Рок-н-ролл этой ночи (гет)

Люди меняются. Все, без исключения. Не всегда ожидаемо, но всегда закономерно.

Северус не без внутренней дрожи наблюдал за собственными изменениями и никак не мог решить, присвоить им плюс или минус. Он с тревожным сожалением обнаружил, что события магического мира и ощущение жизни там — не забылось, нет, но словно подернулось плотным туманом, отодвинулось куда-то далеко-далеко, словно и не с ним было. Он с удивлением замечал, как много, оказывается, принес с собой оттуда, как много все это значит здесь, в этой… в этой жизни.

Эта жизнь, будто решив извиниться за все свои предыдущие косяки, рассыпала перед ним несметные сокровища, предложив Дело, удовольствие, компанию, немного ответственности и море интереса. От него требовалось только одно: позволить себе все это.

Вот что оказалось самым сложным. Перестать оглядываться в надежде рассмотреть вдалеке и в тумане знакомые образы. Отказаться от бесконечных поминок и панихиды. Поменять правила.

И хрен бы ему когда это удалось, если бы не Грейнджер. Нет, Дивайз, пусть будет Дивайз, если ей так проще. Только посмотрев на нее, на ее упрямое мужество, Северус понял, что сорок лет провел в надежде на лучшую жизнь. Он сорок лет ждал, что когда-нибудь весь этот кошмар кончится, и уж тогда-то он заживет.

Вот все и закончилось.

Так живи, Профессор!

Он усмехнулся, вспомнив, как забавно переполошилась Дивайз, когда выяснила, что Снейп понятия не имеет, что за музыку они идут слушать. И устроила ему сеанс «полного погружения». То есть засунула в наушники и включила избранный репертуар «Железной Девки» нон-стопом. Не сказать, чтобы он остался в восторге, но кое-что понял. Например, почему Дивайз она нравилась. Очень это была гриффиндорская музыка. Очень боевая и жизнеутверждающая, несмотря на мрачную незамысловатость текстов. А еще понял, что имела в виду Дивайз, когда говорила о мэйденовском звуке и бзямкающем басе. Звуковой пейзаж был на зависть: плотный, аккуратный, объемный, без излишеств, мастерски сбалансированный. И пробуждала эта музыка что-то внутри, что-то такое мощное, почти первобытное, даже не граничащее с разумностью, но при этом совершенно человеческое и в высшей степени завораживающее.

Вот он теперь и толкался в огромной, колышущейся, как неспокойное море, толпе, и прижимал к себе Дивайз, опасаясь, что ее затопчут. Бъйорнинг, конечно, являл собой некоторое подобие волнореза, но его одного было катастрофически мало. Толпа беспокоилась в ожидании кумиров, только что отыграла группа разогрева, никого, впрочем, толком не разогрев. Было душно, суетно и немного тревожно. В глазах рябило от обилия британских флагов, бесконечное слаженное скандирование: «Мэйден! Мэйден!» — не добавляло оптимизма. Дивайз неловко подпрыгивала, изо всех сил вытягивая шею, чтобы хоть что-то увидеть.

Наконец гигантский зал и сцена засверкали ослепительными огнями, а над сценой проявилась под стенания какого-то апокалиптического хора морда того самого чудища, которое так перепугало Снейпа в его первый визит к Дивайз. Толпа взвыла и ритмично закачалась, запрыгала, замахала сотнями рук…

Дальнейшее профессор помнил урывками. Вот его подхватило, закачало, закружило, под ребрами загудело, забухало, заклокотало… «Твое время придет! Твое время наступит!» Шквал невиданной и никогда прежде не ощущаемой силы навалился, заполнил все существо, каждую клеточку, налил дикой энергией каждый мускул: «Твое время наступает! Твое время приходит!»

Он помнил, как вдохнул ЗВУК, захлебнулся, задышал им, и почти его увидел… Как в экстатическом порыве подхватил Дивайз, легенькую, почти невесомую, как она оказалась у него на плечах, и как прошивало все его нутро ее безудержным восторгом… Как он весь наполнялся звуком, как резонировал позвоночник и свербило кончики пальцев, как пропускал через себя эту сокрушительную мощь, впускал ее в себя, отдавался ей…

Как почти неосознанно вытащил из рукава волшебную палочку, вложил ее в разгоряченную ладонь Дивайз, переплел ее пальцы со своими и выкрикнул, едва не вывернув наизнанку горло:

— Люмос!

