Хроники Эверона. Песнь Феникса (гет)

«Каждый живет, как хочет, и расплачивается за это сам».

© Оскар Уайльд. Портрет Дориана Грея

— Белая Голубка вернулась! Голубка вернулась! — именно так жители Теренгея встречали внезапно вернувшуюся Селию.

Белая Голубка и Черный Ворон — прозвища, которыми местные дети нарекли двух сестер, внучек старухи Маркеллии. И с тех пор так и повелось у остальных жителей поселения. Старой целительнице это не нравилось.

— Нельзя сравнивать людей с птицами, — часто повторяла она. — Птицы священны. Эти крестьяне не знают, какую беду могут накликать на вас.

Две сестры, близнецы, родившиеся в одну ночь, были так не похожи друг на друга. Селия, старшая, обладала шелковистыми золотистыми волосами и манящими серыми глазами. Ее красота была притягательна, она буквально околдовывала с первых минут. А что же Андерия? Ее волосы не были шелковистыми и золотистыми. Густые, часто путающиеся, черные как уголь локоны и холодные голубые глаза, которые, скорее отталкивали, нежели притягивали.

— Меня еще помнят, — ликовала Селия, которую явно забавляла реакция местных жителей на ее возвращение.

— Ну конечно, а как же иначе, — закатила глаза Андерия. — Разве можно тебя не помнить?

* * *

Фрина Касарос, самая младшая из дочерей леди Пенелопы и ее давно покойного мужа, сидела в покоях Реи и ее сына. Девушка держала в руках, вероятно, очень интересную книгу, но сегодня ее содержание не заботило Фрину. Она перелистывала страницы каждые тридцать секунд, совсем не вчитываясь в текст и видя только буквы, пляшущие перед глазами. Внимательный взгляд ее серых глаз был направлен на спины сестры и матери, которые, склонившись поближе к друг другу, о чем-то перешептывались.

О чем они могли говорить? Уж не о том ли, что сегодня по милости Реи всей их семье запрещено появляться на празднике в честь возвращения принца Адмета? Сестра Фрины имела неосторожность поругаться с королем перед самым началом празднества. В чем суть скандала, она не знала, но была уверена, что мать в курсе всего.

Фрина была зла. На Рею? На Пенелопу? На обеих? Да, скорее всего, именно на обеих. Взгляд ее моментально упал на Дантея, который, сидя в противоположном углу комнаты, разглядывал шахматы, аккуратно расставленные на доске. Он был славным мальчуганом, но Фрина почти ненавидела его. За то, что этот мальчик родился, было заплачено ценой жизни всех других ее племянников. И тем, что у самой Фрины детей никогда не будет…

Фрина не знала наверняка, как на самом деле обстоят дела, просто в один прекрасный день Пенелопа заявила:

— Рея в положении. Все получилось именно так, как я и планировала, — она придирчиво осмотрела букет, который собирала. — Вот только пришлось пожертвовать всеми вашими детьми. Даже не рожденными, — спокойно, как ни в чем ни бывало сообщила она, встретив недоумевающий взгляд младшей из дочерей.

— Что это значит? — удивилась девушка.

— Этот ребенок, продолжение королевского рода, будет жить. И цена, которую я заплатила, не так уж и велика, — Фрина побледнела от ужаса произнесенных матерью слов. — Это были просто дети, но этот ребенок, — мать закрыла глаза и улыбнулась, — дитя с великим будущим.

— Великое будущее дается не по праву крови. Человек сам вершит свою судьбу. Только его поступки могут сделать его будущее великим, — от злости Фрина сбросила на пол вазу, которую мать так тщательно украшала.

— Неблагодарная девчонка, — фыркнула Пенелопа, когда дочь, выбежав стремглав, с остервенением захлопнула дверь за собой. — Она еще многого не понимает, — женщина мягко улыбнулась своему голубю, который сидел в клетке и внимательно следил за происходящим своими темными, словно сумрак ночи, глазами.

