Неживая, Немертвый (гет)

Света от канделябра на столе было немного, но его вполне хватило, чтобы Дарэм смогла увидеть, как Кролок на секунду прикрыл глаза.

— Это и впрямь будет весьма короткий разговор, — голос графа прозвучал резко и холодно. — Нет.

— Сначала выслушайте меня, — Нази вздохнула, с сожалением понимая, что избежать объяснений не получится. — И, если после всего, что я скажу, вы дадите точно такой же ответ, я не стану больше настаивать, даю слово.

Фон Кролок некоторое время молчал, глядя на Нази абсолютно непроницаемым взглядом, и Дарэм отчаянно надеялась, что граф через секунду не растворится в пространстве, тем самым пресекая любую возможность диалога.

— Я слушаю, — наконец коротко проронил он.

— Спасибо, — благодарно кивнув, Нази подошла к столу и присела на его краешек, сосредоточенно разглядывая пол у себя под ногами и пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли.

Решение пришло к ней так легко, словно все это время вызревало где-то в глубине подсознания, терпеливо дожидаясь момента, когда Дарэм, наконец, соизволит обратить на него внимание. Разговор с Гербертом лишь подвел черту подо всеми ее гнетущими, маетными размышлениями, достигшими своего пика прошлой ночью, после ухода графа, когда неподвижно сидящая в кресле Нази наблюдала за тем, как живое пламя в камине медленно, но неотвратимо превращается в тусклый мертвый пепел. И сейчас, озвучив, наконец, свою просьбу, Нази испытывала некое опустошение, к которому впервые за месяцы, прошедшие со смерти Винсента, примешивалась твердая уверенность в верности сделанного выбора.

— Как вы знаете, в крови человека содержится некоторое количество энергии, или, выражаясь более поэтично, жизненной силы, — заговорила она, задумчиво барабаня пальцами по краю столешницы. — Однако люди не способны сами управлять ею, так что, питаясь, вы получаете лишь какую-то часть чужой жизни. Человек умирает, и в момент, когда душа его отделяется от тела, происходит наиболее мощный, последний выброс энергии. Последний вздох, так это называют у нас. Для вампиров этот выброс абсолютно бесполезен, вы просто не способны поглотить его, но в случае со мной все иначе — вчера ночью вы сами убедились, что я могу поделиться жизнью по собственной воле. То же самое я могу сделать и на балу, с той лишь разницей, что энергию я буду пропускать через свое тело, вместо того, чтобы просто выплескивать в пространство. Знаю, сейчас я кажусь вам куда менее перспективной жертвой, нежели Сара, но, поверьте на слово, в итоге ваши гости получат даже больше, чем получили бы от нее — мне по силам об этом позаботиться. Так что сделка по сути получается выгодная, не находите?

Поскольку с ответом граф не торопился, Нази подняла на него взгляд и обнаружила в облике своего собеседника некие перемены. Еще несколько минут назад на бледном его лице невозможно было прочесть ни единой эмоции, однако сейчас фон Кролок сверлил Дарэм взглядом, полным такой ярости, что, не соберись Нази оборвать земное существование по собственной воле, она бы, вероятнее всего, не на шутку перепугалась.

— И ты полагаешь, — медленно и тщательно подбирая слова, проговорил он, — что причиной моего отказа стали сомнения в твоей гастрономической ценности? Что это твое объяснение должно в чем-то меня убедить? Что ж, вынужден тебя разочаровать — степень удовлетворения моих гостей в данной ситуации мне безынтересна.

— Очень жаль, — давешнее умиротворение под действием исполненного с трудом подавляемого гнева графского голоса, таяло, словно окаченный крутым кипятком кусок льда, уступая место тоскливому пониманию: разговор действительно получится гораздо длиннее, чем ей бы того хотелось. И гораздо труднее. — Я надеялась, что этого будет достаточно. Хотя надежда была весьма мимолетной и, как я теперь вижу, неоправданной.

— Абсолютно. Твое предложение по-прежнему неприемлемо, — все тем же тоном подтвердил граф и, в один шаг преодолев разделявшее их расстояние, двумя пальцами больно схватил Дарэм за подбородок, вынуждая запрокинуть голову и посмотреть ему в лицо. — Значит, такова в твоем понимании благодарность за гостеприимство и за то, что я спас тебе жизнь? Право, Нази, мне казалось, что цена моим усилиям — нечто большее, нежели безумная попытка облагодетельствовать всех и каждого в порыве глупого благородства. Кто они тебе, Дарэм: друзья, родственники, быть может, подопечные, за которых ты несешь личную ответственность? Я, черт возьми, желаю знать, почему их жизнь для тебя дороже собственной. Дороже того доверия, которое я, смею заметить, за триста семнадцать лет оказывал очень немногим! Что, в конце концов, случилось с твоими собственными планами, в которые ты с такой истовой фанатичностью посвящала меня не далее как вчера?

— Все мои планы пошли к черту. Не далее как вчера, — глядя в абсолютно черные, сверкающие от первосортного ледяного бешенства глаза фон Кролока, по возможности спокойно ответила Нази. — Я перешла свой рубеж и моих сил больше не хватит на то, чтобы провести повторный ритуал. Их и в первый-то раз оказалось недостаточно: у меня было время подумать и сделать нужные выводы. Именно от недостатка сил я, вместо того, чтобы притянуть душу Винсента в мир живых, сама провалилась на тропы, а уж теперь... Не уверена, что даже обратное путешествие в собственный мир «потяну». Что же касается того, кто они мне… Да никто. Просто люди. Пока еще живые. Точно такие же, как люди из моего мира, которых я клялась защищать.

