Мой домашний ягуар. Игра в танец (гет)

Морд-сит всегда говорят правду. Мы выше лжи, потому что не боимся держать ответ за свои слова. Если мне что-то не нравится, я прямо скажу это, не пытаясь лебезить и услащать слух. Но иногда морд-сит лгут, очень редко и не по своей воле. Это скорее исключение из правил. Лгать мне неприятно. Это выглядит так, словно ты не ощущаешь себя правым и пытаешься защититься фальшивыми эмоциями и лживыми словами.

Но сейчас я должна играть роль. Впрочем, это будет направлено на того, кто сам лжёт чаще, чем говорит правду.

Его я нахожу в библиотеке. Сидит, обложившись книгами, так, что только макушка виднеется. Рогатый шлем покоится на подоконнике, поблескивая на солнце, туда же отправляется пара книг. Старинные, на древнем языке, которого я не знаю. Я была здесь однажды, когда мне выдавали первую книгу пути. У этих книжонок я даже слов на корешках не разобрала. Локи же изучает их сосредоточенно и внимательно, на лбу залегла глубокая складка, а губы искусаны в кровь.

Он такой безобидный с виду, но я едва сдерживаю накатившее раздражение. Очень хочется припомнить ему и захват мира, и Констанцию, но я должна перетерпеть это ещё хоть на некоторое время. Не выдать своего отношения. К счастью, в то время как морд-сит обучают принимать боль, сдерживать эмоции мы также успеваем научиться. Я не стану вести себя ни чересчур резко, ни подозрительно мило. Забуду на время о его тщеславии и коварстве.

Локи тем временем откладывает очередную книгу. Он абстрагирован от всего мира, стражников за своей спиной будто и не замечает, а когда я подхожу ближе, он даже не поднимает на меня взгляда, но протягивает мне руку.

— Свободны, — бросаю я д’харианцам. Если я хочу добиться успеха, их рядом быть не должно.

Когда они уходят, я наконец принимаю предложенную руку, и Локи усаживает меня в кресло рядом с собой.

— Ты знаешь, что род Ралов не всегда обладал магией? — спрашивает он, продолжая вчитываться в непонятные символы. — Их силы передаются не одно поколение, но конкретно Паниз Рал, отец твоего лорда, не имел способностей к магии. Для того, чтобы обучиться магии, он призвал ко двору волшебника первого ранга.

— И о чем это говорит? — я откидываюсь на спинку и складываю руки на груди.

Какая разница, кто кого обучал. Разве что, он ищет слабые стороны лорда Рала… Да это и не важно, использовать знания на практике он не успеет.

— Просто задумайся, — Локи пододвигает ко мне книгу и тычет пальцем в непонятные символы, которые, вероятно, должны мне о чем-то сказать. — Человек без магических способностей вынужден обучаться магии Приращения с нуля, в то время как его сын владеет уже не только магией Приращения, но и магией Ущерба. Ответь мне, как такое возможно? Магия Ущерба доступна только тёмным созданиям Бездны, но не живым людям. Я беспокоюсь, Кара. Даркен Рал узнал то, чего знать не должен, и его методы волнуют меня больше всего прочего.

Он стаскивает с подоконника толстый томик, покрытый рунами и зачитывает название, слов я разобрать не могу, но он переводит: — Сквозь Завесу. Практическая магия Ущерба. Автор: Даркен Рал.

— Лорд Рал — образованный человек, — отзываюсь я, не совсем понимая, к чему он клонит. — Он любознательный и трудолюбивый.

— А ещё не тот, за кого себя выдаёт.

Я ничуть не удивлена, что трикстер совершает такие дешёвые попытки очернить лорда Рала, но неужели он считает, что его слова возымеют на меня должный эффект?

— Проявляешь осторожность? — я закрываю раскрытые томики и встречаюсь с Локи глазами. — Скоро ты вернёшь свой артефакт и все это перестанет иметь значение.

Во взгляде трикстера я различаю удивление и надежду.