Так что, к тому моменту, как королевскому бастарду исполнилось три года, все его многочисленные кузены и кузины скончались. Кто-то вследствие затяжной болезни, которая так внезапно поразила бедное детское тело, кто-то ушел из жизни по нелепой случайности: стукнувшись головой об угол стола или упав с лестницы. Несчастья преследовали внуков Пенелопы Касарос до тех пор, пока в живых не остался только Дантей. Злая участь обошла его стороной. И Фрина прекрасно знала, почему.

За любую магию нужно платить. Дантей — плод магии. И за его жизнь отдали свои ни в чем не повинные дети. Эту цену заплатила не Пенелопа и не Рея, а другие сестры Фрины. И именно это девушка считала несправедливым.

Могла ли она говорить, что ненавидит Дантея? Сложно сказать. Она не могла смириться с историей его происхождения, с тем, что пока дышит он, ей никогда не понянчить собственных детей. Но иногда ей было жалко единственного племянника. Отец Дантея, король Доминик относился к нему, как к запасному. Да, все верно, он бастард, его притязания на трон весьма шатки. Но ведь он же родной сын короля, ребенок, рожденный от некогда любимой женщины…

Фрина помнила эту славную историю первой любви Реи и Доминика. Как она караулила у дверей библиотеки, чтобы матушка или слуги ненароком не вошли и не застали их вдвоем, как, затаив дыхание, она подглядывала за парочкой, когда те уединялись. Как мечтала о том, что однажды и она будет на месте старшей сестры. Как чьи-то теплые руки будут немного неуклюже водить по ее талии, как все эти поцелуи и прикосновения будут приносить ей небывалое удовольствие. Именно так Рея описывала свои чувства.

И вот, спустя годы, у них все же появился ребенок. Но, кажется, это совсем не тронуло сердце Доминика. Нет, он безусловно любил Дантея, но только не так искренне и открыто, как своих законных детей. Он не брал его так часто в поездки, как, например, принцессу Тору — а ведь она просто девочка. Девочкам редко достается трон, их редко приобщают к политической жизни. Хотя семья Маркелл — исключение из правил.

Так жалела или ненавидела Фрина Дантея? Наверное, и то, и другое. Ей было жаль мальчишку, который не был важен ни матери, ни бабушке в качестве просто сына и внука, который был в тени для своего отца, и которого, в конце концов, с самой первой минуты невзлюбила родная тетя.

— Мама, почему я не могу пойти на праздник? — вдруг спросил Дантей, нарушив звонкую тишину в комнате, которую разбавлял лишь шелест страниц книги в руках Фрины и перешептывание ее старшей сестры с матерью. — Отец зол на тебя, но не на меня.

— Запомни, Дантей, если отец разозлился на меня — он разозлился на всех нас, — Рея искоса посмотрела на Фрину. — Если он разозлится на тебя — разозлится на всех.

Мальчик, поджав губы, снова уткнулся в шахматную доску. И Фрина вновь испытала это отвратительное чувство. Жалость, смешанную с презрением.

Этой ночью Тора, пробираясь в покои старшего брата, пришла к выводу, что ночные стражи куда более бдительны, нежели те, что должны охранять королевскую семью и остальных жителей дворца днем. Поутру принцесса могла незаметно прошмыгнуть мимо, казалось бы, бдительных рыцарей, смешавшись со слугами, которые то и дело сновали по коридорам замка.

Но намного сложнее было отделаться от назойливых фрейлин. Раньше, когда в услужении у Торы была всего лишь престарелая няня, любившая подремать, и одна молодая служанка, которая то и дело норовила улизнуть к своему ненаглядному поваренку, пробраться в покои брата не составляло особого труда, но сейчас, когда за ней следили десяток глаз, это оказалось намного труднее.

И все же она была здесь. Робко постучав в дверь условным стуком, который они придумали в детстве, Тора постаралась быстро прошмыгнуть внутрь.

