Белый шаг (джен)

Летние вечера — совершенно особенное время, когда дневная жара уже спала, но в воздухе еще разлита ленивая нега уходящего тепла. И совершенно ничего не хочется делать — лишь лежать на мягкой траве да смотреть как зажигаются первые звезды. Покой и умиротворение.

— П-с-с-с, все чисто, — едва уловимый шепот нарушил благостную вечернюю тишину. Ветви яблони качнулись, цикады смолкли, и заполошно квакнула потревоженная лягушка, которая выбрала именно этот момент для того, чтобы выбраться из пруда и словить пару мошек под яблоней. Вот только вместо мошек на нее практически свалилось мелкое тело в выгоревшей футболке и драных бриджах.

— Ш-ш-ш-ш, — тело, при ближайшем рассмотрении оказавшееся ребенком лет восьми, приложило палец к губам, скрытым лихо повязанным на манер маски платком, и метнулось в ближайший куст.

Через несколько секунд с яблони спрыгнул еще один ребенок и перекатом переместился в соседний куст, сквозь ветки рассматривая цель сегодняшней вылазки — роскошные помидорные кусты.

— Чисто, — просигналили из первых кустов, и вот два вторженца по-пластунски двинулись к вожделенным кустам, не забывая периодически поднимать голову и оглядываться по сторонам. Четко выверенные движения и определенная сноровка подсказывали, что визит этот далеко не первый.

Но вот кусты и помидоры оказались буквально на расстоянии вытянутой руки и можно начать их экспроприацию, торопливо упаковывая в заранее припасенный черный пакет. Немного — не больше парочки плодов с каждого куста. Собрав десяток помидор, дети тем же способом отползли к кустам, от них — на дерево, и только покачнувшиеся ветки напоминали о незваных гостях.

На нагретой за день крыше было тепло. Всего час назад даже слишком тепло, но вот сейчас — самое оно, чтобы сидеть, весело болтать ногами и делить сегодняшнюю добычу.

— И все-таки можно было просто купить, — один из недавних воришек покинул на ладони сочный плод и прищурил черный глаз, примериваясь с какой же стороны его половчее укусить.

— Ну так вкуснее, — его коллега уже сдернул свою маску, превратив ее в обычный шейный платок и лениво ковырял черепицу. — А еще интереснее и вообще целая тренировка по скрытому проникновению. Сплошная польза.

— Но нечестно.

— А продавать по тем ценам, будто они таки золотые — честно? — муками совести тут и не пахло, — И вообще — сейчас как возьму и все съем, раз оно нечестно. И не поделюсь.

— Ща-а-а-з, — пакет с помидорами был на всякий случай отодвинут подальше от тянущихся к нему ручек, — Моя прелесть!

— Да ешь ты уже, — тихий смех и на крыше воцарилось молчание, сопровождаемое методичным уничтожением помидоров.

— Кстати, если тебя так заботит вопрос честности, то я знаю совершенно легальный и бесплатный способ добычи помидоров.

— Это какой такой? — подозрение, повисшее в воздухе, можно буквально потрогать руками.

— Ну-у-у надо всего лишь намекнуть кое-кому, кого зовут Сакура, что ты их любишь. А если сказать еще и Ино, то они точно устроят соревнование и завалят тебя помидорами! — конец фразы получился скомканным, потому что говорить и смеяться одновременно совершенно нереальная задачка.

— Только попробуй, Кин. Только попробуй — и я точно убью тебя!

— В начале поймай, Саске, — язык Кин предусмотрительно показала уже с соседней крыши и промедлила там достаточно долго, чтобы убедиться, что попытка поймать непременно будет.

— Да ладно тебе, этот маленький секрет останется между нами, — Кин рассмеялась, не прекращая попыток освободиться из захвата, — умереть под грудой помидор — это слишком жестокая смерть, только представь — ты пытаешься из-под них выбраться, а они все кидают и кидают, и кровь смешивается с томатным соком… — закончила она загробным голосом, внезапно начав щекотать своего оппонента.

— Кровь-то откуда? — Саске чуть ослабил захват и тут же оказался на траве.

— Оттуда, — наставительно сообщила Кин, ловким ужом вывернувшаяся из захвата и теперь гордо восседающая на поверженном противнике. Впрочем, длилось это превосходство ровно до тех пор, пока запрещенный прием с щекоткой не был обращен против нее же самой.