— Ты знаешь о деталях переговоров? — уточняет он, я киваю.

— Да, знаю.

— И одобряешь мои требования? — его ладонь накрывает мою, и он переплетает наши пальцы.

Очередное лживое движение, призванное усыпить мою бдительность. Он думает, что я проглочу все его тщеславные мечты о власти, одобрю его выбор спутницы, но при этом позволю вот так касаться себя, кружить себе голову?

Я бы высказала все, как есть, если бы не мои планы по его приручению.

— Я ещё не уверена наверняка, — говорю я уклончиво. — Давай просто прогуляемся сейчас, ладно?

От окна веет свежестью. Если по Срединным Землям уже успела пройтись жара, то в Д’Харе климат более прохладный, а благодаря большому количеству садов вокруг дворца, прогуливаться здесь сплошное удовольствие даже в самую жаркую летнюю пору.

Локи бросает взгляд наружу и, очевидно, также находит идею пройтись заманчивой.

— Да, пойдём, нужно кое-что обсудить.

Он крепче сжимает мои пальцы и некоторое время смотрит, не моргая. Такое ощущение, что он хочет прочесть мои мысли, а может снова послать в голову фальшивые образы. В любом случае, он ничего больше не говорит, и продолжает молчать до тех пор, пока мы не покидаем Народный Дворец. В саду Локи ощущает себя свободнее. Он начинает без промедления:

— Если твой лорд исполнит свою часть сделки, то очень скоро Искатель простится с головой. Д’Хара станет свободна, и ты тоже. Скажи, как ты хочешь провести эту жизнь?

Какой смысл в этих вопросах, когда под свободой он понимает рабство? Неужели он такой тщеславный и самовлюбленный, что даже не понимает, что жизнь под его игом — не райские кущи? Он действительно считает, что лорд Рал настолько глуп и доверчив, что не знает мощи артефакта? И вправду верит, что я возрадуюсь поражению своего господина?

— Я не хочу говорить о делах, — отвечаю я, заворачивая на кипарисовую аллею, от них, в отличии от большинства других растений, я хоть не чихаю.

— Давай не будем, — соглашается Локи, пожимая плечами. — Можешь просто рассказать мне об этом месте. Ты ведь провела здесь большую часть жизни, верно?

— По садам не гуляла, если ты об этом, — я очень стараюсь, чтобы мой голос не звучал враждебно, но это выходит скверно, потому что я знаю, что очень скоро это место может превратиться в пепел, и едва ли это способствует милому общению.

Если он считает, что я проведу с ним целый день просто слоняясь между вечнозелёных, то глубокого ошибается. Я не привыкла лениться и совсем не знаю, о чем можно говорить помимо дел, которых я касаться вовсе не могу и не хочу.

— А как проходил твой досуг? Ты же не все время кого-то обучала, правда? — не унимается он.

— Иногда я спала, иногда ела.

Моим ответом Локи не удовлетворён.

— А что тебя радовало? И не начинай даже про «дарить прозрение слепцам», «угождать лорду» и прочее в этом духе. Чему ты улыбалась? Как проходил, скажем, твой день рождения?

Очередные глупости из разряда его шуток. День рождения… Будто морд-сит есть дело до того, когда именно чрево какой-то захолустной крестьянки исторгло их.

— Погоди, — Локи останавливается и берёт меня за руку повыше запястья. Я вовсе не собираюсь никуда уходить и не нужно меня держать.

Пытаюсь вырвать руку, но пальцы тверды.

— Ты ведь не хочешь сказать, что никогда не праздновала день рождения?

— Я этого и не сказала, — бурчу я.

— Брось, это видно по твоему лицу. Столько пренебрежения в глазах от одного только упоминания об этом событии…

Он словно бы осуждает меня. В общем, все как всегда. Локи и его превосходство, остальные — неучи и деревенщина.

— В моей жизни есть вещи поважнее глупых праздников, — напоминаю я. — К тому же, ты ведь не празднуешь каждую годовщину с тех пор, как кузнец сковал тебе твои кинжалы.

