Потомки лорда Каллига (джен)

— Нокс, ты бредишь. Это безумие, Нокс! — голос колебался, то напоминая Марра, то Тремейна, то вовсе Дарт Заш. Реут усмехнулся и почесал ороптица под клювом.

— Как никогда верно, Оникс, как никогда верно...

Тот с удовольствием встопорщил чёрные перья и тихонько замурлыкал, подражая, должно быть, одному из снежных тигров. Ороптицы, удивительные создания с пиратской планеты Риши, не умели говорить своим голосом — только подражать чужим. Их даже называли "немыми певицами".

Их часто покупали ситы. Напоминать себе о необходимости всегда оставаться собой, никогда не терять свой путь среди чужих планов и прочая, но Реут считал главным уроком ороптиц совсем другое.

«Лишённые всего могут превзойти всем владеющих. Надо только как следует подумать — и найти способ».

— Я понимаю твоё честолюбие, Нокс, но твои планы в самом деле безумны. Возвращать мёртвых к жизни? С помощью ракатанских технологий? Это может вновь швырнуть Галактику в руки Бесконечной Империи безумных лягушек! — как и все древние ситы, Хорак-мул боялся и ненавидел раката.

— Не может, — отмахнулся Реут. — Даже во всей мощи своих технологий они просто не поместятся на политическом небосклоне жаждущих контроля над Галактикой. И это если принять, что их не собьют ещё на взлёте (что, скорее всего, и произойдёт). Не мгновенно же они вернут себе прежние силы, знаешь ли.

Дух неодобрительно покачал головой. Остальные молчали, но тоже глухо не одобряли: раката, борьба со смертью... в этом всём было слишком много страшного, запретного с такой древности, в которую не мог заглянуть даже Самиэль своими зрячими руками.

— Говорят, Шаккай открывает глаза, — ответил он на незаданные вопросы. — Помогает увидеть путь. Я вижу его именно таким: даровать жизнь тем, кто не успел её дожить. Воплощать духов. Это то, чего я хочу... и то, что может стать моим лучшим оружием.

Как они не понимали? Император спасается только за счёт того, что не привязан к этому миру, того, что тело для него — не больше, чем одежда или обувь, которые легко сменить, когда испортятся. Стоит нарушить эту свободу, заключить того в стазис-поле из плоти и крови, Император станет, наконец, уязвим.

«Но главное — я смогу оживить мастера Дрэя. И вернуть ему зрение», — мысль, давно его терзавшая, давнее желание, мечта, почти одержимость: исцелить уже мёртвого. Тот, кто хочет свободы, должен одержать победу — а есть ли для лекаря враг сильнее, чем смерть?

Шаккай...

Его не удивило, что на обряд прибыла Чудовище. Это было нормально и правильно: если молишься о создании пути, пути появляются, вот и всё.

Его не удивило и то, что Чудовище придумала потрясающе сложный, рискованный и совершенно провальный план освобождения своего Часкара. Это тоже было нормально и правильно: Чудовище умеет сражаться, но не умеет рассчитывать силы.

За неё это должен сделать кто-то другой. Например, Реут. Или — намного лучше — более опытная в сложных интригах учитель Заш.

То, что его удивило, пришло к нему первой ночью, когда, совсем поздно, он лёг и наконец позволил себе заснуть после долгих молений.

* * *

Это был всё тот же фонарь и всё та же птица. Теперь он знал, что она зовётся "белый конвор"; жаль, это ничего ему не говорило.

Что интереснее, внизу под фонарём сидел... кто-то. Рыжий, с красноватой кожей, с телом, напоминающим и мужское и женское сразу и белыми бельмами вместо глаз. Одетый в поношенный лабораторный халат.

— Ты... тот, чьи сны я вижу, верно? — тихо спросил Реут.

Отец и мать. Слуга и Владыка. Ученик и наставник.

Реут опустился на колени, касаясь кончиками пальцев стоп божества:

— Морабанд.

«Дарующий Жизнь, Хранящий Знание, Ведущий по Пути, Владыка и Владычица, Отец Наш и Мать Наша».

На макушку ему легла тёплая ладонь и рыжеватый рассвет снова залил провинциальный городок Адишар.

— Мы должны их убить! — горячился... всё тот же Тен-Тенебрей, изрядно подросший, потерявший рабский ошейник и приобретший меч у пояса и неплохой, хоть и недорогой, костюмчик. Если судить по виду, он теперь был стражем нравов — или, проще говоря, ситом на побегушках городской полиции. Неплохо для бывшего раба, странно для будущего императора.

На коленях у Тена сидела полногрудая беловолосая красотка — Рантаал, игравшая роль Адасты в прошлом сне. Напротив — Тараал, без мундира и в белом платье, несколько незнакомых ему ситов и молоденький человек.

— Должны, понимаете? Кайрос предсказал...

— Кайрос наркот, Тен, — вмешался один из незнакомцев. — И был за это совершенно справедливо наказан.

Только сейчас Реут узнал в одной из сидевших за столом Тешаах, женщину, жившую с легендарным пророком. Теперь она была выбрита налысо: знак траура, забытый в нынешней Империи, но памятный в прежней.

— Наркот или нет, он был пророком, — сказала она. — И ни разу не ошибся.