* * *

Утренние занятия — зло. А если спать ты лег, когда все нормальные люди уже видят десятый сон, то двойное зло. А если это еще и лекция, читаемая на редкость занудным голосом, то зло тройное. Или уже четверное? Кин моргнула, соображая, что окончательно запуталась, какое там зло у нее получилось, и потеряла не только нить рассуждения лектора, но и свою собственную. Спрятав зевок в ладони, она украдкой посмотрела по сторонам. Задние ряды традиционно-демонстративно храпели, некоторые ухитрялись делать это сидя с прямой спиной. Но Шикомару по части сна вообще был редким талантом. Наруто и Чоджи, его вечным напарникам в этом благом деле, до гения Нара было далеко.

На передних рядах картина тоже была вполне себе традиционной — Саске смотрел в окно с таким видом, что хотелось прибить на лоб табличку «Пафосное лицо № 3, версия лекционная», Сакура смотрела то на него, то на свою подругу-соперницу Ино, которая делала тоже самое, только первая при этом ухитрялась еще что-то записывать. Кин глянула в собственные записи, которые оборвались минут эдак пять назад, и стрельнула взглядом в свиток соседки. Скромняшка Хьюга все тщательно конспектировала и даже ухитрялась при этом не засыпать. Тоже своеобразный талант. Или у нее от клановых лекций голова натренированная? Не найдя для себя в записях ничего жизненно полезного, Кин оторвала от края свитка узкую полоску бумаги, скатала ее в плотный шарик и зарядила импровизированным снарядом небольшую деревянную трубку, предназначенную в общем-то для метания игл-хари. Бумажный шарик, выпущенный из-за спины соседки, попал точнехонько в лоб Чоджи, который от этого проснулся и вскочил:

— Да, сенсей? — их лектор аж с предложения сбился, чем вызвал у Кин стойкое впечатление, что он тоже спал. А лекцию читал во сне. Если это и в правду было так, то Шикомару еще явно было к чему стремиться. Кин еще раз зевнула и подперла голову рукой, в очередной раз погружаясь в овладение сложным искусством сна с открытыми глазами.

Лекции плавно перешли в практики, которые сегодня вместо традиционных спаррингов закончились зачетом по метательному оружию. Их наставник, Ирука-сенсей, по одному вызывал студентов «к барьеру», выдавал метательную снасть и фиксировал результаты. Причем, с точки зрения Кин, позицию для этого он занял стратегически неверную. Все же стоять в той же стороне, в которую кучка недошиноби кидает острозаточенные железяки — чревато. Хотя, с учетом способностей отдельных ее соучеников, безопасного места на площадке не было. Ну, разве что под землей. Собственно, в верности своего предположения Кин убедилась, стоило сенсею вызвать Наруто. Редкий талант по попаданию куда угодно кроме цели. Девочка оценила расстояние между ухом Ируки и вонзившимся в дерево сюрикеном и улыбнулась. Кажется, они будут его первым выпуском, а значит — впереди у Ируки будет масса возможностей приобрести ценный опыт по части обучения шиноби. Если он их переживет и все-таки выпустит, конечно.

— Кин, — назвал ее имя наставник, и девочка подошла к очерченной на земле линии, с которой они старались попасть во вкопанные в землю бревна. В прошлом году черта находилась поближе. Учебные сюрикены не были так хорошо сбалансированы как боевые, которые ей как-то довелось подержать в руках, и не были так же хорошо заточены. Что было исключительно к лучшему. Кин взвесила снаряды в руках и покосилась на Ируку-сенсея, явно не учёвшего кое-что жизненно важное из выступления Наруто. С тихим шелестом сталь рассекла воздух, раздался звук соприкосновения металла и дерева.

— Простите, сенсей, — Кин невинно опустила глаза, из-под челки любуясь изрядно сбледнувшим наставником. Ухо на этот раз он спас только чудом.

— Незачет! — рявкнул Ирука, отходя таки от дерева и перемещаясь за спины учеников.

* * *

Солнце медленно тонуло в зеркальной глади пруда, бросая на воду кроваво-красные отсветы. Красивое зрелище. Говорят, закаты и восходы можно наблюдать бесконечно и за всю жизнь не увидеть ни одного похожего. От воды тянуло прохладой, но наличие компании и тихий, практически домашний, хруст печенья способны примирить и не с такими неудобствами.

— Ты же умеешь их кидать нормально.

— Умею, — Кин охотно кивнула, запуская руку в пакет с печеньем и аппетитно захрустела, стряхивая крошки с колен в воду. Интересно, едят ли их рыбы?