И как пальнуло под купол искристо-пронзительным лучом, по сравнению с которым разом померкли все софиты и лампы, и как зашлась истошным воплем Гермиона Грейнджер, вцепившись в его ладонь, и как блистал и переливался сполохами северного сияния магический свет…

ЗВУК все уравнял, все сделал возможным, и все сделал неважным, все свел до шутки и возвел в предельную серьезность.

Может, поэтому Северус не сразу обратил внимание на характерные вспышки и колебания воздуха, которые возникают, когда… да, когда рядом кто-то аппарирует.

Гермиона кузнечиком соскочила с его плеч и тут же исчезла в беснующейся толпе, как мышь в норке. Снейп ввинтился в плотные ряды публики, понимая сейчас уже только одно: его отследили, и теперь за нарушение статуса секретности вкупе со всеми сопутствующими грехами мало не покажется.

Он вывалился из толпы, вспотевший, злой и изрядно помятый, и метнулся к ближайшему выходу. Ступени ощутимо горели под ногами. Черт дернул его поколдовать! Как теперь скрываться от архаровцев из Аврората? Им, видимо, совсем нечего больше делать, кроме как ловить опальных волшебников! Нет в магическом мире других проблем, кроме Северуса Снейпа!

Порадоваться, что ли?

На улице было достаточно многолюдно, но недостаточно темно. Он выскочил к проезжей части, лихорадочно прикидывая, каковы шансы поймать такси в этом районе в это время суток.

— Сэр! Садитесь, скорее!

Машина лихо затормозила прямо перед самым его носом, в Снейп прыгнул в нее, едва успев краем сознания уловить голос мисс Грейнджер.

— В Гайд! Быстро!

Даст Мерлин, получится оторваться. Проследить магический шлейф — дело довольно хлопотное, на сколько-то времени это задержит авроров. А там, глядишь, удастся запетлять, и министерские ищейки останутся в этот раз с мытой шеей.

У ворот Гайд-парка Снейп сунул водителю какую-то купюру, бросив:

— Сдачи не надо!

Таксист что-то вопил ему вслед, но было не до того: он со всех ног мчался в глубину парка, таща с собой за руку мисс Грейнджер. Выбежав через кладбище на Брук-стрит, он понесся, петляя зайцем, он понесся через Сассекс-сквер на Батерст Мьюс, и дальше дворами и переулками, пока не очутился на Чилворт-стрит. Возле своего дома на углу Чилворт и Глостер террас.

— Где это мы? — задыхаясь, выговорила Гермиона.

— Практически у меня дома, — выдохнул Снейп. — Только попасть внутрь мы не сможем.

— Почему?

— Дверь захлопнута, ключи внутри.

Он уже начал озираться, чтобы словить очередное такси и уехать еще куда-нибудь — время давило, нужно было скорее где-то залечь.

— А пожарная лестница?

Снейп не удержался и хлопнул себя по лбу: ну конечно, пожарная лестница! Почему он не подумал об этом сразу, еще тогда? Правду говорил Дамблдор: дураков не сеют и не пашут, они сами растут.

— Девятый этаж, мисс Грейнджер.

— Напугали дикобраза голым образом.

Ржавая железная халабуда могла называться лестницей очень условно, однако привередничать было некогда. Каждая минута, проведенная на открытом пространстве, увеличивала риск попасться в геометрической прогрессии. Странная это была методика отслеживания: чтобы стать почти невидимым для аврорских вездесущих глаз, достаточно было уйти с улицы и залезть под кровать. Или в шкаф. Но ничего лучше у Аврората не пока не было, и Снейп надеялся, что на этот раз удастся улизнуть.

Четыре этажа шаткой скрипящей конструкции они одолели одним махом, потом стало тяжелее. На пятом Дивайз задышала с присвистом, а у Северуса ноги налились чугуном. Впереди было восемь двадцатиступенечных пролетов с убийственно высокими ступенями. А время буквально утекало сквозь пальцы.

— Живее, мисс Грейнджер! Еще десять тысяч ведер, и золотой ключик у нас в кармане.

— Владей собой среди толпы смятенной… уффф… тебя клянущей за смятенье всех… Верь сам в себя наперекор вселенной… и маловерным отпусти их грех… уффф…

Северус на миг притормозил, вспоминая, как там дальше.

