Школьные будни (джен)

Последний педсовет перед началом учебного года всегда был для Кащея самым сложным. Казалось бы, должно быть ровно наоборот: все проблемы должны всплывать на самом первом собрании после сезона отпусков, а к последнему — разрешаться, ан нет. Именно к последнему педсовету преподавательский состав дружно вспоминал обо всем, что не было еще сказано и доделано. Так происходило каждый год, но Кащей все отказывался мириться с таким положением дел.

Вот и сейчас он грозно смотрел на преподавателей и готовился выдать речь. Преподаватели же упорно делали вид, что не замечают суровости директора и его самого тоже.

— Я вообще думаю жениться, — вещал кот ученый Василий Котофеевич, — мне одна русалка приглянулась, и мы думаем жить на дубе. Там есть прекрасное дупло, да и от берега недалеко.

— Васенька, но она же рыба! — обманчиво ласково сказала Баба Яга. — Ты же вряд ли свои инстинкты сдержать сможешь, а все мы знаем, что коты с рыбой делают.

— Я попрошу вас, уважаемая, мыть ваши инсинуации перед употреблением! — оскорбился кот. — Мы с Мокушкой прекрасно уживемся, и новые баллады она мне сочинять поможет, и к урокам готовиться.

— И весной тоже прекрасно уживетесь? — хихикнула Василиса Микулишна. Очень уж ей хотелось припомнить Ваське, что каждую весну его и Баюна от греха подальше запирают в подвалах замка, в еще сохранившихся (и ежегодно ремонтируемых специально для этого) казематах. Главным образом для того, чтобы защитить ошалевших котов от преподавателей и учениц, которых немелодичные вопли доставали до печенок и доводили до ручки, до ножки и до мечей-кладенцов.

Васька оскорбленно вздыбил хвост и проигнорировал нахальную богатыршу (шипеть он не осмелился: как Микулишна умеет закидывать сопротивляющиеся “снаряды” в самые высокие места, с которых одинокому бедному котику сложно слезть, он знал по опыту Баюна).

— К вопросу о подготовке к урокам, — скрежетнул зубами Кащей, — почему учебные планы еще не все сдали? Когда я, по-вашему, должен с ними ознакамливаться? И уважаемая Денница, когда вы уже составите расписание занятий? До начала учебы пол-луны осталось, а у вас еще конь не валялся!

— Конь как раз валялся, Кащей Кащеевич, — покаянно ответила Денница. — Ваша личная вещая скотина уже готовый вариант расписания и сжевала. Вы б среди него провели воспитательную работу, что нечего в чужие кабинеты влетать и чужие бумаги за сено принимать. Вот прошлый ваш конь был вполне себе воспитанный, а что предсказывать неприятности брался постоянно — так и хорошо ж было. А нынешний — безобразник редкостный. Вот в кого он такой?

— В свою маму, — соизволил ответить Кащей, — она вообще кого только не рожала.

Кащей помнил, каких трудов ему стоило сплавить (ведь в отчаянии подбросить ожеребившейся деревенской кобыле несчастного “гадкого жеребенка” — считается за сплавить, правда?) двугорбого уродца с аршинными ушами, который народился в следующем помете златогривой кобылицы. Личный же конь Кащея был красив, умен, но характером вреден и злопамятен⁽¹⁾.

— Возвращаясь к вопросу о расписании, — напомнил Кащей, — а как вы, дорогие мои, без расписания график посевов да прочего создания расходных материалов решать собираетесь?

— Так же, как в прошлом году. И в позапрошлом. И позапозапрошлом… — тихо, надеясь, что директор его не услышит, буркнул Финист. У него, впрочем, таких проблем не было: пособия по географии, навигации и астрономии практически не менялись и служили годами. А обновлять их Финист обновлял — на каждых летних каникулах. При этом он пытался каждый раз стрясти с директора дополнительное финансирование, но Кащей-то знал, что Ясну Соколу кругосветные путешествия практически бесплатно обходятся. Правда, после того, как Финиста припрягли преподавать еще и математику, добрый молодец стал выглядеть настолько недобрым, что Кащей таки выписал ему надбавку. А то как бы птичка от стресса не облысела да на юга не улетела и в падальщики не подалась, такого бы Кащею не простила финистова жена Горлица. А ссориться с женщинами Кащей еще со времен своей женитьбы на Марье Моревне зарекся.

