Эффект мортидо (джен)

Ноги Герберта толком не успели коснуться земли, как он, не разбирая дороги, метнулся в сторону. Раздался неприятный треск и руку обожгло холодом там, где от ветра ее теперь прикрывала лишь тонкая батистовая сорочка. Расшитый атласной нитью рукав темно-серого жюстокора остался в хищно стиснутых пальцах фон Кролока, и юноше не хотелось даже задумываться, что было бы, замешкайся он на четверть секунды дольше. Отскочив на относительно безопасное, с его точки зрения, расстояние, Этингейр рискнул все же посмотреть на наставника, в потемневших глазах которого, словно в хрустальном шаре провидца, отчетливо разглядел отражение всей своей будущей «жизни». Очень короткой.

Где-то на краю разума упорно билось предостережение, что шуметь сейчас не стоит, поэтому Этингейр предпочел обратиться к графу мысленно.

«Послушайте...»

«Ко мне. Немедленно, — Кролок бросил оторванный рукав на снег. — Это в твоих же интересах».

Герберт, которого вид и «тон» графа убеждали в обратном, медленно сделал еще несколько шагов назад. Впрочем, насчет своих шансов спастись бегством молодой человек не обольщался — будет только хуже — так что ставку ему приходилось делать исключительно на переговоры.

«Не раньше, чем вы успокоитесь!»

«Подойди».

Мир поплыл у барона перед глазами. Ощущение было таким, будто нить связи петлей захлестнулась на его шее, вытесняя из головы саму мысль о возможности не подчиниться приказу своего же создателя.

«Прекратите! Прекратите сейчас же! — преодолевая сопротивление едва повинующегося тела, Герберт обеими руками обхватил ствол ближайшего дерева и, зажмурившись, отчаянно замотал головой. — Иначе я закричу и сорву вам всю охоту! В замок не пойду, и не заставите! А если заставите, сбегу и кого-нибудь покусаю! Из принципа!»

«Удавка» на разуме юноши ослабла, однако на смену ментальной хватке немедленно пришла хватка материальная. Герберт еще успел подумать, что закрывать глаза, выпуская Кролока из поля зрения, пожалуй, было не самой лучшей идеей, а в следующую секунду его уже с силой оторвали от дерева, так что когти со скрежетом проехались по шершавой коре, оставив на ней довольно глубокие борозды. Вынужденный подняться на цыпочки Этингейр почти повис на вороте собственного безнадежно испорченного одеяния, с расстояния в несколько дюймов глядя графу в лицо.

«Если вам еще хоть сколько-нибудь дорог тот пустотелый сосуд, который вы, не иначе как по ошибке, именуете головой, вы вернетесь в замок и ни шагу из него не сделаете до моего прибытия. Без разговоров», — еще выше поднимая удерживающую подопечного руку, сообщил фон Кролок. Если бы они разговаривали вслух, юноша мог поклясться, что граф цедил бы сквозь зубы каждое слово.

Однако свою возможность передумать Герберт упустил еще в морге, и теперь крайне неприятные последствия ожидали его в любом случае. Как обычно бывало в ситуациях, в которых бояться становилось поздно, барон, точно несущаяся во весь опор лошадь, лишь крепче закусил невидимые удила и непримиримо покачал головой.

«Сами же меня весь вечер тычете носом в недостаток времени, — на этот раз даже не пытаясь разорвать зрительный контакт, так что граф напрямую мог считывать его эмоции, подумал он. — Вот и не тратьте его попусту. Вы знаете, я упорный. Если сказал — сбегу и устрою вам проблемы, значит, сбегу и устрою! Мы оба уже здесь, так, может, делом займемся? А то как бы у вас все вампиры не разбежались!»

Еще секунду Кролок прожигал юношу взглядом, в котором тому чудилась самая что ни на есть искренняя ненависть, после чего разжал руку и, резко повернувшись спиной, зашагал прочь.

«Будьте вы прокляты, — холодно прозвучало у Этингейра в ушах. — Учтите, мальчик, с этой секунды я слагаю с себя любую ответственность за вашу дальнейшую судьбу. И, если вы погибнете...»

«То, согласно простейшей логике, стану окончательно мертвым, — Герберт стянул с себя пострадавший жюстокор и, повесив его на растущую поблизости молодую ель, бодро припустил следом. — А если вампиры не убьют, то по возвращении домой вы мне сами голову оторвете».

«Что вы за странное существо, хотел бы я знать?» — обращаясь, кажется, не столько к юноше, сколько к окружающему пространству, вопросил граф, на что Герберту только и оставалось, что пожать плечами. В конце концов, он сумел добиться того, чего желал, и прямо сейчас ему не угрожала ни расправа фон Кролока, ни немедленное возвращение в замок. А все остальные возможные проблемы Этингейр намерен был решать по мере их поступления.