— Пусть час не пробил, жди не уставая, Пусть лгут лжецы, не снисходи до них, Умей прощать, и не кажись, прощая, Великодушней и мудрей других…

Знаменитой киплинговской «Заповеди» хватило аккурат до девятого этажа.

— Останься прост, беседуя с царями, Будь честен, говоря с толпой, Будь прям и тверд с врагами и друзьями, Пусть все в свой час считаются с тобой, — Грейнджер уже почти шептала и отчаянно задыхалась.

Но вот и долгожданное окно, и — о чудо, второго такого не будет! — не запертое на защелку. Снейп крякнул, поднимая фрамугу:

— Наполни смыслом… каждое мгновенье… Добро пожаловать, мисс…

— Часов и дней неуловимый бег! — облегченно выдохнула она и буквально кубарем вкатилась внутрь. Снейп ввалился следом, из последних сил захлопнул окно и изнеможенно распластался рядом с Дивайз на полу.

— В шкаф полезем? — прохрипела девчонка, отдуваясь.

Снейп вяло махнул рукой:

— Там.

— Я не дойду.

— Я тоже.

Видимо, он все-таки на несколько минут отключился. Пришел в себя от голоса Дивайз:

— Вот так и задумаешься о физподготовке.

— Если только задумываться, толку будет немного.

— Как думаете, оторвались?

— Если бы нет, мы уже встречали бы гостей.

На полу было жестко, неудобно и прохладно. Но профессор не был уверен, что в силах подняться. С другой стороны, валяться на полу под окном было как-то неловко. А что делают настоящие англичане, когда попадают в неловкое положение? Правильно, ведут светскую беседу.

— Мне вот одно непонятно, мисс Грейнджер. Ясно, почему бежал я, а вы-то зачем?

Гермиона приподнялась на локте.

— Мне тоже непонятно, зачем бежали вы. Я-то ясно почему.

— Вам, может, и ясно, а мне очень даже облачно, — Снейп осторожно сел, прислушался к ощущениям. Вроде не развалился. — Что вы там натворили перед тем, как свинтить из магического мира, что за вами могут гоняться авроры? Укусили Министра за нос? И с чего вы вообще взяли, что пришли за вами? Колдовал-то я, а не вы.

— Моей палочкой, — напомнила Грейнджер. — Вот и чей магический след они засекли? Ваш или мой?

— Мой, мисс Грейнджер, мой. Отслеживается не палочка, а вспышка магии. Даже удивительно, как быстро вы забыли… Хотя…

Хвост той мысли, что он в полусне обдумывал несколько дней назад, сидя в такси в обнимку с пингвином, мелькнул и пропал.

— Давайте-ка выпьем кофе, мисс, и кое-о-чем поразмышляем.

— Я бы, честно говоря, и съела чего-нибудь…

Северусу казалось, что он не был в своей квартире целую вечность, хотя прошла едва ли неделя. Все кругом выглядело чужим, холодным и безликим. Надо хоть мэйденовское чучело на стенку повесить, что ли… Он с превеликим удивлением обнаружил в кухонном шкафчике несколько банок консервированной ветчины и пакет макарон. В морозильнике откуда-то взялась упаковка зеленого горошка, хотя, сколько Снейп себя помнил, горошек терпеть не мог. А сыр даже не заплесневел, хотя, судя по всему, задумывался об этом.

— Ну-с, мисс Грейнджер, — изрек Снейп, когда с макаронами и ветчиной было покончено, и настало время кофе. — Рассказывайте теперь. Почему бы аврорам разыскивать вас в маггловском Лондоне?

Гермиона поджала губы.

— Не отстанете ведь?

— Не отстану. Могу и сам все выяснить, но почему-то не уверен, что вы обрадуетесь, если я пошарю в ваших воспоминаниях.

— Вам-то это зачем? Плохая тема для любопытства.

Язык на три узла, напомнил себе Снейп. Не время для ехидства.

— Много вокруг вас волшебников, волею судеб оказавшихся выкинутыми из волшебного мира без права или возможности колдовать?

Грейнджер вздохнула. Встала из-за стола, потом снова села, поглядела в кружку с кофе, постучала пальцами по столешнице.

— Это очень трудно. Особенно словами.

— Не спешите. Я не требую от вас рождественских историй.

— Министерству очень нужно меня вернуть. А я очень не хочу назад. Мне там больше нет места.