— Но учебные планы и расписания — это еще ладно! — Кащей предпочел сменить тему. Тем паче, что за конем он действительно не уследил. — Но кто мне объяснит редкостный бардак в мастерских? Почему пряжа вся запутана, как будто там никто не прибирался после экзаменов?!

— Никто, между прочим, там как раз прибрался, — раздался голос из пустого угла. Верный школьный слуга не любил, когда на него пялились, и потому постоянно пил зелье невидимости. — Всё бы вам Никого обижать.

— Хорошо, хорошо, Никто там прибрался. Но почему там все выглядит так, будто Чудо-Юдо в гости заглядывало и пыталось камаринскую разучить?!

Во взглядах, которыми обменялась женская часть педсостава, явственно читалось, с одной стороны, нежелание ничего объяснять, а с другой — необходимость состряпать хоть сколько-нибудь достоверную историю.

— Дело в том, Кащей Кащеевич, — начала оправдываться Жар-Птица, прогоняя по перьям искры, — что для нас было крайне необходимо перед началом учебного года устроить слет девиц по обмену премудростями. И в ходе симпозиума мы решили опробовать новые виды плетений…

— Так что все под контролем, — подхватила речь Баба Яга, — а что пряжа слегка запуталась — так это издержки процесса.

— Надоели вы мне, уважаемая Яга, с вашей инициативой, и так набрали часов сверх всякой меры, у нас скоро фонд заработной платы на вас одну уходить будет! И отпуск у вас на три недели дольше, чем у любого другого! — неожиданно для себя самого вспылил Кащей. Все-таки сказывалось, что все в отпуск сходили, а директор все лето разбирался с Гусями-Лебедями, царями-отцами и прочими малообразованными дурнями.

— Слушай, директор, — окоротила Кащея Яга, — ты бы поаккуратнее был. А то напомним, как в Школе-за-морем с директором, свой персонал не уважающим, поступили. Третье столетие все на скале висит нелюбезный, да каждый день ему его заместитель заново печень выклевывает.

— Вот-вот, — поддакнул Финист, — в Девятнадцатом директора школы вообще с самой высокой башенки регулярно роняют. Коллективный способ снятия стресса, между прочим.

Кащей притормозил и сбавил обороты. Не то чтобы он верил, что его преподаватели способны на подобные подлости по отношению к директору, но проверять, на что именно способен дружный коллектив, не собирался. Однако способы снятия стресса — это интересно. Надо будет расширить знания на этом поприще. Директорствовать станет проще.

— Не то чтобы к слову, но меня интересует — кто будет преподавать человеческие языки в этом году? — смущенно поинтересовался Васька. — А то мне нагрузки в пении и стихосложении достаточно.

“Еще раз языки я тебе точно не доверю”, — подумал Кащей, но на черепушке растянул весьма благожелательную улыбку. Год назад ситуация со словесниками стала критичной, и пришлось выдавать дополнительную нагрузку Ваське. Отучать воспитанниц от нецензурщины, произносимой с мурлыкающими интонациями, пришлось с помощью специальных зелий и трудотерапии на огородике Яги.

— Не волнуйтесь, Василий Котофеевич, я уже нашел преподавателей как человеческих языков, так и нечеловеческих. И если бы вы соизволили не в сапогах непонятно где шариться и потом байки о своих похождениях сочинять, а ознакомиться с актуальным штатным расписанием, вы были бы в курсе.

Новые учителя на педсовете отсутствовали: одного — кучерявого человека (первого простого человека среди преподавательского коллектива, между прочим) — еще не успели пристрелить, чтобы правдоподобней выглядело его исчезновение. Ведь не скажешь жене: “Дорогая, мне предложили стать преподавателем в сказочном мире, в котором я увижу всех тех персонажей, которых в своих сказках создавал”. Лучше уж пускай жена думает, что муж неверен и вообще умер, чем что он умом тронулся. А Гамаюн просто опаздывал, что Кащея немало раздражало.

— Простите, что встреваю, — звонко заявила Дюймовочка, — но раз у нас в этом году учениц больше, чем обычно, надо срочно увеличить для уроков ткачества поголовье пауков и шелкопрядок.

— И почему я об этом узнаю только сейчас? — скептически спросил Леший, который не только вел лесное дело, но и отвечал за содержание необходимых школе зверей, тварей и неклассифицируемых живых, условно-живых и совсем мертвых существ.

