Рау. Книга первая (джен)

За несколько секунд вся людская ненависть к эльфам обрушилась на Рау, и эти секунды показались ему часами. Откуда-то вновь появился низенький, уже без денег, и вполголоса начал давать советы:

— А вы ему дубинкой по рукам — у этих остроухих кости за неделю срастаются. Пусть хоть неделю пешком походит, как мы.

— Да он готов, — сказал долговязый.

— Ты сдурел? — страшным шёпотом зашипел на него лысый. — Нас же поймают!

— Да не, вроде трепыхается, — просипел низенький, присевший возле рюкзака.

— Фу, напугал, — с облегчением выдохнул лысый. — Чтоб из-за какого-то эльфа в Зимний Край угодить или в разбойники податься, как Кривун — не, спасибо. Ты ему, кстати, деньги передал?

— Да передал. Он сразу в Лес попёрся. Слушай, когда он от нас отвяжется, а?

— Да черт его знает. Что у этого в сумке-то?

— Барахло старое да бутылка. Я в его хламе рыться не буду, такое на каждом клочке земли растёт… Э, да тут сонные зёрна! — присвистнул низенький. — Деревенский, видать.

— Тащи сюда быстро! С паршивого шестинога хоть шерсти клок.

Отшвырнув рюкзак ногой, низенький подошёл к своим, и они принялись считать семена вьюнка, отвернувшись от лежащего на земле Рау.

Шпане надо отдать должное: напали неожиданно и в самый неподходящий момент. Били недолго и вполсилы, почуяв, что он не сопротивляется — к тому же приняли за эльфа, а эльфы, как известно, народ хрупкий. Никто не желал ехать в ссылку, поэтому ограничились несколькими тумаками.

А он после бегства Кайра был словно в омуте — скупые слова напуганного парнишки в один миг сломили всю его волю. Это стало последним и самым сильным ударом. Даже хуже предательства Нийра. Сквозь пелену слёз он видел, как главарь уходит, забрав его окованную палку, а худой долговязый подельник заносит кулак. Снова боль, и снова, перед глазами всё перевернулось, и вот он уже лежит на земле, а лихая троица стоит в двух шагах, переговариваясь вполголоса и похохатывая.

Даже не взглянув на него, они рассовали краденые зёрна по карманам и пошли прочь. В этот момент отчаяние перешло в странное состояние. Он вдруг увидел всех троих отчётливо, как на картинке. Освещение будто изменилось. Звуки города стихли. Рау стёр кровь под носом, приподнялся на локте и нащупал правой рукой крючок цепи на поясе. Ему было всё равно. Плевать на Нийра, на Кайра, на кошелёк, на себя — умереть так умереть. Он почувствовал, как к голове поднимается по спине жар. Боль притупилась. Бесшумно и с необычайной лёгкостью он встал на ноги, намотал цепь на ладонь и, подкравшись, нанёс долговязому удар в затылок. Тот рухнул без единого звука.

Оба дружка среагировали мгновенно, выхватив из-за ремней короткие дубинки, но Рау действовал быстрее. Распустив цепь, он наносил хлёсткие удары хладнокровно и расчетливо, как на тренировке в оружейном складе. Нет меча — плевать, палку отобрали — плевать, цепь даже лучше. Вся злость и обида исчезли без следа. К шпане не осталось ни капли ненависти. Перед ним стояли не люди, а три — то есть, уже два, пустых места, которые требовалось вывести из строя.

Это были не разбойники из Леса, а городские проныры, привыкшие колотить эльфов голыми руками и считающие себя здесь главными и всесильными. Они не ждали отпора. У низенького дубинка вылетела почти сразу, вывихнув ему запястье, и он, оценив обстановку, сбежал. Лысый был толще Рау и на вид сильнее. Словно наблюдая за собой с высоты, Рау раскрутил цепь восьмёркой и не давал лысому возможности действовать дубьём, помаленьку загоняя его в угол.