Вот тут Снейп не выдержал.

— Мисс Грейнджер, ну это уже ни в какие ворота! — он в раздражении хлопнул ладонью по столу и скривился. — Вам предлагают вернуться в волшебный мир, а вы нос воротите, как от говна на лопате! Вы в своем уме вообще?!

— Я так и знала, что вы не поймете. Никто не понял.

Северус несколько раз вдохнул и выдохнул. Цензурных слов у него не осталось.

Скажите пожалуйста, какая тонкая, етить-перемать, натура! Никто ее не любит, никто не понимает! Весь аврорат с огнями и собаками разыскивает Гермиону Грейнджер, чтобы под белы ручки, по красной дорожке и с фанфарами ввести в мир магии, а у нее кризис жанра! Места ей там нет, поганке!

Спокойно, только спокойно. Глупо будет в бешенстве устроить неконтролируемый выброс и попасть прямиком в Аврорат. Тепленьким.

— Но вы одном вы правы. Рассказывать об этом просто некому, потому что никого и нет… Впрочем, тот, у кого болят руки, никогда не поймет того, у кого вообще нет рук.

Сейчас расскажет. Снейп замер, стиснув зубы: если перебить, девчонка может «захлопнуться», и тогда он точно от нее ничего не узнает. Не лезть же в голову, в самом деле. Предыдущий раз ему не понравился.

И она начала рассказывать. Медленно и спокойно, почти отстраненно — так бывает, когда долго мучаешься незаслуженной болью, страдаешь, горюешь, думаешь, передумываешь, а потом выдыхаешь и смиряешься. И терпишь. Безропотно, безнадежно и бессмысленно.

Рассказала о том, как ее бесконечно таскали по судебным процессам над Пожирателями, и основным свидетельством их вины всегда была утеря ею способности колдовать. Как Министерство подняло на щит ее беду и выставило на всеобщее обозрение, словно уродца в цирке. Как газеты пестрели статьями с научными выкладками мунговских целителей, подробно разбирающих с научной точки зрения «этот необыкновенно интересный случай», как одна за другой следовали медицинские комиссии и конференции, где ее усаживали на стул перед десятком «светил», и обследовали, исследовали, таращились… Снейп ничего этого не знал: его процесс, закончившийся изгнанием, был самым первым, и Гермиона Грейнджер тогда свидетельствовала в его пользу.

— А потом они стали при мне говорить обо мне в третьем лице. Это меня и добило. Я даже грешным делом думала тогда, что лучше б меня убили в Последней Битве. Трупы хоть не выкапывают и на обозрение не выставляют. И поняла, что в сущности, в мире магии без магии делать-то нечего. Это как… ну, вы же не будете петь в опере, если у вас ни слуха, ни голоса, ни чувства ритма? А служить этаким свадебным Гуинпленом… выше моих сил и ниже моего достоинства.

Вот когда она сказала про Гуинплена, профессор и вспомнил о недопитой бутылке бренди.

— Надо, наверное, быть сильнее, — грустно улыбнулась Гермиона, принимая из его рук бокал. — И умнее. Но я уже такая, какая есть. Теперь уже вот такая.

Профессор мог бы многое ей сказать в ответ. Что ни один нормальный человек не выдержит такого прессинга. Что сильнее быть, наверное, можно, но в восемнадцать лет сложно. И что при таких обстоятельствах уйти из волшебного мира — самое умное, что только можно было сделать. А вот что было в самом деле глупым — требовать от себя чудес стойкости в условиях всеобщего потребительского равнодушия. Что пороки магического общества ничем не отличаются от пороков общества немагического, потому что люди — они люди и есть, с волшебными способностями или без них. Что история, в общем, не нова, и этим душераздирающа.

Но он не стал всего этого говорить. Все это она и сама наверняка знает.

— Скажите, мисс Грейнджер, что вас больше расстраивает — то, что вы не можете трансфигурировать спичку в иголку, или то, что вам пришлось покинуть волшебный мир?

— Не знаю… — задумалась, вертя в пальцах бокал. — В голову не приходило ставить вопрос таким образом. Забавно… я столько обо всем этом думала, что больше уже никаких сил нет думать еще. А вот так почему-то не сообразила…

И замерла, напряженно и внимательно вглядываясь в себя. Снейп хорошо знал это выражение лица, этот обращенный внутрь взор, он много раз видел, как застывают с такими лицами люди, имеющие мужество глядеть глубоко в свою душу.

