Не проверялось на грамотность 
Рассвет над Картер-Сити был холодным и безжалостным, как лезвие, скользящее по коже. Серый утренний свет, пробиваясь сквозь пелену тумана, заливал трущобы бледным сиянием, не принося ни тепла, ни надежды. Узкие улицы, мокрые от ночного дождя, блестели, отражая длинные тени покосившихся зданий, чьи облупившиеся фасады хранили шрамы времени — трещины в асфальте, ржавые потёки, граффити, кричащие о боли и бунте. Мусорные баки, переполненные гниющими отходами, источали едкий смрад, смешиваясь с запахом влажной земли и далёким дымом неоновых высоток, чьи огни всё ещё мерцали на горизонте, как звёзды умирающего мира. Картер-Сити дышал — холодно, безразлично, но с намёком на скрытую жизнь, затаившуюся в его бетонных венах, готовую в любой момент выпустить когти.
Майк и Ева вышли из заброшенной квартиры, их шаги эхом отдавались в тишине рассвета. Дверь за ними скрипнула, захлопнувшись с глухим стуком, словно отрезая их от хрупкого укрытия, где они зализывали раны и строили планы. Майк, высокий и жилистый, выглядел как человек, которого жизнь била, но не сломила. Его кожаная куртка, промокшая и разорванная, висела на плечах, покрытая пятнами крови и грязи. Раны на плече и груди, перевязанные наспех, сочились кровью, а шрам на шее — длинный, кривой, как след когтя — пульсировал, будто второе сердце, посылая уколы боли, смешанные с эхом Романа, чья тень цеплялась за его разум. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, обшаривали улицы, выискивая угрозы, а тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, скрывая морщины напряжения. В руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, чья обойма была пуста, но он всё равно держал его, как талисман. В кармане куртки лежал чип TLNTS, а в памяти — имя Уильямса, как маяк, ведущий к ответам или к пропасти.
Ева шагала рядом, её компактная фигура была напряжена, но движения точны, как у хищника, готового к рывку. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами и серыми глазами, в которых горела смесь усталости, настороженности и стальной решимости. Её комбинезон, тёмно-синий, но теперь покрытый грязью, разрывами и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где кровоточила рана, стянутая грубой повязкой. Нейронный подавитель, дымящий и мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, был спрятан за поясом. В кармане комбинезона лежал контейнер с биомеханической тканью, её пальцы, покрытые ссадинами, то и дело касались его, словно проверяя, на месте ли их единственная зацепка. Её взгляд, цепкий и наблюдательный, скользил по Майку, затем по улицам, улавливая малейшие детали — тень в переулке, скрип ржавой вывески, отражение в луже, где мелькали их измождённые силуэты.
Трущобы Картер-Сити были лабиринтом разрухи, где каждый угол скрывал угрозу. Узкие переулки, заваленные мусором, вели к заброшенным складам и полуразрушенным домам, чьи пустые окна смотрели на них, как глазницы черепов. Граффити на стенах — яркие, яростные, с надписями вроде "TLNTS лжёт" или "Город нас жрёт" — кричали о страхе и бунте, но их краски выцветали под дождём, как надежды тех, кто их рисовал. Лужи на асфальте отражали серое небо, разбитое облаками, и длинные тени зданий, тянущиеся, как когти. Где-то вдалеке послышался лай бродячей собаки, оборвавшийся резким визгом, и тишина, наступившая после, была тяжелее, чем крик.
Майк и Ева шли молча, их шаги синхронизировались, но между ними висело хрупкое перемирие, сотканное из общей цели и недосказанных подозрений. Ева знала, что Майк скрывает больше, чем говорит — его сны, его инстинкты, его шрам, который, казалось, жил своей жизнью. Но она видела его в бою, видела, как он прикрывал её, и это заставляло её подавлять сомнения, хотя они всё ещё тлели в её разуме, как угли. Майк чувствовал её взгляд, её молчаливую настороженность, но он был слишком измотан, чтобы лгать дальше. Шрам на шее кольнул, вызвав вспышку боли, и в его голове мелькнул образ — искажённый город, багровые глаза, голос, шепчущий его имя. Он стиснул зубы, прогоняя видение, и ускорил шаг, его голос, хриплый и низкий, нарушил тишину:
— Участок в паре кварталов. Если архивы ещё там, мы найдём что-то про Уильямса. Или про Genesis.
Ева кивнула, её серые глаза скользнули по его лицу, задержавшись на шраме. Её голос, твёрдый, но с ноткой усталости, был деловым:
— Если TLNTS оставили следы, они будут там. Но, Тайлер, если там что-то… странное, ты скажешь мне. Никаких сюрпризов.
Майк посмотрел на неё, его серые глаза смягчились, но в них мелькнула тень тревоги. Он кивнул, его губы дрогнули в слабой усмешке.
— Без сюрпризов, Ростова. Пока.
Ева хмыкнула, её тень улыбки была едва заметной, но тёплой. Она знала, что он не до конца искренен, но их союз, хрупкий, как стекло, был их единственной опорой в этом городе, где каждый шаг мог стать последним.
Впереди, сквозь пелену тумана, вырисовывался старый полицейский участок — массивное, обветшалое здание из тёмного кирпича, чьи стены были покрыты трещинами и мхом. Заколоченные окна, за которыми зияла тьма, смотрели на них, как пустые глаза, а ржавая вывеска с надписью "Картер-Сити, Участок №7" скрипела на ветру, готовая сорваться. Дверь, тяжёлая и покрытая облупившейся краской, была приоткрыта, словно приглашая их в пасть забвения. Над зданием нависала тень высоток, чьи неоновые огни
мигали вдалеке, напоминая, что Картер-Сити никогда не спит, даже на рассвете.
Майк остановился, его рука сжала "Волк-7", хотя он знал, что без патронов пистолет бесполезен. Его серые глаза обшарили здание, уловив движение в окне — или это был лишь отблеск света? Шрам на шее кольнул, и он почувствовал, как что-то шевельнулось в его разуме — не голос, но тень присутствия, затаившегося, как хищник. Он стиснул зубы, его голос был низким, почти шёпотом:
— Что-то не так. Будь начеку.
Ева кивнула, её рука легла на подавитель, чьи синие диоды слабо мигали. Её серые глаза сузились, улавливая детали — следы на асфальте, ведущие к двери, свежие царапины на кирпиче, едва заметные в утреннем свете. Её голос, твёрдый и холодный, был полон решимости:
— Тогда идём. Ответы ждут нас внутри.
Они шагнули вперёд, их силуэты растворились в тумане, а тени здания сомкнулись над ними, как крылья бетонного зверя. Рассвет не принёс облегчения, лишь подчеркнул разруху и предчувствие новых трудностей. Картер-Сити наблюдал за ними, его улицы шептались, а старый участок хранил свои тайны, готовые либо раскрыться, либо поглотить их навсегда.
Тяжёлая дверь заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити скрипнула, как предсмертный хрип, когда Майк толкнул её плечом. Ржавые петли застонали, выпуская облако пыли, которое закружилось в сером утреннем свете, пробивавшемся через щели в заколоченных окнах. Внутри царил мрак, густой и осязаемый, словно само здание было гробницей, где время остановилось, а тени хранили свои секреты. Запах плесени, смешанный с едким привкусом старых бумаг и ржавчины, ударил в ноздри, заставив Еву поморщиться. Пыльные коридоры, уходящие в темноту, были усеяны обломками штукатурки, разбитыми лампами и обрывками проводов, свисающими с потолка, как высохшие вены. Паутина, толстая и липкая, оплетала углы, дрожа в слабом сквозняке, что тянулся из глубины здания. Майк и Ева шагнули внутрь, их фонари выхватывали из мрака детали интерьера, но каждый луч света казался нарушением, вторжением в запретное место, где даже воздух шептал: уйдите.
Майк, высокий и жилистый, двигался первым, его фигура была напряжена, как струна, готовая лопнуть. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, скрипела при каждом движении, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, пульсировали болью. Шрам на шее — длинный, кривой, как след когтя — кольнул, посылая вспышку тревоги, и он почувствовал, как тень Романа шевельнулась в его разуме, словно хищник, почуявший добычу. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, обшаривали коридор, улавливая каждую тень, каждый шорох. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё дающий иллюзию защиты. В другой руке был фонарь, чей узкий луч резал мрак, выхватывая облупившиеся стены и разбросанные папки, валяющиеся на полу. Тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, а пальцы, покрытые ссадинами, дрожали от напряжения. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл напоминал о цели — найти архив, раскрыть тайну Уильямса и проекта Genesis.
Ева следовала за ним, её компактная фигура двигалась бесшумно, как тень. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами и серыми глазами, в которых горела смесь настороженности и сосредоточенности. Её комбинезон, тёмно-синий, но теперь покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана всё ещё ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, его дымящий корпус был готов к бою, несмотря на перегрев. Короткий клинок, покрытый зелёной слизью, был засунут за пояс, а в руке она держала фонарь, чей луч скользил по стенам, выхватывая детали — ржавые таблички с номерами кабинетов, треснувшие плитки пола, следы когтей на штукатурке, едва заметные, но зловещие. В кармане комбинезона лежал контейнер с биомеханической тканью, её пальцы то и дело касались его, словно проверяя, что их ключ к разгадке всё ещё с ней. Её взгляд, цепкий и наблюдательный, метался между Майком и темнотой, улавливая его напряжение и тени, что, казалось, шевелились за пределами света.
Коридор был узким и длинным, его стены сжимались, как челюсти бетонного зверя. Пол хрустел под ногами, усеянный осколками стекла и обрывками документов, пожелтевших от времени. Паутина, свисающая с потолка, цеплялась за волосы и плечи, её липкие нити вызывали дрожь. Лучи фонарей выхватывали из мрака детали: перевёрнутый стул, покрытый пылью, ржавый огнетушитель, прислонённый к стене, плакат с надписью "Картер-Сити: Служим и защищаем", чьи буквы выцвели, а края обгорели. Где-то в глубине здания послышался слабый скрип — то ли дверь, то ли что-то живое, — и Майк замер, его фонарь метнулся в сторону звука. Ева остановилась рядом, её рука легла на подавитель, а серые глаза сузились, вглядываясь во мрак.
— Это просто ветер, — тихо сказала она, но её голос был натянутым, как струна. Она знала, что в Картер-Сити ничто не бывает "просто".
Майк кивнул, но его шрам снова кольнул, и в его разуме мелькнул образ — тёмный силуэт, стоящий в конце коридора, с багровыми глазами, как у тварей. Он моргнул, прогоняя видение, и стиснул "Волк-7", его голос, хриплый и низкий, был полон напряжения:
— Архив должен быть в подвале. Там хранили старые дела. Но что-то мне подсказывает, нас тут не ждут с распростёртыми объятиями.
Ева хмыкнула, её тень улыбки была холодной, но в ней мелькнула искра решимости.
— Тогда не будем задерживаться, Тайлер. Чем быстрее найдём, тем меньше шансов, что нас сожрут.
Они двинулись дальше, их фонари резали мрак, как клинки, но тьма, казалось, сопротивлялась, сгущаясь за их спинами. Коридор вёл к лестнице, ведущей вниз, её ступени были покрыты пылью и обломками, а перила, ржавые и шаткие, скрипели под рукой. На стене у лестницы виднелись следы когтей — глубокие, свежие, словно кто-то или что-то недавно пробиралось здесь. Майк остановился, его фонарь осветил царапины, и он почувствовал, как шрам на шее запульсировал сильнее, посылая волну боли. Ева заметила его реакцию, её серые глаза сузились, но она промолчала, лишь крепче сжала фонарь.
Спуск в подвал был как погружение в бездну. Лестница скрипела под их весом, каждый шаг отдавался эхом, а воздух становился тяжелее, пропитанный запахом плесени и чего-то ещё — металлического, почти живого. Внизу коридор сужался, его стены были покрыты трещинами, из которых сочилась чёрная слизь, похожая на ту, что они видели на тварях. Папки и документы, разбросанные по полу, были испещрены странными символами, напоминающими код TLNTS, но искажёнными, как будто кто-то пытался их стереть. Лучи фонарей дрожали, выхватывая из мрака ржавые шкафы, перевёрнутые столы и тёмное пятно на полу, подозрительно похожее на засохшую кровь.
Майк шагнул вперёд, его фонарь осветил табличку на стене: "Архив. Вход только для уполномоченных". Дверь, тяжёлая и металлическая, была приоткрыта, её края покрыты ржавчиной, а замок взломан, словно кто-то уже побывал здесь. Он повернулся к Еве, его серые глаза были полны тревоги, но решимости.
— Если архивы ещё целы, они за этой дверью. Готова?
Ева кивнула, её рука сжала подавитель, а серые глаза сверкнули в полумраке. Её голос, твёрдый и холодный, был полон решимости:
— Всегда, Тайлер. Но если там тварь, стреляй первым. Даже без патронов.
Майк усмехнулся, его тень улыбки была усталой, но искренней. Он толкнул дверь, и она открылась с оглушительным скрежетом, выпуская волну холодного воздуха, пропитанного запахом старых бумаг и чего-то зловещего. Тьма за дверью была непроницаемой, но их фонари, как маяки, пронзили её, открывая путь в забвение. Майк и Ева шагнули внутрь, их силуэты растворились в мраке, а тени участка сомкнулись за ними, шепча о тайнах, которые ждали впереди.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был мавзолеем забытых тайн, погребённым под слоем пыли и мрака. Высокие стеллажи, уходящие в темноту, громоздились вдоль стен, их металлические полки прогибались под тяжестью папок, пожелтевших от времени. Горы документов, перевязанных истлевшими верёвками, были покрыты толстым слоем пыли, которая взлетала в воздух при малейшем движении, танцуя в лучах фонариков, как призраки прошлого. Запах плесени, старых чернил и ржавчины пропитал воздух, создавая ощущение, что время здесь не просто остановилось, а умерло, оставив после себя лишь эхо былых расследований. Потолок, покрытый трещинами, сочилась чёрной слизью, похожей на ту, что они видели на тварях, а пол, усеянный обрывками бумаг и осколками стекла, хрустел под ногами. Майк и Ева стояли в центре этого хаоса, их фонари выхватывали из мрака детали, но тени, казалось, сопротивлялись свету, шевелясь в углах, как живые.
Майк, высокий и жилистый, двигался вдоль стеллажей, его фигура была напряжена, как у охотника, чующего ловушку. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, скрипела, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, ныли с каждым движением. Шрам на шее — длинный, кривой, как след когтя — пульсировал, посылая уколы боли, и он чувствовал, как тень Романа шепчет в его разуме, словно пытаясь направить или сбить с пути. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, скользили по папкам, выискивая хоть малейший намёк на TLNTS или Уильямса. В одной руке он держал фонарь, чей луч резал мрак, выхватывая выцветшие надписи на корешках папок, а в другой — "Волк-7", бесполезный без патронов, но всё ещё сжатый, как якорь реальности. Тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, а пальцы, покрытые ссадинами, дрожали, перебирая пыльные документы. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был постоянным напоминанием о том, что их время истекает.
Ева стояла у соседнего стеллажа, её компактная фигура была сосредоточена, как у хирурга перед операцией. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами и серыми глазами, в которых горела смесь предвкушения и настороженности. Её комбинезон, тёмно-синий, но теперь покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана всё ещё давала о себе знать. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, его дымящий корпус был готов к бою, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал на полке рядом, готовый к использованию. В руках она держала фонарь, чей луч выхватывал из мрака пожелтевшие документы, а её пальцы, покрытые ссадинами, быстро перебирали папки, смахивая пыль, которая оседала на её комбинезоне. В кармане лежал контейнер с биомеханической тканью, её вес был почти осязаемым, как груз их миссии. Её взгляд, цепкий и аналитический, то и дело возвращался к Майку, улавливая его напряжение, его шрам, который, казалось, жил своей жизнью.
Тишина в архиве была гнетущей, нарушаемой лишь шорохом бумаг и скрипом стеллажей, которые, казалось, могли рухнуть в любой момент. Пыль, взлетающая в воздух, сверкала в лучах фонарей, создавая призрачные завесы, за которыми тени, казалось, шевелились. Крупный план рук Майка показал бы, как он осторожно вытаскивает папку, её корешок трескается, а пожелтевшие страницы пахнут сыростью. Надпись на обложке — "TLNTS: Инцидент 2037" — была едва читаемой, но заставила его сердце биться быстрее. Он открыл папку, и луч фонаря осветил выцветшую фотографию: группа учёных в белых халатах, стоящих перед лабораторией, а в центре — мужчина с острыми чертами лица и холодным взглядом, чьё имя было подписано как Д. Уильямс. Майк замер, его шрам кольнул, и в его разуме мелькнул образ — тот же мужчина, но в тени, с багровыми глазами, как у тварей.
— Ева, сюда, — тихо позвал он, его голос был хриплым, но в нём чувствовалось предвкушение.
Ева подошла, её фонарь осветил фотографию, и её серые глаза сузились, изучая детали. Она взяла папку, её пальцы быстро пролистали документы — отчёты о биомеханических экспериментах, чертежи имплантов, пометки о "Проекте Genesis". Крупный план страницы показал бы выцветший текст, испещрённый красными штампами "Конфиденциально", и схему, напоминающую цилиндр, который они видели на твари. Ева нахмурилась, её голос, твёрдый, но с ноткой тревоги, был полон сосредоточенности:
— Это оно, Тайлер. Уильямс был в центре всего. Но тут сказано, что проект закрыли после… инцидента. Какого чёрта они скрывали?
Майк кивнул, его серые глаза скользили по документам, но шрам на шее пульсировал сильнее, посылая волны боли. Он чувствовал, как тень Романа шевельнулась в его разуме, шепча что-то неразборчивое, но зловещее. Он стиснул зубы, прогоняя ощущение, и вытащил другую папку, помеченную "TLNTS: Персонал". Внутри были досье — пожелтевшие страницы с фотографиями, именами, датами. Одно имя заставило его замереть: Виктор Бонни. Фотография показывала мужчину с жёстким взглядом, чьи глаза, казалось, смотрели прямо сквозь объектив. Майк почувствовал, как что-то сжалось в груди, как будто это имя было ключом к двери, которую он боялся открыть.
