Аргус (джен)

Интерес к моему новому телу я решил считать условно здоровым. Охота людям поглядеть, что наваяли на миллион лепилы из Мунго, что в этом плохого? Меня вчера четырнадцать спортсменок и оглядели, и пошлепали, а одна ущипнула (не знаю, кто именно — их двое шло на обгон). И все целомудренно до обиды, я ж для них персонаж из детства, вроде Кальмара... А хотя бы и не целомудренно, разве это нездоровый интерес? «Мне приятно и тебе приятно, значит, не извращение», — внушала моя первая, соломенная вдовушка хогсмидского коммивояжера. Не знаю ученых трудов, которые проще и вернее описывают рамки допустимого в отношениях мужчины и женщины.

Ночнушка из-под мантии Макгонагалл и волосы, торопливо скрученные в какашку на затылке, оставляют мало места для догадок. Факт, сорвалась с постели. Что за беда у тебя, Минерва, не дитя ли капризничает, серебряной тряся бородой? Какого черта в ступе ему надо на этот раз? Колыбельную от Хагрида с кентавром? Он ведь любит хоровое пение. По крайней мере так утверждают вкладыши от шоколадных лягушек, а я пока не замечал ошибок за этим источником.

Макгонагалл стоит, доброй ночи не желает, поскольку было бы глупо, однако и наезжать не торопится. Оценивает обстановку. Она еще с порога, на автомате, взмахом палочки включила все осветительные приборы, а их оказалась тьма тьмущая (оксюморон, однако). На стенах факелы, в центре под потолком квазилюстра из парящих свечей, над кроватью матовый шар с дыньку «колхозница». А под шаром я, только что из душа, бодр и распираем гормонами. Полотенца не нашел, так обсыхаю поверх одеяла. При виде дамы накинул край на чресла — не хватает. Отодвинулся, высвободил одеяло и укрылся. Одеяло ватное, такие стегали девочки в приюте Марии Магдалины (малышки, а пальцы будто пассатижи, схватят за нос, и неделю ходишь со «сливой»). Тяжелое. Что вздымалось, то пригнулось, вышел вполне себе скромный холмик. Маккошка заставала меня и не в таком виде, однако решала же административные вопросы. А сейчас глядит с укором, как будто я воспользовался ее лотком с песочком.

Осматриваю себя — вроде все в порядке. Разглаживаю холмик, хотя результата не жду — это демонстративный жест, мол, видишь, ничего не стоит меж двумя должностыми лицами. Жги, Макги, исполняй служебные обязанности! Как вдруг до меня доходит, что самый демонстративный жест я сделал, когда одеяло высвобождал. Отодвинулся к стенке, мол, не наброшусь, но в ее глазах это выглядит как приглашение лечь с краю!

По становящемуся традицией сценарию первую реплику должна бросить она: «Аргус, ты обязан!», «Аргус, по какому праву?!». Однако молчание неприлично затягивается, ужасаюсь: а вдруг ляжет?! Нет, пускай лучше сядет!

— Чаю, кофе?

А мог бы зачитать состав портландцемента — Маккошке требовался спусковой крючок, и он сработал:

— Аргус, я все знаю!

— Самонадеянность не доводит до добра, Минерва! Всего не знает даже Величайший Светлый волшебник современности, рыцарь ордена Мерлина первого класса, председатель...

— Прекрати! Ты прекрасно понимаешь, о чем я!

— Это было давно, и ты сама виновата!

Правда, дети, я хорош? Дальше там не в тему: на большой мешок похож, — но хорош я на самом деле! Влёт подбил кису.

— А ты сейчас о чем? — на два тона ниже спрашивает Маккошка.

Я, вкрадчиво:

— Ты действительно хочешь знать, Минерва?

Маккошка, обескураженно:

— Я обязана знать, коль скоро ты меня винишь в каких-то грехах.

— Грех, в общем, невелик: нетерпеливость, мелкое нарушение правил... А, ладно! Признаюсь. Я все равно собирался тебе рассказать когда-нибудь. Груз души, он, знаешь, с годами только тяжелеет.

— Аргус! Не тяни!

— Засорился слив в душе, эльфы не смогли пробить магией и позвали меня.

— Well, well, well, — включает декана Маккошка. — Душ, голые девочки... Я верно догадываюсь?

— Абсолютно! Другое дело, что я закрылся на задвижку и поставил швабру поперек проема. И вот в момент, когда я достал из слива заколку с обережными чарами и стоял на карачках с перемазанной по плечо рукой, меня стукнуло по хребту моей же шваброй! Это нетерпеливая девочка вскрыла задвижку алохоморой и швабру снесла. Не успел я глазом моргнуть, как швабра улетела в коридор, а нетерпеливая девочка стала голой девочкой и начала плескаться.

Маккошка стыдливо бледнеет и, проскочив розовый порог, краснеет от гнева:

— Не мели чушь, Аргус! Как я могла не заметить человека в душевой кабинке?!

— Так я под невидимостью прошел, чтоб детей не смущать. А когда ты ворвалась и стала раздеваться, я уже висел под потолком, а мне, между прочим, шел пятый десяток!

Пауза, Маккошка ищет нестыковку.

— ...Эльфы?

— Эльф, один. Не сам же я колдовал.

— Ну, да... Ну, да... — вживается в ситуацию Маккошка. — А для аппарации кабинки закрыты даже от хогвартских эльфов...

Блажен, кто верует. Ушастые незамеченными проходят древние щиты замка — их же ставили, когда эльфов еще не было в нашем мире, — что уж о кабинках говорить. Но у меня в контракте с Департаментом прописан запрет аппарировать по душевым и туалетам (а также запрет ставить силки на кроликов во дворе замка и формы строгой отчетности по расходу розог и смазки для кандалов). Прикажи я Дедке унести меня от греха подальше, получился бы конфликт приоритетов, причем откат за нарушение пал бы на эльфа. Вот я и шхерился под потолком, как подросток, разучивший отвод глаз.