— Вояки идут! — крикнул лысый и с испугом зыркнул влево.

Рау не купился. Наступая, с размаху огрел лысого по плечу, и тот взвыл.

— Стоять и не двигаться! — совсем рядом раздался молодой, но властный голос.

Лысый отскочил и вскинул здоровую руку, демонстрируя законопослушность. Рау шагнул в сторону, повернулся и увидел худощавую фигуру в чёрном. На правом рукаве воина блестел серебряный шнур — знак второго ранга, и даже в самой глухой деревне знали, что людям с таким знаком нужно повиноваться беспрекословно. Ещё несколько воинов, судя по топоту и голосам, спешили со стороны проулка.

— Сложить оружие! — приказал военный и выхватил меч, видя, что Рау не торопится сдаваться.

Рау шагнул вперёд, наматывая цепь на руку. Уважение к властям, вбитое в него с детства, улетучилось вместе со страхом, обидой и яростью. В голове созрел расчёт: меч короткий, из тех, что носят за спиной. Цепь длиннее. А если суждено погибнуть — ну и пусть.

Лысый воспользовался заминкой и исчез за складами. Военный глянул на долговязого, потихоньку приходящего в себя, и меч в его руке дрогнул. Рау заметил неуверенность противника и напал первым. Воин взмахнул мечом. Блокировав удар рукой с цепью, Рау скользнул мимо клинка и перешёл в ближний бой. Ухватил воина левой рукой за волосы — молодец, что отрастил длинные патлы — и дёрнул, одновременно ударив правой ногой под колено, и со всей силы треснул смотанной цепью по руке, выбивая меч, от которого едва успел уклониться. Это была чистая удача: окажись воин лысым, как тот бедолага, что улепётывал отсюда со скоростью землеройщика, исход мог бы быть другой.

Рау запомнил его лицо — воин был очень молодым. Наверно, перед девушками красовался и не хотел стричь волосы. Ну, ничего, теперь будет рассуждать по-другому. За сегодня это был уже второй юнец на страже закона, и Рау подумал, что в мире действительно творится что-то неладное, раз на службу стали принимать всех подряд. Этот, похоже, взял меч второй раз в жизни. Напоследок двинув поверженного противника под рёбра, Рау подхватил рюкзак и кинулся удирать вслед за шпаной. Монеты нельзя было отдавать в руки властей.

Он свернул за угол в поисках удобного ларя, чтобы залезть на крышу. Военные опоздали на какую-то секунду, так и не увидев его — изнанка Торгового района походила на лабиринт и была словно создана для побегов. Очевидно, кто-то из местных увидел драку и донёс, так что преследователи знали, кого ловят, и отсидеться в укромном уголке не получилось бы. «Врассыпную!» — услышал он, когда ему за очередным сараем вдруг попалось то, что нужно: невысокий деревянный ящик возле стены. Рау запрыгнул на него и без труда взобрался на плоскую крышу.

Мысленно поблагодарив торговцев, что понастроили склады так часто, он по крышам перебрался почти до самого центра, оставив преследователей позади. Даже если кто-то из военных и взобрался тоже наверх, густые кроны деревьев, растущих тут повсюду, надёжно скрывали беглеца. Рау подозревал, что весь отряд состоял из неопытных юношей, а для настоящих воинов нашлась работа посерьёзнее и в другом месте, но размышлять об этом пока не стал. Народу здесь, среди дворов, почти не было — и он знал, почему. На своей шкуре выяснил. Незадолго до Военного квартала спрыгнул вниз, отбив пятки, пожелал городу провалиться к дрыну и, оглянувшись по сторонам, зашагал к ближайшему проулку. Ему было жарко и хотелось пить.

