Конечно, это не любовь (гет)

Шерлок сидел на скамейке под раскидистым деревом и внимательно смотрел на стык домов номер одиннадцать и номер тринадцать по площади Гриммо недалеко от Олдвича. Увы, как бы он ни всматривался в почти невидимую щель, он не мог разглядеть скрытого магией дома. Но, по крайней мере, он его нашел. Теперь оставалось только ждать.

Задачка по поиску дома оказалась куда проще, чем он ожидал. За пару дней до Рождества он обошел по очереди все шесть улиц, которые казались ему подходящими, отметил десяток мест, где почти наверняка притаилось какое-то скрытое от глаз простых людей здание, а потом ненадолго растерялся. Он был один, а потому дежурить у каждого подозрительного поворота не сможет. Это был тупик! Решение, как ни странно, подсказала сама Гермиона — сова от нее прилетела крайне вовремя. Он очень кстати вспомнил ее рассказ об этих птицах — магическим почтальонам не нужен адрес, они находят человека где угодно.

Все, что нужно было сделать, это поймать птицу и довезти до Лондона, а там выпустить. Первая сова помогла ему определить направление. Вторая — сократить список до двух улиц, третья почти точно указала на нужное место. И всего спустя неделю после Рождества он уже точно знал адрес дома, где скрывалась Гермиона. Вот только увидеть его не мог.

Неожиданно перед его глазами упала странная пелена, он моргнул — и увидел стоящую посреди двора Гермиону. Она сделала большие глаза и кивнула в сторону проулка между восьмым и седьмым домами.

— Могла бы и пораньше выйти, — заметил Шерлок вместо приветствия.

Гермиона выдохнула — будто сдулась, — и нервно сказала:

— Я вообще не должна была выходить! Ты не представляешь, чего мне стоило улизнуть из дома!

— О, так это тюрьма? — уточнил Шерлок. — Что ж, это многое объясняет.

— Нет! — воскликнула Гермиона громче, чем нужно, тут же осеклась и заозиралась. — Но мы в опасности. Этот дом ищут. Я вообще не понимаю, как ты здесь оказался. Дамблдор уверял, что здесь наложены самые мощные защитные чары из возможных.

— Метод дедукции. Это было просто. Итак, рассказывай.

Он прислонился к кирпичной стене и сложил руки на груди. Гермиона еще плотнее закуталась в пальто и зябко повела плечами, а потом тихо сказала:

— Нечего рассказывать.

— Не преуменьшай. Шпионские клубы, телесные наказания, пострадавшие люди — выбор велик. Писем недостаточно, мне нужно больше информации, чтобы во все разобраться, — ответил он. Гермиона улыбнулась одними губами:

— Разобраться? Не в чем разбираться, Шерлок, это не дело и не загадка. У нас началась война, и переход к боевым действиям — только вопрос времени.

— Что ж, — кивнул Шерлок, — все как я и предполагал. В таком случае, все очевидно. Тебе и твоим родителям стоит переехать куда-нибудь на время. Франция вполне подойдет. Я поговорю с дядей Руди, проблем с документами не будет.

— Шерлок! — прервала его Гермиона. — Я никуда не поеду.

— Вздор. Конечно поедешь, это совершенно логично.

— Ты не понимаешь, — вздохнула она.

Шерлок закатил глаза.

— Разумеется, я все понимаю. Ты не хочешь бросать своих друзей и все такое. Только это все дурацкие сантименты, решения, основанные на чувствах и эмоциях, а не на логике, — сказал он жестко.

Гермиона сделала шаг вперед и коснулась рукой его плеча. Он дернулся — совершенно не обязательно его трогать, — но она не убрала ладонь. Он некоторое время смотрел на нее, потом обречено вздохнул, снял одну перчатку и натянул на ее уже покрасневшую от холода руку. Гермиона сжала пальцы, потом снова улыбнулась, на этот раз — нормально, живо.

— Шерлок, — снова сказала она, пряча руки в карманы, — ты прав, я знаю. Но и меня ты пойми. У меня всего трое друзей. Ты, Гарри и Рон. Я не могу бросить кого-то из вас в опасности. Сейчас моя помощь нужна Гарри. Он не справится.