— Но это еще не все, Минерва! — иду на добивание. — За нетерпеливой девочкой встала очередь — ну, раз кабинка работает. Я висел и молился, чтобы девчонки не посмотрели вверх, потому что меня порядком забрызгало, и под каплями угадывался силуэт.

— Это увольнение с позором, — признает Макгонагалл.

— Для сквибяры?! Азкабан!

Молчим. Наши законы щадят уголовников, чтоб не ушли промышлять у простецов, наш суд выносит приговоры с поправкой на взятки и родственные связи, и остается не так уж много объектов для показательного заклания мечом Фемиды. Не только людей — магических существ казнят за милую душу, одних гоблинов боятся трогать.

— Аргус... — Макги сняла маски декана и стервы, а другие позабылись за давностью. — Прости, что ли?

— Я и не обижался никогда. Подростки разрушают, как дышат, это имманентное свойство возраста. Ругать необходимо, но бесполезно.

— У тебя лексикон образованного человека.

— Я и есть образованный человек, только в других областях, не магических. Арифмантику мог бы преподавать на уровне, какого маги еще не достигли, вам просто не надо. Зачем в малоэтажном строительстве расчет балки с закрепленным концом?

— Ты человек-сюрприз, Аргус, — резюмирует Макгонагалл, присматриваясь к холму под одеялом.

За время нашей беседы он окреп: с моей точки прицеливания вершина была вровень с драконом на витраже, только крылышки виднелись, а теперь перекрыла крестьянина, замахнувшегося цепом. Воспоминание о душевой кабинке должно было вызвать обратный эффект, это ж ужас был кристальный, жизнь висела над пропастью! Тем не менее, холм вздымается, Маккошка пялится, и я уже жалею, что сбил ведьме наступательный порыв.

— Ты что приходила-то, Минерва?

Декан Макгонагалл, мэм, включается с полоборота, прогазовывая и без малого не ревя:

— Аргус, это не-до-пус-ти-мо! Кто дал тебе право выступать от имени школы?!

— Никто, — каюсь, и, когда она уже готова ринуться и запинать, добавляю: — Но я и не выступал от имени школы.

— Неправда! Мне прислали больше десятка писем...

Одеяльный холм, слава богу, забыт, тут серьезно, тут ни много ни мало — борьба за справедливость!

— Ругают?

— Хвалят, — признает Маккошка. — Но в трех письмах выражают недоумение, что от имени школы выступал не профессор!

— ... А сквиб, — добавляю недосказанное. — Минерва, попроси у выражающих недоумение господ прислать воспоминания, и если найдешь в моей речи слово «школа», то я пожертвую тысячу на закупку чего-нибудь для класса трансфигурации.

— У тебя есть тысяча?!

На языке вертится: «Да, Минерва, это почти все мои сбережения», но разыгрывать ведьму без чувства юмора и невесело, и чревато.

— Хотя за много лет, на всем готовом... — размышляет Маккошка.

Вот ляпнул ради красного словца и попал в больное место. Все учебные пособия в Хоге разделяют печальную и назидательную судьбу Роландиных метелок, поэтому готовая свалиться с неба тысяча золотых возбуждает декана до чрезвычайности. Привычно сложенные в куриную гузку губы растягиваются в подобие улыбки... Даже не представляю, о чем она мечтает. Обреченных на пытки белых мышек разводят эльфы... На ум приходит только тысячегаллеонный монблан спичек для превращения в иголки. Увы, трансфига для меня темный лес, в котором нечего делать с цыплячьей магией.

— Аргус, я растрогана твоим научным энтузиазмом, — в голосе декана слышится безбрежная печаль ослика Иа, — но денег не возьму!

И без задней мысли, единственно чтобы сгладить горечь утраты, Макги Справедливая вознаграждает себя лицезрением холмистого пейзажа.

* * *

Меня не привлекает Минерва Макгонагалл. Она саму себя не привлекает, судя по легкости, с какой спустила в толчок свою личную жизнь ⁽¹⁾ . Собственный муж, и тот взял в жены не Маккошку, а воспоминание молодости, и вскоре исхитрился умереть от укуса тентакулы, за которой у Помоны ухаживают младшекурсники.

Тем не менее, под взглядом Минервы пригнутый тяжестью одеяла гидравлический домкрат горделиво распрямляется, кошачий глаз реагирует на движение расширившимся зрачком.

Я осознаю, я теперь точно вижу, что все происходит помимо нашего сознания. Минерва ведет партию декана Макгонагалл, кошка предвкушает спаривание. Я мечтаю, чтобы она поскорее свалила, а в душе моей мохнатой приоткрыл глаз внутренний зверь.

Через смытые Забвением годы помню его первое пробуждение. Тощие попы купавшихся в реке девочек из приюта Марии Магдалины, прожигающий до пяток стыд, когда старшки вытолкнули меня из кустов под ноги их надзирательнице-монашке. Потом нас драли розгами, попы разнообразных фасонов и оттенков стояли в ряд, задравшись, как гаубицы в артиллерийском парке, но все не такие. Унылая канализация товарищей по несчастью. А правильные попы как будто перышком щекотали трепещущее сердце, и это стало упоительной загадкой детства: почему правильные щекочутся, что в них особенного, чего не понимает разум и навскидку видит поселившийся под ложечкой теплый комок.

Уже когда я работал в замке, комок обернулся нелепым щенком, путавшимся в собственных ногах. Мне было не до него, щенок научился терпению, заматерел и вырос в меланхоличного волкодава, какой и приличествует Аргусу Паноптесу, неусыпному стражу. Последние годы волкодав пребывал в летаргии. Ослабевшие гормоны вели неорганизованные атаки и даже добивались локальных успехов, но перышко не щекотало. Я словно отбывал часы на переставшей нравиться работе.

