Школьные будни (джен)

До начала очередного учебного года в школе для благородных девиц оставалось шесть недель. Все выпускницы уже месяц как получили дипломы, отпраздновали конец обучения и уехали; плановый ремонт в замке был проведен по графику; почти все расходные материалы, необходимые для организации учебного процесса, были найдены, зачарованы или, в самом крайнем случае, закуплены. Даже сезон отпусков подходил к концу.

Директор школы Кащей Кащеевич⁽¹⁾, в отличие от остальных преподавателей, отпуск, как обычно, отложил. Он вместе с Алой-Алицей, счетоводицей школы, занимался набором новых учениц. А работа эта всегда была и оставалась нелегкой: характеристики кандидаток изучи, с договором родителей ознакомиться да согласие на обучение написать заставь, деньги по счету прими, комнаты девице подготовь, транспорт для доставки в школу организуй… И если в разговорах да делах с матушками будущих школьниц проблем чаще всего не возникало, поскольку те и сами когда-то у Кащея сотоварищи учились, то не каждый из отцов даже читать-то умел, не то что согласие на обучение дочки собственной рукой накарябать. Какой уж тут отпуск, в такую-то пору?! Отдыхал Кащей обычно в начале зимы, когда снег землю уже покрыл, но Дед Мороз еще льдом все не сковал — ибо в январе границы царства Кащеева становились практически неприступны, и преодолевать их ради того, чтобы попасть в теплые края, было слишком серьезным испытанием для кащеевых нервов, к тому моменту обычно изрядно потрепанных школьными буднями.

Самым противным в ежелетнем наборе была необходимость лично общаться с родителями будущих учениц, чего остальные преподаватели школы счастливо избегали. Вот и сейчас в кабинете кащеевом напротив директора сидел очередной царь.

— Я вообще не собирался дочку к вам отдавать, нечего забивать ей голову всякими глупостями. И мала она еще, — бурчал царь Иван Иванович из дважды третьего царства. — Да жена настаивает, говорит, сама у вас отучилась, и дочка потому должна.

Почему-то многие отцы старались высказать Кащею свое неодобрение самой идеи девичьей школы, дескать, ум девице ни к чему, детишек рожать да за скотиной смотреть и без него можно — хотя сами в большинстве были женаты как раз на кащеевых выпускницах. Дальше слов ни один из отцов не шел — большинство помнили, как “вызволяли” будущих жен из Страшного и Ужасного Четырежды Восьмого Царства Кащеева (все это на официальных бланках школы писалось обязательно с заглавных букв, украшенных острыми завитушками — не иначе, и существенно добавляло значимости учебному заведению в глазах царей). А остальные просто не рисковали связываться с самым могущественным существом мира.

— Да и дороговато обходится, почти как трехлетний бюджет царства, — продолжал Иван Иванович, повышая голос, — и вовсе я не хочу, чтобы Аленушка сразу после обучения замуж выскакивала, люблю я ее!

Под конец речи царь практически сорвался на крик. Кащей потер пальцами виски:

— И сколько, говорите, у вас всего дочек?

Царь неожиданно смутился, запыхтел и замолчал. Кащей и сам знал из бумаг, заполненных царем же (два часа в приемной старался, с буквами совладать пытался!): шестеро, из них Алена — пятая, а всех приданым обеспечить надо, женихов отыскать, да таких, чтобы царской дочке подходили. А у выпускниц школы для благородных девиц проблем с замужеством не было: на практике женихов находили (или решали, что женихи им даром не сдались, а чаровничать или мастерицами быть им больше нравится), а приданое или подъемные выделялись из вносимой родителями платы. Да и вернуться в отчее царство после обучения можно было, никто не неволил.

— Но вы тоже поймите, кровиночку-то от сердца оторвать да в услужение самому Кащею отдать, — попробовал пустить слезу царь.

— Иван Иванович, скидку на обучение я вам все равно не сделаю, — спокойно произнес Кащей, — документы вы уже заполнили, так что оплачивайте, и через шесть недель Алена приступит к занятиям вместе с остальными. Волшебное блюдечко для связи с дочкой вам доставят гуси-лебеди, они же Алену сюда привезут.

— Нет уж! — вскинулся царь. — Прежде чем вам деньги отдавать, хочу посмотреть, как жить Аленушка будет, в каких покоях разместится!

Кащей слегка постучал по своему новенькому блюдечку со строгими черными узорами, и уже через пять минут в кабинет вошла Алая-Алица.

