Ворон ворону глаз не выклюет (джен)

Прячась в тени ивы, Хейд следил за входом Центральной городской библиотеки. Судя по часам, до полудня оставалось несколько минут. Из-за проезжавшего мимо экипажа он чуть не проморгал момент, когда Несса закрыла за собой двери библиотеки на ключ. Матушка Гусыня редко вылетала из Гнезда и к каждому выходу готовилась со всей тщательностью: привычный пучок сменила на модную укладку, принарядилась, надела любимые жемчужные бусы — подарок Соловья. Хейд уже и позабыл, какой она может быть красивой.

Впервые Хейд пробрался в Сорочье Гнездо подобно… вору. Главное — не встретиться с горничной Мартой: та наверняка доложит о нежеланном визитёре хозяйке, грозившейся пристрелить Хейда, если его увидит. Где может быть Айлин? Сидит в своей комнате? Прохлаждается под куполом? Время шло, а девчонка как сквозь землю провалилась. Не могла же Несса запрятать Айлин в подвал, лишь бы та не виделась с Хейдом? Бред, конечно, но на душе всё равно стало беспокойно. На эмоциях Несса часто теряла берега.

Так Хейд и ушёл бы ни с чем, если б не услышал хихиканье на нижнем ярусе астральной башни. Следуя за смехом, он скользнул в одну из комнат и осмотрел нагромождение старых столов и стульев. Надо бы сделать выговор Айлин за то, что она суётся в такие места — все ноги-руки могла себе переломать, глупая! Сама же Айлин устроилась на подоконнике, поглаживая птицу, сидевшую у неё на коленях. Да не просто птицу, а грача с кривым клювом, извечную тень Хейда, всюду следующую за ним. От нехорошего предчувствия засосало под ложечкой.

— А мне нравится шляпка у той девушки в сером платье, вон, видишь, у вывески пекарни? Думаю, она бы мне подошла. Нет, белый скучный! На меня и так будто ведро побелки вылили. По радио, кстати, я слышала рекламу краски для волос. Если я покрашусь в чёрный, то сойду за айрхе, как думаешь? — беззаботно болтала Айлин, выглядывая в окно. Рядом с ней не было никого, кроме старой мебели и ящиков с хламом. Не с птицей же она говорила?.. — Ух, шикарный конь! Прямо как с иллюстрации сошёл, помнишь, с генералом Багортом? Я бы прокатилась на таком…

Айлин крутила головой, высматривая что-то на улице, грач вторил её движениям. Чёртова птица могла за мгновение упорхнуть в раскрытое окно. Пришлось действовать максимально тихо и быстро: девочка успела лишь вскрикнуть, когда грач, надсадно каркнув, оказался в руках Хейда.

— Кто здесь?! Что вам надо?! Отпустите мою птицу! — Айлин прижалась к оконной раме, дрожа от страха. От её несчастного вида Хейду стало не по себе. — М-марта? Это ты? Пожалуйста, не говори ничего Нессе, пожалуйста…

— Нас ждёт серьёзный разговор, Айлин.

— Старик, так это ты? — с надеждой спросила Айлин, но тут же сникла, стала настороженной. — Я… я так рада, что ты не послушал Нессу и навестил меня. Я слышала, как вы ругались. И не в обиде на тебя, правда-правда. Всё понимаю. Но… но… отдай мне птичку. Пожалуйста?

Пока Айлин лепетала дрожащим голосом, Хейд рассматривал пойманного грача. Сомнений нет, именно он помог бежать из Губернаторского дворца, следил за ним всюду, часто встречал по пути домой. Вот только Айлин не подходила на роль того самого «предателя», о котором предупреждал любитель фокусов, если его словам вообще можно было верить.

— Я верну птицу, если ты честно ответишь на несколько вопросов, — Хейд старался быть спокойным, даже благожелательным. — Но мне нужна правда. Хорошо?

— Т-ты мне не поверишь.

— Обещаю верить в самые бредовые слова, какие только скажешь. Главное, не ври мне, договорились? — Айлин кивнула, кусая губы и сжимая края кардигана. — Ты… правда слепая? — она вновь кивнула. — А как ты видела происходящее за окном?

— Птичка помогла.

— Не думай, что я не услышал заминку в голосе. Только правда, помнишь?

— Д-друг помог.

— Друг, который присылает к тебе птиц? — Хейд провёл языком по шрамам на губе, стараясь унять напряжение. — Давно это происходит?

— Почти год… — тихо ответила Айлин и обхватила себя руками. — Однажды в открытое окно залетел воробей, так мы и познакомились. Касаясь птиц, я слышала голос в голове, а вскоре наловчилась видеть их глазами. Мы не делали ничего плохого, правда! Я не беззаконница! А он совершенно безобиден!

Хейд поднял грача на уровень своего лица и всмотрелся в чёрные глаза-бусинки. «Совершенно безобиден», да, конечно. Интересно, что бы сказала Айлин, увидь она казнь воронами.

— Твой друг не хочет поговорить со мной? Я бы и ему задал пару вопросов.

— Скорее всего, ты его спугнул, — Айлин рассеянно покрутила головой, словно осматриваясь. Худые плечи едва заметно вздрогнули. — Вдруг он никогда ко мне не вернётся…

— Оно и к лучшему.

— Тебе-то откуда знать, что для меня лучше?! Он был моим единственным другом! Благодаря ему я хоть ненадолго могла почувствовать себя нормальной! Самолично почитать книги, увидеть небо, людей, игрушки, которые ты мне даришь, — Айлин бросилась вперёд и ухватилась за пиджак Хейда. — Если он ушёл навсегда, я тебе никогда этого не прощу!

— Помоги его найти, и я обязательно передам, чтобы он не забывал наведываться в гости, — Хейд вновь вернулся к мягкому тону. — Знаешь его имя? Где он живёт?

Айлин молчала, всё сильнее и сильнее сжимая лацканы пиджака. Грач беспокойно дёргался, изгибал шею, пытаясь цапнуть Хейда за палец. Раз метод пряника себя изжил, то пришло время кнута, как бы сильно этого не хотелось. Хейд с силой сжал пленника, тот каркнул и затрепыхался.

— Почему он кричит? Это просто птица, она ни при чём! Перестань делать то, что делаешь! — Айлин, казалось, вот-вот заплачет. — Пожалуйста!

— У меня не так много времени до возвращения Нессы, чтобы смотреть, как ты молчишь или увиливаешь, хотя мы договаривались.

— Да ничего я не знаю! — Айлин оставила пиджак Хейда в покое и вытерла рукавом покатившиеся слёзы. — Мы просто общались! Он рассказывал, какими мои предки были до войны с энлодами. О землях, по которым он путешествовал. Когда я научилась видеть с его помощью… то взамен всего, что мне он дал… он попросил лишь о маленькой услуге, — она сглотнула, прежде чем тихо признаться. — Мы написали пару записок.

— Дай угадаю. — Обрывки фактов сошлись воедино. — Вы взяли томик «Современной истории Тормандалла» Конана Рико, по которой Несса шифрует заказы Сорок, и подделали парочку из них.

— Не говори Нессе, умоляю, — прошептала Айлин, искусав губы до крови.

— Ничего не скажу. Но ты понимаешь, что писала заказы на кражу Даров Квадранты? Из-за ваших записок умер человек.

— Та ночь, когда весь город на уши подняли?..

— Не сомневаюсь, что у тебя не было злых помыслов, — ласково приговаривал Хейд, гладя подопечную по молочным волосам, мягким, как пух. — А вот насчёт твоего друга надо разобраться. Чем больше ты расскажешь о нём, тем лучше. Поможешь?

— Вскользь он упоминал о брате, живущем в Дарнелле, — Айлин опустила голову и вновь прикусила губу. — Наверняка он знает, где мой… друг… только я без понятия, как этого брата найти. Я лишь подкинула записку, но кто-то же должен был забрать заказ? Наверно, тот самый брат.

— Умница, — Хейд поцеловал Айлин в макушку и вернул ей грача. Та подняла его над головой и раскрыла ладони, позволив птице самостоятельно вылететь в окно.

— Пообещай, что если найдёшь его, то сразу же вернёшься и расскажешь, как всё прошло.

— Обещаю.

— Пообещай не тем обещанием, после которого пропадаешь на месяцы! Я тебя больше к себе не пущу, если на этот раз обманешь!

Хейд молча обнял Айлин, а она с силой обхватила его руками в ответ, будто это помогло бы навеки удержать его рядом. Когда в последний раз Хейд кого-то обнимал? Кажется, всю ту же Айлин: она была совсем крошкой, когда он вытащил её из снега и увёз с собой, оставив позади разорванные тела и застреленного медведя-шатуна.