— О, — граф неприятно усмехнулся, ноздри его тонкого носа отчетливо, почти по-звериному трепетали. Он как-то странно дернул подбородком, и Дарэм поняла, что фон Кролок лишь усилием воли удерживает себя от дальнейшей трансформации, ограничившейся покуда одними лишь глазами. — Правильно ли я понял, драгоценная моя Нази: поскольку ритуал по возвращению твоего беззаветно обожаемого мужа стал невозможен, твоя жизнь потеряла всякий смысл, и ты намерена распрощаться с ней в наиболее торжественной обстановке, возложив себя на алтарь?

— И да, и нет, — сухие, теплые пальцы Дарэм мягко обхватили запястье удерживающей ее подбородок руки. — Я действительно хотела бы их спасти, и я действительно пытаюсь извлечь из своей смерти хоть какую-то пользу, но, по большому счету, дело не в этих людях, не в этом ритуале. И не в моем муже. Если я буду сидеть тихо и перестану использовать дар, то проживу, возможно, еще года три, но…

Она замолчала, чуть заметно хмурясь, и почти машинально скользнула подушечками пальцев по руке графа — вверх и вниз — точно погладила. Фон Кролок и сам толком не мог понять, на что именно он так злится — в конце концов, чего-то подобного он ожидал с того самого момента, как фрау Дарэм попыталась вразумить одурманенную Сару. Ожидал — и все равно оказался унизительно, позорно не готов, точно в глубине души надеялся, что этого все-таки не случится. Как будто не было за плечами трех сотен лет, за которые мир и населявшие его люди стали так предсказуемы. Как будто он умел рассчитывать на что-то или на кого-то, кроме себя.

— Но? — значительно резче, чем планировал, поторопил он.

— А толку? — Нази неопределенно пожала плечами. — Это абсолютно чужой мир, делать я, кроме своей работы, ничего толком не умею, а пользоваться здесь моими способностями проблематично... и бесполезно. Три года — слишком мало, чтобы начинать все заново. Особенно, когда за душой нет ничего: ни денег, ни имени, ни связей.

— Полагаю, твое общество я вполне способен вынести и дольше пары недель, так что ты могла бы остаться здесь, — негромко проговорил граф, и Дарэм почувствовала, как хватка ледяных пальцев на ее подбородке ослабла, из стального захвата превратившись в мягкое, почти бережное прикосновение. Фон Кролок немного помолчал, а затем сухо добавил: — Со мной.

Нази в ответ только прерывисто вздохнула, с тоской глядя в вернувшие себе прежний цвет, серебристо-серые глаза, которые, казалось, видели ее насквозь. Слишком хорошо оба они понимали истинное значение произнесенных графом слов, и, откровенно говоря, Дарэм без раздумий предпочла бы им молчание, позволявшее не усложнять еще сильнее то, что и так представляло собой весьма серьезную проблему. Впрочем, Нази отчего-то была уверена — будь ситуация иной, Кролок и сам почел бы за лучшее промолчать.

— Вот это и есть самая важная причина, по которой я прошу тебя согласиться, — сказала она, понимая, что теперь говорить придется начистоту. — Три года — слишком мало, чтобы начинать заново. Зато достаточно много, чтобы увязнуть окончательно. Уходить все равно придется. Вот только через три года уходить мне будет гораздо труднее. А тебе, судя по всему, гораздо труднее будет отпускать, — она судорожно сглотнула подкатившую к самому горлу горечь и продолжала, все так же не отводя взгляда: — Винцент, мы знакомы каких-то паршивых две недели, а все уже зашло очень далеко. И один черт знает, куда способно зайти за месяцы и, тем более, годы. Быть может, что и вовсе никуда, но рисковать ни мне, ни тебе не стоит. Лучше остановиться здесь.

Фон Кролок молчал, по всегдашней своей привычке чуть склонив голову к плечу, и смотрел на Нази сосредоточенным и, вместе с тем, каким-то отрешенным взглядом — вызванная просьбой Дарэм вспышка ярости как будто немного утихла, и граф с удивлением понял, что признание Нази моральной тяжести их грядущей разлуки немало этому способствовало. В словах Дарэм крылась простая, но неумолимая истина, с которой фон Кролок при всем желании не мог поспорить.

— Или... — спокойно сказал он, и Нази ощутила, как пальцы графа, до этого момента придерживавшие ее за подбородок, переместились ниже, невесомо коснувшись шеи. — Можно не останавливаться вовсе.

Это предложение, пожалуй, было куда более серьезным. И неизмеримо более личным. В короткой, с точки зрения вселенной, жизни людей смерть являлась неотвратимой константой — гарантом свободы от любых обещаний и любых обязательств. Брачные обеты, старые долги, неоправданные ожидания, надежды, мечты, обиды, даже любовь — чувство, которое граф испытывал лишь единожды, и всю прелесть и мучительность которого почти забыл за годы, прошедшие с момента его гибели — все это обрывалось вместе с человеческой жизнью. И перспектива разделить с кем-то несколько десятков лет не шла ни в какое сравнение с предлагаемыми фон Кролоком веками.

Шаг в пустоту — он и сам не был уверен в том, что его стойкое нежелание выпускать Нази Дарэм из поля своего зрения способно перерасти в нечто более серьезное, но, пожалуй, сейчас он согласен был попробовать это выяснить. Потому что даже эта призрачная, потенциальная возможность в его случае была чем-то из разряда исчезающе невозможного.

