Реликвия Сити (джен)

Мосс уже осматривают. Агент, чьего имени я так и не выяснила, сидит возле нее, быстро накладывая на поврежденную ногу какие-то приспособления — это не совсем обычная шина, больше похоже на эластичные ленты и полоски пластика. Все-таки в передовой маггловской медицине я не слишком разбираюсь.

Я впервые слышу голос этого агента, и голос мне не знаком:

— Покажи лицо.

Мосс не снимает шлема, просто нажимает какую-то кнопку возле виска — внутри загорается свет, давая рассмотреть искаженные в болезненной гримасе черты.

— От одного до пяти, — говорит занимающийся ее ногой агент, — насколько больно?

Помедлив, Мосс выдыхает:

— Три… четыре.

Только герои маггловских боевиков не ломают кости после такого полета и сильного рывка веревкой. Используй мы магию, Мосс можно было бы вытащить и без травмы — в ситуации, навязанной нами СБ, Мордекай среагировал молниеносно, сделал то единственное, что помогло спасти ей жизнь. Он и сам это понимает, поэтому не извиняется, лишь спрашивает, становясь рядом:

— Продолжать сможете?

Мосс смотрит на него снизу вверх, кивает и выключает подсветку шлема. Не думаю, что она зла за сломанную ногу — по крайней мере, зла не на самого Мордекая — просто не та ситуация, чтобы рассыпаться в благодарности.

И опять-таки: не будь агенты СБ так предубеждены против кодовства, мы бы вылечили Мосс в два счета. В нашей оперативной аптечке есть весьма эффективные зелья, действуют они и на магов, и на магглов — кости у нас у всех срастаются одинаково, несмотря на то, что ломаются по-разному. Все же волшебники сделаны попрочнее.

По-прежнему глядя на Мосс, Мордекай напряженно хмурит брови.

— Пожалуй, я должен высказать кое-какие соображения.

— Да уж, — говорит Дилейни. — Самое время. Что здесь, черт возьми, происходит?

Я тоже примерно понимаю, в чем дело, но молчу, пока идею озвучивает Мордекай:

— То, что мы ищем — то, что стало причиной всех изменений в Сити — это некая вещь. Я уже сталкивался… с подобным эффектом. Некоторые артефакты обладают своего рода защитными механизмами, и, видимо, этот способен защищаться особенно хорошо, используя против нас самые действенные методы.

— То, чего мы боимся больше всего, — едва слышно произносит Дин. — Самые сильные наши страхи.

Агенты молчат, и в молчании их не слышно осуждения. Агент Мэттьюс говорит едва ли не с пониманием:

— Значит, та кровь…

Дин резко кивает. Стыдиться он точно не собирается, особенно если учесть, что сам Мэттьюс до икоты боится каких-то летучих мышей.

— Зная это, — продолжает Мордекай, — мы можем подготовиться к тому, что нас ждет дальше.

— Но… как оно это делает? — интересуется Янг. Слышно по голосу: ему не по себе от идеи, что его сильнейший страх может быть материализован в любой момент. — В смысле, все это было чертовски реальным. Не какие-то там галлюцинации, как раньше бывало. Хотелось бы знать, на что эта штука способна.

Помолчав, Мордекай отвечает:

— Если мы продолжим операцию, нужно готовиться к худшему варианту. Представьте то, чего боитесь сильнее всего — с этим вы и столкнетесь.

Агенты затихают, потом тот, который осматривал Мосс, нервно хмыкает:

— Список большой получится. Я излишней гордостью не страдаю, могу признаться. За последний год такое повидал…

— Андерсон, — ровно говорит Дилейни. — Помоги Мосс встать и идти дальше.

Агент замолкает, выполняя приказ. А я не могу не спросить — настолько царапнуло меня, как Дилейни оборвал подчиненного на полуслове, не дав рассказать о своих страхах:

— Питер, ты же не думаешь, что это мы устроили, лишь бы от вас избавиться?

Проигнорировав вопрос, Дилейни разворачивается, следуя за агентом, который ушел на разведку. Андерсон, помогая Мосс, тоже идет вперед.

Я недоуменно смотрю на Янга. Тот пожимает плечами.

— Пойдем, — кивает Мордекай. Голос его звучит мягче, чем был в течение всего дня. Вот это уже больше похоже на его привычку сглаживать острые углы.

Туннель оказывается чуть шире прохода, который вел в него. Созданный из той же темной материи, в которую мы вошли изначально, он хотя бы не залит кровью — эта дрянь осталась позади. Дин, впрочем, все равно старается держаться подальше от стен. Повинуясь указу Мордекая, на сей раз он идет впереди, с Дилейни, а мы замыкаем отряд.

В какой-то момент туннель поворачивает налево. Остановившись едва ли на несколько секунд, отряд продолжает движение вперед.

— Та спиральная лестница была примерно там же, где находилась шахта лифтов? — спрашиваю я Мордекая. Можно не сомневаться, что план здания, который показали нам агенты СБ перед операцией, он запомнил во всех подробностях — память у него отличная.

— Ровно там же. Думаю, то, что мы ищем, находится как раз в районе шахты. Это ось, которая сохранилась во время всех… изменений. Она единственная не зависит от нашего восприятия, хоть и может незначительно меняться под его влиянием.

Он говорит достаточно громко, чтобы его мог услышать идущий чуть впереди Янг. Правильно, что бы ни придумал себе Дилейни, скрывать нам нечего.

— Тогда почему мы отошли от нее? В смысле, если искомый предмет находится где-то по этой оси, не нужно ли двигаться вдоль нее?

Мордекай кивает, глядя вперед, на агентов СБ.

— Волшебники так бы и поступили. Но наш отряд состоит не только из них.

Теперь все ясно. Он опасается, что находясь поблизости от оси, мы не сможем гарантировать магглам безопасность. Особенно если учесть их дурацкое требование не влиять магией напрямую — соблюдая его, мы мало того что не поможем, так еще и сами подставимся.

Вот только где гарантия, что сойдя с прямого пути, мы больше не натолкнемся ни на какие сюрпризы? На страхи, которые материализуются перед нами из темноты, которые смогут принять любую форму, и это будет так же реально, как если бы мы столкнулись с ними снаружи. А ведь и меня это ждет… и меня можно прощупать, вытащить из головы самое кошмарное, что способно заставить замереть, парализованной от ужаса. И не важно, что ничего такого на ум не приходит — это только кажется, будто я ко всему готова, будто предупрежден значит вооружен. Никто не может быть настолько крут.

Подумав об этом, я немного обгоняю Мордекая, приближаясь к Янгу.

— Знаешь, я лучше скажу это вслух, чем потом буду жалеть, что промолчала.

Янг на секунду поворачивает ко мне голову, чтобы в темноте, лишь немного подсвеченной огнями винтовок и Люмоса, я увидела: он слушает.

— Страхи ведь разные могут быть. Это не обязательно что-то, что выпрыгивает из темноты и хочет разорвать на части. Страх за близких… может быть намного сильнее. Главное — быть к этому готовым.

Помолчав, Янг говорит сдавленным от напряжения голосом:

— Браун, мы все тут — агенты правительственной секретной службы. Мы всегда к этому готовы. Меня бы не допустили к работе, если бы считали, что угроза моей семье может заставить меня подвести свою страну.

Я едва не спотыкаюсь на ровном месте. Янг говорит сейчас о том, что готов не просто к иллюзии опасности для своей жены и сына — он готов к реальной опасности для них. Их могут взять в плен, чтобы шантажировать агента СБ, могут пытать у него на глазах для получения секретной информации — Янг натренирован действовать хладнокровно в любом подобном сценарии.

Чувствуя неловкость, я отстаю на шаг. Нашла, блин, кого учить. Но, как я и сказала сразу, лучше выставить себя дурой, чем промолчать и наблюдать потом, как страдает соратник и друг. Янг любит свою семью — возможно, любит больше, чем следовало при его работе. Он рассказывал мне, что женился на своей подруге детства, что его сын обожает футбол и необычные сладости со всего мира — я даже передавала тому драже “Берти Боттс”, а Янг показывал видео на телефоне, как они вместе пробовали их, кривясь и со смехом отплевываясь, когда попадалась новая гадость.

