Наше фирменное заклинание (гет)

Гермиона провела остаток беспокойной ночи, ворочаясь и мучаясь бессонницей. Ее жених сладко сопел на своей половине кровати. Но стоило ей только прикрыть веки, как из-за решеток камер Азкабана к ней тянулись длинные костлявые руки в серых лохмотьях, а беззубые перекошенные рты кричали: «Грязнокровка!». Заснула она лишь под утро. А когда проснулась, был уже полдень. Солнечные лучи тщетно пытались пробиться через плотно завешенные шторы. Рона рядом не было, но зато с кухни доносилось задорное шипение сковороды. Перекинув ноги через край кровати, она открыла свою тумбочку и убедилась, что плащ-невидимка находится там, куда она положила его вчера вечером — в своей коробке.

— Нет-нет, — раздался голос выглянувшего из кухни Рона, — не вставай. Сейчас будет завтрак в постель.

Не сказать, что Гермиона категорически не любила есть в кровати, едва открыв глаза, но все же предпочитала завтракать за столом, предварительно умывшись и переодевшись в удобную домашнюю одежду. Тем не менее она оценила этот жест. Она понимала, почему Рону хотелось немного романтики, уюта и тепла. В последнее время она ничего из этого не могла дать ему.

Послушно забравшись назад в постель, она попыталась вспомнить, снилось ли ей что-нибудь. Она не могла избавиться от ощущения, что вообще не спала, а сомкнула глаза лишь на секунду, а затем наступил следующий день. Интересно, как там Теодор? Смог ли он вообще заснуть этой ночью после того, как увидел своего отца при смерти в том гнетущем месте — обители ужаса и боли? Она поймала себя на мысли, что, если бы могла, тотчас помчалась бы к нему. Захватила бы кофе и свежие булочки, раздвинула бы тяжелые портьеры на окнах в его доме, впуская утро и прогоняя унылый мрак, которым было окутано его поместье, и как-то подняла бы ему настроение. Она бы обняла его крепко-крепко, чтобы он забыл обо всем плохом. Она бы сказала ему, что он больше не одинок и никогда не будет. Но вместо этого она должна была сидеть в постели, проводя время со своим женихом. Закрыв глаза, она вспоминала о руках Теодора, о его мягких, осторожных прикосновениях, о его горячем дыхании возле своего уха. И, к своему ужасу поняла, что ее волнует его близость. То, что произошло между ними вчера ночью, на первый взгляд, не было ни романтичным, ни страстным. Но ей казалось, что это как-то связало их обоих незримой нитью. Она хотела почувствовать его рядом, мечтала о том, как положила бы голову ему на грудь, слушая стук сердца, как обвила бы его руками, гладя плечи, спину и все, до чего могла бы дотянуться. Она хотела бы медленно расстегивать пуговицы на его рубашке — одну за другой, и касаться губами его кожи. Раствориться в нем, и в своих чувствах. «Тео» — так называл его отец. Ей тоже хотелось бы называть его так... «Тео», «Рон» — одинаковое количество букв, но одни так не похожи на другие, которые она привыкла произносить. Гермиону бросило в жар. Открыв глаза, она заглянула в кухонный дверной проем, обнаружив, что Рональд танцует со сковородой в руке в одних семейных трусах — красных, с изображением золотых снитчей. Мерлин, это был ее подарок на четырнадцатое февраля.

Как будто чувствуя, что она на него смотрит, Рон обернулся и игриво подмигнул ей. Перевернув сковородку, он опрокинул ее над тарелкой, сбрасывая туда готовую еду, а затем, взяв в руки поднос, направился к ней с довольным выражением лица. Водрузив поднос на ножках над ее коленями, он объявил:

— Кофе и блинчики со взбитыми сливками, — с этими словами он указал на целую миску сливок, стоявшую в центре подноса.

Со сливками явный перебор, — подумала девушка, но, взяв чайную ложку, послушно зачерпнула немного и положила на гору блинов. Ее жених же зачерпнул горсть двумя пальцами и ударил ими ей по носу, оставляя на нем сливочный отпечаток.

— Рон, — сердито взглянула на него Гермиона. Но он лишь расхохотался, радуясь своей шалости. Наклонившись к ней, он нежно поцеловал ее в нос, губами устраняя следы своего преступления.

— Ой, ты вся горишь, — обеспокоенно заметил он, прикасаясь к ее лицу. — Ты не заболела?

— Нет! — резко закрыв ладонями пылающие щеки, ответила Гермиона. Было неприятно, что Рональд заметил ее состояние, хотя и не знал, что оно вызвано ее предательскими мыслями о другом.

— Уверена? Ну, ладно, — пожал плечами Уизли. — Давай, я покормлю тебя, — взяв вилку, он разломил верхний блин и, макнув его в сливки, отправил в ее рот. Но по пути одна из сладких капель упала на ее пижамную майку.

— Ну вот, — недовольно заворчала Гермиона, — посмотри, что ты наделал.

— Да ничего страшного, — успокоил ее Рональд, — отчистим позже.

