Отвергая смерть. История Тома Риддла (джен)

Том не получал в магазине у Боргина и Бэрка больших денег, но у него была крыша над головой, еда (как минимум дважды в день), небольшой заработок и, главное, возможность полностью окунуться в жизнь волшебного мира. В разные дни он был и посыльным, и полотером, и помощником продавца. Изредка, если попадались защищенные парселтангом вещицы, Том говорил с ними, но чаще выполнял подсобную работу. К середине июля выяснилось, что в волшебном магазинчике министерство не может отследить его колдовство, и он принялся учить бытовые чары, а также заклятия против мелких вредителей (пригодилось, когда он с мистером Бэрком обследовал чердак старого дома, полученного магазином в качестве уплаты за долг — они наткнулись на гнездо докси) и новые способы самозащиты. Мистер Боргин, второй владелец лавки, был человеком пожилым, сварливым, и Тому не раз приходилось уворачиваться от его жалящих заклятий. А вот мистер Бэрк относился к нему скорее с симпатией и иногда, после закрытия магазина, показывал ему какой-нибудь особо опасный артефакт или вдруг принимался учить его, как отличить подлинную вещь гоблинской работы от подделки.

Том, немного отъевшись и выздоровев, снова стал тем надменным и острым на язык ребенком, каким и был в Хогвартсе, но мистера Бэрка он невольно уважал и в разговорах с ним не позволял себе излишней дерзости. Нельзя сказать, что он действительно к нему привязался, но, пожалуй, к концу лета стал воспринимать как дальнего, но все-таки родственника. Ему нравилось проводить время с этим человеком, и он ни секунды не колебался, когда тот спросил:

— Не хочешь следующим летом вернуться сюда?

— С удовольствием, сэр, — ответил он и улыбнулся. На самом деле, он ждал этого приглашения и был счастлив получить его. Это значило, что больше ему не придется возвращаться в приют. У него было теперь свое, пусть пока маленькое и жалкое, но все-таки место в волшебном мире.

В середине августа, как всегда, прилетела сова с письмом и мешочком с галеонами. Том сунул их в карман, решив оставить про запас: деньги на покупки у него теперь были, причем свои, а не брошенные ему из милости, как подачка, и не украденные.

Живя совсем недалеко от Косой аллеи, он закупился в один из дней, когда никого из учеников еще не было. Он точно не мог объяснить почему, но он не хотел пока ни с кем встречаться, не готов был снова вернуться в солнечный мир обеспеченных людей. За два месяца он привык к темноте Лютного переулка, к его грязным обитателям и к их жизненным законам.

Первого сентября он проснулся рано утром, чувствуя себя как будто другим человеком. Он переоделся в маггловскую одежду, проверил, все ли сложено в чемодан, и спустился с чердака, где жил все это время, вниз. Магазин был еще закрыт, но мистер Бэрк уже сидел за прилавком и пил кофе.

— Собрался, малыш? — спросил он его. Том кивнул.

— Пойдем, провожу тебя до выхода из Лютного.

Увидев удивление в глазах Тома, он пояснил:

— Ты одет как маггловское чучело.

Том улыбнулся и ответил:

— Спасибо.

Бэрк хохотнул и покачал головой. Наверное, хотел что-то сказать, но передумал. До Косой аллеи они шли в молчании и простились достаточно сухо — в Лютном сантименты не приветствовались, — но главное, Бэрк повторил свое приглашение продолжить работу следующим летом, и Том заверил его в своем согласии.

Платформа 9¾ встретила Тома обычной своей суетой. Родители обнимали детей, желали им хорошо учиться, те в ответ смеялись или хныкали, совы кричали, коты орали. Том быстро зашел в пустое купе и сразу же переоделся в мантию — он отвык от маггловской одежды и чувствовал себя в ней некомфортно, — после чего уткнулся в книгу о снах и кошмарах. Отвлек его Абраксас. Он вошел в его купе за полчаса до отправления поезда и почти упал на сидение напротив. За лето он сильно вырос, как и сам Том, но побледнел и даже как будто посерел.

Некоторое время он молчал, потом сказал:

— Привет.

Том кивнул в ответ.

— Прости, что не прислал сову. С прошедшим днем рождения.

Том вспомнил, что Абраксас обещал ему подарок, но только пожал плечами. По правде говоря, он совсем забыл о своем якобы дне рождения 31 июля.

— Как прошло лето? — спросил он, меняя тему, но сразу же понял, что это был плохой вопрос. Абраксас сжал зубы, на его бледном лице выступили два красных пятна.