Я вполне допускаю, что он пошел на такую откровенность осознанно, возможно, с одобрения руководства. На каком-то этапе нашей необычной дружбы я все ждала, что Янг подкатит ко мне с “незначительной” просьбой; он этого пока не сделал. А даже если и сделает — что ж, я откажу, и на наши отношения это никак не повлияет, в его искренности я сомневаться не перестану. Работа есть работа, а Янг, несмотря ни на что, — отличный парень.

Мы тормозим, когда начало отряда останавливается. Только теперь я понимаю, что после первого поворота мы прошли по прямой не меньше трехсот футов — в этом здании не могло быть настолько длинных коридоров.

— Что-то заметили? — громко спрашивает Мордекай.

— Датчики фиксируют повышение температуры, — отвечает Дилейни. — Чем дальше вперед, тем выше.

— Ваши костюмы защищают от жара?

— Только до полутора тысяч по Фаренгейту, — это уже Андерсон. — Мы не можем долго находиться в открытом пламени, и у нас нет кислородного запаса, только фильтры воздуха.

— Кислородом-то мы вас обеспечим, — я подхожу ближе. — Это же не будет считаться нарушением?

Андерсон неуверенно качает головой. Все мы тут понимаем, что навязанные ограничения — чушь собачья. Если волшебники захотят повлиять на магглов, они это сделают так, что комар носа не подточит. Даже если учесть, что ход операции фиксируется видео- и звукозаписывающими устройствами, можно придумать массу способов заставить агентов повернуть назад и отсидеться в безопасности, пока мы все тут подчистим. Полторы тысячи градусов — это, конечно, здорово для немагического костюмчика, но без прямого воздействия колдовства мы не сможем защитить их от четырех тысяч чистого ужаса того же Адского пламени.

— Вы по-прежнему можете воздействовать на пространство вокруг нас, — сдержанно отзывается Дилейни, ступая дальше.

— При экстремальных температурах сложно поддерживать оптимальную даже на поверхности собственного тела, — объясняет Дин, не отставая от него. — Так что если впереди будет слишком жарко…

— Мы пойдем по другому пути. Я понял.

Температура действительно повышается с каждым шагом. Буквально через тридцать футов становится тяжелее дышать. Если так пойдет и дальше, нужно будет наколдовывать Головной пузырь — помимо жара, он защитит и от ядовитых испарений, если впереди нас ждет что-то подобное.

Остается вопрос: кто из нашей команды настолько боится “экстремальных температур”, что магия считала это как самый сильный страх? И как это будет выглядеть? Жерло вулкана прямо внутри офисного здания? Гигантская плавильная печь?

Впереди виднеются отсветы огня. Мы идем на этот свет, и каждый шаг отчего-то дается все труднее. Дело даже не в жаре, который лишь усиливается и уже начинает обжигать непокрытые участки тела. Нет, каждого из нас тормозит нечто иное, и я не сразу могу сообразить, что именно, определить это чувство.

Дин впереди усиливает защиту и входит в поворот — я вижу, как блики огня играют у него на лице, на шлеме Дилейни и остальных агентов, идущих следом. Я не могу различить их лиц и пытаюсь понять хоть что-то по изменившемуся дыханию, но и его невозможно различить. Гул, нараставший вместе с жаром, незаметно, постепенно, перекрывает все остальные звуки.

Присутствие Мордекая за спиной придает уверенности, и я тоже заворачиваю за угол.

Перед нами действительно встает стена из огня, и это ни капли не похоже ни на какой вулкан. Появляясь словно из ниоткуда, пламя втягивается вовнутрь, к невидимому центру, и внутри него то и дело виднеются размытые силуэты. А еще этот гул — бесконечное завывание и стоны, зловещий хор, звучащий как будто прямо у тебя в голове.

Все мы, и магглы, и маги, замираем перед воплощенным Инферно, на миг забывая, куда и зачем мы шли, забывая себя, опуская вниз палочки и винтовки. Потому как внутри языков пламени отчетливо слышны людские голоса, и это именно то, что способно заставить каждого из нас ощутить первобытный ужас.