— Ты не оружие, Кара! — повышенный голос направлен на то, чтобы произвести какой-то эффект. Зря старается, меня его тон не способен хоть сколь-нибудь задеть. Да Локи, по всей видимости, и сам понимает это, потому что быстро успокаивается и уже тише продолжает: — Ты не вещь, не бесчувственный предмет. То, что ты воспринимаешь себя так — ужасно. И я не буду мириться с этим. Сегодня и сейчас я научу тебя жить.

О да, великий спаситель собирается научить меня жить за день до полного подчинения. Его фальшь настолько нервирует, что приходится очень и очень постараться, чтобы не проявить это ударом в челюсть. Возмущение разрастается в моей груди, и я лишь чудом сохраняю невозмутимое выражение лица. Судя по тому, что Локи ничего мне не говорит, это у меня выходит достаточно хорошо.

— Не бойся пробовать что-то новое, — продолжает он, поглаживая моё запястье большим пальцем. — Я просто покажу тебе ту жизнь, которой ты была лишена, и ты скажешь мне, нравится она тебе или нет. Ты согласна?

Мне нужно завлечь его посильнее, и если это значит, что я должна позволить втянуть себя в глупости, то я сделаю это.

— Для начала, сбежим от лишних глаз, — он бросает косой взгляд на стражников, следящих за нами издали. — Ты не против немного пробежаться?

Не дожидаясь моего ответа, он тянет меня за руку в гущу кипарисов. Мягкие лапы растения скользят по моему лицу. Я прикрываю глаза, ощущая, как ветви касаются век, но вот мы оказываемся по другую сторону аллеи, и Локи продолжает тащить меня вперёд.

— Ты мог бы сделать это магией, — возмущаюсь я. Хоть в саду и не слишком жарко, но от бега на висках проступает пот.

— Магией не весело, — со смехом отвечает он, ускоряя темп. — Просто получай удовольствие.

Он так говорит об этом, будто глупость вроде бега может как-то развеселить. Не веселит. И когда мы останавливаемся у высокой каменной стены, я рада, что это «веселье» закончено.

— А теперь немного магии, — Локи щелкает пальцами и в зелёном дыму я вижу очертания луга, стена теперь не передо мной, а за моей спиной — мы покинули территорию дворца.

— И что теперь? — спрашиваю я недоверчиво. Что на этом лугу может быть такого, что покажет мне жизнь?

— Пойдём, — Локи манит меня за собой. Со стены стражник машет в нашу сторону кулаком, но трикстер лишь усмехается и уверенным шагом, не особо торопясь, идёт прочь. Я же, сделав знак д’харианцу, чтобы не вздумал следовать за нами, догоняю его, хочу того или нет.

* * *

Д’харианский солдат шел, не разбирая пути. Его ноги заплетались, грозясь вот-вот уронить его в пыль, лишить всякой возможности подняться вновь, продолжить путь и выжить. Но он шел дальше, лишь чудом оставаясь на ногах, раз споткнулся, затем еще. Частоколы крепости, которые уже виднелись впереди, придавали сил. Шаг, еще один, еще. Крепость Грейсона, временное обиталище д’харианского гарнизона, был уже совсем близко, когда солдат упал на колени, сдаваясь во власть обстоятельств. Создатель благоволила ему, его заметили, встретив по д’харианскому обычаю, весьма дружелюбно — натянутыми в его сторону луками.

— Я лучник Данн, — выкрикнул он сипло. — Мой отряд атаковали мятежники, выжил я один.

Последовали долгие несколько минут тишины, во время которых солдата продолжали держать на прицеле, но наконец послышалось «открыть ворота», и двое д’харианцев вышли, чтобы помочь солдату дойти до крепости.