— Я уж думал, что не придешь, — усмехнулся Адмет, поднимаясь с софы, на которой он сидел, рассматривая танцующие языки пламени в камине.

— Как же я по тебе скучала, — Тора с порога бросилась в его объятия. На празднике они под пристально следящими взглядами приглашенных не могли дать волю чувствам. Но сейчас им никто не мешал. — Временами мне было даже тоскливо, — призналась принцесса.

— Да и мне тоже, — согласился Адмет, вместе с сестрой усаживаясь на софу. — Мир ортейцев очень отличается от нашего. Они совершенно по-другому мыслят и чувствуют. Я только начал привыкать, как настало время вернуться домой, — он повернул голову обратно к огню.

— Небось не одно девичье сердце разбил? — усмехнулась Тора.

— Не поверишь, но ни одна девушка не приглянулась мне.

— Не может быть! — наигранно ужаснулась Тора.

— Перестань, — рассмеялся Адмет, слегка толкнув сестру. — Хочешь, открою секрет? — при этих словах в глазах девушки загорелись любопытные огоньки. Она нетерпеливо сжала его руку, словно вынуждая поскорее поведать ей тайну. — На Южных Островах мне часто снилась девушка, молодая, чем-то напоминающая нашу мать. Она меня все время звала. Но я никак не мог дойти, как будто что-то сдерживало меня. Но не кандалы, а что-то иное, — Тора нахмурилась. — Ты же у нас колдунья, может, разгадаешь?

— Тише, — взмолилась девушка, приложив указательный палец к его губам. — Я же тебе по секрету сказала.

Когда Минерва только рассказала Торе об истинном происхождении всех девочек их семьи, вернее, о том, что даровано каждой по праву крови, мать взяла с нее обещание, что ни единая душа, не обладающая подобным даром, ни за что не узнает о таинственной и неведомой силе внутри нее.

Но Адмет был ей не просто братом, но и близнецом, отражением ее души. Между ними была некая незримая нить, которая всю жизнь связывала двух наследников между собой. Она просто не могла не рассказать ему об этом. И хотя по первости брат счел все это выдумкой, фантазией Торы, со временем ему неоднократно представился случай убедиться в правдивости ее слов. И все же он продолжал воспринимать это со скептицизмом, хотя и с куда меньшим, чем раньше.

— Лучше расскажи, как твоя жизнь? — спросил Адмет, решив отвлечь сестру от разговоров о магии. — Что нового у тебя?

— Вроде ничего особенного, — неопределенно пожала плечами Тора. Она вдруг запнулась на мгновение. Почему же она так боится обо всем рассказать Адмету? Ведь она же за этим и шла в его комнаты, а сейчас ей стало страшно. Отчего? Ведь он все тот же брат, все тот же мальчишка, которому она никогда не боялась доверять свои секреты. — Ты знаешь… — начала принцесса, — у меня появилась одна привычка, которая жутко не нравится нашей маме.

— Что за привычка? — спросил Адмет, нахмурившись.

— Мне нравится гулять по Нобилиссу.

Адмет разразился звонким смехом. Тора, не ожидавшая подобной реакции со стороны брата, удивленно уставилась на него. Почему он смеется? Что такого она сказала?

— Я уж боялся услышать, что ты начала пить беспробудно или ходить в сомнительные заведения вместе с дядей Эвментом, — сквозь смех произнес старший брат. — Зачем ты гуляешь по городу? — наконец перестав смеяться, спросил Адмет.

— Мне нравится, — коротко отозвалась сестра, поджав губы.

— Это глупо, — покачал головой Адмет. — Зачем?

Окончательно рассердившись, Тора резко вскочила на ноги. Как он мог? Теперь она не видела перед собой того брата, которым он был до своего отъезда на Южные Острова. Что там такого произошло, что из верного, всегда понимающего Адмета, он превратился в злобного, насмехающегося над всем, глупого юношу?

