Остров – это я (гет)

* * *

Джинни широко расставляет руки в стороны. Она — летит. И рядом — только ветер, а над головой — облака. Питер сегодня занят, но Джинни нравится летать одной, чувствовать на лице теплый соленый бриз и смотреть с высоты на лазоревое море. И забывать, что там, в Шотландии, спит под снегом замок на высокой скале, что послезавтра — экзамен у Флитвика, и что на Рождество придется вернуться в Нору. Питер, конечно, хочет, чтобы она прилетала как можно чаще, но на каникулах вряд ли получится вырваться из дома — только если ночью, но потом так тяжело вставать и помогать маме…

Джинни переворачивается на спину и несколько мгновений словно плывет в воздухе, но сразу спохватывается и возвращается в прежнее положение. Ей нельзя показываться солнцу. Как потом объяснишь свой загар? Поэтому еще перед отъездом в школу она успела купить самую дешевую соломенную шляпку на резинке, чтобы не слетала на ветру.

Джинни вздыхает. Если у нее появится время, она начнет вести тот дневник, который случайно нашла среди стопки учебников. Откуда он взялся? Она уверена, что не покупала его, и родители тоже ничего ей не отдавали. Может, передарить его кому-нибудь?

Джинни мягко опускается на мокрый песок и, присев на корточки, трогает ладонью воду. Теплая. На горизонте, над поверхностью воды, летает мяч и виднеются изящные головки русалок.

Джинни скидывает одежду, оставшись в одном белье, осторожно прижимает резинку шляпки тяжелым камнем и идет в воду. Она такая прозрачная, что виден каждый камешек на белоснежном дне. Зайдя в воду по плечи, Джинни оглядывается на остров: он высится перед ней зеленой лентой сосен и бездной золотистого песка. Он не менее волшебен, чем Питер или Тень: здесь растут самые разные растения и живут самые разные звери, от кролика до льва.

Джинни зажмуривается и ныряет. Все звуки на миг исчезают, и мир сужается до собственного сердцебиения и шума в висках. А потом она выныривает — и в глаза ударяет солнце.

Джинни хочется скорее повзрослеть. Выучиться. Спасти Питера и остров. Но время тянется очень медленно, и она заставляет себя радоваться каждому дню. Иногда это получается — особенно если она знает, что скоро ее заберет Тень. Иногда — нет, и тогда она прячется в библиотеке, читая про квиддич или просто мечтая о будущем.

Сначала Джинни казалось, что скрывать Питера будет тяжело — но никто не спрашивал и не спрашивает, чем она живет, и слова легко остаются непроизнесенными. Рон вечно вляпывается в приключения с Гарри и Гермионой, близнецы тратят все время на проделки — а родители далеко. Если бы не Питер — она бы не знала, куда спрятаться от одиночества.

* * *

Питер иногда возвращается только к вечеру, уставший и раздраженный, и Джинни не решается подойти к нему, сидя на бревне у костра. Мальчишки тут же подают ему тарелку с едой и торопливо расходятся в стороны. Тень, зависнув между деревьями, наблюдает за ними издалека. От нее исходит холод — и неясная угроза, прячущаяся в ярко блестящих глазах без зрачков.

Джинни отворачивается и задумчиво царапает черную рыхлую землю тонким прутиком, повторяя формулы к экзамену по заклинаниям. В прошлом году Гермиона получила за него сто двенадцать баллов из ста возможных, и Джинни не хочется отставать. Хорошей учебой можно выделиться среди братьев.

— Родители думают только о нашей оболочке, не замечала? — Питер садится рядом и мешает деревянной ложкой горячий суп. Джинни поводит носом: пахнет мясом и бобами. Интересно, что дадут на пир в Хогвартсе?

— Одежда есть, еда есть, в школе хорошие оценки — молодец. На остальное им плевать. Что мы думаем, о чем мечтаем — неважно.

— Но ведь они всегда спрашивают, какой подарок я хочу на день рождения, — возражает Джинни, не переставая чертить формулы, но едва заметно вздрагивает.

— А они спрашивают, почему ты его хочешь?

Ее рука с зажатым в пальцах прутиком замирает. На прошлый день рождения она попросила футболку с номером 13 — такую же носит ее любимая загонщица в Гарпиях. Родители футболку подарили, но ни о чем не расспрашивали. Джинни лихорадочно перебирает все подарки, о которых помнит. И все они остались без вопросов.