— Сейаар права, — осторожно сказал человек. — Кайрос видел будущее. Если он сказал, что от этих двоих придёт беда всему нашему народу, мы должны их убить. Это ведь просто, как на единицу делить: опасность надо устранять, тем более такую.

«Значит, вот откуда такое странное имя». "Тешаах" — "Изобилие Счастья" — со смертью дорогого человека стала "Сейаар", "Изобилием Боли". А генеалоги теоретизировали что-то там про сложные роды. «Должно быть, она в самом деле его любила. Хотя интересно, любил ли он её».

Плохонько, как умел. Но он старался, — пришёл ответ вместе с образом тихого вечера вдвоём и детей-близнецов с одинаковыми торчащими косичками, играющих во дворе.

А меж тем похожий на Тараал молодой человек, Тайрелл, должно быть, возразил:

— Они наши гости. Боги ненавидят тех, кто убивает гостей, забыл, Вайкен?

— Ещё больше они ненавидят тех, кто может сделать, но не делает. И потом, что с того? Да, нас покарают. Мы станем несчастны. Допустим даже, кого-нибудь из нас казнят — не знаю, Сейаар ли за демонстративную любовь к преступнику, Рантаал за подделку слов Адасты или меня за то, что со складов ворую. У нас у всех хватает грехов. Допустим! Стоит ли это спокойствия и благополучия всей Империи, вот вопрос?

Невольно, Реут склонился перед не видяшим и не слышащим его, давно мёртвым, не одарённым Силой человеком. Склонился как перед Морабандом только что: на колени, лбом в пол, касаясь пальцами стоп. Приятно было знать, что мофф Вайкен — предок дорогих Бессикера и Пайрона, великий герой Империи — был именно тем, кем его считали потомки: героем.

Потому что не всякий миф — ложь, — пришёл ответ вместе с образом молодого человека, своим телом закрывшего ситского ребёнка от рокового дождя. Человека, на двое суток ставшего живой крышей землянки, чтобы этот ребёнок смог выжить.

Беловолосая красотка покрепче обняла Тена-Тенебрея полной алой рукой, рассмеялась.

— Наш Вайкен как всегда такой милый в своей искренности, правда? Но послушай, что я тебе скажу: не знаю, как насчёт спасения империй, но кое-что ценное с этих двоих получить и правда можно. Если рискнуть. Твой отец выделил тебе пару грошей содержания, ну, образование оплатил — но разве этого достаточно?

Тенебрей мотнул головой.

— Вот! А если... если презентовать этих двоих кому-нибудь из высших лордов... Садоу, например — он интересуется внешним миром, я слышала...

— ...этот лорд в благодарность может заставить папашу быть со мной щедрее, — задумчиво покивал Тен.

— А пророчество как же? — иронично спросила Тараал.

— И боги, — напомнил Тайрелл.

Тенебрей, миг назад колебавшийся, решительно поднялся из-за стола:

— Боги богами, Кайрос Кайросом, а себя тоже забывать не стоит. В любом случае, лорд же их скорее всего и прибьёт. Когда наиграется.

* * *

— Ну, тогда понятно, отчего с нами случилось то, что случилось, — грустно сказал Хорак-мул, дослушав. — Тенебрей переложил предательство гостей с себя на Садоу, а когда тот стал императором, проклятие распространилось на весь народ.

Сазен, как обычно чесавший обо что-то рога, возразил:

— По-моему, боги так не работают. Ну, если считать, что они есть и они невероятно могущественные и невероятно благие сущности, оберегающие правду мироздания.

Реут вспомнил Морабанда, вспомнил Вайкена и Тайрелла — и кивнул:

— В конце концов, владыкой нашего народа стал не меньший преступник и грешник Тенебрей, а мы всё ещё держимся, — сказал он. — Но хватит с нас богословия. Я направляюсь на Белсавис, кое-что подготовить, и потом на Шаддаа, потому что надо уже разбираться с этим бардаком и породившим его. Империя не может позволить себе потерять влияние, а я — бросить моих людей. Вы со мной?

Духи пожали плечами: мол, а есть выбор?

Всё ещё полный решимости, Реут поднялся с колен и выключил Соверуса. До Белсависа была пара дней лёту, времени поразмыслить более чем хватит: можно было дольше не медлить.

— Господин, там видеовызов, — робко сообщила с порога служанка. — С Коррибана, я не могла не принять, хоть вы и велели не беспокоить.

Реут одобрительно кивнул. Он любил слуг, у которых была своя голова на плечах, а звонки с Коррибана и в самом деле не стоило отклонять. «Повышу ей жалованье».

Но на голограмме возник не Марр, даже не Мортис или Лахрис. Нет, это был...

— Здравствуй, — молча сказал Реут и услышал такой же молчаливый ответ: «Здоров я или нет — какая разница? У меня для тебя вести, Лекарь».

— Какие вести?

«Мой господин собирается устроить двойную экспедицию. Я отправлюсь на Тифон. Джедаи придут на Коррибан».

Судьба определённо не планировала давать ему передышку или хотя бы шанс исполнить задуманное.

Вылетев из комнаты, Реут крикнул:

— Андроника мне, срочно! И приготовьте "Фурию" — мне надо кое-кого догнать!