— Тебе, как будущему королю Эверона, следовало бы озаботиться подобными вещами, — бросила принцесса прежде, чем стремительно вылететь из покоев брата. А ведь она даже не успела ему сказать самого главного, Адмет все испортил. Он поднял ее на смех. В эту ночь Тора сильно обиделась на него.

А тем временем в противоположном крыле дворца Эвмент Маркелл пытался заглушить душевную боль при помощи бутылки рома. Впрочем, возможно, он обманывал себя. Ведь за последние двенадцать лет это была далеко не первая подобная ночь, далеко не первая опустошенная бутылка, купленная в порту у какого-то дряхлого старика, имя которого лорд Маркелл за столько лет не удосужился запомнить. А ведь он, скорее всего, единственный, кому нравится паршивый привкус этого отвратительного пойла, единственный, кто покупает эти бутылки у старца.

Но уж лучше терпеть этот горький тошнотворный вкус рома, нежели ту боль, которая сковывала его сердце всякий раз, когда он смотрел на общение старших брата и сестры с их детьми. А ведь у него тоже мог бы быть ребенок. Сын, наследник. Или красавица дочурка. Хотя нет, лучше сын. Продолжение рода, будущее Эвмента.

Но Минерва лишила его этого счастья. Сама не постыдилась выставить бастардов Дейномена королевскими отпрысками, а у родного брата отобрала счастье быть отцом. А ведь он, действительно, хотел познать это счастье. Эвмент мало помнил Филипа, своего отца, но ему бы очень хотелось быть таким же любящим, верным и надежным, каким был давно покойный лорд Маркелл.

Куда сбежала Асгерд? Как сложилась ее жизнь? Что случилось с его ребенком? Все эти вопросы страшным вихрем крутились в его голове на протяжении стольких лет. Не отпускали мысли о возлюбленной ортейке. Иногда ему мерещился ее силуэт в толпе горожан Нобилисса или среди молодых служанок. Временами он слышал ее голос, такой звонкий, уверенный, такой родной и любимый.

Эвмент предал Асгерд. Его неуверенность растоптала чувства невинной девушки. Он просто струсил. Испугался гнева Рагнара, испугался скандала, который бы непременно разразился. Дориан, который старался во многом заменить Бренну и Эвменту родителей, учил его всегда принимать ответственность за совершенные им поступки. Да, последствия могут быть весьма плачевны, но он должен принимать это. А теперь ему кажется, что он совсем не усвоил этот урок.

Кто виноват в том, что Асгерд сбежала? Минерва, которая позволила ей это сделать? Или сам Эвмент? На кого он злился? На сестру? А может, на самого себя?

На этот раз бутылки паршивого рома оказалось мало. Эвмент решил спуститься в винные погреба дворца и прихватить оттуда парочку бутылок, чтобы выхлебать все до дна и наконец забыться сном. Конечно, наутро он будет жалеть о содеянном, но только не сейчас.

Шатаясь и еле держась на ногах, Эвмент брел в сторону подвала, как вдруг столкнулся в темноте с кем-то, вскрикнувшим от неожиданности.

— Дядя?

— Тора?

Принцесса и Эвмент обменялись удивленными взглядами, когда свечи, которые они держали в руках, осветили их лица.

— Что принцесса так поздно делает посреди коридора? Да еще и одна? — кислый запах рома ядовито одурманил Тору.

— Я как раз собиралась к себе, — утирая слезы, ответила принцесса и опустила голову.

— Кто тебя обидел, моя милая племянница? — Эвмент двумя пальцами грубовато приподнял ее лицо за подбородок. — Кто посмел это сделать?

— Не знаю, — пожала плечами девушка, и из ее глаз снова брызнули слезы.

— Ну перестань, — криво улыбнувшись, сказал Эвмент. — Хватит слез, — он стер скатывающиеся по ее щекам капли большим пальцем правой руки. — Зачем портить такое милое личико? Не плачь. Зачем?

