Реликвия Сити (джен)

Зажмурившись, я тру лицо руками.

— Выведи меня отсюда...

— Не сейчас, — ровно говорит Мордекай.

Я смотрю на него непонимающе.

— Миссия продолжается, — поясняет он. — Мы должны найти реликвию. Ты должна.

Помолчав, глядя на тело перед собой, я говорю:

— Мне нужно выйти наружу. Нужно убедиться. Потом я вернусь.

— Нет. Тебе придется поверить мне на слово.

Поверить. Поверить сейчас, видя перед собой обескровленного Снейпа, практически невозможно. То есть умом-то я понимаю, что Мордекай прав, что его не может быть здесь, но стоит только допустить даже не мысль, отголосок мысли… и к горлу подкатывает болезненный ком.

— Зачем тебе я? — снова не могу говорить в полный голос, получается лишь шепот.

— Потому что из всех, кто испытал на себе влияние реликвии, только ты осталась в строю, — отвечает Мордекай.

— Дин?..

— Он жив, но продолжать операцию не может. Также я вывел Мосс и Дилейни. И вернулся за тобой. Думал, тебе пришлось хуже, чем есть на самом деле.

“Но мне действительно пришлось хуже, чем кажется”, — хочу я сказать. Вместо этого говорю:

— Янг мертв.

Мордекай кивает:

— Дилейни получил сообщение с его датчика жизненных показателей прямо перед тем, как я собрался возвращаться за тобой. Поэтому я и был готов к худшему варианту. Но ты жива и можешь продолжать.

Я бы не была так уверена насчет последнего. Однако он не объяснил еще кое-что:

— Почему нужен именно тот, кто испытал на себе влияние реликвии?

— А ты не заметила? — спрашивает в ответ Мордекай. — Каждый раз, когда она заставляла кого-то пройти через наши страхи, нам открывался дальнейший путь. Она словно бы испытывает людей, или же, насытившись ужасом, принимает их, позволяя идти вперед, не зацикливая до бесконечности лабиринты Лондиниума.

“Ему необходимо питаться”.

Я вздрагиваю, будто наяву услышав голос Снейпа… вернее, этой штуки, принявшей его образ.

Эта дрянь разговаривала со мной.

— Так, значит, мне нужно просто захотеть найти дальнейший путь?

— Верно.

— Или же я могу просто выйти отсюда сама, без твоей помощи? Если тебя реликвия еще не испытывала, получается, это тебе нужна моя помощь.

Мордекай слегка прищуривается. Очень несвойственный ему жест. Будто он теряет терпение, и моя непокорность заставляет пробуждаться худшие из его качеств.

— Именно так Дин нас и вывел, — говорит он наконец. Голос все еще ровный, но уже слышны нотки гнева.

Я действительно хочу убраться отсюда поскорее. Хочу своими глазами увидеть Снейпа, пускай даже на больничной койке. И — самую малость, честно — хочу проверить, на что пойдет Мордекай, столкнувшись с неповиновением в таком состоянии. Получится ли впервые пробить брешь в его непоколебимом спокойствии.

Тряхнув головой, я отгоняю эти мысли. Даже если я всерьез задумалась о том, чтобы уйти, сегодня я еще сотрудник ОВМ при исполнении. Мой начальник, мой учитель дал задание и надеется на мои навыки и решительность.

“Меня бы не допустили к работе, если бы считали, что угроза моей семье может заставить меня подвести свою страну”.

Вздохнув, я разворачиваюсь лицом к темноте с палочкой наготове.

Ну что, тварь, подкрепилась? Давай уже, пускай нас в свои недра, раз уж так честно играешь по своим извращенным правилам. Самое время найти твое сердце и разбить так же, как ты разбила мое.

Не сразу, но тьма мне отвечает.

Впереди показываются очертания нового проема. Только это не очередной тоннель — ступени, по спирали уходящие вверх.

Не дожидаясь моей реакции, Мордекай идет вперед. Я следую за ним, изо всех сил удерживая себя от того, чтобы не оглянуться. Мы поднимаемся наверх в молчании, сопровождаемом лишь гулким эхом шагов.