Ева заметила его реакцию, её серые глаза сузились, и она шагнула ближе, её фонарь осветил досье.
— Бонни? — тихо спросила она, её голос был полон подозрения.
— Ты знаешь его, Тайлер?
Майк покачал головой, но его пальцы сжали папку так, что бумага треснула. Его голос, хриплый и натянутый, был уклончивым:
— Не уверен. Но… что-то знакомое. Может, из старых дел.
Ева промолчала, но её взгляд был цепким, словно она пыталась пробиться сквозь его броню. Она знала, что он скрывает больше, чем говорит, но сейчас их цель была важнее. Она повернулась к стеллажу, вытаскивая ещё одну папку, её руки двигались быстро, но осторожно, смахивая пыль, которая оседала на её лице. Луч её фонаря осветил документ с заголовком "Проект Genesis: Прототипы", и её глаза расширились, уловив слова "биомеханическое слияние" и "нейронная синхронизация". Она подняла взгляд на Майка, её голос стал тише, но в нём чувствовалась тревога:
— Тайлер, это не просто эксперименты. Они пытались создать… что-то вроде тех тварей. И, похоже, у них получилось.
Майк кивнул, его шрам горел, и он чувствовал, как тьма в комнате сгущается, словно архив был не просто хранилищем бумаг, а живым существом, наблюдающим за ними. Где-то в глубине здания послышался слабый шорох — не ветер, не скрип, а что-то ритмичное, как шаги. Он повернулся, его фонарь метнулся в сторону звука, но увидел лишь тьму. Ева замерла, её рука легла на подавитель, а серые глаза сузились, вглядываясь в мрак.
— Нам нужно спешить, — тихо сказал Майк, его голос был полон напряжения.
— Что-то здесь не так.
Ева кивнула, её движения стали быстрее, но точными. Они продолжили поиск, их фонари выхватывали из мрака пыльные секреты, но каждый найденный документ, каждая фотография приближали их к правде, которая была страшнее, чем они могли себе представить. Архив хранил тайны TLNTS, Уильямса и, возможно, самого Майка, и они знали, что отступать уже поздно.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был лабиринтом пыльных тайн, где каждый документ шептал о прошлом, а тени, казалось, наблюдали из углов. Высокие стеллажи, уходящие в темноту, скрипели под тяжестью папок, покрытых пылью, которая взлетала в воздух, мерцая в лучах фонарей, как призрачный снег. Запах плесени, старых чернил и ржавчины пропитал воздух, смешиваясь с едва уловимым металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических кошмарах, с которыми они столкнулись. Пол, усеянный обрывками бумаг и осколками стекла, хрустел под ногами, а чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела, как ядовитые слёзы. Майк и Ева стояли среди этого хаоса, их фонари выхватывали из мрака пожелтевшие документы, но каждый найденный след вёл их глубже в паутину тайн TLNTS, где правда была одновременно близкой и смертельно опасной.
Майк, высокий и жилистый, прислонился к стеллажу, его фигура была напряжена, как у человека, балансирующего на краю пропасти. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, пульсировали болью. Шрам на шее — длинный, кривой, как след когтя — горел, посылая волны тревоги, и он чувствовал, как тень Романа шевельнулась в его разуме, словно предчувствуя что-то. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, следили за Евой, пока он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё лежащий в руке, как символ упрямства. Тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, а пальцы, покрытые ссадинами, нервно постукивали по стеллажу. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был якорем, удерживающим его в реальности.
Ева стояла у старого терминала, найденного в углу архива — ржавого, покрытого пылью ящика с треснувшим экраном, который, к её удивлению, всё ещё слабо гудел, питаясь от резервного источника. Её компактная фигура была сосредоточена, как у сапёра перед бомбой. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами и серыми глазами, в которых горела смесь аналитической холодности и предвкушения. Её комбинезон, тёмно-синий, но теперь покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал рядом с терминалом. В руках она держала портативный дешифратор — компактное устройство с мигающими красными индикаторами, найденное среди хлама в архиве. Её пальцы, покрытые ссадинами, быстро подключали провода, вводя команды, пока экран терминала не ожил, заливая её лицо зеленоватым светом.
Тишина в архиве была напряжённой, нарушаемой лишь гудением терминала и слабым треском дешифратора. Ева, чьи навыки работы с техникой были отточены годами в Картер-Сити, пробиралась через цифровые дебри, взламывая защиту старых файлов. Экран терминала мигнул, высвечивая строки кода — хаотичный поток символов, за которыми скрывались секреты TLNTS. Крупный план интерфейса показал бы мигающие зелёные цифры, переплетающиеся, как нити ДНК, и логотип TLNTS, мелькнувший в углу, прежде чем исчезнуть. Ева нахмурилась, её серые глаза сузились, улавливая узоры в коде. Её голос, твёрдый, но с ноткой возбуждения, был полон сосредоточенности:
— Есть. Зашифрованный отчёт. Старый, ещё с 2030-х. Это может быть то, что нам нужно.
Майк подошёл ближе, его фонарь осветил терминал, и он склонился над экраном, его серые глаза отражали мигающие символы. Крупный план его лица показал бы напряжённые морщины, расширенные зрачки, в которых зелёный свет экрана смешивался с тенями усталости. Дешифратор Евы издал низкий гул, и экран терминала начал выдавать читаемый текст — отчёт, помеченный как "TLNTS: Проект Genesis, фаза 1". Слова "биомеханическое слияние", "нейронная синхронизация" и "инициатор: Д. Уильямс" выстраивались в зловещую картину. Но затем Майк замер, его шрам на шее запульсировал, и в его разуме вспыхнуло странное дежавю — как будто он уже видел этот отчёт, эти слова, эту лабораторию, описанную в документе. Образ был размытым: белые стены, гудящие машины, фигура в тени, чей голос шептал его имя. Он стиснул зубы, прогоняя видение, но его голос, хриплый и натянутый, выдал тревогу:
— Это… я это знаю. Не могу объяснить, но я уже видел это.
Ева повернулась к нему, её серые глаза сузились, улавливая его реакцию. Она заметила, как его рука сжала "Волк-7", как его шрам, казалось, потемнел в полумраке. Её голос, низкий и осторожный, был полон подозрения:
— Видел? Где, Тайлер? Это не просто дежавю. Ты знаешь больше, чем говоришь.
Майк отвёл взгляд, его пальцы нервно сжались, но он покачал головой, его голос был уклончивым:
— Не знаю, Ева. Может, старые дела. Или… что-то из снов.
Ева промолчала, но её взгляд был цепким, словно она пыталась пробиться сквозь его броню. Она вернулась к терминалу, её пальцы быстро вводили команды, и дешифратор выдал новый файл — чертежи цилиндра, похожего на тот, что был на твари, и список имён, связанных с проектом. Среди них выделялось одно: Виктор Бонни, ведущий инженер. Ева нахмурилась, её голос стал тише, но в нём чувствовалась тревога:
— Бонни. Он был правой рукой Уильямса. И, судя по этим данным, он знал всё о Genesis. Если он ещё жив, он может быть ключом.
Майк смотрел на экран, но его шрам горел, и дежавю стало сильнее, как удар тока. Он видел не только чертежи, но и лабораторию — холодную, стерильную, с запахом озона и крови. Он видел Бонни — нечёткий образ мужчины с жёстким взглядом, чьи руки были покрыты кровью, а голос звучал, как приговор. Майк моргнул, прогоняя видение, но его сердце колотилось, а шрам пульсировал, словно пытаясь вырваться из кожи. Он чувствовал, как тень Романа шевельнулась в его разуме, шепча что-то неразборчивое, но зловещее, как предостережение или угроза.
Ева заметила его состояние, её серые глаза сузились, но она не стала давить. Она отключила дешифратор, экран терминала погас, оставив их в полумраке, освещённом лишь фонарями. Её голос, твёрдый и деловой, был полон решимости:
— Это наш след, Тайлер. Уильямс, Бонни, Genesis. Но нам нужно больше. Если в архиве есть что-то ещё, мы должны найти это до того, как…
Её слова оборвал слабый шорох — не ветер, не скрип, а ритмичное царапанье, доносящееся из глубины архива. Майк повернулся, его фонарь метнулся в сторону звука, но увидел лишь тьму. Его шрам запульсировал сильнее, и он почувствовал, как что-то сжалось в груди. Ева схватила подавитель, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула ближе к Майку, её голос был шёпотом:
— Мы не одни.
Они замерли, их фонари выхватывали из мрака стеллажи и пыль, но тени, казалось, шевелились, скрывая что-то живое. Отчёт о Genesis, имя Бонни и дежавю Майка были их единственными зацепками, но архив, как и Картер-Сити, не собирался отдавать свои секреты без борьбы.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был гробницей тайн, где каждый шорох звучал как предостережение, а тени, казалось, шептались между собой. Высокие стеллажи, уходящие в темноту, скрипели под тяжестью пыльных папок, их пожелтевшие страницы хранили секреты TLNTS, готовые либо раскрыться, либо поглотить тех, кто осмелился их искать. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом плесени, старых чернил и ржавчины, с едва уловимым металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических кошмарах. Пол, усеянный обрывками бумаг и осколками стекла, хрустел под ногами, а чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, как ядовитые вены. Майк и Ева стояли у старого терминала, чей треснувший экран всё ещё мигал зеленоватым светом, выдавая расшифрованные данные о "Проекте Genesis" и Викторе Бонни. Но тишина, наступившая после зловещего царапанья в глубине архива, была хрупкой, как стекло, готовое треснуть под натиском неизвестного.
Майк, высокий и жилистый, стоял перед терминалом, его фигура была напряжена, как у человека, которого загнали в угол. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, сочились болью.
Шрам на шее — длинный, кривой, как след когтя — был зловещим маяком, пульсирующим в такт его сердцебиению. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, были прикованы к экрану, где строки кода и чертежи цилиндра сменялись новыми данными: отчётом о "нейронной синхронизации" и списком имён, среди которых выделялось Виктор Бонни. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё дающий иллюзию контроля. В другой руке был фонарь, чей луч дрожал, выхватывая из мрака пыльные стеллажи. Тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, а пальцы, покрытые ссадинами, нервно сжались, когда экран высветил новый файл, помеченный как "Genesis: Испытание 17". В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был якорем, но теперь он казался раскалённым.
Ева стояла рядом, её компактная фигура была сосредоточена, но насторожена, как у хищника, чующего угрозу. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами и серыми глазами, в которых горела смесь аналитической холодности и тревоги. Её комбинезон, тёмно-синий, но теперь покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал на краю терминала, готовый к бою. В руках она держала портативный дешифратор, чьи красные индикаторы мигали, пока она вводила команды, взламывая защиту файла. Её пальцы, покрытые ссадинами, двигались быстро, но точно, а её взгляд то и дело возвращался к Майку, улавливая его напряжение, его шрам, который, казалось, жил своей жизнью.
Терминал издал низкий гул, и экран мигнул, высвечивая новый отчёт. Крупный план экрана показал бы строки текста: "Испытание 17: Нейронное слияние. Субъект: нестабилен. Инициатор: В. Бонни". Следом всплыла схема — лаборатория с гудящими машинами, цилиндрами, похожими на тот, что был на твари, и фигурами в белых халатах, чьи лица были размыты. Майк смотрел на экран, его серые глаза отражали зеленоватый свет, но внезапно шрам на шее запульсировал, как раскалённый уголь, посылая волну боли, которая пронзила его тело, словно электрический разряд. Он стиснул зубы, его рука сжала "Волк-7" так, что костяшки побелели, а фонарь в другой руке дрогнул, луч света метнулся по стеллажам, создавая призрачные тени.
Крупный план шрама показал бы, как он темнеет, его края, казалось, слегка светятся багровым, как будто под кожей пульсировала чужая энергия. Боль была не просто физической — она была живой, вторгающейся в его разум, как яд. Внезапно реальность исказилась: зрение Майка помутнело, архив исчез, и он оказался в видении — размытом, фрагментарном, но пугающе реальном. Он видел лабораторию: стерильные белые стены, гудящие машины, запах озона и крови. Люди в белых халатах двигались вокруг, их лица были скрыты масками, но один из них — мужчина с жёстким взглядом, чьи глаза горели холодной решимостью — смотрел прямо на него. Бонни. Его голос, низкий и резкий, эхом звучал в голове Майка: "Субъект готов. Начинаем синхронизацию." В центре комнаты стояла капсула, из которой доносился слабый стон, а багровые провода, как вены, тянулись к цилиндру, пульсирующему, как сердце.
Майк моргнул, его зрение исказилось, как будто мир вокруг него рябил, как помехи на экране. Он почувствовал, как тень Романа сжалась в его разуме, шепча что-то неразборчивое, но полное ярости. Боль в шраме усилилась, и он невольно коснулся его пальцами, его лицо исказилось от муки. Его дыхание стало прерывистым, а серые глаза, теперь расширенные, отражали не только свет экрана, но и тени видения, которые всё ещё цеплялись за его разум.
Ева заметила его состояние, её серые глаза сузились, и она отложила дешифратор, шагнув ближе. Её фонарь осветил Майка, и она увидела, как его шрам, казалось, пульсирует, а его лицо покрылось каплями пота. Её голос, низкий и тревожный, был полон настороженности:
— Тайлер, что с тобой? Эй, ты меня слышишь?
Майк не ответил сразу, его взгляд был прикован к экрану, но он видел не отчёт, а лабораторию, капсулу, Бонни. Он моргнул, прогоняя видение, и боль в шраме чуть ослабла, но оставила после себя дрожь. Его голос, хриплый и натянутый, был едва слышен:
— Я… в порядке. Просто… этот отчёт. Он… знакомый.
Ева скрестила руки, её серые глаза изучали его, как детектив, чующий ложь. Она заметила, как его пальцы дрожат, как он избегает её взгляда, и её подозрения, тлевшие с самого начала, вспыхнули с новой силой. Её голос стал твёрже, но в нём чувствовалась искренняя тревога:
— Знакомый? Тайлер, ты бледный, как мертвец, и твой шрам… он… светится? Что ты
скрываешь?
Майк посмотрел на неё, его серые глаза смягчились, но в них всё ещё читалась тень страха. Он хотел рассказать ей — о видении, о Бонни, о Романе, — но слова застряли в горле, как кости. Он покачал головой, его голос был уклончивым:
— Не знаю, Ева. Это… как воспоминание, но не моё. Давай просто найдём, что нам нужно, и уйдём отсюда.
Ева промолчала, но её взгляд был цепким, словно она пыталась пробиться сквозь его броню. Она знала, что он скрывает больше, чем говорит, но шорох, доносившийся из глубины архива, напомнил ей, что время не на их стороне. Она вернулась к терминалу, её пальцы снова забегали по дешифратору, но её мысли были разделены между отчётом и Майком, чей шрам, казалось, был ключом к чему-то большему.
Терминал продолжал выдавать данные, но каждый новый файл, каждая схема усиливали ощущение, что они копают слишком глубоко. Шрам Майка всё ещё пульсировал, его багровое свечение угасало, но оставляло после себя холодную тревогу. Видение лаборатории, голос Бонни и тень Романа были как осколки пазла, который он боялся собрать. Где-то в глубине архива послышался новый звук — не царапанье, а низкий гул, как будто что-то ожило в недрах здания. Майк повернулся, его фонарь метнулся в сторону звука, но увидел лишь тьму. Ева схватила подавитель, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула ближе к нему, её голос был шёпотом:
— Что бы это ни было, нам лучше поторопиться.
Майк кивнул, его шрам всё ещё ныли, но он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны решимости. Они знали, что отчёт о Genesis и имя Бонни — их единственные зацепки, но архив, как и Картер-Сити, был ловушкой, и каждый шаг приближал их к краю пропасти.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был мрачной усыпальницей, где правда пряталась среди пыльных папок и тени шептались о предательстве. Высокие стеллажи, уходящие в темноту, скрипели, словно жалуясь на тяжесть пожелтевших документов, а воздух, пропитанный плесенью, чернилами и ржавчиной, был тяжёлым, как предчувствие беды. Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, напоминая о биомеханических ужасах, с которыми Майк и Ева столкнулись.
Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, выдавал расшифрованные данные о "Проекте Genesis", но каждый новый файл был как шаг по тонкому льду, готовому треснуть под их ногами. Низкий гул, доносившийся из глубины здания, усиливал напряжение, как дыхание невидимого хищника, затаившегося в тенях.
Майк, высокий и жилистый, стоял у терминала, его фигура была напряжена, как у человека, которого преследует собственное прошлое. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, ныли, словно вторя пульсации шрама на шее — длинного, кривого, как след когтя.
Шрам горел, его багровое свечение угасло после недавнего видения, но оставило после себя холодную тревогу, как эхо чужого разума. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, были прикованы к экрану, где строки кода и чертежи сменялись новым отчётом. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё лежащий в руке, как талисман. В другой руке был фонарь, чей луч дрожал, выхватывая из мрака пыльные стеллажи. Тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, а капли пота стекали по вискам, выдавая внутреннее напряжение. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был как напоминание о том, что их время истекает.
Ева стояла рядом, её компактная фигура была сосредоточена, но её серые глаза метались между экраном и Майком, улавливая его тревогу. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами, где тени усталости смешивались с решимостью. Её комбинезон, тёмно-синий, но покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана всё ещё ныла. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал на краю терминала. В руках она держала портативный дешифратор, чьи красные индикаторы мигали, пока она вводила команды, углубляясь в зашифрованные файлы. Её пальцы, покрытые ссадинами, двигались с хирургической точностью, но её взгляд то и дело возвращался к Майку, чья реакция на имя Бонни в предыдущем отчёте усилила её подозрения.
Терминал издал низкий треск, и экран мигнул, высвечивая новый документ — отчёт, помеченный как "TLNTS: Испытание 17, надзор". Крупный план экрана показал бы выцветший текст, испещрённый красными штампами "Секретно", и список имён, среди которых выделялось одно, словно выжженное в сознании Майка: Виктор Бонни, ведущий инженер. Рядом была фотография — мужчина с жёстким взглядом, чьи глаза, холодные и пронизывающие, казалось, смотрели прямо сквозь экран. Его лицо, с резкими чертами и лёгкой сединой на висках, было как призрак, вырвавшийся из глубин памяти.
