Неживая, Немертвый (гет)

Темная фигура у изголовья ее кровати шевельнулась — зашуршали складки тяжелого плаща — и отступила на полшага.

— Вы обознались, фрау Дарэм, — после недолгого молчания каким-то странным, напряженным тоном ответил мужчина, и его мелодичный голос вдребезги разбил ту нелепую, порожденную лихорадкой надежду, которая на мгновение ее почти ослепила, затмив собой и память, и голос здравого смысла.

— Обозналась, — эхом прошелестела приподнявшаяся было Нази, снова откидываясь на подушку. Если бы у нее еще оставались силы, она сейчас собрала бы их все и вложила во всепоглощающую ненависть к этому существу. Хотя бы за то, что даже теперь, в момент, когда она так нуждалась в утешительной иллюзии, он не позволил ей обмануться. — Что вам нужно сегодня?

Холодная рука исчезла с ее лба, и Нази едва не попросила вернуть ее обратно, лишь в последний момент сдержав рвущийся с губ полный сожаления вздох.

— Ничего, — Кролок покачал головой и добавил, в очередной раз резко меняя форму обращения: — Ты сама звала меня. Точнее, пыталась это сделать, и я откликнулся. Видишь ли, смертные довольно редко взывают к вампирам. Я бы даже сказал, «исчезающе редко», так что не явиться, в некотором смысле, было выше моих сил.

За прошлые встречи проследить закономерность «выканий» и «тыканий» в речи мужчины Нази так и не удалось, а сейчас, ко всему прочему, размышлять об этом ей совершенно не хотелось: в конце концов, истинный возраст его наверняка был так велик, что он вполне имел право на эту снисходительную фамильярность. Однако подобное обращение формально снимало с Дарэм всякие встречные обязательства.

— Врешь, я не… — конец фразы потонул в надсадном кашле, после которого Дарэм еще несколько секунд безуспешно пыталась отдышаться. — Я тебя не звала.

— И, тем не менее, каким-то образом я беспрепятственно смог войти в твою комнату, хотя и не получал приглашения ни от кого из живущих здесь людей. Ни от кого, кроме тебя, — резонно заметил фон Кролок и, подав своей собеседнице стоявшую на столе кружку, в которой плескался какой-то горько пахнущий отвар из трав, вкрадчиво повторил: — Ты звала меня, Нази. И мне действительно любопытно узнать, зачем.

— Я бредила, — откликнулась Дарэм, залпом проглотив приготовленное Ребеккой снадобье, но так и не почувствовав его вкуса. Дышать по-прежнему было трудно, а поддерживать разговор и того труднее, поэтому женщина, судорожно сглотнув, снова закрыла глаза. Сумеречное зрение играло с ней в игру, которая была слишком неприятна, чтобы ее продолжать. — Только так могу объяснить… эту дичь.

— Фрау Дарэм, своим заявлением вы могли бы разбить мне сердце…

— …Если бы оно у тебя вообще билось, — пробормотала Нази, чувствуя, как, несмотря на присутствие рядом весьма опасного хищника, снова начинает проваливаться в жаркое забытье.

— Именно, — Дарэм готова была поклясться, что вампир улыбается. Точнее, усмехается, как обычно. Однако открывать глаза, чтобы проверить свои подозрения, она не стала.

Мысль о том, что теперь, из-за странных причуд ее горячечного бреда, немертвому открылась свободная дорога в трактир, в который он так явно стремился, скользнула по краю уплывающего сознания и снова канула в ничто. Какая разница? С приглашением или без него, вампир такого уровня свою жертву все равно достанет. Проведет ту же Сару, как ее саму, босой, раздетой, полной надежд и предвкушения прямо до своего логова где-то на горе. Всего и разницы: Нази знала, что объятия этого лощеного убийцы сулят не вечное блаженство, а неминуемую гибель, а Сара — нет. Может, и к лучшему… О таких вещах лучше не знать. Особенно, если шансов на спасение у тебя все равно нет.

Холодные пальцы невесомым, исследующим прикосновением прошлись по ее волосам и вновь коснулись лба. Если бы Дарэм не видела собственными глазами, она ни за что не сказала бы, что эти руки заканчиваются устрашающего вида «когтями», которыми вампир способен с непринужденной легкостью вспороть противнику горло.

