Сталь и серебро (гет)

Железные холмы

Вдох, выдох. Нога проваливается в яму, вязкую, гадкую. Сигни с остервенением дергает ногу, падает, встает. Снова падает.

Кое-как встает. И опять падает.

Ей чудится, что орк дышит в спину и что над левым ухом болтается отрезанная голова Даина.

Они сзади. Отстают будто специально, зная, что ей не убежать.

Лес смыкает ветви за спиной Сигни, путает, дурачит орков, и они наконец оступаются. Увязают в грязи. Получают ветками по мордам.

Сигни бежит, и сердце трепыхается в горле.

Бок режет так, что кажется, сейчас лопнет живот.

Впереди маячит гора и дверь в спасительные родные подземелья.

Еще немного.

Еще совсем чуть-чуть.

Не оборачиваясь, Сигни хватается за ручку и залетает внутрь.

Здесь свои.

Свои спасут.

— Сигни! Слава Дурину!

Это Скафти.

* * *

За спиной у Скафти светится голубым эльфийский меч Бальмунг, подарок деда. На запястьях — разрубленная веревка, и Сигни чувствует острый укол совести.

— Скафти, орки, — шепчет Сигни, и зуб не попадает на зуб. — Наин…

Она не может сказать «убит».

Все так, как она предсказывала: Наина убили первым.

Только сейчас это не кажется смешным.

— Я знаю, — сухо отвечает Скафти. — Иди вниз!

— А ты?

— Вниз, я сказал! В подземелья! — и он хватает ее за плечо и спускает по лестнице.

Сигни ударяется о камень и катится вниз по ступенькам.

Слышно, как сверху хлопает дверь.

* * *

Подземный зал, где еще недавно кипело собрание, пуст. Свечка догорела, она тает на углу стола. Шипят головешки в камине, и в полутьме блестит желтым фонарь.

Гномы оставили недоеденный ужин: куриные кости, надкусанные куски картошки, кружки с еще горячим вином.

В зале так тихо, что Сигни слышит только свое частое неровное дыхание.

Она не сразу понимает, где все.

Но потом взгляд случайно останавливается на стене, грязно-бурой от крови.

На разломленном напополам столе.

На клинках, раскиданных по полу, как ненужное барахло.

На мертвецах.

С неестественно вывернутой головой лежит Тхил, рудокоп.

Лицом вниз, с расставленными руками — Гайн.

Рыжебородый Вар проткнут мечом.

Все мертвы, все, и рядом с мертвыми гномами лежат мертвые орки.

У одного отрезана голова, она валяется рядом с безобразным телом.

Узкие глаза застыли, рот исказила гримаса.

…В углу, уткнувшись носом в стену, замер старый Ове.

— Нет, — кричит Сигни, но не слышит своего голоса. — Нет!

Она подбегает, тормошит Ове за окровавленный рукав, приподнимает ему голову.

Глаза гнома смотрят в потолок.

Как во сне, Сигни поднимается и на полусогнутых идет на кухню. Там, среди царства кастрюлей, плошек и чадящих сковородок, лежит на полу Гунвор с воткнутым в спину клинком.

Приступ тошноты, и Сигни хватается за косяк.

Сигни кричит так громко, что ее крик можно услышать в самом Эреборе.

Значит, они со Скафти единственные остались в живых.

Только Скафти там, на улице.

Один против семерых или восьмерых орков.

Сигни взлетает обратно по лестнице и, выхватив топор, начинает ломать дверь.

Удар.

За дверью тихо.

Удар, удар. Давай же.

Наконец дверь поддается и падает.

— Скафти, — зовет Сигни.

Никто не отвечает. Испуганно обернувшись, Сигни видит лежащего брата.

Он не шевелится.

Орки стоят напротив. У самого большого по-прежнему в руках голова Даина.

— Так я услышу ответ, — хохочет он, обнажая острые зубы и потрясая мертвой головой. — Где ваш Король-под-Горой? Где он, а, гномье отребье?

