Vivisection (джен)

I'm not here

This isn't happening

Меня здесь нет

Это происходит не со мной

— Radiohead, How to Disappear Completely

 В прошлом месяце я очень близко познакомилась с такими понятиями как ограбление, массовое убийство и похищение самым известным террористом страны. И, конечно же, допросом в полиции. Затем были нескончаемые анализы крови, с помощью которых перепуганные полицейские пытались обнаружить следы наркотика, крови других жертв и самой слюны Джокера, репортеры, которые хотели знать каждую тошнотворную деталь: и сколько людей он убил, и как он пах... Вокруг фигуры Джокера творилась почти что истерия, такая же сильная, как и господствующий перед ним страх. Мне казалось, что я неплохо справляюсь, но когда меня наконец оставили в покое, меня настиг шок.

Представьте: вы просыпаетесь в своей кровати после того, как заснули в руках самого жуткого человека на свете. Вас накачали и оставили в руке четыре молочных зуба. Этот монстр знает, где вы живете. А теперь постарайтесь не впасть в паранойю.

И я не смогла. Но трудно быть затворницей, когда тебя часами допрашивают в участке. Следователи считали подозрительным, что меня возвратили в собственный дом в относительной целости, ведь очень немногие после личной (они подчеркивали) встречи с Джокером остались в живых и могли о ней рассказать. Но после шести часов подобных намеков, нападок и унижений моему терпению пришел конец, ведь вместо того, чтобы разобраться в этой невероятно стремной ситуации, полиция решила обвинить во всем жертву! И, на удивление, это сработало, и после нудной лекции о моем «поведении» меня больше не беспокоили.

Я закрылась в своем мирке. Конечно, было бы здорово отмахнуться от всего и сказать: «Джокер? Да пошел он к черту!» — но мне еще была дорога своя шкура. Я бы хотела храбро гарцевать по улицам на следующий день после случившегося, но еще я хотела быть живой.

Я поставила два засова на дверь. Держалась подальше от банков, больниц, полицейских участков и респектабельных районов — отовсюду, куда он мог заглянуть, — но, честно сказать, это было бесполезно: ничто и никто не ускользал от его пристального внимания. Я старалась не выходить из дома с наступлением темноты, посещая только вечерние лекции в университете Готэма. Бросать учебу я не собиралась: там у меня были хорошие оценки и стипендия. Кроме этого у меня не было ничего. Забавно, что даже побывав на волоске о смерти, я продолжала думать о деньгах. Люди неисправимы. Однако забота о столь приземленных вещах помогала вернуть себе хоть какое-то подобие нормальной жизни.

Еще я купила несколько перцовых баллончиков и держала при себе карманный нож — лезвия, длиннее четырех дюймов, были незаконны, но даже крошечные ножи прибавляли уверенности. Достать пистолет было сложно: постоянный рост городской преступности означал все более ожесточающиеся законы, в результате чего единственными обладателями оружия в Готэме стали только копы и преступники (и, честно, — было сложно различить их между собой).

Укус на шее зацвел яркой багровой россыпью и оброс струпьями на следах зубов, а затем превратился в темный синяк. Три недели я прятала его под бинтами и шарфами, пока он полностью не исчез, однако попытки сделать его незаметным не увенчались успехом. Тот симпатичный помощник преподавателя, ради которого я наряжалась в тот день? Теперь он смотрел на меня как на бомбу, которая взорвется с минуты на минуту. Слава богу, что теперь мне не было до него дела. Я просто хотела доучиться последний год и уехать отсюда.

Я старалась не вспоминать ту девочку. Я вообще старалась ничего не вспоминать. Эти мысли не давали мне спать.

Я больше не смотрела новости, но скрыться от Джокера было не так-то просто, ведь он был везде, даже на витрине магазина электроники возле моего дома. Вчера я проходила мимо и случайно поймала его изображение на экранах: лицо со смазанным гримом, сальные зеленые волосы, гадкую ухмылку. Я поспешно отвернулась, но было поздно, и прошедшую ночь я снова не сомкнула глаз.