Не успел юноша поравняться с графом, как тот остановился, изучая чернеющую посреди небольшой поляны разлапистую «кляксу» кострища. Присев на корточки, Кролок протянул над ним руку ладонью вниз, и Герберт, последовав его примеру, почувствовал, как кожу лизнуло едва уловимое, но вполне отчетливое тепло. Толстые сучья не успели толком прогореть, и кое-где из-под копоти проглядывали светлые проплешины не тронутого огнем дерева. Кто бы ни покинул это место, сделал он это совсем недавно и впопыхах, что лишний раз подтверждало высказанное графом предположение — о них действительно знали. И, судя по всему, совершенно не желали видеть. Впрочем, потухший костер владел вниманием Кролока недолго — куда больше его заинтересовали следы вокруг. Благо, здесь их осталось столько, что местами снег был буквально утрамбован чьими-то ногами.

«Он был не один, — жестом велев Герберту не двигаться с места, граф бесшумно закружил по поляне, больше всего напоминая юноше почуявшего добычу ирландского волкодава. — Три женщины, четверо мужчин и...»

«И?» — переспросил Этингейр, рассматривая остановившегося у края поляны Кролока, который внезапно замолк.

Не оборачиваясь, граф поманил юношу к себе и, когда тот приблизился, указал на взрыхленный снег, на котором обнаружилось несколько капель крови. Вот только показывал граф не на них, а на отчетливо отпечатавшиеся рядом следы двух пар ног. Одни совсем крошечные, другие — покрупнее, но все равно слишком маленькие для обычного человека.

«Дети».

Одно-единственное короткое слово отозвалось в голове Герберта странным звоном.

«Живые?» — зачем-то спросил он так, будто надеялся, что граф сию же секунду развеет подозрение, от которого Этингейру вполне отчетливо подурнело. Поймав на себе его испуганный, почти умоляющий взгляд, фон Кролок медленно покачал головой.

«Еще не поздно уйти, — не став озвучивать и без того наиболее вероятный ответ, предложил он. — Это будет труднее, чем я полагал изначально. Даже необученная стая представляет угрозу куда более серьезную, чем полностью вошедший в силу одиночка. Если следы не лгут, впереди девять немертвых, по меньшей мере один из которых достаточно зрел, чтобы интуитивно, а возможно, и сознательно, пользоваться менталистикой».

«И, зная это, вы все равно за ними пойдете, — Герберт ковырнул снег носком сапога, не потрудившись придать собственным мыслям даже подобия вопросительной интонации, а затем, потянув носом, заявил: — Можно подумать, если я уйду, вам придется иметь дело с чем-то иным! Что за нездоровое стремление к интимности во время подобных свиданий?! Право, я начинаю думать, что вы на них занимаетесь вовсе не тем, о чем потом рассказываете!»

Чувствуя, как утекают сквозь пальцы драгоценные минуты, фон Кролок мрачно вгляделся в бледное, полное напускного веселья лицо барона. Герберт боялся — этот страх граф чувствовал даже с расстояния в несколько шагов, равно как и твердую, судорожную, почти одержимую решимость. И Кролок знал барона достаточно хорошо, чтобы не сомневаться — если вернуть его в замок силой, заперев в надежном каземате, из которого тот при всем желании не сумеет выбраться, дабы исполнить свою «страшную угрозу», этот, порой кажущийся безумным, юноша и тогда ухитрится устроить ему массу дополнительных проблем. На решение которых у существующего «на износ» Кролока попросту не было сил.

Не поможет, так хотя бы внимание отвлечет. Граф напомнил себе, что нынешний период оказался не самым подходящим для того, чтобы обзаводиться учеником, и что у него всегда будет возможность попытаться с кем-то другим, когда обстоятельства станут более благоприятными. Вероятность, что барон сумеет то, что не удалось другим, и перенесет второй кризис, в любом случае была невелика...

«Для существа, столь пренебрежительно отзывающегося о моем чувстве юмора, ваши собственные попытки шутить выглядят сомнительно, герр Этингейр, — приведя, наконец, свои мысли к некоему общему знаменателю, заметил он и добавил: — Что ж, со своей стороны я сделал все, что мог. И запомните накрепко — никто не должен умереть. И никто не должен уйти».

«А как же?..»

На этот раз Герберту не требовалось опираться на графский талант «читать» местность, чтобы увидеть, куда именно двинулись искомые вампиры — все следы вели в одну сторону, почти накладываясь друг на друга. Тем не менее, юноша дождался, пока Кролок сделает несколько шагов по образовавшейся тропинке, и лишь потом, стараясь ступать как можно ровнее и тише, пристроился ему в хвост.

«Они — тоже, — пускай Этингейр так и не нашел в себе храбрости додумать вопрос до конца, граф, кажется, отлично понял, что именно беспокоит молодого человека сильнее всего. — Особенно они».

«Но вы же сами видели: один из них совсем еще малыш, ему и пяти нет! — в отчаянии подумал Герберт. — Они еще дети!»

«Они уже вампиры, — с непонятным юноше ожесточением резко ответил Кролок. — Вы на себе успели ощутить, что скрывается за этим словом. Так что, прежде, чем поддаться жалости, задумайтесь, во что вампиризм чуть раньше или чуть позже превратит ребенка. И как именно скажется он на слабом, поддающемся любому влиянию разуме, который даже не успел сформироваться по-настоящему. Не позволяйте внешности ввести вас в заблуждение, герр Этингейр. Высшая степень милосердия, которую мы можем проявить — упокоить их как можно скорее».

«Легко говорить, когда тебе двести лет и опыта у тебя столько, что подобное смутить уже не способно, — заметил Герберт, богатое воображение которого после слов графа развернуло перед его мысленным взором картину, которую он предпочел бы вовсе не видеть. — Вот, когда мне будет двести...»

«Если будет. В чем я, откровенно говоря, очень сомневаюсь, — замедляя шаг, перебил его Кролок. — Занятный ход».

Обогнув графа, широкая спина которого перекрывала ему весь обзор, Герберт тоже посмотрел вперед. Туда, где лес заканчивался и вместо него начинался довольно крутой, заметенный снегом склон не меньше чем в четверть мили длиной. Уточнять, что именно Кролок находит «занятным», юноша не стал. На голом, продуваемым всеми ветрами пространстве уходящие все выше в гору немертвые не имели шанса спрятаться, однако ровно той же возможности они лишили и своих преследователей. Судя по отсутствию кого бы то ни было в поле зрения, вампиры уже благополучно вошли в чернеющую на противоположном конце склона рощу, и теперь находились в гораздо более выигрышном положении.

«Превосходно! — Этингейр привалился плечом к ближайшему дереву, искоса глядя на графа. — Теперь они заметят нас гораздо раньше, чем мы — их. А вот, если бы вы не пытались так настойчиво вернуть меня в замок, мы наверняка успели бы застать их врасплох!»

Взгляд, которым в ответ удостоил его Кролок, настолько красноречиво говорил, чьей именно виной он сам считает это промедление, что даже четко оформленных в слова мыслей не потребовалось. Однако «сказал» граф совершенно другое:

«Когда речь идет о стае, внезапность перестает быть преимуществом и, куда вероятнее, лишь ухудшит положение. Хотя, стоит отдать им должное, их маневр действительно недурен. Мог бы отлично сработать, если бы речь шла о таких недоучках, как вы».

«На что это вы намекаете?!»

«Прислушайтесь!» — вместо ответа велел Кролок, и юноша почел за лучшее не спорить.

Судя по всему, считанный в подсознании Вилмы след завел их довольно высоко. Воздух был ощутимо холоднее, небо — ближе, да и ветер не шел ни в какое сравнение с тем, что гулял на берегу реки. Сквозь его рев Герберт поначалу не мог расслышать ровным счетом ничего, однако, сосредоточившись на том, чтобы «отсеять» посторонние, не интересные ему шумы, сумел, наконец, довольно отчетливо различить голоса.

— Ну, довольна? И что велишь делать теперь? — на повышенных тонах поинтересовался чуть хрипловатый женский. — Крылья отрастить?!

— А ты прыгай, — насмешливо предложил высокий юношеский. — Вдруг и правда полетишь?

— Лучше на тебе проверю, знать недоделанная.

— Ежели не уйметесь, спихну туда вас обоих, — вмешался низкий, какой-то «обстоятельный» баритон. — Только воздух чище станет.

— Придется... ать... рогу… — этот голос тоже принадлежал мужчине, но, в отличие от первых трех, говорил он настолько тихо, что барон из его речи сумел выхватить лишь несколько отдельных слов.

«Вашу руку, герр Этингейр, — прозвучал в голове Герберта спокойный голос фон Кролока. — Самое время познакомиться с нашими собратьями ближе».

Вкладывая ладонь в требовательно протянутую к нему руку графа, юноша наконец осознал, что именно и он, и сами новообращенные упустили в своих расчетах. Кролок был совершенно прав — это действительно могло бы сработать. Если бы речь не шла о вампире, для которого любое расстояние в прямом смысле было вопросом одного-единственного шага.

* * *

Почти непроходимый ледник слева, круто уходящая вверх и теряющаяся в облаках гряда справа, а прямо впереди — абсолютное ничего. На мгновение Фриде почудилось, что земля сразу за перелеском просто заканчивается, и только подойдя к самому краю, женщина убедилась, что это — всего лишь иллюзия, и далеко внизу сквозь рваные клочья низких снеговых туч виднеется иззубренное дно неширокого ущелья. Стоять на продуваемой всеми ветрами скале не было никакого смысла, стоило вернуться и поискать другую дорогу в надежде, что хотя бы по ней удастся уйти. Однако Фрида медлила, рискуя навлечь на себя беду уже не призрачную, а самую что ни на есть вещественную — поначалу недоуменно-вялое недовольство вампиров постепенно росло, к моменту выхода на обрыв превратившись в едва скрываемую злость. И неспособность женщины внятно объяснить причины, по которым она буквально вынудила своих спутников сняться со стоянки и отправиться неизвестно куда, лишь подливала масла в огонь. Даже в темно-синих глазах Мартона, с первых же ночей самовольно взявшего на себя роль ее защитника, Фрида без труда читала то, что остальные уже не стеснялись говорить вслух.

Что хуже всего — возразить на эти упреки женщине было нечего, как нечем было и оправдать собственную «блажь». Вот только чутье Фриды буквально вопило — назад нельзя.

— Корнель, у тебя все в порядке? Ничего не видно? — стараясь оттянуть неизбежное, спросила она, зная, что оставшийся по ее просьбе возле самой опушки вампир услышит.

— Как же не видно? — донеслось из леса. — Вон тебе снег, вон облака, а вон и горы. Кабы я знал, что тут, кроме них, высматривать надо — может, и еще бы чего разглядел.

— Ума истеричной прачки нигде не наблюдаешь? — немедленно подал голос Элиас, и Фрида мельком пожалела о временах, когда он предпочитал большую часть ночи хранить презрительное молчание. — Присмотрись повнимательней, вдруг найдется.

— Оставайся на месте, — махнув рукой на замечание молодого человека, велела она и, наконец покорившись, со вздохом добавила: — Мы возвращаемся.

Давно уже вертящаяся у нее на руках Агнесс немедленно начала требовать, чтобы ее спустили на землю, желая идти самостоятельно, а вот Томи, которому каким-то неведомым образом передалось Фридино настроение, после этих слов теснее прижался к ее боку, настороженно вглядываясь в редколесье. Наверное, именно поэтому он заметил их первым.

— Мам, там люди, — потянув мать за руку, тихо сказал мальчик, и не успевшие сделать и полутора десятков шагов немертвые замерли, глядя вперед. Ровно туда, откуда пришли они сами.

Вспышка изумления была яркой, но короткой, тут же сменившейся пониманием — людям здесь взяться неоткуда. Тем более, не могли они остаться незамеченными. В очередной раз сменивший направление ветер дохнул вампирам в лица, неся с собой запах соли, ржавого железа и тлена — от нежданных гостей пахло только кровью, стылой и мертвой. И с людьми они имели ровно столько же общего, сколько и все присутствующие.

— Хотели знать, от чего мы бежим? — едва шевеля губами, спросила Фрида. — Так глядите.

Чужаки двигались неспешно, словно нарочно давая «соплеменникам» как следует осознать их присутствие, и предусмотрительно остановились в нескольких футах от напряженно наблюдающей за их перемещениями группы.

— Дамы, господа. Доброй ночи, — тот, что стоял ближе, склонил голову в приветствии. — Осмелюсь предположить, что хотя бы для одного из вас наша встреча не стала такой уж неожиданностью.

Светлые, будто выцветшие, глаза заглянули Фриде в лицо, и этого мгновения было достаточно, чтобы она его узнала. Цвет был другой, а взгляд — тот же. Цепкий, пристальный, затягивающий — и при этом странно пустой. Словно то, на что женщина вынуждена была смотреть во время дневной спячки, неожиданно решило посмотреть на нее в ответ.

— Даже если так, — Мартон выдвинулся вперед, загораживая Фриду собой, — кто вы, и чего от нас хотите?

Белокурый юноша за плечом незнакомца отчетливо вздрогнул, мелко переступила ногами Джиззи, еще больше подобралась Лиссия, шагнул ближе Соломон. Одно-единственное слишком резкое движение разошлось по рядам немертвых волнами от брошенного в воду камня… и вдребезги разбилось о вампира, которого, кажется, не волновало ни настроение собеседников, ни их численное преимущество.

— Граф фон Кролок к вашим услугам, — представился он. — И хочу я всего лишь поговорить. По крайней мере, пока. Прочее будет зависеть исключительно от вас.

— Ну, наконец-то, хотя бы один равный собеседник! — подчеркнуто громко заявил Элиас. — Очень надеюсь, что вы пришли предложить что-то стоящее. В любом случае, на их умение вести переговоры советую даже не рассчитывать, не та порода.

— Не с вами, — голос того, кто именовал себя графом, звучал почти мягко. — Я хотел бы поговорить с ней.

Надавив ладонью на плечо неохотно отступившего Мартона, Фрида передала ему Агнесс и шагнула вперед. Опасности она не ощущала, и это, пожалуй, можно было бы назвать хорошим знаком, если бы не одно «но». Женщина чувствовала пока еще сдерживаемую неприязнь вампиров, пытающихся побороть желание немедленно избавиться от чужаков, закипающее раздражение Элиаса, мрачную настороженность Соломона, страх Томи, любопытство Агнесс и даже нервное опасение графского спутника. Однако, глядя на облаченного в черное, опоясанного мечом мужчину, который выглядел немногим старше нее самой, Фрида не могла уловить ничего.

— Как мне называть вас? — вежливо поинтересовался граф, так, словно сам он не испытывал ни малейшего неудобства от направленных в его сторону откровенно «недобрых» взглядов.

— Фрида.

— Что ж, Фрида, верно ли я понимаю, что именно вы — старшая? — дождавшись утвердительного кивка, мужчина оглядел остальных, на секунду задержав взгляд на Томи. — Ваши дети, я полагаю?

Заскрипел снег, и из перелеска, откуда-то сбоку вынырнул хмурый Корнель, оценил обстановку, коротко качнул головой, очевидно, отвечая на вопросительный взгляд кого-то из «своих» и, немного помявшись, пристроился рядом с Мартоном.

— Да, — ответила Фрида и, помолчав, добавила: — Все, кого видите.

— Вот как, — не вопрос, скорее утверждение. Информация, принятая к сведению. — Впрочем, если бы это были и впрямь все, мы бы не беседовали. Имя Вилма о чем-то вам говорит? Хотя она вашего имени тоже не знала, не удивительно, что вы не припоминаете. Вы убили ее. Около трех недель тому назад. А она, в свою очередь, убила еще девятерых, каждый из которых, обратившись, загубил несколько жизней. У вас действительно обширное семейство, Фрида. И мне, к величайшему сожалению, пришлось свести с ним весьма короткое знакомство.

— Сколько? — только и могла спросила жещнина.

— Чуть больше тридцати, — неумолимо прозвучало в ответ, и Фрида на мгновение прикрыла глаза.

— Где же они теперь? — вклинился в разговор Соломон, который тоже, кажется, имел некоторые неприятные подозрения на этот счет.

— Мне пришлось сделать для них то, что вы должны были сделать сами, — подтверждая мрачную догадку, ответил Кролок. И этот его ответ вел ко вполне очевидному выводу. Который Лиссия сделала быстрее всех.

— А теперь за нами явился?! — она ниже наклонила голову, хищно вздернув верхнюю губу не то в улыбке, не то в оскале. — Не выйдет! Попробуй — и от тебя только пятно на земле останется, и от мальчишки твоего тоже.

— Как я уже сказал, зависит от вас, — не торопясь принимать брошенный «вызов», напомнил Кролок. — Мы вполне можем разойтись без кровопролития, если придем к соглашению, которое, в первую очередь, в ваших собственных интересах.

— Тогда мы еще не знали, что делать с… погибшими, — стараясь заглушить Лиссию, торопливо проговорила Фрида. — Сейчас все иначе. Ни одна наша жертва больше никогда и никому не причинит вреда.

— Да какого черта ты перед ним еще и оправдываешься?! — не унималась женщина, рывком высвобождая локоть из хватки придерживающего ее Соломона. — Не тебе здесь условия ставить! Граф, говоришь? Ходят слухи, что у вас кровь голубая — так, может, проверим?

«Отрадно видеть, что ты сознаешь важность полного упокоения, — Фрида невольно дернулась. Губы фон Кролока не шевелились, однако его голос она слышала ясно. Только на сей раз — внутри собственной головы. — Твой разум достаточно приспособился, чтобы в нем я смог прочесть то, что мне нужно. Он укажет на тех, кого ты не смогла умертвить, а главное, на того, кто убил тебя. Позволь мне выяснить это, и будешь свободна. Остальные… на кону стоит слишком многое, мне придется удостовериться, что за ними нет восставших трупов. Эпидемия должна быть остановлена, пока не стало слишком поздно и эти места не вымерли. Однако, их сознание едва ли выдержит: некоторые и так почти безумны. Неделя или две — и ты не сможешь их удержать. Они обречены. И обрекут на свою участь еще очень многих. Я не прошу помогать. Просто не вмешивайся».

— Не думал, что однажды такое случится, но я согласен с нашей мегерой, — а вот Элиас именно улыбался, широко и весело. — Кто вы, собственно, такие, чтобы мы перед вами отчитывались? Соглашение у нас может быть одно — вы убираетесь туда, откуда пришли, а мы, со своей стороны, оставляем все части ваших тел при вас. Ну, как вам такая идея?

Фрида оглянулась и поняла, что решение нужно принимать немедленно — еще чуть-чуть, и торговаться станет поздно. Ей и самой с каждой секундой все труднее удавалось контролировать то, что рвалось из самой глубины ее нутра, призывая безыскусно разорвать чужаков в клочья. Семеро против двоих — если, конечно, упорно молчащего юношу вообще можно было считать за противника. Однако было в тоне Кролока что-то такое, что все еще удерживало ее на плаву, не давая окончательно увериться в легкости будущей победы. А еще продолжающая сохранять трезвость мысли часть Фриды понимала: то, что было сказано только между ними — чистая правда.

Женщина перевела взгляд на так и оставшегося безымянным немертвого. А тот смотрел на тихо, едва слышно рычащую на руках у Мартона Агнесс, и этот полный не то ужаса, не то страдания взгляд Фриде совершенно не понравился.

«Обещай, что, если я помогу, ты дашь нам уйти, — быстро подумала она. — Мне и моим родным детям».

— Да вы оба никак языки проглотили? — басовито поинтересовался Корнель, первым обративший внимание на то, что молчание подозрительно затягивается.

Двое стоящих друг против друга вампиров никак на его слова не отреагировали, и уже совершенно очевидно было, что между ними происходит что-то, значение чего понятно только им. А спустя минуту Фрида с коротким, яростным воплем кинулась на едва ли не вдвое превосходящего ее размерами Кролока, пытаясь вцепиться в него зубами. И горная ночь разлетелась вдребезги.

* * *

Острые когти располосовали бок и от них по телу прокатилась обжигающая волна боли, которая лишь придала ему сил — молниеносно прянув в сторону, он глубоко вонзил зубы туда, куда получилось дотянуться. Увы, получилось всего лишь до плеча. В рот хлынула горькая, густая кровь, а в следующий момент он уже падал, намертво сцепившись со скалящейся вампиршей. Длинные клыки щелкнули перед самым лицом, и он, схватив женщину за волосы, оттянул ее голову назад, мешая добраться до собственного горла. Удар коленом в живот, разменянный на прокушенную руку — и вот он уже получил целую долю секунды, чтобы подняться. Срок воистину королевский.

Герберта Флориана фон Этингейра сложно было назвать хорошим бойцом. Во многом, потому, что десять лет его учили полагаться только на оружие. И пары месяцев, в которые он, по настоянию графа, начал постигать навыки рукопашного боя, оказалось ничтожно мало. Так что юноша сделал то единственное, что во время тренировок ему запрещали — позволил плохо обученному человеку сделать шаг назад и уступить место хищнику, которому тренировки были без надобности. Никто не должен умереть — это была единственная мысль, которую он усилием воли старался удержать, не дав сгореть в полном странного ликования хаосе.

Мимо, слишком быстро даже для вампира, пронесся фон Кролок — смутная тень в окружении еще пятерых — и на Герберта накатила удушающая, ледяная, пригибающая к земле волна чужой силы. Той самой, что едва не оглушила юношу в первые секунды, во все стороны плеснувшись от графа, кажется, раньше, чем Фрида успела сделать первый шаг.

Загудел, рассекая воздух, клинок, и один из атакующих Кролока немертвых рухнул на снег, захлебываясь криком. Резкий разворот меча оголовьем вперед — и оплетенная кожей рукоять по самую крестовину вошла в грудь другого. В этот раз о том, чтобы причинить как можно меньше вреда, не шло и речи. Рванув противника на себя, граф вонзил зубы в его шею, заставив завопить от бессильной ярости, сделал пару коротких, судорожных глотков, после чего отшвырнул прочь, разворачиваясь лицом к следующему.

Кто-то ударил Герберта по ногам. Пригнувшись, он отпрыгнул, отводя руку назад… и столкнулся взглядом с давешней девочкой. Несмотря на горячку рвущегося в бой хищника, что-то внутри Герберта дрогнуло, на мгновение болезненно сжавшись, и этой заминки ребенку оказалось достаточно, чтобы, стремительно преодолев разделяющее их расстояние, полоснуть Этингейра когтями по горлу, а затем еще и вгрызться в него крошечными, но оттого ничуть не менее острыми клыками. Боль оказалась вторична — куда сильнее было ошеломление, когда он почувствовал, как едва теплая кровь заливает изорванную рубашку на груди. Схватив девочку за бока, Герберт, уже не заботясь о последствиях, отбросил ее прочь и почти завалился вперед, зарываясь ладонями в расцвеченный алым снег. Несколько секунд — все, что ему было необходимо. Он уже чувствовал, как стягиваются рваные края раны, через которую при каждом вдохе в горло с хрипом лился морозный ночной воздух. Вот только этих секунд никто ему давать не собирался. Сокрушительный удар в спину вынудил его ткнуться лицом в лужу собственной крови, в спине что-то громко хрустнуло, и Этингейр, понадеявшись, что это не его позвоночник, попытался перевернуться. Однако тот, кто был сзади, уже схватил его за голову, дергая вверх и немного вбок — ровно так, как нужно, чтобы оторвать. Зарычав, Герберт дернулся, уже понимая, что ему не высвободиться, и ощущая, как чьи-то пальцы когтями разрывают кожу у него на щеке. А потом все закончилось. Получив, наконец, возможность оглянуться, Этингейр обнаружил, что женщина — та самая, что сильнее всех рвалась проверить теорию о цвете аристократической крови, — катится по снегу, вцепившись в буквально снесшего ее собственным телом графа. Бросив взгляд в сторону маячащего впереди обрыва, Этингейр кинулся следом, но противники успели затормозить сами, оставив за собой точно плугом распаханную снежную борозду. Отлетевшая в сторону вампирша сделала еще один бросок… вот только стоящий спиной к пропасти Кролок в последний миг просто исчез, позволив силе инерции сделать остальное за него.

Появился он существенно глубже, среди деревьев, и успевший встретиться с ним взглядом Герберт сильно сомневался, что граф вообще его узнает. Серое лицо, вытянутое, искаженное до неузнаваемости «ушедшей» вниз челюстью, и две пары острых клыков в ней, залитый кровью подбородок, хищно трепещущие крылья носа, черные провалы глаз. А еще — исполосованная когтями одежда, почти целиком лишившееся плоти предплечье и отвратительная, рваная дыра в боку. На то, чтобы рассмотреть все это, Герберту едва ли потребовалась и секунда, минувшая перед тем, как граф, одним движением ладони вправив на место странно перекошенное плечо, сшибся с теми, кто еще остался в строю.

А уже в следующую Этингейру и самому стало не до размышлений, потому что прямо на него из воющего, рычащего клубка тел вынесло с ног до головы заляпанного кровью юношу, во взгляде которого, кроме вполне очевидного желания убить, ярко читалось почти пугающее, абсолютно сумасшедшее веселье. Хищник внутри Герберта вскинулся, разом стирая из реальности боль в порядком потрепанном теле. Он требовал крови, и барон не видел ни единой причины, чтобы это требование не удовлетворить.

* * *

Когда вампир голой рукой практически вырвал горло Джиззи, Фрида сквозь плавающее перед глазами кровавое марево осознала, что в этой бойне выигравших может и не быть. Их осталось трое, и, кто знает, если бы сама женщина не вынуждена была то и дело отбрасывать подальше рвущихся в самую гущу, враз обезумевших детей, возможно, у них было бы чуть больше шансов. Сколько еще ран потребуется нанести, чтобы, наконец, добраться до его чертовой глотки? Словно вовсе не чувствуя боли, он не просто еще способен был двигаться — он все еще был опасен. А главное — стоило слишком отдалиться или повернуть к лесу, как растворившийся прямо в воздухе Кролок возникал прямо впереди. Именно за такую попытку бегства жестоко поплатился корчащийся в сугробе Корнель. Точно пастушья собака, граф загонял их к пропасти, заставляя сбиваться все плотнее, и по его лицу Фрида понимала — пока он стоит на ногах, с этого вытоптанного, насквозь пропитавшегося кровью уступа не уйти никому.

Так что, когда с трудом поднявшийся Элиас, вместо того, чтобы помочь, кинулся в сторону, переключая все свое внимание на второго их противника, женщина готова была взвыть от гнева и отчаяния разом — настолько несвоевременно это было. Однако Элиас, как ни странно, в итоге их и спас.

Когда Кролок на мгновение точно оцепенел, пропуская удар, женщина даже остановилась от неожиданной успешности своей атаки. Не оформленный в слова крик еще звенел у нее в ушах, а утративший всякий интерес к оставшимся противникам граф уже крутанулся вокруг своей оси и с места развил такую скорость, что силуэт его превратился в размытый росчерк среди деревьев. Не притормозив и на мгновение, вампир пролетел мимо чудом успевшего отскочить в сторону Элиаса, пружинисто оттолкнулся ногами от иззубренного края обрыва и, точно ныряльщик, головой вниз ушел в пропасть.

Некоторое время тишина на утесе прерывалась только сдавленными стенаниями и подвыванием немертвых, большая часть которых, хоть и осталась «жива», но сейчас не испытывала ничего, кроме сильнейшей, ослепительной боли.

— Томи, Агнесс! — первой придя в себя, Фрида в страхе завертела головой и облегченно застонала, обнаружив, что оба ребенка, пусть и явно не в себе, но выглядят хотя бы целыми. Подбежав к дико озирающемуся сыну, женщина сгребла его в охапку, прижимая к груди. — Тише, тише, милый, уже все, вас больше никто не тронет, обещаю.

— Что произошло? — хрипло спросил Мартон. Припадая на сломанную в паре мест ногу, он кое-как дохромал до Элиаса и тоже заглянул вниз.

— Забавно вышло! — молодой человек наклонился, сплевывая кровавую юшку. — А ведь я всего-то отправил туда этого мелкого ублюдка! Искренне надеюсь, что они оба там сдохли.

— Нет… — ответила Фрида, крепко хватая за шиворот дочь, которая явно не намерена была останавливаться и, ввиду отсутствия врагов, собиралась переключиться на наиболее пострадавших членов своей же стаи. Покосившись в сторону обрыва, женщина непроизвольно содрогнулась и добавила: — Ничего еще не кончилось… он вернется. Нужно уходить.

— С ними у нас шансов нет, — Элиас досадливо скривился и посмотрел на Мартона, который в ответ едва заметно кивнул.

Фрида же обвела взглядом недавнее поле боя. С трудом доползший до ближайшего дерева Соломон, ноги которого валялись отдельно от тела, ответил ей тяжелым взглядом. Тихо хрипела разорванным горлом Джиззи, загребая пальцами снег и все пытаясь совладать с явно отнявшимся ниже пояса телом. В то, что представлял из себя Корнель, женщина предпочла лишний раз не всматриваться. Лиссии нигде не было, и Фрида в горячке потасовки даже не заметила, куда именно она подевалась — может быть, воспользовавшись суматохой, все-таки ухитрилась сбежать. А вот остальные — по крайней мере, в ближайшее время — были и впрямь лишены возможности двигаться.

Агнесс, извернувшись, попыталась укусить мать, и та как следует встряхнула девочку, призывая поскорее вернуться к реальности.