— Просто захотелось.

— А мне вот захотелось выпить вина твоих родителей. Составишь компанию?

Тора изумленно уставилась на него, вытаращив свои и без того большие голубые глаза. Иногда было сложно понять, шутит ли Эвмент или нет. Шутил он нередко, но делал это зачастую с таким серьезным лицом и таким тоном, что люди вокруг начинали сомневаться — а вдруг он говорит правду?

— Я знаю, что ты откажешься, — снова усмехнулся Эвмент. — Ну, тогда мне не остается ничего другого, как проводить тебя до твоих покоев, — он наклонился ближе к племяннице и вскинул брови вверх. — Опасно бродить ночью по замку.

— Ох, дядя, мне уже давно не семь лет, и твои страшилки о призраках не пугают меня, — она рукой отодвинула наклонившегося дядю. Все-таки запах, исходивший от него, был просто невыносим. Дядя Эвмент нередко напивался. Но раньше Торе не приходилось сталкиваться в коридоре с ним в таком состоянии. — Хотя иногда до сих пор страшно ходить в южном крыле.

Эвмент ехидно улыбнулся, вспомнив выдуманную им историю, которая много лет назад сильно впечатлила его малолетних племянников. Да, хорошим отцом он не смог стать. Но никто не помешал ему стать замечательным дядей, который пускай и не является примером и образцом для подражания, но может дать то, чего, к сожалению, не может дать ни один взрослый человек, ставший родителем, своим детям: полной свободы действий и чувств, абсолютной безнаказанности за любой безбашенный поступок. В конце концов, кто такой Эвмент Маркелл, чтобы обвинять своих племянников в чем-то? Эти юнцы еще не так сильно погрязли в болоте жизни, чтобы быть наравне с ним. И вряд ли когда-нибудь их поступки будут так же плохи, как те, что совершал, совершает и непременно продолжит совершать Эвмент.

На следующее утро Минерва решила до завтрака зайти к Доминику. Она надеялась застать короля в кабинете, но там было пусто. А ей бы очень хотелось обсудить вопросы о ее благотворительном фонде в пользу бедных.

Раньше тех денег, что Минерва выделяла из своих собственных средств, было вполне достаточно на организацию множества бесплатных кухонь по всему Нобилиссу, но в последние месяца два денег стало не хватать. То ли бедные начали приходить не только со всего города, но и со всего королевства, то ли управляющий фондом обманывал Минерву. Но ее личная проверка не показала достоверность последнего утверждения. А значит, голодающих стало просто больше.

И потому Минерва рассчитывала на то, что Доминик мог бы выделять каждый месяц какую-то незначительную сумму из королевской казны, которая бы существенно облегчила затраты личной казны королевы. В конечном итоге, на ее средства преображается дворец, ведутся необходимые реставрационные работы и процветает сад. Не было бы этих денег, Доминик бы жил в замке с мрачными голыми холодными стенами. Сад был бы в запустении, а восточное крыло по-прежнему оставалось бы сырым из-за прохудившейся черепицы.

Но Доминика не было в кабинете. Что странно, ведь король всегда до завтрака разбирался с делами, которые ему предстояло решить сегодня. То, что требовало срочности и его внимания, откладывал в сторону, чтобы вернуться к этому после еды, а что-то менее важное мог распределить между своими советниками, но все равно обещал себе проследить за их работой. Таков был принцип Доминика: доверяй, но проверяй. Наверное, это была одна из тех причин, почему Эверон с восшествием на престол сына Себастьяна Неопалониса расцвел, как при Адрии Астер, а может, и еще больше. Мрачные времена давно ушли в прошлое.

Минерва позволила себе рассмотреть внимательнее пергаменты с донесениями и прошениями, лежавшие на столе мужа. Да, будь он здесь, непременно высказал бы свое недовольство — однако его не было. Тут внимание королевы привлек серебряный кулон на длинной цепочке, с шумом стукнувшийся о деревянную поверхность стола.