— Тот заказ для Сорок… Он говорил, что это и для моего блага, — пробурчала Айлин в плечо Хейда. — Говорил, что благодаря Дару сможет вернуть мне зрение. По-настоящему.

— Ты же понимаешь, что это бред?

— Та ночь, после которой я ослепла… Я тогда не решилась вам с Нессой всю правду рассказать. Думала, что вы меня примете за безумную. Но сейчас, может, ты мне поверишь?

— Поверю во всё, что ты скажешь. Как договаривались.

Хейд всем телом почувствовал глубокий вдох Айлин, пока та пыталась собраться с мыслями.

— Когда ты привёз меня в Дарнелл, я начала видеть дурные сны. Думала, они… после всего, что было… я надеялась, что со временем они пропадут. Годы шли, но становилось лишь хуже. По утрам меня стали находить далеко от спальни. Я сама не помнила, что делала ночью, но каждый раз просыпалась с чувством страха. В одну из ночей всё изменилось… — Айлин надолго замолкла. — Что-то жгло мои ноги. Я открыла глаза и увидела, как всё вокруг заполонил золотистый мох. Так воняло! Из этого мха появилось существо, оно звало меня по имени, да так громко — казалось, это ревёт тот медведь, съевший моих родителей.

Хейд скупо поглаживал девочку по спине и внимательно глядел в окно. Там, за стеклом, грач с кривым клювом сидел на балконе соседнего дома и уставился на него в ответ. Ну-ну, пусть смотрит, пока может. Голос Айлин опустился до дрожащего шёпота:

— Я пыталась бежать, звала на помощь. Когда выбилась из сил, я оглянулась и увидела… это… оно было… огромным, подобно горе, на которой я раньше жила. Вместо головы у него был олений череп, с такими странными рогами, похожими на солнце. Оно звало меня, так жутко, так отчаянно. Вспомнилась сказка, в которой мама советовала главному герою: «Закрой глаза и скажи себе — этого кошмара нет, он лишь в моей голове, на самом деле его нет». Я зажмурилась и очень-очень-очень сильно захотела никогда не видеть это чудовище. Как видишь... перестаралась, — в смешке послышались истеричные нотки. — С тех пор, как зрение пропало, сны тоже исчезли. Друг говорил, что мне очень повезло спрятаться от этого страшилища. Уверял, что знает, как его победить, тогда я бы смогла «открыть глаза», но для этого нужен Дар. И если я могу ещё хоть чем-то ему помочь… — в голосе слышалась вся тоска, которая копилась в Айлин долгие годы. — Я не хочу всю жизнь прожить вот так, понимаешь?

— Понимаю. А ты сама понимаешь, что он мог всего лишь пользоваться тобой?

— Сложно врать, когда наши разумы сливаются в один. Он, конечно, гораздо ловчее меня, хорошо контролировал свои мысли, но и я не дурочка! Враньё очень сильно жжётся. Я знаю. Проверила, когда однажды он мне всё-таки соврал.

— И в чём же?

— Что мне идут короткие волосы

— Но они тебе идут, — возмутился Хейд.

— Ты тоже врёшь. Я похожа на уродливого взмыленного птенца, я же видела. Он не хотел меня расстраивать. Знал ведь, почему Несса меня так стрижёт.

Совесть очередным уколом ужалила в сердце. Права была Несса, когда плевалась обвинениями: Хейд ничего не знал об Айлин и не особо старался это исправить. От приступа самобичевания его спас голос Марты — та носилась по коридорам и взволновано звала: «Лина! Линка, куда пропала?!» Совсем скоро она могла добраться и до этой комнатки. Пора сваливать, но Хейд не мог взять и бросить здесь Айлин, заплаканную и с искусанным до крови губами. Он прошептал заговорщическим тоном: «Хочешь, поиграем в Сорок? Назначаю тебя своим напарником. Наша задача — незаметно добраться до твоей комнаты и не попасться стражу со шваброй», на что Айлин сразу же оживилась и хихикнула: «Я буду твоим самым лучшим напарником». Они прятались, дожидаясь, пока обеспокоенная Марта пройдёт мимо. Айлин слышала её гораздо лучше Хейда и сжимала его руку, давая понять, что пора искать укрытие. Мимоходом они пробрались на кухню и стащили кусок медовика; он полагался Айлин после ужина, но они же были Сороками — поэтому брали что хотели и когда хотели.

Айлин — действительно лучший напарник на свете.

Хейд покинул библиотеку с мрачной решимостью. Слишком много дурных событий в его жизни утыкалось в таинственного «птичьего дружка». Жаль, что зацепок на него до обидного мало. Он обдумывал подкинутую Айлин идею: а что, если вернуть Дар и подловить человека, который за ним придёт? Могло сработать, если подговорить Майру и сварганить обманку…

С большой неохотой Хейд вернулся на Обводный канал — нужно было забрать вещи, пока в них не порылись беззаконники. За время его отсутствия квартира успела чем-то провонять. Протухло что-то из еды? Или скорее кот нагадил, если сам не сдох, что вряд ли — рыжий хвост повадился сбегать к прикармливавшей его соседке. Лучше бы у неё и остался.

Сборы не заняли много времени: Хейд так и не разобрал чемодан, приготовленный к отплытию. Бутылка коньяка, из которой он целую вечность назад достал роковой заказ, случайно нашлась на одной из полок. Устроившись в кресле-качалке, Хейд крутил находку в руках, разглядывая цветастую этикетку. Он с ненавистью сжал стеклянное горлышко, будто сжимал горло заказчика Дара. Из-за одной бумажки вся жизнь пошла под откос! Несмотря на многократную помощь птицевода, жажда мести была сильнее благодарности. Насильно потушив в себе гнев, ведь действовать следовало с холодной головой, Хейд устало откинулся на спинку кресла-качалки. Имеет ли смысл ехать к Майре прямо сейчас, когда в цирке толпился народ? Особенно когда кресло настолько мягкое? Впереди его ждала ночь, полная работы, лучше подремать хоть немного и набраться сил.

«Кошмаров же больше нет, нечего бояться», — успокоил себя Хейд, прикрывая глаза.

* * *

— Хеди. Хе-еди. Открой глаза, — огрубевшие руки гладят по волосам и щекам, ракушки на браслетах тихо звякают в такт движениям.

— Ма? — он боится открыть глаза.

— Тш-ш-ш, тихо, разбудишь Айру. Меня зовут на охоту. Хочешь помочь собраться? Мне бы не помешала помощь маленького мужчины нашего рода, — и первое, что он видит, распахнув глаза, это широкую улыбку ма. Две туго сплетённые косы висят прямо над его лицом. Он любит играть с мамиными косами, похожими на гладких чёрных змеек.

— Кто на этот раз?

— Акула. Утащила уже трёх рыбаков за последние семь лун. Не бойся, я не одна иду — Фарах будет проходить посвящение. К завтрашнему утру вернусь с сувенирами. Хочешь, сделаю тебе стрелы из акульих зубов? — Как отказаться от такого подарка? Конечно, он нетерпеливо кивает. — Тогда собери птичьи потроха, оставшиеся с вечера, и найди трещотки из белых больших раковин. В последний раз Айра ими игрался, поищи у него среди игрушек. Главное, не разбуди малыша, хорошо?

Доверие ма — самая большая ценность, потому он старается побыстрее собрать в мешочек всё, что сгодится для приманки. Не издав ни единого звука, вытаскивает трещотки прямо из-под носа спящего брата, простуженно сопящего под покрывалом из овечьей шерсти — ведь он ловкий песчаный кот, крадущийся в тенях. Ма верно говорит: Айра совсем мелкий и глупый, её уход переживает каждый раз, как в первый. А вот он сам уже не ребёнок: хоть и маленький, но мужчина, потому всё понимает и не доставляет ма проблем. Он ведь её единственная опора.

Ма проверяет остроту гарпунов, смазывает их ядом из зелёной стеклянной банки, которая под строгим запретом, даже в руки брать запрещено. Как же не терпится поскорее пройти инициацию и стать полноправным главой рода Мортов. Он станет морским охотником, как ма, сможет открывать запрещённую банку и готовить гарпуны, будет охотиться не на крабов и устриц, а на смертоносных хищников, таких, как акулы, и… других интересных рыб, которых ма ловит с кланом без него.

— Приглядывай за очагом и не убегай без брата в степь, как в прошлый раз, ясно? — ма обнимает его жилистыми руками, покрытыми причудливыми рисунками.

