Отвергая смерть. История Тома Риддла (джен)

Газеты стали скучными. После взволнованных репортажей о победоносных действиях британских магов, оказавших неоценимую помощь союзникам в ноябрьских битвах, наступило затишье, как будто Гриндевальд резко перестал интересовать редакторов «Ежедневного пророка», и они переключились на обсуждение экстравагантных нарядов супруги экс-Министра Магии Гектора Фоули, рождественские украшения в Атриуме Министерства и прочую чепуху.

— Скучно, — заметил Альфард, тоже пролистав газету.

Тому скучно, в общем-то, не было: он занимался изучением легенд о Салазаре Слизерине и расчетами рунных кругов, которые могли бы помочь в создании философского камня, но он предпочитал контролировать все инициативы своих, как он выражался, товарищей, и особенно — Блэка, обладавшего слишком уж кипучей энергией.

Малфой ответил:

— Швырни чем-нибудь в Уизли, он тебя развеселит.

— Как думаете, — подал голос Розье, — может, русские остановят Гриндевальда?

Том отложил книгу по рунам и взглянул на него.

— Ты хочешь, чтобы они остановили его, Эван? А как же твой отец? Разве тебе уже не хочется отомстить за него самому?

Эван понуро опустил голову, и Том демонстративно отвернулся от него к Блэку, который и правда примеривался каким-то заклинанием к Уизли, но быстро передумал и спросил, улыбаясь своей обычной белозубой улыбкой:

— Остаешься в школе?

— Да, есть дела, — ответил Том и добавил: — Не могу дождаться, когда останусь здесь один.

Альфард засмеялся:

— Я знаю, что ты нас любишь, Том.

Эван за спиной что-то пробурчал, но невнятно, и разговор перескочил на учебу. Блэк принялся расписывать все прелести артефакторики, Абраксас тут же начал утверждать, что никакого толку от амулетов, сделанных недоучками, нет и быть не может, а получать степень Мастера в артефакторике — значит, попросту тратить время.

Блэк горячился и даже начал расчерчивать какие-то грандиозные схемы, доказывающие, что с помощью артефактов легче легкого завоевать мир.

— Ерунда, — встряла Милли Принц, сидевшая напротив, — одна капля зелья сделает больше, чем три артефакта.

— Напомни, как с помощью зелья установить стационарную защиту? — огрызнулся Блэк.

— Напомни, как с помощью артефакта изменить внешность?

Эйвери помотал туповатой головой, прищурился и веско объявил:

— Милли права, — но никому, конечно, ничего не доказал.

Спор набирал обороты, к нему присоединялось все больше участников. Пара минут — и весь третий курс и кое-кто с четвертого уже потрясал кулаками, выкрикивал какие-то веские аргументы. Том молчал, хотя слушал внимательно. Удивительным образом толкавшиеся слизеринцы не задели его ни разу, хотя он находился практически в эпицентре конфликта. А потом Блэк вдруг выкрикнул:

— Крестраж, — и на стол опустилась мертвенная тишина.

— С помощью зелья можно вылечить, что захочешь, — невпопад звонко сказал Лестрейндж, и на него тут же зашикали, отчего он смутился и покраснел, как девчонка.

— Неважно, — тут же добавил Блэк. — Ерунда это все.

— Тебе было бы лучше, если бы я этого не слышал, Блэк. — Над Альфардом навис Селвин, его широкое лицо покраснело, шея раздулась, а глаза сделались колючими и злыми. — Ты не знаешь, о чем болтаешь.

— Как будто ты знаешь, — с вызовом ответил Альфард, но Том видел, насколько он смущен.

— И я не знаю. Но это не тема для застольной беседы, — кровь слегка отлила от его лица, — ну, что уставились? На занятия!

Блэк выскочил из-за стола первым, Том и Абраксас пошли за ним.

— Есть магия настолько темная, что ее не стоит даже упоминать, — невзначай заметил Малфой, и Том едва заметно кивнул в знак благодарности. Он ни разу не слышал этого слова, но догадывался, что факультет не пришел бы в такой ужас от заклинания чесотки. Чем бы ни был этот «крестраж», он действительно, по-настоящему темный.

— Наверняка о такой магии достаточно написано, — предположил Том, глядя в сторону.

Абраксас вдруг остановился, чуть отставая от остальных, положил руку Тому на плечо и сказал:

— Том, я не хочу снова упоминать твое происхождение, но ты вырос с магглами, поэтому не понимаешь. Если кто-то с фамилией Малфой, Блэк или Селвин говорит, что это темная магия, значит, об этом не стоит даже читать.