И вот те здрастьте, он очнуся именно сейчас. Взывание к совести и всякая риторика — бесполезны. Старый волкодав приоткрыл глаз! Усилие предпринято и должно быть вознаграждено. Вообще, он такая ленивая тварь, что не соизволит сделать стойку на Шарон Стоун ⁽²⁾. Он бровью дернет, якобы муху сгоняя, и глядит из-под полуопущенных век, безразличный, как авианосец перед байдаркой. И чем больше женщина избалована вниманием, тем сильнее заводится: да кто он такой?! Как смеет?! А вот я его за уши! Я ноженькой точеной по зубам, по зубам!.. Ой, туфельку новую испортила... А ему хоть бы хны, чудовищу... Он чудовище, я красавица... Знакомый сюжет!

Магнетизм этого мерзавца уже действует на Маккошку, иначе с чего бы ей пялиться на холм. Не ностальгия же заела по родным горным пейзажам... Эй, леди! Там нет ничего интересного, просто ватное одеяло из египетского хлопка, одно из тех, что экономят британцам тысячи тонн Йоркширского угля для каминов.

Еще не поздно ее спугнуть: откину одеяло, она сбежит быстрее лани. А что потом? Редкая дама бальзаковского возраста не похвалится тем, что ее соблазняли в грубой форме. Не могу предугадать реакцию полуразмытых Забвением людей — кто кинет проклятье в спину, а кто прибежит мять мой новый матрас. Зато если следовать авианосной стратегии волкодава, последствия будут предсказуемы до прощальной чмоки в щечку.

И я продолжаю разговор:

— Минерва, услышь меня! Я не говорил от имени школы, я вообще «школа» не произносил. Передал привет от старых стен замка, а дальше в духе заметок фенолога: единороги линяют, Кальмар оброс ракушками. Другое дело, как меня поняли. Но для тебя-то очевидна разница между школой и замком!

Кивает. Для нее — да, очевидна. Еще бы, для нее — и неочевидна. Она же — она!.. Задумывается. Взгляд для лучшей концентрации сосредоточен на холме.

— А какая разница? — обращаясь к холму, спрашивает декан, а кошка защипывает у коленок подол мантии и приподнимает вместе с ночнушкой, по частям открывая белые голени без следа учительского варикоза. — Такая? Такая? Такая?

— Школа — частное учебное заведение, замок — строение, а точнее хозяйство в управлении Департамента недвижимости. В школе главный Альбус Дамблдор, в замке — Аргус Ворюга.

— Фи, как банально! — фыркает кошка и позволяет подолу упасть.

Старый волкодав подбадривает:

— На самом деле это интересно, Минерва!

Подол срабатывает, как шторка фотографического затвора, на миг показав изящные коленки.

— Откровенно говоря, ничего особенного, Аргус.

— Минерва, позволь судить мне! — веско бросает волкодав.

— Аргус, ну как же ты не видишь, что это ба-наль-но?! — Кошка начинает выдвижение для атаки на высоту «Одеяльная». Коленки взлетают, с каждым шагом подбрасывая подол и открывая новые горизонты. Ать, два... — В школе... главный... директор... В хозяйстве... главный... завхоз... А Темза... впадает... в Северное... море!

У рубежа атаки, когда пора свистеть в свистки и пускать сигнальные ракеты, декан перехватывает управление. Занавес падает, Минерва застывает с видом «как я сюда попала и где мой ковровый саквояж?».

— Даже прописные истины время от времени нуждаются в напоминании! — тоном сказочного мудреца провоцирует старый волкодав.

— Ой ли? — сомневается... уже не понимаю, кто. Декан залег в тину, растратив последние силы на то, чтобы остановиться, кошка не спешит развивать успех.

— А как иначе, Минни?! Если не напоминать прописные истины, они станут забытыми истинами!

— Ну, разве что время от времени...

Рывок, и моему взору предстают безупречные бедра с проработанными мышцами под тонким жирком, отличающим спортивную женщину от машины для рекордов, и плоский живот с ложбинкой посередине. Над этим великолепием лицо со сморщенными губами смотрится как монтаж из стенной газеты. «Тебе совсем не сорок пять, а трижды по пятнадцать», чествуемая дама из бухгалтерии украдкой смахивает слезу и уносит монтаж домой «на память», чтобы порвать в клочья и от души нареветься.

Минерва отвечает на мой взгляд понимающей усмешкой. Резкий поворот головы, и какашка на затылке рассыпается конской гривой. Кружева взлетают еще выше, милосердно укрывая морщины, кошачьи глаза глядят с первобытным бесстыдством.

«Гюльчатай, закрой личико», — хихикает волкодав.

«Сволочь! Что ты наделал, сволочь!»

«Я?! А ты вроде ни при чем?.. Нет, родной, я сплю в тебе!.. Не тушуйся, Аргус! На чужой сторонке и старушка божий дар».

Откидываю одеяло. Минерва взмахом палочки тушит свет, и вдруг ее мантия опадает на пол, а мне на грудь прыгает кошка. Я еще чувствую кожей мягкий удар ее лапок, когда в моих объятиях оказывается жаркая, гибкая, первая моя.

Что мы делаем, оба?

* * *

Спит. Видели б сейчас профессора Макгонагалл ученики, трансфига стала бы мегапопулярным предметом... Круглая попа — идеал жизни моей, с детства шептали инстинкты, что она есть, ее не может не быть, но доставались мне лишь унылые продолжения спины с технологической ступенькой, отделяющей ягодицу от бедра. Нет на нашем острове круглых поп, и остается только гадать, то ли все сожгли и перетопили отцы инквизиторы еще в средние века, то ли так и было. Как вдруг — вот она! Идеал. Спаслась в горах Шотландии. Укрылась от инквизиторов, устояла под напором высохших саксонских генов.

«Не твоя, — охолаживает меня волкодав. — Засланная попа. Дамблдорская».