Всё это время при нём был кинжал, но даже в самом разгаре драки он не посмел его вытащить, чтобы невзначай не покалечить кого-нибудь или не отправить на небо. Люди не убивали друг друга. Нет, случалось, конечно, но очень редко, и убийцу тут же приговаривали к пожизненной ссылке — либо тот удирал и становился разбойником. Куда именно удирал, никто особо не задумывался. Рау теперь знал… Никто в здравом уме не хотел навешивать на себя клеймо убийцы, поэтому даже у тех негодяев, что сегодня ему повстречались, были только деревянные палки. Смертельного оружия никто не запрещал, но обычно его носили военные да аристократы, которые не кидались, чуть что, в потасовку. А для того, чтобы поставить на место зарвавшегося простолюдина, у них были цепи.

Рау сильно сомневался, что на его поимку бросят всё Военное управление: наверняка вояки приняли его за обыкновенную шпану, какой в Торговом квартале, судя по всему, водилось предостаточно, однако стычка с представителем власти — не то дело, после которого можно спокойно разгуливать по улицам. Да ещё и чёртов Нийр со своим доносом. Нет, площадь Четырёх Башен лучше обойти стороной.

У первого же родника он напился воды и смыл кровь с лица и шеи, чтобы не пугать добропорядочных людей своим видом. Дело шло к ночи, но одинокое солнце по-прежнему висело на горизонте, окрашивая облака в янтарный цвет. Тревоге не было места на красивых и чистых улицах — даже если что-то и произошло за границами города, здесь об этом не знали. Горожане прогуливались, тут и там раздавалась музыка. Девушки модничали в ярких нарядах и украшениях, дети катались на самокатах, торговцы продавали сладости. И каждому из этих людей можно было подбросить монету.

Рау признался себе, что во время драки ему и в голову не пришло швырнуть монету в кого-то из грабителей, чтобы отомстить за унижение и изломать их жизнь — нет, он вообще забыл о лесном проклятии. И гнева он тогда не испытывал — просто что-то изменилось, но что именно, он ещё не понял. Он вроде как почувствовал себя иначе — более отстранённо, что ли, и стал чуть острее видеть. И только сейчас, подходя по парковой полосе к Рабочему кварталу, вспомнил, что весь день ничего не ел.

Спустился к набережной и первым делом пошёл в загородку под бочкой — отмываться. В реку лезть не рискнул, могли заметить. Наконец-то ему пригодились вещи, взятые из дома. Надевая штаны и рубашку, сшитые матерью, он осознал, как сильно похудел за эти дни. Непроходящая тоска и страх смерти, изводившие его двадцать дней кряду, не прошли даром. «Похоже, в ремне придётся прокручивать новую дырочку», — подумал он, расчесал волосы Ликеттиным гребнем (пора бы отстричь, а то скоро отрастут как у того молодчика), взял сухих веток из-под навеса, так как собирать самому было некогда, разжёг огонь на старом кострище и бросил туда грязную одежду. Плащ оставил. Потом сорвал немного плодов и устроил себе ужин, а что не доел — кинул в рюкзак. Набрал воды в бутылку и выломал в кустах палку взамен украденной, а чтобы не торчали щепки, обжёг концы. Сойдёт. Затоптав угли и засунув новое оружие за спину, вышел на улицу. Теперь в этом городе у него оставалось только одно дело.

Он не нашёл Кира и компанию на вчерашнем месте и направился на стройку. Похоже, там разразился скандал: шум и гам он услышал ещё с улицы, и опять голос Кира выделялся на фоне других. Подойдя ближе, Рау увидел, как вся пятёрка бегает между сараями и стеной, ставшей заметно выше, и ловит бесхвостого красного медведя с одним глазом и с обрывком верёвки на шее.

— Представляешь, он верёвку перегрыз! Часа два уже ловим! — возбуждённо прокричал Кир вместо приветствия. — У тебя цепь? Давай цепь, мы его на цепь посадим!

— Уймись, — сказал Рау. — Я забираю его обратно.

Медведь, увидев хозяина, сел и навострил уши. Парни остановились в ожидании, а Кир встал перед Рау, упёр руки в боки и заявил:

— Э, нет, мы так не договаривались, медведь мой. Ты его подзови, а я на цепь посажу.

— Зачем? Ты же с ним не сладил. Заведи рыбу, они смирные.

— Медведь уже мой. Во-первых…

Рау не дал ему договорить. Тощий и жилистый Кир превосходил его ростом, но Рау был крепче и сильнее. Он без слов толкнул Кира ладонью в грудь, но не рассчитал, и тот, ойкнув, полетел в кучу песка, да так и остался сидеть, удивлённо хлопая глазами.

— В балаган отведёшь? — радостно спросил рыжий мальчишка, которому, похоже, было жаль медведя, попавшего в руки к Киру.

Рау не ответил. Достав из сапога кинжал Мегаро, он срезал верёвку с шеи зверя, уже вовсю лезущего к нему обниматься, и шепнул:

— Уходим, Ве. Нечего нам тут делать.

Он прикинул высоту стены: чуть больше человеческого роста. Ве с лёгкостью возьмёт такое препятствие. Рау запрыгнул на медведя и, проехав мимо стоящих с отвисшими челюстями работяг, свернул в проулок. Через несколько шагов на глазах у прохожих развернул зверя, пришпорил его и пустил прямо на стену. Ве разогнался и прыгнул. У Рау захватило дух, когда медведь взлетел над стеной и оттолкнулся от неё когтистыми лапами.

Мгновение — и они были уже по ту сторону. Ве мягко приземлился и рысцой побежал по степи, и трава расстилалась под его мощными лапами. Прощай, Город Сиреневых Башен, прощайте, дружные строители, прощай, глупый юный Кайр! Рау чувствовал, что потерял что-то навсегда, не только деньги и палку. Встречный ветер развевал его волосы, воздух был чист и прозрачен, и в бесконечности небес перед Рау вновь мелькнул призрак свободы. Но выбор был сделан: три проклятые монеты лежали в рюкзаке, чтобы не достаться никому из горожан. Теперь оставался только один путь — по бездорожью в Чёрный Лес, и этот путь освещало багровое закатное солнце.

* * *

На картах Лес не отмечали, опасаясь привлечь зло, но Рау приблизительно помнил его расположение. В Лачуге Мёртвого Старика хранились другие карты, скрытые от посторонних глаз, и новоявленный учитель заставил Рау как следует запомнить, где и что находится. Лес выглядел на этих картах как узкая чёрная полоса, пересекающая по диагонали почти весь мир между вторым и четвёртым углами, и что странно — на разных картах полоса принимала разные формы от прямой до кольцеобразной. Рау в подробности не вдавался, решив, что каждый мудрец изображает мир по-своему, а истина, как всегда, непостижима. Он больше запоминал города, чем думал об устройстве мира.

Какую бы форму ни имел Чёрный Лес, из этого города можно было туда добраться двумя дорогами: уже знакомой, через деревню Нийра, или напрямик через степь. Рау выбрал вторую. Полевые зверюшки, не дождавшись темноты, вылезли на прогулку и уже наполнили равнину своим разноголосьем, ночные птицы тоже завели переливчатые трели. Зелень неба слилась с закатными лучами, и оно стало янтарно-коричневым. Кое-где пролетали немногочисленные яркие звёзды.

Молодые побеги металлических растений со скрученными в спираль листьями поблёскивали отражённым красноватым светом у самой земли, взрослые остролисты и шпаголисты возвышались над зелёной травой, сверкая распрямлёнными листьями-лезвиями, а кое-где торчали продолговатые винные сосуды. Маленькие круглые минералы россыпью катились из-под лап Ве, словно бриллиантовые искры. Раз или два Рау заметил грозовой цветок.

Медведь перешёл на шаг, и так они продвигались несколько часов, сверяясь по красному солнцу, светящему слева, а потом устроили ночлег и после недолгой передышки продолжили путь. Странно было просыпаться на закате, и незримо присутствовало в замершем пейзаже что-то зловещее, несмотря на царящую вокруг красоту. Но птицы по-прежнему пели, и зверьё бегало в поисках еды как ни в чём не бывало — а однажды за кустами промелькнула тёмная спина равнинного двузуба. Рау задержал взгляд на ней и сделал движение, чтобы остановить Ве, но умный зверь пустился в галоп, не желая искать новых неприятностей на свою шею, и Рау доверился его чутью.

И раньше частенько случалось, что ночь не приходила, но тогда картину оживляло движение на небе: солнца затевали свою извечную игру в догонялки, и то и дело появлялась фиолетовая сетка, роняя облака, а прохладный ветер заставлял листья плюща на каркасах домов распрямляться и складываться в непроницаемую стену. Сейчас же вторые сутки всё было без изменений; и никогда ещё ни одно солнце не оставалось так долго на линии горизонта.

Рау вдруг представилось, что солнца живые, а теперь одно из них потеряло друга. Тоскует, наверно, вот и не хочет ничего делать. Оно даже попрощаться не успело… А Рау хотел успеть. Ехал и прощался с этим миром — с его лесами и полями, зелёным небом и голосами птиц, и вспоминал всё, что было в жизни хорошего.

Деревни он объезжал стороной, иногда устраивал привал и давал отдых зверю. Боль от синяков, полученных в драке, постепенно утихала, и душевный подъём после одержанной победы не покидал его до сих пор.

— Скажи, Ве, а здорово мы с тобой перемахнули через стену? — спрашивал он медведя, теребя его шерсть на загривке и посмеиваясь. — А если б ты видел, как я их отделал цепью…

А Ве смотрел на него единственным глазом и прекрасно всё понимал.

Так прошёл ещё один день. Началось редколесье, и стало чуть темнее. Когда в зарослях высоких кустарников послышалось низкое рычанье, Рау остановил медведя, который в этот раз совершенно не сопротивлялся, и спрыгнул на землю.

— Я не буду тебя заговаривать, — пообещал он неизвестному хищнику, — только, прошу, не тронь Ве. — И он крепко обнял своего четвероногого друга, замер на миг — и отпустил, велев уходить.

Но Ве не послушался хозяина, наоборот, навострил уши в сторону кустов и принюхался, а потом обрадованно заурчал и вприпрыжку побежал туда.

— Нельзя! Остановись! — закричал Рау и кинулся было за ним, доставая палку, но осёкся при виде выходящего навстречу второго красного медведя. Так вот кого он принял за хищника! Судя по круглой симпатичной морде и малому росту, это была медведица. Звери обнюхали друг друга, а потом подошли к Рау. Он погладил медведицу и сказал: — Смотри, Ве, как странно получилось: я потерял невесту, а ты нашёл. Похоже, наши с тобой пути разошлись. Не будь таким дураком, как я! — Он подмигнул медведю, хлопнул его по круглому боку и, повернувшись, пошёл дальше.

Около часа медведи шли за ним на расстоянии, потом отстали, и хорошо, потому что на горизонте уже показалась едва заметная чёрная дымка. Вскоре она скрылась из виду за деревьями, которые росли всё гуще, но Рау всё равно чувствовал её присутствие. С гулким уханьем пролетела сова. Выбежал из-под поваленного ствола шестиногий горностай и, глянув на Рау, умчался по своим делам. Пора было искать место для привала. Прошло уже двое суток, как Лес напомнил о себе, но Зов пока не накрывал. То есть, чем ближе Рау подходил к черте Леса, тем тревожнее ему было, но той всепоглощающей тоски, которая валит с ног, он не ощущал, и дышалось ему легко.

Он остановился и посмотрел вокруг, выбирая, где остановиться на ночлег, и вдруг заметил за деревьями движение человеческого силуэта. Торопливо огляделся в поисках укрытия, и не найдя лучшего, юркнул под сплетение колючих ветвей кустарника, что пророс у основания ствола мертвого дерева.

Корявое и источенное звериными когтями, оно возвышалось примерно на семь человеческих ростов и оканчивалось почерневшим от солнечных лучей и ветра расщепом — следом удара молнии, а возможно, бушевавшей когда-то бури. Его такие же чёрные и неживые корни тут и там, словно лапы крестовика, выпростались из травы и мха и вновь ныряли обратно в землю. Рау присел, стараясь стать как можно незаметнее, и уже хорошо различал идущего за ним по следу человека. Он сразу узнал, кто это.

Надо же, какой упрямый оказался. До самого города, наверно, выслеживал, а потом шёл обратно. Дождался, когда медведя рядом не будет, и выбрал удобное место. Мегаро наверняка предчувствовал, что так и произойдёт, не зря советовал взять меч, но Рау его не послушался. Знал бы, что так сложится — прихватил бы меч, выбитый у молодого военного. И ведь надо, надо было прихватить! Не с цепью же выходить против меча — одно дело мальчишка-новобранец, а другое — сильный и опытный разбойник, наученный тайным хитростям Чёрного Леса. Рау не знал, тот ли это Кривун, которого упоминали грабители. Скорее всего, нет. Тот пас городскую шпану, а этот охотился именно за Рау, думая, что у него полно денег. Будет разочарован…

Умирать почему-то вмиг расхотелось. Козни Чёрного Леса отошли на второй план, и Рау лихорадочно прикидывал, как отбиться. Надеть броню он уже не успеет, выкрутить остролист тем более. Зрение у разбойников, конечно, неважное — у них другие козыри, но рисковать не стоит, устраивая за кустами лишнюю кутерьму, и он предпочёл затаиться. Сейчас он был ещё ближе к смерти, чем даже тогда, когда на него напал верёвочник.

Рау мог поклясться, что его лёгкий шаг не оставлял на лесной подстилке заметного следа, но разбойник шёл уверенно, будто его вела утоптанная тропа. До слуха Рау донеслось тяжёлое дыхание, и он мог хорошо разглядеть кирпично-красное, покрытое крупными каплями пота, обрюзгшее лицо врага, разномастное одеяние и здоровенный меч у пояса. А разбойник, будто что-то почуяв, замедлил движение и стал пристально всматриваться по сторонам, вращая головой на короткой и покрытой складками шее. Рау показалось, что его сейчас увидят прямо через кусты, и на мгновение оцепенел, но подавил страх усилием воли и, запустив руку в рюкзак, переложил за пазуху метательные звёздочки, а палку взял наизготовку.

Тем временем враг поравнялся с деревом. Он ступал медленно и словно принюхиваясь. Рау осторожно попятился, стараясь, чтобы дерево и кустарник все время оставались между ним и разбойником. И его план почти удался, но тут он наступил на лежащий сучок, который хрустнул, как назло, предательски громко. Разбойник, несмотря на кажущуюся неповоротливость, мгновенно метнулся вперёд, и на Рау уставились его налитые налитые кровью глаза.

— Неразменная монета. У тебя. Отдай, — хрипло проговорил разбойник. В его голосе не было ничего человеческого, словно заговорил верёвочник или крокодил.

— Нет у меня денег, — ответил Рау, прикидывая шансы спастись бегством. Шансы были такие же призрачные, как убежать от разъярённого древоеда. — Зря за мной таскался. А неразменных в Чёрном Лесу полно, иди и собирай.

На этом переговоры закончились. Разбойник бросился в атаку, молниеносным движением выхватив меч. Первый удар Рау отбил палкой, но второй, более мощный выбил её из рук. Палка отлетела в сторону и застряла где-то в кустах. Враг осклабился, явив ряд грязных зубов, Рау даже почувствовал их запах вперемешку с кислым винным перегаром. Разбойник коротко и деловито взмахивал мечом, словно скучающий крестьянин серпом, идущий собирать созревший урожай. Его меч, то и дело вспыхивающий в закатном свете, будто ожил и алкал напиться свежей крови.

Рау сунул руку за пазуху и судорожно шарил там, пока не ухватил пальцами стальную звезду. Разбойник, наверно, думал, что Рау потянулся за кошельком, пытаясь откупиться, или даже за той самой монетой, поэтому не ожидал подвоха, когда Рау метнул ему в лицо звезду одним резким движением руки — движением, которое началось ещё тогда, когда кисть была скрыта одеждой. Рау не рассчитывал на многое, понимая, что доживает последние мгновения жизни. Однако он надеялся кинуться наутёк, если звёздочка отвлечёт противника.

Бросок удался: звёздочка одним бритвенно-острым лучом впилась в левый глаз и остановилась, когда боковые лучи уперлись в скулу. Метательные звёзды редко бывают у крестьян, а уж заводской работы и подавно, поэтому разбойник не мог предугадать такого поворота. А Рау и сам не догадывался, насколько опасное оружие подарил ему Мегаро: в силу того, что лезвия-лучи метательных звездочек коротки и не наносят смертельных глубоких ран, аристократы смазывали их ядом, когда шли на войну. А чтобы яд лучше держался, на лезвиях были нанесены острые и частые зазубрины.

Рау о ядах тоже ничего не знал, считая, что эти зазубрины сделаны для причинения дополнительных страданий противнику. К счастью для разбойника, яда на звезде не было, но, когда он схватился за глазницу и наткнулся пальцами на торчащий из неё острозаточенный металл и осознал, что теперь у него на один глаз меньше, лесную тишину разорвал дикий и полный ярости вопль, способный сделать честь самой амёбе рге. И хотя боль ещё не успела добраться до разбойника, да и выпитое вино сильно притупляло чувства, ярость и гнев на сопляка, ставшего причиной увечья, совсем застили его единственный оставшийся глаз.

Рау выхватил из голенища сапога последнее оружие, что у него осталось — кинжал, и сделал вид, что собирается защищаться этой «зубочисткой», но сам приготовился отпрыгнуть назад и бежать что есть мочи. Теперь, когда его противник лишился глаза, это стало возможным.

Разбойник сделал чудовищно длинный и мощный выпад, стараясь одним движением разрубить парня на части. Рау начал движение назад, но всё равно бы не успел и попал под неумолимо приближающуюся сталь, если бы не запнулся пяткой за один из горбатящихся корней. Он грохнулся на спину, меч, просвистев в вершке от его лица, описал дугу. Разбойник, не ожидавший резкого исчезновения противника, не смог погасить силу движения и, зацепив носком тот же злосчастный корень, потерял равновесие и рухнул на Рау.

Тяжёлая туша выбила весь воздух из лёгких Рау, и тот лишь через некоторое время смог вздохнуть. Разбойник распластался на нём и почему-то слабо подергивался. По шее и подбородку Рау текло что-то тёплое. Рау попробовал пошевелиться и столкнуть с себя вдруг ставшее странно огрузневшим, как огромный мешок с песком, тело.

Когда он смог чуть перевернуть тушу и выбраться из-под неё, то понял, что случилось. Его кинжал, который он сжимал в руках в момент падения, был вскинут в попытке защититься, и разбойник рухнул на остриё. Кинжал вошёл в кадык, пробил основание черепа и упёрся изнутри в темя врага.

Рау некоторое время безумно таращился на остекленевший глаз разбойника, на вывалившийся белёсый язык, всё ещё не веря, что остался жив и, если не считать того, что почти до пояса был обильно полит чужой, по счастью, кровью — невредим. Затем наклонился и, сдерживая тошноту, вытащил из мертвеца сначала метательную звезду, а затем — спасший ему во второй раз жизнь кинжал.