— Тогда зачем?

— Ну-у ты же видел его лицо? Это было забавно.

— П-ф-ф, — Саске не сказал больше ничего, только сосредоточенно хрустел печеньем.

Кин улыбнулась и перевела взгляд с воды на облака. Вот так встречать закаты у пруда у них уже стало практически традицией. Точнее, это у Саске была такая традиция, а она в нее нагло влезла своей персоной и печеньями. Та еще миссия была, если подумать. Это сейчас забавно вспоминать все эти молчаливые сидения на одних мостках, но в двух метрах друг от друга. И как это расстояние постепенно уменьшалось, пока не превратилось в один небольшой пакет с печеньем. Тогда казалось, что она ступает по тонкой нитке над целой кучей взрывных печатей, активируемых невинным чихом. Впрочем, в том, что дело того стоит, Кин не сомневалась ни тогда, ни сейчас.

Как много людей могло сказать, что их мир рухнул? Сломался, опал как карточный домик, в черно-красном отблеске чужой воли? Саске созерцал белый потолок больничной палаты, но вместо него видел совсем другое. Алый свет глаз. Почему они были красными, когда кровь в темноте кажется чернильно-черной?

Он не помнил, как его нашли. Не знал, сколько времени он провел в больничной палате. Последним воспоминанием прошлой жизни был алый свет, а первым новой — белый потолок.

Спустя две недели его выписали и Саске вернулся в Академию. С головой окунулся в море рутины и болезненных шепотков за спиной. Ему казалось, мир должен был измениться. Все должно было стать другим. Но… другим стал только он сам. Весь остальной мир продолжил катиться по накатанной колее, как будто ничего не произошло. Как будто в нем никогда не было Клана Учиха. От этого хотелось кричать. Но чувства внутри словно застыли, как осенние мухи между двумя кусками толстого стекла, и крик его ворочался где-то в глубине, никак не выходя наружу.

Рутина шла вперед, и он шел вместе с ней. Медленно и бездумно, как идеально отлаженная марионетка песчаников. Постепенно стихли шепотки и пересуды, исчезли сочувственные вздохи. От этого стало немного легче, но не настолько, чтобы вновь начать видеть в мире какие-то иные цвета кроме черного и красного.

Но все-таки мир вокруг менялся, просто Саске это не слишком-то замечал. Он как-то пропустил тот факт, что в их классе стало на одного человека больше. И продолжал бы и дальше оставаться в равнодушном неведенье, если бы этот человек так назойливо не лез в его жизнь, в начале заняв его мостки, потом притащив дурацкое печенье, а потом и вовсе оккупировав тот полигон, на котором он предпочитал тренироваться. И все это — совершенно молча и естественно, как будто так и надо.

Можно было сменить полигон, найти какое-нибудь другое место у пруда. Но Саске совершенно не желал уступать кому-то ЕГО полигон и ЕГО место, при том понимая, что ему это принадлежит исключительно формально, а по факту и то, и другое является общественным. Единственное что никто деликатно не нарушал его одиночество. Никто, кроме Кин. И постепенно он привык, привык к наличию молчаливого партнера для спарринга, к пакету печенья на мостках. Так одичавший кот привыкает приходить к оставленной у кромки леса миске с едой, потом — к присутствию человека, эту еду приносящего, а после может и вовсе не заметить, как его завернут в теплую куртку и отнесут домой.

Саске не помнил, когда они с Кин впервые заговорили. Просто в какой-то момент молчание сменилось разговором о всякой ерунде вроде любимого печенья, а потом он проговорился, что любит помидоры, а потом… потом был опыт «настоящего скрытого проникновения и изъятия секретных образцов». Дурная на самом деле затея, но у Кин был совершенно невозможный талант втягивать его в такие вот авантюры одним емким «будет весело». И весело действительно было. Черно-красная пустота немного отступала и, пусть на несколько мгновений, но ему даже начинало казаться, что в мире есть еще и другие цвета.

Он присматривался к ней, узнавал медленно и осторожно, будто следовал лунной дорогой в глухую ночь. Кин смеялась, весело, заразительно и немножко напоказ. Саске быстро заметил, что наедине она предпочитает молчать. Стоило всем уйти, оставить ее в покое, как улыбка исчезала, а взгляд становился пустым и прохладным. Ему было интересно, в какие же цвета окрашена ее внутренняя пустота. В чем-то он понимал такую тактику — лучше смеяться, чем плакать, но сам не находил смысла и в смехе, предпочитая ему молчание. Им вообще вдруг оказалось очень уютно молчать, создавая иллюзию понимания без слов.