— Это все такая же чушь, — чуть мягче, но все так же категорично произнес он, — твоему Гарри тоже следовало бы убраться куда-нибудь подальше, ему все равно не хватит мозгов, чтобы состязаться со взрослым и опытным волшебником.

— Поэтому ему нужна я.

Шерлок фыркнул — он как-то сильно сомневался в том, что Гермиона может как-то помочь своему другу в этом вопросе. Она даже насекомых без дела не убивала, едва ли ей хватит духу убить взрослого волшебника.

— Ты нужна своим родителям. Живой. Хватит этих дурацких игр, Гермиона. Я запрещаю тебе рисковать собственной головой, — сказал он даже более резко, чем планировал. Глаза Гермионы опасно сузились — он знал это взгляд. В детстве Гермиона смотрела так тогда, когда планировала его побить.

— Запрещаешь мне? — переспросила она тихо. — С чего?

— Придумай причину сама, — отмахнулся он, но на всякий случай сделал полшага назад — драться с Гермионой ему совершенно не хотелось. — Вспомни все эти свои идеи про дружбу и все такое. Можешь даже придумать, что я беспокоюсь о тебе, мне все равно. Главное — результат.

— Замолчи, — велела она.

Он пожал плечами и сказал:

— Послушай, я умнее тебя и уже все просчитал. Твоя вероятность выжить, будучи вместе с Гарри Поттером, если у вас начнется война, равна примерно трем процентам, три двадцать пять, пять в периоде, если быть точным. Слишком мало, чтобы рисковать.

— Шерлок, — плечи Гермионы опустились, взгляд снова стал из злого грустным, она сглотнула и сказала: — ты очень умный парень, гений, я знаю. И ты редко ошибаешься. Но в этот раз — ошибся. Ты судишь о том, в чем не разбираешься. И я виновата в этом — нельзя было рассказывать тебе про волшебный мир. Ты пытаешься влезть в него, имея о нем весьма расплывчатые понятия.

— Мне вполне достаточно сведений, чтобы судить, — отрезал он. Неужели она считает его полным идиотом? Он анализировал информацию о волшебном мире много месяцев подряд, с тех пор, как создал Чертоги разума, и понял, что Гермионе нельзя ввязываться в волшебную войну. Тот волшебник, который обязательно попытается убить Гарри Поттера (очевидно, это его мания), убьет и ее, ведь Гермиона будет стоять на его дороге.

— Как бы то ни было, — заметила Гермиона холодно, — это моя жизнь и мое дело. Я придумаю, как защитить родителей, но Гарри я не брошу. Ему и Рону нужна моя помощь, и ты не можешь запретить мне делать то, что я считаю правильным. В другом случае я послушалась бы твоего совета, но здесь позволь мне решать самой. Это мой мир. Ты не знаешь его. Каким бы гением ты ни был, ты маггл и…

Гермиона резко замолчала, а Шерлок дернулся в сторону так, словно она действительно залепила ему звонкую пощечину. Это было самым оскорбительным, что он слышал в своей жизни. Самым. Никакие детские прозвища, никакие обзывательства одноклассников, даже издевки Майкрофта не причиняли такой боли, как это короткое слово. О, Шерлок отлично знал, что формально оно не несет в себе негативного смысла, но услышать его от Гермионы, да еще и в таком контексте, было…

Большим, чем он готов был перенести. Он почувствовал, как по спине заструились капельки липкого пота, щека непроизвольно дернулась, и он был вынужден дотронуться до лица, чтобы избавиться от тика. Гермиона приоткрыла рот, явно собираясь что-то сказать, но Шерлок понял, что не готов больше ничего от нее слышать. Ни одного слова.

— С прошедшим Рождеством, — прохрипел он, после чего утратил самообладание и бросился прочь, толком не зная, куда бежит. Кажется, сзади раздавался голос Гермионы, и он подстегивал, как удар кнутом по спине.

