Хроники Эверона. Песнь Феникса (гет)

«Если Господь закрывает одну дверь, то Он непременно открывает другую».

© Элисон Уэйр. Опасное наследство

Как Адрия ни старалась пересилить себя, полюбить новорожденного сына у нее не получалось. Ей было до ужаса противно все, что связано с материнскими обязанностями.

Когда ей впервые принесли Ричарда, дабы королева покормила его, Адрия отослала слуг вместе с сыном, приказав, чтобы тому немедленно подыскали кормилицу. Когда же новорожденный начинал истошно плакать, требуя внимания мамы, она предпочитала выходить из комнаты, лишь бы не слышать крики, которыми заливался малыш.

Дейдра, не понимая чувств дочери, заставляла Адрию больше времени проводить наедине с сыном. Но чем усерднее была леди Астер, тем больше и больше королева начинала недолюбливать Ричарда, который всем своим видом напоминал ей ненавистного Эдрика.

А вот король, напротив, оказался очень внимательным и заботливым отцом. Все свое свободное время он предпочитал проводить у колыбельки новорожденного сына.

— Ты слишком мало времени уделяешь Ричарду, — заявил он как-то Адрии за обедом. — Я недоволен.

— Сын не должен быть сильно привязан к матери, — пожала плечами Адрия, намазывая масло на хлеб. — Иначе вырастет слабаком.

— Чушь, — хмыкнул он. — Меня вырастила мать и ничего, — хорошо, что Эдрик вовремя наклонился и не видел взгляда, которым Адрия смерила его. — Я хочу, чтобы ты приняла это к сведению.

— Как скажете, Ваше Величество, — ответила она, передернув плечами.

— Это приказ, — неприятно оскалившись, добавил Эдрик, перехватив запястье жены. — Наследник у меня уже есть, а значит, твое присутствие во дворце необязательно. И, учитывая, что ты приказала найти кормилицу для Ричарда, тебе не придется ждать долго, — он выпустил ее руку и откинулся на спинку стула. — Что ты думаешь о Западных Землях?

— Это очень далеко, — крепко стиснув зубы, отозвалась Адрия.

— Именно, — его рот скривился в гадкой ухмылке.

* * *

Южные Острова

По древней традиции, в первый день посева урожая в Ратоткане устраивался большой праздник. Со всех поселений Южных Островов прибывали воины и силачи, желавшие продемонстрировать свои умения и, может быть, заработать пару-тройку золотых монет.

Днем, до начала торжеств, на рыночной площади назначались ярмарочные часы. Торговля во многих поселениях практически отсутствовала, поэтому во время каких-то крупных празднеств появлялась возможность продать свой товар и посмотреть чужой. В это время по площади ходили люди, устраивавшие развлечения для маленьких ребятишек и продававшие всевозможные сласти.

Молодая рыжеволосая девушка, стоя на невысоком холме, холодно наблюдала за тем, как на праздник со стороны гор прибывали все новые и новые ортейские соплеменники. Она с детства обожала праздники, веселясь и звонко смеясь с тремя старшими братьями, но сегодня лицо девушки не освещала улыбка, не было слышно и ее задорного смеха. Сегодня — день ее свадьбы, вернее, как она считала, день ее погибели.

Все ее беды начались в тот прискорбный день, когда славный король Альрик умер вследствие затяжной болезни сердца. Согласно его завещанию, на трон должен был сесть его единственный сын Рагнар. Но брат Альрика — вечно завидующий ему Ингвар оказался хитрее и, подкупив большинство королевских воинов, захватил власть, вынудив своих племянников бежать невесть куда.

Рагнар был ее женихом. Они должны были пожениться вскоре после его воцарения. Но у судьбы были другие планы. Прошел год со дня исчезновения сына Альрика, и она не могла знать наверняка: жив ли Рагнар или смерть настигла его где-то за морем, в чужих, далеких землях.

— Бриана Бору! (1) — услышала она громкий возглас своего старшего брата Ульвара, ставшего главой семейства около десяти лет назад после скоропостижной кончины их отца. — Бриана! — его голос уже был близко.