— Ты же в курсе. И остальные. Думаешь, мне не хватит сил или, — он скривился, — ума понять то, что напугало идиота вроде Эйвери?

Остальные уже сильно ушли вперед, поэтому Малфой, оглядевшись, произнес:

— Я не в курсе, как и остальные. Ты можешь заглянуть в «Волхование всех презлейшее», но даже там толком ничего не описано: это запретная магия.

— Спасибо, что просветил, — холодно сказал Том и направился в класс. Малфой последовал за ним, и больше о крестражах не заговаривали.

«Волхования» в открытом доступе Том не нашел, так что отложил этот вопрос до лета. Возможно, ему удастся найти книгу в Лютном, или Бэрк расскажет.

Рождественская вечеринка у Слизнорта была похожа на обычный вечер в Клубе, только пышнее, торжественнее и с большим числом гостей.

Слизнорт порхал от одного к другому мимо фуршетных столов, как бабочка: очень толстая и основательная бабочка. Том хмыкнул и услышал сверху:

— Представь его с крыльями.

Он обернулся и увидел Крауча. Тот подмигнул и спросил:

— Неужели не думал о том же?

— Шмель, — сказал Том. — Даже костюм в полоску.

Крауч щелкнул тонкими пальцами и сказал:

— Творчески мыслишь, молодец. Ну, гляди — летит с тебя пыльцу собирать.

И он испарился, а рядом действительно оказался Слизнорт.

— А, Том, — довольно сказал он, — хорошо, что пришли, мой мальчик. Как поживаете?

— Прекрасно, профессор! — воскликнул Том. — Спасибо, что пригласили. Признаться, я никогда не бывал на таких вечеринках.

— Пустяки, пустяки, — засмеялся Слизнорт, и его большой живот заходил ходуном, — пойдемте, представлю вас кое-кому.

Этим кое-коем оказался рослый мужчина с иссиня-черными волосами и короткой, совершенно седой бородой клинышком. Он был облачен в темно-синюю мантию и стоял рядом с профессором Марчбэнкс. Она доставала ему головой не выше, чем до локтя, но, кажется, это ничуть не умаляло ее авторитета. Волшебник слушал ее внимательно и изредка кивал, соглашаясь.

— Коллеги, только не дайте мне заподозрить, что вы обсуждаете теорию магии, — ласково сказал Слизнорт, беря Марчбэнкс за локоть. — Нет-нет-нет, никакой науки в Рождество, только веселье, музыка и радость.

— Проклятый сибарит, — густым басом сказал мужчина, — я бы заколдовал тебя, если бы мне только что не налили лучшего пунша, который я пил с двадцать девятого.

— Никакого насилия — только мир, отличные закуски и напитки. Добро пожаловать в Британию. А теперь с высоты своего огромного роста, который меня, признаться, пугает больше, чем твои магические таланты, взгляни на юношу, которого я хочу тебе представить.

В этот момент все заметили Тома, он чуть покраснел от внимания, а профессор Марчбэнкс схватила его за плечо и решительно сказала:

— Ну уж нет, Гораций, этого я вам не отдам. Знакомься, Адальберт, это Том Риддл, лучший студент с первого по пятый курсы, а в технике исполнения заклинаний может переплюнуть и семикурсников. Том, это Адальберт Уоффлинг…

Глаза Тома невольно расширились от смеси восторга и страха, и он прошептал:

— Автор основных законов магии, учебника «Теория магии» и статей про законы превращений. Сэр, я не думал, что когда-нибудь смогу встретиться с вами.

Адальберт Уоффлинг засмеялся низким смехом:

— Чувствую себя звездой Голливуда. Что, мальчик, скажешь? Действуют мои законы магии?

— Несомненно, сэр, — сказал Том самым мягким голосом и с самым вежливым выражением из всех, которые только имелись в его арсенале, — и они тем прекрасней, что описывают не отдельные магические науки, а общие свойства волшебства, являются неким базисом, на котором в дальнейшем выстраиваются дисциплины и учения.

— А знаешь, что любопытнее всего? В общем итоге магия сводится к физике, как бы мы ни пытались оказать обратное.

— Законы сохранения энергии, массы и импульса? — предположил Том.

— В точку, мальчик. А еще — закон сохранения бытия. Помнишь первый из моих законов?

— Кто вмешивается в глубочайшие тайны мироздания, — истоки жизни, сущность бытия, — должен быть готов к последствиям самого опасного свойства, — произнес Том.

Он хорошо знал теорию магии, и ему было совсем не трудно процитировать книгу, чтобы вызвать восторг профессоров и заслужить похвалу от Уоффлинга. Другое дело, что он считал этот закон ошибочным, точнее неверно сформулированным.

