Для того, кто умел верить... (гет)

Энтони Джонс проснулся, услышав, как на часах внизу пробило полночь. Он удивился, отсчитав двенадцать ударов: ему казалось, что он давно выспался и скоро должно наступить утро. Неприятные мысли и печальные воспоминания крутились в голове, мягкая подушка словно поросла шипами: он никак не мог лежать спокойно. На столике у окна лежала потрёпанная книга; книгу эту дала ему Флёр по просьбе мисс Корнер. На поблёскивающей звёздочками обложке переливалось название: «Путь в мир волшебства». Мисс Корнер сказала, что эту книгу написал автор нескольких учебников по чародейству, и что предназначается сей труд для юных магглорождённых волшебников. Вчера вечером Энтони не без любопытства пролистал шелестящую, хохочущую, мерцающую книжку; а текст, который он начал читать с середины, быстро и незаметно его увлёк. Отдавая мальчику книгу, мисс Корнер сказала, что завтра, первого сентября, она будет отсутствовать весь день и Энтони будет в «Ракушке» с миссис Уизли, Фредом, Ноэлем и тётушкой Мюриэль. Мисс Корнер посоветовала ему спрятаться от тётушки в эту книжку; если, конечно, настроение Фреда будет по-прежнему мрачным и нелюдимым, как сегодня. Джинни в "Ракушке" не было — её отправили вместе с братом Чарли выполнять какое-то задание.

— Если что-то… если возникнут вопросы, я объясню тебе, когда вернусь. Я думаю... будет неплохо, если ты предложишь миссис Уизли какую-то помощь по дому. Просто побудешь рядом. Но если она не захочет...

У Энтони было много вопросов, но он понимал, что ни на один из них мисс Корнер не может дать ответа. Спасибо, конечно, что попросила хозяйку коттеджа поискать книжку, чтобы ему было чем развлечься в первый осенний день; но сейчас, ночью, Энтони чувствовал, что чтение не поможет ему.

Вздохнув, мальчик сел на постели, затем выбрался из неё и подошёл к окну. Не увидав там ничего интересного, он заметил полоску света под дверью — в коридоре кто-то был. Решив, что можно, пожалуй, спуститься в кухню попить воды, а заодно и узнать что-нибудь новенькое, Энтони толкнул дверь комнатки и вышел на лестничную площадку.

Там, у круглого окна, выходившего на море, стояла мисс Корнер; она смотрела в окно со странным выражением на лице, которое тут же исчезло, когда она заметила Энтони. Интересно, что она тут делает? Ждёт кого-то? Но мальчик не стал спрашивать. Что-то подсказывало ему, что не стоит этого делать.

— Тебе тоже не спится? — спросила она.

— Немного. Знаете что? Я думаю, завтра первое сентября, а я не пойду в школу, — Энтони попытался изобразить весёлую ухмылку, но ничего не получилось, и он был очень благодарен мисс Корнер, что она не стала его жалеть. Она лишь ласково взъерошила ему волосы — как мама, и совсем не так, как она, — и сказала:

— О, в том месте, куда ты поедешь, с тебя не взыщут за недельный прогул.

— А что это за место? Я знаю, что это в Праге... и что какая-то школа для одарённых детей. Но я не одарённый.

Энтони презрительно поморщился — ему не нравилось это словосочетание "одарённые дети", они представлялись ему какими-то неженками и зубрилами, диковинами, выставленными на всеобщее обозрение. К тому же, маленький Ноэль был так талантлив...

— Тебе только одиннадцать, откуда ты знаешь, не проснётся ли у тебя сейчас какой-нибудь необыкновенный талант? — улыбнулась мисс Корнер, — Судя по тому эпизоду с режущим заклинанием, у тебя хорошие способности.

Энтони только хмыкнул, сунув руки в карманы пижамы. Он не привык, чтобы его поддразнивали и хвалили одновременно.

