Кордицепс, или Больно все умные (джен)

Я шла за доктором Пареком по коридору. С нами вели ещё кого-то по имени 5. Доктор Парек ввёл её в курс дела как раз перед тем, как меня разбудить. Пять — это такая же пациентка, как и я. Её оберегает святой Шелхарт. Меня тоже. Всё проще некуда.

Нам было сказано, что пора завтракать. Поскольку это наш первый завтрак, нас отправят на другой этаж больницы. Дальше мы будем есть с другими пациентами из нашего отделения, но не сегодня. Ведь святой Шелхарт изрёк, что в первый раз надо поесть с людьми, которые никогда нас больше не увидят. Мне показалось, что это очень разумно, хоть я и не поняла, почему. Просто я верила в его мудрость. После несчастного случая я забыла всех, но святого Шелхарта помнила ещё с тех времён.

5 была не столь сговорчива. Всё допытывалась, зачем такое правило, хотя доктор Парек уже сказал, что так решил святой Шелхарт. Доктор стал объяснять, что святой Шелхарт хочет проверить, как мы будем ладить с другими пациентами. Вместо того, чтоб молча повиноваться, 5 снова спросила, зачем. Меня это раздражало, но я не стала ничего говорить.

Когда мы прошли уже половину коридора, из палаты 412 раздался вопль. Изнутри донеслись звуки борьбы, а потом в дверях показался больничный охранник, неся в охапке ещё одного пациента.

— Всё так плохо? — спросил у охранника доктор Парек.

— Ага. Ну такое... мозгоправ-то из меня никакой. Ладно, справлюсь, — ответил охранник.

— Эй! На помощь! Он меня убьёт! Не стой столбом! — завопил висящий вверх ногами пациент.

5 поинтересовалась, тот ли это человек, о котором рассказывал доктор Парек. Доктор кивнул. 5 бросила на пациента печальный взгляд и пошла дальше. Я тоже не стала останавливаться. Мы все молча шагали по коридору — кроме визжащего пациента, который ничего не понимал. Доктор Парек пытался ему объяснить, что всё хорошо, но он не верил. Всё орал и пытался вырваться.

Комнаты в этом конце коридора располагались дальше друг от друга и по обстановке не были похожи на палаты. Впрочем, внутри было слишком темно, чтобы приглядываться. Мы дошли до конца коридора. Доктор Парек вставил в панель лифта свой ключ и нажал кнопку «Вниз».

Пока мы ждали лифта, орущий пациент ругался, что я овца. Мы все зашли в кабину, и доктор Парек нажал кнопку «5». Крикун обозвал его лживым фашистом и поклялся, что не станет спускать всё на тормозах. Я ответила, что мы спускаемся не на тормозах, а на тросах. Так уж лифт устроен. Шутка показалась мне смешной, но он ещё больше расстроился.

Створки лифта разъехались. За ними оказался коридор — точно такой же, как наш, разве что освещённых комнат было гораздо больше. Почти половина дверей была открыта, а из палат доносился шум голосов. Доктор Парек открыл дверь с номером 523, которая находилась чуть в стороне от других комнат.

Внутри было людно. Возле ряда столов сидела невысокая женщина в докторском халате, а рядом — группа пациентов в больничных рубашках. Перед каждым была бумажная тарелка с пюре и бутерброды с сыром.

— Это столовая, — объяснил доктор Парек. — Такая есть в каждом отделении. Сейчас попробуем под нашим надзором познакомить вас с другими пациентами. — Крикун пробормотал что-то невнятное; я разобрала только слово «надзором», которое он выплюнул, будто оскорбление.

Я взглянула на доктора Парека, ожидая указаний, но он просто кивнул. Я пошла к столикам.

Люди в больничных рубашках общались между собой. Очень оживлённо. От одного столика послышался смех — видимо, там собрались друзья. Одежда почти у всех была не такой однотонной, как у меня: вся ткань была исписана чем-то вроде чёрного фломастера. Шутки, рисунки, сообщения и девизы — и всё разным почерком. Похоже, в качестве развлечения они разукрашивали друг другу рубашки.

Доктор Парек окликнул меня. Он дал мне стикер, где говорилось «Здравствуйте, меня зовут...», а снизу было приписано «Гелий». Я прилепила стикер к рубашке и нашла свободное место в дальнем конце зала, поближе к еде.