«Попа Макгонагаллская, — уточняю. — А уже Макгонагалл Дамблдорская. Вассал его вассала не его вассал. И знаешь, я доволен. Ясность есть. Просил у небес бабу и получил бабу — быстро и с доставкой, а главное, без этих гнилых заходов, когда лезут в трусы через душу».

«Угу-м, как в Голливуде, — поддакивает волкодав. — Рассказали друг дружке какую-нить фигню про детство, значит, дело к траху».

Ночник в спальне притушен, где-то поблизости горит уличный фонарь, качается тень от ветки, дождь сыплет в окно мелкой крупой. Витраж ожил: капли на стекле прокладывают по лицам пейзанок и драконоборцев дорожки морщин, и вдруг порыв ветра срывает их, возвращая всем молодость. Судя по высоте фонаря, моя новая квартира в цокольном этаже, а так не помню ни витража этого, ни даже как сюда попал. Эльфы принесли, конечно.

Последнее, что выжимаю из памяти — небывалое сборище бездельников в столярке замка. Двое краснодеревщиков полируют метлу, Винки выдает на обсуждение квиддичные перлы, которые будут записаны на древке. (Или не будут, решение за мной, потому что шутки эльфов не всегда понятны человеку. А бывают понятные, но с такой вселенской безнадегой, что лучше бы не понимать). А вокруг роятся типа эксперты — одни по шуткам, другие по квиддичу, и каждый по новенькой девчонке. Принарядились со всем воображением существ, сроду не носивших ничего, кроме полотенец и наволочек, и вдруг получивших целый склад одежды.

— В ходе этого матча «Осы» трижды прихватывали Мальви. Такую красоточку — и каждый раз за метлу!⁽³⁾ — лоли-голоском пищит Винки.

И я просыпаюсь уже здесь.

Может, лампочка моя мигнула, собираясь перегореть? Мигнула, а Дедка меня подлечил и перенес отсыпаться в новую квартиру, о которой вряд ли знают многие. Хотя скрыться в Хоге от хоговской профессуры — утопия. У каждого эльф в услужении, каждый эльф перенесет к Ворюге, только прикажи.

Не спится. Попа мечты лезет на глаза: не теряйся, хватай в две горсти! Минерву жалко — устаёт. Спи, кошка бестолковая. Раз мы тебя поделили с Дамблдором — ему верность и душу, мне тело, — то я свою часть отполирую, как «Роллс-Ройс» Ее Величества. Вот проснешься, а я:

— Минни, я тебе говорил, что ты дура?

Тебя, конечно, заинтригует столь нетривиальное приглашение к разговору, тем более, что попа. Самоценная вещь попа твоя, Минерва Макгонагалл. Ты же понимаешь, что пока она светит мне, как двойная луна неведомой планеты, я не стану искать ссоры с тобой.

— В лицо еще не говорил, но давал понять, — ответишь ты. — Знал бы ты, Аргус, сколько раз я останавливалась за миг до того, как тебя прикончить. Превратила бы в камень и бросила в Хоглейк.

— Я знаю. У тебя в такие моменты сужаются зрачки. На самом деле это я останавливался — не давал тебе последнего повода выхватить палочку.

— Нравилось играть со смертью?

— Ничуть. Хотел пробить твоего декана.

— В каком смысле?

— Маска слишком приросла. Она душит женщину.

— Не задушила же.

— Теперь вижу.

Ты спросишь:

— Так почему я дура, Аргус?

А я:

— Против своей природы идешь, Минерва!

Ты усмехнешься:

— Ах, вот в чем дело! Нет, Аргус, я как раз иду за природой. В моей родне, да и во всей нашей деревне женщины начинают стариться с лица. Холодный климат, сильные ветры...

— ...И отсутствие магии... Минерва! Ты ведьма. Не пытайся бежать от себя. Утром я провожу тебя в Мунго, и вечером ты вернешься с молодым лицом!

«Размечтался... Она была с тобой в последний раз, — хладнокровно замечает волкодав. — Дамблдор не собирается делить ее ни с кем, ты же знаешь, ему плевать на желания своих людей. Да и не желала она тебя, как и ты ее».

«Это да, — признаю, — я чуть Дедала не позвал для срочной эвакуации. Но что-то же бросило нас друг к другу. Просто встретились два одиночества... Потому что одно служит пидору, а другое попало в гормональный шторм».

«Потому что ночь сегодня такая», — констатирует волкодав.

«Что в ней особенного?»

«Я знаю не больше твоего. Такая ночь. Бередящая. Твоему сердцу молодой свиньи хочется ласковых песен и хорошей большой любви».

«Смешно».

Тихо соскальзываю с постели. Двойная луна неведомой планеты печально светится в ночи.

* * *

Брошенную на пол одежду по умолчанию забирают в стирку эльфы. В покоях не осталось ни единой нитки помимо постельного белья. Заглядываю в ванную, может, хоть полотенчик найду. Сюрприз! Халаты — атласные, с капюшоном. Боксерские.

(Почему боксерские? Дырявая память показывает габаритного негритоса, скачущего по рингу, опустив кулачищи, как будто боится получить ногой в развилку. «Порхаю как бабочка, жалю как пчела». Его халат с медвяно-желтой, отдающей в золото подкладкой произвел большее впечатление, чем сам Мухаммед Али. Халат я увидел впервые, а тяжеловес оказался обычный. Слил показательный раунд Заеву, восторгался очевидными вещами: «На улицах нет оружия!». «Ни одного гомика!». «Машины не американские! Самолеты не американские!»... Мы оценили это потом, когда лишились.

Для меня приготовлен темно-синий халат с вишневой оторочкой и белой подкладкой, для Минервы белый с алой оторочкой и голубой подкладкой — все в цветах национального флага, но без фанатизма. Крючок с моим халатом выше, при педантизме эльфов это не может быть случайностью. Мысленно продолжаю ряд: пониже Минервиного халаты для профессуры, еще ниже для «мадам» — Хуч и Поппи...