— Если серьёзно, то это никакая не школа для одарённых детей. Когда госпожа Коменская основала её, она лишь стремилась создать место, где детям давали бы крепкие знания, не калеча и не мучая ни дикой строгостью, ни излишним потаканием. Она подобрала лучших учителей, но в целом это была простая школа... без затей и необычных методов. Ничего особенного, на самом деле, — улыбнулась Милисента, — Но результаты оказались очень хорошими. Постепенно школа обросла разными кружками, и из её стен вышло много ярких личностей. Так и закрепилась за ней репутация школы для одарённых, и талантливых детей действительно стали туда посылать, наряду с остальными. Вот и всё.

Энтони вздохнул не без облегчения.

— Ты думал, что это будет этакая оранжерея, где талантливых детей выращивают, как фрукты и цветы на выставку? Пичкают знаниями, как рождественских гусей? Ты опасался, что это одно из тех мест, где из учеников выжимают все соки и, нахватав за них достаточно наград и премий, выбрасывают в жизнь утомлёнными и больными? — спросила мисс Корнер, облекая в слова то, о чём Энтони не думал и не знал, а лишь подозревал — смутно и неуловимо. Сравнение с школьников с домашней птицей казалось забавным, но тон Милисенты был серьёзен — видимо, она очень сильно не любила тех, кто обходится с детьми вышеописанным образом, — так что Энтони даже не улыбнулся.

— Наверно... я не знаю, — сказал он только.

— Теперь знаешь, — голос мисс Корнер смягчился. — Я сама училась в этой школе. Знаешь что? Здесь прохладно. Уже сентябрь. Пойдём, ты ляжешь, а я расскажу тебе о пражской школе, пока ты не заснёшь... если хочешь, конечно.

Энтони хотел. Он завернулся в одеяло, показавшееся ему гораздо уютнее, чем прежде, и приготовился слушать. На самом деле ему было всё равно, он не ожидал от школы ничего особенно хорошего, а страха перед неизвестным будущим не испытывал, ещё оглушённый внезапной и страшной трагедией, свалившейся на него так недавно. Но ему хотелось, чтобы кто-то говорил с ним так ласково и вместе с тем на равных. Он был не один перед лицом ночных страхов; и было приятно среди всего этого необыкновенного — необыкновенно жуткого, — слушать о таких простых и обыденных вещах, как школа, уроки и учебные предметы.

— Школу основала госпожа Коменская, но руководит ею другой человек. Пани Мирослава Мельник…

— А почему?

— Госпожа Коменская не может разорваться, — улыбнулась Милисента. — Она является ректором Пражской Академии высшей магии… читает там лекции… берёт учеников, чтобы довести их до степени мастера… ведёт собственные исследования… ей только школы не хватало!

— А-а…

— Пани Мельник тоже очень хороший человек. К ней сразу проникаешься доверием, она очень добра… и она прекрасный учитель. Её уроки (она ведёт трансфигурацию) на первый взгляд просты и обыкновенны… но очень интересны. Ты просто не сможешь отвлечься… ты всегда будешь занят и при этом не переутомишься. Ты думаешь, мои воспоминания о ней подёрнулись розовой дымкой, да? — Милисента покачала головой. — Нет… у тебя будет возможность проверить, Энтони.

Её голос действительно звучал как-то особенно нежно — воспоминания о Праге и о людях, которых она оставила там, были очень дороги ей. Несколькими штрихами мисс Корнер наметила портреты других учителей — панны Каховской, требовательной и сильной руководительницы кружка по Защите; пана Коваля — пылкого и энергичного учителя истории; пани Млынской — милой и увлечённой своим предметом преподавательницы гербологии, и некоторых других.

— Ты будешь учиться не в главном корпусе школы, который находится в Праге, а в загородном, — поясняла Милисента. — Это особняк в пригороде Праги, чтобы вывозить туда учеников на каникулы. Там летом всегда отдыхают пансионеры. Я бывала там не раз... очень красивое место. Старинный дом, превосходно обустроенный. Тенистый парк с цветниками с одной стороны и большая спортивная площадка с другой. Там есть даже маггловские игры — теннис, крикет, футбол и... как же его... баскетбол. Ты умеешь играть во что-нибудь из этого, Энтони?

— В футбол умею. И в теннис.

— В теннис? О, а я никогда не могла попасть ракеткой по мячу... Надо признать, я мало старалась. Мне интереснее был живой уголок. Ты не представляешь, Энтони, сколько в волшебном мире удивительных созданий. Помнится, там жило превосходное семейство книззлов. Они похожи на диких кошек, очень крупные и очень умные...