С этими словами он поддел тоненькую шелковую ткань и потянул вверх, стягивая с нее майку и оставляя ее обнаженной. Бросив одежду в угол, он отодвинул волосы Гермионы с ее плеч и стал целовать ее в шею, постепенно спускаясь ниже. Он часто так делал — прерывал завтрак или любое другое занятие, чтобы начать ласки. Ее всегда это немного раздражало, но обычно она позволяла ему увлечь ее, откладывая все дела. Но сегодня она была не в том настроении. А прикосновения его губ к ее обнаженному телу нисколько не возбуждали, а даже наоборот, оказались неприятными, докучливыми.

— Рон… — мягко отворачиваясь, она вцепилась в поднос, — ты сейчас перевернешь тарелки.

— Ерунда, — отмахнулся Рональд, перемещая свои руки с ее плеч на обнаженную грудь.

— Рон, да перестань же! — закричала девушка, резко оттолкнув жениха. Раздался звон посуды — чашка кофе опрокинулась, и горячая жидкость разлилась на поднос. Непонимающий взгляд Рональда, казалось, прожигал Гермиону насквозь, так что ей захотелось отвести глаза. Взяв свою палочку, она взмахнула ею, чтобы вернуть кофе в чашку. Но неловкое молчание, возникшее между ними, так же легко устранить было нельзя.

— Что с тобой? — наконец, спросил он, внимательно вглядываясь в ее лицо.

— Прости, — тихо отозвалась Гермиона, чувствуя острый укол разыгравшейся совести. Он вовсе не виноват, что она постоянно устает на работе, и что ее голова занята другими делами. Или другим человеком — мысленно застонав, поправила она себя. Как бы там ни было, Рон не заслужил такого отношения. — Просто… у меня болит голова, — соврала она.

— Так что ж ты сразу не сказала? — обеспокоенно укорил ее жених. — Прими зелье от головы. А потом давай позавтракаем, подышим свежим воздухом, — поднявшись, он отворил окно, и внутрь их спальни ворвался свежий осенний ветерок. — А вечером устроим романтический ужин.

На этот раз Гермиона была несказанно счастлива тому, с какой легкостью Рон всегда мог в любой момент изменить свои планы. Но она все равно понимала, что, как ни оттягивай, все идет к одному. Они давно не были близки, и Рональд явно был настроен на романтический лад, и, предлагая совместный ужин, точно рассчитывал на продолжение. Но нет никакой гарантии, что ближе к ночи она начнет разделять его желания. Так что она решила взять небольшую передышку, чтобы все хорошенько взвесить и обдумать свои непрошеные чувства к другому.

— Мне нужно умыться, — сказала она. Рон в ответ согласно кивнул.

Поднявшись с кровати, Гермиона достала из шкафчика зелье от головной боли и пригубила, после чего скрылась в ванной. В зеркало смотреться не хотелось. Достаточно было и того, что она взглянула в него мельком, увидев свое взъерошенное, унылое и с темными кругами под глазами отражение. Поэтому, не теряя времени, Гермиона тут же скользнула под душ. Прохладные струи взбодрили ее, окончательно пробуждая от беспокойного утреннего сна. Но это ничуть не помогало распутать собственные беспорядочные мысли. Как глупо было с ее стороны мечтать о Нотте. И как она могла позволить себе увлечься им? Ведь у нее есть жених, а Теодор, наверняка, просто хотел поиграть с ней. Или в очередной раз преподнести какой-либо жестокий урок, в своей манере. Вроде того, который она помнила, как будто это произошло только вчера: «Я и так знал, что ты неидеальна. Славно, что ты и сама теперь в этом убедилась». А теперь мораль, наверное, будет такой: «Я и так знал, что ты способна испытывать чувства к слизеринцу и сыну Упивающегося. Славно, что ты и сама поняла, что у тебя нет предрассудков». Она собиралась выйти замуж за Рональда, она любила его и всегда будет любить. Они столько прошли вместе. И она никогда не сможет изменить свои намерения, разочаровать друзей, родителей и милую семью Уизли. Так что нужно было срочно выбросить слизеринца из головы. А лучший способ это сделать — проводить больше времени со своим женихом.

— Рон, — позвала она, высунув голову из-за шторы ванной.

— Чего? — раздался его удивленный голос. — Подать полотенце? — спросил он.

— Нет, — решительно ответила девушка. — Не хочешь присоединиться?

Рональда не нужно было приглашать дважды. Через секунду он уже был рядом.

— А ты знаешь толк в том, как проводить воскресное утро, — прошептал он ей, обняв сзади и давая волю рукам. Жар его тела согревал, приятно контрастируя с холодным душем. Но сама Гермиона не понимала, способна ли она прямо сейчас испытать такой же трепет и желание. Находясь в таких знакомых и родных объятьях самого дорогого и близкого ей человека, она сомневалась, действительно ли она хотела этого сейчас и с ним. Она позволила ему целовать ее, ласкать ее тело, но не могла почувствовать той страсти, которая раньше вспыхивала между ними.

Однако все изменилось, когда, закрыв глаза, она представила перед собой бледное лицо в обрамлении черных, немного длиннее, чем нужно, отпущенных сзади волос и почти касавшейся глаз, сдвинутой набок челкой, тонкие чувственные губы, худое, стройное тело. Обняв Рона, она прильнула к нему, отдаваясь своим желаниям, и стараясь не разрушить хрупкую фантазию в своей голове.