Встаю под душ, играю нагревом и напором. Техника отзывчива, душа не поет. Я под колпаком у роты ушастых мюллеров... Представляю себя Дедалом: родился, и сразу в эмоции соплеменников, работающих, ссорящихся, трахающихся. Поток жизни.

В обществе эмпатов невозможны секреты. Нет табуированных тем, зато нет и пошлости. Вся община чувствовала наши с Минервой экзерсисы, но я уверен, что никто не будет злословить начсет коня и престарелой лани. Ну и ладно. Прежний Аргус прожил восемьдесят лет как в аквариуме и не заморачивался, Аргус-хорунжий оставил стыдливость в казармах, так что делать трагедию не из чего.

* * *

Планировка Хога непостижима для современных умов. Да и то сказать, куда современным до Основателей?! Вот Основатели, те — да. Соображали. Ух, соображали они! Основатели же. Волшебники вообще хорошо соображают, а маглы — плохо. Но всё же современные волшебники соображают не столь хорошо, как Основатели, поэтому планировка замка непостижима.

Таково мнение (и аргументация — увы!) корифеев истмага, создающих «Историю Хогвартса, записанную со слов современников». В отличие от макулатуры из «Флориш и Блоттс» ее не исправляют в свете последних судьбоносных решений, а дополняют и рассылают новые листы владельцам номерных экземпляров. Базовое издание отпечатано в шестнадцатом веке. (Кем, где, в каком году?.. Времена были темные, сам факт изготовления абсолютно одинаковых книг заставлял подозревать диавольские козни, поэтому все первопечатники не указывали выходных данных). Таким образом, не меньше четырехсот лет планировка Хога остается непостижимой.

С гордостью признаюсь, что летом тысяча девятьсот двадцать девятого года я разгадал эту непостижимость.

К тому времени в созвездии Водопроводчика сошлись две звезды. Великая депрессия убила гражданское строительство и обесценила стройматериалы до уровня дров и металлолома. На этом унылом фоне почти незамеченным осталось появление «новейших гигиенических устройств» фирмы «Унитас» (рекламные гравюрки наивно разъясняли последовательность пользования унитазом). Я осознал: это канючит и просится на ручки моя мечта — первый современный водопровод Магической Британии.

В конце июня все потребное осело в подвалах замка, мы с Дедалом еле дождались отъезда на каникулы директора Диппета и начали… С эльфийской магией строительство приобретает мультяшную скорость. Раз-два — труба просунута в ставшую мягкой как тесто стену. Три-четыре — в соседнем помещении ее нет. Пять-шесть-семь — пихаем… пихаем… уперлись. Появляется повар и сообщает, что какая-то труба своротила с фундамента большой котел. А кухня в подвале другого крыла…

Разумеется, я и раньше знал, что в замке вовсю использовалась пространственная магия. Любил ходить «быстрыми» коридорами, воображая, что сам наколдовал короткий проход… Это не исключало постройки водопровода, ведь сами по себе искажения пространства абсолютно безразличны к тому, что в это пространство попало: стена так стена, труба так труба. Надо было понять алгоритм искажений, чтобы трубы попадали куда надо, а не куда кривая вынесет. Если он вообще был, алгоритм.

Плюнув на заумные арифмантические расчеты, я начал искать ключ в истории фортификации.

Предтечи всех замков — горские оборонительные башни, похожие что у нас в Шотландии, что на Кавказе⁽⁴⁾. В быту это продуктовый склад, а когда из соседнего села придут угонять овец, в башне можно отсидеться, питаясь растертым между камнями зерном и кидая дерьмо в осаждающих. В Хоге Астрономическая башня похожа на эти сооружения, она единственная квадратная в плане. Остальные круглые — морока и для строительства, и для житья, зато от скругленных стен чаще рикошетируют ядра осадной артиллерии.

Только ее, артиллерии, не было тысячу лет назад.

Не было самых последовательных врагов волшебного мира — инквизиторов. Не добирались до горной Шотландии терзавшие равнины викинги и англичане. Наконец, все население Островов было меньше, чем сейчас в одном Лондоне, стало быть, и волшебников рождалось меньше. Впрочем, последнее утверждение спорное, все же с тех пор много «ненормальных» генов было сожжено и утоплено вместе с их носителями. Так или иначе, в конце Десятого века Основатели не имели причин строить замок в его нынешнем виде. Там и одна башня нужна была скорее для статуса — отсель грозить мы будем сельским джигитам, набегающим за овцами. И возвели ее в центре мыса, который сейчас полностью занимает Хогвартс. Астрономическая башня в нем оказалась не посередине, как должна быть, а с краю, над засыпанным ныне крепостным рвом.

Так мы и нашли отправную точку для расчетов.

С тех пор я не терялся в замке. Коридор мог показаться незнакомым, но, зная принцип, по которому все закручено, я выходил куда надо. Но сегодня напиток Забвения от бородатого проказника продолжает играть с моим мозгом. Не помню ванную, которую сам проектировал — больше ведь некому, — не помню витраж с пейзанками и драконоборцами. Даже не знаю, где нахожусь! Вышел в коридор — стандартные светильники-факелы горят через четыре пятый, значит… Ничего не значит, ученики еще не заехали, и все освещение работает в экономическом режиме. Позвать эльфа — как расписаться в беспомощности. Мои бандиты простят мне все, но я себе не прощу. Коридор безлик и бесконечен, как тоннель метро. Решил идти, пока не увижу знакомую дверь или хоть плохо отмытую залетчиками надпись на стене. Бритая голова зябнет, накинул капюшон халата, иду. По ощущениям, ярдов триста прошел, надо было шаги считать.

И тут меня хватают. Со спины. И сразу за самое сокровенное. Миг ужаса и сразу облегчение, поскольку под лопатки мне упираются явно женские груди.

— Ого! — веселый голос.

Не ого, а одно из медицинских воздействий. Я не просил, если что.