— Всегда мечтал завести кошку. Или собаку. Когда вырасту... заведу и ту, и другую. Или нет... — Энтони разочарованно нахмурился. — А то они погрызутся...

— Может быть, и не погрызутся, — возразила мисс Корнер. — Я знала одного пса — большого, как слон... он вырос вместе с двумя кошками и очень их любил. Это был страшный зверь для посторонних, но две старые кошки могли делать с ним всё, что хотели. Они вылизывали его, грызли ему уши, спали на его спине. И он очень любил котят. Возился с ними, как нянька.

— Правда?

— Честное слово.

— Это в Праге была такая собака? — при упоминании о воспитанной кошками собаке Энтони оживился, вновь почувствовав себя ребёнком.

— Нет, не в Праге, — тихо сказала Милисента и чуть громче продолжила: — В Праге были…

Энтони слушал об учителях и волшебных существах, об уроках и лабораториях, и сон незаметно подкрадывался к нему. Он не удивился, когда мисс Корнер оборвала свою речь на полуфразе и пожелала ему спокойной ночи. Его глаза уже слипались, и он тут же заснул.

Милисента поправила ему одеяло и, почти беззвучно прошептав: «Спасибо тебе, Энтони», вышла в коридор. За круглым окном по-прежнему катило свои волны море, всё так же напоминавшее о Фернане Броделе[1]. Быть может, сегодня и завтра были лишь рябью на поверхности воды, мерцающей лунной дорожкой; великий маггловский историк пришёл к этому красивому сравнению, глядя на тёплое и ласковое Средиземное море, такое непохожее на холодные воды моря Кельтского... А свои знаменитые труды он написал, впрочем, в лагере для военнопленных; Милисенту всегда волновал этот образ учёного, которому пришлось стать солдатом и который из глубины окопов, из-за витков колючей проволоки и стен бараков видел широкий и прекрасный мир — во всех его переплетениях и взаимосвязях. Много воды утекло с тех пор, как всё это произошло, и с тех пор, как Милисента впервые читала и думала об этом. Она вспоминала о Праге, о своём втором доме и второй родине, но где-то в глубине сердца неумолчной мелодией звучали воспоминания о коттедже в Йоркшире, среди вересковых пустошей, где жили и остались те, кого она любила больше всех на свете. Трудно было сказать, что в большей степени привело её сюда, в Орден — память о потерянной семье или тот мир Пражской Академии Высшей магии, где принято было бороться до конца за прошлое, настоящее и будущее. Вчера — в бою, сегодня — с кафедры, завтра — снова в бою...

Но она не думала об этом, скорее — ощущала все эти переливы и оттенки мыслей и чувств;

мисс Корнер собиралась подняться по крошечной лесенке в свою комнату и последовать примеру Энтони. Время и так было позднее, слишком позднее, но она не жалела, что вышла в коридор, чтобы посмотреть на морской пейзаж и поймать беспокойного Энтони Джонса. Рисуя перед ним картины жизни в пражской волшебной школе, Милисента старалась говорить о том, что могло в первую очередь заинтересовать его; но дорогие сердцу воспоминания, озвученные и услышанные, подарили покой её душе.

Она уже коснулась дверной ручки, когда снизу, из крошечного холла, послышался голос Артура Уизли:

— Эй, кто там есть наверху? Экстренное собрание. Срочно…

Мисс Корнер обернулась и торопливо сбежала по ступеням.

— Нужно вызвать?..

— Нет. Всех, кто не в «Ракушке», вызвали. Подготовить зал. Я разбужу своих… — и Артур понёсся наверх, а Милисента побежала вниз, чтобы применить увеличивающее заклинание к общей комнате.

Волшебники возникали на пороге и вываливались из камина; на несколько минут воцарилась невообразимая суматоха и суета, но порядок восстановился с удивительной скоростью для организации, где профессиональных военных было меньше половины.

Когда все уселись за расширенным столом, а Флёр отлевитировала на середину поднос с горячим кофе, Кингсли бросил прямо перед собой бумагу — очередной министерский циркуляр.

