Декабрьская фантасмагория (джен)

Тоби, сжимая в руке лягушку, стоял посреди пещеры. В этот момент он был похож на Наруто, которому после неудачного применения техники призыва пришлось в очередной раз наслаждаться общением с одним из отпрысков Гамабунты. С той только разницей, что в отличие от Наруто, Тоби вполне устраивал размер полученной им лягушки.

Дейдара, подойдя к парнишке, взял у него сверкающий талисманчик и повертел в руках, внимательно рассматривая.

— Какой кавай, хмм… Может, мне тоже хоть раз попробовать лягушку слепить? А то птицы эти уже надоели до чертиков.

К ним подошел Хидан. Искоса глянув на Какузу, который вдалеке от них расселся в удобной позе на диване, Хидан сказал, указывая на лягушку:

— А вы знаете, что это такое на самом деле?

— Лягушка… — неуверенно произнес Тоби. Дейдара растерянно похлопал длинными ресницами и решил на всякий случай промолчать: демагог Хидан славился своим умением выдавать черное за белое и наоборот.

— А вот и нет! Это жаба, — авторитетно заявил Хидан.

— А разве это не один хрен? — с сомнением спросил Дейдара. — Да и по каким признакам ты это понял?

— Признак один: ее подарили нашему Какузу.

— И что с того?

— Не понимаешь? Это намек на жабу, которая его задушила! — Хидан сунул талисман обратно в руки Тоби и, рассмеявшись собственной шутке, отошел в сторону, где наклонился к уху Сасори — видимо, стал пересказывать новую шутку и ему. Сасори глянул на лягушку, потом на Какузу и наконец, на Хидана. Лицо его оставалось серьезным. Он что-то спросил у Хидана, и тот, подавив гримасу ярости, стал вновь ему что-то говорить. Судя по всему, повторять тот же самый текст, но с комментариями и пояснениями…

Пейн сидел мрачнее тучи. Он и без Хидана разгадал намек дарителя на жабу-душительницу, но злился не на Какузу, о пороках которого и так всё знал (к сожалению, только в общих чертах), а на самого дарителя. Все надежды заглянуть в секретную бухгалтерию пронырливого финансиста рухнули…

«Вот блин… Как говорится, сказал «а», не будь «б»! — мысленно обращался лидер-сама к дарителю. — Если ты такой умный, что раскусил нашего Какузу — сообразил, что он у нас, видите ли, скупердяй и ворюга — так предъяви доказательства! Цифры, факты!»

Рядом с Пейном на диване сидела притихшая Конан. Она тоже без труда расшифровала намек дарителя, однако скупость и нечестность казначея были ей сейчас по барабану. Действуя по накатанной, она примерила полученную новую информацию к личности Пейна — и глубоко призадумалась…

За несколько секунд до того, как Хидан распознал в дареной лягушке жабу с намеком, в пещеру вернулись Итачи и Кисаме. Дед Мороз с тревогой покосился на них, но на лицах двух напарников было написано относительное спокойствие. Миротворческие труды Итачи не прошли даром: там, за порогом, он напомнил рассвирепевшему Кисаме, что подарки выбирал не сам гость, а тот, кто его нанял. Поэтому, настаивал Итачи, умнее будет сначала расспросить гостя о его нанимателе, ну а уж если не скажет, тогда можно и силу применить.

Вернувшись в пещеру, напарники не успели на вручение подарка Какузу, но услышали шутку Хидана, которая кое-что им прояснила по поводу того, что они пропустили. Правда, Итачи не сразу уверился, что эта лягушка — просто талисман. Он взял ее у Тоби, тщательно рассмотрел, попытался открыть и закрыть ей пасть. Затем нажал ей на глаза, после чего по очереди — на каждый из стразов на ее спине. Ничего не произошло.

— Хм, а я-то думал, что она с секретом, как бронзовая птица… — пробормотал Итачи. — Кисаме, я не понимаю… Неужели это и вправду обычная статуэтка, и над Какузу просто решили посмеяться?

— Наверное… Как и над всеми нами, — хмуро отозвался мечник.