— Что случилось? — со вздохом спросила она, повернувшись к подошедшему Ульвару. Судя по выражению лица, брат явно был чем-то недоволен.

Он вообще редко улыбался и все время ходил с угрюмым и задумчивым видом. Ульвар был хорошо сложенным, сильным и выносливым воином, который в невоенное время занимался обучением будущих королевских атлетов. Кроме того, он был единственным, кто унаследовал от их деда особый дар во всем и всегда искать и находить выгоду. И судьба Брианы в его руках стала выгодной сделкой.

— Король Ингвар беспокоится о тебе, — строго произнес он. — Осталось чуть меньше четырех часов до вашей свадьбы, а ты исчезла.

— А что, если я не хочу этой свадьбы? — в который раз спросила Бриана. Этот вопрос она на протяжении полугода непрестанно задавала старшему брату. И каждый раз получала один и тот же ответ:

— Это совсем не важно. Этот союз нужен всем.

— Если тебе так важно родство с королем, вступай с ним в брак сам, — скривившись, огрызнулась девушка.

Она совсем не ожидала, что в ответ на ее дерзость брат осмелится поднять на нее руку. В тот же миг Бриана упала на колени, зажмурившись от ужасной боли, охватившей всю левую сторону ее лица. Спустя минуту она почувствовала металлический вкус крови на губах. Да, от их деда Ульвар унаследовал еще и жестокость.

— Попроси одну из служанок скрыть ссадину, — бросил он напоследок. — Негоже невесте ходить с синяком.

Бриана, глаза которой горели огнем яростной ненависти, зло посмотрела на него и сплюнула, проследив взглядом, как Ульвар быстрым уверенным шагом спустился с холма.

Семья верховного вождя Южных Островов издревле жила в хорошо укрепленном каменном огромном замке, который мало чем напоминал великолепный дворец Тартесс. Здесь не было высоких башен, богато обставленных покоев и залов, великолепных картин и дорогих статуй. Только комнаты правителя и его семьи украшались шкурами убитых животных. Коридоры же оставались с пустыми холодными каменными стенами.

Но сегодня все было по-другому, ведь уже совсем скоро состоится главное событие года — свадьба короля Ингвара и его избранницы Брианы, представительницы древнего рода. По стенам коридоров пустили белоснежные и золотые ленты, скрепленные меж собой небольшими букетиками цветов, которые слуги усердно собирали все утро.

Близился вечер, и Ингвар, довольно усмехаясь, ходил по замку, осматривая проделанную работу. На Ратоткан опустились сумерки, а значит, осталось чуть меньше часа до момента, которого он так долго ждал.

А тем временем на каменистый берег, скрытый небольшой лесной полосой от оживленного города, освещенного сотнями факелов, ступил молодой сильный воин.

Прошел год с тех пор, как он трусливо сбежал, меньше всего желая погибнуть от руки безжалостного дяди. Долгие месяцы, проведенные вдали от родных земель, он лелеял мечту однажды вернуться сюда. И вот этот день наконец настал.

Вдохнув соленый морской воздух, Рагнар улыбнулся, почувствовав разливающееся в груди приятное тепло. Наконец-то он дома.

Эверон

Сказать, что Минерва была зла — значит не сказать ничего. Она просто кипела от ярости и негодования. Сначала рассказ Леоната Вейнворта поверг молодую женщину в шок. Но вскоре удивление сменилось гневом.

Во все время их брака с Домиником Минерва относилась к немногочисленным изменам мужа со снисходительным пренебрежением, но сейчас ее разрывало от возмущения. Рея Касарос?! Эта девица вместе со своей сестрой и мамочкой сразу же не понравились ей. Она ожидала от них какого-то ножа в спину, но не думала, что клинок прилетит так быстро.

— Зачем вы все это рассказали мне? — спросила она у Леоната, стоя на большом камне у озера.

— Король доверил мне эту тайну, надеясь, что я смогу уберечь леди Рею в случае чего.