Слабая, благодарная полуулыбка скользнула по губам женщины, и она с видимым удовольствием слегка подалась навстречу его движению. От ладони, касающейся влажной кожи, по телу разливался жар, которого сам граф был лишен. В нем давно нечему было гореть.

— Ты ведь понимаешь, что, скорее всего, умрешь? — спросил он.

— М-м, — с потрясающим равнодушием нечленораздельно согласилась женщина. — Это не так страшно, как кажется… хотя тебе не понять. Ты не умирал.

— Как и ты.

— Такие, как я, всегда немного мертвы, — Нази тяжело, с присвистом, вздохнула. — Ты и сам наверняка это чувствуешь… Каждый раз на тропах мы оставляем часть себя. Чем чаще ходим, тем мертвее становимся. Однажды жизни становится так мало, что делить уже нечего, и тогда мы остаемся навсегда. Редко кто ухитряется протянуть долго… Раз уж ты здесь стоишь, руку смени, пожалуйста. Эта нагрелась.

Выслушав сей бессвязный бред, граф пришел к выводу, что, скорее всего, счет для Дарэм шел отнюдь не на дни, а все-таки на часы. Правая ладонь действительно успела нагреться, и Кролок, не видя особых причин отказать умирающей, положил ей на лоб левую. В сущности, делать ему здесь было нечего, поскольку стало совершенно очевидно — удовлетворить его любопытство только что, кажется, провалившаяся обратно в болезненный сон женщина не способна, и будить ее бессмысленно: бодрствующая, но бредящая Нази была едва ли более информативна, нежели спящая. Фон Кролок прикинул, не заглянуть ли ему, пользуясь оказией, еще и к фройляйн Шагал — через пару-другую ночей им все равно придется встретиться, а девушка уже теперь вполне созрела для беседы. С другой стороны, куда надежнее было бы немного выждать, закрепляя манок как следует. Размышляя над наилучшим планом действий, граф убрал руку со лба фрау Дарэм и в задумчивости обхватил подбородок ладонью. Это простое движение заставило его вздрогнуть: прикосновение к коже собственных пальцев, впитавших в себя живое тепло человеческого тела, на краткий миг отшвырнуло его через почти двести восемьдесят лет, в те времена, когда руки его еще были горячи сами по себе. Иллюзия мгновенно улетучилась, а вот неприятное ощущение, весьма похожее на сожаление, осталось.

Граф вновь перевел взгляд на Нази. Если задуматься, чего ему это будет стоить, за исключением пары часов времени, которого у немертвых и так всегда слишком много, да горсти монет, которые ему, по большому счету, не на что тратить?

— А знаете, почтенная фрау Дарэм, я, пожалуй, не считаю результат нашей беседы удовлетворительным. Очевидно, придется вам попытаться снова, и на сей раз быть несколько более… хм, членораздельной в своих откровениях, — придя, наконец, к некоему окончательному решению, сообщил граф бессознательному телу Нази, без труда подхватывая его на руки и оборачивая длинной полой плаща.

Ощущение у графа при этом было такое, словно он прижался к разогретой пламенем мраморной облицовке камина в собственном замке. Женщина от его действий, кажется, даже не проснулась, и фон Кролок мрачно подумал, что это одно из самых абсурдных, нелепых и невразумительных его действий с тех пор, как он обратил юного Герберта в вампира. И что куда проще было бы одним движением руки переломить тонкую шею фрау Дарэм, избавив ее от мучений, а себя от чувства, будто он на двести семьдесят девятом году «нежизни» неожиданно уподобился сыну, который временами вытворял странные, а порой, с точки зрения фон Кролока, откровенно безумные вещи, не достойные вампира.

Хотя, пожалуй, вполне достойные человека. Поудобнее перехватив субтильную жертву краткого приступа собственного альтруизма, фон Кролок сделал шаг прямо в успевшую начаться за окнами метель. До рассвета оставалось еще около пары часов, и графу этого времени, предположительно, должно было хватить.

«Такие, как я, всегда немного мертвы».

В посмертии фон Кролока за без малого триста лет накопилось довольно много моментов, в которые он мог бы сказать о себе почти то же самое. Разве что слова в его случае были бы несколько иными.