— Ни то и ни другое, — наконец потрясенно прошептала Гермиона. — Просто меня не спросили. Ни когда у меня появилась магия, ни когда она исчезла. Господи боже… Это же просто… просто… гордыня.

Ой-ой-ой! Только не это! Снейп еще не забыл ее слов о струнах и струях, и как бы ее теперь не потянуло воплотить художественный образ в неприглядную реальность.

— Не смей! — он даже прикрикнул слегка и почему-то перешел на «ты». — Не приписывай себе несуществующих грехов. Самоуничижение — дорога, которая никуда не ведет. Этак дойдешь до того, что утрата способности колдовать — твоя вина.

— А разве нет? Это же единственное объяснение.

— Ни в коем случае. Забудь об этом и не вспоминай никогда. Если в чем и заключается твоя гордыня, так это в принижении себя, но к утрате способности колдовать это не имеет ни малейшего отношения.

Нет, все, она «завернулась». Ей кажется, что она нашла первопричину, и теперь начнет с упоением изъедать себя поедом, воображая, что борется с гордыней. Видали мы этих гриффиндорцев. Была б еще гордыня, а то так — легкая тщеславьичка, непременное свойство юности. А вот он все-таки прехреновейший преподаватель.

— Почему?

Похоже, последнюю мысль произнес вслух.

— Да потому что, если б я был хорошим преподавателем, вы бы самый первый урок по Зельеварению запомнили на всю жизнь, и сейчас не мучились бы дурацкими домыслами.

— Я помню, — пожала плечами Гермиона. — Разлить по флаконам славу, сварить известность и заткнуть пробкой смерть.

— И все?

Мисс Грейнджер чуть улыбнулась:

— Ну, я на ваших уроках вообще много интересного узнала. О себе в первую очередь…

— Это я еще щадил вашу хрупкую детскую психику. А говорил я вам, мисс Невыносимая Всезнайка, о том, что волшебство не имеет отношения к глупым помахиваниям палочкой.

— Надо же… а этого совсем не помню…

— Оно и видно. Все первогодки, особенно магглорожденные, тащатся от Транфигурации, а она, в сущности, так, декорация.

Гермиона с лукавой укоризной покачала головой:

— Вот если бы вы меньше обзывались, я бы вас больше слушала.

— Да вы и сейчас меня не слушаете. Магия ниоткуда не берется и никуда не девается. С этим или рождаешься, или нет. Даже удивительно, что вы этого не понимаете, это же элементарно, как ходить по земле, а не по воздуху.

Это действительно было элементарно. Снейп и сам никогда не подозревал, насколько, пока не произнес. Этому никогда не учили в Хогвартсе. Об этом никто и никогда не говорил и не писал в учебниках. Ну кому придет в голову исследовать возможность ходить по земле, которая дается с рождения, и вопрос только в том, научат тебя ходить или нет. А магглорожденной Гермионе Грейнджер, заложнице позитивистского мышления, природу магии нужно было отдельно объяснять. Как аксиому, сразу пресекая все попытки логического анализа.

Не может быть у магии ни формулы, ни формы, потому что сама она — содержание. А палочки и заклинания — всего лишь способы канализации потока, всего лишь метод взаимодействия внутреннего и внешнего. Сильные волшебники умеют и без палочки, и невербально, и как угодно.

Гермиона съежилась в кресле и глядела почти испуганно.

— Не хотите же вы сказать, что…

И не хотел бы, а придется.

— Вы никогда не задумывались, почему на ваш голос народ бежит, как те мышки на звук дудочки? Я что-то не замечал прежде за вами выдающихся вокально-музыкальных способностей. Не подскажете, когда они прорезались? Можете не говорить, я и так догадываюсь. Вы разве не замечали, что ваши песни цепляют каждого — или почти каждого, — кто их слышит? Держу пари, вы всегда знаете, где лежат потерянные вещи и где искать заблудившихся детей. И нужные вам люди приходят к вам, когда вам нужно, и уходят, когда вы захотите. Неужели вы думаете, что оба ваших приятеля находятся рядом с вами и носятся, как с писаной торбой, только потому, что они хорошие парни и талантливые музыканты? Не без этого, конечно, но вы же их сами себе сделали, вам нужны были друзья взамен тех, что остались там, и вы их получили. По вашему желанию начинается и заканчивается дождь, как же вы не видите?