— Исключительно потому, что вы не прочитали мою докладную записку, которую я подала еще до отпуска!

— А вы не пробовали ваши докладные записки писать не на лепестках ромашек, а на нормальной бумаге? И отправлять их не лететь по ветру, приговаривая: “Лети-лети, лепесток, через запад на восток”, а хотя бы зачаровывать, чтобы мне лично в руки этот ваш лепесток прилетел?!

— А вы, между прочим!..

Кащей вдохнул, задержал дыхание, досчитал до двадцати. Подумал и досчитал еще до ста. Он очень любил свой коллектив, но иногда… примерно каждое лето… учителя умудрялись доводить его до острого желания вспомнить, кто тут самый страшный злодей.

В общем и целом, педсоветы после отпусков не только заставляли всех вспомнить о недоделках, но настраивали учителей на рабочий лад. Кащей знал, что после этого педсовета в течение недели, не больше, Денница принесет расписания, Яга придет на утверждение семестровых планов, подтянется блудный Гамаюн, Котофеич начнет линять и спать на костлявых директорских коленках… Все это произойдет совсем скоро, учителя встряхнутся, вспомнят о том, что после-послезавтра приедут ученицы, а спустя еще одни сутки — закипит работа. А сегодня — сегодня о работе думала только Дюймовочка, и то лишь из-за выяснившихся проблем. Которые решать было жизненно необходимо. Как ни вздыхай, как ни крути, а занятия по мастерству важны, для кого-то даже важнее прочих. Ибо не все ученицы были такими, которым прямая дорога если не собственным царством править, так советницей становиться. Было и множество тех, кто хотел свое дело делать, самостоятельно зарабатывать да только своей судьбе хозяйкой быть.

Вот и учили в школе и полотно соткать, и сшить из него все, что душеньке захочется, и сковать из горячего металла что угодно, и еду приготовить, и дом построить такой, чтобы от ветра не завалился… И многому другому учили.

— Все свободны, — прерывая шушуканья учителей, произнес Кащей, хлопая по столу ладонью. Нужно сказать, пустотелая каменная плита издавала очень громкий звук, так что даже шумные посетители невольно замолкали. — Товарищ Леший, а вас я попрошу остаться.

Учителя, ощутив, что сейчас кого-то пустят на материалы для отопления, рассосались из директорской с завидной скоростью. Сам Кащей при своем иногда (строго в моменты спортивных соревнований среди преподавательского состава) обостряющемся артрите такой резвости себе никогда не позволял (а вдруг подчиненные заподозрят что-нибудь крамольное, например, что директор симулирует и от участия в дурацких спартакиадах просто отмазывается).

Леший мялся и задевал рогами-ветками люстру шамаханского хрусталя — последнюю память о первой кащеевой жене. Люстру она повесила, а потом развелась и отсудила у супруга алмаз из какой-то очень одинокой горы. Дальнейшая судьба супруги Кащея не интересовала, но люстра напоминала о печальном опыте приглашения в школу профессионального дизайнера.

— Я тебе сколько выговоров уже выписал за пренебрежение документами?

И снова зазвенели задетые хрустальные подвески, пока Леший виновато опускал очи к полу. С тех самых пор, как школа перешла с пергаментов и бересты на бумагу ввиду дешевизны последней, Леший регулярно терял, уничтожал (случайно, как каждый раз говорилось в объяснительных) то один документ, то другой. Неприязнь у него была, видите ли, к вещам, что из дерева делаются.

— В общем, как хошь размножай пауков, чтоб к началу года материала было в достатке.

— Я тебе как на духу скажу, Кащеевич, — виновато возразил Леший, — не размножатся пауки так быстро, как хотелось бы. А те, что есть, сразу на весь год пряжу не напрядут. А шелкопрядки так вообще скоро в спячку впадут ⁽²⁾.

Сухо пожелав Лешему спокойной ночи, Кащей задумался и начал ходить кругами по кабинету. Можно, конечно, было закупить в каком-нибудь царстве побольше шерсти, хлопка да льна, но делать этого не хотелось: все же вышивка шелком — работа более сложная, чем шерстью. Да и полотно из паутины было столь сложным, что освоить его создание на других нитях было совершенно невозможно. А руку ставить надо как можно раньше, чтобы привыкали девицы к тонкой работе.