«Такие, как я, всегда немного живы».

* * *

Работа у Магнуса Шеффера всегда была достаточно нервной, поскольку пациенты ему попадались разные. Были среди них и такие, которые отказывались принимать тот факт, что медицина не всесильна и существуют на свете болезни, вылечить которые Шеффер не в состоянии. Так что Магнусу нередко приходилось выслушивать разного рода обвинения — то в отсутствии профессионализма, то в желании нажиться на беде ближнего своего, а то и вовсе в лени. Да и здоровые люди со своей стороны тоже доставляли ему немало хлопот: особенно дамы из местной, провинциальной элиты, искренне уверенные, что болезненность — это модно, а посему на регулярной основе недомогающие по самым разнообразным поводам.

Тем не менее, за визиты Магнуса мнимые больные расплачивались отнюдь не мнимыми деньгами, так что Шеффер исправно добирался к ним, порой на другой конец Аюда, позвякивая саквояжем с нюхательными солями и всякого рода притираниями. С приходом зимы, впрочем, заботы о фантомных хворях все чаще уступали место хлопотам о настоящих болезнях, и часы приема Магнуса плавно растягивались, захватывая даже поздний вечер. Но быть разбуженным глухой морозной ночью требовательным стуком в дверь? Такое в практике Магнуса случалось нечасто. Да и хвала Господу!

Охая и ворча себе под нос, Шеффер кое-как набросил поверх ночной сорочки стеганый халат и отправился открывать. В последний момент поймав свое отражение в мутном зеркале, он торопливо стащил с головы ночной колпак и затолкал его в карман, распахивая дверь, в которую порыв морозного ветра тут же зашвырнул пригоршню снежинок.

— Входите быстрее! — сердито велел он, щурясь сквозь разыгравшуюся непогоду на маячивший у крыльца силуэт.

— Благодарю за позволение, герр Шеффер, — прозвучало в ответ, и незваный посетитель шагнул в переднюю, едва не зацепив головой верхушку дверного проема.

Когда мужчина прошел мимо, от его длинного, словно сошедшего с гравюр позапрошлого века, плаща на Магнуса повеяло таким пробирающим до самых костей холодом, что лекарь невольно передернулся и поспешил захлопнуть входную дверь. Рассмотрев в неярком свете зажженной лампы лицо своего ночного гостя, Магнус вынужден был признать, что этот человек разбудил его среди ночи, очевидно, по очень веской причине: давненько ему не доводилось видеть людей настолько болезненного вида.

— Чем могу… — начал было он, однако мужчина не дал ему договорить.

— Прошу прощения за поздний визит, герр Шеффер, однако дело не терпит отлагательств. Я хочу, чтобы вы осмотрели эту женщину. Ваш труд, разумеется, будет оплачен соответствующим образом, как и причиненные неудобства, — бесстрастно проговорил он, и только тут Шеффер понял, что странный посетитель пришел не один. Впрочем, сетовать на плохое зрение не приходилось: стоя в скудно освещенной передней, мужчина в своем странном черном одеянии почти сливался с тенями, так что более или менее отчетливо Магнус видел только его бледное лицо, в то время как закутанный в полу плаща силуэт женщины на руках незнакомца скорее угадывался, нежели был действительно заметен.

Сказать, что у Шеффера были вопросы, означало не сказать и вовсе ничего. Однако при виде явно бессознательной пациентки окончательно проснувшийся профессионал в нем без труда взял верх над полусонным обывателем: праздные вопросы вполне могли и подождать.

— Сюда, — указал он рукой на дверь в помещение, служившее ему смотровой. — Подождите буквально пару минут, я должен привести себя в надлежащий вид.

— Разумеется, — согласился мужчина, проходя в комнату и аккуратно помещая свою ношу на низкую кушетку.

— Вы что же, так и везли ее в одной сорочке?! — присмотревшись внимательнее, ужаснулся Магнус.

— Не совсем, — коротко отозвался его собеседник, причем слова были произнесены таким тоном, что у Шеффера мгновенно отпало всякое желание задавать дальнейшие вопросы в попытке выяснить подробности.