Майк замер, его серые глаза расширились, зрачки сузились до точек, отражая зеленоватый свет экрана. Крупный план его лица показал бы капли пота, стекающие по вискам, и дрожь в пальцах, сжимающих "Волк-7". Шрам на шее запульсировал с такой силой, что он невольно коснулся его, его лицо исказилось от боли. Боль была не просто физической — она была как ключ, отпирающий дверь в забытые воспоминания. В его разуме вспыхнули обрывки: лаборатория, гудящие машины, запах крови и озона. Бонни, стоящий у капсулы, его голос, холодный и властный: "Ты не понимаешь, что мы создаём." Майк видел себя — или кого-то другого? — в той лаборатории, слышал крики, видел багровые провода, тянущиеся к цилиндру, пульсирующему, как сердце. Воспоминания были неполными, как разбитое зеркало, но имя Бонни резало его сознание, как нож.
Он моргнул, его зрение помутнело, и реальность архива смешалась с видением. Тени на стеллажах, казалось, шевелились, принимая форму фигур в белых халатах. Голос Романа — или его эхо — шепнул в его голове, низкий и яростный: "Он лгал. Всегда лгал." Майк стиснул зубы, прогоняя видение, но шрам горел, его багровое свечение, едва заметное, пульсировало в полумраке, как маяк чужой силы.
Ева заметила его состояние, её серые глаза сузились, и она отложила дешифратор, шагнув ближе. Её фонарь осветил Майка, и она увидела, как его шрам пульсирует, как его лицо покрылось потом, а глаза, казалось, смотрят куда-то сквозь неё. Её голос, низкий и тревожный, был полон настороженности:
— Тайлер, что с тобой? Ты выглядишь, как будто увидел призрака. Это из-за Бонни?
Майк не ответил сразу, его дыхание было прерывистым, а пальцы сжали "Волк-7" так, что суставы побелели. Он моргнул, прогоняя остатки видения, и боль в шраме чуть ослабла, но оставила после себя дрожь. Его голос, хриплый и натянутый, был полон смятения:
— Я… знаю его. Не помню, откуда, но… он был там. В лаборатории. Я видел его.
Ева скрестила руки, её серые глаза изучали его, как детектив, чующий правду, спрятанную за ложью. Она заметила, как его шрам, казалось, темнеет, как он избегает её взгляда, и её подозрения, тлевшие с самого начала, вспыхнули с новой силой. Её голос стал твёрже, но в нём чувствовалась искренняя тревога:
— В лаборатории? Тайлер, ты говорил о снах, о дежавю, но это не сон. Ты знал Бонни? Или… что-то ещё?
Майк посмотрел на неё, его серые глаза были полны смятения, но он покачал головой, его голос был уклончивым:
— Не знаю, Ева. Это… как осколки. Я не могу сложить их вместе. Но Бонни… он важен. Он знает, что они делали.
Ева промолчала, но её взгляд был цепким, словно она пыталась пробиться сквозь его броню. Она знала, что он скрывает больше, чем говорит, но гул, доносившийся из глубины архива, напомнил ей, что они на грани. Она вернулась к терминалу, её пальцы снова забегали по дешифратору, но её мысли были разделены между отчётом и Майком, чей шрам и реакция на Бонни были как ключи к тайне, которую она боялась разгадать.
Терминал продолжал выдавать данные, но имя Бонни, как яд, отравило тишину. Каждый новый файл — схемы, отчёты, списки — усиливал ощущение, что они копают слишком глубоко. Шрам Майка всё ещё пульсировал, его свечение угасало, но оставляло после себя холодную тревогу. Воспоминания о Бонни, лаборатории и голосе Романа были как пазл, который он не хотел собирать, но не мог игнорировать. Гул в глубине здания стал громче, теперь он был ритмичным, как шаги, и Майк повернулся, его фонарь метнулся в сторону звука, но увидел лишь тьму. Ева схватила подавитель, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула ближе к нему, её голос был шёпотом:
— Нам нужно заканчивать. Что бы там ни было, оно близко.
Майк кивнул, его шрам всё ещё ныли, но он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны решимости. Имя Бонни и отчёт о Genesis были их единственными зацепками, но архив, как и Картер-Сити, был ловушкой, и каждый шаг приближал их к пропасти, где правда и кошмар были одним и тем же.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как пасть зверя, проглотившая свет и надежду. Высокие стеллажи, уходящие в непроглядную тьму, скрипели под тяжестью пожелтевших папок, их пыльные корешки хранили тайны, которые могли разрушить всё. Воздух был густым, пропитанным запахом плесени, старых чернил и ржавчины, с металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических кошмарах, что преследовали Майка и Еву. Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, словно вены, пульсирующие в теле умирающего здания. Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, выдавал данные о "Проекте Genesis" и Викторе Бонни, но каждый новый файл был как удар молота, раскалывающий хрупкую грань между правдой и безумием. Ритмичный гул, доносившийся из глубины архива, стал громче, его пульсация синхронизировалась с биением сердца Майка, усиливая паранойю, что сжимала его разум.
Майк, высокий и жилистый, стоял перед терминалом, его фигура была напряжена, как у человека, стоящего на краю пропасти. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, пульсировали болью, вторя шраму на шее — длинному, кривому, как след когтя. Шрам горел, его багровое свечение, едва заметное, вспыхивало в полумраке, как сигнал бедствия. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, были прикованы к экрану, где имя Виктор Бонни горело, как клеймо. Капли пота стекали по его вискам, а тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, скрывая морщины напряжения. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё лежащий в руке, как якорь. В другой руке был фонарь, чей луч дрожал, выхватывая из мрака пыльные стеллажи, но тени, казалось, шевелились, избегая света. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был как ошейник, связывающий его с кошмаром.
Майк смотрел на экран, где отчёт о "Испытании 17" раскрывал детали: схемы цилиндров, описания "нейронного слияния", имя Бонни, подписанное под каждым ключевым решением. Его разум был как буря, где воспоминания о лаборатории, голосе Бонни и багровых проводах сталкивались с реальностью архива. Шрам на шее запульсировал с такой силой, что он невольно коснулся его, его пальцы дрожали, а боль пронзила его, как молния. Зрение помутнело, рябь прошла перед глазами, как помехи на старом экране, и мир вокруг него исказился. Стеллажи, терминал, пыль — всё стало размытым, как картина, растворяющаяся в кислоте. И тогда он услышал его.
Голос Романа, низкий, хриплый, но ясный, как удар колокола, разрезал тишину в его голове: "Он лжёт. Ты не должен этого знать." Это был не шепот, не эхо, а чёткая фраза, произнесённая с такой силой, что Майк пошатнулся, его фонарь выпал из руки и покатился по полу, луч света метнулся по стеллажам, создавая хаотичные тени. Крупный план его лица показал бы расширенные зрачки, полные ужаса, и капли пота, стекающие по щекам. Шрам на шее, теперь тёмный, почти чёрный, пульсировал, его края, казалось, светились багровым, как раскалённый металл. Звук голоса Романа был не просто в голове — он был физическим, как вибрация, проходящая через кости, искажая восприятие. Майк слышал, как голос эхом отдавался в его разуме, повторяя: "Лжёт… лжёт…"
Он видел фрагменты — не видение, а что-то глубже, как воспоминание, вырванное из чужой жизни. Лаборатория, холодная и стерильная, с гудящими машинами. Бонни, стоящий у пульта, его глаза, холодные и безжалостные, смотрели на капсулу, где кто-то — или что-то — кричало. Майк чувствовал себя в той капсуле, его тело было сковано, а провода, как змеи, впивались в кожу. Голос Романа, теперь громче, почти кричал: "Ты не должен был выжить!" Реальность архива вернулась рывком, но Майк всё ещё дрожал, его дыхание было прерывистым, а шрам горел, как клеймо.
Майк стиснул "Волк-7", его пальцы побелели от силы, с которой он сжимал рукоять. Он моргнул, прогоняя рябь в глазах, но голос Романа всё ещё эхом звучал в его голове, как звон, от которого невозможно избавиться. Он чувствовал, как тень Романа сжимает его разум, как паразит, вгрызающийся в сознание. Это был не просто голос — это была связь, живая и пугающая, как будто Роман был здесь, в архиве, стоя за его плечом. Майк повернулся, его фонарь, поднятый с пола, метнулся в тьму, но там была лишь пустота, лишь стеллажи и пыль. Но он знал — он не один.
Ева, стоявшая у терминала, не слышала голоса, но видела, как Майк изменился. Она отложила дешифратор, её серые глаза сузились, улавливая его дрожь, его расширенные зрачки, его шрам, который, казалось, жил своей жизнью. Она шагнула ближе, её голос, низкий и тревожный, был полон настороженности:
— Тайлер, что с тобой? Ты бормочешь. И твой шрам… он… что это было?
Майк не ответил, его взгляд был пустым, но полным ужаса. Он слышал её, но голос Романа всё ещё звенел в его голове, заглушая всё остальное. Он стиснул зубы, его голос, хриплый и надломленный, был едва слышен:
— Ничего… просто… усталость. Давай… продолжай.
Ева промолчала, но её взгляд был цепким, словно она пыталась пробиться сквозь его ложь. Она знала, что он скрывает что-то, и его реакция на имя Бонни, его шрам, его бормотание были как куски пазла, который она не могла сложить. Но гул в глубине архива стал громче, теперь он был как сердцебиение, и она вернулась к терминалу, её пальцы забегали по дешифратору, но её мысли были разделены между файлами и Майком, чей разум, казалось, разваливался на части.
Терминал продолжал выдавать данные, но имя Бонни и голос Романа были как яд, отравляющий воздух. Шрам Майка всё ещё пульсировал, его свечение угасало, но оставляло после себя холодный страх. Голос Романа был первым контактом, ясным и пугающим, и Майк знал, что это только начало. Он чувствовал, как тень Романа становится сильнее, как будто архив, с его пыльными тайнами и биомеханическими следами, был катализатором, пробуждающим то, что должно было остаться мёртвым. Гул в глубине здания стал ритмичным, как шаги, и Майк повернулся, его фонарь метнулся в тьму, но увидел лишь пустоту. Он знал, что они не одни, и голос Романа, теперь затихающий, оставил после себя предупреждение, которое он не мог игнорировать.
Майк стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны решимости, но и страха. Имя Бонни, отчёт о Genesis и голос Романа были нитями, ведущими к правде, но каждый шаг вёл их глубже в пропасть, где реальность и кошмар становились одним.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как лабиринт, где правда и безумие сплелись в тугой узел. Высокие стelлажи, уходящие в непроглядную тьму, скрипели под тяжестью пыльных папок, их пожелтевшие страницы хранили секреты TLNTS, которые грозили раздавить тех, кто осмелился их тронуть. Воздух был густым, пропитанным плесенью, чернилами и ржавчиной, с металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических ужасах, что преследовали Майка и Еву. Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, словно вены живого существа, а ритмичный гул, доносившийся из глубины здания, был как пульс, предвещающий бурю. Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, всё ещё выдавал данные о "Проекте Genesis" и Викторе Бонни, но каждый новый файл был как нож, вонзающийся в хрупкое доверие между Майком и Евой.
Майк, высокий и жилистый, стоял у терминала, его фигура была напряжена, как у человека, которого загнали в угол. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, ныли, вторя шраму на шее — длинному, кривому, как след когтя. Шрам всё ещё пульсировал после голоса Романа, его багровое свечение угасло, но оставило после себя холодный страх, как след яда. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, были пустыми, словно он смотрел не на экран, а в бездну собственного разума. Капли пота стекали по его вискам, а тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, скрывая морщины напряжения. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё лежащий в руке, как щит. В другой руке был фонарь, чей луч дрожал, выхватывая из мрака пыльные стеллажи, но тени, казалось, шевелились, избегая света. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был как кандалы, связывающие его с кошмаром.
Ева стояла в шаге от него, её компактная фигура была напряжена, но её серые глаза горели смесью тревоги и решимости. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами, где тени усталости смешивались с настороженностью. Её комбинезон, тёмно-синий, но покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана всё ещё ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал на краю терминала, готовый к бою. Её фонарь был направлен на Майка, и его луч выхватывал детали его лица: расширенные зрачки, дрожащие губы, шрам, который, казалось, жил своей жизнью. Её пальцы, покрытые ссадинами, сжались в кулаки, выдавая внутреннее напряжение. Она видела, как Майк бормотал что-то невнятное, как он отвечал на голос, которого она не слышала, и её подозрения, тлевшие с самого начала, вспыхнули, как пожар.
Конфронтация
Тишина в архиве была хрупкой, нарушаемой лишь гудением терминала и ритмичным гулом, доносившимся из глубины здания. Ева шагнула ближе к Майку, её фонарь осветил его лицо, и крупный план показал бы игру теней, подчёркивающую его измождённые черты: впалые щёки, пот, стекающий по вискам, глаза, полные смятения. Её серые глаза, холодные и цепкие, встретились с его взглядом, и она не стала смягчать слова. Её голос, низкий и твёрдый, был полон конфронтации, но в нём чувствовался оттенок беспокойства:
— Тайлер, хватит. Ты бормочешь, как будто с кем-то говоришь. С кем ты, чёрт возьми, разговариваешь? И что с твоим шрамом? Он… светился. Это не усталость, не сны. Что ты скрываешь?
Майк вздрогнул, её слова ударили, как хлыст, выдернув его из оцепенения. Крупный план его лица показал бы, как его серые глаза расширились, как он попытался отвести взгляд, но тени, отбрасываемые её фонарём, не давали ему спрятаться. Шрам на шее кольнул, посылая вспышку боли, и голос Романа, теперь приглушённый, но всё ещё ядовитый, шепнул в его голове: "Не говори ей. Она не поймёт." Майк стиснул зубы, его пальцы сжали "Волк-7" так, что суставы побелели. Он чувствовал, как тень Романа сжимает его разум, как паразит, но Ева стояла перед ним, её взгляд был как нож, требующий правды. Его голос, хриплый и надломленный, был полон напряжения:
— Ева, я… не знаю, как объяснить. Это… Бонни. Его имя. Оно… как будто я знал его. Но я не говорю ни с кем. Это просто… в моей голове.
Ева скрестила руки, её серые глаза сузились, и крупный план её лица показал бы, как тени подчёркивают её резкие скулы, её сжатые губы, её смесь гнева и тревоги. Она шагнула ещё ближе, её голос стал тише, но острее, как лезвие:
— В твоей голове? Тайлер, я видела, как ты отвечал. Ты сказал что-то вроде "он лжёт". Кому? Бонни? Или… кому-то ещё? Я доверяю тебе, но если ты сойдёшь с ума или утаишь что-то, что нас убьёт, я не прощу.
Майк посмотрел на неё, его серые глаза были полны смятения, но в них мелькнула искра отчаяния. Он хотел рассказать ей — о голосе Романа, о видениях, о шраме, который был не просто раной, — но страх, что она отвернётся, что она увидит в нём угрозу, сковал его. Он отвёл взгляд, его пальцы нервно постукивали по рукояти "Волк-7". Его голос, низкий и уклончивый, был попыткой выиграть время:
— Это… не так просто, Ева. Я не схожу с ума. Просто… Бонни. Он как призрак. Я не знаю, почему. Дай мне время, я разберусь.
Ева промолчала, но её взгляд был как рентген, проникающий сквозь его ложь. Она знала, что он скрывает больше, чем говорит, и его бормотание, его шрам, его реакция на Бонни были как куски пазла, который она не могла сложить. Крупный план её лица показал бы, как её серые глаза смягчились на мгновение, но тут же снова стали стальными. Она понимала, что Майк — её единственный союзник в этом аду, но его тайны были как мина, готовая взорваться. Она шагнула назад, её рука легла на нейронный подавитель, но это был не жест угрозы, а инстинкт самосохранения. Её голос, теперь спокойнее, но всё ещё полный тревоги, был полон решимости:
— Хорошо, Тайлер. Но если это выйдет из-под контроля, ты скажешь мне. Мы в этом вместе, но я не собираюсь умирать из-за твоих секретов.
Майк кивнул, его серые глаза встретились с её взглядом, и в них мелькнула тень благодарности, смешанная со страхом. Он чувствовал, как голос Романа затих в его голове, но его присутствие всё ещё было там, как тень, стоящая за плечом. Шрам на шее всё ещё ныли, его пульсация была как метроном, отсчитывающий время до следующего удара. Гул в глубине архива стал громче, теперь он был как дыхание, и Майк повернулся, его фонарь метнулся в тьму, но увидел лишь пустоту. Ева схватила свой клинок, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула к терминалу, её голос был шёпотом:
— Нам нужно заканчивать. Что бы там ни было, оно знает, что мы здесь.
Майк кивнул, его шрам всё ещё пульсировал, но он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны решимости. Имя Бонни, голос Романа и данные о Genesis были их единственными зацепками, но архив, как и Картер-Сити, был ловушкой, и их хрупкое доверие висело на волоске, готовое порваться под тяжестью тайн.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как катакомбы, где правда и ложь переплелись в зловещем танце. Высокие стеллажи, уходящие в непроглядную тьму, скрипели под тяжестью пыльных папок, их пожелтевшие страницы хранили секреты, которые могли либо спасти, либо уничтожить. Воздух был тяжёлым, пропитанным плесенью, чернилами и ржавчиной, с металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических кошмарах, что преследовали Майка и Еву. Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, словно вены больного организма, а ритмичный гул, доносившийся из глубины здания, был как сердцебиение, предвещающее бурю. Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, всё ещё выдавал данные о "Проекте Genesis" и Викторе Бонни, но каждый новый файл усиливал напряжение, как натянутая струна, готовая лопнуть. После конфронтации Евы, чьи вопросы резали, как нож, Майк чувствовал, как их хрупкое доверие трещит по швам, а голос Романа, затихший в его голове, оставил после себя холодный страх.