— Тогда зачем мы родителям? — вырывается у нее невольно и отчаянно.

Питер спокойно дует на суп, смотря на нее поверх старой миски, и в его глазах пляшут лукавые огоньки. Джинни всегда забывает, о чем они говорят, когда разглядывает его лицо. Оно красиво и полно какой-то внутренней силы, манящей к себе. Силы, от которой у Джинни дрожат колени.

— Просто так, — Питер осторожно пробует суп и слегка морщится. — Понимаешь, взрослые трусливы и боятся признаться друг другу, что не хотят детей вообще — и рожают для общества. Или по глупости. Иногда — от скуки. Часто — потому что у соседей уже трое. Вот вас в семье семеро — тебе от этого хорошо?

— Да, — Джинни выпаливает это сразу, но тут же хмурится.

— Нет, — Питер неспешно зачерпывает ложкой суп. — Ты просто привыкла. Но вы бедняки, Джин. Посмотри, во что ты одета. Вспомни, что ты ешь. Подумай: если бы твои родители решились бы только на одного ребенка, им было бы проще всех прокормить?

— Никто из нас не жалеет, что родился, — Джинни упрямо встряхивает волосами и непонимающе смотрит на Питера.

— Разумеется, — он ухмыляется, доедая. Мальчишки за его спиной собираются в круг, редко ударяя в барабаны, и медленно двигаются друг за другом, иногда замирая в странных позах. Их плащи пахнут сыростью от прошедшего ливня. — Но каждый из вас имеет право на другое детство. С лакомствами. С игрушками. С вниманием, которое не делится на семь частей. Рожать кучу детей должны богатые. А беднякам хватит и одного.

Джинни сглатывает и вертит прутик похолодевшими пальцами. Она не хочет представлять — но образ кухонного стола, заставленного блюдами, шкафа, забитого разноцветными платьями, рождественской елки с горой подарков под ней и улыбки родителей, предназначенные только для нее, немедленно возникают перед глазами, и мысли путаются. Она любит братьев. Честное слово, любит! Но как же хочется примерить то зеленое платье, которое она видела в витрине магазина мадам Малкин… Два галеона! Всего два. Или купить новую метлу вместо потрескавшегося Чистомета… Но и столько ее семья не может потратить на «пустяки». Всегда найдутся старые, пропахшие деревом платья тетушки Мюриэль, которые та носила лет шестьдесят назад, перешитые и в невидимых для всех, но в таких заметных для Джинни заплатках.

Она поеживается, понимая, что Питер прав.

Она только и помогает маме во всем, пока братья отдыхают — а что получает взамен? Заплатки. Рыжие свитера на Рождество с косо вывязанной «Д». Поцелуи на ночь и поглаживание по голове. Одобрительные взгляды.

И Джинни вдруг понимает, что ей хочется большего. И она совершенно уверена, что она это заслуживает. Если Малфой получает все это, будучи таким идиотом — почему не получает она? И это осознание приходит с болью — как будто от души отрезают кусочек.

Повернув голову, Джинни встречается взглядом с Питером. Тот рассматривает ее внимательно, без насмешки — и вдруг, словно заметив то, что искал, хитро улыбается.

— Понимаешь? — спрашивает он приглушенно, и в глазах пляшут отблески костра. — Понимаешь, но сомневаешься… Держись, я покажу тебе правду.

Поставив миску с остатками супа на землю, Питер берет ее за руку и взмывает вверх, в небо, все выше и выше, пока не замечает плывущие рядом облака. Джинни ужасно хочется их потрогать — но сейчас не время для глупостей.

Они летят бок о бок, рука в руке, и Джинни не считает минуты. Питер — рядом, остальное — неважно. Завтра ее снова окружит Хогвартс, запах чернил и бесконечные листы конспектов, но сегодня — свобода.

Еще несколько темных минут, еще сотня ударов сердца, крепко сомкнутые руки — и внизу тысячей огоньков вырастает город. Питер уверенно направляется к высокому зданию и, подлетев к окну, зависает в прохладном воздухе.

— Видишь? — он кивает на стекло, покрытое грязноватыми разводами и пылью.

Джинни прижимается носом к окну и разглядывает полутемную комнату. В углу стоит, мигая разноцветными лампочками, небольшая рождественская елка, а на широкой кровати с резным изголовьем спит мальчик. На вид ему не больше десяти.