— Я защищу наш дом, пока тебя нет, — заверяет он со всей серьёзностью. Не хочет, чтобы ма беспокоилась и отвлекалась от охоты.

Ма крепко целует его в лоб, шепчет: «Мой милый песчаный котик», взваливает на плечо снаряжение и уходит. Очаг затухает, своим уходом ма забирает всё тепло с собой. Мелкому станет хуже, если похолодает, он пытается разжечь очаг вновь, пока до него запоздало не доходит, что ложе из подушек пустует. Айра давным-давно мёртв. Он не смог сберечь брата. Он не справился и всех подвёл.

Он несётся к выходу из юрты, крича: «Ма! Погоди, ма! Айры нет! Слышишь?! Не уходи!», но замирает на полпути. Мать умерла ещё раньше брата. Сам он — давно не маленький мужчина, не песчаный котик, а несчастливый вор с чужой кровью на руках. Рода Мортов давно нет, а он сбежал в чужую страну, не пройдя инициации. Всё, что принадлежало матери, оказалось в руках тётки и её мужа из рода Юлат. Теперь-то у него хватит сил отомстить: раздерёт лицо дяди так же, как тот разодрал его собственное, оставив на память уродливые шрамы.

Переполненный некогда позабытой ненавистью, он выходит из юрты и жмурится от дуновения пронизывающего ветра. Снег крупными хлопьями падает на подставленные ладони, скрипит под ногами. Вместо степи вокруг пляшут тени ночного города, окна сияют подобно далёким звёздам. Позади раздаётся скрип и треск льда, словно хрустят ломающиеся кости.

— Хеди! Хеди, убегай! — маленькие ладони хватаются за края ледяной кромки. — Хеди, не подходи!

Глупость! Теперь он не ребёнок. Нет нужды оставлять Айру тонуть в одиночестве, бежать на берег, звать на помощь и видеть в ответ лишь равнодушные и недоверчивые взгляды. Он больше не беспомощен. Айра плачет, его посиневшие губы дрожат, когда он падает на колени и хватает оледеневшие ручки. Тонкая, вздувшаяся от воды кожа лопается под пальцами, окрашивает лёд в чёрный цвет, обдаёт тошнотворным смрадом. Он старается, тянет изо всех сил, но Айру лишь глубже засасывает под воду. Ничего не изменилось. Ничего не получается. Он всё ещё слишком слаб, нужно бежать, звать на помощь, хоть кого-то! В этот раз он успеет вернуться!

— Ты не сможешь бежать всю жизнь, мой песчаный котик, — шепчет мать, появляясь из воды и мягко беря его за правую руку. Её щека разорвана, глаз вытек. На боку недостаёт куска плоти, белые кости рёбер трутся о снежную корку. Лёд вокруг трескается, тает под напором огненных плавников; акулы медленно кружат, отрезают все пути к отступлению. Они пришли за ним. Забрали ма, забрали брата. Остался он.

— Хватит сопротивляться, Хеди, — хрипит Айра сорванным от криков голосом, цепляется за его левую руку. Чувствуется запах гари. Родные руки тянут за собой вниз, под воду, на глубину, у него нет ни причин, ни сил им сопротивляться. Убаюкивающая тьма сгорает в пламени настигших его акул.

* * *

Хейда скрючило приступом кашля. Мерещилось, что в нос и рот забилась вода, он пытался глотнуть хоть немного воздуха, но что-то мешало. За спиной повторился настойчивый стук. Едва придя в себя, Хейд в ужасе заметил задымлённую комнату; он кашлял из-за едкого дыма, а не речной воды — откуда ей вообще в квартире взяться? Всё это время в окно стучала сорока, она прыгала по карнизу и долбила клювом об стекло до тех пор, пока не заметила обращённый на себя взгляд. Чего бы там птица ни хотела, возникли проблемы поважнее.

В квартире начался пожар!

Пламя пожирало всё вокруг, подбираясь к спальне. Проснись Хейд хоть минутой позже, так бы в кресле и сгорел, убаюканный ядовитым дымом. На улице бил тревожный колокол, слышались крики соседей, кто-то пытался выломать входную дверь.

Что спасать из вещей? Самое главное, бесспорно — чемодан. Остальное ерунда, сворует где-нибудь, если потребуется. Пламя ползло по стенам, добралось до порога спальни и уже собиралось переползти на старый ковёр. Жмурясь от дыма, стараясь дышать как можно реже, Хейд кинулся к кровати, на которой оставил чемодан. Обычно он с трудом тащил его по полу, но сейчас, когда кипела кровь, Хейд в два шага добрался до окна. Быстро вынув щеколды, он распахнул створки и сбросил поклажу вниз, на траву. Он уже одной ногой стоял на подоконнике, когда краем уха услышал протяжный мяв.

Первый всё это время сидел в квартире, не у соседки? Хейд простонал и хлопнул себя по лицу. А оно того стоило? Пламя уже пожирало ковёр спальни, скоро из квартиры будет не выбраться. Он выглянул на улицу, чтобы немного отдышаться. Внизу, казалось, собрались все жители Обводного канала. Кто-то что-то кричал, но Хейд не слышал: он бурно спорил сам с собой, пытаясь принять решение.

Ругнувшись от всей души, Хейд кинулся навстречу горящему жерлу своего бывшего убежища. Он знал, куда нужно идти в первую очередь: в кабинет покойного мужа миссис Бэлвош, кот любил спать именно там. Огонь уже облизывал дверь, её пришлось выбить пинком. Хейд заглянул под мебель — дрожащая тушка сжалась под креслом бывшего хозяина и таращилась остекленевшими безумными глазами. Вытаскивать Первого пришлось с боем, Хейд засовывал руку под кресло и хватал его за что придётся, а кот в ответ прокусил ему пальцы до кости. Первый шипел от страха, Хейд шипел от боли, но всё-таки удалось поймать животное за загривок и под гневное урчание вытащить на волю.

Хейд запихнул рыжее глупое чудовище под пиджак и, прижимая к груди одной рукой, попытался выбраться через окно. Дёргал проржавевшую щеколду изо всех сил, но та не поддалась. Ушли драгоценные секунды. Пламя ласково шелестело: «Всё будет хорошо», тянулось распухшими от воды детскими ручками, с укором смотрело с почерневших стен глазами убитой девушки. Хейд растерянно бросался из стороны в сторону, но его будто специально заманили в ловушку, из которой нет выхода.

Хейд отрешённо подумал: «Так тут и умру», а после добавил: «Сраный кот».

Первый гневно проурчал и вцепился всеми когтями, раздирая рубашку. Хейд шлёпнул кота, чтобы не дурил, и заметил, что жуткие образы исчезли. Судорожно кашляя, он сориентировался и рванул в сторону спальни. В глотке и груди болезненно тянуло. Он не заметил, как налетел на подоконник — казалось, тот должен был находиться гораздо дальше. Первый мявкнул и взбрыкнул под пиджаком; кажется, Хейд случайно прижал его хвост.

Пьяно пошатываясь, Хейд залез на подоконник. Скрип горящего дерева, звон колокола и крики зевак слились в звуковую кашу. Мысли были вязкими, чёрный дым прокурил их насквозь. Он совершенно упустил момент, как именно оказался лежащим на траве и увидел перед собой не стену дома, а обеспокоенные лица соседей. Первый остервенело выбрался из-под пиджака, оставив царапины на груди, шее и щеке. В глаз не попал, и на том спасибо. Сквозь кашель Хейд сипло пробормотал: «Тварь неблагодарная».

Вскоре явились пожарники с водяными бочками и гидрантами. Хейда схватили под руки, чтобы оттащить от дома, но тот задёргался, убеждая соседей, что он в полном порядке. А раз в порядке, пришлось заставить себя встать на ноги и прихватить с собой чемодан; удивительно, как никто не украл его, пока Хейд искал кота. Шум, паника и дикое количество народа выбивали из колеи, хотелось забиться в тихое место и там зализывать раны, но покоя не давал вопрос: почему начался пожар? Квартира без проблем простояла несколько дней в его отсутствие, но стоило зайти на пару часов, как беда не заставила себя ждать. Хейд ухаживал за всеми электроприборами и лампочками, они не должны были взорваться. Может, поджог? Да как теперь проверить…

Крики зевак и команды пожарных затихли, будто кто-то выкрутил громкость до минимума. Что-то... что-то рвалось из пылающего окна спальни. Глаза всё ещё слезились от дыма, Хейд потёр их, размазывая по лицу кровь из царапин, и присмотрелся внимательней. Огромные человекоподобные руки ухватились за края оконного проёма. Даже стоя на приличном расстоянии от дома, Хейд почувствовал, как ему в лицо дыхнуло удушливым жаром. Следом за руками в снопе искр появился гигантский олений череп с рогами, подобными солнечному диску.