Там у него несколько часов выпытывали, кто он и откуда, рассматривали д’харианское клеймо на плече, снова и снова требовали подробностей сражения, унесшего жизни его боевых товарищей. Отвечал он сухо и по существу: Карвер Алоизий Данн из Азорита, лучник третьего класса, имя командира — Джандр, имя жены — Мэрис. Направлялся в крепость Грейсона по требованию о подкреплении, был ранен в бою, товарищи погибли.

В списках такой имелся, и воином он явно был крепким, потому как, не успев даже отдохнуть, он снова начал рваться обратно, найти мятежников и отомстить.

— У тебя был шанс отомстить, но ты забыл о долге и не пал в бою, — отрезал сержант Фрай с цинизмом. — Д’харианцы всегда бьются насмерть, трусость — это предательство. По повелению лорда Рала ты, как и любой трус, будешь казнен.

— Я хочу говорить с командующим, — потребовал Карвер, когда двое солдат взяли его под руки и повели к стене, другие двое подняли арбалеты.

— Вы совершаете большую ошибку, сержант, — попробовал он снова. — У меня есть сведения о мятежниках!

— Если он что-то знает, пусть говорит, — голос командира прозвучал над ухом Фрая как раз в тот момент, когда тот собирался отдать приказ арбалетчикам. Сержант нехотя дал отбой.

Данна подвели к капитану, рослому сильному воину с густой бородой и усами. Из-под кустистых бровей на лучника смотрели мудрые внимательные глаза. Спокойным миролюбивым голосом он потребовал рассказать все, что Карвер знал о мятежниках. Проклятые смутьяны во главе с неким Герриком изводили их крепость уже не первый месяц, убивая патрульных, и даже миссии устрашения не помогали их остановить. Четырежды солдаты гарнизона закладывали «шептунов» по деревням, не оставляя в живых после себя даже мухи, но люди сопротивления не становились покорнее и покладистее. Любой шанс покончить с ними рассматривался с особой тщательностью.

— После нападения, — рассказал Карвер, — эти трусы снова ушли в лес. Я выследил их и обнаружил их логово.

Командир нахмурился. Если это так, то очень скоро с мятежом можно было покончить раз и навсегда. Впрочем, командир не был дураком, чтобы доверять незнакомцу от одного лишь его имени, значащегося в реестре.

— Капитан, он бросил свой отряд, он предатель, — снова заикнулся сержант, но командир строго остановил его.

Верить Карверу так сразу не стали. У него выпытали, где именно скрываются мятежники, а после заперли в камере вместе с буйным мятежником из сопротивления.

Дрор оказался мужчиной хмурым и опасным, и когда узнал, что Карвер выдал местонахождение его отряда, попытался наброситься на него. Данна спасло то, что тот был прикован к стене короткой цепью, длины которой не хватило даже для того, чтобы мятежник приблизился к нему на расстояние вытянутой руки. Все что Дрор смог — плюнуть в лицо молодого лучника и понести разными словами его сослуживцев.

К счастью, долго Карверу сидеть в камере не пришлось, Фрай вернулся через несколько часов и с яростью вытолкнул его прочь.

— Ты солгал нам! Указал пустую поляну! Там никого не было, и ты за это заплатишь.

Данн с некоторой насмешкой взглянул на него.

— Да вы наверное ввалились туда, как стадо диких кабанов, — предположил он, поведя плечами.

Сержанта разозлил его вызывающий тон, но еще больше его разозлила явная ложь этого чужака.

— Я лучший следопыт в отряде! — вскричал он, привлекая внимание сослуживцев. — Там не было ни кострища, ни следов, там никогда никто не жил!

Карвер оглянулся. Свидетелем их перебранки стал сам капитан, ударить в грязь лицом не хотелось.

— Я бы их нашел, — уверенно сказал Данн и подлил масла в огонь: — Знаете, что я думаю, сержант — вы не хотели найти мятежников, ведь найди вы их — пришлось бы драться.

Ответом Фрая стал мощный удар в челюсть, отчего Карвер покачнулся, едва не упав. Помимо сержанта на него бросилось еще трое, но молодой лучник не позволил им подступиться к себе. Он отражал удары ловко и проворно, то уклоняясь, то атакуя. За несколько минут он избил всех четверых так, что те уползли самым постыдным образом, кто с синяками и ссадинами, а кто и со сломанной рукой.