За столом сидела женщина в докторском халате. Она вежливо поприветствовала меня и представилась как доктор 4. У неё была целая россыпь веснушек и простоватый сельский говор. Когда она ко мне обратилась, в её голосе проскользнула грусть и ностальгия — я так и не поняла, отчего. Она указала мне на дальний стол, где была разложена разная еда. Главным блюдом, похоже, были бутерброды и пюре.

— Видишь? Никакого подвоха. Мы и в самом деле кормим вас завтраком. Пожалуйста, веди себя прилично, — раздался за моей спиной голос доктора Парека. Крикливого пациента сгрузили на пол, и теперь он отчаянно дёргал ручку. Охранник крепко держал дверь.

— Вы ответите на мои вопросы, если я соглашусь сотрудничать? Нет? С ума сойти, да как здесь хоть кто-то может с этим всем мириться?!

Доктор Парек тяжко вздохнул, махнул рукой и прилепил ему к рубашке бейджик. «Здравствуйте, меня зовут...» как-то там. То ли П, то ли Л... Я не успела толком приглядеться — он сорвал стикер и... и запихал себе в рот. Доктор Парек снова вздохнул.

Я не стала слушать дальнейшую перепалку и пошла накладывать еду в тарелку. Пюре на вид было вкусным, а бутерброды я брать не стала. Не люблю сыр. Рядом стояла банка арахисового масла, но на ней висела наклейка: «Спросите д-ра 4, есть ли у вас аллергия». Пожалуй, всякое могло быть... ведь из-за болезни я забыла про себя всё, в том числе и сведения об аллергиях. Но при этом... я помню, что не люблю сыр? Не то чтоб я это вспомнила заново. Значит, наверное, ничего страшного. Но мне всё равно было не по себе — это ведь не укладывалось в закономерность, которую объяснил мне доктор Парек.

Я тронула доктора 4 за плечо:

— Доктор 4? У меня есть аллергия на арахисовое масло?

Она обернулась ко мне и нахмурилась:

— Где ж я тебе медкарту возьму, ты не с моего этажа... Ай, да не поверю, чтоб Амит про такое забыл. Авось не помрёшь.

Хоть она и разрешила, я подумала, что лучше не рисковать, и взяла бутерброд с сыром. Кажется, это был чеддер — не очень вкусно, но есть можно. Вот если бы подавали проволоне, мне бы пришлось совсем худо.

Похоже, мои гастрономические предпочтения не пострадали. Впору было прыгать от радости. Ну, так... с сарказмом.

Я заметила, что Л в одиночестве сидит возле двери. Доктор Парек с охранником куда-то делись. Как они его уговорили остаться в столовой? Впрочем, не моё дело.

Я решила сесть подальше от доктора 4, потому что мне было велено знакомиться с другими пациентами. Я выбрала стул рядом с 5 и совсем молоденькой голубоглазой девушкой. Её больничная рубашка в основном была украшена цветочными узорами, причём в одном и том же стиле. Ей почти никто не писал. Наверное, ей одиноко? На этом этаже никто не носил бейджиков, поэтому я спросила, как её зовут.

— Я Исход, — ответила она. — А ты?

Я показала на свой стикер:

— Гелий. Я с верхнего этажа.

— Ого! И давно ты здесь?

— Всего несколько минут как проснулась. Доктор Парек привёл меня на завтрак.

— Меня тоже, — встряла 5.

— Соболезную, — вздохнула Исход. — Ты здесь только что, или... — она осеклась.

— «Только что»? — переспросила я.

Она сдавленно ойкнула.

— Вы... вы же из 4 отделения, значит... э-э...

Она запуталась в мыслях. На лице у неё застыло такое выражение, словно бы она силилась вспомнить ответ на экзамене. Глаза зажмурены, рот прикрыт рукой, другая рука теребит карандаш... нет, вилку. Знакомое зрелище, хотя я не могла припомнить, где раньше его видела. Вместо воспоминаний об учёбе у меня был сплошной туман.

Пока она собиралась с мыслями, Л перебрался за соседний столик. Он вытянул шею, а к еде даже не притронулся — явно сел подслушивать. Почему было сразу не сесть рядом? И давно ли он нас слышит? ...Да какая разница.

— Я, э-э... я оговорилась, — сказала Исход. — Я хотела спросить, ты здесь только... на завтрак? Или останешься пообщаться?