«Я слишком сильно ударился головой? Отравился дымом? Возможно, стоило согласиться на помощь лекарей?» — Хейд судорожно пытался найти всему логическое объяснение, а чудовище тем временем расправило широкие плечи и встало во весь рост. Кончики его рогов касались неба, заменив собой настоящее солнце. Чудовище взвыло, и этот пробирающий до души звук напоминал звон тревожного колокола, помехи в радиоэфире, треск льда и костей.

Хейд бежал. Как мог в своём состоянии, но всё-таки бежал. Чемодан больно бил по ноге, но перспектива бросить его на улице пугала даже больше пламенного гиганта. Дым обволакивал тонкой пеленой всё, на что падал взгляд. Позади не стихали хрипы и вой, складывавшиеся в едва различимые слова: «Стой», «Выпусти», «Всё будет хорошо», от протяжного «А-ай-ли-ин» по спине бежал холодок. Хейд не оглядывался, но знал: тварь идёт прямо за ним. Отчаяние предательски сжимало сердце, шептало в уши: «Бежать бесполезно, остановись, лишь оттягиваешь неизбежное». Да какого хрена с ним всё это происходит! Разве он не избавился от галлюцинаций, от жутких кошмаров? Этот кошмар даже не его, а Айлин!

По памяти Хейд выбежал на набережную. Тварь неспешно следовала за ним, возвышаясь над крышами домов и покачиваясь на ветру. Земля лопалась под напором растений, сотканных из пламени. Хейд пятился, глядя, как из его собственных следов появляются маленькие ростки. Шелест. Вот его спасение. Он закинул чемодан в лодку, прыгнул следом и едва успел отвязать канат, пока вездесущие стебельки охватывали нити. Чудовище вновь воззвало к нему, повторяя: «Стой», подстёгивая быстрее завести мотор. Лишь бы топлива хватило! Краем глаза Хейд видел, как гигант медленно наклоняется к нему, протягивая испачканные золой руки: ему ничего не стоило смять и лодку, и самого Хейда, как сорванный с дерева лист.

— Заведись же, ты, корыто чёртово!

Мотор заурчал и Шелест сорвалась с места, унося Хейда прочь от тлеющих пальцев. Сохатый гигант рассеялся подобно миражу, но Хейд не верил, что всё закончилось: между плит, которыми была облицована набережная, набухали ярко-жёлтые жилы.

«За какие грехи мне всё это?» — Хейда начала душить безысходность. Он ведь надеялся избавиться от этого чувства навсегда, ещё когда утопил Дар и каменного уродца.

«Выходит, я ошибся?» — к безысходности присоединилось отчаяние, ведь не осталось никаких идей, в чём причина происходящего вокруг безумия. Неужели он зря избавился от награбленного? Но ведь на несколько дней Хейду действительно полегчало. Не могло же всё оказаться самообманом!

«Я не хочу вновь зачахнуть», — он упорно избегал слова «боюсь», будто стоило признать свою слабость — и спасения уже не дождёшься. На борт Шелест приземлился грач с кривым клювом. Придёт ли теперь птицевод на помощь?

— Ты… — Хейд с трудом откашлялся, горло до сих пор драло, — ты можешь меня слышать? Можешь видеть чудовище, которое гонится за мной? Прошу тебя, помоги. Я не знаю, как это прогнать.

Он никогда ещё не чувствовал себя настолько тупо: весь перемазанный в крови и саже, с загнанным взглядом, и рассказывает птице о преследующем его существе из чужих кошмаров. Со стороны, наверное, дикая картина. Грач смотрел пристально, взвешивая, стоит ли помогать неблагодарному вору или нет. Хейд нервно тёр шрамы, не понимая, чего птицевод тянет. Мстит за то, что раскрылись его шашни с Айлин? Или на этот раз он ничем не мог помочь?

— Я отдам тебе Дар, слышишь?! Только прогони эту тварь!

Третий раз просить не пришлось. Грач раскрыл крылья и слетел с бортика. Хейд ожидал очередного представления с кучей птиц, но то ли чудовище стаей ворон было не изгнать, то ли после «фокуса» тощего человека у птицевода появились проблемы с контролем над ними. Оставалось лишь довериться грачу и плыть туда, куда тот вёл, по узким каналам вглубь острова Тараск. Топливо в баке кончалось, мотор почти заглох, когда грач с громким карканьем опустился на столб пристани. Хейд знал этот район. Птица привела его в Горбы. Ничего не оставалось, как следовать за ней по суше, прихватив с собой злосчастный чемодан. Пусть он неудобный, тяжёлый, отбивает до синяков ноги, но боль от этих синяков была якорем, знаком, что Хейд сейчас в трезвой памяти, а не блуждает в кошмаре. Оставит чемодан — затеряется.

Жёлтая поросль стала менее резвой и агрессивной, но продолжала неотвратимо следовать по пятам. Хейда обволакивал удушающий запах, от которого горели лёгкие. Грач беспокойно каркал над головой, не то подбадривая, не то подгоняя, он летел к вершине центрального холма Горбов, на котором стояли развалины старого дворца с богатой историей.

Хейд не раз видел эти руины, но не узнал продолговатый купол, возвышавшийся над Горбами. На засохших деревьях сидели всевозможные птицы, хор их голосов приветствовал беглеца. Чувствовалось что-то неладное. Противоестественное. Хейду здесь не место. Никому здесь не место. Жаль, отступать было некуда, позади всё поглотил живой огонь. Сгибаясь от кашля, он поднимался на холм, борясь с собой за каждый шаг — а мрачные руины не становились ближе. Хейд опустил взгляд. Его по колено охватил мох и шустро полз выше, цепляясь за одежду. В ужасе он выронил чемодан и попытался стряхнуть с себя заразу, но лишь обжёг пальцы.

«Здесь оно меня и сожрёт», — мысли казались чужими. Всё, что Хейд делал — не больше, чем конвульсии рыбы, выброшенной на берег. Целый месяц он бился и бился о раскалённую гальку, пытался вернуться в родные воды, не понимая, что всё было кончено с того момента, как он заглотил крючок.

Пришла в движение странная конструкция посреди руин. Два исполинских крыла, похожих на дыры в мироздании, чья чернота поглощает весь окружающий свет, распахнулись над Горбами. Птичий череп, объятый лазурным свечением, медленно склонился к Хейду, пытаясь разглядеть крошечного человечка перед собой. Не в силах оторвать от черепа взгляд, Хейд попытался отступить назад, но ноги запутались в огненной траве. Птицеподобное существо потеряло к человеку интерес, резко подняло голову и уставилось на что-то позади него.

Череп распахнул огромный клюв, которым мог бы проглотить солнце. Прошло несколько томительных секунд — и существо... закричало.

* * *

Вокруг была кромешная тьма. Несколько томительных секунд Хейд вглядывался в черноту перед собой, пытаясь сообразить, где он. В висках отдавало резкой болью, ушибы противно ныли, царапины добавляли завершающие штрихи в общую картину страданий. Сердце пропустило удар, когда пришёл ужас осознания. Он ослеп? Как Айлин? Нет-нет, бред, с ним не может такого произойти, с кем угодно, только не с ним.

Слепо шаря руками, Хейд что-то сносил и разбивал. Нащупав подоконник, он рывком раздвинул шторы; за стеклом удалось разглядеть унылый пейзаж Горбов и мутный диск луны, прикрытый облаками. Какое облегчение. Слепота оказалась бы для него непоправимым ударом. Решив самый важный вопрос, Хейд взялся за следующий: где он, собственно, очутился? Из окна виднелся соседний холм, на вершине которого стоял дом призрения. Лучше и быть не могло. Он в чёртовом Муравейнике.

Скрипнула дверь, Хейд прикрыл глаза от ослепляющих лучей света. На пороге замялась юная айрхе, в одной руке она держала поднос, а другой нервно поправила косу, обвитую лентой. На смуглом лице застыла вежливая улыбка: «Моё почтение, рада, что вы очнулись. Желаете ли чаю или пахлавы?» Играть в гостеприимство не было ни времени, ни настроения, потому Хейд прямо спросил, как он здесь оказался. Ответ его огорошил: «Стах из рода Нуа послал за вами людей». Это прозвучало, как скверная шутка.

— Стах? Куда делся Старичок? Он умер?