Когда тишина становится совсем уж невыносимой, я решаюсь спросить:

— Ты, что ли, совсем ничего не боишься?

Мордекай издает невеселый смешок.

— Боюсь, разумеется. Я боялся найти твое бездыханное тело.

— Но не настолько, чтобы реликвия подкинула тебе мертвую меня.

— Нет, не настолько.

Надо у него поучиться уходить от ответов. Что может страшить невозмутимого начальника ОВМ? Уж точно не оборотни или огненные пропасти. Нет, реликвия Сити должна была припасти для него нечто особенное. Отчего-то это осознание не заставляет меня нервничать сильнее — может, я не верю, что Мордекая хоть что-то способно одолеть, а может, просто достигла уже сегодня своего предела.

Снова впереди становится светлее. В первое мгновение я всерьез думаю, что мы все-таки вышли наружу и это дневной свет. Но этого просто не может быть: прошло много часов, и над Лондоном уже должна была опуститься ночь.

Преодолев последние ступени, мы оказываемся перед залитым белой светящейся субстанцией бассейном. Именно это определение первым приходит на ум — края у него ровные, форма идеально прямоугольная.

— Это что за дрянь?

Мордекай протягивает вперед руку с развернутой вниз ладонью и прислушивается. Нахмурившись, садится рядом, опускает руку в белый свет. Он неяркий, не освещает окружающее пространство, не дает тени. И непохоже, чтобы вокруг были еще какие-то проемы, в которые мы могли бы уйти — значит, это и есть цель нашего восхождения.

— Только не говори, что нам нужно туда.

Мордекай пожимает плечами:

— Похоже, именно так и есть.

— Ну уж нет! Я в эту жижу так просто не полезу! Ты можешь точно сказать, что это такое?

— Что-то вроде портала. Никакой враждебной магии я не чувствую.

А вот это уже всерьез заставляет меня разозлиться.

— Ты, блин, издеваешься?! Ты ровно то же самое сказал, едва мы только вошли сюда! Люди погибли из-за твоей “невраждебной” магии!

— Но она и правда невраждебна, — тусклые блики ложатся на его лицо, причудливо высвечивая черты, делая из него словно бы другого человека. — Каждый из нас сам несет в себе свои кошмары.

Поджав губы, я всматриваюсь в бассейн. Внутри совсем ничего не видно.

— Хрен с ним. Ныряем. Только дай руку, чтоб… не потеряться.

Мордекай молча протягивает ладонь, сжимает мою крепко и уверенно.

— Стой, может, нужно наколдовать Головной…

Не дав мне договорить, Мордекай рывком дергает меня вперед и прыгает сам.

Я задерживаю дыхание, и не зря — это действительно похоже на перемещение в портале, в ослепительно-ярком пространственном тоннеле, только в тысячу раз сильнее. Непонятно, куда мы летим: вниз или вверх, но полет этот сдавливает грудь, не дает сделать ни вдоха. Все длится не более десяти секунд, однако под конец мне кажется, что я вот-вот задохнусь.

А когда это чувство становится невыносимым, мы падаем на твердую поверхность. Вернее, падаю я, валюсь тяжелым кулем; с трудом подняв голову, вижу, что Мордекай стоит на ногах — так он, похоже, и приземлился.

Вокруг непривычно светло; оглядевшись, я с трудом могу сдержать истерический смех: парковка. Парковка, до которой нам надо было пройти всего два этажа вниз, вместо того, чтобы тащиться на самый верх, нанизывая кошмар за кошмаром.

Вся обстановка выглядит на удивление обычной, разве что машин маловато. Стоит тишина, не нарушаемая шумом заведенного двигателя или шорохом колес. Некоторые лампы мигают, а в дальнем конце, кажется, там, где выезд, они погасли совсем.

Однако Мордекай смотрит в другую сторону. В ста футах от нас возле опорной колонны припаркован черный “Кадиллак” — и вроде бы на заднем сидении можно различить человеческую фигуру. Окна автомобиля словно помутнели, сложно сказать, жив этот человек или нет, лица не видно.