Командир продолжал стоять, нахмурившись, когда Карвер, сплюнув кровь, подошел к нему.

— Эти люди — трусы, — сказал Данн. — Ни искать не умеют, ни сражаться. И если вы не хотите, чтобы мятежники вас перебили, советую послушать меня.

То было два дня назад, и с той минуты Карвер Данн, лучник третьего класса, снискал в крепости особое расположение. Сперва он рвался с помощью «шептуна» перебить всех мятежников, но капитан остудил его пыл. Для особого задания ему нужен был такой человек, как Карвер, и именно потому тот и скакал теперь на гнедой кобылице рядом с командиром по тихому утреннему лесу.

К удивлению Данна, путь привел их к деревушке Грейсон, к небольшому домишке, где черноволосая женщина, сидя на скамье, наблюдала за тем, как играют ее дети.

— Готов выполнить долг, солдат? — спросил капитан.

Карвер поежился. Меньше всего ему хотелось сейчас проливать кровь невинных, и он не был уверен, что сможет исполнить приказ, хоть его отказ лишил бы его возможности добраться до «шептунов» и отомстить.

— Эта семья помогает мятежникам? — спросил он натянутым голосом, командир бросил на него беглый взгляд.

— И что, если так?

Данн мешкал. Он знал уже точно, что не станет убивать эту семью, но все же опустил ладонь на эфес меча и сказал: — Готов сделать все, что необходимо, сэр.

Капитан одобрительно кивнул.

— В тебе нет жалости. Это хорошо, — он спрыгнул с коня и взял его под уздцы. — Мы не будем их убивать. Только накормим.

Он открепил от седла большой мешок, вызвав у Карвера удивленное «сэр?».

— Это моя семья, — пояснил командир с улыбкой и, вытащив из мешка курицу, заспешил в сторону дома.

— Смотрите, что папа принес! Последняя курица в Срединных Землях!

Курица била крыльями, пытаясь вырваться, но ее конец был предрешен. Часом позже она уже красовалась во главе стола, ароматная и сочная. Трое детей, две девочки и мальчик, тянули к ней свои дрожащие ручки.

— В Грейсоне совсем не осталось еды, — пояснил капитан. — Так как эта деревушка последняя в округе, что верна дому Ралов, мятежники перекрыли все торговые пути. Приходится изымать провиант у других и везти его сюда. А так как по уставу семью навещать можно только в увольнении, я вызвался служить здесь, совсем рядом. Я ведь не в увольнении сейчас, правда?

Карвер тихо согласился, тяжело вздохнув. Он увидел вдруг жизнь такой, какой ее и не представлял. Понял вдруг, что жены мятежников и жены верноподданных мало отличаются друг от друга. Нужда стирает всякие границы.

Он увидел мальчонку, Теннера, трясущегося от каждого громкого звука, хотя отец его и является уважаемым влиятельным человеком. Данн осознал, что никто никому не враг, а все эти границы между правым и неправым условны.

Когда Таннер в очередной раз вздрогнул от простого собачьего лая, а отец принялся его утешать, хозяйка поведала Карверу, что сын ее такой с тех пор, как мятежники напали на деревню и на его глазах перебили всю семью его лучшего друга, спалив дотла и дом, и людей.

Повинуясь порыву, Данн смастерил мальчонке дудочку, наплёв что-то о том, что она волшебная и отгоняет все страхи. Теннер улыбнулся. Это была первая его улыбка за три месяца, и Карверу стало немного менее гадко на душе. За эту улыбку своего сына, жена капитана так тепло обняла его, что Данн сам едва не расчувствовался.

По возвращении в крепость он снова начал гнуть свою линию — за то, что мятежники сделали с деревней, с отрядом, они должны заплатить сполна.

— Прошу вас, дайте мне «шептун». Позвольте расправиться с ними.

