно-жестокий внутри круга посвященных? У меня есть одна агентесса, писательница Вера Жуковская. Она беседовала с Щетининым, когда тот находился в камере предварительного заключения. Описывает экстатический восторг, накрывший ее от одного только звука его речи, но вот содержание оной совершенно запамятовала.

-Печально известная Жуковская внедрилась и к Распутину, однако, знаете, что? Везде, всюду клянется и божится, что ненавидит и презирает его, а сама закончила тем, что стала его любовницей и тому есть свидетели в том числе среди полицейских!

-Какая жалость, воистину, что много лет назад, когда этот мерзкий тип по его словам чуть было не повесился в сарае, прибежала его жена и вытащила непутевого муженька из петли.

-И не поспоришь. Но что же нам с Вами, Николай Александрович, прикажете делать? Число стачек и забастовок в одном только Петербурге достигло каких-то ужасающих размеров. Все больше молодых людей примыкают к социалистам-революционерам, все больше дворян в случае войны (да, да, той самой балканской войны, которая, к счастью для всех нас, не состоялась!)перейдет на сторону противника и не поддержит наших братьев-славян! Князь Николай Николаевич в ярости. Он на чем свет стоит порицает , укоряет непутевого племянника (Юсупов заметно понизил голос) и его женушку.

-Думаю, Вам пора начать посвящать членов петербуржской общины в наш план. В определенном смысле слова, мягкотелость и несостоятельность Государя в отношении балканской войны нам на руку. Поднимем народ на волне прославянских лозунгов. Сам же я полагаю, что в тобольской общине больше нет проку: Агафьины хлысты и их сборища так и не смогли стать для России центром духовного притяжения и паломничества для "взыскующих града". Разве что социалистов в городе поубавилось, но надолго ли?

-Арестуйте Томилину и ее "верных" под любым предлогом. Сошлите вашу "богородицу" подальше. Пусть мечтает о своем Распутине на каких-нибудь Соловках.

-Любезный князь Феликс Феликсович, — ответил уже порядком пьяный и пахнущий третьим за вечер рябчиком Ордовский-Танаевский, — Я, кажется, знаю, как именно возможно это исполнить. Все выйдет в лучшем виде, можете быть покойны.

Через два дня после встречи князя Юсупова с тобольским губернатором на пороге избы Агафьи появился неожиданный посетитель в странническом армяке и с длинным посохом.

-Здравствуй, что ли, хозяюшка, — так поприветствовал женщину неизвестный, — а потом понизил голос и прошептал, глядя в глаза, — Даждь нам, Господи, Господи, Исуса, Исуса Христа даждь на всяк день.

Это было особой молитвой и одновременно паролем, по которому "люди Божьи" узнавали друг друга.

-Во веки веков, аминь, — ответила Агафья и пригласила гостя в избу. Тот сел за стол, перекрестился по-хлыстовски, двумя руками и начал говорить:

-Звать меня Димитрий Печеркин, вестник. Прибыл я к тебе да с самого нижегородского уезда, да с горы-Городины, где отец наш Данила Филиппович да самого Бога Саваофа приял. От самого наистаршого кормшика всем кораблям — радоваться.

-Давно-то я от наистаршого да вести не получала, аха, — удивилась Агафья, — ну да Бог тя благослови, сподобились. А нынче весть излагай.

-Велено к завтрему да со всех уголков верных собрати, причастити, да Богу-Саваофу порадети. А ты, матушка-богородица, собирай народ, да двери внешние крепче затворяй: ну как полиция?

-Пошто завтра велят? Нешто сами будут, али как?

-Ожидай, матушка, ровно в половине восьмого знамения великого, да смотри, никому внешних дверей не открывай. Нынче Тобольская консистория Божьего человека изловила дпюа плетьми бивала, да на сам-Сакалин сослала.

-Благодарствую, брат мой, божий человек Димитрий. Сам-то порадешь с нами Богу, отцу нашему?

-Как не порадеть, матушка! У меня и рубаха завсегда с собой, и полотенице...

На другой день в избу Агафьи собрались "верные" со всего села и окрестностей. Женщина готовилась к радению, но все не могла взять в толк: для чего Старший Кормщик выбрал такое неподходящее время для радения: канун Воскресного дня? Ведь если кто-то из верных не явится на "поповскую литургию", заподозрят не только его... С этими мыслями женщина разглаживала радельные рубахи и раскладывала их в горнице на полу: тридцать белых рубах, из которых только одна, дорогая, с белой по-белому вышивкой — ее собственная.