«Даже то немногое, что еще есть от них прежних, скоро погибнет. Останутся лишь два одержимых существа, которым не дано вырасти, повзрослеть, жить. Годы, десятилетия пытки холодом, жаждой и безумием — разве этого ты хочешь? Мне жаль, Фрида, но твои дети, те, какими они родились и какими могли стать, погибли. Если они дороги тебе — не заставляй их изувеченные подобия служить твоему самообману».

— Значит, уйдут те, кто еще может, — сказала она и, заглянув в черные глаза Соломона, тихо добавила: — Прости, но выбора нет. Надеюсь, удача пребудет и с вами...

С этими словами женщина схватила Томи за тонкое запястье и, не оглядываясь, зашагала в лес.

— Иди-иди, хромоногий, я догоню, — поймав взгляд Мартона, хмыкнул Элиас. Дождавшись, пока мужчина скроется из виду, молодой человек потер шею, потянулся всем телом и, приблизившись к Джиззи, присел перед ней на корточки. — Не обессудь, дорогуша. Эти двое могут хоть подавиться своей благородной глупостью, а мне рисковать не хочется. Выследили прачку по жертве один раз, выследят и второй. К тому же, эта белобрысая скотина напоследок успела отхлебнуть у меня порядочно крови, так что ваша будет очень кстати. Заодно сделаешь доброе дело напоследок, вдруг «там» зачтется?

Элиас обеими руками обхватил голову судорожно вырывающейся девушки и, наклонившись, вонзил клыки в рану на ее шее.

* * *

Если бы Герберт еще способен был связно мыслить, он бы наверняка подумал, что все получилось до обидного глупо. Он-то был уверен, что победа за ним. Противник уже лежал на снегу, барахтаясь, словно перевернутый на спину жук, и, должно быть, поэтому юноша разрешил себе непозволительную роскошь — немного расслабиться. Так что предательский пинок обеими ногами в живот стал для него неожиданностью, заставив отлететь на несколько шагов назад. И все бы ничего, да только несколько шагов становятся роковыми — в случае, если за спиной у тебя оказывается обрыв.

Полет со скалы казался Этингейру странно медленным и плавным, точно он весил не больше гусиного пера, однако юноша точно знал, что это всего лишь причуда ускоренного вампирского восприятия: на самом деле он падал камнем, что подтверждал неистовый свист ветра у него в ушах. Барон понятия не имел, сколько еще осталось до момента, когда его тело расшибется о скалы ущелья — над головой, сквозь мечущиеся, точно бесцветное пламя костра, пряди собственных волос он видел небо. Луна выглянула, показавшись в прорехе между тучами, и снова спряталась, не желая становиться свидетелем Гербертовой незавидной участи, и вполне согласный с ее точкой зрения барон закрыл глаза. Он тоже не испытывал желания на это смотреть — с него довольно было того, что скоро он все почувствует.

Поэтому резкий рывок за плечи стал для Этингейра полной неожиданностью, барона закрутило, потащило, обваливая в тошнотворную черную круговерть, в которой юноша мельком успел опознать хорошо знакомые ему тени, а когда мрак распался, он понял, что заканчиваться падение даже не думает. Однако, когда оно все-таки завершилось, столкновение с землей показалось барону отнюдь не таким страшным, как он рассчитывал. Возможно, потому что упал он на нечто относительно мягкое. Юноша кубарем покатился с какого-то угловатого откоса и, наконец, замер, толком все еще неспособный поверить в то, что остался «в живых».

Протяжно застонав, Герберт с трудом приподнялся, отбросил волосы с лица — и обнаружил, что полулежит на ступеньках главной лестницы в замковом холле.

— Чтоб меня… — пробормотал Этингейр и, не в силах сдержать рвущиеся наружу эмоции, рассмеялся, запрокидывая голову к потолку.

«Веселье» его продлилось недолго. Кое-как припомнив предшествующие чудесному спасению события, Герберт с сожалением вынужден был отвергнуть мелькнувшую у него догадку, будто он со страху каким-то образом ухитрился шагнуть сам, а значит…. Не обращая внимания на стреляющую боль в шее, юноша завертел головой в поисках графа, который, по его предположениям, непременно должен был быть где-то поблизости. И лучше бы он ошибся.

Так и не поднявшись толком, Этингейр, перебирая руками, стремительно прополз десяток ступеней вверх, вглядываясь в распростертое на них тело. Вопрос — на что, а точнее, на кого именно он упал в самом начале, больше не имел ни малейшего смысла. Фон Кролок не шевелился и даже не дышал, что, впрочем, было бы затруднительно, учитывая отчетливо промявшуюся внутрь с одной стороны грудную клетку. Голова его неестественно вывернулась под углом, и успевшее обрести вполне человеческие черты лицо было безучастно обращено к высокому сводчатому потолку. Чувствуя, как самый настоящий животный ужас тисками перехватывает горло, Герберт все еще тщетно пытался вдохнуть, когда веки графа дрогнули и прямо на барона уставились холодные серые глаза.

«В следующий раз, когда надумаете мне помогать, юноша, лучше не растягивайте удовольствие — убейте сразу».

И тогда Этингейр все-таки завопил.

Название главы является германоязычной идиомой — абсолютным синонимом "Медвежьей услуги".