— Знаешь, о чем он мечтает? — она никогда не видела такую мрачность на лице Питера. — О друзьях. А хочешь узнать, что думают его родители?

Джинни молча кивает. Питер манит ее за собой, и они подлетают к соседнему окну, на узком подоконнике которого стоят в горшочках розовые фиалки, покрытые инеем.

— Эта школа лучше, — полная женщина с забранными в высокий пучок волосами размахивает синей брошюрой. — Там строгие правила, и контингент подходящий. Будут необходимые связи, когда вырастет. А сейчас с кем он общается — с сыном мясника?

— А считаю, что Итон престижнее, — худой мужчина тычет ей в лицо оранжевым буклетом. — Ты знаешь, кто там учился?..

Питер спокойно тянет Джинни за собой, не дав дослушать. Они пролетают квартал и спускаются ко второму этажу невысокого каменного дома с осыпавшейся желтой штукатуркой. Джинни сразу прижимается к стеклу, но в комнате ничего не видно — и только привыкнув к темноте, она различает на полу девочку с куклой в руках.

— Почему она не спит? — шепчет Джинни, разглядывая белокурые волосы девочки и ее голубую пижаму.

— Она работает днем, — отвечает Питер, скрестив руки на груди. — Раздает листовки и помогает родителям в кондитерской. Ее мама считает, что она уже слишком взрослая для игр. Поэтому ей приходится играть тайком.

Джинни не успевает возмутиться, потому что Питер уже тащит ее вверх, на самый последний этаж. В прямоугольном окне, сквозь тонкий голубой тюль, виден мальчик, ожесточенно рисующий за высоким столом. На зеленом ковре валяются разорванные листы бумаги, а паркет измазан желтыми каплями краски.

— Родители постоянно говорят, что его брат рисует лучше и будет выдающимся художником. При этом им плевать, что другой сын талантливо собирает самолеты, — глаза у Питера на мгновение темнеют и тут же загораются недобрым огнем. — Но взрослым это безразлично.

Джинни прижимается щекой к холодному стеклу и выдыхает. Вокруг нее — огромный город, полный одиноких детей и бессердечных взрослых. А вокруг этого города — страны.

— Теперь понимаешь? — спрашивает Питер снова, и кажется, что в его темных зрачках отражаются все огни неспящих квартир.

— Да, — шепчет Джинни, едва разомкнув дрожащие от холода и осознания несправедливости губы. — Я понимаю, Питер.

Ветер играет их волосами, и с каждой минутой становится все холоднее, а небо — темнее, но Джинни не отводит взгляда от бледного лица Питера.

— Ни один ребенок на свете не получает того, о чем мечтает, Джин, — он смотрит на нее печально и одновременно зло. — Просто потому, что взрослых никогда не интересуют детские мечты. Только свои собственные.

* * *

Когда они возвращаются на остров, то издалека видят рвущийся ввысь гребень костра и окружающих его мальчишек. Те танцуют, неистово и бессвязно выкрикивая одинокие слова, подпрыгивая и крутясь вокруг себя и других.

Питер мягко приземляется и тут же выпускает руку Джинни из своей руки. И незаметно подталкивает к мальчишкам.

— Иди сюда, Джин! — толстые красные губы Джона мелькают перед ней и исчезают в водовороте лиц. — Иди сюда, Джин!

Гулко бьют барабаны.

Жар огня окрашивает щеки карминовым румянцем.

Сердце бьется часто-часто: Питер, конечно, прав! Только здесь, на острове, можно стать счастливым, только здесь всем интересны твои мечты. Большому миру никто не нужен.

И от осознания, что она принимает правду, от счастья становится трудно дышать.

Голова кружится — от близости Питера, от влажности, от опьяняющей свободы — и Джинни вдруг шагает в круг танцующих, встряхнув спутанными волосами, и рвано двигается, подчиняясь настойчивому ритму барабанов.

Питер стоит в стороне, скрестив руки на груди, и задумчиво наблюдает за ней — и вдруг улыбается, а в его глазах мелькает обещание и надежда.

Джинни резко запрокидывает голову.

Крик, вырвавшийся из ее горла, напоминает крик вырвавшейся из клетки птицы.

Она еще не осознает, что с этого дня полностью принадлежит Питеру.