— Это невозможно, — отрезал командир, ополаскивая руки с дороги. — И дело не в том, доверяю я тебе или нет, просто «шептуны» у нас кончились. Новые прибудут только завтра.

— А не слишком опасно перевозить оружие по вражеской территории? — проявил осторожность Карвер.

— Они пройдут ночью, — успокоил его капитан. — Через ущелье Рекуны, мятежникам их не увидеть.

Того, как при этих словах Данн напрягся, командир не заметил.

Поздно ночью, когда луна лишь освещала частоколы крепости, Карвер пришел к своей старой камере, где продолжал сидеть его сокамерник Дрор. Охранял его один солдат, к которому лучник обратился с дружеской просьбой.

— Пока мы сидели с ним вместе, эта скотина плюнул в меня и оскорбил моих друзей. Теперь мой черед, помочь не желаешь?

Стражник бить безоружных любил, поэтому без промедления открыл камеру. Тогда-то кинжал Карвера и вонзился в его грудь, вырывая лишь тихий хрип перед кончиной. Мятежнику в руки полетели ключи.

— Скорее, — поторопил его Данн, — тебе нужно выбираться.

Дрор времени терять не стал, ключи тотчас справились со своей задачей, от цепей пленника освободили. Но ему этого было мало. Он ждал ответов.

— Почему ты помогаешь мне? — спросил он, на всякий случай держась подальше от д’харианца.

— Потому что я на вашей стороне, — ответил тот, оглядываясь на двери. — Мое имя — Ричард Сайфер. Я — Искатель.

* * *

Я прожила в Народном Дворце большую часть жизни. Я уходила и возвращалась, но много, очень много времени провела именно здесь. Сколько раз я проезжала окрестные земли — не счесть. И все же сейчас Локи находит рощицу, о существовании которой я не знала. Она далеко от дороги, и я не знаю, как он вообще нашёл её. Набрел на неё однажды, быть может, во времена своего изгнания.

— Мой хан силен, как никогда, — говорит он, подталкивая меня к берёзам. — Я могу сделать больше, чем когда-либо с момента нашего знакомства. Закрой глаза.

— Что за глупости? — возмущаюсь я, но Локи лишь повторяет: — Закрой.

И я закрываю. Глупо, да, но легче согласиться. Он хочет немного развлечь меня за день до того, как планирует поставить на колени — я не стану лишать его этой иллюзии. Пускай делает, что хочет, это последний раз, когда он использует магию не во имя лорда.

— Открывай, — разрешает он, вставая рядом со мной.

И с закрытыми глазами я ощущаю изменения. Слышу шелест, которого не было прежде, ощущаю запах, сладкий, от которого рот наполняется слюной. Когда я открываю глаза, то просто воочию вижу все, к чему, как я думала, я готова. Но нет, к такому я готова не была совершенно точно — сотни разноцветных ленточек, натянутые от дерева к дереву вызывают рябь в глазах. Они такие торжественные, точь в точь, как у лорда Рала на празднествах. Морд-сит такое чуждо, вся эта мишура лишняя, ненужная, но если на миг забыть о своей роли, о службе — мне нравится. Нравится большой пирог на низком столике, нравится подстилка в тени деревьев, нравится то, что впервые что-то делаю не я, а для меня.

— Кара Мейсон, — Локи берёт меня за руку и ведёт к подстилке, — разреши поздравить тебя с днём рождения. Со всеми днями рождения, которых у тебя не было.

Пусть не думает, что его милые речи смогут хоть сколь-нибудь меня обмануть. Я не из тех, кто забывает обо всем на свете при виде какого-то чуда или явного подхалимства.

Он наверняка жаждал бы увидеть на моём месте Констанцию, раз уж у него такой к ней интерес, а вынужден обхаживать меня только потому, что я сама ему навязалась.

— Надеюсь, ты не против вина, — Локи берёт со столика глиняный кувшин и наполняет резные кружки.