— Вы не ответили на мой вопрос, лорд Вейнворт, — сквозь зубы процедила она.

— Мне бы не хотелось, чтобы это известие застало вас врасплох, — немного замявшись, отозвался рыцарь.

Минерва, отвернувшись, смерила недовольным взглядом водную гладь, словно это озеро было виновато во всех ее бедах.

Зная о проклятье, которое София в отчаянии обрушила на Неопалонисов, можно было быть спокойной. Вот только что-то подсказывало ей, что эти женщины не так просты, как кажется на первый взгляд. Минерва привыкла доверять своей интуиции, ведь внутреннее чувство еще ни разу не подводило ее, в отличие от окружающих людей.

И вот, размышляя обо всем этом, королева, приложив к виску указательный палец левой руки, сидела на кресле подле камина, внимательно наблюдая, как разгорались поленья, которые одна из фрейлин совсем недавно подбросила в огонь. Губы ее были плотно сжаты, в глазах горели огоньки недовольства.

— Минерва, — тихо позвала ее Аристонике, страшно боясь ненароком вызвать гнев королевы. Руки бывшей фрейлины лежали на сильно округлившемся животе. Вот-вот должен был подойти срок родов, и этого момента молодая жена Бренна Маркелла с нетерпением ожидала с того самого дня, как лекарь объявил ей радостную новость. — Я хотела узнать, как ты… — произнесла она, когда Минерва устремила на нее свой взгляд. — Новость о пожаре повергла всех в такой шок. И смерть Дориана…

Еще утром во дворец сообщили о страшном пожаре, который произошел ночью в семейном поместье Маркеллов. Слуга также с горечью добавил, что никому не удалось спастись. Новости, а особенное неприятные, быстро распространяются по дворцу, где тысячи любопытных глаз наблюдают за королевской семьей. Уже к обеду все спешили принести королеве свои соболезнования, добрая половина из которых вряд ли была искренней.

Весь день Минерва пребывала в мрачном настроении из-за событий прошлой ночи. Так что ей даже не пришлось особенно притворяться. Ведь истинные королевы, как часто повторяла ее мать, а до этого и ее бабушка, не плачут на людях, а переживают свое горе, запершись в покоях.

— Я держусь, — королева попыталась выдавить из себя слабую улыбку. — Как твое самочувствие?

— Я с трудом передвигаюсь по собственным комнатам. И все время ломит спину, — с улыбкой отозвалась Аристонике. — Но это не так важно, ведь ты потеряла брата…

Минерва перебила ее на полуслове, резко выставив ладонь вперед, и этим жестом приказывая немедленно замолчать.

— Сегодня все так и норовят напомнить мне о моей утрате, хотя бы ты не начинай…

— Прости, — Аристонике виновато отвернула голову к камину.

Ее всегда удивляла способность Минервы скрывать переживания глубоко внутри себя. Иногда могло показаться, что она и вовсе не чувствует ничего. Но, проведя три с лишним года подле королевы, Аристонике научилась различать за маской холодного безразличия тонкую ранимую душу госпожи.

Посидев около получаса в покоях Минервы, которая за все это время не проронила ни слова, Аристонике решила оставить ее наедине со своим горем.

Но не успела она выйти из королевского крыла, как вдруг почувствовала острую боль в пояснице. Сильно зажмурившись, Аристонике оперлась левой ладонью на стену — холодную по сравнению с ее рукой. Когда боль отступила, она двинулась дальше по коридору, но приступ повторился, заставив ее еще сильнее согнуться.

Благо из-за поворота появился молодой слуга, худой светловолосый мальчишка, который, увидев госпожу в таком состоянии, тотчас бросил на пол поднос с фруктами и подбежал к ней.

— Миледи, что с вами? — немного писклявым голосом спросил он, напрасно пытаясь поднять Аристонике.

— Немедленно сообщи королеве, — с трудом выговорила она.

Мальчишка, резко отпрянув, испуганно посмотрел на молодую женщину. Он приступил к работе во дворце сравнительно недавно. И во многие комнаты, что уж говорить о королевских покоях, вход ему был строго-настрого запрещен.