— Вечная "жизнь"? — Дарэм улыбнулась, но улыбка эта получилась слабой и абсолютно безрадостной. — В мире столько людей, которые о ней мечтают, а ты выбрал человека, точно знающего цену бессмертия и не готового ее заплатить. Мы оба же оба отлично представляем, каково оно и чего требует взамен. Мое предназначение — защищать людей, а вовсе не убивать их. Не говоря уже о том, что такое существование — безвременье, бесконечная стагнация, из которой нет выхода. Должно быть, лишь такие, как ты, способны найти в нем хоть какие-то цели и смысл, чтобы не сдаться. А такие, как Герберт — испытывать жажду к жизни настолько сильную, чтобы согласиться на существование, пускай даже и в качестве вампира. Лишь бы существовать вообще. А как по мне, подобное бессмертие куда страшнее гибели. Так что давай до конца оставаться теми, кто мы есть: ты — вампиром, который силой воли кладет на лопатки главный закон существования своего вида, я — некромантом, который подохнет за то, за что подыхают все мне подобные.

— За жизни абсолютно чужих тебе людей? — фон Кролок поморщился.

Впрочем, ответ Нази неожиданностью для него не стал — скажи она нечто иное, граф, пожалуй, заподозрил бы, что за прошедшие с их последней встречи часы женщину, которую он знал, заменили грубой подделкой. Дарэм до мозга костей была и оставалась членом своего странного, оставшегося в другом мире Ордена, а между некромантами и вампирами существовало фундаментальное различие, которое навсегда разводило их по разные стороны баррикад: отношение к человеческой жизни. Кролок точно знал — Нази Дарэм никогда бы не приняла его предложения. И знал, что, несмотря на это, обязан был попытаться.

— При подготовке к вступлению в Орден мы принимаем то, что живем не для себя. Не для себя и умираем. А уже на посвящении приносим присягу, — сказала Нази. Фон Кролок, как обычно, стоял всего в полушаге от нее: всегда рядом, но всегда далеко, и сейчас она ощущала это расстояние особенно отчетливо, признавая, что, с учетом всех обстоятельств, оно, пожалуй, только к лучшему. Не приближаться, не смотреть, отгородиться невидимой стеной, которая неизбежно возникает между теми, кто остается, и теми, кому предстоит уйти навсегда. — Я клялась служить своему делу, защищать людей от нежити любого вида и любой формы, не применять свой дар во вред или ради личной выгоды. Это очень длинная клятва, но, в нашем случае, суть ее такова: спасти хотя бы три человеческих жизни — это гораздо лучше, чем не спасти ни одной.

Она подняла взгляд на графа, сама не зная, какого именно ответа от него ожидает, однако не сумела разглядеть даже выражения его лица. Еще вчерашним вечером оплывшие до середины свечи потихоньку прогорали, затухая, так что сейчас лишь на одной из них еще слабо трепыхался робкий огонек, превращающий фон Кролока в высокий, темный силуэт на фоне еще более непроглядной черноты — лишь мерцали слабые отблески на скалывающей извечный его плащ застежке.

Короткий, едва слышный треск — и этот последний огонек погас, захлебнувшись раскаленным воском, погружая часть огромной библиотеки в абсолютную темноту. Где-то там, за несколькими поворотами лабиринта из стеллажей горел камин, но свет его не способен был проникнуть сквозь плотные ряды тисненных золотом и медью книжных корешков.

Дарэм знала, что для вампирского зрения тьма не является серьезной помехой, так что нисколько не удивилась, почувствовав легкое, но безошибочно точное прикосновение к собственному плечу.

Не приближаться, не смотреть, не касаться.

Нази вслепую протянула руку, почти тут же ощутив под пальцами холодный шелк старомодного камзола, а затем, спрыгнув со стола, порывисто шагнула вперед, прижимаясь к этому шелку еще и щекой.

— Для того, чтобы завершить тот ритуал, я убила человека, — тихо сказала она, чувствуя, как надежно смыкаются вокруг нее объятия существа, от которого ей с самого начала следовало держаться как можно дальше. — Тело Винсента уже несколько месяцев лежало в земле, и я не смогла бы привязать к нему вернувшуюся из-за грани душу. Так что мне нужно было новое, способное удержать его на этом свете. Тот человек... отступник, такой же, как я теперь. Я принесла его в жертву, и... знаешь, что хуже всего? Хуже всего, что я даже не сожалела. Была уверена, что мне его тело гораздо нужнее — по всем законам Ордена его все равно ждал смертный приговор. Я всего лишь успела раньше, чем цеховое правосудие.

— И как ты собиралась объяснять случившееся, если бы у тебя все получилось? — после короткого молчания спросил граф.

— Не знаю, — честно призналась Нази. — Если бы получилось, вместе мы бы что-нибудь придумали. Скорее всего, уехали в другую страну, бросили все, начали сначала где-нибудь, где никто не знал бы нас в лицо. Глупо?

— Чрезвычайно глупо, драгоценная моя фрау Дарэм, — с мягким укором прозвучало из темноты над ее головой. — Однако люди, впавшие в отчаяние, всегда удручающе неразумны и редко думают о последствиях. Поэтому ты хочешь уйти вот так? Жертва во искупление?

Граф не увидел, но прекрасно почувствовал, как Нази слабо кивнула.

— Я, может, и не смогла до конца быть верной тому, за что сражалась почти полжизни, — проговорила она, чувствуя позабытую за эти годы резь в глазах, остро напоминающую Дарэм о том времени, когда она еще не разучилась плакать. — Но я могу успеть сделать хоть что-то. Не хочу умирать отступницей. Возможно, тебе это покажется еще одной глупостью, но для меня это чертовски важно. Вряд ли ты даже сможешь представить себе, насколько.

