Белый шаг (джен)

— Какаши-сенсей! — отыскать наставника на этот раз оказалось весьма непросто. В голову Кин даже закралась мысль, что прятался он от нее нарочно — иначе как объяснить то, что ей пришлось обойти практически все места, где обычно любил бывать джонин, и обнаружить его в результате в совершенно неподходящем месте, причем исключительно благодаря своим сенсорным способностям. Но недовольным Какаши не был — в этом Кин была уверена, все-таки она достаточно хорошо знала своего сенсея, чтобы он сумел скрыть от нее подобную эмоцию.

— М? — джонин не спешил откладывать книгу, но неразборчивое мычание ясно показывало, что слушать он в целом готов, а на пристальное внимание Кин сейчас не претендовала.

— Расскажите о шарингане. Чем его гендзюцу отличается от обычного?

Какаши счел вопрос достаточно интересным, чтобы аккуратно закрыть книгу и убрать ее в подсумок. Кин почувствовала, как от его тяжелого и внимательного взгляда у нее по спине пробежал холодок: сколько бы рассеянности и забывчивости их сенсей не показывал, он оставался одним из сильнейших и опаснейших шиноби Конохи и сейчас очень отчетливо об этом напоминал.

— Не только у вас есть эти глаза. Хотелось бы быть готовой к встрече с ними, — свой интерес необходимо обосновать, но Кин не собиралась говорить слишком уж много, у нее и без дыр в голове могло найтись достаточно оснований для вопросов.

— Думаешь, тебе придется когда-нибудь сразиться с их обладателем?

— Ничего нельзя исключать, к тому же… помнится, нам как-то говорили, что только в бою один шиноби может услышать сердце другого. А очень сложно разобрать, что тебе хотели сказать, если мозги отравлены гендзюцу.

— Вот как, — Какаши все еще внимательно смотрел на нее, и куноичи подсознательно поняла: не поверил. Принял к сведению, но почувствовал пустоту и недоговорки, — возможно, ты и права. Но знаешь, что скажу? Когда еще никакого Листа не было, а кланы враждовали между собой, они передавали свои детям простые правила — хочешь выжить, делай так. И почти все они говорили: если ты один и встретил шаринган — беги, если вас двое — одному придется умереть, но второй может успеть хоть что-то, если вас трое и больше — у вас есть шанс. Какой шанс может быть у тебя?

— К любому гендзюцу можно подобрать ключ. Вопрос во времени. На поле боя его быть не может, но что мешает отыскать его заранее?

— Думаешь, никто не пробовал? — Какаши весело изогнул бровь. Давящее ощущение опасности пропало, но Кин прекрасно понимала, что вернуть его — дело мгновения.

— Я — не пробовала, — ответила она не сразу: долго молчала, обдумывая, что сказать и как.

— Ты узнала что-нибудь у Инари Шинко?

— Нет, — смена темы была настолько неожиданна, что Кин даже не сразу сообразила, о ком идет речь.

— Возможно, мы вернемся к этому разговору, когда что-нибудь узнаешь.

— Тц! — куноичи с шипением выдохнула, глядя на то место, где всего мгновение назад находился исчезнувший в дымке шуншина Какаши. Значит, очередной тест?

* * *

Заданием сенсея вообще и Инари Шинко в частности Кин смогла заняться далеко не сразу: миссии сыпались, как горох, и в промежутках между ними она разве что успевала немного отоспаться. Хорошо хоть никаких сроков Какаши-сенсей не ставил, а то провалила бы тест, не успев даже приступить к нему.

Кин не любила сладкого. Приторный сахарный вкус вяз на зубах, от него хотелось избавиться как можно быстрее. Меньше чем сладкое она любила только ресторанную еду. Она вся была насквозь фальшивой — пустая оболочка с призраком вкуса. Манила приятным запахом, теплотой, под которой не оказывалось ровным счетом ничего. Пищевые пилюли в этом смысле куда честнее: гадость по запаху и такая же гадость по вкусу. Вернее, вообще без всякого вкуса. Но делать или есть то, что действительно нравилось, удавалось редко. Кин отправила в рот еще один шарик данго и улыбнулась, прикрыв на мгновение глаза.