— Живо! — прошипела Аристонике. — Тебя щедро вознаградят! Беги же!

А дальше все было, как в тумане. Она и не помнила, как фрейлины королевы подхватили ее под руки, помогая добраться до их с Бренном комнат, как появилась сама Минерва, строго руководя происходящим, как неспешно пришел Хаббард Ллойд, заслужив своим опозданием недовольство правительницы.

— Больно… Очень больно… — лепетала Аристонике, прерывисто дыша.

Помимо боли в пояснице, теперь появилась и боль внизу живота. Все тело ломало, и не было этому конца, и не было спасения.

Между схватками еще не установился четкий интервал, но всякий раз, когда боль возвращалась, Аристонике стискивала руку Минервы, которая все это время была рядом с ней, убирая со лба потные пряди волос и говоря что-то успокаивающее.

Это длилось, как показалось Аристонике, бесконечно долго. Боль, заставлявшая ее вцепляться в простыни, хвататься за руку королевы, не отступала. Иногда она как будто и вовсе теряла сознание между этими ужасными спазмами, но всякий раз просыпалась, когда сэр Хаббард давал ей очень слабые пощечины.

Она все время пыталась следовать указаниям лекаря, но когда тот переходил на строгий громкий голос, хотела пригрозить ему. Разве есть у него право кричать на госпожу?!

В какой-то момент все закончилось. Или Аристонике так показалось? Просто боль внезапно прекратилась. Стало как-то легко. Перед глазами все закружилось и наступила темнота.

Когда же Аристонике неуверенно слабо приоткрыла глаза, за окном уже светило солнце, пропуская свои яркие лучи сквозь шторы золотистого цвета. С трудом повернув голову, она увидела Минерву, которая расхаживала из стороны в сторону, напевая нечто невнятное и держа на руках маленький кулек.

— Северус Маркелл, — тоном, исполненным гордости и важности, произнесла королева, передав ребенка служанке, которая тотчас поднесла его Аристонике.

— Но мы хотели назвать его в честь дяди — Дорианом, — слабо улыбнувшись, сказала девушка.

— В этой семье уже есть один Дориан, другому не быть, — спокойно ответила Минерва, чуть нахмурившись.

Но, кажется, Аристонике уже не слушала ее. Она просто не могла оторвать глаз от малыша. Уже сейчас, появившись на свет всего пару часов назад, он ясно напоминал ей Бренна — те же нос и рот. Вот только, вопреки распространенному мнению о цвете глаз младенцев, цвет своих глаз сын унаследовал от нее. Тот же карий оттенок, как и у его деда Регулуса Глэвума.

Внезапно малыш завертелся в дорогих, расшитых золотыми нитями, пеленках и недовольно закряхтел. Аристонике испуганно посмотрела на служанку, а затем на королеву, которая снисходительно улыбнулась.

— Ты знаешь, что делать, — кивнула она. — Я зайду позже.

Три последующих дня Аристонике почти не поднималась с постели. Служанки, которых Минерва приставила к ней на время, справлялись с работой хорошо. Аристонике даже успела привязаться к ним.

Но с того момента, как одна из них впервые положила перед Аристонике ее сына, вся жизнь молодой матери сосредоточилась вокруг него. То, что она чувствовала, сложно описать одним словом. Это был и страх перед неизвестностью, и растерянность, и волнение, стоило Северусу издать хоть малейший звук. Но еще была любовь. Всепоглощающее теплое чувство, которое появлялось всякий раз, когда она смотрела на своего малыша. Аристонике еще не успела осознать, что стала мамой.

Первые три дня в ее покоях появлялись родители, служанки, а также Минерва с детьми. Тора внимательно наблюдала за спящим младенцем, изредка задавая интересующие ее вопросы, а вот Адмет, не переставая, твердил, что совсем скоро он научит своего маленького кузена держать меч, как это сделал его учитель — Леонат Вейнворт. Слова наследника престола вызывали улыбки у окружающих.