— Ко мне нельзя, Маккошка вышла на охоту, — незнакомка энергично взводит трофейное оружие. — Но я подумала, не оставлять же тебя голодным?! А романтический вечер со свечами он нас не уйдет. Если ты захочешь продолжения, конечно. Я люблю португальский портвейн, выдержанный: «Грэмз Тони», «Куинта де терра»… Ну, ты и монстр!

Меня разворачивают кругом, пытаюсь обнять партнершу, но руки хватают пустоту. Шуршит мантия, и в полумраке проявляется попа. Вторая круглая попа в Шотландии!

— Давай! Быстро!

Даю.

— Быстро, — разочарована.

— Сама поторапливала, — впервые подаю голос.

— Аргус?!! Я тебя убью!!!

Ведьма выхватывет палочку и аппарирут. Ни здрасьте, ни до свидания.

Ну, и чей цветочек я сорвал, от кого завтра ждать вызова?

* * *

Новая душевая кабина свободно вместит и третьего (я не размечтался, а оцениваю габариты). Минерва в восторге, играет настройками, успела нас ошпарить и застудить до мурашек. Жду, когда скажет: «Хочу такую! Хочу-хочу-хочу!», а она:

— Аргус, где можно заказать это чудо?

— У маглов, — говорю, мысленно начисляя ей двадцать баллов. Это ее вторая положительная оценка в моем личном рейтинге. Первый плюс — за верность, полсотни, перекрытые двумя сотнями штрафа за то, что верность отдана Дамблдору.

— Понимаю, что не в Косом. Аргус, я...

— Ты и Помона завтра получите приглашение на тест-драйв. Потом напишете мне требование установить кабинки в ваших покоях, и вуаля, как говорят наши бывшие соперники.

— Почему бывшие?

— Потому что и Франция, и Британия проиграли соревнование за мировое лидерство, а возня лузеров никого не интересует... Я думал, ты спросишь, почему ты и Помона.

— Потому что мы деканы и дамы. А остальным на будущий год?

— Остальным за свой счет!

Минерва выключает воду. Сопит.

— Вот не любишь ты Альбуса!

— Главное, что он меня любит. Мальчика своего.

— Мерлин всемогущий! Я и забыла, что тебя увольняют из-за того скандала... Аргус, а переиграть никак?

— Сейчас любые игры только осложнят ситуацию. Надо выждать.

— И всё? Вот так вот посидеть у окошка, глядь, министерская сова: мистер Ворюга, работайте спокойно...

Забавно, Минерва подталкивает меня к действию. И трогательно: беспокоится!

— Мое увольнение не нужно никому... — кроме Дамблдора, как я подозреваю и сейчас пытаюсь это проверить. — Шеф Департамента недвижимости готов замять скандал, да там и скандала не было: влетела птичка, пощебетала, шеф ее развеял. Знали он, я да Прозерпина, его секретарь. Но Дамблдор счел себя оскорбленным и отправил тебя выяснять имя злоумышленника, посягнувшего на его консистенцию...

— Квинтэссенцию! — перебивает декан Макгонагалл, мэм. — Квинтэссенцию самых светлых чувств волшебника! Ирония здесь неуместна.

— Извини, оговорился, — сдаю назад и захожу с фланга: — Минни, почему ты скрываешь от общественности столь совершенные сиськи?

Авторитет Дамблдора в безопасности, декан Макгонагалл готова уступить место женщине, но еще ершится:

— Аргус, тебе обязательно называть грудь вульгарным словом?

— Грудь у меня. Бюст на родине героя. У женщины сиськи. Это слово Мерлиновой мощи, по энергетике «авада» с ним рядом не стояла. Крикини «Сиськи!» во время торжественного выхода Ее Величества, и обернутся все мужчины, не исключая королевских гвардейцев.

— Да ну тебя! — фыркает Минерва, так бы и оттаскал за бороду того, кто засушил в ней женщину. — Аргус, если бы я пришла в класс, не утягивая сисек, то ученики и обсуждали бы сиськи, а не трансфигурацию неживого в живое.

— Аврора не утягивает. И Помона.

Ответ следует незамедлительно, как давно и хорошо обдуманный:

— Аврора ведет уроки ночью, что там у нее разглядят. А Помона вообще особая статья, ее сиськами скорее убъешь подростка, чем возбудишь.

— И все же подумай, Минни, — для убедительности кладу руки на предмет обсуждения, новенькая кожа на ладонях не успела загрубеть, и меня сразу же возносит на воздуся. — Самое простое решение не всегда самое правильное.

— Много б ты понимал! Знаешь, какие попадаются... экземпляры! Сильные. Бесстыжие. Ни в грош не ставящие власть ни декана, ни Самого... — она молитвенно закатывает глаза.

* * *

Вообще-то понимал я много и задолго до ее рождения. На Валентинов день двенадцатого года алознаменные семикурсницы затащили меня в спальню поиграть в купидона. Сильные. Бесстыжие. Насчет власти мальчишки-сквиба у них даже подозрений не возникало. Кстати, девы были утянутые до невозможности: корсеты из китового уса, по две нижние юбки, на попах валики из ваты, и сверху все как полагалось: подолы в пол, воротники под горло, на руках одни кончики пальцев видны из митенок. А вот сорвались, и куда корсеты, куда юбки... Домашний бы мальчик побежал топиться со стыда, но в приюте стыдились трусить, плакать и воровать у своих, а что с нами делали взрослые, было просто частью жизни, которую мы не могли изменить. Ведьмы юные, розовотелые, сверкая тем, что и мужьям было не принято показывать, закормили шоколадом, задарили перышками красивыми и потеребили краник — щекотно, а стыдится тут где, с какого момента начинать?