Майк, высокий и жилистый, стоял у терминала, его фигура была напряжена, как у человека, балансирующего на краю обрыва. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, ныли, вторя шраму на шее — длинному, кривому, как след когтя. Шрам всё ещё пульсировал, его багровое свечение угасло, но оставило после себя ощущение, что что-то чужое следит за ним изнутри. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, избегали взгляда Евы, скользя по пыльным стеллажам, словно ища укрытие. Капли пота, всё ещё блестевшие на его висках, выдавали внутреннюю бурю, а тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, скрывая морщины напряжения. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё лежащий в руке, как талисман. В другой руке был фонарь, чей луч дрожал, выхватывая из мрака тени, которые, казалось, шевелились. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был как груз, тянущий его в пропасть. Его пальцы нервно постукивали по рукояти пистолета, выдавая смятение, а плечи были чуть сгорблены, словно он пытался спрятаться от её вопросов.
Ева стояла в шаге от него, её компактная фигура была напряжена, но её серые глаза горели смесью скептицизма и тревоги. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами, где тени усталости подчёркивали её решимость. Её комбинезон, тёмно-синий, но покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал на краю терминала, его лезвие блестело в свете фонаря. Её руки были скрещены, а пальцы, покрытые ссадинами, слегка дрожали, выдавая внутреннее напряжение. Её фонарь был направлен на Майка, и его луч выхватывал детали его лица: уклончивый взгляд, нервные жесты, шрам, который, казалось, был не просто раной, а чем-то большим. Её взгляд, цепкий и аналитический, был как сканер, пытающийся пробиться сквозь его ложь.
Тишина в архиве была неловкой, как пауза перед ударом. Гул в глубине здания стал громче, его ритм был как метроном, отсчитывающий время до неизбежного. Ева ждала ответа, её серые глаза не отпускали Майка, требуя правды. Крупный план её лица показал бы сжатые губы, слегка приподнятую бровь, смесь гнева и беспокойства, которые боролись в её взгляде. Майк чувствовал, как её слова — “С кем ты разговариваешь?” — всё ещё висят в воздухе, как приговор. Он знал, что не может рассказать ей о Романе, о голосе, который разрезал его разум, о видениях, которые были слишком реальными, чтобы быть снами. Страх, что она отвернётся, что увидит в нём угрозу, сковал его, как цепи. Он отвёл взгляд, его серые глаза скользнули по терминалу, по пыльным папкам, по чему угодно, только не на неё. Его голос, хриплый и уклончивый, был попыткой построить стену:
— Ева, это… усталость. Стресс. Эти файлы, Бонни… они всколыхнули старые травмы. Я не говорю ни с кем. Просто… иногда мысли звучат громче, чем должны.
Ева нахмурилась, её серые глаза сузились, и крупный план её лица показал бы, как тени от фонаря подчёркивают её скептицизм. Она шагнула ближе, её голос стал тише, но острее, как лезвие:
— Старые травмы? Тайлер, я видела, как ты бормотал, как твой шрам светился. Ты не просто устал. Бонни — это не случайность. Ты знаешь что-то о нём, и я хочу знать, что. Мы в этом вместе, или ты мне не доверяешь?
Майк вздрогнул, её слова попали в цель, но он стиснул зубы, его пальцы нервно сжали "Волк-7". Он чувствовал, как шрам на шее кольнул, как тень Романа шевельнулась в его разуме, шепча: “Не доверяй ей.” Он прогнал голос, но его сердце колотилось, а ложь, которую он собирался сказать, была горькой, как яд. Он посмотрел на Еву, его серые глаза встретились с её взглядом, и он решил дать ей полуправду, чтобы выиграть время. Его голос, низкий и натянутый, был полон смятения:
— Хорошо. Бонни… я видел его имя раньше. Может, в старых делах, может, в снах. Я не уверен. Но когда я увидел его в файле, это… ударило. Как будто я должен его помнить. Но, Ева, я не скрываю ничего, что может нас убить. Клянусь.
Ева промолчала, но её взгляд был как рентген, ищущий трещины в его словах. Крупный план её лица показал бы, как её серые глаза изучают его, как её губы чуть дрогнули, словно она хотела возразить, но сдержалась. Она знала, что он лжёт — или, по крайней мере, говорит не всё. Его уклончивый взгляд, нервные жесты, шрам, который был больше, чем просто раной, — всё это кричало о тайне, которую он не готов раскрыть. Но гул в глубине архива напомнил ей, что время не на их стороне, и она не могла позволить себе копать глубже. Её голос, теперь спокойнее, но всё ещё скептический, был полон предупреждения:
— Ладно, Тайлер. Я поверю тебе. Пока. Но если это “что-то” выйдет из-под контроля, и я узнаю, что ты знал больше, чем сказал, мы с тобой не закончим. Понял?
Майк кивнул, его серые глаза смягчились, но в них мелькнула тень вины. Он чувствовал, как их доверие, хрупкое, как стекло, треснуло ещё сильнее, но он не мог рассказать ей о Романе, о голосе, который был как крюк, вонзившийся в его разум. Шрам на шее всё ещё ныли, его пульсация была как напоминание о том, что правда может быть смертельной.
Ева повернулась к терминалу, её пальцы снова забегали по дешифратору, но её мысли были разделены между файлами и Майком. Она чувствовала, что он на грани, что его тайны могут стать их погибелью, но без него она не выживет в этом аду. Крупный план её рук показал бы, как её пальцы дрожат, вводя команды, как её плечи напряжены, выдавая внутреннюю борьбу. Майк смотрел на неё, его фонарь осветил её силуэт, и он почувствовал укол вины за ложь, но голос Романа, теперь затихающий, был как предупреждение, что правда может быть хуже.
Гул в глубине архива стал громче, теперь он был как шаги, тяжёлые и ритмичные, и Майк повернулся, его фонарь метнулся в тьму, но увидел лишь пустоту. Ева схватила свой клинок, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула ближе к нему, её голос был шёпотом:
— Что бы ты ни скрывал, Тайлер, держи себя в руках. Нам нужно закончить это.
Майк кивнул, его шрам всё ещё пульсировал, но он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны решимости. Имя Бонни, данные о Genesis и его ложь Еве были нитями, ведущими к правде, но архив, как и Картер-Сити, был ловушкой, и их союз, теперь хрупкий, как никогда, был их единственной надеждой.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как лабиринт теней, где каждый шаг отдавался эхом в пустоте, а правда пряталась среди пыльных папок, готовых либо осветить путь, либо поглотить в бездну. Высокие стеллажи, уходящие в непроглядную тьму, скрипели под тяжестью пожелтевших документов, их корешки, покрытые пылью, хранили секреты, которые могли перевернуть всё. Воздух был густым, пропитанным плесенью, чернилами и ржавчиной, с металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических кошмарах, что преследовали Майка и Еву. Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, словно вены живого существа, а тяжёлый, ритмичный гул, доносившийся из глубины здания, был как дыхание, предвещающее бурю. Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, всё ещё выдавал данные о "Проекте Genesis" и Викторе Бонни, но ложь Майка, как яд, отравляла хрупкое доверие между ними, оставляя Еву наедине с её интуицией и аналитическим умом.
Ева стояла у терминала, её компактная фигура была сосредоточена, как у шахматиста перед решающим ходом. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами, где тени усталости смешивались с огнём решимости. Её серые глаза, цепкие и аналитические, горели холодным светом, словно она видела не только экран, но и невидимые нити, связывающие разрозненные факты. Её комбинезон, тёмно-синий, но покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал на краю терминала, его лезвие блестело в свете фонаря. В руках она держала портативный дешифратор, чьи красные индикаторы мигали, но теперь она подключила к нему компактный проектор, найденный среди хлама архива. Голографический интерфейс ожил, заливая пространство перед ней голубоватым сиянием, где фрагменты данных — имена, схемы, даты — плавали, как звёзды в космосе, ожидая, чтобы их соединили в созвездие правды.
Майк стоял в стороне, его высокая, жилистая фигура была напряжена, как у человека, чьё прошлое догоняет его. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, пульсировали болью, вторя шраму на шее — длинному, кривому, как след когтя. Шрам всё ещё ныли после голоса Романа, его багровое свечение угасло, но оставило после себя ощущение, что что-то чужое следит за ним изнутри. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, наблюдали за Евой, но в них читалась смесь вины и тревоги. Капли пота, всё ещё блестевшие на его висках, выдавали внутреннюю бурю, а тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, скрывая морщины напряжения. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё лежащий в руке, как щит. В другой руке был фонарь, чей луч дрожал, выхватывая из мрака пыльные стеллажи. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был как напоминание о его лжи, которая теперь висела между ним и Евой, как пропасть.
Тишина в архиве была напряжённой, нарушаемой лишь гудением терминала и слабым треском дешифратора. Голографический интерфейс перед Евой оживал, её пальцы, покрытые ссадинами, двигались с хирургической точностью, соединяя фрагменты информации. Крупный план интерфейса показал бы, как имена — Виктор Бонни, Д. Уильямс — всплывали в центре, окружённые схемами цилиндров, отчётами о "нейронном слиянии" и списками, помеченными как "Модификаторы". Линии, словно нити паутины, тянулись между ними, образуя карту заговора, которая становилась всё яснее. Ева нахмурилась, её серые глаза сузились, улавливая узоры в данных. Её голос, низкий и сосредоточенный, был полон аналитической холодности, но в нём чувствовалось возбуждение:
— Это не просто эксперименты, Тайлер. TLNTS не закрыли Genesis после инцидента. Они ушли в тень. Бонни, Уильямс — они были лишь частью чего-то большего. Посмотри на это.
Она указала на голограмму, где линия соединила имя Бонни с термином "Модификаторы". Крупный план голограммы показал бы документ, всплывший в воздухе: отчёт о биомеханических имплантах, способных переписывать нейронные связи, создавать "улучшенных" людей — или что-то, что уже не было людьми. Ева продолжила, её голос стал тише, но в нём чувствовалась тревога:
— Модификаторы… это не просто машины. Это люди, которых они… переделали. Как те твари, но умнее. И Бонни знал, как это работает. Он был не просто инженером — он был архитектором.
Майк смотрел на голограмму, его серые глаза отражали голубоватый свет, но его шрам кольнул, посылая вспышку боли. Он чувствовал, как тень Романа шевельнулась в его разуме, шепча что-то неразборчивое, но зловещее. Имя Бонни, слово "модификаторы" — всё это было как ключ, отпирающий дверь в его воспоминания, но он боялся того, что за ней скрывается. Его голос, хриплый и натянутый, был полон смятения:
— Если Бонни был архитектором, то где он сейчас? И что они сделали с… модификаторами?
Ева повернулась к нему, её серые глаза изучали его, словно ища трещины в его фасаде. Она заметила, как он сжал "Волк-7", как его взгляд стал уклончивым, и её подозрения, подогретые его ложью, вспыхнули с новой силой. Но она решила не давить, её интуиция подсказывала, что ответы лежат в данных. Её пальцы снова забегали по дешифратору, и голограмма обновилась, показав карту Картер-Сити с отмеченными точками — заброшенные лаборатории, склады, тайные объекты TLNTS. Её голос стал твёрже, но в нём чувствовалась искренняя тревога:
— Они всё ещё здесь, Тайлер. TLNTS не ушли. Эти точки… это их сеть. И если модификаторы существуют, они могут быть где угодно. Может, даже среди нас.
Майк смотрел на Еву, её силуэт, освещённый голограммой, был как маяк в этом мраке. Крупный план его лица показал бы, как его серые глаза смягчились, но в них мелькнула тень вины за ложь, которую он ей скормил. Он восхищался её умом, её способностью видеть то, что скрыто, но страх, что она раскроет его связь с Романом, сжимал его сердце. Шрам на шее всё ещё ныли, его пульсация была как метроном, отсчитывающий время до следующего удара. Он чувствовал, как гул в глубине архива становится громче, как будто здание реагировало на их открытия, и его фонарь метнулся в тьму, но увидел лишь пустоту.
Ева продолжала работать, её пальцы соединяли новые нити в голограмме, создавая всё более чёткую картину заговора. Крупный план её рук показал бы, как её пальцы дрожат, не от страха, а от напряжения, как её плечи напряжены, выдавая внутреннюю борьбу. Она знала, что Майк скрывает что-то, но её интуиция, подкреплённая данными, вела её вперёд. Она повернулась к нему, её серые глаза сверкнули в полумраке, и её голос, теперь спокойнее, но полный решимости, был полон предупреждения:
— Тайлер, если мы хотим выжить, нам нужно найти Бонни. Или то, что от него осталось. Но если ты знаешь что-то, что может помочь, сейчас самое время говорить.
Майк кивнул, его серые глаза встретились с её взглядом, но он промолчал, его пальцы нервно сжали "Волк-7". Он знал, что его ложь — хрупкий мост, который может рухнуть в любой момент, но правда о Романе была слишком тяжёлой, чтобы её нести. Гул в глубине архива стал ритмичным, как шаги, и Майк повернулся, его фонарь осветил тьму, но тени, казалось, шевелились, скрывая что-то живое. Ева схватила свой клинок, её серые глаза сузились, и она шагнула ближе к нему, её голос был шёпотом:
— Что бы это ни было, оно близко. Нам нужно двигаться.
Майк кивнул, его шрам всё ещё пульсировал, но он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны решимости. Карта заговора, созданная Евой, была их путеводной звездой, но архив, как и Картер-Сити, был ловушкой, и каждый шаг приближал их к разгадке — или к пропасти.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как пасть бетонного зверя, проглотившая свет и разум. Высокие стеллажи, уходящие в непроглядную тьму, скрипели под тяжестью пыльных папок, их пожелтевшие страницы хранили секреты, которые резали, как осколки стекла. Воздух был густым, пропитанным плесенью, чернилами и ржавчиной, с металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических кошмарах, что преследовали Майка и Еву. Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, словно вены, пульсирующие в недрах умирающего здания. Ритмичный гул, доносившийся из глубины, стал громче, его тяжёлые удары были как шаги, приближающиеся из мрака. Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, всё ещё отображал голографическую карту заговора, созданную Евой, но для Майка реальность архива начала растворяться, уступая место клаустрофобной ловушке его собственного разума, где голос Романа становился всё настойчивее, как буря, готовящаяся разорвать его на части.
Майк, высокий и жилистый, стоял в стороне от терминала, его фигура была напряжена, как у человека, которого загнали в угол невидимый хищник. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, ныли, вторя шраму на шее — длинному, кривому, как след когтя. Шрам горел, его багровое свечение, едва заметное, вспыхивало в полумраке, как сигнал чужой силы, живущей под кожей. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, были прикованы к пустоте, словно он видел что-то за пределами архива. Капли пота стекали по его вискам, а тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, скрывая морщины, вырезанные страхом и отчаянием. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё лежащий в руке, как якорь, удерживающий его в реальности. В другой руке был фонарь, чей луч дрожал, выхватывая из мрака пыльные стеллажи, но тени, казалось, шевелились, избегая света, как живые существа. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был как кандалы, связывающие его с кошмаром, который он не мог ни понять, ни сбросить.
Ева работала у терминала, её компактная фигура была поглощена голографическим интерфейсом, где нити заговора — имена Бонни, Уильямса, модификаторы — сплетались в зловещую паутину. Её серые глаза, цепкие и аналитические, горели холодным светом, а пальцы, покрытые ссадинами, двигались с хирургической точностью, соединяя данные. Её комбинезон, тёмно-синий, но покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал на краю терминала, готовый к бою. Она была сосредоточена, но её взгляд то и дело возвращался к Майку, чья отстранённость и нервозность усиливали её тревогу.
Майк пытался сосредоточиться на голограмме, на словах Евы, но его разум был как корабль, попавший в шторм. Шрам на шее запульсировал с такой силой, что он невольно коснулся его, его пальцы дрожали, а боль пронзила его, как раскалённый клинок. Зрение помутнело, рябь прошла перед глазами, как помехи на старом экране, и реальность архива начала искажаться. Стеллажи, терминал, пыль — всё стало размытым, как картина, растворяющаяся в кислоте. И тогда голос Романа, низкий, хриплый, но теперь громкий, как раскат грома, разорвал тишину в его голове: “Не иди дальше. Они ждут тебя.”
Это был не шепот, не эхо, а приказ, произнесённый с такой силой, что Майк пошатнулся, его фонарь выпал из руки и ударился о пол, луч света метнулся по стеллажам, создавая хаотичные тени, как в кошмаре. Крупный план его лица показал бы расширенные зрачки, полные ужаса, и капли пота, стекающие по щекам. Шрам на шее, теперь почти чёрный, пульсировал, его края светились багровым, как раскалённый металл, и эта пульсация отдавалась в его костях, как барабанный бой. Голос Романа был физическим, его звуковые волны, казалось, вибрировали в воздухе, искажая восприятие. Майк слышал, как он эхом отдавался в его разуме, повторяя: “Ждут… ждут…” Звук был как скрежет металла, смешанный с низким гулом, как будто голос доносился из глубин самой бездны.
Он стиснул зубы, его пальцы сжали "Волк-7" так, что суставы побелели, и он попытался сопротивляться, прогнать голос, но Роман был как тень, вцепившаяся в его сознание. В его голове вспыхнули обрывки: лаборатория, гудящие машины, Бонни, стоящий у пульта, и капсула, из которой доносился крик. Но теперь он видел не себя в той капсуле, а кого-то другого — фигуру, чьи черты были размыты, но чьи багровые глаза горели, как у тварей. Голос Романа, теперь настойчивее, почти кричал: “Ты их приведёшь к нам!” Майк моргнул, его зрение исказилось, и он почувствовал, как его разум раскалывается, как будто кто-то пытался вырвать его изнутри.