Итак, причиной внезапного собрания стала утечка информации из Министерства. Альберт Ранкорн, один из руководителей Комиссии по учёту маггловских выродков, не смог смириться с тем, что первокурсников отправят сразу в Хогвартс. Комиссия приобрела такую огромную власть, что Ранкорну ничего не стоило выпустить сегодня вечером предписание, согласно которому всем магглорождённым ученикам следует пройти медицинскую проверку в Сент-Мунго. Так что с вокзала Кингс-Кросс их отправят туда, а затем, уже из Мунго, погрузят в вагон и отправят в Хогвартс.

— Это меняет не только время нашей операции, — пояснил Кингсли, — предполагается, что из Мунго в Хогвартс поедут не все. Кто-то проверку не пройдёт...

Это означало, что Орден должен был кардинально изменить свои планы. Попытки сделать вылазку максимально безопасной не увенчались успехом: ареной битвы должен был стать вокзал... или госпиталь Сент-Мунго.

Час от часу не легче, что и говорить!

Времени на принятие решения было немного. Военными действиями руководил аврор Кингсли, и его приказу следовало подчиниться, даже если ты не совсем согласен с ним. Обсуждение состоялось — но оно было кратким и дельным; по существу, разъяснялись детали.

Милисента выслушала инструкции со столь сосредоточенным лицом, что сидевший рядом с нею волшебник — его звали мистером Крессвеллом, — спросил после роспуска собрания, не считает ли она, что Кингсли не принял правильного решения.

— А вы думаете, сегодня это возможно было? Принять правильное решение? — переспросила она.

Дирк Крессвелл промолчал, потирая подбородок. Вид у него был мрачный.

— Простите, если мои слова показались вам резкими, мистер Крессвелл, — добавила Милисента, — У нас нет выбора, это слишком очевидно, — и она сделала шаг, поднявшись на ступеньку лестницы, — Но мы не можем сидеть сложа руки, пусть даже будем… раскаиваться.

Её рука, покоившаяся в кармане, сжимала флакон с аврорским зельем для крайних случаев. Если придерживаться буквы закона, Кингсли Бруствер был теперь ещё и казнокрадом... или как там назвать человека, который ворует вещи со своего рабочего места. Не то чтобы у Ордена не было финансовых ресурсов. Альбус Дамблдор оставил Ордену почти все личные сбережения, а Билл Уизли, мистер Крессвелл и кое-кто ещё добились от гоблинов лояльности в рекордные сроки. Разве можно было поколебать преступное Министерство без помощи Гринготтса? Но само по себе наличие денег решает далеко не всё, и самое качественное зелье в нужном количестве можно было взять лишь из запасов Аврората.

Средство, усиливающее внимание и выносливость, следовало принять утром. А сейчас у мисс Корнер, что была на ногах с раннего утра, самым неромантичным образом слипались глаза. Ей теперь казалось глупым то созерцание моря, за каким её застал Энтони Джонс... нет, всё-таки не глупо... по крайней мере, удалось уложить спать мальчишку.

Всё-таки…

Милисента обернулась и улыбнулась через плечо Дирку Крессвеллу.

— Почему бы нам не верить, что всё будет хорошо?

— У меня четверо детей, мисс, — ответил мистер Крессвелл.

«Если завтра кому-то из нас двоих суждено умереть, я бы отдала вам свой шанс выжить» — подумала мисс Корнер, но вслух не сказала ничего. Взглянув в лицо Дирка Крессвелла, она поняла, что он хотел сказать совсем не то — у него было четверо детей, и ему было, ради кого сражаться в этой войне.

Кивнув на прощание, мистер Крессвелл исчез; Милисента поднялась по лестнице, минуя Артура и Джорджа. Она не заметила, с каким странным видом они смотрели друг на друга. Мысленно повторяя свою роль в завтрашнем "спектакле", она невольно вспоминала сомнение в голосе Дирка Крессвелла. Нет, у них не было выбора. Единственное, что они могли сделать, — это выполнить всё, что им поручено, как можно лучше, не тратя время на рассуждения.