Она торопилась жить. Цеплялась за мгновения, будто боялась упустить хотя бы одно и наслаждалась каждым. Саске не понимал, как можно удивляться и радоваться самым простым вещам, которые давно уже стали просто банальной частью жизни. В тот год они не пропустили ни одного фестиваля или сезонного праздника. Хотя его участие в них чаще всего заключалось в стоянии где-то чуть в сторонке с видом «я не с ней и вообще не знаю эту сумасшедшую». Кин было глубоко плевать на мнение кого бы то ни было, ей было весело, интересно, а остальное могло смело идти далеко и надолго.

— Как маленькая, — возмущенно выговаривал Саске как-то раз, после того, как чудом избежал участия в каком-то на редкость глупом конкурсе, — как будто никогда этих рыбок не ловила…

— Не ловила, — легко согласилась Кин, и он вдруг замолк, осекаясь на полуслове, сообразив, что все его мысли из серии «как в первый раз видишь» могут иметь непосредственное отношение к реальности.

— Правда? — осторожно задал он вопрос. Саске давно уже понял, что Кин родилась не в Конохе, но о ее прошлом он никогда не спрашивал хотя бы для того, чтобы избежать расспросов о собственном. Уважение к тайнам и внутренним демонам друг друга являлось одной из тех вещей, которые сделали их дружбу возможной.

— Угу, — она расслабленно сощурилась, глядя куда-то вверх и заложив руки за голову, вид у нее со стороны при этом был совершенно безмятежный. Наверное, именно тогда он впервые задумался о том, сколько же в этой безмятежности реальности, а сколько того, что называют умением держать лицо.

После того давнего разговора высказываний насчет «развлечений для детей» он себе не позволял. Хотя это не значит, что он сам стал бы принимать во всем этом участие. Впрочем, уже на следующий год массовое посещение всех мероприятий сошло на нет — как решил для себя Саске, Кин просто увидела все, что хотела, и теперь переключилась на то, что ей показалось интересным. Легче от этого не стало.

* * *

— Вот как ты это делаешь, а? — Кин возмущенно сопела, сверля взглядом мишень, к которой прибит кунай. Броском второго точно через колечко.

— Хн, — Саске со всей доступной надменностью и превосходством вскинул подбородок.

— В лоб дам, — дружелюбно пообещала Кин, у которой от этих замашек сразу же начал чесаться кулак.

— Ты достань сначала.

— Да не вопрос, — причин не вестись на подначку нет ровным счетом никаких, а спарринг с сильным соперником это всегда хорошо, пусть в данном случае это и означало, что ее как следует повозят носом в пыли. Это тоже тренировка, и с каждым разом продержаться удавалось немного дольше. Кин всерьез рассчитывала, что к выпуску свою угрозу выполнит.

— Что-то мы затренировались, — на улице уже не просто темно, а конкретно так темно, что очевидно — вечерние патрули уже сменились ночными, и даже дополнительные скорее всего вышли на дежурство. Возвращаться домой в такое время не то чтобы чревато, но несколько напряжно.

— А ты где живешь-то, кстати? — задался вдруг Саске очень своевременным вопросом.

— Там, — Кин неопределенно махнула рукой в сторону, — в старых общежитиях.

«Старыми» называли те, что сохранились после буйства Кьюби практически десять лет назад, «новыми» же — построенные после, на остатках бывшего квартала Сенджу. И, если вторые находились не так уж далеко от Академии и учебных полигонов, то до первых нужно было идти буквально через всю деревню и немножко еще. Пожалуй, в большей степени на отшибе находилось только то, что осталось от квартала Учиха.

— Далековато, — Саске прикинул расстояние и ту черепашью скорость, с которой они тащились в направлении деревни. Кин философски пожала плечами, от слов расстояние точно не уменьшится. Еще некоторое время они шли в молчании, пока не достигли того перекрестка, от которого Кин обычно сворачивала к клановым кварталам, срезая себе путь огородами, а Саске отправлялся к новым общежитиям, где жил вот уже чуть больше года. Возвращаться в пустой и мертвый квартал Учиха было выше его сил.

— Пока, — Кин махнула на прощание, засунула руки в карманы и ушла. Саске некоторое время стоял, что-то для себя решая и чуть ли не просчитывая на пальцах. Вот он поднял голову, открыл рот, будто собирался что-то сказать, но потом резко его захлопнул, отвернулся и пошел в сторону своей квартиры.