— Я жду семнадцатилетия больше всего на свете, — сказал он. — После этого я смогу засунуть этой жирной свинье в глотку самого длинного и ядовитого флоббер-червя, которого найду.

Жирной свиньей оказался его родственник, взявший над ним опеку и временно распоряжавшийся состоянием Малфоев: по семейной традиции вести дела мог только мужчина.

— Он нажирается каждый день дорогими винами, пачкает ковры своей блевотиной, орет на домовых эльфов, бьет слуг и пытается воспитывать меня, — сказал Абраксас и замолчал, жалея о своей несдержанности.

Будь на его месте кто-то другой, Том, пожалуй, не постеснялся бы воспользоваться его откровенностью и уколоть побольней. Но Абраксас всегда был особенным, не таким, как остальные, поэтому Том неожиданно даже для себя положил ему руку на плечо и сказал:

— Когда тебе исполнится семнадцать, ты с большим удовольствием запустишь в него самое мерзкое проклятье, которое придумаешь.

Абраксас слабо улыбнулся и спросил:

— А как твое лето?

— Я был в безопасности и не там, где собирался быть, — ответил Том и снова вернулся к книге.

Постепенно купе заполнялось. Держащиеся за руки Эйвери и Принц притулились у окна, оба Розье — злые и уставшие — разместились с краю, подвинув Абраксаса. Гойл, Крэбб и Лестрейндж были вынуждены сесть на пол, но ничуть из-за этого не расстроились. Последним пришел Альфард — вытянувшийся на голову, но все такой же улыбчивый и жизнерадостный. Он занял пустовавшее место рядом с Томом, и с его приходом в купе словно бы рассеялся мрак. Как-то странно, будто сговорившись, никто не упоминал о проблемах, зато принялись вспоминать забавные моменты этого лета. Том по своему обыкновению молчал, только изредка улыбаясь самым смешным шуткам, но он чувствовал, что по-прежнему остается лидером этой компании. Стоило ему поднять взгляд, как все замолкали, дожидаясь его одобрения, стоило нахмуриться — тоже тушевались. А когда он, в ответ на вопрос малышки Дру, будут ли в этом году их занятия, ответил утвердительно, все разразились приветственными криками.

Хогвартс ничуть не изменился — те же лестницы, те же свечи, те же жемчужно-белые призраки, те же пленительные запахи. Том сел за стол Слизерина и блаженно вытянул ноги — он вернулся домой, снова.

Как всегда, Абраксас и Альфард сели с двух сторон от него, прочим же пришлось занять места подальше, но они все равно старались не упустить ни одного его слова. А Том, наслаждаясь волшебной атмосферой любимой школы, пришел в прекрасное расположение духа и принялся в полголоса комментировать распределение. Его определения были точны, а комментарии — язвительны, так что окружавшие его слизеринцы с трудом сдерживали хохот, тем более что в этом году первокурсники были как на подбор — один смешнее другого. Больше всего радости вызвала толстая прыщавая девочка в огромных круглых очках и с удивительно нелепыми хвостиками на голове, которая сначала чуть не упала, идя к табурету, а потом забыла снять с себя Распределяющую Шляпу и едва не ушла в ней. Еще до того как шляпа вынесла свой вердикт, Том сказал:

— Типичный Пуффендуй.

Другим персонажем, которого за столом Слизерина приветствовали громом аплодисментов, был мальчик, на две головы возвышавшийся над остальными. Мантия явно была ему тесновата, а на голове было настоящее воронье гнездо.

— Он хлебнул в детстве «Костероста» или его мама согрешила с великаном, — серьезно сказал Том, заставив Альфарда закашляться, а Эйвери — тихонько всхлипнуть. А когда парня распределили на Гриффиндор, Том грустно сообщил:

— Похоже, теперь факультет отбросов носит красное знамя.

Это еще больше развеселило его компанию, но под строгим взглядом Тома никто не рискнул засмеяться слишком громко и привлечь к себе внимание педагогов.

После сытного и непривычно вкусного ужина Том расхотел шутить и замолчал. Чувствуя перемену в его настроении, ребята не рискнули его тревожить и не сказали ему ни слова, когда в гостиной он сообщил, что предпочтет остаться и почитать у камина. Том занял свое любимое кресло и снова вернулся к книге о кошмарах, хотя на самом деле его мысли были о том, над чем он размышлял перед отъездом из школы, — о бессмертии и философском камне. Летом не было возможности продолжить исследование, но он не забыл о нем и теперь был готов к работе.