— Ты права, я не могу понять этого, — сказал граф, и обнимающие Нази руки на мгновение сжались чуть сильнее. — Но это не означает, будто я не способен понять, почему это имеет для тебя такое значение. Ты уверена в решении окончить свою жизнь именно этой ночью и именно так?

— Абсолютно.

В библиотеке снова воцарилось молчание.

— Мне определенно не следовало тебя спасать.

— Сожалеешь?

— Ужасно. Но даже с моими способностями не отменить того, что уже случилось. До бала осталось около четырех часов, тебе следует привести себя в порядок и переодеться.

— Надо полагать, в платье с открытой шеей?

— Именно.

— Винцент?

— Я внимательно слушаю тебя, Нази.

— Пообещай, что, когда этот ваш бал закончится, ты позаботишься о том, чтобы меня обезглавили.

В ответ из темноты донесся тихий, невеселый смешок.

— Не доверяешь? Хорошо, даю слово фон Кролока, что за решением вопроса касательно твоей головы я прослежу лично, — сказал граф и, поскольку Дарэм продолжала напряженно молчать, уточнил: — Разве на твоей памяти я нарушил хоть одно свое обещание? Не говоря уж о том, что для человека моей эпохи — слово, данное от имени рода, приравнивается к клятве.

— Ты прав, прости, — Нази вздохнула. — Тогда хорошо. Иди, тебе еще нужно разобраться с чересчур загостившимися охотниками на твое сиятельство.

— Пожалуй, и впрямь стоит поторопиться, — согласился фон Кролок и не двинулся с места. Равно как и сама Дарэм не предприняла попытки высвободиться из его объятий. Наконец, по истечении нескольких минут, фон Кролок решительно перехватил лежащую у него на груди узкую ладонь Нази и молча потянул ее за собой к выходу, с легкостью прокладывая путь сквозь темноту, в которой фрау Дарэм была абсолютно беспомощна.

Как ни велик был соблазн притвориться, будто окружающего мира за пределами библиотеки попросту не существовало, дела неумолимо требовали от них обоих перестать тешить себя пустыми иллюзиями.

* * *

— Я не понимаю… — в синих глазах фройляйн Шагал отчетливо блестели готовые хлынуть в любую секунду слезы. — Почему вы отсылаете меня? Вы же обещали! Вы ведь сами говорили, что меня ждет новая жизнь, новое будущее, в котором мы будем счастливы!

— И все будет именно так, как я сказал, — фон Кролок покачал головой и, протянув руку, большим пальцем аккуратно стер все же покатившуюся по девичьей щеке крупную хрустально-прозрачную каплю. — Тебя действительно ждет новая жизнь и новое будущее. Но не в этом замке и не со мной. Я не могу пообещать, что ты непременно будешь счастлива — это зависит не от меня, однако могу пообещать, что там, куда ты отправишься, будет гораздо лучше, чем здесь.

— Но я хочу остаться! Пожалуйста! — уже не стесняющаяся плакать Сара на мгновение прижалась пылающими губами к ледяной ладони графа, порывисто обхватывая пальцами его запястье. Точно так же, как сделала это Дарэм в библиотеке — один и тот же жест. И абсолютно разный смысл.

Прикосновение Нази было мягким, успокаивающим, полным печального смирения человека, пытающегося заверить своего собеседника в том, что все идет именно так, как должно. Прикосновение фройляйн Шагал было пропитано паническим отчаянием и надеждой утопающего, хватающегося за протянутую руку в лихорадочной попытке выжить. Во взгляде, обращенном на фон Кролока, было столько мольбы, что, не знай граф всей правды, он, вполне возможно, проникся бы к Саре состраданием.

— Желание это скоро пройдет, — граф улыбнулся самыми уголками губ. — Я бы сказал, что впоследствии ты с облегчением и радостью будешь вспоминать о том, какой участи смогла избежать сегодня… но ты не будешь. Я не могу подарить тебе будущее, Сара Шагал, другой человек подарил его вместо меня, однако со своей стороны я тоже хочу сделать тебе прощальный подарок. Посмотри мне в глаза.

Сознание фройляйн Шагал было полностью открыто — за прошедшие недели разум девушки настолько привык к присутствию оплетающего его зова, что с готовностью отзывался на любое прикосновение, полностью послушный чужой воле. Фон Кролок аккуратно перебирал мысли, чувства и воспоминания, словно страницы книги, складывая их в новом порядке, оставляя на том месте, где все это время был он сам, лишь смутные, смазанные образы. Граф отступал все дальше, так, что Сара уже не могла толком рассмотреть его лица и вспомнить звук его голоса. Там, где было головокружительное ощущение полета сквозь пространство, вырастал зимний лес и звучал скрип снега под полозьями саней...

Двести семьдесят восемь лет — достаточный срок, чтобы научиться не просто подавлять чужой разум, но и влиять на него, изменяя мысли, приглушая воспоминания и создавая из их фрагментов новые. Особенно, если все равно нужно чем-то занять ночи, так похожие одна на другую. И забвение порой — действительно ценный подарок, позволяющий получившему его не просыпаться всю оставшуюся жизнь от кошмаров, и не содрогаться в темноте ночи при мысли о том, с каким будущим ему посчастливилось разминуться в самый последний момент.

А еще оно — неплохая гарантия безопасности.

Фон Кролок бережно снял последние остатки зова с разума стоящей перед ним девушки и успел подхватить ее прежде, чем та с коротким вздохом прикрыла глаза, оседая на пол. В его распоряжении было еще несколько часов, в которые спутанное сознание фройляйн Шагал будет приходить в себя, подстраиваясь под внесенные изменения. Граф прислушался, определяя, где в данный момент находится профессор, и обнаружил, что тот вместе с учеником как раз в это время спускается по лестнице четвертого этажа.