— Живёт и здравствует, да благословят его путь Великие ханы, и он желал встретиться с вами сразу же, как вы придёте в себя. Позвольте, я вас провожу, — манеры гостя, а точнее, их отсутствие, девушку явно оскорбили, но Хейду было плевать. Каким образом в момент между криком гигантской птицы и его пробуждением умудрились влезть люди Стаха? Почему Старичок ждал встречи с ним? Почему его до сих пор ничто не убило? Слишком много вопросов.

Муравейник был явлением неординарным. При Эливайнах в этом доме жили строители, чьими руками рыбацкую деревушку превратили в знаменитый город. В нынешние же времена, когда район «старого» Дарнелла утерял своё изначальное название — Горки, — и все стали называть его Горбами, заброшенное здание облюбовали айрхе. Уже через десяток лет им стало так тесно, что пускали кровь в борьбе за лишний угол, и тогда кому-то пришла светлая мысль — сделать пристройку. Вскоре этому примеру последовали все остальные, и обычный дом превратился в муравьиную кучу, живущую по своим порядкам. Когда-то и Хейд был частью этого царства айрхе, но хватило его ненадолго: он решил жить по правилам энлодов, терпя презрение, но лучше так, чем постоянно слышать: «Ты нам должен». К примеру, в срочном порядке возродить род Мортов, причём с той женщиной, на которую укажут — вот только у Хейда были другие планы на собственную жизнь. За минувшие годы Муравейник совершенно не изменился, лишь сильнее обветшал. Низкие потолки, узкие проходы, грозившийся вот-вот рухнуть потолок и скрипящие половицы. Дом-урод, в котором Хейд жил, как в клетке.

— Вот так новости. Я совсем из ума выжил, или нас действительно навестил коротышка Морт? — высохший лысый старикан с круглым животом, будто под халат засунули дыню, приглашающе указал трубкой кальяна на подушки рядом с собой.

— Давно не виделись, Старичок. Выглядишь бодро, как никогда.

Усевшись на подушки, Хейд по воровской привычке оценил далеко не скромную обитель Старичка. Тот любил окружать себя дорогими, но безвкусными вещами: мудрёные статуэтки, картины в позолоченных рамах смотрелись абсурдно на фоне облупившихся стен, подгнивших полов, прикрытых аляповатыми коврами, да сквозняка, дующего из щелей в старых окнах.

— Чего о тебе не скажешь, малёк. Признавайся, зачем сюда припёрся. Ты же у нас подался в большой город, горел всем доказать, что не из дерьма, коего здесь навалом, вылеплен. И как, доказал? — Старичок щурился хитро, улыбался мерзко беззубым ртом.

— Доказал. Не пойму только, чего ты зубоскалишь, я ведь не своим ходом в Муравейник попал.

— А-ах, так это из-за тебя весь сыр-бор приключился? Вот так совпадение. Я-то уж думал, ты с повинной вернулся, с разодранной-то мордой.

— Неужели в Муравейнике что-то произошло без твоего ведома? Хватку теряешь, старость не в радость?

— Я тебя ещё переживу, недоросток — усмехнулся Старичок, неспешно раскуривая кальян. — Единственное, о чём тоскую — по своим зубам. Есть кашу, срать кашей — не о такой старости мечтал, да что поделать? Вставишь зубы золочёные — свои же ночью вырвут. Ладно, хватит трепаться попусту. Садись, сыграй со мной в Пьяного рыбака. Не разучился ещё, а? Играют в большом городе в игру бедняков?

Старичок достал из недр халата кожаный футлярчик и вытряхнул из него кости, посеревшие от многолетнего использования. На их гранях были изображены морские обитатели: кит, акула, тунец, луфарь, сарган и краб, куда же без него.

— Шепни старому, что за дела у тебя с моим младшеньким?

— Никакие, и надеюсь, такими наши дела и останутся.

— Ох, не ври мне, шкет. Его люди принесли тебя сюда и выходили. Между прочим, твои крики слышались во всём Муравейнике и прервали мой послеобеденный сон.

— Крики? — голос Хейда дрогнул.

— Выиграешь — расскажу подробнее. А если проиграешь, то оставлю у себя твой чемодан. Я заглянул в него одним глазком и увидел множество интересных вещиц. Будет что по рукам сбыть.

Старичок собрал шесть костей в кулак, хорошенько потряс и сделал короткий взмах. Кубики шустро поскакали по столу, веером остановившись перед Хейдом. Кит, тунец, два луфаря и два саргана. Везёт же дряхлому мешку. Собрав кости, Хейд сделал ход. Акула, тунец, три саргана и краб. Традиция: вечно в первый ход выпадал проклятый краб.

— У малька и лов помельче, — не упустил Старичок возможность поглумиться. — Делаем три заплыва, вываживаем рыбку по два раза. Давненько не выдавалось играть, хочу растянуть удовольствие.

Хейд согласно кивнул. Это даже на руку, будет шанс отыграться, если первый заплыв — полный раунд — пройдёт неудачно. Старичок цокнул языком, присматриваясь к костям, и перекинул ненужных рыб. В итоге из комбинации двух китов и трёх луфарей собрал Большой улов. Переиграть трудно, но возможно. Хейд отложил своих трёх сарганов и перекинул всех остальных. Собрать бы хоть Игольчатый ужин из сарганов, проигрыш выйдет не таким позорным. Увы, выпали акула и два краба. Старичок хохотнул: «С такой любовью краба к тебе лучше собирай Крабовое нашествие. Заплыв прошёл в мою пользу».

— Я удивлён, что ты сделал своим преемником Стаха. Куда же делся старший сын, как его, Тайн? Он ещё жив?

— Год назад сбежал, поганец, на север. Последний раз его видели около Глотки Предтечей. Лучше бы Тайн сдох, чем подтвердятся слухи, что он присоединился к этим червям-Левиафанам.

На этот раз Старичку кости выпали ещё лучше, чем в прошлый раз: два тунца, два луфаря и два саргана. Он подмигнул: «А мои сети ещё вполне ничего, а?» Хейд задумчиво потёр шрамы на подбородке: ему выпало три акулы, а к ним кит, тунец и краб. Стоит ли пробовать собрать Опасную компанию из акул?

— А как поживает Аяни? Соскучился по бычьим потрохам с фаршированными яйцами в её исполнении.

— Влюбилась в какого-то не то китобоя, не то пирата и сбежала за моря вместе с ним. Даже весточки родному па не послала, маленькая сучка, — беззлобно проворчал Старичок. Хейд мысленно порадовался за Аяни: всё-таки нашла способ вырваться.

После недолгих раздумий Старичок перекинул кости, но ничего лучше, чем две пары, ему собрать не удалось. Хейду посчастливилось к тройке акул добавить четвёртую, собрав Опасную компанию. Старичок ухмыльнулся: «Так даже интереснее», но злорадства в нём явно поубавилось. Хейд бросил кости, начав третий заплыв. Кит, тунец, два луфаря, два краба. Опять проклятые крабы! Вся надежда на луфарей — если выпадет ещё парочка, можно собрать Стайных охотников.

— Что ж, глянем, чем море обрадует меня, — азартно прошептал Старичок и сделал ход. Два кита, тунец, луфарь, сарган и краб. — Ого-го, видишь это? Без пяти минут Пьяный рыбак! Молись Великим ханам, если веришь хоть в одного из них, малёк. Из тряпья в твоём чемодане прикажу сшить пальтишко внуку.

Покусывая шрам на губе, Хейд оставил луфарей и перекинул остальных рыб. Три акулы и всего один луфарь. Ни одной комбинации собрать не вышло.

— Удача всегда тебя любила, но в этой дыре, видимо, ты потерялся у неё из виду, — Старичок взял лишнего кита и демонстративно покрутил между пальцами. Кубик несколько раз отскочил от столешницы и замер в центре стола. Краб. После короткой тишины Хейд рассмеялся, вскоре смех перешёл в хохот. Старичок покраснел от злости, стукнул кулаком по столу, от чего кубик подпрыгнул — и вновь выпал на краба.

— Похоже, лавры любимчика крабов перешли к тебе. Я честно выиграл, верни мне чемодан.

— Хоть сейчас иди к младшенькому и забирай.

Хейд знал, что в этой игре с самого начала не было смысла. Старый пердун всё-таки смог его обыграть! Время шло, а кое-что не менялось.

— Значит, это правда? Ты больше не самая важная шишка?

— Может самый старый житель Муравейника наконец уйти на покой? — Старичок улыбнулся своим страшным ртом. — Досада какая, я-то надеялся, ты расскажешь что-нибудь о делах сына, он такой скрытный мальчик. Вы точно не спелись?

— Нет, — раздражённо повторил Хейд. — Напомню, ты обещал рассказать, как я здесь оказался.