* * *

Сигни пятится назад к двери, но не успевает нырнуть в подземелья.

Огромная дубина обрушивается на нее, заставляя пролететь пару метров и упасть рядом с братом.

— Скафти, — зовет Сигни тихонько, подползая к нему. — Скафти…

Он не отвечает, но вроде бы дышит.

Сигни не успевает позвать его снова — новый удар дубины, хруст в позвоночнике и странный соленый привкус во рту.

Перед глазами пляшут мошки. На ладонях, на лице — снег вперемешку с грязью.

— Так он не придет? — слышится над ухом.

Еще удар, на этот раз по голове.

Перед глазами чернеет, и возникает странное чувство — будто земля меняется с небом местами. Будто голоса слышатся очень далеко.

Будто страх, колючий страх, опутывающий все тело, куда-то делся, и стоит потерпеть еще пару минут, как все будет хорошо.

— Гномье отребье! — шипит над ухом орк. — Ваша кровь на его совести!

* * *

Железные холмы, два месяца назад

…Осень кончилась, наступила зима. Через щели в дверях в подземелья Железных холмов лезли настырные лучи зимнего солнца, елки на верхушке горы надели толстые шапки снега.

Сигни начинала ждать с самого утра, и ни одно дело не могло отвлечь ее от этого болезненного ожидания.

Нарушая запреты Гунвор, сразу же после завтрака она неслась к южной границе, взбиралась на холм и вглядывалась в дорогу, пытаясь рассмотреть, не идет ли кто.

Но в тот день, когда Скафти вернулся с Битвы, по закону подлости Сигни не могла выйти.

Гунвор заставила драить полы во всех подземельях, и как Сигни ни пыталась улизнуть под благовидным предлогом, ничего не выходило.

Она как раз мыла пол на кухне, когда дверь распахнулась, и подземные залы наполнились голосами.

Расплескав воду, Сигни бросилась к брату, повисла на шее, прижалась к теплой щеке.

Он не был ранен. Если бы не синяки под глазами и не мертвецкая бледность, можно было сказать, что Скафти не воевал, а прогуливался по лесу.

С ним вернулось еще десять гномов. Никто из вернувшихся не улыбался. Они плакали в объятиях родных и молчали о победе.

И Сигни поняла: битва закончилась не так, как все рассчитывали. Не так, как хотелось.

— Что случилось? — спросила она брата тихо.

— О, вы не знаете, да, — нахмурился Скафти. — Много погибло.

— Кто? — спросила Сигни еле слышно. — Кто из наших?

— Фили и Кили, — ответил Скафти быстро, не глядя на сестру. — Племянники Торина. Они бывали здесь, помнишь?

Сигни отстранилась.

— Помню, — ответила она глухо, чувствуя, как внутри оборвалась тонкая нитка.

Как не помнить. Они ведь были почти ровесниками — Фили и Кили старше на пять лет. Тоже родные души, как они со Скафти.

Наследники трона Дурина.

— Слушай, — сказал Скафти, едва не плача, — но это не все. Не все, кто погиб. Это может тебя ужасно расстроить, даже не знаю, как сказать...

— Не все?

— Дубощит мертв, Сигни. Даин — новый Король-под-Горой.

— О, — ответила Сигни после короткой паузы. — Как жаль.

— Да, сестричка, — Скафти улыбнулся, — по мне, так его жизнь не стоила и кусочка руды. Но я знаю, тебе он всегда казался очень смелым. Не расстраивайся. Все так, как должно быть.

— Конечно, — кивнула Сигни. — Конечно.

Удивительно, но в этот момент Сигни почти ничего не поняла. Только безумная радость от возвращения брата сменилась необъяснимой, бесконечной тоской. Резко, будто порыв ветра затушил свечу.

Тоской, которая потом преследовала каждое утро, каждый день и особенно — по ночам.

В висках звучали слова: «Дубощит мертв».

Мертв. Погиб. Убит. Умер. Смысл, в конце концов, всегда один.