Майк упёрся рукой в стеллаж, его дыхание было прерывистым, а шрам горел, как клеймо. Он пытался сосредоточиться на реальности — на пыли, на голограмме, на Еве, — но голос Романа был как буря, заглушающая всё. Он чувствовал, что Роман не просто предупреждает — он манипулирует, пытается сбить его с пути, или, возможно, защитить от чего-то, что хуже смерти. Майк стиснул зубы, его голос, хриплый и надломленный, был едва слышен, как будто он говорил сам с собой:
— Заткнись… оставь меня…
Ева заметила его состояние, её серые глаза сузились, и она отложила дешифратор, шагнув ближе. Её фонарь осветил Майка, и она увидела, как его шрам пульсирует, как его лицо покрылось потом, а глаза, казалось, смотрят куда-то сквозь неё. Её голос, низкий и тревожный, был полон настороженности:
— Тайлер, ты опять? Что происходит? Ты бормочешь!
Майк вздрогнул, её голос выдернул его из плена Романа, но шрам всё ещё горел, а эхо голоса всё ещё звенело в его голове, как звон разбитого стекла. Он посмотрел на Еву, его серые глаза были полны отчаяния, но он стиснул "Волк-7", пытаясь удержать контроль. Его голос, хриплый и натянутый, был попыткой скрыть правду:
— Это… ничего. Просто… слишком много всего. Я в порядке.
Ева промолчала, но её взгляд был цепким, словно она пыталась пробиться сквозь его ложь. Она видела, как он дрожит, как его шрам, казалось, живёт своей жизнью, и её подозрения, подогретые его уклончивостью, вспыхнули с новой силой. Но гул в глубине архива стал громче, теперь он был как топот, и она знала, что время уходит. Она вернулась к голограмме, её пальцы снова забегали по дешифратору, но её мысли были разделены между данными и Майком, чей разум, казалось, был на грани распада.
Майк стоял, его фонарь, поднятый с пола, дрожал в руке, выхватывая из мрака стеллажи, но тени, казалось, сгущались, как будто архив сжимался вокруг него. Голос Романа затих, но его присутствие было как холодный ветер, дующий в затылок. Майк чувствовал, что Роман — не просто голос, а часть его, как паразит, вросший в его сознание, и эта мысль была хуже любого монстра. Шрам на шее всё ещё пульсировал, его свечение угасало, но оставляло после себя паранойю, которая сжимала его грудь, как тиски. Он смотрел на Еву, её силуэт, освещённый голограммой, был как маяк, но он знал, что его ложь и голос Романа могут потушить этот свет.
Гул в глубине здания стал ритмичным, как шаги, и Майк повернулся, его фонарь метнулся в тьму, но увидел лишь пустоту. Он чувствовал, что что-то приближается, и голос Романа, теперь затихающий, оставил после себя предупреждение, которое он не мог игнорировать: “Они ждут.” Ева схватила свой клинок, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула ближе к нему, её голос был шёпотом:
— Тайлер, держись. Нам нужно найти выход, пока нас не нашли.
Майк кивнул, его шрам всё ещё ныли, но он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны решимости, смешанной с отчаянием. Голографическая карта заговора, созданная Евой, была их путеводной нитью, но голос Романа и его предупреждения были как цепи, тянущие Майка в пропасть, где правда и безумие были одним и тем же.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как склеп, где тени хранили секреты, а каждый шорох звучал как предостережение. Высокие стеллажи, уходящие в непроглядную тьму, скрипели под тяжестью пыльных папок, их пожелтевшие страницы были как страницы книги, написанной кровью. Воздух был густым, пропитанным плесенью, чернилами и ржавчиной, с металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических кошмарах, что преследовали Майка и Еву. Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, словно вены, пульсирующие в недрах умирающего здания. Ритмичный гул, доносившийся из глубины, стал громче, его тяжёлые удары были как шаги невидимого зверя, крадущегося в тенях. Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, всё ещё отображал голографическую карту заговора, созданную Евой, но для Майка реальность архива была как тонкая плёнка, готовая порваться под натиском голоса Романа, который, хоть и затих, оставил после себя паранойю, сжимающую его разум.
Майк, высокий и жилистый, стоял у стеллажа, его фигура была напряжена, как у человека, пытающегося удержаться на краю пропасти. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, ныли, вторя шраму на шее — длинному, кривому, как след когтя. Шрам всё ещё пульсировал, его багровое свечение угасло, но оставило после себя ощущение, что что-то чужое следит за ним изнутри. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, были полны смятения, а капли пота стекали по его вискам, выдавая внутреннюю борьбу. Тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, скрывая морщины, вырезанные страхом. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё лежащий в руке, как талисман. В другой руке был фонарь, чей луч дрожал, выхватывая из мрака пыльные стеллажи, но тени, казалось, шевелились, как живые. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был как ошейник, связывающий его с кошмаром, который он не мог ни понять, ни сбросить.
Ева работала у терминала, её компактная фигура была поглощена голографическим интерфейсом, где нити заговора — имена Бонни, Уильямса, модификаторы — сплетались в зловещую паутину. Её серые глаза, цепкие и аналитические, горели холодным светом, а пальцы, покрытые ссадинами, двигались с хирургической точностью, соединяя данные. Её комбинезон, тёмно-синий, но покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал на краю терминала, готовый к бою. Она была сосредоточена, но её взгляд то и дело возвращался к Майку, чья отстранённость усиливала её тревогу.
Майк пытался отвлечься от голоса Романа, чьи слова — “Они ждут тебя” — всё ещё эхом звучали в его голове, как звон разбитого стекла. Он шагнул к стеллажу, подальше от терминала, пытаясь заглушить паранойю, сжимающую его грудь. Его фонарь осветил пыльные папки, их корешки, покрытые трещинами, были испещрены выцветшими надписями. Он провёл рукой по одной из полок, смахивая пыль, которая взлетела в воздух, танцуя в луче света, как призраки. Его пальцы, покрытые ссадинами, наткнулись на что-то твёрдое, не похожее на бумагу. Он нахмурился, его серые глаза сузились, и он направил фонарь ближе. Крупный план показал бы металлическую панель, едва заметную среди ржавых креплений стеллажа, её края были покрыты пылью, но под ней виднелась тонкая щель, как будто кто-то пытался скрыть её существование.
Майк стиснул "Волк-7", его шрам кольнул, посылая вспышку боли, но он проигнорировал её, его инстинкты кричали, что это не случайно. Он сунул пистолет за пояс и потянул панель, его пальцы скользили по ржавому металлу. Панель поддалась с глухим скрежетом, открывая скрытый отсек, спрятанный в глубине стеллажа. Внутри, в полумраке, лежала небольшая металлическая коробка, покрытая ржавчиной, но с выгравированным логотипом TLNTS, едва различимым под слоем грязи. Рядом была тонкая папка, перевязанная истлевшей лентой, её пожелтевшие страницы пахли сыростью и чем-то ещё — едким, почти живым.
Майк замер, его фонарь осветил находку, и крупный план показал бы, как его серые глаза расширились, улавливая детали: гравировку на коробке, странные символы на папке, напоминающие код TLNTS, но искажённые, как будто их писали в спешке. Шрам на шее запульсировал сильнее, и голос Романа, теперь низкий и настойчивый, снова зазвучал в его голове: “Не открывай. Это их ловушка.” Майк стиснул зубы, его пальцы дрожали, но он не мог отвести взгляд от отсека. Он чувствовал, что эта находка — ключ, но к чему: к правде или к пропасти?
Майк осторожно вытащил папку, её лента треснула, и пожелтевшие страницы чуть не рассыпались в его руках. Он открыл её, и луч фонаря осветил текст, написанный от руки, с неровными буквами, как будто автор был в панике. Крупный план страницы показал бы заголовок: “Протокол: Провал Контроля”. Текст описывал эксперимент, помеченный как “Инициация: Субъект 17”, но вместо научных терминов были слова, от которых кровь стыла в жилах: “разрыв сознания”, “чужая воля”, “они говорят через нас”. Рядом была фотография — размытая, но пугающая: человек в капсуле, чьи глаза были багровыми, как у тварей, а кожа покрыта чёрной слизью. Подпись гласила: “Субъект 17: Нестабилен. Связь с Романом подтверждена.”
Майк почувствовал, как его сердце пропустило удар. Имя Роман было как удар молнии, и голос в его голове, теперь громче, почти кричал: “Ты не должен был видеть!” Шрам на шее горел, его багровое свечение вспыхнуло, отбрасывая зловещий свет на страницы. Майк моргнул, его зрение помутнело, и он увидел фрагмент видения: лаборатория, гудящие машины, фигура в капсуле, чьи багровые глаза смотрели прямо на него. Голос Романа, теперь искажённый, как скрежет металла, эхом звучал: “Они используют тебя!”
Он захлопнул папку, его дыхание было прерывистым, а пальцы дрожали. Он посмотрел на металлическую коробку, но не решился её открыть, чувствуя, что внутри может быть что-то ещё более пугающее. Его серые глаза метнулись к Еве, которая всё ещё работала у терминала, не замечая его находки. Он знал, что должен показать ей папку, но страх, что она узнает о Романе, о его связи с Субъектом 17, сковал его, как цепи.
Майк спрятал папку под куртку, его движения были быстрыми, почти виноватыми. Он поднял фонарь, его луч дрожал, выхватывая из мрака стеллажи, но тени, казалось, сгущались, как будто архив знал о его находке. Гул в глубине здания стал громче, теперь он был как топот, и Майк почувствовал, как что-то сжалось в груди. Он шагнул к Еве, его голос, хриплый и натянутый, был полон настороженности:
— Ева, нам нужно двигаться. Я… нашёл кое-что, но… давай сначала уйдём отсюда.
Ева повернулась, её серые глаза сузились, улавливая его тревогу. Она заметила, как он прячет что-то под курткой, как его шрам, казалось, пульсирует в полумраке. Её голос, низкий и подозрительный, был полон настороженности:
— Нашёл? Что, Тайлер? Покажи мне.
Майк отвёл взгляд, его пальцы нервно сжали "Волк-7". Он знал, что его ложь и утаивание находки только углубляют пропасть между ними, но голос Романа и имя Субъект 17 были слишком пугающими, чтобы делиться ими. Гул в глубине архива стал ритмичным, как шаги, и Майк повернулся, его фонарь метнулся в тьму, но увидел лишь пустоту. Ева схватила свой клинок, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула ближе к нему, её голос был шёпотом:
— Что бы ты ни нашёл, Тайлер, это может быть нашим единственным шансом. Не заставляй меня выпытывать.
Майк кивнул, его шрам всё ещё горел, но он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны смятения. Неожиданная находка — папка, коробка, имя Романа — была как ключ, но он боялся, что открыть эту дверь значит шагнуть в пропасть, где правда и кошмар были одним и тем же.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как гробница, где каждый шорох звучал как предсмертный хрип, а тени хранили тайны, способные разорвать саму ткань реальности. Высокие стеллажи, уходящие в непроглядную тьму, скрипели под тяжестью пыльных папок, их пожелтевшие страницы были как свитки древнего проклятья. Воздух был тяжёлым, пропитанным плесенью, чернилами и ржавчиной, с едким металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических кошмарах, что преследовали Майка и Еву. Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, словно вены, пульсирующие в теле умирающего здания. Ритмичный гул, доносившийся из глубины, стал громче, его тяжёлые удары были как шаги невидимого чудовища, крадущегося в тенях. Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, всё ещё отображал голографическую карту заговора, созданную Евой, но для Майка реальность архива начала трещать по швам, как ветхая ткань, под натиском его находки и голоса Романа, чьи предупреждения эхом звучали в его разуме.
Майк, высокий и жилистый, стоял у стеллажа, его фигура была напряжена, как у человека, заглянувшего в бездну. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, пульсировали болью, вторя шраму на шее — длинному, кривому, как след когтя. Шрам горел, его багровое свечение вспыхивало в полумраке, как маяк чужой силы, живущей под кожей. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, были полны ужаса и смятения, а капли пота стекали по его вискам, выдавая внутреннюю бурю. Тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, скрывая морщины, вырезанные страхом. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё лежащий в руке, как талисман. В другой руке был фонарь, чей луч дрожал, выхватывая из мрака пыльные стеллажи, но тени, казалось, шевелились, как живые существа. Под курткой он прятал папку, найденную в скрытом отсеке, её пожелтевшие страницы и металлическая коробка с логотипом TLNTS были как бомба, готовая взорваться. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был как клеймо, связывающее его с кошмаром, который становился всё более пугающим.
Ева работала у терминала, её компактная фигура была поглощена голографическим интерфейсом, где нити заговора — имена Бонни, Уильямса, модификаторы — сплетались в зловещую паутину. Её серые глаза, цепкие и аналитические, горели холодным светом, а пальцы, покрытые ссадинами, двигались с хирургической точностью, соединяя данные. Её комбинезон, тёмно-синий, но покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал на краю терминала, готовый к бою. Она не заметила, как Майк спрятал папку, но её интуиция, обострённая его уклончивостью, подсказывала, что он скрывает что-то важное.
Майк отступил в тень стеллажа, его фонарь осветил скрытый отсек, где всё ещё лежала металлическая коробка, но его внимание было приковано к папке, спрятанной под курткой. Он не мог больше ждать — голос Романа, чьи слова “Это их ловушка” всё ещё звенели в его голове, был как крюк, вонзившийся в его разум, но любопытство и страх перед неизвестным пересилили. Он присел, спрятавшись за стеллажом, и осторожно открыл папку, стараясь не привлекать внимания Евы. Луч фонаря осветил пожелтевшие страницы, и крупный план показал бы неровный почерк, испещрённый красными штампами “Секретно” и странными символами, напоминающими код TLNTS, но искажёнными, как будто их писали в агонии. На первой странице, под заголовком “Протокол Отражение”, был текст, от которого кровь стыла в жилах: “Цель: создание когнитивных дубликатов. Перенос сознания в биомеханические оболочки. Разрыв барьера реальности.”
Майк замер, его серые глаза расширились, а шрам на шее запульсировал с такой силой, что он невольно коснулся его, его пальцы дрожали. Голос Романа, теперь громче, почти кричал в его голове: “Ты не должен знать!” Но Майк не мог остановиться. Он перевернул страницу, и луч фонаря осветил схему — сложную диаграмму, напоминающую нейронную сеть, но с багровыми узлами, обозначенными как “точки синхронизации”. Рядом была фотография: капсула, окружённая проводами, внутри которой находилась фигура, чьи черты были размыты, но глаза — багровые, как у тварей — смотрели прямо в объектив. Подпись гласила: “Субъект 17: Отражение успешно. Связь с Романом активна.”
Майк почувствовал, как его сердце пропустило удар. Имя Роман было как раскалённый уголь, брошенный в его разум, а упоминание “Отражения” вызвало волну ужаса, от которой его кожа покрылась мурашками. Он пролистал дальше, и крупный план страницы показал бы отчёт, написанный от руки: “Протокол Отражение позволяет создавать копии сознания, но процесс нестабилен. Дубликаты проявляют чужую волю, как будто что-то из другой реальности проникает через разрыв. Субъект 17 стал проводником. Бонни настаивает на продолжении, несмотря на риски.” Рядом была диаграмма, изображающая две параллельные линии, обозначенные как “реальности”, соединённые багровым разрывом, из которого исходили тени, напоминающие тварей.
Шрам на шее горел, его багровое свечение вспыхнуло, отбрасывая зловещий свет на страницы, и Майк почувствовал, как реальность вокруг него искажается. Зрение помутнело, рябь прошла перед глазами, и он увидел фрагмент видения: лаборатория, гудящие машины, Бонни, стоящий у пульта, и капсула, из которой доносился крик. Но теперь он видел не одного человека в капсуле, а двух — их черты были идентичны, как отражения, но один из них был покрыт чёрной слизью, а его глаза горели багровым. Голос Романа, теперь искажённый, как скрежет металла, эхом звучал: “Ты — их ошибка!”
Майк захлопнул папку, его дыхание было прерывистым, а пальцы дрожали так сильно, что он чуть не выронил фонарь. Он чувствовал, как голос Романа сжимает его разум, как паразит, пытающийся взять контроль. Протокол Отражение, Субъект 17, копирование сознания — эти слова были как яд, отравляющий его мысли. Он посмотрел на металлическую коробку, всё ещё лежащую в отсеке, но страх, что в ней может быть что-то ещё более пугающее, остановил его. Его серые глаза метнулись к Еве, которая всё ещё работала у терминала, не замечая его находки. Он знал, что должен показать ей папку, но упоминание Романа и Отражения было слишком шокирующим, чтобы делиться им, особенно после его лжи.
Майк спрятал папку глубже под куртку, его движения были быстрыми, почти паническими. Он поднял фонарь, его луч дрожал, выхватывая из мрака стеллажи, но тени, казалось, сгущались, как будто архив реагировал на его открытие. Гул в глубине здания стал громче, теперь он был как топот, и Майк почувствовал, как что-то сжалось в груди. Он шагнул к Еве, его голос, хриплый и натянутый, был полон настороженности:
— Ева, мы… мы должны уходить. Это место… оно не просто архив.
Ева повернулась, её серые глаза сузились, улавливая его панику. Она заметила, как он прячет что-то под курткой, как его шрам, казалось, пульсирует в полумраке. Её голос, низкий и подозрительный, был полон настороженности:
— Что ты нашёл, Тайлер? Ты опять что-то скрываешь. Покажи мне, или я сама проверю.
Майк отвёл взгляд, его пальцы нервно сжали "Волк-7". Он знал, что его ложь и утаивание находки только углубляют пропасть между ними, но Протокол Отражение и связь с Романом были как правда, слишком ужасная, чтобы её озвучить. Гул в глубине архива стал ритмичным, как шаги, и Майк повернулся, его фонарь метнулся в тьму, но увидел лишь пустоту. Ева схватила свой клинок, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула ближе к нему, её голос был шёпотом:
— Тайлер, если это то, что нас убьёт, ты скажешь мне. Сейчас.