— Аля, проведи для Его Величества экскурсию, — распорядился Кащей и, наконец оставшись в кабинете один-одинешенек, откинулся на спинку кресла. До смерти хотелось в отпуск. Но отпуск, как и смерть, Кащею в обозримом будущем не грозил. Да если б и грозил…

Нет, отдыхать Кащей любил и умел. Перед тем, как улететь в ступе в теплые края, он тщательно подбирал гардероб (ярко вышитые рубахи и штаны, вместо Кладенца — простенький лук, светлый парик: все это, чтобы никто самого коварного злыдня в мире не опознал), утверждал бюджет отдыха (чтобы больше, чем можно, не спустить в кабаках да на развлечения), изучал маршруты (чтобы ненароком не залезть в какую-нибудь заповедную чащу, а то отпуск медным тазом накроется, вместо отдыха придется редкие растения да зверушек собирать. Ну а как иначе — коли что интересное попалось, так надо в школу привезти, чтобы ученицам показать!). Но чаще всего Кащей с отдыха возвращался в обнимку с очередной невестой, которая быстро становилась сначала очередной женой, а потом очередной бывшей женой. Ну что поделать, любил Кащей свою работу, и жертвовать ее качеством ради какой-то там жены, даже очередной и горячо любимой, не собирался. Да и сами жены — какую ни вспомни, все более богатством кащеевым интересовались, а вовсе не супругом и уж точно не тем, чтобы облегчить последнему его суровые будни, влившись в дружный педагогический коллектив да каждый день с зари до зари с малолетними ученицами проводя.

Выбросив из головы грустные думы об отпуске, Кащей приступил к сочинению расписания доставки учениц в школу. В этом году одной стаей гусей-лебедей, стоявшей на балансе школы, было не обойтись, а гонять Бабу Ягу, педагога заслуженного, Кащею не хотелось. И чем больше рассматривал Кащей этот вариант, тем больше не хотелось — мало ли что способна выкинуть "заслуженный педагог", выдернутая с целебных грязей, где она каждый год лечила ногу.

Выхода не было — надо было приручить еще одну стаю. Кащей принялся привычно перечислять про себя, что именно надо сделать: найти стаю, приземлить ее парой ласковых (а если не пожелают — то и неласковых) заклинаний, сговориться, угостить зельями, чтобы один адрес от другого отличали, а зелья до того приготовить, потренировать, чтобы в полете наездницу не скидывали… А дел и так невпроворот.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда Кащей, разобравшись с текущими заботами, наконец отправился на охоту. Или на переговоры, но если крылатые крякалки заломят цену — можно и поохотиться на них. Только не Кащею самому охотиться, а Горынычу. Старый Горыныч был вегетарианцем, но Гуси (и тем более Лебеди) этого не знали и обычно при виде главного школьного истопника прекращали выпендриваться и устанавливать грабительскую таксу на транспортные услуги.

В Черно-синем лесу, как обычно, трепетали осины, тихо шумели дубы-колдуны и старые березы, лягушки задумчиво квакали в болоте и дурниной орала залетная чайка. Эту безумную птицу невесть как угораздило пару лет назад прилететь в лес, и как Кащей вместе с Лешим и Кикиморой ни пытались заставить чайку улететь к морю, ничего у них не получалось. Хотя до моря было — не то чтобы рукой подать, но не слишком далеко, ибо царство кащеево находилось на краю мира, где дальше было только бесконечное море. Ну ладно, не только на краю мира, но и под и над ним, но для чайки это было несущественно.

— Гусь — это не только ценный транспорт, — размышлял Кащей, вслушиваясь в гуселебяжий галдеж неподалеку, — но и полторы сотни писчих принадлежностей, шесть килограммов диетического, а потому идеального для вечно блюдущих фигуру девиц рациона, и восемь килограммов костей, так необходимых для уроков по оживлению. А Лебедь — это еще и подушка. Ну или пятая часть перины. Интересно, стоит ли напомнить этим “арендаторам”, что “арендодатель” этого леса от них арендной платы в жизни, очень долгой ввиду бессмертия, не получал?