«Куколь, — мысленно позвал граф. — Ты уже проводил фрау Дарэм в гардеробную?»

«Да, мастер».

«Отлично, тогда приготовь сани, отвезешь наших гостей сперва в поселок, а затем в Мерисел».

«Как скажете, мастер, — с готовностью отозвался слуга. — А свечи как же?»

«Этот вопрос я улажу без тебя, однако постарайся вернуться как можно быстрее. Приступай».

С самого появления Куколя под крышей замка Герберт не уставал пенять отцу на то, что тот взял в услужение смертного, изъясняющегося сугубо нечленораздельно. В ответ фон Кролок неизменно советовал своему наследнику усерднее тренироваться, вырабатывая навыки ведения ментального диалога, поскольку юноша и по сию пору мог общаться подобным способом только графом, да и то лишь благодаря связи, накрепко связывающей разум создателя с разумом его детища. Однако виконт, вместо того, чтобы как следует налечь на телепатическую составляющую менталистики, ухитрился научиться понимать огромную часть высказываний Куколя на слух, что, по мнению Кролока, было в разы труднее. Сам граф практически не вслушивался в то, что именно говорит горбун, предпочитая напрямую обращаться к его разуму. Который, в отличие от речевого аппарата, к коверканью слов склонности не имел.

— Как вы себя чувствуете, фройляйн Шагал? — покончив с распоряжениями, осведомился он у Сары, которая, сидя на кровати, осоловело хлопала глазами в попытках хоть как-то разобраться в происходящем.

— Мммм… голова кружится и… что случилось? — девушка неуверенно посмотрела на участливо склонившегося над ней Кролока.

— Кажется, все гораздо хуже, чем я предполагал! — сокрушенно воскликнул тот, с беспокойством вглядываясь в бледное личико своей несостоявшейся жертвы. — Вы помните, кто я?

— Граф… фон Кролок? — полуутвердительно, полувопросительно сказала фройляйн Шагал и, немного помолчав, добавила: — Кажется...

— Верно. Во время прошлого своего визита в поселок я пригласил вас на праздник, — граф покачал головой. — И позавчера мой слуга привез вас в замок. Припоминаете?

— Да… — Сара хмурилась, пока ее сознание, под воздействием слов Кролока «достраивало» несуществующие воспоминания. — Что со мной случилось, Ваше Сиятельство? Все так перепуталось. Помню, как вышла из дому… Альфред уговаривал меня не ехать, но я отвлекла его и выбежала на дорогу, где меня ждал ваш слуга... помню картины… и ванную…

— Вам стоит быть осторожнее во время купаний, — посоветовал граф. — Вы поскользнулись и, кажется, серьезно ударились — настоящая удача, что вы не свалились в воду! В противном случае, боюсь, все могло закончиться настоящей трагедией. Однако, фройляйн Шагал, я полагаю, вам в любом случае стоит показаться лекарю. И, разумеется, ни о каком бале не может быть и речи — только покой и наблюдение врача. Я весьма обеспокоен тем, что вы помните о случившемся так мало. Прошу, посидите смирно и не пытайтесь вставать — я сию же минуту отправлюсь за помощью.

Все еще полностью дезориентированная, а потому не имеющая сил спорить девушка в ответ лишь вяло кивнула — фон Кролок знал, что впоследствии, когда сознание Сары окончательно придет в порядок, даже этот разговор останется в ее памяти в виде довольно смутных воспоминаний.

Продолжая отслеживать передвижения доблестных борцов с вампирами, граф неторопливо спустился на этаж ниже, оказавшись возле дверей одной из давно заброшенных гостиных ровно в тот момент, когда в противоположном конце коридора показался сопровождаемый своим ассистентом профессор.

— Может быть, стоит просто потихоньку проникнуть на бал и посмотреть, что там будет? — Альфред говорил шепотом, однако граф слышал каждое его слово так, будто молодой человек шептал прямо ему в ухо. Не удержавшись, фон Кролок хмыкнул — шансов у двух смертных «затеряться» в толпе высших вампиров было не больше, чем у пары зайцев в оголодавшей волчьей стае.

— Нужно было принимать предложение виконта, мой мальчик, — насмешливо откликнулся профессор. — Тогда бы ты точно попал на этот праздник! Теперь же нам придется просить у графа, который вполне может своего разрешения и не дать.

— Принять предложение от этого?! Профессор, вы бы видели…

— Видел я, молодой человек, более чем достаточно, и от подобных зрелищ предпочел бы впредь воздержаться! — Абронзиус возмущенно фыркнул в свои роскошные усы.

Граф, в свою очередь, вынужден был признать, что в партии, которую они играли против охотников составом "трое на двое", свой ход Герберт сделал весьма изящно — под впечатлением от притязаний виконта на взаимность юный Альфред и думать забыл о предполагаемом его вампирском происхождении, куда более озабоченный пристрастием графского сына к представителям своего пола в целом, и к нему самому в частности. Ответа юноши фон Кролок так и не услышал, поскольку в этот момент Альфред, наконец, заметил чужое присутствие и взволнованно дернул своего наставника за рукав.

— Добрый вечер, Ваше Сиятельство! — энергично поздоровался Абронзиус, в то время, как его ассистент ограничился лишь легким кивком и весьма хмурым взглядом. — Простите, я не заметил вас сразу, здесь, изволите видеть, темновато.