Майк кивнул, его шрам всё ещё горел, но он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны смятения. Протокол Отражение был как дверь в кошмар, и он боялся, что, открыв её, он потеряет не только Еву, но и себя.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как катакомбы, где тени шептались о предательстве, а каждый шаг отдавался эхом в пустоте. Высокие стеллажи, уходящие в непроглядную тьму, скрипели под тяжестью пыльных папок, их пожелтевшие страницы хранили тайны, которые резали разум, как лезвия. Воздух был густым, пропитанным плесенью, чернилами и ржавчиной, с едким металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических кошмарах, что преследовали Майка и Еву. Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, словно вены, пульсирующие в недрах умирающего здания. Ритмичный гул, доносившийся из глубины, стал громче, его тяжёлые удары были как сердцебиение зверя, готового вырваться из мрака. Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, всё ещё отображал голографическую карту заговора, созданную Евой, но для Майка реальность архива начала распадаться, как мозаика, под натиском папки, спрятанной под его курткой, и ужасающих откровений Протокола Отражение.
Майк, высокий и жилистый, стоял в тени стеллажа, его фигура была напряжена, как у человека, заглянувшего в бездну и увидевшего своё отражение. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, висела на плечах, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, ныли, вторя шраму на шее — длинному, кривому, как след когтя.
Шрам горел, его багровое свечение вспыхивало в полумраке, как пульсирующий маяк, излучающий чужую энергию. Его серые глаза, острые, но затуманенные усталостью, были полны смятения, а капли пота стекали по его вискам, оставляя блестящие дорожки на измождённом лице. Тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, скрывая морщины, вырезанные страхом и отчаянием. В одной руке он сжимал "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы, бесполезный без патронов, но всё ещё лежащий в руке, как якорь, удерживающий его в реальности. В другой руке был фонарь, чей луч дрожал, выхватывая из мрака пыльные стеллажи, но тени, казалось, шевелились, как живые существа, подстерегающие его. Под курткой он прятал папку с Протоколом Отражение, её пожелтевшие страницы и нераскрытая металлическая коробка были как бомба, чей таймер уже тикал. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был как клеймо, связывающее его с кошмаром, который становился всё более осязаемым.
Ева стояла у терминала, её компактная фигура была поглощена голографическим интерфейсом, где нити заговора — имена Бонни, Уильямса, модификаторы — сплетались в зловещую паутину. Её серые глаза, цепкие и аналитические, горели холодным светом, а пальцы, покрытые ссадинами, двигались с хирургической точностью, соединяя данные. Её комбинезон, тёмно-синий, но покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, висел на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, лежал на краю терминала, его лезвие блестело в свете фонаря. Она чувствовала напряжение Майка, его уклончивость, но была слишком поглощена данными, чтобы заметить, как он сжимает папку, чьи тайны грозили разорвать его разум.
Майк отступил глубже в тень, его фонарь дрожал в руке, а шрам на шее запульсировал с такой силой, что он невольно коснулся его, его пальцы задрожали от боли, пронзившей его, как раскалённый клинок. Папка под курткой, с её упоминаниями Протокола Отражение, Субъекта 17 и Романа, была как триггер, отпирающий самые тёмные уголки его сознания. Он попытался отвести взгляд от стеллажей, сосредоточиться на Еве, на голограмме, но реальность начала искажаться, как стекло, плавящееся под огнём. Зрение помутнело, рябь прошла перед глазами, и архив исчез, уступив место видению — самому яркому, самому жестокому, что он когда-либо переживал.
Он оказался в лаборатории, стерильной и холодной, где стены были покрыты белыми панелями, испещрёнными трещинами, а воздух пах озоном, кровью и чем-то ещё — чем-то живым, но нечеловеческим. Гудящие машины, усеянные мигающими диодами, окружали капсулу в центре, её стеклянная поверхность была покрыта багровыми пятнами, как будто кто-то пытался вырваться изнутри. Крупный план показал бы капсулу, из которой тянулись провода, пульсирующие, как вены, и фигуру внутри — человека, чьи черты были размыты, но чьи багровые глаза горели, как раскалённые угли. Майк чувствовал, что это Роман — или его отражение, его копия, созданная Протоколом Отражение.
Видение стало резче, и Майк увидел Бонни — мужчину с жёстким взглядом, чьи глаза, холодные и безжалостные, сверкали за стёклами очков. Его руки, покрытые кровью, двигались по пульту, вводя команды, а голос, низкий и властный, звучал, как приговор: “Синхронизация начата. Разрыв открыт.” Внезапно капсула задрожала, и из неё раздался крик — нечеловеческий, полный боли и ярости, как будто что-то рвалось изнутри. Майк почувствовал, как его собственное тело содрогнулось, как будто он был в той капсуле, как будто провода впивались в его кожу, а багровые глаза смотрели изнутри его разума.
Шрам на шее горел, его багровое свечение вспыхнуло с такой силой, что свет отразился на стеллажах, заливая архив зловещим сиянием. Крупный план шрама показал бы, как его края, теперь почти чёрные, пульсируют, как будто под кожей бьётся чужое сердце. Боль была невыносимой, она пронзила его, как электрический разряд, и Майк упал на колени, его фонарь покатился по полу, луч света метнулся по стеллажам, создавая хаотичные тени, как в кошмаре. Голос Романа, теперь громкий, как раскат грома, разорвал его разум: “Они украли меня! Они украли тебя!”
Видение стало ещё более жестоким. Майк увидел, как лаборатория начала рушиться, как стены трескались, а из разрыва в реальности — багрового, пульсирующего, как рана, — вырывались тени, напоминающие тварей, но с человеческими лицами, искажёнными болью. Он видел Романа — или его копию — вырывающегося из капсулы, его тело, покрытое чёрной слизью, было как пародия на человека. Роман кричал, его багровые глаза горели, и он смотрел прямо на Майка, его голос, полный отчаяния, эхом звучал: “Ты — это я! Они сделали нас обоих!” Майк почувствовал, как его разум раскалывается, как будто кто-то пытался вырвать его душу, и он увидел себя — или своё отражение — стоящим рядом с Романом, их лица были идентичны, но его собственные глаза начали багроветь.
Майк закричал, его голос, хриплый и надломленный, разорвал тишину архива, и реальность вернулась рывком, как удар. Он лежал на полу, его дыхание было прерывистым, а шрам на шее всё ещё горел, его багровое свечение угасало, но оставило после себя ощущение, что что-то чужое вросло в его плоть. Папка выпала из-под куртки, её пожелтевшие страницы рассыпались по полу, и луч фонаря осветил слова “Протокол Отражение” и “Субъект 17”, как обвинение. Голос Романа затих, но его слова — “Ты — это я” — были как клеймо, выжженное в его сознании.
Ева, услышав его крик, оторвалась от терминала, её серые глаза расширились, и она бросилась к нему, её фонарь осветил его измождённое лицо, покрытое потом, и шрам, который, казалось, жил своей жизнью. Её голос, низкий и полный тревоги, был полон паники:
— Тайлер! Что с тобой? Ты кричал! Что это за бумаги?
Майк посмотрел на неё, его серые глаза были полны ужаса и отчаяния, но он не мог говорить. Видение Романа, лаборатория, Протокол Отражение — всё это было слишком реальным, слишком жестоким, чтобы озвучить. Он стиснул зубы, его пальцы сжали "Волк-7", но его рука дрожала, выдавая его состояние. Его голос, хриплый и надломленный, был едва слышен:
— Ева… я… я видел… что-то. Это… хуже, чем мы думали.
Ева нахмурилась, её серые глаза метнулись к рассыпанным страницам, и она заметила заголовок “Протокол Отражение”. Она схватила одну из страниц, её пальцы дрожали, но её голос стал твёрже, несмотря на страх:
— Что это, Тайлер? Ты нашёл это и молчал? Говори, сейчас же!
Майк отвёл взгляд, его шрам всё ещё ныли, а видение Романа всё ещё стояло перед глазами, как открытая рана. Он знал, что его ложь и утаивание находки только углубляют пропасть между ними, но правда о Протоколе Отражение и его связи с Романом была как яд, который мог уничтожить их обоих. Гул в глубине архива стал громче, теперь он был как топот, и Майк почувствовал, как что-то сжалось в груди. Он повернулся, его фонарь метнулся в тьму, но увидел лишь пустоту. Ева схватила свой клинок, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула ближе к нему, её голос был шёпотом:
— Тайлер, если мы не разберёмся с этим, нас найдут первыми. Что ты видел?
Майк кивнул, его шрам всё ещё пульсировал, но он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны трагической решимости. Протокол Отражение и видение Романа были как зеркало, в котором он увидел не только правду, но и свою собственную гибель, и теперь он стоял на краю, не зная, шагнуть ли вперёд или отступить.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как лабиринт кошмаров, где тени шептались о предательстве, а каждый шорох звучал как предвестие конца. Высокие стеллажи, уходящие в непроглядную тьму, скрипели под тяжестью пыльных папок, их пожелтевшие страницы хранили тайны, которые могли разорвать разум. Воздух был тяжёлым, пропитанным плесенью, чернилами и ржавчиной, с едким металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических ужасах, что преследовали Майка и Еву.
Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, словно вены, пульсирующие в недрах умирающего здания. Ритмичный гул, доносившийся из глубины, стал громче, его тяжёлые удары были как шаги невидимого хищника, крадущегося в тенях. Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, всё ещё отображал голографическую карту заговора, но для Майка реальность архива была как хрупкое стекло, расколовшееся под тяжестью видения Протокола Отражение и голоса Романа, чьи слова “Ты — это я! Они сделали нас обоих! Они хотели победить смерть, но породили кошмар!” эхом звучали в его голове, как приговор.
Майк, высокий и жилистый, лежал на полу у стеллажа, его фигура была скрючена, как у человека, которого раздирает невидимая сила. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, смялась под ним, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, сочились болью, вторя шраму на шее — длинному, кривому, как след когтя. Шрам пылал, его багровое свечение, теперь яркое, как раскалённый металл, заливало полумрак зловещим светом, пульсируя в такт его учащённому сердцебиению. Его серые глаза, широко раскрытые, были полны ужаса, зрачки сужены до точек, отражая не архив, а отголоски видения — лабораторию, капсулу, багровые глаза Романа. Капли пота стекали по его вискам, оставляя блестящие дорожки на измождённом лице, а тёмные волосы, слипшиеся от пота, прилипли ко лбу, подчёркивая морщины, вырезанные страхом. Его "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы — лежал рядом, выпав из дрожащей руки, а фонарь катился по полу, его луч метался по стеллажам, создавая хаотичные тени, как в кошмаре. Под курткой валялись рассыпанные страницы папки с Протоколом Отражение, их пожелтевшие листы, испещрённые неровным почерком, были как осколки истины, слишком острые, чтобы их собрать. В кармане куртки всё ещё лежал чип TLNTS, его холодный металл был как ошейник, связывающий его с безумием.
Ева, стоявшая у терминала, бросилась к Майку, её компактная фигура двигалась с кошачьей стремительностью. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами, где тени усталости смешивались с паникой. Её серые глаза, обычно цепкие и аналитические, теперь были широко раскрыты, полные шока и страха, отражая багровое свечение шрама Майка. Её комбинезон, тёмно-синий, но покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, болтался на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, остался на краю терминала. Её фонарь, зажатый в руке, осветил Майка, и крупный план её лица показал бы, как её губы дрожат, как её брови нахмурены, выдавая смесь ужаса и решимости. Её пальцы, покрытые ссадинами, инстинктивно потянулись к нейронному подавителю, но замерли, словно она не знала, защищаться ей или помогать.
Ева опустилась на колени рядом с Майком, её фонарь осветил его лицо, и она увидела, как его шрам пульсирует, как багровое свечение отбрасывает тени на его кожу, делая его похожим на призрака. Крупный план шрама показал бы, как его края, теперь почти чёрные, дрожат, как будто под кожей бьётся чужое сердце, а свет, исходящий из него, искажает воздух, создавая рябь, как над раскалённым асфальтом. Майк всё ещё бормотал, его голос, хриплый и надломленный, был полон отчаяния, и Ева уловила обрывки слов: “Роман… отражение… они украли…” Его серые глаза, затуманенные, смотрели сквозь неё, как будто он был в другом мире, и это пугало её больше, чем твари, с которыми они сражались.
Ева схватила его за плечи, её пальцы впились в его куртку, и её голос, низкий, но дрожащий от тревоги, был полон паники:
— Тайлер! Очнись! Что с тобой? Что ты видишь? Говори со мной!
Майк вздрогнул, её голос пробился сквозь пелену видения, но шрам всё ещё горел, а образ Романа — его багровые глаза, его крик — всё ещё стоял перед глазами. Он моргнул, пытаясь вернуться в реальность, но боль в шраме была как якорь, тянущий его обратно в лабораторию, в капсулу, в разрыв реальности. Его дыхание было прерывистым, а пальцы судорожно сжали пол, оставляя царапины в пыли. Он посмотрел на Еву, его серые глаза были полны ужаса, и его голос, едва слышный, был как шепот из могилы:
— Ева… я… видел его… Романа… он… это я… они сделали нас…
Ева замерла, её серые глаза расширились ещё сильнее, и крупный план её лица показал бы, как её зрачки сужаются, как её губы приоткрылись от шока. Она взглянула на рассыпанные страницы папки, заметив заголовок “Протокол Отражение” и слово “Роман”, и её подозрения, тлевшие с самого начала, вспыхнули с новой силой. Она поняла, что это не просто приступ, не просто стресс — с Майком происходило нечто сверхъестественное, нечто, связанное с TLNTS, с Бонни, с этим проклятым проектом. Её рука, всё ещё лежащая на его плече, задрожала, но она не отступила, её голос стал тише, но твёрже, несмотря на страх:
— Роман? Кто это, Тайлер? Что они сделали? Твой шрам… он… нечеловеческий. Скажи мне правду, или я не смогу тебе помочь.
Майк стиснул зубы, его шрам всё ещё пульсировал, но свечение начало угасать, оставляя после себя холодную боль. Он хотел рассказать ей — о видении, о лаборатории, о Протоколе Отражение, о том, что он, возможно, не тот, кем себя считает, — но страх, что она отвернётся, что увидит в нём монстра, сковал его. Его серые глаза встретились с её взглядом, и в них мелькнула тень отчаяния. Его голос, хриплый и натянутый, был попыткой выиграть время:
— Я… не знаю, Ева. Это… как воспоминания, но не мои. Я не могу объяснить. Просто… помоги мне встать.
Ева помогла ему подняться, её руки, сильные, но дрожащие, поддерживали его, пока он не опёрся о стеллаж. Крупный план её лица показал бы, как её серые глаза изучают его, как её губы сжались в тонкую линию, выдавая внутреннюю борьбу. Она видела его шрам, его бормотание, его крик, и теперь, с папкой, лежащей у её ног, она была уверена: Майк не просто жертва, он — часть чего-то большего, чего-то, что выходит за рамки человеческого. Её интуиция, подкреплённая данными, кричала, что Протокол Отражение и Роман — ключи к разгадке, но страх перед тем, что это значит для Майка, сжимал её сердце.
Она нагнулась, собрав страницы папки, и её пальцы замерли на словах “копирование сознания” и “разрыв реальности”. Её голос, теперь спокойнее, но полный тревоги, был полон решимости:
— Тайлер, это не просто документы. Это… что-то, что они сделали с тобой. Или с тем, кем ты был. Мы разберёмся, но ты должен перестать лгать. Я видела твой шрам. Это не просто рана.
Майк кивнул, его шрам всё ещё ныли, а видение Романа всё ещё стояло перед глазами, как открытая рана. Он чувствовал, как их доверие, хрупкое, как стекло, трещит под тяжестью его тайн, но он не мог рассказать ей всё — не сейчас, когда правда была как нож, вонзённый в его душу. Гул в глубине архива стал громче, теперь он был как топот, и Майк повернулся, его фонарь метнулся в тьму, но увидел лишь пустоту. Ева схватила свой клинок, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула ближе к нему, её голос был шёпотом:
— Что бы это ни было, оно близко. Мы уходим, но эту папку я забираю. И ты расскажешь мне всё, Тайлер. Всё.
Майк кивнул, его шрам всё ещё пульсировал, но он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны трагической решимости. Ева стала свидетелем его кошмара, и теперь их путь, пропитанный страхом и правдой, вёл в пропасть, где Протокол Отражение и Роман были как зеркала, отражающие их собственную гибель.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как чистилище, где тени хранили проклятия, а каждый шорох звучал как обвинение. Высокие стelлажи, уходящие в непроглядную тьму, скрипели под тяжестью пыльных папок, их пожелтевшие страницы были как свитки, скрывающие правду, слишком тяжёлую, чтобы её вынести. Воздух был густым, пропитанным плесенью, чернилами и ржавчиной, с едким металлическим привкусом, напоминавшим о биомеханических кошмарах, что преследовали Майка и Еву. Чёрная слизь, сочащаяся из трещин в потолке, блестела в лучах фонарей, словно вены, пульсирующие в недрах умирающего здания. Ритмичный гул, доносившийся из глубины, стал громче, его тяжёлые удары были как шаги невидимого судьи, приближающегося с приговором. Старый терминал, чей треснувший экран мигал зеленоватым светом, всё ещё отображал голографическую карту заговора, но для Майка и Евы реальность архива была как тонкая нить, натянутая над пропастью, готовой поглотить их под тяжестью открытий
Майк, высокий и жилистый, сидел, прислонившись к стеллажу, его фигура была как у человека, только что вырвавшегося из когтей кошмара. Его кожаная куртка, разорванная и покрытая пятнами крови, была смята, а раны на плече и груди, перевязанные наспех, ныли, вторя шраму на шее — длинному, кривому, как след когтя. Шрам всё ещё пульсировал, его багровое свечение угасло, но оставило после себя холодную боль, как эхо чужой силы. Его серые глаза, затуманенные и полные смятения, метались по сторонам, пытаясь зацепиться за реальность. Крупный план его лица показал бы впалые щёки, покрытые потом, дрожащие губы и морщины, вырезанные страхом. Тёмные волосы, слипшиеся от пота, прилипли ко лбу, а капли пота стекали по вискам, блестя в свете фонаря. Его "Волк-7" — потёртый пистолет с гравировкой волчьей головы — лежал рядом, а фонарь, всё ещё катящийся по полу, отбрасывал неровные тени, делая его похожим на призрака. Под курткой валялись рассыпанные страницы папки с Протоколом Отражение, их пожелтевшие листы были как осколки зеркала, отражающие его собственное безумие. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его холодный металл был как кандалы, связывающие его с правдой, которую он боялся озвучить.