Я поднимаюсь на ноги.

— Оставайся на месте, — резко говорит Мордекай. — Реликвию могу взять только я, тебе к ней лучше не приближаться.

Возражать не собираюсь; мне общения с этой штукой на сегодня хватило.

Палочку Мордекай не использует — вытягивает вперед руку, прощупывая магией пространство перед собой так же, как ранее прощупывал светящийся портал. Я, не отрываясь, наблюдаю за его лицом. Вот он хмурится, делает шаг вперед, другой, третий… а с четвертым будто встречает сопротивление, проталкивается сквозь него, как сквозь плотное вещество.

Повернув ко мне голову, после секунды колебания говорит:

— Даже если… если тебе придется мне помочь — ты не должна дотрагиваться до реликвии. Ни руками, ни магией — никак. Лаванда, ты поняла?

Я киваю. Как тут не понять. Бывают артефакты, которые не то что трогать запрещено — смотреть на них нельзя, даже думать лучше не надо. Сталкивались с такими несколько раз, приходилось тормозить операции, вызывать невыразимцев. У них свой подход к таким вещам, а уж реликвия Сити определенно стоит особняком. Скорее бы ее положили в какой-нибудь непроницаемый ящичек и навечно похоронили на пыльном складе Отдела Тайн, где-нибудь неподалеку от моего Всевидящего.

Кивнув мне в ответ, Мордекай идет дальше. Каждый шаг его выверен и осторожен, как если бы он преодолевал минное поле. Воздух вокруг него слегка колышется, по нему как бы проходит рябь. Я моргаю: сначала думала, показалось, но Мордекая правда становится хуже видно, силуэт словно расплывается с каждым разделяющим нас футом, при том что предметы вокруг по-прежнему видны четко и ясно.

Внезапно впереди появляется еще один силуэт — из ниоткуда, буквально из воздуха. На достаточно безопасном расстоянии, при этом еще более расплывчатый, неразличимый из-за плотной завесы магии.

Мордекай останавливается. Даже сквозь эту завесу мне видно, как опускаются в бессилии его плечи.

Подняв палочку, я решительно иду вперед. Кого бы он ни страшился встретить, ему нужно помочь, так же, как он помог мне. Просто напомнить о нереальности увиденного, о необходимости продолжать миссию.

Магия ощущается как плотное желе, но двигаться сквозь нее оказывается легче, чем я думала, глядя на Мордекая. Отбросив осторожность, я могу двигаться гораздо быстрее. Подойдя ближе, слегка трогаю его за локоть.

— Мордекай?

Лицо его бледно. Никогда бы не подумала, что человек может так осунуться, постареть буквально за минуту — без влияния колдовства, просто из-за увиденного.

— Да, — шепчет. — Да, это он.

Не понимая, о чем Мордекай говорит — и всерьез начиная за него опасаться, — я смотрю вперед, туда же, куда прикован его взгляд. Лицо стоящего впереди человека по-прежнему невозможно разглядеть.

Мордекай резко шагает вперед.

— Стой! — говорю я громко. — Вспомни, где мы находимся, зачем пришли. Мордекай!

Он вздрагивает, словно я его ударила, и смотрит на меня совершенно дикими глазами.

Тогда фигура впереди двигается к нам. Я выставляю палочку, приготовившись, если понадобится, скрутить незваного гостя, каким бы важным он ни был для Мордекая...

И застываю потрясенно.

— Что за…

У стоящего перед нами человека пробита голова, кровь покрывает все лицо; глаза тоже залиты кровью, как бывает от сильного удара. Одежда обожжена, и в прорехах видно почерневшую плоть — не обгоревшую, а покрытую, словно вросшими в тело щупальцами, следами страшного проклятья. Это больно, чудовищно больно, но по его лицу этого не видно. Оно отрешенно, мертво, без единого признака живой мысли и воли.

И все же не поэтому меня сковывает потрясение.

Этот человек, без сомнения… это Мордекай.