— Говорят, нашли тебя подле местных развалин, орущего до хрипоты, всего израненного, крайне буйного и бесноватого. Силком тащили до Муравейника, и кричал ты до тех пор, пока настоем валерианы не напоили и не окурили боярышником. Бабы судачили, что в тебя блудный дух вселился, просили бросить в реку. Навёл ты здесь шороху! Никогда бы не подумал, что орущим безумцем в итоге окажешься именно ты, малёк. Сломал-таки тебя большой город больших людей, ну, признай?

Разговор прервал стук в дверь, и после разрешения вошла парочка здоровяков, насколько это определение вообще подходило айрхе. Пока Хейда добровольно-принудительно выводили из комнаты, Старичок скорбно покачал головой: «Какая жалость, судя по всему, сыночка жаждет с тобой встретиться. Если останется чем играть в Рыбака, то заглядывай ещё». В разветвлённых коридорах не было слышно грызни соседей и смеха хозяек, обсуждающих сплетни за домашними хлопотами, крики младенцев не разрывали уши. Муравейник, город-под-крышей, стоял, будто вымершая развалина. Теперь этим тонущим кораблём управлял Страшный Стах — что само себе звучало жутко.

Хейд помнил мрачного юношу со светлыми и неподвижными, как у мёртвой рыбы, глазами. Дитя бурной связи Старичка и энлодской аристократки, которого опасались все в Муравейнике, один лишь Старичок относился к сыну со свойственным ему пренебрежением. До сих пор помнилось, как Стах орал на весь Муравейник, угрожая сунуть руки Хейда в кипящий дёготь, раздробить в пальцах суставы, вырезать веки — как вчера было. Вопрос, помнит ли сам Стах тот день так же хорошо. Хейда привели к котельной, из-за двери которой послышалось гулкое эхо.

— Гладко стелешь, но есть кое-что, что мне в твоих словах не нравится. Я был — вот сам, всей своей персоной — на кондитерской фабрике Ламарка-гуая. Более того — общался лично. Его бы оскорбило одно лишь предположение, что он укрывает Левиафанов. Ламарк-гуай прячет ублюдков ничуть не лучше, но те хоть свои, родные. Не червивые. — Раздался лязг. — А вот ты мне брешешь. Это расстраивает. У меня, знаешь ли, душа, сука, трепетная. Обидеть — как два пальца оплевать. Зачем ты меня обижаешь? — Лязг.

— Прошу вас, перестаньте!

— Да вроде мило болтаем, разве нет? Па всегда говорил: любое дело решай сразу, не откладывая на потом. Па мужик умный, иначе бы не прожил семь десятков лет. А вот ты, дружок, как думаешь — сможешь столько протянуть?

Лязг.

— Я рассказал всё что знал, клянусь!

— Ох, клятвы. Пустые слова — вот что такое клятвы. Манипулирование доверием собеседника. Факты, правдивые факты — вот что хочу слышать. Неужели так сложно? Почему ты заставляешь меня делать тебе больно? Из-за тебя я уже второй час вынужден торчать в этом котле. Не стыдно? Или у тебя слабость к замкнутым помещениям?

Удар. Тишина. Громилы переглянулись, один из них несмело открыл дверь и затолкал в котельную Хейда.

— Ох, ну надо же. Сегодня день грёбаных чудесных встреч, — своим мёртвым взглядом Стах пригвоздил Хейда к месту, как бабочку булавкой. — Ребята, только не говорите мне, что именно эту крысу вы нашли подле руин. — В ответ было закономерное молчание. — Вы разрываете мне сердце. Что за день полный разочарований.

Энлодская кровь дала о себе знать: Стах вымахал на две головы выше любого айрхе, его кулаки были как кузнечные молоты. Льняная рубаха — вся в пятнах крови, застарелых и свежих. Вот как понять, Стах ещё злится или нет? Помнит или нет? Один из помощников чистил инструменты, которые бы больше подошли мяснику. Рядом, на прикрученном к полу стуле, размяк юноша с окровавленными руками: на пальцах было не досчитаться ногтей. Всё лицо, каждый доступный взгляду участок его кожи покрывали гематомы. Ждала ли Хейда подобная участь?

— Бедолага, да? — Стах заметил долгий взгляд Хейда в сторону жертвы. — Но ты его не жалей, не надо. Он — Левиафан, пробрался к нам, как червь, разъедал мозги нашим людям. Уже треть Муравейника подалась на север, в ряды этих уродов. Даже мой брат не устоял. Глупый, глупый Тайн! Так очернить честь славного рода Нуа не смог бы даже я при всём старании.

Хейд отвёл взгляд от пленного Левиафана — в последнее время от вида крови ему становилось нехорошо. Широкая ладонь Стаха легла на его шею и настойчиво потянула к соседнему стулу. Стах рыкнул: «Сядь», и Хейд сел.

— Рад тебя видеть, Хейд. Честно, — Стах улыбнулся, почти ласково беря исцарапанные котом руки и приковывая их ремнями к подлокотникам. — Много лет искал, старался, но умеешь ты прятаться, признаю. Не зря с тобой никто в прятки играть не хотел — хрен найдёшь, крысу эдакую, — проверив надёжность креплений, он глянул исподлобья прямо в глаза Хейда. Тот ещё держался. Ужимки Стаха — не самое страшное из увиденного за сегодня.

— Как жаль, что ты действительно крыса, Хейд. Не будешь же отрицать? — голос Стаха плавно менялся, становясь угрожающим. Помощник протянул начищенный секач, и Стах провёл пальцем по широкому лезвию, проверяя чистоту. — Я всегда хорошо к тебе относился, правда. Ты, как и я, блевать хотел от местных правил, да ещё истории рассказывал интересные. Хоть все они и оказались враньём, как я потом узнал, но это ладно. Не самое страшное разочарование из тех, что ты мне принёс.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — спокойно ответил Хейд, ремни на руках и поблескивающий нож его как будто вовсе не волновали. Стах больше не улыбался.

— Не так уж ты и стар, чтобы страдать провалами в памяти, — прошипел он и резко склонился над Хейдом, почти стукнувшись с ним лбами. — Камея с профилем моей матери. Из красного и зелёного сердолика, с гранатовыми и изумрудными камешками, размером с крошечную росинку. Ты украл её у па, ублюдок.

— Камея? — с натугой переспросил Хейд. Сложно было держать невозмутимое лицо, когда его обжигало гневное несвежее дыхание. — Я помню её. Аяни хвасталась, что Старичок оставит камею ей в приданое. Ты уверен, что твоя сестра не прихватила её с собой, когда сбежала из Муравейника?

— Сорока-белобока, — протянул Страшный Стах тем самым тоном, от которого внутренности связываются в узел. Край секача коснулся пальца Хейда. Малейшее усилие со стороны Стаха — и польётся кровь. — Крадёшь ты с такой же лёгкостью, с которой ложь свою поёшь?

— У Старичка в закромах можно было найти вещи гораздо ценнее, чем камея, — Хейд неотрывно следил, как нож пересчитывает кончиком лезвия пальцы на его правой руке. — Это для тебя она дорога, как память о вашей с Аяни матери. Мне — безразлична. Захоти я обокрасть твой род, обратил бы внимание на рыбку покрупнее.

Секач с противным стуком вонзился в подлокотник между пальцами Хейда.

— Врёшь! Я видел всё своими глазами и верю им больше, чем лживым словам твоего поганого языка! Неспроста ведь ты свалил из этой дыры: боялся, что я тебя сдам или доберусь до твоей шеи лично. Не зря боялся, Хейд! — Стах сжимал кулаки, не в силах сдержать закипающую злость. — Всё о тебе, сука, знаю. Стоило двум стервам-Сорокам пальцем поманить — так сразу дёру дал. Кто предложил принести камею в качестве вступительного дара? Эти сучки? Или сам додумался? Да конечно, сам, уж ты-то знал, что эта камея — единственная стоящая вещь из всего мусора, собранного па.

Хейд сжался, готовый к тому, что его сейчас ударят — в лучшем случае. Стах успокоился подозрительно быстро. Вновь приблизился к пленнику, сел перед ним на корточки. Положил руки ему на колени. Уставился своим выворачивающим душу взглядом.

— Знаешь, что самое обидное? Мне никто не поверил. Па до сих пор уверен, что я прикарманил камею из ревности к Аяни. Его не убедил даже твой побег. «Ну надо же, у недомерка отросли яйца строить свою судьбу среди этих беложопых, может, когда-нибудь и у тебя отрастут», — передразнил Стах отца с презрительной гримасой. — Вот как можно быть насколько тупым, а, Хейд? За что ты только нравился моему па? А ответил такой подлостью, паскуда.