Недостаток сна сыграл со мной злую шутку, и сегодня нервы были на пределе. Весь день я пряталась в самых дальних углах классных комнат, подальше от учителей и студентов. Никто не особенно возражал. Вот вам одно из преимуществ внимания прессы — если твое имя стоит рядом с именем возлюбленного клоуна Готэма, то тебе гарантировано личное пространство. Никто не захочет сесть с тобой рядом, словно от Джокера ты волшебным образом подхватила чуму. Но меня не удручало одиночество. Я не нуждалась ни в поддержке, ни в сочувствии, ни в постоянных напоминаниях о том страшном дне.

Несмотря на это, произошедшее не нанесло мне душевной травмы. Наверное. Меня не мучили кошмары из прошлого и приступы паники, стоило кому-то со мной заговорить. Конечно, было страшно столкнуться с Джокером снова, однако с людьми мне и до этого было непросто. За свою жизнь я так и не научилась им доверять, а после встречи с Джокером и вовсе держалась от них подальше.

Я не хотела отвечать на бестактные вопросы и ощущать на себе любопытные, жалостливые взгляды. Можно сказать, что мне повезло: с одной стороны, я выжила — меня едва ранили, а с другой — получила полное право быть нелюдимой чудачкой.

Сегодня на лекции мы смотрели документальное кино. Это означало возможность нагнать бессонную ночь, но теперь я не могла позволить себе заснуть в комнате, полной людей. Каждый раз, как мои мысли уносились вдаль, мозг кричал: «Берегись, он здесь!» — и я в ужасе подскакивала с места. После таких случаев я долго не могла прийти в себя, не могла успокоиться и унять колотящееся сердце, а потому всегда была настороже.

Но со сном было так сложно бороться: теплая комната, темный угол и нудный фильм…

Каждые несколько секунд в глазах начинало расплываться, голова опускалась и веки тяжелели; я вздрагивала и прогоняла наваждение. Затем все начиналось сначала. Я вцепилась ногтями в запястье, впиваясь в кожу добела, в надежде стряхнуть с себя дрему.

Прошло всего пятнадцать минут.

Это не работало.

Я очнулась. Я отключилась ненадолго — минута или две, но на противоположной стене появилась тень, которой раньше не было. Она меняла форму, становилась длиннее, тоньше, уродливее. Это не может быть он. Но с меня было довольно. Я как можно тише сгребла свои вещи и выскользнула из класса, не обращая внимания на любопытные взгляды вслед, и только оказавшись в залитом светом коридоре, смогла спокойно вздохнуть.

По пути на парковку я нервно теребила связку ключей и то и дело оглядывалась по сторонам. Хотя ничего вокруг не представляло реальной опасности, я все же с нескрываемым облегчением забралась в машину и сразу заблокировала все двери.

Теперь, чтобы не заснуть по дороге домой, мне нужен был кофе.

До университетского Старбакса ехать далеко — на другой конец кампуса, зато буквально за углом находилась маленькая закусочная со свежим кофе в больших стаканах за полцены. Я взглянула на алмазное серое небо в боковом зеркале и завела мотор.

Сквозь запотевшие окна закусочной сочился желтый цвет. Мне нравилось это кафе — уютное, домашнее — словно пристанище тепла в холодной бетонной пустыне, что есть Готэм. Внутри двигались расплывчатые тени, и впервые за долгое время мне хотелось не бежать от людей, а быть рядом с ними. Стать никем и разделить ужин с толпой.

Колокольчик звякнул, когда я зашла внутрь.

А затем я увидела пистолеты.

О чем бы подумал другой человек в такой момент? Потому что моей первой мыслью было: «Только не снова».

Потому что это просто невозможно.

Я попятилась обратно к двери, но пара человек в клоунских масках обернулись и наставили оружие на меня. Их слова слились в белый шум, и я с ужасом зажмурилась. Ужин? Серьезно? Что они забыли в этой забегаловке?