Нет ничего странного в куноичи, забежавшей после миссии поесть сладкого в популярное кафе, а то, что она не заходила сюда с самого их с Саске памятного похода после получения хитаев… так все когда-нибудь случается снова. И в том, что Кин была здесь одна, тоже ничего удивительного — в этот раз они с Хьюга разминулись в перерывах между миссиями. Куноичи видела в этом руку Какаши, но, пожалуй, подобное размышление отдавало не вовремя обострившейся паранойей. Она улыбнулась сидящей через два столика Анко, памятному куратору второго этапа их экзамена, и вслед за ней отправила палочку-сенбон в специально установленную деревяшку, довершая символ Листа. Едва заметный всплеск чакры при этом вряд ли кто-то заметил, а если и заметил, то… она ведь всего лишь хотела совершенно точно попасть в мишень. Тончайшая нить чакры соскользнула вниз и замерла, отыскав свое место в общем узоре.

* * *

— Вам как обычно? — Шинко дежурно улыбнулась молодой куноичи, снова занявшей угловой столик. В последнее время та захаживала часто, но почему-то все время одна. Официантке девушка казалась очень грустной, несмотря на улыбку. А в их заведении совершенно точно не должно быть грустных глаз!

— М-м-м, не знаю. А вы что посоветуете? — куноичи впервые прямо посмотрела на нее. Солнечный луч блеснул, отразившись от металлического щитка хитая прямо в глаза Шинко, и она отчего-то улыбнулась и рассмеялась.

— О, у нас сегодня есть новинка, Анко-сан очень похвалила, не хотите попробовать?

Шинко сама не заметила, как стала задерживаться у этого столика подольше. Говорить всякие глупости о погоде, рассказывать мелкие новости. Ей казалось, что ее новой знакомой — Кин — ужасно не хватает чисто женского общения.

— Одни мальчишки в команде — это забавно, но иногда столько трудностей, вот помню, у нас… — и Шинко вспоминала, рассказывала и слушала ответные рассказы. Рядом с этим столиком было так спокойно и тепло…

* * *

Нити ложились одна за другой. Тончайшая сеть чакры, что постепенно выстраивалась вокруг маленького столика. Они не несли угрозы, практически сливались с фоном и изрядно облегчали поставленную задачу. Кин с удивлением понимала, что соскучилась по этому занятию. За быстрыми, сменяющими друг друга картинками боев практически забыла о том, что когда-то составляло всю ее жизнь. Но сейчас нить ложилась за нитью, вмещая в себя ее тихое удовлетворение, теплые улыбки посетителей, создавая вокруг столика спокойную атмосферу безопасного места. Расслабляли, заставляя терять бдительность и открываться намного сильнее, чем хотелось бы.

Кин не опасалась, что ее сеть будет обнаружена — таково уж было свойство ее чакры: она очень быстро сливалась с любым фоном, становясь его частью, и если ее не заметили сразу, то вероятность того, что это будет сделано потом, стремилась к весьма низким цифрам. В бою это не слишком-то могло помочь, все-таки там нужно действовать быстро, а синхронизировать свою чакру с чьей-то за считанные секунды Кин не умела. Но здесь и сейчас этого и не требовалось: самого главного — времени — у нее было в достатке, и куноичи, не стесняясь, пользовалась им, медленно и осторожно подбираясь к цели. Не спугнуть, отыскать мельчайшие лазейки и получить желаемое.

Когда-то давно, в том далеком детстве, которое в ее памяти уже подернулось пеленой новых воспоминаний, вытеснивших темноту и бесконечные коридоры, она играла с огоньками. Теплые и живые, они пылали тревогой и страхом, их оплетала липкая пелена, и огоньки гасли слишком быстро, теряясь в собственных страхах. Подтолкнуть их к этому ничего не стоило: усилить, чуть туже затянуть пульсирующую серую пелену и… огонек гас. Но на месте погасших быстро оказывались новые. Кин даже не сразу стала замечать, что эти огоньки другие — пелена страха была точно такой же.

Но огонек Шинко был другим: с ровным и теплым свечением, таким, что она даже не сразу сообразила, как к нему подступиться, усилить нужную часть, превратить простую профессиональную доброжелательность к клиенту в симпатию к человеку. Ни одно гендзюцу не способно создать чувство, если его не существует — лишь усилить или ослабить, создать подходящую картинку, чтобы проявилось именно то, что нужно. Этим Кин и занималась, медленно и неторопливо, давясь и с трудом отскребая с зубов приторно сладкое данго.