— Замок велик, профессор, и большинство комнат в нем пустует, — фон Кролок пожал плечами. — Предпочитаю не тратить свечей понапрасну. Впрочем, я действительно счастлив, что нашел вас! Боюсь, мне, а точнее, юной фройляйн Шагал требуется помощь лекаря, и все свои надежды я возлагаю на вас. Вы ведь не откажетесь сопроводить ее хотя бы до дома, а лучше — к лекарю, в Мерисел? Как хозяин бала, сам я не могу отлучиться из замка, а отправить фройляйн Шагал через лес в сопровождении одного лишь Куколя — не могу тем более.

— Что случилось?! — делая несколько торопливых шагов в сторону графа, взволнованно воскликнул Альфред.

— Пойдемте, господа, я провожу вас, — фон Кролок сделал приглашающий жест рукой и уже на ходу пояснил: — Насколько я смог понять, фройляйн Шагал поскользнулась на мокром полу ванной комнаты и ударилась головой. По крайней мере, я так полагаю, исходя из того, что мы нашли ее лежащей на полу.

— А зачем это вы заходили к ней в ванную? — подозрительно уточнил молодой человек, удостоившись со стороны графа чуть насмешливого взгляда.

— Весьма бестактный вопрос, юноша. Как, не стану отрицать, и мой поступок, однако, с учетом обстоятельств, я посчитал его допустимым, — сказал фон Кролок. — Фройляйн Шагал не откликалась на призывы Куколя, явившегося напомнить ей, что пора одеваться к празднику. Мой слуга забеспокоился, однако войти в ванную комнату к юной девице не решился и позвал меня. И, поскольку из женщин в замке находится лишь фрау Дарэм, которую еще необходимо было отыскать, я счел ситуацию достаточно тревожной, чтобы нарушить правила приличия. Как выяснилось, не напрасно.

— Насколько плохо ее состояние, Ваше Сиятельство? — уточнил профессор, который, пожалуй, двигался в полумраке замковых коридоров с не меньшим проворством, чем его ассистент.

— Не так плохо, как можно было опасаться, — откликнулся фон Кролок. — Однако фройляйн Шагал явно не в себе, и меня это очень беспокоит. Сознание ее спутано, она с трудом понимает происходящее, и, увы, я совершенно не представляю, что следует предпринять. Я не врач, к тому же мы в точности не знаем, что именно с ней произошло.

Фон Кролок изобразил на лице крайнюю степень удрученности, прибавив к ней некую долю волнения — не слишком большую, но уместную для хозяина, с гостем которого случилось несчастье. Достоверно играть любые человеческие эмоции графу никогда не составляло труда — светская и, в особенности, придворная жизнь развивала подобные навыки весьма быстро. Вот только, в отличие от сына, который обожал развлекать себя подобным образом, в этой игре граф, по большей части, не находил для себя ни смысла, ни интереса.

— Прошу, — на шаг опередив рвущегося вперед, словно молодая гончая, Альфреда, Кролок распахнул перед гостями дверь в комнату Сары. — Фройляйн Шагал, эти господа должны быть вам знакомы. Они любезно согласились сопроводить вас домой. Верно?

— Сара, что с тобой?! Тебе плохо?! — едва ли обратив внимание на слова графа, профессорский ученик бросился к предмету своего обожания и схватил ладони фройляйн Шагал, с тревогой вглядываясь в ее лицо.

Профессор же неопределенно промолчал, тоже внимательно рассматривая девушку. Разве что разглядывал он не лицо Сары, а ее шею, на которой для охотника на вампиров не обнаружилось ровным счетом ничего интересного. Открытое платье и забранные наверх волосы фройляйн Шагал не давали фантазии Абронзиуса ни малейшего простора для подозрений.

— Вижу, юная Шагал успела переодеться, — пробормотал он.

— Не думаете же вы, будто я мог отправить ее домой в одном исподнем? — фон Кролок удивленно приподнял брови и добавил: — Профессор, не могли бы мы обменяться с вами парой слов, пока ваш ассистент так занят?

Бросив косой взгляд на Альфреда, настойчиво пытающегося выяснить, насколько же на самом деле велика угроза здоровью его рыжеволосой возлюбленной, которая в ответ то хмурилась, то рассеянно улыбалась, но руки свои из хватки молодого человека освобождать не спешила, Абронзиус кивнул и, повинуясь жесту графа, отошел вместе с ним к окну.

— Я слушаю вас, Ваше Сиятельство, — как и всякий раз, когда взгляд профессора обращался к графу, в его глазах легко читалось напряжение и, вместе с тем, некий, весьма редкий для людей его возраста, боевой задор.

— Фрау Дарэм известила меня о ваших подозрениях, — сухо бросил в ответ фон Кролок. — Честно признаться, я не ожидал, что мое гостеприимство будет иметь подобный отклик, и тем более, не могу сказать, будто я польщен. Мало того, Куколь сообщил, что вы в мое отсутствие пытались вломиться в семейный склеп, а это, позвольте заметить, выходит за любые мыслимые рамки приличий. Я принял вас в своем доме и, если не ошибаюсь, не совершил ничего дурного по отношению к вам или вашему спутнику. Напротив, из глубочайшего уважения к вашим трудам, поклонником которых я являюсь, я сделал все, чтобы вы чувствовали себя желанными гостями, так что едва ли способен понять, чем заслужил подобное отношение. Посему я прошу вас покинуть мой дом незамедлительно — у меня нет ни малейшего желания более принимать вас под своей крышей. Время еще не слишком позднее, мой слуга отвезет вас в город, в случае, если вы согласны оказать помощь фройляйн Шагал, или в поселок, если откажетесь.

— Прошу прощения, граф… — немного обескураженный ледяным тоном фон Кролока, начал Абронзиус, однако тот жестом попросил его замолчать.