Он бежал с полчаса, игнорируя правила дорожного движения, пересекал шоссе, сворачивал в какие-то скверы. Силы оставили его в незнакомом проулке под аркой. Он остановился и попытался глотнуть воздуха — легкие горели огнем. Колени дрожали.

— Эй, парнишка, не найдется мелочи? — раздался сзади хриплый голос. На мгновение Шерлоку почудилось, что он не в Лондоне, а в Париже, в волшебном квартале, и сзади к нему подходит оборванный желтозубый старик. Он думал, что силы его покинули, но ошибся — в ушах застучало, и он резко развернулся, впечатывая кулак в голову старика.

Тот кулем рухнул на землю.

Наваждение схлынуло. Шерлок снова был в Лондоне, на земле перед ним лежал всего лишь попрошайка.

— Вы живы? — спросил он и понял, что, похоже, застудил горло.

— Силен, малец, — произнес попрошайка на жутком кокни и, шатаясь, поднялся. — Как тебя сюда занесло?

— Забежал, — ответил он.

— Издалека бежал, видать.

— Издалека, — согласился Шерлок.

— Так мелочи нет?

— Ни пенса, — честно ответил он. Обратный билет до Кроули он купил еще утром.

Попрошайка кивнул и уже хотел было уйти, но вдруг остановился, развернулся и спросил:

— Будешь сигарету?

Шерлок недоуменно приподнял бровь, а попрошайка порылся в кармане и вытащил оттуда помятую, но на удивление чистую пачку сигарет, открыл ее и протянул Шерлоку.

Тот сглотнул. Ноги все еще дрожали, горло горело огнем, а мысли… их просто не было. Он решительно вытащил из пачки сигарету. Попрошайка поджег ее, и Шерлок втянул в легкие горьковато-кислый дым — и без того больное горло словно обожгло, из глаз брызнули слезы, он закашлялся и хотел было отбросить сигарету, но передумал, восстановил дыхание и сделал еще одну затяжку*. Вкус был все таким же омерзительным, но он был значительно приятней послевкусия от разговора с Гермионой.

— Тебе это, похоже, нужно, — пробормотал попрошайка, махнул рукой и заковылял прочь. Шерлок остался стоять в проулке и почти бездумно втягивать едкий дым, убеждая себя (почти успешно) что слезы в глазах стоят именно от боли в горле и от того, что табачный дым раздражает слизистую. И только поэтому.

Когда сигарета закончилась, он отбросил в сторону окурок и вышел из темного проулка. Его мозг работал как машина, словно существовал сам по себе — чистый разум безо всяких эмоций и чувств. Шерлок без труда сориентировался на улице, пешком добрел до своей остановки, доехал до дома.

— Шерлок, ты верну… — мама остановилась на полуслове и спросила нетвердым голосом: — в чем дело, милый?

— Я в порядке, — ответил Шерлок и прошел в свою комнату.

— Шерлок, подожди! — позвала мама. Он не остановился. Потом до него донеслось: — и чем от тебя пахнет? Ты что, курил?

Он захлопнул за собой дверь, снял куртку, заметил, что остался только с одной перчаткой, почему-то страшно разозлился из-за этого и забросил перчатку под стол. Больше всего ему хотелось сейчас лечь на кровать и не вставать. Вообще больше никогда. Но его взгляд наткнулся на лежащую на тумбочке скрипку.

Он вынул ее из чехла, осторожно проверил струны, настроил — на слух, у него никогда не возникало проблем с настройкой, хотя он не помнил, чтобы кто-то учил его этому. Первые ноты дались тяжело — он хотел играть, но не знал — что. Его прекрасный «Восточный ветер» не подходил, в нем была надежда, а надежду Шерлок не ощущал. Может, классику? Но он не знал ни одного классического произведения, которое подошло бы ему сейчас. «Играй о себе, Шерлок!», — пошептал из глубин Чертогов чей-то голос. Возможно, мамин — кто еще мог бы говорить с ним так заботливо? И он играл — понятия не имея, хорошо играет или плохо.

Прервали его игру лишь глубокой ночью — раздался тихий стук в окно. Кто-то бросил в стекло камень.