* * *

— Катон: Гокакью, но Дзюцу! — на прудом расцвело огненное зарево, Кин прикрыла ладонью глаза и едва заметно улыбнулась.

— Кру-у-у-то, — с чувством протянула она, для наглядности несколько раз кивнув головой, — В Академии же этому не учат? Или я что-то конкретно пропустила?

— Не учат, — Саске имел весьма самодовольный вид, — это особенная техника Учиха, меня отец научил, — как всегда, при упоминании семьи с его лица мигом пропала улыбка, словно захлопнулась какая-то внутренняя дверка. Кин уже научилась ловить такие моменты. Она не лезла с сочувствием или какими-то комментариями, просто продолжила диалог:

— Я тоже так хочу, думаешь, получится?

— Вряд ли, — Саске пожал плечами и сел обратно на мостки, — я же сказал — особая техника, генинов такому не учат.

— Если они не Учиха, — хмыкнув, закончила за него Кин, — а вот если чакры поменьше вложить, можно так костры зажигать? — внезапно загорелась она новой мыслью. — Вот ты сейчас сколько чакры потратил?

— Эм? — наблюдать, как на лице Саске появилось озадаченное выражение, больше свойственное Наруто, забавно, но сейчас Кин больше заинтересована в ответе, чем в подначках.

— Что? — она часто-часто хлопнула глазами, — ты не рассчитываешь? А как тогда..?

— Беру и делаю, — в его голосе Кин почудилось раздражение.

— Ладно-ладно, — она примиряюще подняла руки, тот факт, что обидеть Учиху может каждый, она уже давно для себя уяснила, — Просто, я всегда считаю. Вначале думаю, сколько чакры мне надо, а потом уже делаю.

— Поэтому и тормозишь в боевке? — Саске уже более спокойно фыркнул и полез в пакет за остатками печенья.

— Эй! Зато знаю, сколько чакры у меня осталось, и куда могу ее деть, — Кин шутливо толкнула его в плечо и тоже сунула руку за печеньем, однако зачерпнула лишь пустоту.

— Так нечестно! А делиться?

— Чем? — у Саске слишком невинный вид, чтобы сомневаться в том, кто и куда дел печенье.

— Печеньем! — Кин состроила злобную рожу, — Но я все равно его заберу! Пусть даже мне придется вырвать его прямиком из горла!

— Любишь печеньки с кровью?

— Печеньки я съем любые! — она протянула руки к его горлу с явным намерением вытрясти все съеденное здесь и сейчас. Несколько секунд борьбы и скользкие мостки подвели их, завершая противостояние смачным бултыхом в пруд.

Плавать Кин не умела — там, где она провела предыдущие годы жизни, водоемов не водилось — стоять на воде пока что тоже, так что она мужественно тонула, пока Учиха, отфыркиваясь как недовольный кот, пытался спасти обе их тушки.

— Да здесь мелко! — возмущенно выдал он, сообразив, что героически тонули они на глубине чуть больше метра. Чтобы убедиться в этом достаточно оказалось достать ногами дна и выпрямиться. Кин виновато хмыкнула, но отцепилась от своего спасательного круга и побрела к берегу.

— Ненавижу сырость! — пожаловалась она уже на суше.

— Могу подсушить. Обещаю, вложить поменьше чакры, — мокрая Кин выглядела забавно, так что удержаться от подколки Саске трудно.

— Начни с себя просушку, а я посмотрю! — девочка шипела как мокрая кошка и пыталась отжать воду из футболки.

— Коннеко, — Саске наоборот делалось все веселее и веселее, хоть и начинало потряхивать от холода.

— Вот тебе весело, а я сейчас замерзну, заболею и умру, — мрачно предсказала Кин.

— Тогда предлагаю пойти сушится.

— Ко мне ближе, — Кин прикинула в уме расстояние и решительно свернула к старым общежитиям. Только спустя несколько секунд она сообразила, что Саске за ней не идет.

— Что? — девочка недовольно нахмурилась и обернулась, — не, если хочешь мерзнуть и быть мокрым — твое дело, — она пожала плечами и продолжила движение, но на этот раз почти сразу услышала за спиной шаги.

— Я у тебя в гостях еще не был.

— И никто не был. Первопроходцем будешь, — Кин улыбнулась, — только это… сразу говорю — у меня бардак. Так что не шокируйся сильно.