Ева стояла над ним, её компактная фигура была напряжена, как у человека, готового к бою или бегству. Короткие чёрные волосы, прилипшие к вискам, обрамляли бледное лицо с резкими скулами, где тени усталости смешивались с тревогой. Её серые глаза, обычно цепкие и аналитические, теперь горели смесью шока, страха и решимости, отражая багровое свечение шрама Майка, которое она только что видела. Крупный план её лица показал бы широко раскрытые глаза, сжатые губы и лёгкую дрожь в подбородке, выдающую её внутреннюю бурю. Её комбинезон, тёмно-синий, но покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре, где рана ныла под повязкой. Нейронный подавитель, мигающий слабыми синими диодами, болтался на поясе, а короткий клинок, покрытый зелёной слизью, был зажат в её руке, как инстинктивная защита. Папка с Протоколом Отражение, которую она собрала с пола, лежала у её ног, её пожелтевшие страницы были как улика, требующая объяснений.
Тишина в архиве была хрупкой, нарушаемой лишь гудением терминала и тяжёлым гулом, доносившимся из глубины здания. Ева опустилась на одно колено перед Майком, её фонарь осветил его лицо, и крупный план показал бы, как его серые глаза, полные отчаяния, встретились с её взглядом. Она сжала клинок, но её голос, низкий и дрожащий, был полон тревоги и требования:
— Тайлер, хватит. Я видела твой шрам, слышала, как ты кричал про Романа. Ты бормотал о Протоколе Отражение. Что это? Кто такой Роман? И что, чёрт возьми, происходит с тобой? Говори, или я оставлю тебя здесь.
Майк вздрогнул, её слова ударили, как хлыст, выдернув его из дезориентации. Он моргнул, его зрение всё ещё было мутным, а видение Романа — лаборатория, капсула, багровые глаза — стояло перед глазами, как открытая рана. Шрам на шее кольнул, посылая вспышку боли, и он невольно коснулся его, его пальцы дрожали. Голос Романа, теперь затихающий, шепнул в его голове: “Не доверяй ей. Она не поймёт.” Но Майк знал, что больше не может скрывать — не после того, как Ева стала свидетелем его кошмара. Он посмотрел на неё, его серые глаза были полны отчаяния, и его голос, хриплый и надломленный, был как исповедь:
— Ева… я… я не знаю, с чего начать. Этот шрам… он не просто рана. Он… связывает меня с кем-то. С Романом. Я слышу его голос, вижу… вещи. Лабораторию. Бонни. Капсулы. Это как воспоминания, но… не мои. Или… я не знаю, мои ли.
Ева замерла, её серые глаза сузились, и крупный план её лица показал бы, как её брови нахмурились, как её губы приоткрылись от шока. Она взглянула на шрам, который, хоть и угас, всё ещё казался живым, и её подозрения, теперь подкреплённые его словами, превратились в недоверчивую уверенность. Её голос, теперь тише, но полный настороженности, был полон вопросов:
— Роман? Ты слышишь голос? Тайлер, это… это не просто травма. Протокол Отражение… ты знаешь, что это? Копирование сознания? Ты… часть этого?
Майк отвёл взгляд, его пальцы сжали "Волк-7", лежащий рядом, как будто пистолет мог защитить его от правды. Он не упомянул, что он — Майк, что он, возможно, сам Субъект 17, но решил рассказать часть правды, чтобы удержать её доверие. Его голос, низкий и натянутый, был полон смятения:
— Я не знаю, Ева. Эти видения… они начались, когда мы нашли чип TLNTS. Роман… он как будто часть меня. Он говорит, что они украли его, что Бонни сделал что-то с нами. Я видел лабораторию, капсулы, где… копировали людей. Или их разум. Я не знаю, правда это или безумие, но это реально. Слишком реально.
Ева промолчала, но её взгляд был как рентген, ищущий трещины в его словах. Крупный план её лица показал бы, как её серые глаза изучают его, как её губы сжались, выдавая смесь страха и интриги. Она понимала, что его слова — лишь часть правды, но шрам, видение, папка с Протоколом Отражение были доказательствами, что он не просто сходит с ума. Она нагнулась, подняв одну из страниц папки, и её пальцы замерли на словах “разрыв реальности”. Её голос, теперь спокойнее, но полный решимости, был полон предупреждения:
— Если это правда, Тайлер, то ты… ты можешь быть ключом. Или ловушкой. Я хочу верить тебе, но ты должен рассказать всё. Почему Роман? Почему ты? И что они сделали с твоим шрамом?
Майк посмотрел на неё, его серые глаза смягчились, но в них мелькнула тень вины. Он чувствовал, как правда, которую он утаил, давит на него, как камень, но страх, что она увидит в нём монстра, сковал его. Он кивнул, его голос был едва слышным:
— Я… попытаюсь, Ева. Но я сам не знаю всего. Просто… не бросай меня. Не сейчас.
Ева встала, её серые глаза всё ещё изучали его, но её рука, сжимавшая клинок, чуть расслабилась. Она понимала, что Майк — её единственный союзник в этом аду, но его тайны были как мина, готовая взорваться. Крупный план её рук показал бы, как её пальцы дрожат, сжимая папку, как её плечи напряжены, выдавая внутреннюю борьбу. Она знала, что Протокол Отражение и Роман — не просто слова, а нечто, что может уничтожить их, но её интуиция, подкреплённая его исповедью, вела её вперёд.
Гул в глубине архива стал громче, теперь он был как топот, и Майк, всё ещё сидящий у стеллажа, повернулся, его фонарь метнулся в тьму, но увидел лишь пустоту. Ева схватила нейронный подавитель, её серые глаза сверкнули в полумраке, и она шагнула ближе к нему, её голос был шёпотом:
— Мы уходим, Тайлер. Но эта папка и твой Роман — теперь моя забота. И если ты снова солжёшь, я не буду спрашивать дважды.
Майк кивнул, его шрам всё ещё ныли, но он поднялся, его серые глаза были полны отчаянной решимости. Его исповедь была лишь частью правды, но она связала их ещё сильнее — или ещё ближе подвела к пропасти. Протокол Отражение, Роман и его шрам были как нити, ведущие к истине, но архив, как и Картер-Сити, был ловушкой, и их хрупкий союз теперь висел на волоске.
Тьма архива давила на плечи, словно само здание знало их тайны и решило задушить их в своих объятиях. Ритмичный гул из глубины стал тяжелее, теперь он напоминал не просто шаги, а удары огромного сердца, бьющегося где-то в недрах Картер-Сити — живого, но умирающего. Чёрная слизь на потолке, поблескивая в неверном свете фонарей, казалась живой: она медленно стекала по стенам, оставляя за собой маслянистые следы, будто здание плакало нефтью. Старый терминал у дальней стены мигал тусклым зеленоватым светом, его голографическая карта дрожала, как мираж, показывая обрывки заговора, которые Майк и Ева только начали распутывать. Воздух был густым, липким, с привкусом ржавчины и плесени, и каждый вдох ощущался как глоток чего-то ядовитого.
Майк всё ещё сидел у стеллажа, его высокая, жилистая фигура казалась сломленной, но не побеждённой. Кожаная куртка, изодранная и пропитанная кровью, висела на нём, как изношенный доспех, а под ней виднелись неряшливые повязки на плече и груди, пропитанные тёмными пятнами. Шрам на шее — длинный, кривой, словно след от когтя какого-то чудовища — больше не светился, но его края оставались воспалёнными, багровыми, как будто он дышал вместе с Майком. Его серые глаза, затуманенные страхом и болью, смотрели куда-то в пустоту, а тёмные волосы, слипшиеся от пота, прилипли ко лбу, подчёркивая впалые щёки и дрожащие губы. Пот стекал по его вискам, оставляя блестящие дорожки, которые ловили свет фонаря, делая его похожим на человека, балансирующего на грани жизни и безумия. Рядом лежал его "Волк-7" — потёртый пистолет с выгравированной волчьей мордой на рукояти, металл которого был покрыт царапинами, как шрамами от прошлых битв. Чип TLNTS холодил карман куртки, его угловатая форма ощущалась даже сквозь ткань — как напоминание о том, что он не может сбежать от правды.
Ева стояла над ним, её компактная фигура была напряжена, как натянутая струна, готовая либо лопнуть, либо ударить. Короткие чёрные волосы, влажные от пота, прилипли к её вискам, обрамляя бледное лицо с острыми скулами, на котором тени усталости смешивались с тревожным блеском её серых глаз. Эти глаза, обычно холодные и аналитические, теперь пылали смесью шока, страха и решимости — как у охотника, который увидел добычу, но не уверен, кто здесь жертва. Её тёмно-синий комбинезон был покрыт грязью и пятнами кислотной жижи, а на бедре виднелась грубо зашитая рана, из-под которой сочилась тонкая струйка крови, пропитывая ткань. Нейронный подавитель на поясе мигал слабыми синими огоньками, словно умирающая звезда, а в её руке крепко сжимался короткий клинок, лезвие которого было покрыто зелёной слизью — следом от недавней схватки. Папка с Протоколом Отражение лежала у её ног, её пожелтевшие страницы шевелились от лёгкого сквозняка, как живые.
Ева сделала глубокий вдох, её грудь поднялась, а затем опустилась, выдавая внутреннюю борьбу. Она смотрела на Майка сверху вниз, её серые глаза буравили его, словно пытались вырвать из него всю правду. Его слова о Романе, о голосе в голове, о лаборатории и капсулах звучали как бред, но она видела его шрам, видела, как он кричал, видела эти проклятые страницы с надписями вроде “разрыв реальности” и “копирование сознания”. Это было слишком много для простого совпадения. Она медленно опустила клинок, но не убрала его совсем — он остался в её руке, как символ её осторожности. Её голос, низкий и твёрдый, прорезал тишину:
— Хорошо, Тайлер. Допустим, я тебе верю. Но только наполовину. Ты либо сумасшедший, либо ключ к чему-то большему, и я не собираюсь гадать, что из этого правда. Мы разберёмся с этим вместе, но если ты снова начнёшь юлить, я уйду. И ты останешься здесь один с этим… Романом.
Майк поднял взгляд, его серые глаза встретились с её, и в них мелькнула искра облегчения, смешанная с виной. Он кивнул, его пальцы нервно сжали край куртки, а затем отпустили, оставив на ткани влажные следы от пота. Его голос, хриплый и надломленный, был едва слышен:
— Спасибо, Ева. Я… я не знаю, что со мной происходит, но я не хочу это скрывать. Не от тебя. Просто… помоги мне понять.
Ева чуть наклонила голову, её брови слегка нахмурились, выдавая смесь недоверия и любопытства. Она понимала, что он всё ещё что-то утаивает — возможно, даже от самого себя, — но его тон, его взгляд, его дрожащие руки говорили о том, что он искренне боится. И этот страх был заразителен. Она медленно опустилась на корточки перед ним, положив клинок на пол рядом с собой — символический жест, который говорил: “Я не враг, но я готова защищаться”. Затем она сняла с пояса флягу, потёртую и покрытую царапинами, и протянула её Майку. Вода внутри плескалась, отражая свет фонаря, и этот простой жест казался почти неуместным в этом аду.
— Пей, — сказала она, её голос смягчился, но в нём всё ещё чувствовалась сталь. — Ты выглядишь так, будто вот-вот свалишься. Нам нужно двигаться, но сначала ты должен прийти в себя.
Майк взял флягу дрожащими руками, его пальцы скользнули по холодному металлу, оставив на нём влажные отпечатки. Он сделал глоток, вода была тёплой и слегка отдавающей железом, но она вернула ему немного ясности. Он вытер губы тыльной стороной ладони, оставив на коже грязный след, и вернул флягу Еве. Его серые глаза, теперь чуть более осмысленные, посмотрели на неё с благодарностью.
— Ты права, — прошептал он.
— Нам нужно идти. Этот гул… он становится ближе. И Роман… он не замолчит.
Ева поднялась, её движения были резкими, но уверенными. Она подхватила папку с Протоколом Отражение, прижав её к груди, как драгоценный, но опасный артефакт. Её серые глаза скользнули по архиву, задержавшись на чёрной слизи, которая теперь капала с потолка чуть быстрее, оставляя лужицы на полу. Гул стал отчётливее, и теперь в нём слышались металлические нотки, как будто что-то огромное и механическое двигалось в их сторону. Она схватила нейронный подавитель с пояса, проверив его слабые синие огоньки, и кивнула Майку:
— Поднимайся, Тайлер. Мы идём глубже. Если твой Роман и этот Протокол реальны, то ответы где-то там. Но держи свой "Волк" наготове — я не верю, что мы здесь одни.
Майк с трудом встал, опираясь на стеллаж, который скрипнул под его весом, роняя облако пыли. Он поднял "Волк-7", проверив обойму — патронов оставалось немного, но достаточно, чтобы дать отпор. Его шрам кольнул снова, как игла, и голос Романа шепнул в его голове: “Она приведёт тебя к гибели. Беги.” Но Майк стиснул зубы, отгоняя этот шёпот, и шагнул к Еве. Его серые глаза теперь горели не только страхом, но и решимостью — он не хотел быть марионеткой, ни Романа, ни кого-либо ещё.
Ева посмотрела на него, её губы дрогнули в слабой, почти незаметной улыбке — первый намёк на тепло в этом холодном аду. Их союз был хрупким, как тонкий лёд над бездной, но он был всем, что у них осталось. Она повернулась к тьме, её фонарь выхватил из мрака узкий коридор, ведущий вглубь архива, где гул становился всё громче. Майк шагнул за ней, и их тени слились в одну, дрожащую на фоне пыльных стеллажей, пока они шли навстречу неизвестности, связанной нитями Протокола Отражение и шёпота Романа.
Архив заброшенного полицейского участка №7 в Картер-Сити был как склеп, где время остановилось, а воздух сгустился от пыли и ржавчины. Высокие стеллажи, словно остовы древних стражей, тянулись ввысь, теряясь в чернильной тьме потолка, их полки прогибались под тяжестью пожелтевших папок и картонных коробок, чьи края истрепались, обнажая тайны, похороненные десятилетиями. Пол, покрытый трещинами и пятнами чёрной слизи, блестел в тусклом свете фонарей, словно кожа какого-то больного существа. С потолка свисали рваные провода, их оголённые концы искрили, отбрасывая судорожные вспышки на стены, испещрённые граффити и следами плесени. Ритмичный гул, доносящийся из глубины здания, был как сердцебиение Картер-Сити — тяжёлое, зловещее, предвещающее беду. Старый терминал в углу, с треснувшим экраном и мигающей голографической картой, казался последним маяком в этом море хаоса, но даже он дрожал, словно боялся того, что скрывалось в данных Протокола Отражение.
Майк Тайлер, высокий и жилистый, стоял у стеллажа, его фигура выделялась в полумраке как силуэт из кошмара. Его кожаная куртка, некогда чёрная, теперь была изодрана и покрыта коркой засохшей крови — багровые пятна растекались по рукавам, а дыры на плече обнажали грубо зашитые раны. Шрам на шее, длинный и кривой, как след от когтя, больше не светился багровым, но всё ещё пульсировал, отдавая холодной болью в позвоночник. Его серые глаза, затуманенные усталостью и страхом, блестели в свете фонаря, а тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, где капли влаги стекали по вискам, оставляя грязные дорожки. Лицо Майка, покрытое щетиной и морщинами, вырезанными напряжением, было как маска человека, балансирующего на грани безумия. Его "Волк-7" — потёртый пистолет с выгравированной волчьей мордой на рукояти — лежал на полу рядом, а в кармане куртки холодил кожу чип TLNTS, маленький, но тяжёлый, как груз его судьбы. Рассёянные вокруг страницы Протокола Отражение шуршали под лёгким сквозняком, их чернильные строки были как шепот прошлого, зовущий его в пропасть.
Ева Ростова стояла напротив, её компактная фигура казалась стальной пружиной, готовой к действию. Короткие чёрные волосы, влажные от сырости архива, прилипали к её бледному лицу, где резкие скулы и сжатые губы выдавали смесь решимости и тревоги. Её серые глаза, острые и проницательные, горели в полумраке, отражая свет фонаря и тень сомнений. Тёмно-синий комбинезон, покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре — под тканью ныла рана, стянутая грубой повязкой. На поясе болтался нейронный подавитель, его синие диоды мигали слабо, как угасающий пульс, а в руке она сжимала короткий клинок, покрытый зеленоватой слизью — след недавней схватки. Её движения были точными, но в них сквозила усталость, а лёгкая дрожь в пальцах выдавала внутреннюю бурю. Папка с Протоколом Отражение, которую она подняла с пола, лежала у её ног, её потрёпанные страницы были как вызов, требующий ответа.
Тишина в архиве была обманчивой, нарушаемой лишь гудением терминала и тяжёлым эхом шагов, доносящихся из глубины. Ева шагнула к Майку, её фонарь осветил его лицо, высвечивая впалые щёки и дрожащие губы. Она сжала клинок сильнее, её голос, низкий и резкий, прорезал воздух:
— Тайлер, хватит молчать. Твой шрам, твои крики про Романа, Протокол Отражение — я видела достаточно. Говори, или я уйду прямо сейчас.
Майк вздрогнул, её слова ударили как выстрел, выдернув его из оцепенения. Он коснулся шрама, пальцы задрожали, а перед глазами мелькнуло видение — лаборатория, капсулы, багровые глаза Романа, смотрящие прямо в душу. Голос в голове шепнул: “Не доверяй ей”, но Майк стиснул зубы, подавляя этот зов. Он поднял взгляд на Еву, его серые глаза были полны смятения, и голос, хриплый и надломленный, вырвался из горла:
— Ева… этот шрам — не просто метка. Он… связывает меня с Романом. Я вижу его. Слышу. Лаборатория, капсулы, Бонни… это как воспоминания, но чужие. Или мои. Я не знаю.