Я не отказываюсь. Не очень разумно пить то, что предлагает враг, но мне отчего-то кажется, что замыливать мне глаза он собирается не алкоголем, а своим поведением, сладкими речами. Слишком дружелюбный. Неужели он считает, что я правда поведусь на это?

Я принимаю кружку из его рук и подношу вино к губам, вдыхаю терпкий сладкий аромат, пробую на вкус.

— И как тебе? — спрашивает Локи, как будто вкус вина — вопрос жизни и смерти.

— Лучше тех помоев, что наливают в большинстве трактиров, отличная иллюзия.

— Я уже говорил — это не иллюзия, — он садится, опирая локти о колени. — Это смесь магии Приращения и магии иллюзии, все абсолютно настоящее.

Я киваю, сажусь рядом.

— Как собираешься распорядиться ханом, помноженным на силу твоей вещицы? — спрашиваю я, вовсе не ожидая услышать правду. Так, время скоротать.

— Буду творить новое будущее, — отвечает он, делая глоток из кружки. — Тот мир, где у меня будет все, чего я хочу.

Я киваю. Знаю я, чего он хочет. Полного повиновения, власти, своего величия.

— Так ты хочешь говорить о делах, или может мы сосредоточимся на твоём дне рождения? — Локи салютует мне кружкой.

— У меня день рождения семна… — начинаю я, но он перебивает меня.

— Сегодня, Кара. Твой день рождения сегодня, согласна?

У него странная игра, но я принимаю ее, сдержанно кивнув.

— Вот и чудесно, — он подливает нам вина. — А какой день рождения без музыки, верно?

— Я не собираюсь танцевать, — предупреждаю я, и дело даже не в том, что я не умею. Танец — это трата времени, а тратить время на глупости я не люблю. Хотя, весь этот день — вопиющая глупость.

— И не нужно танцевать, просто слушай.

Локи делает круговые движения двумя пальцами, вызывая ветер. Послушный его воле поток воздуха пролетает между деревьев, пробуждая ветви берёз, их листву и ленты по периметру. Все это шуршит в одном ритме, складываясь в нестройную мелодию. Вернее, это начинается как шорох, но вот к нему добавляется стук барабанов, сперва тихий, но с каждым мигом все громче и громче, а издали приходит перезвон колокольчиков.

Вся эта показуха не вызывает никаких эмоций, по крайней мере, не те эмоции, которые Локи планировал вызвать у меня. Хочется скорее это прекратить, и даже звуки флейты, вдруг зазвучавшие сами собой, ничуть не избавляют меня от неприятного впечатления.

— Это не моё. Убери это, — я отпиваю вина из кружки, стараясь хоть за алкоголем спрятаться от этой навязчивой мелодии, из-за которой голова начинает идти кругом.

— Просто попробуй послушать, — предлагает Локи.

Мне не хочется слушать, мне не нравится.

— Убери, — повторяю я, и в рощу возвращается благодатная тишина.

Мы молчим, и эта тишина не самая уютная из всех возможных её вариантов. Локи нарушает ее первым.

— Тебе нужно расслабиться, а ты даже не хочешь постараться.

В голосе его такое осуждение, будто я виновата в том, что мне не нравится его музыка.

— Меня расслабит пирог, — обещаю я, на что Локи лишь кивает и берётся за нож. Он разрезает пирог ловко и легко, на идеально равные части, выкладывает кусок на медную тарелку. В разрезе я замечаю ягоды черники и густой белый крем. Никогда не ела ничего подобного. Надеюсь, это съедобно.

Локи с насмешкой наблюдает за тем, как я отправляю маленький кусочек в рот, но я не успеваю узреть в этом какого-либо подвоха, потому что сладкие крошки во рту действительно невероятно вкусные и нежные.

— Никогда не ела сладкого пирога, — признаюсь я. — Вполне неплохо.

— Буду считать это комплиментом моим магическим кулинарным способностям, — Локи принимается за свой кусок и некоторое время мы просто молчим, но теперь молчание не угнетает.