Гомон стих, когда прозвучал отрывистый вкрадчивый голос, который можно узнать где угодно:

— Тащи ее к остальным.

Мои глаза распахнулись. Не смотри. Не смотри. Но когда двое громил подхватили меня под руки и поволокли внутрь, я не удержалась и взглянула в это разукрашенное лицо. Он стоял у барной стойки. И он узнал меня, несмотря на надвинутый капюшон. Его глаза вспыхнули.

О, твою ж мать. Мои колени подогнулись, и один из клоунов рявкнул, тыча дулом пистолета в висок: «Вперед давай!» — но я не могла сделать ни шагу. Мое тело мешком рухнуло вниз. Джокер махнул рукой:

— Подождите.

Все вокруг замерло, крики стихли, и под его пристальным взглядом мы все словно застряли в тошнотворном стоп-кадре. Наконец, облизнув губы, он сказал:

— Ведите ее сюда.

Дуло пистолета с головы исчезло, и меня любезно подтащили к Джокеру. Я была не единственной жертвой — остальные посетители и работники кафе сидели в углу под охраной двух бугаев, которые с удовольствием демонстрировали свои автоматы.

В такие моменты как никогда ясно постигаешь теорию относительности. Всего пару мгновений назад секунды казались годами, а теперь всего миг — и я сижу на стуле рядом с Джокером. В нос бил его едкий запах, и я отпрянула как можно дальше, не осмеливаясь поднять глаз со столешницы.

Но Джокер не собирался ходить вокруг да около. Его пальцы дотронулись до моего лица, сжали подбородок и заставили поднять голову вверх. Посмотреть на него. Другой рукой он стянул с меня капюшон и практически заурчал от удовольствия, когда волосы рассыпались по плечам.

— Эм, — просто-напросто сказал он. Затем он отпустил меня и скомандовал клоунам перевернуть табличку «Открыто» и запереть дверь. Я не могла сдержать смешок. Ну, конечно же. Я зашла сюда прямо вслед за ними. Повезло, так повезло.

Щелчок замка прогремел в ушах, словно набат. Теперь бежать было некуда.

Джокер одернул свой фиолетовый пиджак и уселся рядом со мной. В комнате стояла подавленная тишина. Два повара за прилавком напротив нас не смели шелохнуться. Я сделала глубокий вдох в попытке приготовиться к тому, что меня ждет, хоть и прекрасно знала, что это бесполезно. Один из подручных вывалил кипу мобильных телефонов перед Джокером.

— Сотовые, босс.

— М-м, — промычал Джокер, жестом отослав того обратно. Я украдкой оглянулась вокруг и прикинула свои шансы: у двери стояло двое охранников, так что даже если я успела бы прыснуть баллончиком в лицо одному из них, путь все равно был закрыт.

— Итак, — произнес Джокер, мгновенно приковав мое внимание к себе. Он неторопливо покрутил в руках телефон и посмотрел на меня. От этого взгляда хотелось бежать. — Славненько встретить тебя здесь, — телефон полетел через стойку точно во фритюрницу, забрызгав кипящим маслом стоящего рядом повара. Тот отскочил прочь.

— А-а-а, — рявкнул ему Джокер, указывая длинным пальцем туда, где повар стоял секунду назад. Тот повиновался, и во второй раз, когда брызги зашипели на коже, только морщился от боли, но оставался на месте. Джокер удовлетворенно кивнул и бросил на меня игривый взгляд.

— Ты же не преследуешь меня, малютка Эм?

От неожиданности я фыркнула. Джокер недоуменно насупился, и от контраста его хмурого лица с навечно вырезанной улыбкой я засмеялась еще сильнее. Это была чудовищная ошибка. Я знала, что должна заткнуться прямо сейчас, но не могла остановиться и хохотала как безумная, выплескивая в истерике весь свой страх и напряжение бессонных ночей.