Ева замерла, её серые глаза сузились, изучая его. Она взглянула на шрам — теперь тёмный, но всё ещё зловещий — и её разум заработал быстрее, соединяя кусочки мозаики. Её голос стал тише, но в нём звенела сталь:
— Роман? Видения? Тайлер, это не травма. Протокол Отражение — копирование сознания? Ты часть этого?
Майк отвёл взгляд, его рука сжала "Волк-7", лежащий рядом, словно оружие могло защитить от правды. Он не сказал, что он, возможно, Субъект 17, но решил открыть часть своих карт. Его голос дрогнул:
— Я не знаю всего, Ева. Видения начались с чипа TLNTS. Роман… он говорит, что его украли. Что Бонни сделал что-то с нами. Я видел лабораторию, где копировали разум. Это реально. Слишком реально.
Ева молчала, её взгляд был как скальпель, вскрывающий ложь. Она подняла страницу из папки, её пальцы замерли на фразе “разрыв реальности”. Её голос стал твёрже:
— Если ты прав, ты — ключ. Или угроза. Я хочу верить тебе, Тайлер, но ты должен дать мне больше. Почему Роман? Что он хочет?
Майк кивнул, его серые глаза смягчились, но в них мелькнула вина. Он чувствовал, как правда душит его, но страх её реакции сковал язык. Его голос был едва слышен:
— Я попытаюсь, Ева. Просто… останься со мной.
Ева выпрямилась, её серые глаза всё ещё буравили его, но рука с клинком чуть расслабилась. Она понимала, что Майк — её единственный шанс выжить в этом кошмаре, но его тайны были как тень, готовая их поглотить. Гул в глубине архива усилился, теперь он был как барабанная дробь, и Майк резко повернулся, направив фонарь в тьму. Пустота ответила молчанием, но угроза витала в воздухе.
Ева шагнула к терминалу, её пальцы забегали по клавишам, вызывая голографическую карту Картер-Сити. Зелёное свечение экрана осветило её лицо, высвечивая напряжённые скулы и сжатые губы. Карта развернулась в воздухе — сеть улиц, складов, лабораторий, отмеченных красными точками, как раны на теле города. Она нахмурилась, её серые глаза пробежались по данным, выхватывая узоры. Майк подошёл ближе, его фонарь добавил света, и он увидел, как Ева соединяет точки, выстраивая маршрут.
— Вот оно, — её голос был твёрд, но в нём сквозило предчувствие.
— Лаборатория “Омега”. Окраина трущоб. Если Протокол Отражение связан с TLNTS,
ответы там. Или Роман.
Она увеличила изображение — заброшенный комплекс, окружённый колючей проволокой и ржавыми башнями, появился в голограмме. Тёмные окна здания зияли, как пустые глазницы, а надпись “Омега” на воротах была едва различима под слоем грязи. Майк смотрел на карту, и шрам на шее кольнул сильнее. Голос Романа шепнул: “Ты умрёшь там”, но он стряхнул это наваждение, сжав кулаки.
— Это наш шанс, — сказал он, его серые глаза загорелись решимостью. Он поднял "Волк-7", проверил обойму — шесть патронов, потёртых, но готовых к бою. — Мы найдём правду.
Ева кивнула, её рука легла на нейронный подавитель. Она свернула карту, и голограмма погасла, оставив их в полумраке архива. Атмосфера сгустилась — решимость смешалась с предчувствием опасности, как перед прыжком в неизвестность. Они стояли плечом к плечу, два силуэта в тени стеллажей, готовые шагнуть в сердце кошмара. Лаборатория “Омега” ждала их, и с ней — ответы, Роман или, возможно, их конец.
Тьма архива сгущалась вокруг Майка и Евы, словно живое существо, дышащее сыростью и ржавчиной. Каждый их шаг отдавался гулким эхом, будто стены старого здания в Картер-Сити шептались между собой, наблюдая за пришельцами. Потрескавшиеся бетонные плиты под ногами были покрыты чёрной слизью, которая медленно текла, словно кровь из невидимой раны, оставляя за собой маслянистый блеск. С потолка свисали рваные провода, их оголённые концы искрили, бросая судорожные вспышки света на стены, испещрённые странными символами — то ли кодом TLNTS, то ли чем-то древним, давно забытым. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом гниющей плесени и едким привкусом металла, который оседал на языке, как пепел перед грозой. Где-то в глубине здания нарастал ритмичный гул — низкий, тяжёлый, словно сердце гигантского механизма, пробуждающегося после долгого сна.
Майк Тайлер шёл впереди, его высокая, жилистая фигура казалась натянутой струной, готовой вот-вот лопнуть. Потёртая кожаная куртка, покрытая пятнами засохшей крови и грязи, скрипела при каждом движении, а под ней проступали грубо зашитые раны на плече и груди, пульсирующие болью в такт шагам. Шрам на шее — длинный, кривой, похожий на след от когтя — горел под кожей, словно раскалённый клинок, и с каждым мгновением жар становился сильнее. Его серые глаза, затуманенные усталостью и паранойей, метались по сторонам, выхватывая из мрака тени, которые, казалось, двигались сами по себе. Тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, а капли стекали по вискам, оставляя блестящие дорожки на измождённом лице. В правой руке он сжимал "Волк-7" — старый пистолет с выгравированной волчьей мордой на стволе, холодный и тяжёлый, но почти бесполезный: в обойме оставалось всего шесть патронов, каждый из которых мог стать последним аккордом в этой симфонии безумия. В кармане куртки лежал чип TLNTS, горячий, как уголь, будто он чувствовал близость лаборатории “Омега” и тянулся к ней.
Ева Ростова двигалась позади, её компактная фигура скользила бесшумно, как тень в ночи. Короткие чёрные волосы, влажные от сырости, прилипали к бледному лицу, где резкие скулы и плотно сжатые губы выдавали сдерживаемое напряжение. Её серые глаза, острые, как лезвие, следили за Майком, подмечая каждую дрожь, каждый нервный взгляд. Тёмно-синий комбинезон, покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был зашит на бедре — рана под тканью ныла, но Ева не обращала на неё внимания, сосредоточившись на пути вперёд. На поясе висел нейронный подавитель, его синие диоды мигали слабо, словно звёзды, угасающие в предрассветной мгле. В руке она сжимала короткий клинок, лезвие которого покрывала зеленоватая слизь, а под мышкой держала потрёпанную папку с Протоколом Отражение, чьи страницы шуршали, как голоса давно мёртвых учёных.
Майк замер у развилки коридоров, луч его фонаря выхватил из тьмы два пути. Левый был завален обломками — рухнувшие балки и куски бетона перегораживали проход, из-под них сочилась чёрная жижа, пахнущая гнилью. Правый коридор, узкий и зловещий, уходил во мрак, его потолок был усеян каплями слизи, падающими с тихим, мерзким “кап-кап”. Майк нахмурился, его серые глаза сузились, пытаясь разглядеть хоть что-то в этой чернильной пустоте. Внезапно шрам на шее вспыхнул жгучей болью, и голос Романа, хриплый и низкий, ворвался в его разум, как раскат грома: “Не ходи туда. Это конец.”
Майк вздрогнул, его пальцы стиснули "Волк-7" так, что суставы побелели. Голос был громче, чем когда-либо, настойчивый, почти осязаемый, словно Роман стоял за его плечом, выдыхая слова прямо в ухо. Звук был искажён, будто пробивался сквозь треск старого радио, и с каждым словом реальность вокруг Майка дрожала, как мираж в пустыне. Перед глазами мелькнула галлюцинация: в конце правого коридора возникла тень — высокая, размытая фигура с багровыми глазами, горящими во мраке, как угли в костре. Её контуры дрожали, словно отражение в мутной воде, и голос Романа взревел: “Они знают, что ты идёшь. Беги, пока можешь!”
Майк моргнул, тень исчезла, но шрам продолжал пылать, а голос эхом отдавался в голове. Он стиснул зубы, пытаясь заглушить нарастающую панику, и повернулся к Еве. Его голос был хриплым, рваным, как будто слова вырывались с трудом:
— Ева… я слышу его. Он говорит, что это ловушка. Что нам нельзя туда.
Ева шагнула ближе, её серые глаза сузились, вглядываясь в него. Она заметила, как шрам на его шее потемнел, как будто под кожей разгорался пожар. Её голос был спокойным, но в нём чувствовалась сталь:
— Роман? Что именно он говорит?
Майк отвёл взгляд, его пальцы нервно теребили рукоять пистолета. Голос Романа шепнул: “Не доверяй ей. Она тянет тебя в пропасть.” Майк стряхнул это наваждение, как паутину, и встретился с её взглядом:
— Он… предупреждает. Говорит, что там конец. Но я не знаю, правда это или…
Ева нахмурилась, её рука легла на нейронный подавитель, пальцы сжали холодный металл. Она знала, что голос в голове Майка — не просто плод усталости, а что-то связанное с чипом TLNTS и Протоколом Отражение. Её голос стал тише, но решительнее:
— Мы не можем повернуть назад, Тайлер. Если Роман — часть этого, то лаборатория “Омега” — ключ. Даже если он прав, и это ловушка, у нас нет выбора.
Майк кивнул, но шрам запульсировал сильнее, и голос Романа стал яростнее, его слова вонзались в разум, как раскалённые иглы: “Ты сгинешь там, как я. Это их план.” Реальность вокруг Майка начала трещать по швам — коридор изогнулся, стены сжались, а тени на полу вытянулись, превращаясь в когтистые лапы, тянущиеся к нему. Он увидел Романа — или то, что от него осталось: размытую фигуру в конце коридора, с багровыми глазами и рваным силуэтом, будто вырезанным из тьмы. Роман поднял руку, указывая куда-то за спину Майка, и его голос, искажённый, как скрежет ржавого металла, прогремел: “Они идут за тобой. Смотри!”
Майк резко обернулся, направив фонарь в темноту позади, но там была лишь пустота — холодная, зияющая, с едва уловимым шорохом, который мог быть чем угодно: ветром, шагами, дыханием. Его сердце заколотилось, пот хлынул по спине, пропитывая куртку, а дыхание стало рваным, как у загнанного зверя. Он стиснул зубы, пытаясь удержать разум в узде, но голос Романа был как буря, сметающая всё на своём пути. Ева заметила его состояние — его расширенные глаза, дрожащие руки — и шагнула к нему, её голос прорезал тишину:
— Тайлер! Что ты видишь? Говори!
Майк моргнул, галлюцинация растаяла, но шрам всё ещё горел, а голос Романа затих до шепота, но не исчез. Он стиснул "Волк-7", его серые глаза были полны отчаяния и ярости:
— Он… там. Показывает мне их. Говорит, что они близко. Но я ничего не вижу, Ева. Ничего!
Ева схватила его за руку, её пальцы впились в кожаную куртку, и её голос стал твёрже, как якорь в этом хаосе:
— Держись, Тайлер. Это может быть иллюзия. Роман хочет сломать тебя, сбить с пути. Мы идём дальше.
Майк кивнул, но голос Романа шепнул: “Ты не переживёшь “Омегу”.” Он стряхнул это, как назойливую муху, и его серые глаза загорелись решимостью. Они шагнули в правый коридор, фонари выхватывали из мрака узкий проход, где чёрная слизь капала с потолка, шипя при соприкосновении с полом. Стены были испещрены символами TLNTS, вырезанными так глубоко, что казалось, они кровоточат тьмой. Шёпот Романа становился громче, его слова цеплялись за разум Майка, как крюки, но он шёл вперёд, чувствуя, что лаборатория “Омега” — это либо спасение, либо могила, и пути назад уже нет.
Ночь над Картер-Сити была густой, как пролитая смола, и тяжёлые свинцовые тучи висели над горизонтом, словно саван, готовый удушить последние искры света. Вспышки молний, резкие и беспощадные, на мгновение выхватывали из мрака силуэт лаборатории “Омега” — огромного, полуразрушенного комплекса на окраине трущоб, который казался живым воплощением кошмара. Его стены, покрытые ржавыми потёками и глубокими трещинами, были испещрены странными символами — такими же, как те, что Майк видел в архиве, но здесь они пульсировали, словно вены, наполненные тёмной энергией. Ржавая колючая проволока окружала здание, её острые шипы блестели в свете фонарей, как когти, ждущие жертву. Окна, выбитые и тёмные, зияли пустотой, а за ними клубилась непроглядная тьма, от которой мороз пробегал по коже. Воздух был густым, пропитанным сыростью, плесенью и металлическим привкусом, который оседал на языке, как предчувствие крови. Вдалеке мерцали неоновые огни высоток Картер-Сити, но здесь, на пороге бездны, их свет казался далёким и бесполезным, а лаборатория высилась, как чудовище, готовое поглотить всё живое.
Майк Тайлер стоял перед массивной дверью, его высокая, жилистая фигура дрожала от напряжения. Кожаная куртка, потрёпанная и покрытая пятнами засохшей крови, скрипела, когда он двигался, а свежие повязки на плече и груди пропитывались болью с каждым вдохом. Шрам на шее — длинный, кривой, похожий на след от когтя — пульсировал, как живое существо, посылая волны жара по всему телу. Его серые глаза, мутные от усталости, были прикованы к двери, а тёмные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, скрывая глубокие морщины, вырезанные днями без сна. Пот стекал по его бледному лицу, оставляя блестящие дорожки, а губы, сжатые в тонкую линию, дрожали от сдерживаемого страха. В правой руке он сжимал "Волк-7" — старый пистолет с грубо вырезанной волчьей мордой на стволе, холодный металл которого был единственным, что удерживало его от падения в пропасть безумия. В кармане куртки лежал чип TLNTS, его углы впивались в рёбра, напоминая о том, что он связан с этим местом сильнее, чем хотел бы признать.
Рядом стояла Ева Ростова, её компактная фигура была напряжена, как пружина перед выстрелом. Короткие чёрные волосы, влажные от сырости, прилипали к её бледному лицу, где острые скулы и сжатые губы выдавали смесь решимости и тревоги. Её серые глаза, холодные и проницательные, метались между Майком и тёмными провалами окон, пытаясь разгадать, что скрывается за ними. Тёмно-синий комбинезон, покрытый грязью и пятнами кислотной жижи, был грубо зашит на бедре, где рана всё ещё ныла, а на поясе висел нейронный подавитель, его синие диоды мигали слабо, как угасающий пульс. В правой руке она сжимала короткий клинок, лезвие которого блестело зеленоватой слизью, а под левой рукой была зажата папка с Протоколом Отражение, её потрёпанные страницы шуршали на ветру, как голоса из прошлого.
Майк застыл перед дверью, его рука, сжимающая "Волк-7", дрожала, а шрам на шее горел, как раскалённый металл. Он чувствовал, как энергия Протокола Отражение пронизывает его, словно электрический разряд, заставляя волосы на затылке шевелиться. В голове снова зазвучал шепот Романа, но теперь это был не просто голос — это была сила, тянущая его внутрь, как невидимая рука, сжимающая горло. “Ты не должен был приходить,” — шептал Роман, его слова резали разум, как осколки стекла. Майк стиснул зубы, пытаясь заглушить этот зов, но присутствие Романа было повсюду — в гуле ветра, в пульсации символов, в холоде, исходящем от двери.
Ева заметила, как он побледнел, как пот стекал по его вискам, как его пальцы дрожали на рукояти пистолета. Она шагнула ближе, её голос прорезал тишину, твёрдый, но с ноткой беспокойства:
— Тайлер, ты в порядке? Ты выглядишь так, будто сейчас рухнешь.
Майк повернулся к ней, его серые глаза были затуманены, зрачки расширены, как будто он смотрел сквозь неё в бездну. Его голос был хриплым, почти сорванным:
— Он здесь, Ева. Роман. Это место… оно как его дыхание. Я чувствую его внутри себя.
Ева нахмурилась, её острые глаза скользнули по двери — тяжёлой, металлической, покрытой ржавчиной и символами, которые казались живыми в дрожащем свете фонарей. Она ощущала, что лаборатория — не просто заброшенное здание, а нечто большее, нечто, что может раздавить их, как насекомых. Но отступать было некуда. Она положила руку на плечо Майка, её пальцы сжали куртку, и её голос стал твёрже, как сталь:
— Мы вместе, Тайлер. Что бы там ни было, мы пройдём через это. Но нам нужно войти. Ответы там.
Майк кивнул, его шрам всё ещё пылал, но её слова вернули ему часть контроля. Он стиснул "Волк-7" сильнее, его пальцы перестали дрожать, и он шагнул к двери, толкнув её плечом. Металл скрипел и сопротивлялся, но поддался, открываясь с оглушительным скрежетом, который эхом разнёсся в ночи. Изнутри хлынула волна холодного воздуха, пропитанного запахом крови, озона и чего-то живого, нечеловеческого, обжигающего кожу, как мороз.
Внутри была тьма — густая, непроглядная, как сама бездна, но где-то в глубине мерцало слабое багровое свечение, пульсирующее, как сердце этого места. Майк и Ева переглянулись, их лица, освещённые фонарями, отражали смесь страха и решимости. Глаза Майка, серые и глубокие, были полны теней, а в глазах Евы горела стальная воля, готовая бросить вызов любой угрозе. Они шагнули вперёд, переступая порог, и дверь за ними захлопнулась с глухим, тяжёлым ударом, отрезая их от внешнего мира.
Свет фонарей дрожал, выхватывая из мрака ржавые трубы, свисающие с потолка, как кишки, и стены, покрытые чёрной слизью, которая, казалось, дышала, медленно стекая вниз. Майк чувствовал, как присутствие Романа усиливается, обволакивая его, как туман, а шрам на шее пульсировал в такт багровому свету вдали. Он знал, что внутри ждёт либо правда, либо конец, но пути назад не было.
Они двинулись вперёд, их шаги гулко отдавались в пустоте, а тьма сомкнулась вокруг, как живой организм, готовый поглотить их. Свет фонарей казался слабым и напуганным, дрожащим перед тем, что скрывалось в тенях. Глава обрывается на этом моменте, оставляя читателя в напряжении и предвкушении того, что ждёт Майка и Еву в сердце лаборатории “Омега”.
 |
|
|
Спасибо за труд, дорогой автор! Чудесная работа. Желаю вам дальнейших творческих успехов! Удачи и всего самого наилучшего!
2 |
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу