Адвокат дьявола (джен)

— Дайте-ка подумать… — сухощавый старичок наконец спокойно расположился в кресле со строгой высокой спинкой. Перед этим он несколько раз выглянул за дверь, заперся на все замки, зашторил окна, убедившись, что не осталось ни единой щёлки, поставил чайник и включил старенький чёрно-белый телевизор, пояснив, что так их сложнее будет услышать.

Ремус всё это время не сводил со старого вояки глаз, а Адара с любопытством осматривала тесную по-спартански обставленную гостиную, окутанную запахом старины. Её внимание привлекли фронтовые фотографии на стене: на одной из них измученные, но счастливые молодые люди стояли, обнявшись, и подбрасывали вверх фуражки. 8 мая 1945 года.

Когда молодёжь наконец уселась на краешек видавшего виды дивана и превратилась в слух, старик заговорил:

— Моё имя Джордж Келл. Родился здесь, в Эйлсбери, 12 марта 1915 года…

Вдруг он укоризненно глянул на Адару, та стушевалась.

— Записывать-то будешь, адвокатша? А то память-то девичья: в одно ухо влетит, в другое — вылетит.

Сказанное прозвучало вполне безобидно, хотя старик был старой закалки и явно предпочёл бы кого-нибудь постарше и другого пола. Просто такова была его манера вести беседы. Однако Адара всё равно залилась краской и поспешно вытащила из сумки блокнот с ручкой. Так увлеклась, что позабыла всё на свете. Старик одобрительно кивнул и продолжил:

— Келл. Эйлсбери, 12.03.1915, — повторил он под запись. — Во вторник первого числа я, как все дни до этого, навещал мою старушку. Уже второй год она живёт в «Хиллсайде». У ней Альцгеймер… а я уже не так молод, чтобы справляться. Не выходит.

Он повернул голову, ребята проследили за его взглядом: на кофейном столике стояла фотография, с которой улыбалась худенька старушка в вязаном берете. Других фотографий поблизости не было. Те, что висели на стене, запечатлели молодых людей 40-50х годов. Ни детей, ни внуков. Видно, старик был в этом доме совсем один. Каждый день он навещал жену, его же не навещал никто. У Адары даже закралось подозрение, не позвали ли он их, потому что ему стало скучно?

— Всё было ровно как обычно. Никого и ничего подозрительного от дома до «Хиллсайда», стал быть, я не приметил. А я всегда всё подмечаю, привычка знаете ли.

— Вы сказали, что служили в разведке? — уточнила Адара, чувствуя, как рядом заелозил Ремус, по чьему мнению, не стоило задавать старику посторонние вопросы, а надлежало сразу переходить к сути.

— Молодец, дЕвица. На лету схватываешь. Итак, о чём бишь я? Мы с моей старушкой славно в тот день пообщались. Она даже вспомнила, как мы впервые свиделись после войны. Когда я направился домой пообедать было 13:35.

— Почему вы так точно запомнили время? — Адара сделала очередную пометку в блокноте.

— Я всегда выхожу именно в это время, чтобы успеть домой к 14:00. К обеду.

— Хорошо, — Адара подчеркнула время.

— Я выкатил свой велосипед с Арденхэм-лейн, пересёк Бистер-роуд по переходу и остановился, чтобы закурить. Пока спичкой чиркал, тогда это и началось. Сначала был хлопок.

— Взрыв? Их было несколько?

— Эва! Как у старой развалюхи из глушителя. Но тишее. Глаза-то я мигом поднял. Глядь, а прям посерёдке, откуда ни возьмись, стоит увалень какой-то. Не было его там давеча. Но я на сигарку отвлёкся, можь и не заметил. А он дёрганный такой: то в одну сторону, то в другую. Тык-мык, тык-мык. Чуть под машину не угодил дурень эдакий. Паниковал страшно, будто от зверя дикого улепётывает, что пятки сверкают.

— Подождите, пожалуйста, минутку. Опишите этого человека поточнее. При встрече вы ещё упомянули, что у него… как это…

— «Морда крысиная», — услужливо подсказал Ремус, не сводивший со старика внимательного взгляда.

— И то верно. Это я ж вблизи вижу плохо, а вдалеке ещё нечего. Да и не так уж далеко там было. Невзрачный он. Ростом пониже вашего, чуть больше пяти футов. Больше не дам. Бегать не любит, зато до еды явный охотник. Значится, полноват. Волосёнки мышиные такие. Лицо… нечётко, конечно, но так и вижу, как глазки у него бегают. И профиль у него такой… нос вытянутый, как у крысы. Разве что усов не хватает.

— А одет он как был?

— Да как одет. Непримечательно. Куртяжка серая, брюки коричневые.

— А оружие вы не заметили?

Ремус снова заёрзал, а старик стал неожиданно серьёзным.

— Догадки вам свои навязывать не буду. Скажу, как было. Держал этот молодчик руку одну за пазухой, а что уж у него там было, того я не видел.

— Он мог быть ранен? — вдруг спросил Ремус.

Старик покачал головой припоминая детали.

— Много мне ранений пришло повидать. Непохоже. Скорее ныкал он там что-то от чужих глаз. Это-то меня и насторожило: к стене я подался. Мало ли. Бережёного, как говорится, Бог бережёт. Там ещё ворота больничные, оттудова мусор вывозят. КонтейрА там стоят.

— Пока понятно. Что дальше произошло?

— Второй хлопок раздался. И тут, Богом клянусь, ведь ни на секунду не отвлёкся я… Появился второй там же рядышком! Как из воздуха! Первый заметался пущее прежнего. Дурак эдакий: всё на месте плясал. Патлатый на него только пошёл…

— «Патлатый» — это… — хотела было для пущей ясности уточнить Адара, но Ремус внезапно шикнул на неё.

— Второй этот. И только он на первого надвигаться начал, как тот завизжал нечеловеческим голосом. Дескать, как ты мог, Сириус! Лили и Джеймс наши друзья! А ты, мол, их и убил! В глаза ему смотрит, пятится, а сам крепче что-то под курткой сжимает. Тут-то мне моя чуйка и подсказала, что схорониться надобно. Я за ворота и шмыгнул. А тут взрыв и раздался.

Адара хотела всё же вернуться к описанию второго человека, но Ремус, который и без того знал, о ком речь, её опередил и задал вопрос, который волновал его больше всего остального:

— Но почему? Почему вы всё-таки решили, что это первый убил второго, а не наоборот?

Стало быть, Петтигрю — это Питер, тот, кто, по словам чудиков, которых встретила Адара, пытался помешать Сириусу Блэку и погиб. А третий друг, Джеймс, о котором девушка услышала уже от Ремуса Люпина, был убит не здесь, а раньше. Ну хоть с именами теперь ясно, уже хоть что-то.

— Я за оградку-то вовремя шмыгнул. Как тут грохот такой и вспышка яркая. Тормоза визжат, люди кричат и вдруг — смех. Выглянул я: стоит патлатый, руки опустил и смеётся. Будто сам над собой. Хотя, думаю, от зрелища того недолго и свихнуться: воронка на том месте, где толстяк стоял, тела везде лежат изуродованные, люди в крови, осколки блестят, медики из больницы повысыпали. Через несколько минут и кавалерия с мигалками подкатила. Выскочили все, до зубов вооружённые, да он и не сопротивлялся. Только смотрел в тут точку, где толстяк сгинул, да головой мотал как конь.

— Сгинул? — с содроганием сердца Адара ждала кровавых подробностей. Всяких она уже повидала фотографий в офисе своего отца, но пока профессионального безразличия так до конца и не выработала. Богатая фантазия, рисовавшая кровавую кашу из человеческих внутренностей, услужливо подталкивала наружу стандартный английский завтрак.

— И духу там этого первого не было. Слышал я, дескать, только кончик пальца-то там и остался. Да не бывает такого. Не съел же он, поди, взрывчатку-то? Остальные погибшие изувечены, да не разорваны. Чудной, какой-то взрыв выходит. И первый невредим остался, а он-то ближе всех стоял.

— Да не бывает такого, — вновь повторил старик после паузы, словно ещё раз убеждая в этом самого себя. — Уж я-то знаю, чего только не видел.

Адара была готова признать, что запуталась окончательно. Она и представить не могла, что за оружие было использовано, чтоб дать такой странный эффект. Стоило всё же обратиться к местным криминалистам, но кто бы её на порог пустил? И ещё было довольно очевидно, что, если со слов мужчины, пострадали «толстый» и все вокруг него, а Блэк остался жив, тогда…

— Почему виноват Пи… тот первый? — настойчиво повторил Ремус, как и Адара не понимавший, почему виновен не тот, кого схватили.

— Дык сказал же. Не было у патлатого ничего в руках, да и потянуться он ни за чем не успел. А толстый — прятал что-то за пазухой.

— Но вы ведь слышали, как «толстый» публично обвинил «патлатого» в совершённом убийстве? — уточнила Адара, пробежавшись глазами по своим записям.

— Так ежели бы у него голос при этом петуха не дал, так и поверить бы можно было. А так визжал-то он на всю площадь, чтоб все вокруг слыхали, и реакции второго ждёт. «Патлатый» остолбенел, кажись, от услышанного, да и только. Видел-то я его сбоку, да и не близко, но что бледен был как смерть и трясся мелкой дрожью так это точно.

Адара быстро добавила подробности к описанию потенциального убийцы, или уже потенциальной жертвы?

— А тело-то где «толстого»? — вернулся старик к предыдущей теме, и глаза его заблестели, будто он точно знал ответ, но хотел заставить молодых людей найти разгадку самостоятельно.

— Я так понимаю, вы считаете, что остаться должен был не только… кхм… палец?

— Верно, — старик быстро закивал. — Верно. Ведь сказано же вам, что явились оба как из-под земли? Вот туда-то он был да сплыл. Что мешало ему тот же фокус провернуть?

Пожалуй, Адара бы вполне могла решить, что старик, будучи в полном одиночестве и жаждущий вновь окунуться в опасности разведывательной службы, давным-давно сошёл здесь с ума. Если бы не одно «но»… Во вторник вечером Адара сама стала свидетелем того, как три человека с хлопком растворились в воздухе. Так что старик был не более сумасшедшим, чем сама девушка. Ремус, поняв, видимо, что Адара мысленно рассуждает о психологическом состоянии старика, внимательно наблюдал за ней исподлобья. Высказав свои мысли вслух, и старый разведчик осознал, что у стороннего они вызовут не трепетный шок, а здоровый скепсис.

— А хлопок вы слышали? Такой же, как когда оба появились, — тут же поинтересовалась Адара, чем вызвала заметное облегчение во взгляде старика, который уже было решил, что она ему не поверила. Ремус тут же вновь уставился на свидетеля.

— Да куда там. Такой шум стоял, чего там расслышишь?

И тут Адара всё-таки решилась на вопрос, который вызвал замешательство у старика, и заставил Ремуса в очередной раз нервно заёрзать:

— И как вы думаете, кем они были?

— А чёрт их знает. Первый и последний раз их видел. Точно не местные.

— Я не об это спрашиваю, мистер Келл.

— Вы дальше слушайте. Там ещё более странные дела твориться начали.

Куда уж хуже? Адара едва удержалась, чтобы не возвести глаза к потолку. Странностей, делающих это и без того запутанное дело уже запредельно невразумительным, ей, похоже, хватит на всю оставшуюся жизнь.

— Только патлатого в машину засадили, как пришли они.

— Кто, простите?

— Без понятия. Было их ровно шестнадцать. Возглавлял их шебутной такой, в смешном котелке набекрень. Этот их главный потолковал о чём-то с нашим старшим инспектором Хиггинсом и через пять минут ему без всяких возражений передали патлатого. А Хиггинс наш, он упёртый малый. Стоит этому псу свою добычу сцапать, так никому он её вовек не отдаст. Неприятный он тип, но дело своё знает. А тут даже не заспорил.

— И с кем, как вы думаете, он не стал бы спорить?

— Не наши это. Я своих издалека чую.

Видимо, речь шла о спецслужбах. Если старик прав, то можно порадоваться, ведь против спецслужб её величества ни Адара, ни даже, пожалуй, её отец ничего противопоставить не смогут.

— И одетые все странно, кто в чём. Будто наспех собирались, да позабыли какой сейчас год. У одного точь-точь куртка была, как у меня в начале шестидесятых. Другой — шляпу явно женскую нахлобучил.

— Вы сказали, что их было шестнадцать. Что делали остальные?

— Так. Начальник ихний и ещё двое забрали парня. И машин у них поблизости не было. Они его прям так повели, мимо меня прошли, да я за воротами тут же схоронился — не заметили. Потом они за поворотом на Арденхэм-лейн исчезли. Другие в рассыпную, значится. И очевидцев давай опрашивать, что да как. Кроткотов (владельцев забегаловки), миссис Наоми Хилл (та женщина в «Хиллсайде», с которой вы говорили нынче) и всех, кто рядом затесался или с царапинами в больницу попал. И все как один свидетели потом с отсутствующим выражением по своим делам разбрелись…

— А вы, значит, показаний не давали? — тут же спросил Ремус, и у Адары сложилось впечатление, что он понимает гораздо больше, чем она сама.

— Хотел я выполнить свой гражданский долг. Так ежели бы меня старина Хиггинс допрашивал, тогда — конечно. А эти типы мне подозрительными показались. «Не высовывайся, Джо» — говорю я себе. А к этой, как её, интуиции своей я привык прислушиваться. Не подводила она меня на службе. И точно! С кем те чудики ни поговорят… те потом только о взрыве газа и твердят.

Кряхтя и сетуя на пересохшее горло, старик поднялся на ноги и пошаркал на кухню, чтобы сделать «детективам» и себе чай. Адара бросилась помогать, она ещё помнила, что ей предстоит объясняться с Ремусом, которому представилась участливой прохожей, а потому не жаждала остаться с ним один на один. Когда старик и Адара вернулись с чашками, Ремус всё ещё был поглощён своими мрачными думами и даже не поднял на них глаза.

— Сколько эти люди пробыли на месте происшествия? — возобновила прерванный допрос Адара, вернувшись на своё место на диване и дуя на дымящийся напиток.

— Примерно с час.

— Вы всё это время прятались за воротами?

— Там я коня своего железного оставил, а сам прошмыгнул к своей старушке, пока те не видали. Она у меня крепкая, но переволновалась, конечно: помнила ещё, что я только-только от неё ушёл. Как я появился, их уж работники обратно внутрь заводили, прохладно было. Всех стариков в комнате для отдыха собрали, там окна не пострадали. И миссис Хилл всем громко объявила, что, дескать, был взрыв газа. Там я и отсиделся, старушку мою успокаивая. Видел только, как те странные всей своей бригадой по Арденхэм-лейн промаршировали.

— Это всё? А полиция допрашивала кого-нибудь?

— И не пыталась. На следующий день, каюсь, извело меня любопытство. Сам к Хиггинсу пошёл. Твержу ему про убийство, а он, мол, иди, дурак старый, и без тебя дел по горло. Газ это был и всё тут. К Кроткоту пошёл горло промочить, так и он всё с окнами своими носится да «дурацкий газ» винит. Чертовщина, да и только. То-то я и обрадовался, когда вы сегодня утром в «Хиллсайде» появились. Пока со старушкой моей болтал в комнате, наблюдал, как вы по перекрёстку носились туда-сюда, стало быть, народ опрашивали. Думал, что не зря вы сюда приехали. Вам вот и рассказал.

В комнате повис немой вопрос. Адара чувствовала, что все взгляды обращены сейчас на неё, поэтому она сделала глоток чая цвета красного дерева. Верит ли она одинокому старику, бывшему разведчику, который откровенно скучает в этом захолустье, где в кои-то веке произошло что-то из ряда вон выходящее? Верит ли она человеку, в рассказе которого убийца и жертва появились из ниоткуда, а потом всем стёр память или запугал на смерть — других объяснений не было — отряд странно одетых граждан, неизвестной профессии?

Верит.

Верит, потому что уже приехала сюда расследовать убийство, услышав, что оно было выдано за взрыв газа.

Верит, потому что пятеро человек выдали ей историю с газом слово в слово, причём слова эти были явно чужие.

Верит, потому что Ремус удивился, тому, что она уже знает об убийстве.

И тут на её удачу ей попадается этот человек, единственный, кто пока описал ей пусть и изобилующую странностями, но вполне логичную и насыщенную подробностями картину произошедшего. Вдвойне удача, что опыт и смекалка этого бывшего разведчика, подсказали ему не высовываться, что позволило теперь не только сообщить все детали, которые вполне могут быть не замечены обычным свидетелем, но и сделать нужные выводы.

— Я вам верю, — к удивлению Адары, облегчённо выдохнул не только бывший разведчик, но и Ремус. — Как думаете, могли ещё в городе остаться свидетели, которые могут сказать, как было дело?

— Нет таких. Я, стало быть, не нашёл. А если кто и есть, то молчат как рыбы.

— А старший инспектор Хиггинс?

— Поведал почти тоже, что и другие. Теперь каждый день врывается с визитами в службу газа, и ищет там виноватых, — вдруг рассмеялся старик. — А тем даже невдомёк, откуда в том месте труба. Боюсь, не пустит он вас на порог.

— С чего бы вы сами начали?

— Мой тебе совет, девочка. Пойми, кто были те люди, забравшие патлатого, и найди крысолицего. А здесь больше никого не расспрашивайте. Те ребята пару раз за неделю наведывались, рыскали в поисках оставшихся свидетелей.

Они допили чай, не касаясь более странного происшествия. Старик поведал им пару баек со своей военной службы. Он явно скучал по былым временам и был заметно огорчён, когда Ремус и Адара встали, намереваясь уходить. Они горячо поблагодарили старика, и чтобы как-то его взбодрить пообещали держать в курсе, даром, что если дело дойдёт до суда, то его показания вновь пригодятся.

— Ты ему веришь? — первым начал разговор Ремус, когда они покинули дом старика и отправились обратно на пересечение Бистер-роуд и Бакингем-стрит.

— Сказала же, что, верю.

— Нет, в то… в то, что Сириус невиновен?

Оба остановились и посмотрели друг другу в глаза: он с надеждой, она — задумчиво.

— Это мне стоит спросить у тебя, — как-то незаметно они перешли на «ты».

— Что?

— Что я знаю? — Адара пошла дальше, рассуждая вслух, раскладывая по полочкам все известные факты, скорее для себя, чем для Ремуса. При этом она, помня предостережения старика-разведчика, огляделась по сторонам. — Во вторник около двух часов пополудни на пешеходном островке появился сначала Питер Петтигрю, он был очень испуган, за ним сразу — Сириус Блэк. Питер обвинил Сириуса в убийстве Джеймса и его жены (?). Сириус оружия не доставал, Питер что-то прятал под курткой. Произошло нечто похожее на взрыв. Тело Питера не найдено, есть только палец, в отличие от остальных погибших, чьи тела относительно целы. Сириус не сопротивляется, когда его скручивает полиция. Затем является группа людей, возомнивших себя как минимум орденом тамплиеров, забирает Блэка и опрашивает свидетелей, у которых впоследствии отшибает память… И теперь все уверены, что это несчастный случай — взрыв газа.

Ремус шёл рядом молча: следил ли он за мыслями Адары или думал о чём-то своём?

— Если выбросить из этого перечня всё, что не поддаётся логике здравомыслящего человека, то самый главный вопрос таков: почему убили Джеймса и его жену? Тогда мы поймём, кто это сделал. У меня нет мотива. А это, что называется, вопрос к тебе.

Адара почти что слышала, как бешено крутятся и поскрипывают шестерёнки в голове у Ремуса.

— Это сложно, — только и сказал он и тут же стушевался под полным разочарования взглядом Адары.

— Ну тогда мне ничего не остаётся, как уехать обратно в Лондон и забыть об этой страшной истории, потому что без твоей помощи… — Адара беспомощно развела руками. Шантаж, конечно. А Ремус в таком состоянии... Но что поделать? Требовались решительные меры.

— Это сложно, — глухо повторил Ремус. Адаре ужасно захотелось схватить его за грудки и встряхнуть как следует. — Ладно.

Адара теряла терпение, наблюдая за внутренней борьбой Ремуса. Она решительно не понимала, отчего он не желает её помощи.

— Чего ты боишься? — напрямую спросила она, он ответил ей затравленным взглядом. — Что правда может оказаться ещё хуже чем то, что есть сейчас?

— Дело не в этом… не совсем в этом, — сбивчиво забормотал Ремус, продолжая лихорадочно что-то обдумывать.

— Я — единственная, кто может тебе помочь, — уверенно, с ударением на каждом слове проговорила Адара. Вроде получилось внушительно.

Едва заметная морщинка на его лбу разгладилась, а взгляд Ремуса стал серьёзным и решительным.

— Да, ты права. У меня никого не осталось. А Джеймс и Лили заслуживают правды, какой бы она ни была. Обещаю всё тебе рассказать, но и ты пообещай, что не станешь болтать посторонним. Это важно. И может быть опасно, в том числе и для тебя.

Если Ремус рассчитывал, что она испугается, то зря. Он только подлил масла в огонь её и без того пылающего любопытства.

— Замётано, — Адара протянула Ремусу руку. Секундное колебание и он пожал её. Его рукопожатие было уверенным и тёплым. Адара пообещала себе, что не подведёт этого человека с грустными зелёными глазами и бледным шрамом через всё лицо.

— Тогда давай найдём где-нибудь тихое место, где нас никто не подслушает?

Поблуждав немного по узким улочкам, они наткнулись на небольшой паб, который в этот час был совершенно пуст. Его хозяин, на их счастье, был крайне безразличен к посетителям. Он принял их заказ и вернулся к ленивому протиранию пыльной стойки.

— Скажи сперва, почему ты не удивилась, когда старик Келл упомянул о внезапных появления и исчезновениях, — Адара слегка не ожидала такого начала. Зачем делать такой заход издалека? — Только честно.

— Я… я уже видела такое. Как раз во вторник. В тот день вообще было много странных людей. И ночью, когда наша собака попросилась на улицу, я подслушала разговор. Женщина и двое мужчин упомянули Блэка и Петтигрю. Сказали, что массовое убийство замаскировали взрывом. И ещё что-то про магглов…

— Так вот откуда ты…

— Именно, — перебила Адара, и быстро сменила тему. — Ты знаешь, кто были те люди, которые забрали Блэка?

— Знаю, — Ремус кивнул. — Именно об этом я и хотел поговорить. Это необычные люди.

Адара фыркнула: это она уже и без него поняла. Ремус удручённо вздохнул, предвосхищая непростой разговор:

— Ты веришь мне?

— Смотря что ты скажешь.

— Ладно. Попробуем начать с чего-нибудь более… очевидного. Все эти внезапные исчезновения, появления и сам взрыв… это волшебство…

Смеяться или злиться?

— Я серьёзно, — пытался внушить ей Ремус, заметив соответствующее выражение лица Адары. — Я не издеваюсь.

— Ещё и мысли читаешь, волшебник? — получилось язвительнее, чем хотелось бы.

Щуплый парень поставил перед ними потрёпанный чайник, две чашки и по порции пастушьего пирога. Судя по быстроте, его просто разогрели. Адара брезгливо ткнула кусок пирога вилкой.

Ремус глянул на улицу через пыльное окно, обернулся к стойке: хозяин исчез в недрах кухни вместе с официантом и, судя по ругательствам, принялся отчитывать последнего за какой-то косяк.

Адара было потянулась к чайнику, чтобы налить себе горячего напитка, но Ремус жестом остановил её. Он сунул руку за пазуху и достал оттуда палочку. Адара удивлённо вскинула брови. Ремус сделал плавное движение, словно рисуя в воздухе, и к невероятному изумлению девушки… чайник сам взлетел в воздух, опасно накренился и, по очереди наполнив обе чашки, аккуратно водрузился на место. Из сахарницы вылетело по два кубика рафинада, и через секунду каждая пара булькнула в своей чашке. Настала очередь ложек: они неспешно размешали сахар, смахнули капли в чашки и спланировали на блюдца…

Адара моргнула. Открыла рот. Закрыла. Опять моргнула. Широко открытыми от удивления глазами глянула на Ремуса, потом на стол перед собой, опять на Ремуса. Провела рукой над столом, проверяя, не дёргал ли он ложки или чайник за ниточки.

— Иди ты, — только и смогла выдохнуть она наконец.

Ремус впервые за всё время улыбнулся. Его до крайности развеселила её реакция. Адару это обидело, она терпеть не могла, когда над ней смеялись.

— Между прочим, я пью без сахара, — запальчиво сказала она, откинув назад прядь волос.

— Прости, — улыбаться он прекратил, но весёлая искорка из глаз не исчезла. И Адара всё же решила, что ей больше нравится видеть его вот таким, чем несчастным и отчаявшимся.

— Ладно, я поняла. Верю. Значит те люди…

— Верно, волшебники. Как и я.

Адара проследила взглядом за палочкой, которую он убрал обратно, за пазуху. Ремус чуть подался вперёд и негромко заговорил:

— Всё, что я тебе говорил, правда. Разве что школа, в которой мы учились — это школа Чародейства и Волшебства Хогвартс. Мы выпустились и сразу попали на фронт. Сейчас в мире волшебников идёт война. В мир магглов…

— Вот опять.

— Что?

— Это слово. Магглы.

— Ах да, прости, магглы — простецы— неволшебники. Ты задавай вопросы, если тебе что будет непонятно.

Но Адара больше ничего не спрашивала, она лишь слушала, затаив дыхание. Он рассказывал о могущественном волшебнике, чьи взгляды и политика смахивали на то, что творил Гитлер в Европе. О пророчестве, которое заставило этого мага охотиться за его друзьями — Лили и Джеймсом Поттерами. О том, что среди трёх оставшихся друзей, по сведениям шпиона, завёлся предатель и о том, что тайной местонахождения Поттеров обладал только Сириус. Потом Ремус внезапно перешёл на их школьные будни, рассказывал об их проказах, о том, как они выручали друг друга, тут же перескочил на военные действия, как они бросались наперерез смертельным заклятиям, заслоняя собой другого… Поведал о том, что у Питера осталась только мама, и что в школе ему постоянно от всех доставалось, пока они втроём не взяли его под своё крыло. Сообщил, что Сириус был выходцем очень знатного и древнего рода, с которым он оборвал все связи в шестнадцать лет, потому как ему претили их убеждения о чистоте крови….

— Стой, стой, стой, — наконец очнулась завороженная Адара, неосознанно гонявшая по тарелке крошки от пастушьего пирога, который всё же оказался более чем сносным. За окном уже почти стемнело. — Вот сейчас совсем непонятно: почему все с такой лёгкостью поверили в то, что Сириус Блэк — предатель?! Если он даже с семьёй своей порвал, потому что они придерживались взглядов этого вашего Волде…тьфу… ну ты понял.

— Ну… — Ремус замялся, — он порой был жесток, несдержан, да и порядком эгоистичен. Всегда делал, как его левая нога захочет. На него давил груз ответственности, как на наследника рода. Мать постоянно требовала от него соответствующего поведения, а он добивался полной свободы действий. Мне всегда казалось, что в том время он не мог так уж глубоко задумываться о проблемах притеснения волшебников с маггловскими корнями.

— И потому он всю войну рисковал своей жизнью, чтобы их защитить? — Адара скептически выгнула бровь, в голосе её звучала неприкрытая ирония.

— Ему нравилось быть в гуще событий. Ты не представляешь, что он мог вытворить просто потому… просто потому, что ему стало скучно.

— Например, предать лучшего друга, который приютил его и был словно брат? Сделать сиротой любимого крестника?

Ремус молчал. Кажется, ироничные вопросы Адары медленно, но верно пробивали брешь в стене, которую Ремус сам и воздвиг. Благодаря стороннему непредвзятому взгляду, он наконец начал осознавать, как был слеп.

— Ты сам описал мне обоих. И знаешь, что мы имеем? — Адара изобразила руками весы. — С одной стороны упрямый, эгоистичный, но при этом преданный и не признающий авторитетов Блэк, а с другой — вечно ищущий покровителей, и обижаемый всеми, но при этом далеко не самый глупый и крайне сообразительный Петтигрю… Я ничего не придумала, это всё твои описания!

— Так я на это не смотрел… — едва слышно прошептал Ремус.

— И у нас нет мотива! Сириус любил жену Джеймса?

Рему помотал головой.

— Ему было за что мстить Джеймсу? Он завидовал ему?

Ремус снова помотал головой.

— Как ты сказал: все посчитали, что Сириус решил выслужиться перед тёмным волшебником… Ведь это…

— Просто смешно, — прошептал Ремус одними губами.

— И знаешь ещё что? Я совершенно не вижу смысла в том, чтобы гоняться за Питером и пытаться его убить. Если он хотел устранить свидетеля, который знал, что он Хранитель, стоило ли делать это на людной улице? А официальное объяснение, что он, мол, слетел с катушек после смерти своего главаря, как мы уже выяснили, «смешно». А если предателем был Питер, тогда всё встаёт на свои места. Сириус мстил. И вот тут уже мотив!

Адара даже в ладоши хлопнула. Она была очень довольна собой и своей гладко выстроенной версией. Но Ремус её уже не слушал. И это было обидно. Он в глубокой задумчивости смотрел куда-то поверх её макушки. Адара даже обернулась проверить: не стоит ли там Джеймс, Сириус или Питер. Она помахала ладонью у него перед носом.

— Предателем был я.

— Что?! — Адара чуть не упала со облезлого кожаного сиденья.

— Они думали, что предателем был я. Сириус нередко выказывал мне недоверие, но считал меня равным, в отличие от Питера. Он всегда считал его слабаком и тупицей, хоть это и неправда. Если речь шла о предателе, то он наверняка подумал обо мне. Но Джеймсу мог и вовсе не сказать, тот бы не поверил. Джеймс сразу заявил Дамблдору, что среди его друзей предателей нет. Если Сириус настоял на том, чтобы изменить план и сделать Хранителем Питера, а всем сказать очевидный факт, что Хранителем был он, то тогда всё сходится!

Адаре было не по силам уследить за этим сбивчивым потоком мыслей:

— Что сходится?

— Питер был Хранителем, это он предал Джеймса и Лили. Всё верно! — Ремус даже вскочил на ноги от раздиравших его чувств. Посетители, прибывавшие с каждой минутой в паб, чтобы отпраздновать день Гая Фокса, с любопытством повернули головы. Но Ремус Люпин этого не замечал. Адара потянула его вниз за рукав и спросила громким шёпотом:

— Тогда, если Сириус понял, что Питер и есть предатель, почему он не пошёл к тебе? Ведь твоё имя сразу очистилось в его глазах.

— Я был болен. У меня как раз был приступ. Я был дома. Обычно в такие моменты ко мне нельзя никого подпускать… Чёрт, чёрт возьми… Вот почему он ждал две недели, прежде чем доложить Ему! Мерлин, он всё просчитал…