Напомнил. И не только потому, что главный Гусак (лебединость в нем угадывалась с трудом и только в профиль, а анфас вообще ничего лебединого не проглядывало) оказался совершенно наглым торгашом. Нет, Кащей, конечно, знал, что новое поколение крылатых “бомбил” еще более оборзевшее, чем предыдущее, но у него поневоле в процессе переговоров зачесался кладенец. А кроме того внезапно захотелось все грядущие в ближайшем учебном году занятия по мастерству посвятить созданию ступ. И сделать так, чтобы будущих учениц встречали нынешние. Остановило Кащея от этого лишь осознание, что доверять малолетним школьницам управление сложным и тяжелым транспортом — идея травмоопасная и чревата неприятностями. Вот тогда-то Кащей и припомнил про аренду. И про то, что лес-то им вместе с Лешим да Кикиморой лично посажен и является имуществом школы, равно как и прочие земли царства до границ Единожды Седьмого и Ни Разу Не Тринадцатого ⁽²⁾. И что если злостные оккупанты не свалят с его земель или не согласятся на приемлемые тарифы — директор школы может не только Горыныча расчехлить, но и Баюна с Серым Волком на охоту выпустить, да и Ваську спихнуть с того дуба, на котором этот светоч поэзии от директорского гнева за вылизанное блюдечко да цепь украденную прячется (не то чтобы это было серьезной проблемой, но директор школы, самый страшный злодей в мире, сам Кащей Кащеевич Бессмертный, лазающий по деревьям для того, чтобы снять котика, — это слишком странная картинка).

Гуси загалдели, утверждая, что и не сдались им эти земли ни за грош и что в других царствах таким прекрасным птицам каждый Дурак рад будет, однако Кащей знал, для кого речи вел: Лебедки, уже навившие гнезда, никуда лететь и бросать нажитое не собирались в принципе. А гнев женский что для людей, что для Лебедей (особенно если они еще и Гуси) одинаково страшен.

В результате сторговались на три меры пшена, в вине моченого, за четырех учениц, доставленных от дома до школы со всем возможным старанием, да с условием пшено до полета не клевать, ибо пьяные летуны — плохая реклама школе.

В замок Кащей вернулся к ночи. В кабинете его дожидалась записка от Алой-Алицы (“Деньги по счету приняла, домой Иван Иваныча сопровадила”), остывший ужин и почти непреодолимое желание рухнуть спать — с утра директора ожидало еще как минимум две встречи с царями.

Но спать было нельзя: зелье для Гусей-Лебедей варить только по ночам можно было, поскольку при дневном свете лепестки папоротника мгновенно завяливались и портились.

Спустившись в лабораторию, Кащей достал большой ягольник⁽³⁾, пропитавшийся духом кислой капусты, налил в него болотной воды, бросил в нее лепестки папоротникового цвета (благо Купальная ночь была недавно и урожай был хорошим), добавил щедрую горсть русалочьих чешуек. По привычке чуть не кинул в варево мухоморы, используемые почти в каждом зелье, но вовремя опомнился: не хватало еще, чтобы Гуси-Лебеди собственную волю потеряли. С самой первой стаей, которую Кащей приручить пытался, так и вышло. Пришлось тогда всех птиц на суп пускать, потому что постоянно напоминать глупым пернатым, что надо поесть, поспать, крылья размять, не говоря уже о более срамных делах, директору надоело на третий день возни.

Слегка нагрев варево, Кащей щедро добавил в него пшена, чернил и зачарованной бересты, тщательно перемешал да выставил на лунный свет — настаиваться.

Наутро Кащей проснулся от дурных воплей Васьки. Вообще-то у кота ученого был вполне приятный голос и даже талант к сочинительству, благодаря которому Васька, а вернее Василий Котофеевич, вел уроки пения и стихосложения. Но вот после конфуза с украденными сапогами Соловья Разбойника порой на Ваську находило странное настроение, которое кот оправдывал тем, что в его желудке еще не до конца переварился людоед-великан. Верить в такие сказки Кащей не собирался и подозревал, что кот просто хотел отомстить своему руководству за то, что дополнительный летний отпуск ему Кащей не выдал, посчитав, что наглого побега посреди сессии за глаза хватит.

Проверив зелье для Гусей-Лебедей, он проглядел расписание на день: провести две встречи с царями, проверить системы отопления замка, поставить пшено вымачиваться в вине, вместе с Алой-Алицей провести корректировку бюджета с учетом новых транспортных расходов, отнять у Васьки цепь (в исполнимости этого пункта Кащей искренне сомневался). В общем, день предстоял насыщенный. Как и весь оставшийся огрызок лета.

1) Вообще-то Кащей был первый и единственный в своем роде, но в определенный момент истории оказалось крайне необходимо обзавестись отчеством — без него даже всякие Дураки напрочь отказывались уважать директора. Вот и пришлось что-то придумывать. А именоваться в чью-нибудь честь, кроме себя самого, Кащею показалось оскорбительно.

Вернуться к тексту

2) “Тринадцать — число, сулящее несчастья. Поэтому мы — Ни Разу Не Тринадцатые — и счастливы поболе вашего!”(с) Царь Ни Разу Не Тринадцатого

Вернуться к тексту

3) Большой щаной горшок

Вернуться к тексту