И все-таки от странноватых и не всегда понятных разговоров Кин получала определенное удовольствие: она никогда ни с кем не разговаривала на подобные темы, а Шинко увлеченно предлагала ей то сделать что-то с волосами, то говорила о сочетании цветов и грядущем фестивале. Иногда Кин казалось, что она пробирается сквозь ворох разноцветных бумажных гирлянд, которыми украшали улицы к празднику. Но чем дальше она пробиралась, тем отчетливее ощущала: у этого огонька тоже была своя пелена, серые, острые щупальца давнего, практически похороненного страха, из-за которого Шинко когда-то сняла хитай, предпочтя разносить низки данго посетителям. И где-то там, за этой пеленой, скрывалось то, что Кин хотела отыскать, сама не помня об этом.

— А что ты все одна приходишь? Ребята из команды не любят сладкое?

— Не совпадаем выходными, — Кин наблюдала за тем, как Шинко ставит на стол тарелку со сладостями и разливает чай, привычно — на две чашки. Сегодня она подгадала время, чтобы прийти к концу смены и просто посидеть — это давало больше возможностей и меньше шансов на то, что официантку отвлекут в самый неподходящий момент.

— Как так? Ведь команда на миссии вместе ходит или… — Шинко замолчала, отведя глаза в сторону, а Кин больше почувствовала, чем осознала: вот он, тот самый момент. Она усилила внешний контур нитей, в котором собрала обычное равнодушие людей к тому, что происходило вокруг и не касалось их напрямую, и потянулась к огоньку Шинко, усиливая вспыхнувшие в той чувства: сочувствие, понимание. Не нужно смотреть в глаза, не нужно даже касаться, достаточно того, что ладони и локти официантки сейчас лежат на столике, а Кин касается его с другой стороны, а между ними — протянутые сквозь дерево нити чакры.

— У нас уже нет команды как таковой… только что официально не расформировали, — тихо произнесла она, ловя подходящие интонации в голосе самой Шинко, примеряя на себя вспыхнувшие в ее душе эмоции и возвращая их обратно по нитям.

— Я понимаю, — она и правда понимала. Кин не чувствовала в ее эмоциях фальши, только серая пелена вдруг стала больше, и куноичи поняла — просто так Шинко ничего не скажет, страх, давний, но еще живой, остановит и заставит молчать. Но гендзюцу способно не только усиливать. Нити напряглись, заставляя фокусироваться на других эмоциях. Сочувствие. Желание поддержать. Поделиться. Страх бледнел и растворялся. Вряд ли Кин удалось бы убрать его совсем — не при таком поверхностном воздействии, которое и следов-то оставить не должно было — но заставить временно отступить под влиянием других чувств — вполне возможно.

— Правда? — ощущение надежды утопающего, цепляющегося за соломинку.

— Мою команду тоже расформировали, после того как… Тенма… — Шинко замолчала, и Кин не мешала ей, чувствуя и ловя момент необходимой тишины, лишь нити вертелись все быстрее и быстрее, усиливая нужные эмоции до тех пор, пока бывшая куноичи не заговорила, быстро и жадно рассказывая обо всем. О задиристом и таком гордом Тенме, который немножко завидовал самому «мелкому» участнику их команды — Итачи, неизменно оказывающемуся сильнее его. О простой миссии сопровождения, которая прервалась появлением человека в маске, который убил Тенму. О том, как она сама не смогла потом продолжать, и, наверное, была очень-очень не права, бросив Итачи одного со всем этим, предала остатки их команды… Шинко говорила и говорила, путаясь во временах, между прошлым и настоящем. Она не сказала ничего, что позволило бы судить, что речь шла именно об Учиха, но Кин знала достаточно, чтобы быть уверенной в этом.

— Спасибо, что рассказала об этом, — Кин осторожно коснулась руки официантки, не зная, что еще и как можно сказать. Ее гендзюцу вызвало и растревожило слишком многое, подняло такую бурю, что куноичи невольно почувствовала свою ответственность за все это.

— Ты только не делай, как я, не бросай их, ладно? — Шинко в ответ с неожиданной силой сжала ее руку, так что Кин замерла, не решаясь ни ответить, ни разорвать это прикосновение. Только смотрела, как тает без всякого лишнего воздействия серая пелена.

— И в мыслях не было.

На улице уже стемнело. Кин отошла от кафе и остановилась, запрокинув голову и разглядывая такие близкие сейчас звезды. Она умела усиливать чужие страхи, обращать их в страшное оружие, разрывающее разум владельца, но никогда не думала о том, что эту пелену можно с такой легкостью разрушить. Оказывается, иногда, чтобы выбраться из паутины, достаточно всего лишь об этом рассказать. Она повела плечами, ощущая, как тают остатки ее чакры в маленькой кафешке за спиной. Вернее, так могло показаться тому, кто, без сомнения, наблюдал за ней. Кин это чувствовала даже не как сенсор: кто бы это ни был — прятался он хорошо, но ощущение возникало где-то в самой глубине ее существа, и куноичи не сомневалось в его верности. Пусть нити засыпают. Их можно будет вернуть к жизни в любой момент, достаточно будет коснуться и запустить импульс. Кто знает, что и когда сможет ей пригодиться.