* * *

— Никуда не пойду. Вот прямо тут возьму — и умру, — Кин валялась на травке, уткнувшись в нее носом, и, по собственному ощущению, никуда в ближайшую неделю с этой травки не уходить не собиралась. Очень уж хорошо лежалось под аккомпанемент ноющих мышц и сиротливой пустоты там, где положено быть чакре. Тренироваться это хорошо, но надо все-таки знать меру, о которой они периодически забывали.

— Я сейчас уйду, — Саске стоял над ней, скрестив руки на груди и тщательно пытался скрыть за раздражением беспокойство.

— Иди. Бросай меня здесь. И пусть на моем памятнике так и напишут — умерла всеми брошенная, — Кин добавила в голос трагических подвываний.

— Для умирающей ты слишком много разговариваешь.

— Это потому что язык — единственный не болящий орган, — она тяжело вздохнула, но все же предприняла попытку собрать конечности в кучку и встать.

— Вот за что мне это, а? — Саске некоторое время наблюдал за этим обреченным на провал копошением, а потом аккуратно помог подняться на ноги. Правда, тут же оказалось, что единственная возможность стоять вертикально для Кин сейчас — это фактически висеть на его плече.

— За все, — пафосно заявила она и замолкла, пока не кинули, все-таки трава в росе и холодная и воссоединяться с ней, раз уже покинула ее, еще раз не хочется.

Миссию по доставке раненного товарища Саске устал выполнять быстро. Как быт то ни было, но он тоже тренировался, а не деревья плечом подпирал. Понимание, что до старых общежитий через всю Коноху он не дойдет накатывало тоскливой обреченностью.

— М-м, а мы туда свернули? — Кин осторожно поинтересовалась сменой маршрута.

— Туда-туда. До куда дотащу, там и выкину.

— А, ну ладно, — она покладисто кивнула, по мере сил перебирая ногами, но как-то не очень активно.

Квартира Саске была расположена на втором уровне, что в текущем разобранном состоянии вызвало у них некоторые сложности.

— Вау, — Кин щурилась от света, разглядывая окружающую обстановку. В противовес ее собственному жилищу у Саске царил идеальный порядок. Это явно не то место, где на полу может валяться пачка от печенья, а футболка висеть на импровизированной вешалке из воткнутого в стену гнутого куная.

— Есть будешь? — Саске гостей к себе раньше не водил, да и вообще в доме Учиха посторонние появлялись редко. А тут такое. Сразу вспомнилось, что и футон-то один и лишний зубной щетки у него не предусмотрено. Благо тарелок больше, чем одна.

— Буду, — Кин сразу повеселела и ожила. От еды она не отказывалась никогда.

— Тогда давай — ты первая умываться, а я соображу что-нибудь.

Уснуть не получалось даже несмотря на то, что Кин была очень вымотана тренировкой. Но чужое дыхание совсем рядом сбивало, отвлекало и не давало расслабиться и уснуть. Она спиной ощущала чужое присутствие и инстинктивно напрягалась. Все-таки это была плохая идея. Но позволить хозяину ночевать на полу, уступив ей кровать было как-то совершенно неправильно, так что теперь приходилось терпеть последствия в виде чужого сопения под боком.

Кин немного поворочалась, заворачиваясь в одеяло и поймала себя на том, что невольно задерживает дыхание, прислушиваясь к чужому, порывистому и какому-то рваному. Она торопливо развернулась, приподнимаясь на локте и с тревогой всматриваясь в лицо Саске. Потянулась своими чувствами-нитями и тут же ощутила это — вязкое полотно кошмара, чрезвычайно похожее на то, что она почувствовала в больнице в свой первый день в Конохе, пусть уже и не такое тяжелое и всепоглощающее, но еще вполне ощутимое и страшное. Саске заворочался, словно старался отвернуться, закрыться от чего-то неумолимого и страшного. Кин знала, что делать с теми кошмарами, которые творила сама. Но совершенно не представляла, как вести себя с чужими. Она осторожно придвинулась ближе, неловко касаясь пальцами темных волос и тихо заговорила что-то о том, что все хорошо, все прекрасно, светит Луна и поют птички. Саске во сне перевернулся, внаглую используя вместо подушки ее локоть, и постепенно затих. Как заснула она сама, Кин и не заметила. Только уже потом, на утро, поняла, что впервые за много времени спала без кошмаров. Есть все-таки что-то успокаивающее в чужом дыхании рядом.