Как только Магнус коснулся пальцами запястья женщины, проверяя пульс, та вяло зашевелилась и, щурясь от света, уставилась на Шеффера мутными серо-зелеными глазами.

— Вы кто? — хрипло поинтересовалась она.

— Лежите спокойно, все в порядке, я врач, меня зовут Магнус Шеффер. Ваш… — лекарь в затруднении покосился на незнакомца, но тот его взгляда либо не заметил, либо предпочел не заметить, с вежливым интересом разглядывая развешанные по стенам гравюры. На взволнованного родственника, друга или любовника этот господин был определенно не похож. — Вас доставили ко мне, и я хотел бы оценить ваше состояние. Если позволите, хм…

— Анастази. Анастази Дарэм. Да, пожалуйста, оценивайте.

Деловито кивнув, Магнус продолжил осмотр, попутно задавая женщине уточняющие вопросы, на которые та отвечала настолько кратко и толково, что Шеффер в какой-то момент начал подозревать в ней свою коллегу. Женщина — врач? Придет же в голову, на ночь глядя, подобный абсурд!

Все время, пока длился осмотр, а затем и прием лекарств, мужчина, принесший госпожу Дарэм, неподвижно стоял в стороне, время от времени посматривая на висящие на стене часы. Казалось, будто он глубоко погружен в собственные мысли, и происходящее вокруг нисколько его не занимает, однако, стоило Шефферу оставить вконец обессилевшую пациентку и жестом попросить незнакомца следовать за ним, тот, все так же молча, выполнил его просьбу.

— Что ж, налицо сильная горячка, вызванная, очевидно, переохлаждением. Я выписал все необходимые лекарства, однако…

— Однако? — переспросил мужчина, и Магнус поймал себя на мысли, что, разговаривая с этим человеком, он испытывает странное, неодолимое желание втянуть голову в плечи и вообще сделаться как можно меньше и незаметнее.

— Есть ряд симптомов, которые вселяют больше поводов для тревоги, — помявшись, сообщил Шеффер. — Организм госпожи Дарэм явно истощен, к тому же кашель, боли в груди, затруднения с дыханием, учащенный пульс… все это похоже на признаки развивающейся чахотки. Я не возьмусь сказать с уверенностью, однако, если подозрения подтвердятся, улучшение от лекарств может стать лишь отсрочкой неизбежного. И все, что в таком случае я могу посоветовать, это больше свежего, желательно, горного или морского воздуха, а также…

— Герр Шеффер, не могли бы вы записать свои рекомендации? Я думаю, это будет куда лучшей тратой нашего общего времени, — вновь бросив взгляд на часы, вежливо попросил мужчина, и Магнус торопливо закивал, направившись обратно в смотровую, где стоял письменный стол.

Больная снова заснула, но даже во сне ее продолжали сотрясать так не нравящиеся Шефферу приступы судорожного кашля.

— Вот, — сообщил он, дуя на подсыхающие чернила. — Ну и, разумеется, покой, небольшой круг общения…

— Благодарю вас за оказанную услугу, герр Шеффер, — мужчина склонил голову, принимая у лекаря рецепт, и Магнус судорожно втянул носом воздух, впервые разглядев руки своего гостя.

— Господи Иисусе… — пробормотал он и, вскинув голову, встретился взглядом с холодными светло-серыми глазами, наконец, отмечая про себя неестественную даже для весьма худо чувствующего себя человека бледность мужчины.

— Мне кажется, герр Шеффер, что вы очень устали, — стоящий прямо перед ним, совершенно очевидный покойник чуть заметно улыбнулся тонкими, синеватыми губами. — Столь почетная, но столь хлопотная работа способна отнять силы даже у молодого и крепкого человека, а в вашем почтенном возрасте и вовсе не следует пренебрегать своевременным отдыхом, как вы полагаете?

Лекарь в ответ вяло кивнул головой, подавив зевок, и, не произнеся больше ни слова, ссутулившись, покорно поплелся к лестнице, ведущей во второй этаж.

— Провожать не стоит, — в спину ему заметил граф, бросив на стол тихо звякнувший мешочек. Можно было бы обойтись и без денег вовсе, однако фон Кролок полагал, что любой труд должен быть оплачен. Даже если ты наутро не сумеешь припомнить, кто и за что именно тебе заплатил.