В порыве смеха я уткнулась головой в стол и громко стукнула по нему кулаком, Джокер тотчас же схватил мое запястье и вывернул тыльной стороной вверх.

О, черт. Он заметил отметины от ногтей, которые я оставила в классе. Они выглядели болезненно, а кожа вокруг них уже начала приобретать лиловый оттенок. К утру они превратятся в синяки.

Если я до него доживу.

Я наконец замолчала, и комната погрузилась в тишину, нарушаемую только моим прерывистым дыханием. Джокер перевел глаза с руки на меня и насмешливо поднял бровь. Мне внезапно стало стыдно.

— Просто… пыталась не заснуть, — замялась я, выдернув руку и прижав к животу. Отчего-то мне не хотелось, чтобы Джокер видел эти царапины, хотя ему и наверняка было плевать.

— М-м, — отозвался он и вновь повернулся обратно к кухне. — Что ж, Эм, — принялся он снова метать телефоны во фритюрницу, — что будешь заказывать? Я угощаю.

Я помотала головой. Джокер искоса посмотрел на меня:

— Не голодна?

Я снова покачала головой, и Джокер сдавленно захихикал, «хи-хи-хи», да «ха-ха-ха». Ему было так весело.

— Ну, ты же пришла сюда за чем-то. Или, подожди, здесь работают твои друзья? М? — он облокотился локтем на стойку и заговорщически подмигнул: — Или кое-кто… особенный?

— Нет.

Джокер состроил скептичную мину.

— Нет, — повторила я. Только полный идиот будет врать Джокеру или позволит ему поверить, что ты врешь. «Хотя такая ложь надолго отвлечет его внимание» — услужливо прошептал мне внутренний голос, но я уже открыла рот:

— Я же сказала, что хотела спать. Я… я просто зашла за кофе.

Джокер молча перегнулся через стойку, схватил чистую чашку из сушилки и швырнул ее передо мной, щедро плеснув туда кофе до краев. Кофейник приземлился рядом с таким стуком, будто сейчас треснет. Я с опаской взглянула на Джокера. Но он только наблюдал за мной в ответ, а затем подмигнул и повернулся к поварам.

— Ну, а вот я голоден, — сказал он, не сводя с них глаз. — Просто-таки изголодался.

Намек был понят. Повар, стоящий возле фритюрницы, с облегчением вышел вперед, баюкая испещренную мелкими ожогами руку.

— Чего… чего бы вы хотели?

Джокер медленно, задумчиво вдохнул и так же медленно выдохнул, постукивая пальцами по столешнице. Я схватила салфетку и промокнула ею кофе, который он разлил пару секунд назад, пытаясь чем-то занять себя, чем-то заурядным в этой абсолютно незаурядной ситуации.

— Удиви меня, — просто сказал он. Повара настороженно переглянулись между собой, и у меня возникло очень, очень плохое предчувствие. Что, если Джокеру не понравится? Совсем не понравится? Кипящее масло станет только началом их проблем.

Джокер не собирался долго ждать, а потому следом на барной стойке оказался револьвер, смотрящий дулом прямо на поваров.

— Ну, и-и? — визгливо протянул он, и те двое словно очнулись, бросившись к кастрюлям и продовольственным запасам. Джокер тем временем вырвал салфетку из моих рук, скомкал ее и бросил на пол:

— Пей.

Я послушно отхлебнула из чашки, несмотря на то, что поблизости не было ни сахара, ни сливок, а я терпеть не могла пустой черный кофе. Джокер принялся разминать плечи, то и дело морщась от треска в суставах. Я несмело кашлянула.

— Да? — тут же встрепенулся он.

— Ты пришел сюда ради еды? — спросила я и пришла в ужас от того, насколько вызывающе прозвучала эта фраза. Когда-нибудь мой длинный язык доведет меня до беды. Ведь Джокер мог расценить вопрос как оскорбление или, еще хуже, — как флирт.

А он — последний человек на земле, с кем бы я стала флиртовать. Я не имела понятия, какого он обо мне мнения, но меня беспокоили очевидные признаки: укус, «часок поспать», «невинные» вопросики про парня… Я не хотела играть с огнем.

Джокер оскорбленно посмотрел на меня:

— Ну… да, — ответил он. — Люди же за чем-то ходят сюда? За едой?

— Как и в продуктовые магазины, — ляпнула я и мысленно хлопнула себя по лбу. Ради бога, заткнись, Эмма.

Джокер медленно жевал внутреннюю часть своей щеки, и до меня дошло, что он жует свои шрамы. По спине поползли мурашки. К такому зрелищу невозможно было привыкнуть, и оставалось только надеяться, что мне и не придется. Я не собиралась встречаться с ним снова.

Влажно чмокнув губами, он показал на свои шрамы пальцем — с одной стороны и с другой:

— В наши дни это, м-м, не так-то просто — прогуляться по улице в таком виде.

Я посмотрела на клоунов за своей спиной. По маскам было трудно судить, но они наверняка слышали каждое слово. Я указала на одного:

— Ладно, а что насчет них?

Джокер мельком взглянул назад и хмыкнул:

— Конечно. Но сначала найди в моей команде человека, который сумеет состряпать что-то кроме, хех, взрывчатки.

От этих слов мои внутренности скрутило и к горлу подступила горячая волна тошноты. От горечи кофе, разговоров о взрывчатке, запаха бензина и дыма, который буквально въелся в одежду Джокера, хотелось блевать. Я скрючилась над стойкой и судорожно зажала руками рот.

Джокер снова засмеялся, но на этот раз не истерично, а тихо, зловеще. Его пальцы отодвинули в сторону капюшон, до боли сжали плечо и тут же разжали. Сжали — разжали. Сжали — разжали. Я понятия не имела, чего он хотел добиться, но от тепла его руки становилось только хуже, и я откинула ее прочь.

Джокеру это явно не понравилось. Секунду назад я думала только о том, как бы сдержать рвоту, а в следующую почти повисла в воздухе с пистолетом у лица. Джокер тянул за волосы так, что из глаз сыпались искры. Я судорожно пыталась нащупать опору, чтобы не расстаться с волосами окончательно, пока наконец не оперлась на его ногу и не обрела шаткое равновесие между его сидением и своим.

Джокер притянул меня еще ниже, нависнув надо мной, словно коршун:

— Грубо, грубо, грубо, — промурлыкал он. — Ну почему ты буквально напрашиваешься на насилие, а, Эм? Я думал, между нами возникла связь. Я думал, мы здесь веселимся.

Его глаза — горящие черные дыры — пожирали меня. Он небрежно водил по челюсти дулом вверх-вниз.

— Нам же весело? — ласково спросил он. Однако в его действиях не было ничего нежного, как и в пистолете у моего лица.

— Да, — прошипела я. Джокер потянул за волосы сильнее, и я заскулила. Он наклонился ко мне ухом:

— Что-что?

— Да, мне весело, — процедила я сквозь зубы. Пару мгновений никто из нас не шевелился, а затем Джокер медленно разжал кулак. В довершение он легко погладил меня по голове, словно собачку, и я, злая, растрепанная и абсолютно беспомощная, уселась обратно на стул.

— Чудесненько, — сказал Джокер и выстрелил.

По залу прокатился чудовищный грохот, и в ушах резко зазвенело. Остальные заложники кричали где-то вдалеке. Пуля попала одному из поваров в спину, и я завороженно смотрела на изящную кровавую дугу на стене, которую она оставила после себя.

Звон постепенно утих, и я в ужасе подняла глаза на Джокера.

— Это не отвечает нормам санитарии, — недовольно швырнул он оружие обратно на стол, глядя на рухнувшего повара. Его напарник потрясенно уставился на тело своего бывшего коллеги.

У меня закружилась голова. К горлу снова подступил едкий комок.