Кащей резко остановился. Выход, кажется, нашелся: коли невозможно всех сразу учить работать с паутиной, можно попробовать делать золотые да серебряные ткани. На такие сто шестая жена Кащея спустила два огромных мешка денег. Имени портного, который ей сверкающие одежды поставлял, Кащей не помнил — уж больно длинным да сложным оно было. Но коли у какого-то портняжки получилось создать такие ткани, неужто Кащей не справится?

Опыты, на которые Кащей, скрежеща зубами, выделил килограмм золотых монет из бюджета школы, было решено проводить в компании Дюймовочки в мастерских. Расплавленное золото вытянули в тонкую гибкую проволочку, дали остыть и начали плести.

— Что-то это на корзинку похоже, а не на ткань, — скептически сказала Дюймовочка через четыре с лишним часа после начала опытов, — да и тяжеленное это полотно будет, не каждая спина такое вынесет. И чтобы кроить его, ножницы по металлу придется брать.

— Ну, сто шестая носила же, — задумчиво глядя на получающуюся плетенку, произнес Кащей. — Кстати, в драмкружок я, кажется, сдавал одну из забытых ей тряпок.

Кладовщица и костюмерша школьного театра из-за двери грозила приложить пришедших к ней за театральным имуществом дубовой скалкой, потом обещала спустить на них боевого петуха, потом заявила, что у неё сейчас инвентаризация, и она может выделить только горбушку от колобка. После десятого “Сейчас выйду, только платок надену” Кащей не выдержал и гаркнул: “Лизавета, гони платье!”

Кладовщица оскорбленно высунула рыжую морду из-за двери театральной гардеробной, запустила в директора вешалкой с платьем и, огласив своды школы громким хлопком дверей, снова заперлась в подсобных помещениях. Даже самая захудалая гардеробщица самого захудалого театра искренне считает себя чуть ли не примой труппы и ведет себя соответствующе. Кащею даже стало интересно, что произойдет с несчастной кладовщицей, когда платье ей не вернут.

Над золотым платьем собрались думать все преподаватели мастерства, от кузнеца Степана до Данилки и Ивана, что кулинарию преподавал. Рассудили так: если смог сварганить царский пир из ящика с инструментами, то и догадаться, как шилось какое-то золотое платье, сумеет. Не было только Деда Мороза. Его, впрочем, до зимы никто в стенах школы и не ждал.

Методы изучения платья у мастеров были настолько разные, что не очень разбирающийся в рукоприкладных науках Кащей просто наблюдал за процессом расчленения платья на ниточки и изучения ниточек под лупами разной величины. Удивился он, лишь когда Иван взял щепотку ниток и начал закручивать цигарку. Тем не менее, именно Иван первым громко заявил на всю мастерскую: “Солома”.

Мастера подскочили, окружили солдата, затем в мастерскую притащили корзину с обычной соломой, которой в достатке было в конюшнях.

Кащей не стал утомлять свою уставшую и без того перегруженную голову оставшимся процессом исследования. Дело сдвинулось с мертвой точки, а значит — появилась надежда, что к концу недели у Дюймовочки будет готовый технологический процесс златопрядения и сереброкручения. В конце концов, Кащей твердо считал, что мастеру — мастерство, а гению — высокие науки и управление ⁽³⁾.

Оставив Мастеров работать над полотном, Кащей наконец отправился спать. Натягивая на голову одеяло, он мечтал только об одном: чтобы грядущий день не преподнес очередных сюрпризов и прошел предсказуемо и скучно. Жаль только, что за всю историю его бессмертия эта мечта не исполнилась ни единого раза.

1) Как говорила Баба Яга, “весь в хозяина норовом”.

Вернуться к тексту

2) Так как Четырежды восьмое царство находится на краю мира, а не в областях, где традиционно занимаются шелководством, то и шелкопрядки здесь необычные: большую часть года они, сволочи этакие, спят. А как просыпаются, так сразу начинают новый кокон для следующей спячки плести. Но больше трех коконов от одной шелкопрядки забрать не получается: уже в четвертом гусеница должна заснуть, а иначе превратится в бабочку и будет абсолютно бесполезна

Вернуться к тексту

3) Надо сказать, что эту точку зрения в школе разделяли далеко не все. Мастера, например, считали, что командовать каждый Дурак может, а вот руками что-то делать — не каждому дано.

Вернуться к тексту