Стах вытащил нож из подлокотника и играючи подкинул тяжёлый инструмент.

— Я понимаю, как всё выглядело со стороны, но…

— Ни единого. Сука. Слова, — секач уткнулся в нос Хейда.

— Твоя манера запугивать ни капельки не изменилась. Плохо, Стах, — невозмутимо проговорил Хейд, хотя рубашка на спине промокла насквозь. — Ты всегда бесился, считая, что мне доставалось всё внимание Старичка, предназначенное тебе — вот и вцепился в удобный повод отыграться. Взгляни правде в глаза. Я не крал камею. Что за чушь про вступительный дар? Я с семейкой Мугнус дружил задолго до того, как пришёл в Муравейник, от меня не требовали каких-либо символических жестов. Не знаю, кто украл камею, но отвечать шкурой за чужие грешки не хочу. Своих хватает.

Под конец самоконтроль Хейда сошёл на нет, он начал говорить быстрее, чем стоило бы. Он всё-таки не железный. Главное — не дрожать. Ни голосом, ни телом.

— Сдалась мне твоя вшивая шкура. А вот пальчики, пожалуй, пригодились бы, — Стах надавил лезвием на одну из царапин на пальце, оставленных котом. Рана налилась кровью, стала глубже, болезненней. Хейд шумно втянул носом воздух и замер. Он должен сидеть смирно. — Мой па — любитель собирать зубы. Как думаешь, может, мне собирать пальцы? Из них вышло бы недурственное ожерелье!

Лезвие вонзилось ещё глубже, Стах повёл секачом дальше по царапине, разрезая мясо с пугающей лёгкостью. Хейд закусил щёку изнутри. Ничего, ничего, ему в жизни прилетало куда сильнее. Выдержит.

— К твоему образу бы подошло, — процедил Хейд сквозь зубы. Он не задумывался над словами, просто чуял нутром — молчать опаснее. Стах безучастно наблюдал, как кровь стекает по смуглой коже, высыхая на подлокотнике новыми тёмными пятнами. Вздохнул с неподдельной грустью:

— Сорока-белобока, знаешь, что делает нашу встречу особенно отвратительной? То, что нет у меня права на ожерелье из твоих пальцев. Закрыл бы навек в этой котельной, да ждут тебя наверху. А я, знаешь ли, человек слова. В отличие от таких паскуд, как ты, я своих друзей не подвожу. — Нож оставил руку Хейда в покое. — Я здесь закончил. Отдайте его амойлаху, да проследите, чтобы не сбежал по пути.

Стах склонился над Левиафаном и похлопал его по щекам, приговаривая: «Давай, открывай глаза, у меня ещё столько дел, а лечь спать хотелось бы пораньше», и даже не обернулся, когда его люди развязывали Хейда и уводили из котельной. Поиграл, как кошка с мышкой, отделаться после такого лишь раной на пальце — считай, повезло. Кто же такой этот «амойлах», ради которого даже Страшный Стах сдержал в узде свою кровожадную натуру?

Хейда вывели из Муравейника в холодную ночь и потащили в сторону холма, на вершине которого стояли знакомые руины. Как ни старался, он так и не смог разглядеть тот продолговатый купол, в итоге оказавшийся гигантской птицей с черепом вместо головы. Неужели абсолютно всё, что он видел днём, оказалось лишь галлюцинацией? Прав был Старичок, обозвав его безумцем. Айрхе поднялись по холму до полуразрушенной арки и замерли, как вкопанные, будто упёрлись в невидимую стену. Пленника отпустили, пригрозив: «Учти, многие видели твою рожу, вздумаешь сбежать — далеко не уйдёшь», и указали подниматься на второй этаж левого крыла здания. Наконец-то Хейда больше никто не лапал, какое облегчение. Проходя под аркой, он услышал приветственное «кар» от грача с кривым клювом.

Легко было понять, почему жители Горбов считают руины проклятым местом. На этой земле Хейд чувствовал себя уязвимо и тревожно, каждый шаг давался с трудом, внутри всё вопило: «Брось, убегай!» Если присмотреться, по развалинам можно было прочитать их историю. Огромные известняковые глыбы, образующие купол, остались с тех времён, когда материк всецело принадлежал дейхе. Вокруг купола сохранился остов из чернёного кирпича — память о тех годах, когда это место служило резиденцией императорской династии Хоррусов. После того, как Хоррусы померли от рук Альмы Кэйшес, их резиденция стала приютом, а потом психлечебницей: так у здания образовались два крыла-пристройки, до сих пор неплохо сохранившиеся. Пожар уничтожил всё богатое наследие, оставив обугленные останки и скверные истории о бестелесных голосах.

На второй этаж вела полуобвалившаяся лестница. Со дня пожара прошли десятилетия, а запах гари до сих въедался в кожу, волосы и лёгкие. Хейд коснулся заржавевшей дверной ручки и замер в нерешительности. Неужели он сейчас встретится с птицеводом? Что ему сказать? Как себя вести? Кроме слов, ему угрожать нечем, да и вряд ли они произведут на могущественного ведуна должное впечатление. Заискивающе благодарить за помощь? Попытаться набиться в друзья, проявив всю силу своего обаяния? Вот только нужен ли ведуну такой ненадёжный друг, как Хейд? А вдруг его посадят под замок и будут силой выпытывать, куда пропал Дар?

«Соберись. Ты справишься. Уболтаешь как-нибудь», — дав себе такую установку, Хейд решительно открыл дверь. Логово ведуна оказалось более чем скромным: всюду пятна птичьего помёта, дыры в полу залатаны досками, стены утеплены замызганными коврами, судя по аляповатому виду, взятыми из запасов Старичка. Внутри костровой чаши с ромбовидными рисунками — лишь остывшие угли: сегодня ею не пользовались. Кресло-качалка у окна выглядело на удивление прилично. Куда же запропастился хозяин этого кресла? Хейд осмотрел подгнивший письменный стол, заваленный объедками, пустыми баночками из-под чернил, пучками перьев и высушенных трав. Среди мусора выделялся пухлый журнал в чёрной кожаной обложке. Хейд открыл первую страницу и с трудом разглядел заголовок «Запись №1». Грач шумно приземлился рядом и громко каркнул.

— Не нравится, когда копаются в твоих вещах? Так приди и останови меня.

— Я здесь, — вдруг послышался гулкий возглас. Хейд пригляделся к источнику звука, но увидел лишь ковры на стенах и подгнивший платяной шкаф. Зачем ведуну запираться в шкафу? За его дверцами нашёлся секрет — пролом в стене, он вёл внутрь таинственной куполообразной постройки дейхе. Лестница из кирпича, скорее всего выложенная руками энлодов, уходила вниз, во тьму. Хейд крикнул: «Не думайте, что я рискну спускаться к вам в такой темени!», эхо гулко наполнило купол.

— Мне… нужна твоя помощь. Прости, — донеслось снизу. Словно почувствовав сомнения Хейда, после недолгой паузы голос добавил: — Я рад, что ты здесь. Боялся, что после встречи с Предвестником ты… выгоришь. Мне многих сил стоило его отпугнуть. Думал, всю ночь придётся проваляться здесь. Я… ног… не чувствую. Поможешь подняться? Пожалуйста.

Умеет же он давить на жалость! С другой стороны, раз ведун настолько слаб, то вряд ли сможет причинить Хейду вред. Держась за стену, пористую на ощупь, Хейд спустился по узким ступенькам. Воздух был спёртый, пыльный. Внизу шаги заглушали ковры, ими всё устлали даже здесь. Птицеводом оказалась куча тряпья, окружённая инсталляцией из чадящих канделябров и зеркал в поломанных рамах.

— Ну… здравствуй? — Ведун был замотан во что-то, похожее на дорожный плащ, покрытый перьями всевозможных птиц. — Прости, что утруждаю тебя. Сам не ожидал, что окажусь в таком… положении… — голос охрип окончательно, договаривал он шёпотом.

Хейд нерешительно замер перед тряпьём, не зная, где голова, где руки. То ли ведун действительно мог читать мысли, то ли сам понимал, что его перьевое одеяние создаёт проблемы — высунув подрагивающие руки, он пытался распутать завязки плаща. Неожиданно Хейд осознал, что ведун тоже опасается его, понимая, что сейчас полностью зависит от прихотей гостя.