Вполне разумное объяснение.

— «Только что на завтрак»? Я, знаешь ли, привык считать, что уж обман-то чую за версту, — заявил Л. Я и не заметила, как он перемахнул через несколько стульев и придвинулся вплотную к 5. — Что-то мне не верится в такие оговорки. Скорее уж ты сболтнула лишнего, а сейчас пытаешься выкрутиться. «Ты здесь только что» — это антоним к «ты здесь давно», я так понимаю? — На его лице застыла недружелюбная усмешка.

— Блин... не начинай, — попросила 5.

— А ну тихо. Пусть Исход отвечает. — Он знал её имя, то есть подслушивал ещё до того, как сел. — Ты спросила, давно ли она здесь, хотя она уже сообщила, что всего пару минут как проснулась. Странный вопрос, не находишь? Подразумевает что-то необычное. — Он протянул руку, но умудрился сделать это так, что от жеста повеяло угрозой. — Меня зовут... Пройдоха. Прошу любить и жаловать.

— Никакой он не Пройдоха, — сообщила 5. — Просто понтуется. Его зовут Эл.

— Эй! Тебя спросить забыли, ябеда! Я тут информацию выуживаю!

Исход в панике вскочила со стула и завопила: «Доктор 4!»

Доктор 4 возникла из ниоткуда. Она была невысокого роста, но всё равно будто нависала над нами — такой грозный у неё был вид. Исход так тряслась от ужаса, что врач мигом перекинулась в вахтёршу.

— Так, что тут за бучу устроили? — рявкнула она.

Л немедленно взвился:

— Ваша девчонка, доктор, решила мне соврать. А я не терплю, когда мне врут.

Серьёзно? «Я не терплю, когда мне врут»? Да за кого он себя принимает? Кому-то срочно пора сдувать самомнение.

— Исход, чего стряслось?

Л её перебил.

— Она спросила, давно ли мы здесь, а потом испугалась и стала притворяться, что не то имела в виду. Я её жалкие отговорки насквозь вижу.

— Простите! — всхлипнула Исход. — Я забыла, что у них наверху другие правила! Я не... я не хотела...

Доктор 4 похлопала Исход по плечу:

— Не бери в голову. Ошиблась, с кем не бывает. Я сама виновата — паршиво вас натаскала.

Она обернулась к Л:

— Эй, ты... Как тебя...

— Зовите меня Пройдохой, — откликнулся он.

— Эл. Его зовут Эл, — снова поправила 5.

— Заткнись!

— Л! Хорош к моим пациентам цепляться! Заруби себе на носу, тут другие правила, кому чего можно знать. Нечего ей с тобой откровенничать. Не положено, и всё тут. Садись давай, жуй своё пюре.

Л вспыхнул:

— Другие правила? То есть мне нельзя знать правду, а им можно? Или вы им ещё больше лапши вешаете?

Доктор 4 вздохнула:

— Слушай сюда. Мы тут ради тебя же стараемся. Не хочешь ты ничего знать, ясно? Ладно бы, что мне не положено — ты сам пожалеешь, если я начну языком трепать. — Она нашарила в кармане халата очки, нацепила их и бросила на Л косой взгляд сквозь стёклышки.

Разумеется, Л расценил это как...

— Я расцениваю это как вызов, доктор. Разите! Не в бровь, а в глаз!

— Ага, разбежался. Жуй пюре и забудь, чего малая сказала. Понял меня?

Я посмотрела Л в глаза, сообщила, что здесь не положено так себя вести — и началось. Он взвился и спросил, с чего это ему вдруг «не положено» искать истину (так и выразился). Я объяснила, что иногда счастье в неведении, а он в ответ рассмеялся мне в лицо и пренебрежительно отозвался о моих умственных способностях. За это время доктор 4 уже вернулась на своё место.

Дальше, на мой взгляд, потянулись едва ли не самые скучные минуты в моей жизни. Бутерброд с сыром был унылым. Пюре — неинтересным. Тоскливее всего было слушать, как Л вслух рассуждает о смысле словосочетания «только что». Когда 5 включилась в беседу и тоже стала сыпать версиями, стало ещё зануднее. Похоже было, что они нарочно пытаются вспоминать, а мне ещё только этого не хватало. Я буду вести себя как положено: доем свой скучный завтрак и не стану вытворять никаких глупостей, которые расстроили бы святого Шелхарта.