Потом Дедал меня выкрал и разъяснил всю глубину жо... жуткую. Один раз хозяин Ворюга поддался, теперь ведьмочки станут передавать игрушку с рук на руки, пока не прознают их родители. Тогда множество достойных и в принципе незлых волшебников захочет ухлопать хозяина Ворюгу, оберегая репутацию дочурки или невесты, и несбыточной его мечтой станет должность младшего санитара в морге неопознанных трупов при Аврорате. Разумеется, хозяин, сэр, волен и дальше наслаждаться лафой в шоколаде и перышках, сколько бы ее ни осталось. Но если вдруг его пустую башку посетит намерение жить в замке долго, хотя и не так сладко, то ему придется доказать всем носящим ученическую мантию, что он тут единственный представитель Департамента, а они школота, суть лица, обязанные подчиняться правилам внутреннего распорядка.

Я доказал. Три часа в шоколаде обошлись мне в четыре месяца партизанской войны, но я доказал. Пытавшихся «поставить сквибенка на место» краснознаменных дев пришлось снять с обслуживания, и они в считанные дни захламили свою спальню; потом даже у богатых закончилось сменное белье, и самой востребованной книгой в библиотеке стали «Бытовые чары» Блонкера-Мидоус. В редкие свободные часы умотанные самообслуживанием мстительницы отрабатывали проклятья и вычерчивали тактические схемы отлова меня в коридорах. Родители отмечали, что деточки взялись за ум и всерьез готовятся к замужеству, и присылали совами благодарственные письма, кои польщенный Диппет зачитывал вслух за общим завтраком.

Моим триумфом стал выпускной, где ни одна дева не напилась и не подралась, сводя накопившиеся за годы обучения счеты, а все дружно при поддержке мальчиков стерегли меня в местах наиболее вероятного появления. Я появился в каждом! Я обрастал рогами, коровьими ушами, носами и хвостами различных фасонов, дважды сгорел дотла и один раз взорвался кровавыми брызгами (как это все же неспортивно по отношению к сквибу!). Отличившиеся в этой меганаколке эльфы приготовили для всей общины десерт из призовых орехов, чеснока и селедочьих глаз, точь-в-точь повторяющий вкус их национального блюда из другого мира. Наутро я в мантии с кантом Департамента недвижимости и при парадной отполированной швабре пришел на станцию к отправлению Хогвартс-экспресса. Помятые террористки, успевшие переругаться из-за права засчитать себе победу над паршивцем и сообразить, что победа, задев крылом, пролетела мимо, встретили меня аплодисментами. Волшебники умеют проигрывать, иначе перебили бы друг друга.

Скорее всего, тогда и родилась школярская байка, что Ворюга-зверюга не вполне человек и уж точно не сквиб, а волшебник с нестандартной магией. Колдую как Мерлин, а в двух шагах не видно, хотя результаты налицо.

* * *

Отстояв свое право выглядеть уродкой, декан Макгонагалл уступает место участливой Минни:

— Ты остановился на том, что шеф Департамента недвижимости готов замять скандал, но Альбус рассказал все мне. Разве это что-то меняет?..

— Конечно. Никто теперь не знает, до каких пределов он собирается расширить круг посвященных, вот шеф и занял выжидательную позицию. Даст Мерлин, заглохнут разговоры, тогда все пойдет, как ни в чем не бывало, без всяких министерских сов. Другое дело, если волна докатится до Лондона... За шефом стоит то консервативное большинство, которое не приветствует экстремизм Гвардейцев Смерти, однако и не сближается с маглорожденными. Чистокровность у них не самоцель, а приглашение в клуб Пожирателей пирога...

— Аргус! — Минни стучит мне в грудь кулаком, как в тяжелую дверь. — Я за тобой не успеваю! Какая связь между развеянным патронусом и клубом чистокровных? И, кстати, Уизли чистокровнейшие маги, из числа Двадцати Восьми, а бедны, как церковные крысы.

На «Уизли» дырявая память отвечает знакомым пятым номером и вписанными в него физиономиями двух одинаковых с лица абитуриентов Азкабана. Горделиво чешет пузо глава семьи в мантии ДМП (сертифицирует что-нибудь или учитывает, не всем же темных лордов забарывать). Какой-то живчик на метле. Мутный парень по имени Билл с плохо залеченными шрамами на лице, как у Праудфута, но слишком молодой, чтобы успеть на прошедшую войну... Молли упоминала Принцессу, но в моей дырявой нет ее портрета. Младшенькая, судя по всему, еще в школу не ходит.

— Приглашение в клуб не гарантирует приема в клуб, Минерва. Гостю плеснут стопку и начнут щупать дно: что имеет, что умеет, что хочет взять, что готов отдать. С пустыми руками никого не отпустят, и мистер Уизли получил свой ломтик пирога, раз может содержать большую семью. Но бесплатно только в первый раз, дальше потребуют членский взнос теми штуками, о которых расспрашивали: деньгами, связями, умениями. Видимо, Уизли не сумел заинтересовать сильных мира сего.

— Не захотел, — автоматически уточняет Минерва и осекается: сболтнула чужой секрет.

— Дамблдор запретил.

— Отсоветовал... Артур со школы интересовался культурой простецов. Маглорожденные частенько его разыгрывали, плели такое, что хоть стой, хоть падай, а он верил. Милый, простодушный парень. А люди, которые, как ты выразился, щупали дно — зверье, фанатики чистокровности.

Ну, конечно! Дамблдор мигом разобрался и вывел мерзавцев на чистую воду. Величайший эксперт по вопросам, о которых узнал только что.