Когда Аристонике понемногу начала передвигаться по комнате, Минерва объявила, что уже пригласила Великого Друида, дабы тот окрестил молодого лорда Маркелла. И после крестин толпы придворных дам и господ устремились в покои молодой матери, чтобы поздравить с радостным событием. Иногда Аристонике чувствовала головокружение от незнакомых лиц, приторных улыбок и притворных слов.

— Здесь бывает слишком много незнакомцев, — заявил как-то Регулус Глэвум, который каждое утро начинал с того, что навещал дочь и новорожденного внука, и заканчивал каждый свой день тем же. — Это небезопасно, — добавил он, встретившись взглядом с королевой.

— Таковы традиции, лорд Глэвум, — вздохнула она. — Но я распоряжусь, чтобы леди Аристонике меньше беспокоили, — женщина улыбнулась и перевела взгляд на окрыленную счастьем молодую мать.

Не проходило и дня, чтобы Минерва хотя бы раз не зашла к матери ее новорожденного племянника. Ей нравилось держать на руках маленького Северуса, укачивать его в резной колыбельке, специально заказанной для малыша в Нобилиссе у лучшего мастера, который когда-то создал прелестные кроватки и для Адмета с Торой. Женщина ворковала с ним, с умилением вспоминая то время, когда ее собственные дети были точно такими же маленькими.

Постепенно все мысли об измене Доминика, о потере Дориана отступали. На их место пришли приятные хлопоты, связанные с маленьким Северусом и заботой о его маме, а также королевские обязанности, которые не допускали отлагательства. Но каждый раз, сидя за письменным столом и разбирая множество документов, она мысленно возвращалась к колыбельке, в которой мирно посапывал ее племянник.

Интересно, с каких это пор она стала такой сентиментальной? Наверное, любая женщина испытывает нечто подобное, когда берет на руки младенца, пускай и не своего. Только не леди Каллиста. Когда она явилась посмотреть на своих новорожденных внуков, то отказалась от предложения Доминика взять одного из них на руки. Бессердечная, черствая женщина, которая теперь, в силу своей неосмотрительности, была вынуждена жить вдали от детей и внуков, и от всего того, что было ей дороже собственной семьи.

Погруженная в эти мысли, Минерва, держа за руки своих детей, покидала покои Аристонике. Они провели там час, а Адмету, как уже давно заметил его отец, нужно всего лишь десять минут, чтобы утомить любого человека, даже самого спокойного и стойкого. Уж очень нетерпеливым рос наследник престола.

Вдруг королеве почудился голос, ласковый и успокаивающий.

О дитя, бледный полумесяц

Наполнился до краёв росой,

И слышно, как звучит тихий напев сна:

Я пою тебе, любимый. (2)

Уж эту колыбельную она узнает из тысячи. И этот голос. Ей стало трудно дышать. Неприятные мурашки пробежали по телу. Здесь так холодно?

— Мариса, присмотри за детьми одну минуту, — приказала она своей фрейлине и поспешила обратно в покои Аристонике. — Это ты пела? — спросила она у служанки, которая казалась сильно взволнованной внезапным появлением королевы.

— Миледи? — выдавила та из себя.

— Отвечай, ты пела колыбельную? — она кивком головы указала на Северуса на руках служанки.

— Нет, миледи, — покачала головой та. — Но я знаю много колыбельных. Хотите, я спою для лорда Северуса?

— Достаточно, — Минерва покачала головой и жестом приказала служанке замолчать.

Когда же она снова вышла из комнат леди Аристонике, песня повторилась. Минерва снова услышала этот голос, казалось, доносящийся из глубин ее подсознания. Она прекрасно помнила эту колыбельную, ведь много лет назад мать убаюкивала маленькую Минерву, напевая ее, а спустя пару лет и будущая королева пела ее вместе с матерью, укачивая Бренна, а затем и Эвмента. Сомнений не было: услышанный ею голос принадлежал Софии Маркелл.

* * *

(1) — автор решил позаимствовать имя древнего верховного короля Ирландии.

(2) — отрывок из «Колыбельной матери из Гартена».