— Пора домой, — произнесла она едва слышно и качнула головой, не соглашаясь с собственными словами: назвать маленькую комнату в старых общежитиях своим домом у Кин никак не получалось. Слишком много людей, слишком много чужой чакры. Наверное, неплохо было бы иметь настоящий дом. Место, куда хотелось бы вернуться. Куноичи даже замедлила шаг и прислушалась к себе: настолько новой и необычной для нее оказалась эта мысль. Кин никогда не задумывалась о том, чтобы иметь что-то свое, хотя бы потому, что своего у нее никогда и не было. Но сейчас мысль, что где-то мог быть ее собственный безопасный угол, показалась удивительно привлекательной.

* * *

— Что скажете? — Цунаде поочередно окинула взглядом собравшихся. Какаши видел ее взгляд в отражении на оконном стекле, в которое смотрел, повернувшись ко всем присутствующим скрытым хитаем глазом.

— Ну, она неплохо справилась, — он не знал, чего хотела добиться Хокаге, когда просила его подкинуть Кин какую-нибудь нестандартную задачу, что-нибудь, что нельзя было решить обычными методами: все, что ему удалось тогда вытащить, так это слова Цунаде о том, что она заметила что-то необычное в чакре его ученицы, когда проводила испытания на ирьенинов. Какаши в свое время изрядно удивился тому, что Кин с ее контролем их не прошла, но решил, что та просто не очень-то этого хотела. А теперь выходило, что дело было в чем-то еще?

— Я так и не понял, как она это сделала, — Тензо, которого он узнал даже в маске АНБУ покачал головой. Какаши улыбнулся, благо со стороны этого нельзя было заметить: скрывать следы своей деятельности его генины умели хорошо. Впрочем, в этом случае он готов признать, что и сам заметил хоть что-то исключительно благодаря тому, что наблюдал с самого начала. И искал малейшие следы. Пожалуй, только поэтому смог связать редкие вспышки чакры при бросках сенбонов, едва замеченные шаринганом, с чрезмерной разговорчивостью одной официантки. И еще потому, что для Кин чакры в этих бросках оказалось непозволительно много. А дальше — лишь более активный общий фон чакры, что, впрочем часто имело вполне естественные причины, особенно в местах скопления шиноби, и слишком яркие эмоции Инари Шинко.

— Гендзюцу, — ответил Какаши вслух на слова Тензо, умолчав о том, что гендзюцу это он вряд ли смог бы скопировать шаринганом. Полной уверенностью он не обладал, но все же склонялся к мысли, что они имели дело с хидзюцу. На настоящий момент Какаши знал только два клана в стране Огня, чьим хидзюцу являлись иллюзии: Учиха и Курама, но то, что он видел не напоминало ни один из них, — правда, я не понял, какое именно.

— Орочимару много путешествовал не только по стране Огня, — Цунаде скривилась, — и свои… редкости собирал, где придется. Уверенна, он и к происходящему в Тумане приложил руку.

— Думаете, оттуда?

— Не знаю, — Цунаде немного раздраженно повела плечами и прикусила палец, — так ты не заметил ничего странного а, Какаши?

— Ничего, разве что не похоже, что она проделывает что-то подобное в первый раз. Кот, ты же был в той команде, которая ее достала?

— Да, я был там. Но ничего необычного не помню. Те же камеры, что и у всех остальных.

— Вот только куда дели всех остальных с того уровня? — Цунаде сложила пальцы домиком, поверх них глядя на обоих шиноби.

— Там никого вменяемого не было — безумцы, — под маской выражение лица Кота не было видно, но Какаши слишком хорошо знал Тензо, чтобы понимать, что вспоминать ему… неприятно, — мы проявили милосердие.

— Кроме нее.

— Да, — медленно повторил за ней Кот, — кроме нее. Такая… тихая. Помню, она поздоровалась со мной. И никакого страха.

— Странно, не правда ли? — Какаши отчетливо хмыкнул, услышав слова Цунаде. Он как раз странностей не видел, наоборот весьма отчетливо представлял такую же как и всегда спокойно-отстраненную Кин среди творящегося вокруг кровавого безумия.

— Да нет, реакции у всех разные бывают. Я наблюдал потом, долго еще. Никаких странностей и отклонений.

— Ясно. Какаши? Что ты решил?

— Буду учить дальше, — это казалось очевидным. Правда, наверное, ему все же нужен был Гай, чтобы осознать эту истину: учеников не выбирают. Они приходят сами, а твой долг дать им все, что только возможно. Сам Какаши еще тогда, в самом начале, из всех троих хотел учить Саске, то ли в память об Обито, то ли потому, что казалось — больше некому учить. Никто не объяснит Учиха, как пользоваться шаринганом, но Саске предпочел совсем другую дорогу. Сейчас эти мысли казались Какаши смешными: он смог научить Учиха только технике Чидори, да и ту тот применял совершенно не так, как требовалось. Техника последнего удара, быстрой смерти, в его руках оказалась простым штурмовым оружием. И он совершенно точно не смог бы научить Учиха чему-то еще: слишком прямолинеен тот оказался. Какаши видел, как из всех троих своих учеников Гай больше возится с Ли, перенимающим его дорогу, как Сакура уже ходит хвостиком за Цунаде, как Хьюга все чаще пропадает в своем квартале, а потом на дальних полигонах отрабатывает какую-то технику, от которой трещат камни. Сам он толком не видел, что там происходит: не хотелось попадаться ни в обзор бьякугана, ни в сенсорное поле Кин.

— Хочешь заглянуть подальше шаринганом?

— Да. Может быть увижу что-нибудь интересное, — Какаши улыбнулся, ничего не сказав о том, что даже если что-то заметит — скорее всего это не выйдет за пределы седьмой команды, которая все же продолжала свое существование. Иногда ему казалось, что они просто отпустили одного из своих товарищей на долгую миссию — в АНБУ такое случалось часто.

* * *

— Доброе утро, сенсей.

Какаши поднял голову и аккуратно заложил страницы книги пальцами. Три минуты двадцать секунд — именно столько времени он провел на полигоне в ожидании. И ровно десять секунд, как он почувствовал приближение своей ученицы: Кин не слишком скрывалась, вероятно, считая это достаточным проявлением ответной вежливости. Сегодня он не заставлял ее разыскивать себя по всем полигонам. Для этого оказалось достаточно прогуляться у старых общежитий, не скрывая чакры. Возможно, кто-то счел бы это странным способом приглашения на тренировку.

— Доброе. Миссия успешна, да?

— Более чем, — Кин медленно кивнула, как и всегда, глядя куда-то в сторону. Иногда в голову Какаши закрадывалась назойливая мысль: насколько ухудшатся результаты их тренировок, если вообще лишить ее возможности пользоваться глазами. И будет ли хоть какое-то различие?

— Ты узнала то, что хотела? — на самом деле джонин мог лишь приблизительно представить, зачем его ученице могла понадобиться такая информация, вернее, как именно она собиралась ее использовать. Не шантажировать же Учиха знанием о том, что в детстве тот был тем еще сластеной?

— Мне кажется, я узнала чуточку больше, чем собиралась.

— Слишком лично, да? — Какаши понимающе кивнул. С такой проблемой сталкивались многие: когда подбираешься слишком близко к кому-то, начинаешь чувствовать себя причастным. Не самая приятная часть их работы: подобные чувства здорово туманили мозги и делали руку недостаточно твердой, и совет тут мог быть только один: — не стоит зацикливаться на этом. Объект должен оставаться объектом, остальное — в сторону.

— Даже если объект твой… товарищ? — шокированной Кин не выглядела, скорее… ей было любопытно. Какаши чуть нахмурился, улавливая в этом отстраненном интересе какие-то полузнакомые нотки. Пожалуй, временами Анко с таким же выражением лица рассматривала новую строчку в меню Теяки-сана.

— Особенно в этом случае, — простая истина, которую сам Какаши так до конца и не сумел усвоить. И он не мог сказать, что слишком жалел об этом. Как и о том, что в итоге оказался совершенно неподходящим для Корня, а затем и для АНБУ. Хотя последние, как ему самому казалось, все еще его не отпустили. Или это он сам их не отпустил.

— Я запомню, — Кин легко кивнула, уверенно ставя точку в этом разговоре. Действительно, он ее позвал не за этим.

— Готова? — Какаши усмехнулся под маской, одним движением приподнимая хитай. К этому нельзя быть готовым, но как-то все-таки придется. — Шаринган!