— Минерва! Фанатики убивают маглов и готовы на инцест в надежде получить родовую магию. Их ведет идея расовой исключительности. А прощупывали Артура предприниматели из старых семей, его же родня. Их мотив — защититься от капитала и технологий большого мира, которые просачиваются к нам с маглорожденными. Новичков просто не принимают в игру. Предъявите пять поколений предков-волшебников, тогда посмотрим, а пока шикуйте, лопайте Кунгурских слизнячков, заказывайте у Твилфитта и Таттинга портянки из акрошелка. Тратить можете без ограничений, но зарабатывать в магическом мире будут только чистокровные маги... Поскольку чистокровность дает этим игрокам не эфемерное превосходство, а допуск к реальным доходам, отношение к ней весьма серьезное. При всем том, никто не помешал бы Артуру Уизли хоть в десны целоваться с маглами... Возвращаясь к развеянному патронусу — из-за чего шеф взбеленился? Из-за того, что в присутственное место, оплот консерватизма, ворвалась птичка с двусмысленной репликой. А учитывая образ педика, который лелеет твой обожаемый Альбус, двусмысленности никакой не остается. Старый педераст назначил свиданку своему мальчику на глазах у лорда Гринграсса Одиннадцатого. Я молился, чтобы меня пинками не выставили из кабинета!

— Лорду Гринграссу стоило бы проявить терпимость к причудам пожилого человека, — бычится... Маккошка, чего уж. Уже не та женщина, что была со мной.

В такие моменты я не просто верю — я вижу, что Дамблдор сильный менталист. Установка «Альбус непогрешим» накрывает ее с головой, мои доводы скатываются, как с танка, не коснувшись разума даже стуком капели. И «Альбусу все обязаны, потому что — см. пункт первый». Другой вопрос — почему ж он мне-то не вбил лояльность, Забвением поил?.. Сейчас, глядя на Маккошку, понимаю, что я хранил бы лояльность Дамблдору до первой встречи с шефом, а там ступефай, больничная палата и участливые глаза мозгоправа. Силен Величайший. А КПД как у паровоза.

Она смотрит снизу вверх, занавесив морщины полотном мокрых волос, только глаза кошачьи взблескивают в глубине.

— Аргус, я поняла. Разговоры не дойдут до Лондона. По крайней мере, я очень попрошу Альбуса больше не упоминать об этой истории. Нигде и никогда!

Попросит, само собой. Декан Макгонагалл — человек слова. Ух, какого слова она человек! Гвозди б делать из этих людей. Не сомневаюсь, что она спрашивала, зачем Дамблдор опоил меня Забвением — как обещала. А он, как предполагалось, ответил, что, мол, решил дать заблудшему второй шанс, ведь Аргус учудил такое! Та-акое Аргус сотворил! ТА-АКОЕЭ-Э!!! Но тебе, Минни, не стоит об этом знать. Тайна Аргуса Ворюги будет похоронена вместе одним скромным величайшим гуманистом современности, не будем называть его известных всем имен на «А», «П», «В» и «Б», а сам Аргус начнет жизнь с чистого листа!

Получается, она простила мой неведомый грех, раз обещает просить за меня. Участливая. Не моя. Слово железное и верная душа принадлежат Дамблдору.

«Просто встретились два одиночества, и то потому что Дамблдор не по женщинам, — вмешивается мой волкодав. — А скорее он вас и «встретил». Свел с предсказуемыми последствиями. Тебе не странно, что до сих пор не прилетел патронус? По идее, раз Дамблдор послал к тебе ученицу, то должен ждать, беспокоиться».

«Дамблдор послал ее нервы мне мотать, как вчера и позавчера, а сам на боковую. Не приписывай Величайшему человеческие чувства. Ему б мир спасти, где тут беспокоиться об ученице».

Минерва надевает приготовленный эльфами халат и аппарирует, не посмотрев на меня. Чем я провинился?

«Недолечили тебя, — констатирует волкодав. — Надо было мозги пересадить. От Хагрида… Молодой физически совершенный парень переспал с некрасивой и не юной женщиной и сразу после этого обратился к ней с просьбой… Продолжать?»

«Понял уже. В ее глазах я жиголо».

Иду в спальню, бревном валюсь на кровать. Где эта чертова спальня находится? Так и не выснил. В далекой, далекой галактике.

---

1) Канон. Блистательная выпускница Гриффиндора, уже принятая на службу в Минмагии, влюбляется в простеца, сынишку фермера. (Любовь зла). На дворе 1954 год, гриффиндорка — дочь сельского пастора, фермеренок — его прихожанин. Осмелюсь предположить, что гуляли за ручку, и уж точно юноша строил серьезные планы. Вот выплатит тесть приданое, можно овечек прикупить. Или отважиться на свинок? Чай, жена молодая, здоровая да работящая!.. Поплакала ведьмочка и уехала в Лондон, а парень недолго думая женился на дочке соседа. И вот тут начинается бессмысленный и беспощадный авторский произвол. Гриффиндорка втайне лелеет свою любовь к овцеводу-свиноведу, а между тем ее добивается хороший человек. И так двадцать пять лет. Пока свиномен не скончался. Хороший чел уже на пенсию вышел, да и гриффиндорка ягодка опять. Пора пирком да за свадебку. Ух и зажили! Детей то ли бог не дал, то ли в Мунго зажилили, да оно и к лучшему. А то как бы гриффиндорка одна их поднимала, когда муж помер?

Счастья вообще нет. Откуда ему взяться, когда автор в разводе? На всю эпопею одна условно нормальная семья, да и той не хочется завидовать. Ибо — Уизли.

Вернуться к тексту

2) 1991! Шарон Стоун уже сыграла роковую Дону Сол в «Крови и песке» и напинала Шварценеггеру во «Вспомнить все». В будущем году выйдет «Основной инстинкт», и на улицах прибавится блондинок

Вернуться к тексту

3) Напомню, что прихват (метлы, а не прелестей красавицы Мальвины) — запрещенный прием, смысл коего — придержать соперника.

Вернуться к тексту

4) Например, башня Сумуг-Кала, известная по фильму «Не бойся, я с тобой!». Организованной атакой берется на раз и без потерь: обложи горящим хворостом и отойди в сторонку ждать результата. Но организация совместных действий сложнее пьянки претит самому укладу жизни, в которой ближайший родственник является и ближайшим конкурентом на прадедовский огородик размером с плед. Махмуды поджигали вразнобой

Вернуться к тексту