Правильнее было бы говорить так: «Кто вмешивается в глубочайшие тайны мироздания, должен быть готов к последствиям», — без этого субъективного добавления про опасные свойства.

Но он этого, конечно, не сказал.

— Видишь, Адальберт, каких студентов мы растим, — гордо сказал Слизнорт, как будто он лично сидел и учил с Томом «Теорию магии».

Уоффлинг хохотнул и сказал:

— Если ты мне пообещаешь по двадцать таких вот Риддлов в каждом классе, тут же напишу Диппету и попрошусь в школу. Что, нет? То-то же. А ты, мальчик, молодец. Учись, может, в будущем и свои законы откроешь или еще чего-нибудь достигнешь.

— Непременно, сэр! — сказал Том, а Уоффлинг вместе со Слизнортом отошли в сторону.

— Один из моих первых учеников, — с ностальгией сказала Марчбэнкс, — очень талантливый юноша, хотя и был несколько небрежен в чарах.

— А кто был лучшим вашим учеником, мэм? — спросил Том, чтобы продолжить разговор.

— О, конечно, Альбус, — улыбнулась она, и Том отчаянно пожалел о заданном вопросе. Правда, я не удивлюсь, если ты тоже получишь двенадцать ЖАБА. Правда, я всегда говорила, что Альбусу не место в школе. Преподавать трансфигурацию? Пф-ф, это не его уровень.

— Думаете, профессор Дамблдор мог бы заниматься наукой? — поборов отвращение, спросил Том. Он не мог показать профессору, как неприятно ему говорить о Дамблдоре, так что видел только один способ извлечь выгоду из этой ситуации: узнать о нем больше. О врагах ведь нужно знать как можно больше.

— Мог бы? — она покачала головой с тугим пучком на макушке. — Он и занимался ей, работал с Фламелем, да и с Адальбертом у них выходило несколько статей, но потом он решил посвятить себя преподаванию. Он отличный учитель, но это не его уровень. Ох, — она обернулась к Тому, — хватит слушать сплетни про своих учителей, юноша. Принесите-ка мне бокал того замечательного пунша.

Том поспешно выполнил ее просьбу, и остаток вечера прошел спокойно — в основном, за болтовней с Каспаром Краучем.

На следующий день начались каникулы, и школа опустела, хотя в этот раз Малфой прощался, явно мучаясь от зависти. Том даже сказал:

— Напишу тебе пару писем, чтобы ты не вздумал убить дядю.

— Лучше напиши рецепты самых мерзких ядов, — ответил Абраксас и пожал Тому руку, благодаря за поддержку.

— Я пришлю тебе на Рождество Злокозненную табакерку, приятель, — встрял в их разговор Блэк, — подашь дяде, он тут же покроется вонючими гнойными волдырями по всему телу, их никакими средствами не свести — будут держаться, пока не лопнут все. По словам отца, когда начнут лопаться на том месте, — он взглядом показал, что имеет в виду, — можно и с ума сойти.

— Даже безумный он будет приятней, чем сейчас, — серьезно сказал Абраксас и мечтательно прикрыл глаза, — жаль, защита эту дрянь не пропустит. Я бы подарил.

На этом и расстались, и Том остался один в подземельях Слизерина.

Сначала он почти не вылезал из библиотеки, причем настроение у него было отвратительным. Почитав про Фламеля и его исследования с Дамблдором, Том понял, что они занимались тем же, чем и он, — философским камнем и его модификациями. От этого стало так обидно, что он зашвырнул свои рукописи подальше и решил не возвращаться к ним, пока не остынет.

После этого читать оставалось только про Слизерина, но о нем было известно мало. Он оставил один артефакт: медальон Слизерина, потерявшийся в веках. И одно легендарное убежище: Тайную комнату в Хогвартсе, которую считали мифом.

«Вот и все наследство», — мрачно подумал Том и закрыл очередной толстенный фолиант, сдал книги и вышел из библиотеки. Несмотря на канун Рождества, веселиться совсем не хотелось, и постепенно он уходил все дальше от оживленной части замка, петлял по коридорам и переходам и вдруг услышал странный звук: не то рычание, не то шипение, не то свист.

Его выдернуло из невеселых мыслей, он достал волшебную палочку и пошел на звук, ступая осторожно. В школе было безопасно, но из-за холода внутрь могла пролезть какая-то тварь из Запретного леса, или чей-нибудь эксперимент мог сбежать из класса. Звук становился все ближе, Том двигался, почти прижавшись к стене. Медленно заглянул за угол — и опустил палочку.

Это была не тварь и не эксперимент (ну, или же и то и другое сразу) — это был сжавшийся в углу, растрепанный зареванный Хагрид.