Это война, она требует жертв — жизнью, кровью и даже совестью. Если ты не можешь стоять в стороне, тебе придётся принести эти жертвы. Милисента всё это знала и раньше — всегда, как и то, что гражданская война разделяет семьи, разграничивая участки кровавой чертой, оставляя по разные стороны братьев и сестёр, детей и родителей. Артур и Джордж сейчас были поглощены переживанием как раз как раз последнего удручающего факта.

Всё началось очень просто. Джордж, готовый вернуться в спальню, которую делил с Фредом, вдруг обернулся к отцу и хлопнул себя по лбу:

— Па! Мы с Фредом настоящие свиньи. Мы тебе даже спасибо не сказали, что ты нас предупредил тогда. Про нападение на магазин. Твой Патронус прибыл как раз вовремя. Я так понимаю, это было из того же источника, что и сегодняшняя информация?..

Артур посмотрел на сына с каким-то странным, непривычно задумчивым видом, и медленно произнёс:

— Это не я предупредил вас, Джордж. Я не знал.

Отец и сын внимательно глядели друг на друга. Оба вспомнили, что у Перси, чьё имя они уже давно не упоминали вслух, был такой же Патронус, как у Артура. И голоса у них были почти одинаковые.

— Значит, это он, паршивец, — кивнул мистер Уизли.

— Так вот оно что! Вот уж кому не хотел бы быть обязан жизнью! Но, выходит, Министерство теряет силу! С чего бы он иначе… — скривился Джордж, но под тяжёлым взглядом отца быстро замолк.

— Не предпринимай ничего без ведома Ордена. И… не говори пока маме, Джордж, — сказал Артур и, развернувшись, ушёл к себе. В холле ещё слышались голоса и хлопки трансгрессий, но через минуту уже всё стихло.

Джордж Уизли смотрел вслед своему отцу, шаркающему по коридору, вдруг осознавая, что у него прибавилось седины в волосах, а плечи как-то непривычно согнулись; к горлу Джорджа подкатил комок. Ещё недавно папа отчитывал их с Фредом и Роном за попытку принести Непреложный обет и объяснял правила игры в квиддич. Ещё недавно Перси привычно занудствовал над ухом и мелькал на заднем плане, как естественная и необходимая часть семейства Уизли. Тогда, до измены Перси, Джордж мог сколько угодно издеваться над братом, но любого чужака просто порвал бы за него. Да-а, кровь — не водица, придется это признать. Он сожалел, что ляпнул отцу ту циничную глупость; на самом деле Джордж — странное дело! — вовсе не сердился на Перси за то, что тот спас их, а радовался. Да, именно радовался! Перси, поганец, не так уж и плох!

Артур был старше и опытнее, и он не смел отдаться этой надежде и радости. Предупреждение Перси могло быть ловушкой, провокацией, как бы не было больно думать о таком.

И Артур старался не думать. Он не думал о Перси, ложась спать и выслушивая воркотню Молли, которая чем больше волновалась, тем легче раздражалась по пустякам и тем сильнее досаждала тем, за кого болело её сердце. Он не думал о Перси, когда проснулся ранним утром и тихо попрощался с непривычно неразговорчивой и сдержанной женой. Не думал, когда принял аврорское зелье, когда обменялся несколькими словами с остальными детьми. И, сосредоточившись на цели трансгрессии, действительно перестал вспоминать, корить и оправдывать себя, снова и снова — по кругу; не осталось ничего, кроме соображений, связанных с сегодняшним днём. Решающий день настал, и все готовились встретить его, какие бы волнения, беды и надежды не тревожили и не бередили душу.

[1] Фернан Бродель (1902-1985) — французский историк, один из основателей знаменитой «Школы Анналов». Он разработал теорию «глобальной истории» — изучение истории не отдельных государств и народов, а всей человеческой цивилизации, целостно, как совокупности систем (экономической, социальной, культурной…). Кроме того, он разработал концепцию различных уровней временной протяжённости, сравнивая историю человечества с морем. Есть нижние, глубинные слои времени: человечество, природа, космос; есть средние слои — экономика, общество, цивилизация, которые развиваются циклически, как приливы и отливы; и, наконец, поверхностный уровень — событийная, политическая история, подобная изменчивой морской глади, быстрой игре волн. Так, политическая история волшебного мира — Вторая война с Волдемортом, — это лишь рябь на поверхности воды…