— Я не вправе осуждать ваше научное рвение, профессор, — сказал он, мягко, но неумолимо давя на сознание своего собеседника еще и ментально. — Вы вольны верить или же не верить в то, что прискорбное состояние фройляйн Шагал не является моей виной. Однако она провела здесь уже пару дней — и, как видите, укусов на ее шее не появилось. Да, я отлично видел, на что именно вы обратили свое внимание в первую очередь. Полагаю, мне стоит радоваться хотя бы тому, что вы или же ваш ассистент, в попытке проверить свою теорию, не всадили мне в спину ваш грозный осиновый кол. Не хотелось бы так нелепо истечь кровью прямо накануне бала, — фон Кролок усмехнулся, а затем, выдержав паузу, с раздраженной досадой прибавил: — Тем не менее, дабы не оставить между нами никаких недомолвок, я готов пожертвовать некоей частью своего личного пространства и предлагаю вам самолично убедиться, что сердце мое работает ровно так, как и положено. Согласно вашей книге, биться оно не должно, не так ли? Только, прошу, побыстрее, мне подобные унижения не доставляют ни малейшего удовольствия.

Граф сосредоточился и, заложив руки за спину, испытующе и недовольно посмотрел на Абронзиуса с высоты своего роста. Он почти не сомневался, что, даже несмотря на резкую отповедь, профессор не упустит шанса провести эксперимент. Тем более, что «отношения» их с фон Кролоком и так были всерьез испорчены, а посему терять Абронзиусу было особо нечего.

Сердце повиновалось далеко не сразу, так что колебания профессора, прежде чем он отточенным жестом, свойственным скорее врачу, нежели ученому теоретику, все же приложил ладонь к груди графа, оказались весьма кстати.

— Есть ли у вас ко мне еще вопросы? — отсчитав пять ударов, фон Кролок сделал полшага назад, с облегчением позволив себе немного расслабиться. Ему следовало торопиться — сердцебиение порядком истощало, так что запах живой крови все настойчивее щекотал его обоняние, призывая немедленно восполнить упадок сил. Пожалуй, без той энергии, которую накануне столь щедро подарила графу Нази, сейчас он едва ли сумел бы сдержаться.

— Нет, Ваше Сиятельство, — профессор, нахмурившись, покачал головой и произнес: — Вынужден принести вам свои искренние извинения, однако… черт возьми, все признаки позволяли предположить, что мои подозрения верны! Визит вампира и последующее его исчезновение из ванной юной Шагал, чеснок, ваш странный слуга, бегство девушки и то, что она оказалась в замке, показания трактирщика, рассказы местного блаженного, в конце концов! Мне казалось, я так близок к цели!

— Ну, это, почтеннейший, как мы только что выяснили, меня абсолютно не касается, — фон Кролок брезгливо скривил губы, однако затем, «смягчившись», добавил: — Я вполне допускаю, что в окрестностях действительно водятся вампиры, профессор, и что один из них действительно навещал фройляйн Шагал. Вы говорите, в тот раз дело происходило в ванной? Быть может, сейчас история повторилась, и состояние Сары объясняется вовсе не ударом, а пресловутым вампирским «магнетизмом», о котором вы упоминали в своей работе? Судить не мне. Что же до сплетен... подозреваю, что мой уединенный образ жизни для людей в поселке служит прекрасным поводом сочинять всяческие жутковатые байки о моей персоне, и вы, как человек с образованием, надеюсь, в конце концов, сумеете отличить правду от вымысла. Равно как, несмотря на возникшее между нами недоразумение, надеюсь и на то, что вы, рано или поздно, найдете то, что ищете. Полагаю, сани уже готовы, так что не стоит вам заставлять Куколя ждать. Что бы ни случилось с фройляйн Шагал, ей определенно требуется отдых.

С этими словами он отвернулся от продолжающего что-то сокрушенно бормотать себе под нос Абронзиуса и окинул взглядом пару, сидящую на краю постели. Сара, как тут же выяснилось, успела задремать, обессиленно опустив голову на плечо своего «рыцаря». Сам же Альфред все это время, похоже, внимательно прислушивался к разговору, потому что в ответ на взгляд графа утвердительно кивнул и аккуратно потряс возлюбленную за плечо.

— Сара! Сара, проснись, нам нужно идти!

— Мм? — девушка вяло шевельнулась, открывая глаза. — Я не сплю, нет… Куда идти? Зачем?

— Нам пора возвращаться домой, тебя… мама ждет, волнуется, — Альфред немного замялся.

— Всего доброго, Ваше Сиятельство, — профессор кивнул, явно пребывая где-то глубоко в собственных мыслях, и фон Кролок мгновенно почувствовал себя «отработанным материалом». — Еще раз приношу свои извинения за этот инцидент и благодарю вас за оказанный прием. Ах, а какая прекрасная была теория…

— Извинения приняты, профессор, — граф кивнул в спину удаляющегося, на ходу заново перебирающего звенья своих логических измышлений Абронзиуса. И, обращаясь к его уже успевшему поднять сонную фройляйн Шагал на ноги ученику, негромко позвал: — Молодой человек...

— Да? — Альфред вопросительно взглянул на графа, бережно придерживая Сару за талию.