Вообще-то Кисаме недолюбливал Какузу — его, как и всех, раздражала не знающая удержу жадность казначея. Но сейчас того постигла общая участь — он получил странный и отчасти оскорбительный подарок, а значит, имел право на сочувствие как товарищ по несчастью. Однако главное было не в этом, а в том, что Кисаме, в отличие от остальных акацуки, просто не мог считать Какузу бездушным сухарем и беспринципным казнокрадом. Ведь он знал маленький секрет их угрюмого финансиста…

Однажды — это было пару месяцев назад — Кисаме, вернувшись с миссии, даже не дошел до собственной комнаты. Он рухнул от усталости на диван в «гостиной» — центральном зале пещеры, где и заснул богатырским сном. Проснулся он спустя много часов, посвежевший и отдохнувший. Однако вставать все равно не хотелось. Не открывая глаз, Кисаме стал вслушиваться в тишину. Видимо, стояла ночь: не грохотала кастрюлями на кухне Конан, не звенел голосок Тоби, не переругивались Хидан и Какузу, не доносились хлопки взрывов из комнаты Дея… В глубокой тишине раздавались только два звука: шелест и скрип. Причем совсем рядом, буквально над ухом.

Кисаме лениво приоткрыл один глаз. Помещение слабо освещала лишь настольная лампа с абажуром в форме тыквы — подарок Тоби от Дейдары на прошлогодний Хэллоуин. За столом, стоявшим рядом с диваном, сидел Какузу и что-то записывал в толстую тетрадь. Шелестели страницы, скрипела ручка… «А-а-а, наш скряга подбивает дебет-кредит», -подумал Кисаме и, смежив веки, потерял всякий интерес к происходящему.

Легкий стук заставил его вновь приоткрыть глаза. Это Какузу встал, отодвинув стул, и затопал по направлению к санузлу. Кисаме подумал, что сам он тоже не прочь посетить этот уголок пещеры. Шаги удалялись. Через несколько секунд в боковом коридоре хлопнула дверь туалета. Кисаме поднялся с дивана, с хрустом потянулся и направился было в тот же коридорчик. Но в этот миг его взгляд упал на раскрытую тетрадь, лежащую на столе. К изумлению мечника, на ее страницах вместо столбиков цифр красовались столбики стихотворных строчек. Не веря своим глазам, Кисаме наклонился и прочел:

На черном небе

Красных облаков стая…

Сколько их? Сто двадцать? Пятьдесят?

И чуть ниже:

Распустилась глициния:

Пятьдесят лиловых флаконов

На восьми изящных ветвях.

И наконец:

Десять монахов в саду.

На шляпах звенят бубенцы

На тридцать пять голосов…

Кисаме застыл, потрясенный до глубины души. Его вывел из задумчивости стук двери в коридоре. Решение пришло мгновенно: Кисаме метнулся обратно к дивану, бесшумно растянулся на нем и добросовестно притворился спящим. Он наблюдал из-под опущенных ресниц за Какузу, который вошел в комнату. Казначей вновь уселся за стол, еще немного поработал, а затем захлопнул тетрадь и спрятал ее за пазуху. Встав, он выключил свет и удалился. А Кисаме до утра лежал сам не свой, переваривая увиденное.

Он никогда не любил Какузу, но с этой ночи что-то неуловимо переменилось в его отношении к казначею. Кисаме не мог плохо относиться к человеку, который пишет стихи. Ведь он и сам на досуге баловался тем же, тщательно пряча тетрадку со своими хромыми хокку в укромном месте в скалах.

Он решил, что никогда никому не расскажет о том, что увидел. Это будет их с Какузу общий секрет — секрет людей, увлеченных одной и той же страстью. Впрочем, самому Какузу он тем более не проговорится. Ведь тому наверняка было бы неприятно узнать, что кто-то заглянул в его записи. Он, Кисаме, тоже не обрадовался бы, если бы кто-то нашел его заветную тетрадку…

«Хотя, если честно, непонятно, отчего Какузу прячет такие отличные стихи. Я бы на его месте их вообще отдельной книжкой выпустил! — недоумевал Кисаме. — Это ведь не то, что мои каракули. Я понимаю, что мне не хватает образования и что до Итачи, Хидана и Сасори мне очень далеко. И стихи у меня слабые. Итачи говорит, что в хокку должно быть три строчки. А у меня это не всегда получается. Иногда выходит четыре, иногда пять, а если совсем наболело и хочется высказаться от души — то и шесть. Зато искренне! Но это всё так, баловство. Я их даже Итачи стесняюсь показывать, не то что другим. А вот у Какузу — стихи так стихи… Профессионал!»