Она слушала с зажмуренными глазами, а губы ее заметно подрагивали.

— Я вам больше скажу, мисс Грейнджер. Тот чабрец, в шампанском… Сработал, как настоящий Феликс Фелицис. Уж мне можете не задвигать про плацебо, я в состоянии отличить незабудку от дерьма. Ваше желание было так сильно, а воля так сконцентрирована, что вы сотворили зелье удачи из простой вареной травы. Это именно то, о чем я говорил и чего вы не запомнили. Никаких размахиваний палочкой, никаких заклинаний. Чистое волшебство.

По ее враз побледневшей щеке скатилась слезинка.

— Когда вы поете, вокруг воздух дрожит и чуть ли не потрескивает. От вашего голоса действительно можно зажечь костер, такой вы обладаете силой.

Гермиона открыла глаза, и ничем не сдерживаемые слезы хлынули сплошным потоком.

— Нет… — она вскочила и попятилась, едва не перевернув кресло. — Нет-нет-нет, не надо! Так нельзя… это все не так, не надо так!

— Это так, мисс Грейнджер. Ваша магия никуда от вас не сбежала. Она вся при вас, вся до капельки.

Она прижала ладони к полыхающим теперь щекам и без остановки мотала головой:

— Нет-нет, это же… это что же зря все… глупость какая… я же чуть с ума… не сошла, я умирала же! Это что, шутка все была? Да идите вы… Что вы тут… нет, не может быть, ерунда какая!

— Мне очень жаль, но вы действительно зря себя истерзали.

Гермиона зажала руками уши, втянула голову в плечи и закричала, будто ее резали заживо ржавым зазубренным ножом:

— Нет! Я не хочу!!!

Какая-то етитская сила вынесла Снейпа из кресла. Он почти прыгнул к ней, сграбастал в охапку, чтобы меньше брыкалась, и зажал рот:

— Заткнись, дура!

Не объяснять же, что при такой высокой степени взаимодействия с окружающей реальностью она сейчас себе взаправду устроит магический коллапс, гораздо сильнее того, который создала из чувства вины и прочих фанаберий.

Гермиона не стала брыкаться. Миг она смотрела на профессора затуманенными глазами, будто не понимала, что происходит, а потом уткнулась лбом в его грудь и совершенно обыкновенно, буднично зарыдала. Снейпу оставалось только гладить ее по голове и думать, что все девчонки в мире — что ведьмы, что магглы, — плачут, наверное, одинаково: слезами бурными и холодными, как реки талой воды с ледников.

* * *

Она долго не могла успокоиться. Всхлипывала, вздрагивала и вздыхала, как после истерики маленький ребенок. И наконец, хлюпая распухшим от слез носом, прошептала:

— Как же я теперь жить буду?

— Долго и счастливо, — буркнул Снейп.

Гермиона хихикнула ему в рубашку, а он испугался, что она сейчас опять разревется. Но она только повозилась, устраиваясь поудобнее. Они сидели вдвоем в широком кресле, Северус баюкал ее в объятиях, терпеливо дожидаясь окончания вселенского потопа и возвращения к осмысленному существованию.

— А вот вы сказали, что нужные люди… Тогда и вы, получается…

— Получается, получается. Видимо, вам очень нужен был кто-то вроде меня, вот вы меня и позвали.

— А вы и пришли.

— И пришел. Сам не понял, как, что тоже показатель.

— А не обидно?

— За что?

— Ну, как на поводке, взяли и привели…

— Да нет… как знать, может, мне это нужно не меньше, чем вам.

Если не больше. За то, что получил от Дивайз Профессор, до конца жизни нужно отдаривать. И почему-то осознание этого нисколько не удручало Снейпа, а где-то даже наоборот.

Пока он размышлял про наоборот, Гермиона, вконец измученная событиями этого дня, быстро и крепко заснула, свернувшись клубочком у него подмышкой.

Переложив девчонку на кровать — удачно, что не заправил в прошлый раз! — Северус допил бренди из ее бокала, помыл посуду, несмотря на то, что и сам натурально валился с ног. И обнаружил, что есть еще кое-что, чего он так страстно желает всеми фибрами своего существа, что готов даже поступиться в некоторой степени сном.

Душ.