— Думаю, не ошибусь, если предположу, что фройляйн Шагал вам глубоко небезразлична, — фон Кролок посмотрел юноше в глаза. — Вампиры, мистицизм, поиск истины… все это достойно, прекрасно и, без всяких сомнений, благородно. Однако, мой вам совет: сопроводив юную Сару к лекарю, не возвращайтесь. Увезите ее с собой в Кенигсберг или куда пожелаете, но не привозите обратно. Эта глушь быстро погубит ее молодость и красоту. Вы еще очень молоды и даже не в состоянии себе представить, как быстро утекает время. Фройляйн Шагал — весьма достойная особа и, коль скоро вас волнует ее судьба, позаботьтесь о ней и впредь. Прощайте, юноша, полагаю, дорогу к выходу вы вполне способны найти самостоятельно.

Стараясь дышать как можно реже, фон Кролок шагнул к двери — запах молодой крови был почти невыносим, и ему совершенно не хотелось в самый последний момент, не сдержавшись, загубить плоды собственных усилий.

— Прощайте, Ваше Сиятельство, — немного удивленно пробормотал в ответ Альфред. — Пойдем, Сара, не спи. Обопрись на меня, я помогу тебе спуститься к саням.

— К саням? Мы куда-то едем?

— Да, любимая, — успел услышать быстро спускающийся по лестнице граф полный решимости голос профессорского ассистента. — Определенно, да.

* * *

— Ты что, действительно собираешься отправить свою фрау на бал в качестве закуски?

Фон Кролок даже не стал оборачиваться, чтобы посмотреть на остановившегося подле него на замковом балконе Герберта. Куколь при помощи подъемного механизма уже отодвинул засов и теперь с треском распахивал ворота, освобождая дорогу для впряженной в небольшие сани лошади.

Сам граф, равно как и его сын, к единственной пожилой, но крепкой обитательнице замковой конюшни никогда не приближался — лошади вампиров на дух не переносили, воспринимая их, как подобие волков, с омерзительным коварством пытающихся притвориться людьми. Однако слуге она была просто необходима, поскольку местные категорически отказывались приближаться к замку, а запасы провизии, дров и прочих необходимых в хозяйстве вещей сами собой идти за покупателем не спешили.

— Подслушивал, — констатировал граф, нисколько не сомневаясь, что Герберт не упустил ни единой детали состоявшегося в библиотеке разговора. Как, впрочем, и его беседы с «твареборцами». — Коль скоро ты все и так знаешь, не вижу смысла в вопросе. Да, собираюсь.

— А я уж было подумал, будто она и правда сумела покорить твое неприступное сердце, — юноша сокрушенно вздохнул. — А как же любовь, папА? Семья? Дети?

— Не ерничай. Получается у тебя все равно не слишком успешно, — фон Кролок фыркнул и, покосившись на своего наследника, добавил: — У меня уже были дети и, признаться, даже если бы с физиологической точки зрения подобное было возможно, я бы воздержался от того, чтобы заводить новых. Мне и с тобой мороки более чем достаточно.

— И все-таки? — не унимался Герберт.

— Не хочу это обсуждать, — граф устало вздохнул. — С меня на сегодня довольно задушевных бесед. Ты сам слышал ее доводы, и она, к счастью, или же к сожалению, заслуживает права определить свою судьбу самостоятельно.

Молодой человек рядом с ним немного помолчал, а затем на плечо фон Кролока осторожно и мягко легла его бледная ладонь.

— Отец, ты уверен, что справишься? — серьезно спросил Герберт и, когда граф скупо кивнул, заметил: — А я бы, пожалуй, не смог. Но мы оба знаем, что я просто слишком инфантильный и сентиментальный романтик, наивно верящий во всякую чушь. Не опасаешься, что посельчане все-таки не выдержат и расскажут им правду?

— Не расскажут, — фон Кролок опустил взгляд во двор, через который как раз брели к саням их незваные гости. — Эти заезжие охотники отправятся восвояси, а местным с нами еще жить бок о бок. Они ведь не хотят, чтобы я расстроился, верно?

— Я бы на их месте тебя расстраивать точно не захотел, — согласился Герберт. — Ты, как всегда, блестяще с ними поработал, отец, но все же в этой легенде чертовски много темных пятен, закрыть которые просто невозможно. Этот Абронзиус фанатично предан своей идее найти высших вампиров и наверняка попытается сопоставить каждую мелочь, особенно, когда отойдет от новостей и как следует задумается. Они вполне могут и вернуться.

— Вряд ли, — откликнулся граф. — Я дал ему «доказательство», которое для него является неоспоримым. Так что он, вернее всего, спишет все неясности на недостаток нежно любимых им фактов. Впрочем, если у этих господ хватит глупости вернуться, я, не скованный более никакими обещаниями, с величайшим удовольствием поставлю закономерную точку в их истории.

Во дворе Куколь, убедившись, что все указанные графом пассажиры устроились с большей или меньшей степенью комфорта, взобрался на место возницы и звонко прищелкнул языком, призывая кобылу трогаться с места.

— А какой бы шикарный вышел ужин, — с сожалением протянул Герберт. — Из трех блюд. Все зло от женщин, отец, вот что я тебе скажу!

— Весьма свежая и оригинальная идея, — оценил фон Кролок. — Кстати, поскольку Куколя нет, тебе придется самому заняться освещением бального зала к празднику. Так что советую не торопиться с примеркой парадного камзола.

— Ну, это уже ни в какие ворота! — молодой человек возмущенно зафыркал, точно рассерженный кот, а затем со смешком добавил: — Впрочем, на этот счет у меня есть вполне стоящая идея!

Виконт шагнул прежде, чем граф успел уточнить, о какой именно стоящей идее идет речь, и тот остался на балконе в полном одиночестве. Фон Кролок устало прикрыл глаза и глубоко вдохнул колкий морозный воздух.

До полуночи оставалось еще около трех часов, однако граф чувствовал себя так, словно вчерашняя ночь минула не меньше месяца тому назад.