От ведуна воняло ядрёной смесью сырых перьев, дыма и давно не мытого тела. Хотелось надеяться, что пятна на камзоле всё-таки не от птичьего помёта. Перекинув руку ведуна через плечо, Хейд помог ему подняться по ступенькам наверх и усадил в кресло-качалку. Следом прилетела очередная просьба: нагреть воды. Хейд огрызнулся: «Я сюда пришёл не нянькой быть», но всё равно растопил костровую чашу. Надоело ходить в потёмках, даже лицо ведуна было не разглядеть. Когда начал потрескивать огонь, комната сразу стала теплее и уютней. Ведун оказался айрхе неопределённого возраста — заросший неухоженной бородой, со стянутыми на затылке густыми сальными волосами, полными седых прядей.

— Не таким я вас представлял, — признался Хейд, передавая ему кружку с нагретой водой. — И нашу встречу тоже.

Взяв со стола один из травяных пучков, ведун покрошил листья в кружку, зажатую между колен. Подождав немного, сделал пару осторожных глотков. Лицо, искривлённое в болезненной гримасе, потихоньку разгладилось.

— Я тоже не так всё представлял, — тихо, но уже уверенней признался ведун. — Не ожидал, что наша встреча состоится так скоро... и что она вообще состоится.

— Неужели планировали до конца жизни за мной птиц посылать? — резко спросил Хейд, чувствуя, что настал удачный момент для допроса.

— Нет, конечно, — прозвучало, однако, не слишком уверенно. — Но что мне оставалось делать? Пришли я с голубем послание: «Давно не виделись. Это я, Айра, рад знать, что ты тоже жив. Заходи как-нибудь в гости, выпьем чаю», — готов поспорить, ты бы сжёг записку и посчитал меня плохим шутником.

— ...Что?

— Хотя, может, и стоило попробовать, но написать что-то более нейтральное? — ведун задумчиво уставился на грача, сидевшего на подоконнике. — Я ведь действительно варю прекрасный чай. Но я не очень… хорош в приглашениях… во всём. Редко удаётся поговорить с людьми вот так, с глазу на глаз. Уже и забыл, как трудно облекать мысли в слова. Прости, если что-то не так скажу, ладно?

— Да заткнись ты уже! — Хейд треснул кулаком по столу. Ведун замолк и тут же сник, дав наконец вставить хоть слово. — Айра? Серьёзно? Ты — Айра?

— С утра им был. Вроде. В последнее время всё труднее… себя… осознавать. Не знаю, как сказать точнее. — Ведун торопливо хлебнул из кружки. — Знаешь, увидев тебя впервые, я тоже засомневался: «Хейд? В этом городе?» Ты так ненавидел Дарнелл. Столько раз твердил: «Вот пройдёт зима — и мы уедем».

Бред какой-то. Бред! Хейда бросило в холодный пот, он вцепился в край стола, ища поддержки, потому как его самого ноги не держали. Сердце беспокойно бухало в груди, дыхание участилось, казалось, его вот-вот накроет паническая атака. Это очередная паршивая галлюцинация. Мёртвые не возвращаются. Ни один беззаконник не в состоянии нарушить этот закон.

— Что ты такое? — Хейд не ожидал, что его голос начнёт так дрожать. Тут же разозлился сам на себя и на человека, сидящего перед ним. Ведун охнул и выронил кружку с недопитым чаем, когда Хейд схватил его за воротник камзола. — Что ты, мать твою, такое?!

У ведуна были такие же раскосые глаза как у Хейда, как у их матери. Глаза янтарные, как у зверя, редкий цвет для айрхе; мать часто говорила — в отца.

— Понимаю, тебе сложно поверить, — ведун неловко улыбнулся и коснулся плеча Хейда. Тот дёрнулся, как от удара током, и отскочил обратно к столу. — Я сам не меньше недели мучился в сомнениях. Если бы не шрамы… я проверял, подсматривал воспоминания в снах. Ох, надеюсь, ты не разозлишься? Я сильно не лез. Правда. Всего лишь хотел убедиться, что ты не стал одним из… этих. Левиафанов.

— Ты лез в мои сны? — Хейд не знал, что делать со всеми навалившимися на него открытиями. Сил на самоконтроль не осталось, ему то хотелось накинуться на ведуна с криками: «Закрой пасть и прекрати врать!», то вдруг из глубины души раздался робкий, полный надежды голос: «А вдруг всё-таки?», то хотелось сбежать в ужасе, потому что если всё правда… — Выходит, все эти грёбаные кошмары — твоих рук дело?

— Ты их помнишь? — ведун уставился на него с обезоруживающей растерянностью. — Ох… неловко вышло. Я не хотел. Ты не должен был ничего помнить. Может, всему виной кровные узы? Или близость Дара сделала тебя более восприимчивым? Интересная взаимосвязь, надо бы не забыть изучить, — задумавшись о своём, он потянулся к журналу на столе. Хейд перехватил его руку и с силой сжал.

— У тебя всего минута чтобы объяснить, как ты умудрился выбраться из ледяной воды и где пропадал все эти годы, «братец». Иначе вылетишь из окна вместе со своим креслом. Умеешь парить, как твои птицы?

Угрозы не произвели на ведуна никакого впечатления. Только взгляд стал очень тоскливым.

— В одну минуту всего не уместить, но ради тебя я попробую, — он тяжело вздохнул. — Да, в ту ночь я утонул. Нет, я не умер, ну, может, почти... да, было довольно близко, назовём это пограничным состоянием. Меня спасли. Не за просто так. Увезли далеко на север. Когда подрос, я обошёл, наверно, весь Тормандалл. Жил как отшельник-путешественник. Искал знания, ответы. В итоге вернулся в Дарнелл. Я всё ещё выплачиваю долг за своё спасение.

— Кто тебя спас? На реке, ничьих следов, кроме твоих и моих, там не было, — Хейд не менял угрожающего тона, но всё же руку ведуна сдавливал чуть слабее.

— Я и не говорил, что спасителем был человек.

— Издеваешься? — прошипел Хейд, но по глазам с ужасом понял — не издевается.

— Говорю же, это долгая история. За минуту не уложиться. Хочешь, докажу, что я — это я? Твой подбородок, — ведун спародировал жест Хейда, который тот сделал прямо сейчас: провёл пальцем по шрамам. — Зря ты заступился за меня перед дядей. Я, в общем-то, действительно тогда украл еду и заслужил удар кастетом. Не стоило меня прикрывать.

— Серьёзно? Было бы лучше, если ублюдок разворотил тебе всё лицо? — разозлился Хейд и тут же сконфуженно замолк, одёргивая себя. Ведун грустно улыбнулся.

— Но ты не мог разговаривать целый месяц. Столько крови было. Я боялся, что ты умрёшь. Долгое время приходилось жевать за тебя, и всё равно у тебя слёзы текли каждый раз, когда ты пытался поесть.

— Хватит, — Хейда передёрнуло от воспоминаний, но ведун не собирался останавливаться:

— Ещё я отлично помню то утро, когда ты разбудил меня и сказал, что ма стала невестой Морского хана.

— Прекрати.

— Лишь спустя годы после нашего побега я задумался, каково тебе было провести те дни посреди бескрайнего моря с незажившей челюстью и вечно плачущим мной. Боязнь большой воды так и не оставила тебя, Хеди?

— Достаточно! — Ведун замолк. — Всё это ты мог подглядеть в моих снах.

— Сны дают представление лишь об общей картине… ах, вряд ли тебя интересует теория. Не веришь словам, может, поверишь глазам? Помнишь этот шрам? — ведун закатал рукав и протянул изувеченную руку. Затаив дыхание, Хейд коснулся бугристых следов от укуса собаки и собственной криворукости. Он помнил каждый с боем нанесённый стежок, потому что Айра плакал, орал от боли и умолял остановиться. Где-то к середине раны брат сорвал голос, но зашивать от этого легче не стало.

Слишком. Всё, что сейчас происходило — было слишком. Хейд закрыл лицо руками и замер.

— Ты там не плачешь, надеюсь? Из нас двоих звание плаксы крепко закреплено за мной, — Айра неловко посмеялся. Откашлялся. Осторожно дёрнул все ещё неподвижного Хейда за край пиджака. — Так как, выпьем чаю? Мне сложно так долго говорить, но я буду рад просто посидеть с тобой рядом. Я скучал, Хеди.

Даже если эта ночь окажется очередной иллюзией, от которой к рассвету ничего не останется, Хейд закроет на всё глаза и позволит себе поверить. Когда он поднимался по ветхой лестнице, в голове роилось столько важных вопросов, но сейчас он не хотел их задавать, не хотел знать ответы, которые ему наверняка не понравятся. Сегодняшний день почти довёл его до края, и теперь он находил скромную радость в разделённой на двоих кружке с самым вкусным чаем на свете и в обоюдном молчании.

Хейд тоже до боли скучал.