— Ч-что… Зачем ты это сделал? — завизжала я и спрыгнула со стула. Джокер тут же силой усадил меня назад.

— Успокойся, — жестко приказал он.

Легче было сказать, чем сделать. Я еле успела отвернуться в другую сторону, как меня вырвало, и скудное содержимое моего желудка оказалось на полу. Клоуны с отвращением заулюлюкали, но мне было глубоко плевать на их эстетические чувства. У меня были проблемы куда серьезней.

Спустя пару секунд Джокер нетерпеливо постучал меня по плечу и, когда я оглянулась, сунул в лицо салфетку. Я машинально взяла ее и вытерла рот. Насколько же мне повезло, что меня не вырвало ему под ноги, — в противном случае он бы не был столь услужливым.

Дрожащими руками я залпом осушила чашку кофе, заменив привкус желчи на прогорклую жижу. Джокер раздосадованно покачал головой, словно его эта ситуация не устраивала сильнее всех.

— Ответ на твой, хм, вопрос, Эм, — сказал он, перегнувшись через стойку и почти что с любопытством разглядывая свежий труп, — в том, наш по… ха-ха, наш повар немного переусердствовал с приправами. Он искал их под раковиной.

На моем лице, должно быть, отражалось полнейшее непонимание, поскольку Джокер закатил глаза:

— Ну же, где твой папочка хранил крысиный яд?

Вот теперь до меня дошло. В глазах защипали запоздалые слезы, и я снова зажала ладонью рот, только на этот раз, чтобы не разрыдаться.

— Ну, будет тебе, — сочувственно сказал Джокер, не сводя с меня глаз, — не плачь. Чтобы убить меня, потребуется гораздо больше людей, чем один… повар-недоучка. Однако, должен признаться, — поднялся он и поправил пиджак, — что у меня напрочь отбило аппетит. Что скажете, парни? — оглядел он своих клоунов. — Пора обчистить кассу и взорвать все к чертям.

Двое охранников у двери с энтузиазмом принялись за дело, а Джокер тем временем подошел ко мне со спины и сжал за плечи, прижавшись к лицу липкой щекой.

— И когда я говорю «взорвать», я не шучу, — шепотом сообщил он мне. — Так что, может, тебе стоит уйти отсюда прежде, чем все… хи-хи, бабахнет, а?

Я бросилась в выходу. Джокер пронзительно захохотал мне вслед, и я уже почти ощутила, как пули пронзают спину, но никто не выстрелил. Возле двери я запнулась и прокрутила замок не в ту сторону, но наконец дверь распахнулась, и мои легкие наполнил холодный весенний воздух.

Торопливо я забралась машину и трясущимися руками вытащила телефон. Только с третьей попытки мне удалось набрать девять-один-один.

Когда на линии ответил оператор, я уже выворачивала с парковки. Внутренности грызло чувство вины за то, что оставляю остальных внутри, хотя я знала, что сделала все возможное для их спасения.

— Закусочная «У Дэвиса» возле Готэмского университета, — выпалила я в трубку. — Здесь Джокер. У него заложники. Он собирается все взорвать. Скорее!

Я мельком взглянула в зеркало заднего вида и выронила телефон из рук: Джокер и его клоуны вышли из кафе и столпились возле черного глухого фургона, который я должна была заметить раньше. Один за другим они исчезали внутри кузова, но Джокер не двигался с места и смотрел вслед моему авто, будто видел и зеркало, и — в его отражении — мой взгляд.

Он поднял руку и указал на меня. Его губы беззвучно шевелились.

Я до упора вжала педаль газа в пол и вывернула на трассу, чтобы как можно быстрее скрыться от его глаз. Я старалась не думать о том, что значил этот жест. Я старалась надеяться, что никогда больше не увижу Джокера снова.

И, слушая приближающийся вой сирен, я старалась убедить себя, что заложники выберутся из здания прежде, чем бомба взорвется.

Они выберутся.

Выберутся.