И от этой мысли хотелось колотить в стену, пока не собьешь костяшки в кровь.

Сигни не могла объяснить себе, что ее связывает с Торином Дубощитом.

Иногда она думала, может, это то, о чем говорила Гунвор? Может, это то, о чем все говорят — влюбленность, любовь, первая и почти всегда неразделенная. Наверное, именно ей, этой пресловутой влюбленностью, Скафти объясняет странную привязанность Сигни к Королю-под-Горой: мол, девчонка, бывает, скоро пройдет.

Но дело было совсем в другом, и Сигни это знала. Не было здесь никакой влюбленности.

Просто Дубощит был тем, кем Сигни всегда хотела бы стать сама.

Решительным. Смелым.

Сумасшедшим настолько, чтобы отвоевать Эребор.

И когда он умер, Сигни показалась, что вместе с ним умерла и ее надежда вырваться из плена Железных холмов.

* * *

Лес Лориэн

Тауриэль не знала, зачем каждый раз, приезжая в Лориэн и ожидая короля, бросала взгляды в сторону Зеркала. Она уже смотрела в чашу однажды, когда Трандуил говорил с владычицей, а она вместе с другими эльфами-охранниками стояла на страже.

Никто тогда не проболтался.

Но вот самой Тауриэль от взгляда в чашу легче не стало. Она-то хотела увидеть будущее и получить ответ, как жить дальше.

Как изо дня в день стоять на страже, ездить, приносить, говорить, отчитываться, стрелять, есть, пить.

Как забыть эту Битву. Как забыть хруст жухлой травы под огромным валуном, которым завалили могилу Кили. Как забыть его лицо и ледяные пальцы, сжимающие клинок. Но вместо будущего в Зеркале Галадриэль она увидела прошлое.

Темницу Эрин Гален. Хижину Лучника. Эребор. Битву. Кили.

Лучше бы не смотрела. Вот честно, лучше бы не смотрела.

… Трандуил задерживался. Тауриэль поправила сапоги и, кивнув эльфам-охранникам, прошлась туда-сюда по саду, бросая взгляды на невысокий каменный постамент с чашей.

«Если я вижу там только прошлое, значит, будущего у меня нет», — подумала Тауриэль.

— Ты можешь посмотреть.

От мягкого голоса, раздавшегося прямо над ухом, Тауриэль вздрогнула и тут же опустила голову.

— Не смею просить вас, владычица, — прошептала она.

— Не бойся, Тауриэль, — Галадриэль сделала плавный жест рукой. — Ты всегда можешь изменить будущее, если оно тебе не понравится. Пойдем.

«Но я не могу изменить прошлое».

Они прошли по садовой дорожке к чаше, Галадриэль взяла серебряный кувшин и медленно наполнила чашу водой.

Тауриэль взглянула — омут зеркала затягивал, увлекал за собой. Омут знал ответы.

* * *

… — Что ты видела в Зеркале, Тауриэль, — Леголас нагнал ее по дороге в Эрин Гален. — Владычица разрешила тебе посмотреть в чашу. Что ты видела?

— Об этом нельзя говорить, — сухо осадила его Тауриэль.

— Глупые предрассудки, — бросил Леголас.

— Я видела смерть Торина Дубощита, — ответила Тауриэль тихо. — Больше ничего.

— Не живи прошлым, — голос Леголаса стал мягким. — Умоляю, не живи прошлым. Нужно смотреть в будущее.

— Я пытаюсь, — ответила Тауриэль, пуская лошадь во весь опор.

Она сказала Леголасу не все.

В видении и правда была смерть Дубощита, только убивал его не Азог.

Короля-под-Горой убил другой гном.

Рубанул по грудине, прямо по сердцу — жестоким, выверенным ударом топора. Без капли жалости и сожаления.

«Что это, прошлое? — думала Тауриэль. — Да разве это может быть прошлым?».

Но будущим это тоже не могло быть никак.