Раскрыв его, Минерва с удивлением обнаружила внутри затертый, местами поцарапанный, потускневший от времени портрет прошлой королевы. Талея. Вот так новость! Неужто долгими зимними вечерами Доминик вспоминает свою первую жену? Несмотря на то, что королева так и не смогла полюбить своего мужа, как всегда любила и будет любить Клеона Дейномена, все же она была женщиной. Любая женщина на ее месте испытала бы укол ревности.

Талеи нет в живых почти двадцать лет. Минерва родила Доминику двух прекрасных, сильных и умных наследников. Да даже Рея умудрилась родить ему второго сына. Но он все равно думает о первой жене? Что его так крепко связывает с ней?

«А ты? Ты разве лучше? Каждый вечер думаешь о Клеоне», — предательски напомнил ей внутренний голос. Ну конечно, в чем она может упрекать Доминика, если сама живет воспоминаниями о возлюбленном? Оба хороши. А может, они не смогли полюбить друг друга, потому что между ними стоят призраки прошлого?

Тут дверь внезапно распахнулась. Доминик собственной персоной стоял на пороге.

— Минерва? — удивился он, чуть нахмурившись. — Что ты здесь делаешь? Тебе сообщили о моем приказе?

— Каком приказе? — спросила женщина, стараясь незаметно вернуть кулон на место.

— Я приказал собрать всю нашу семью за завтраком, — приближаясь к столу.

— Всю? — она удивленно подняла брови.

— Абсолютно, — кивнул Доминик, подойдя вплотную к ней. — Твои братья, племянники, моя сестра, матушка, наши дети, а также Рея с Дантеем.

— С чего вдруг? Это же просто завтрак, — хмыкнула Минерва.

— Наша семья давно не собиралась вместе.

— Как скажешь, — пожала плечами она. Внезапно какое-то странное теплое чувство охватило ее. Поддавшись этому порыву, Минерва прильнула к его груди. Она почувствовала, как Доминик инстинктивно дернулся, но не оттолкнул ее.

— Эй, ты чего? — улыбаясь, мягко спросил он, легко проведя рукой по ее волосам.

— Ты знаешь, я вдруг осознала, насколько мы старые, — рассмеялась Минерва, еще крепче обняв мужа. — Адмет таким взрослым стал, возмужал, а Тора — она такая юная красавица. А ведь когда-то и я была такой же…

— Ты по-прежнему красива, — заметил Доминик. — Просто твоя красота стала взрослее вместе с тобой.

Испытав небывалый прилив нежности, Минерва, приподнявшись на цыпочках, прильнула к его губам. И это был совершенно не тот целомудренный поцелуй, какими она обычно награждала Доминика. Этот был похож на те, какие она когда-то давно дарила Клеону Дейномену, а ее муж, в свою очередь, много лет назад дарил Талее. Что она пыталась доказать? Что она все еще здесь, в отличие от его первой жены? Что она, как и любая женщина, хочет его любви и внимания?

— Может, ты найдешь время, чтобы посетить мои покои? — спросила Минерва, внезапно прервав их страстный поцелуй.

— Сегодня, — хрипло отозвался Доминик, снова потянувшись к ней в надежде на продолжение. Она разожгла в нем давно погасший огонь.

— Нас уже все ждут, — тихо заметила Минерва. — Мы должны идти, иначе наша семья останется голодной — и все из-за нас.

Доминик прикрыл глаза. Она была права. Трижды глубоко вдохнув и выдохнув, король попытался собрать остатки самообладания. Как бы ему хотелось поддаться внутреннему порыву и овладеть Минервой прямо здесь, в кабинете. Как это грязно и непозволительно в отношении нее… Но хотелось. Она просто играла с ним. Как ему теперь дождаться вечера?

— Идем, — сказал он, предложив жене свою руку. — Все и правда нас заждались.