Военная хитрость (джен)

Вы же поняли тайну, мой сеньор, вы составили «верность»...

(с) Канцлер Ги

Королевский гвардеец Тарт был бравым солдатом, и его совсем не портили белобрысые волосы, лопоухие уши и веснушчатое лицо. Королю Роберту гвардеец Тарт с его забавной мордой и честным наивным характером был весьма по душе — Роберт пережил две войны, гибель невесты, дворцовый переворот и предательство, и ему теперь было веселее с молодежью, отвлекавшей его от мрачных мыслей о грядущей еще более страшной войне.

Гвардеец Тарт имел только один недостаток — он был женщиной.

— Заходи, братишка, да садись, в ногах правды нет, — приглашал король только заступившего на пост молодого гвардейца, и это любовное обращение вызывало некоторую заминку, так что Роберт начинал сочувствовать Барристану, который с самого начала предупреждал, что «сестра» там, где всегда были «братья», создает массу неудобств.

Постепенно, впрочем, Роберт привык говорить вместо «братишка» «сестренка» и даже убедил Бриенну, что оставлять боевой пост, поддавшись на его уговоры, не противоречит уставу.

— Вон окно у меня какое здоровое, ты и за ним последишь, — говорил Роберт, разливая вино. — Что, вино тоже не по уставу? Ну что за черт, кликни там кого с кипяточком.

Первое время разговор не клеился, потому что Бриенна мрачно молчала.

— Что, старый я, скучно тебе со мной? — с усмешкой спрашивал король.

— Ты не старый, Роберт! — с готовностью отвечала Бриенна, которую король все же выучил обращаться к нему на ты, и повисала неловкая пауза, опять же связанная с тем, что гвардеец Тарт был женщиной.

Но ловкий на выдумку король Роберт все же нашел выход.

— Старый, старый, — не согласился он в очередной раз, — вот пойдем воевать с мертвяками, как Нед и Стан говорят, — положат меня, никто и горевать особо не будет, пора мне уже.

— Если мы падем в битве, о нас будут петь, а в песнях все остаются молодыми, — неожиданно для Роберта отреагировала Бриенна. — В песнях все рыцари благородны, все девы прекрасны и солнце никогда не заходит.

— Так, так, — одобрительно сказал Роберт, чувствуя, что напал на благодатную тему. Жизнелюбивому и непрактичному королю недаром всегда было интересней с молодежью, чем с его циничными и приземленными ровесниками.

С боевыми историями и старыми сказаниями, которые, на удивление Роберта, в устах Бриенны стали подходить к его биографии, посиделки во время дежурств Бриенны стали доброй традицией, и Роберт получил хороший повод отлынивать от государственных дел. «Вот это сестренка! — говорил Роберт сам себе, когда Бриенна уходила, а глаз Роберта с неудовольствием косился на кучу бумаг, которые еще с утра приволок Старк. — Махнул бы Ренли на нее не глядя!»

Ренли, младший брат короля, был удивительно похож на короля Роберта в молодости, и своей статью и юным лицом каждый раз напоминал ему, что сам он поседел, облез и оплешивел. Кроме того, Ренли при всей своей внешней мужественности был педерастом, и Роберт воспринимал это как личное оскорбление, словно Ренли не только захватил его молодое тело, но и позорит его своим пороком.

Кроме того, будь Бриенна его сестрой, Роберт смог бы по-братски за нее вступаться и избегать после этого кривотолков. Однажды Роберт случайно услышал, как один из слуг рассказывает, что в Королевскую гвардию взяли такую страшную бабу, что ее пугаются лошади, и богатырским ударом сломал грубияну челюсть. После чего по замку пошли уже совсем другие слухи, и Роберт был вынужден обратиться к Старку, коль скоро жадный до таргариенской казны Варис все еще сидел в крепости и играл со своим соседом Иллирио в шашки, перестукиваясь через стену.

— Слышь, Нед, — сказал необычно мрачный король, входя к своему вечно занятому деснице. — Пробей там по разведке, кто распускает слухи, что я сплю с Бриенной.

— А ты нет? — уточнил Эддард, дивясь тому, что раньше король над подобными слухами только довольно похохатывал, а ложные слухи принимал к исполнению.

— Да ты охренел совсем! — возмутился Роберт. — Барристан же не переживет.

— Повар, наверно, — поделился догадкой Эддард. — Или конюхи. Ну найду я болтуна, ты что сделаешь?

— Отлуплю его, конечно! — заявил гневный король.

— И слухи еще хуже поползут, — предупредил Эддард. — Плюнь, а?

Роберт послушался совета и плюнул, но снова подосадовал на то, что гвардеец Тарт умудрился родиться женщиной.

Следующей проблемой для короля стали его привычные отлучки из дворца, которые обычно приводили его в кабак или бордель, а то и туда, и туда. Согласно уставу, раньше с королем всегда отправлялся один из рыцарей королевской гвардии, и, хотя от Бороса Блаунта ни в кабаке, ни в бардаке не было никакого толка, а Мерина Транта король однажды избил за садизм и педофилию, и после этого несколько раз привязывал его у бордельной коновязи рядом с лошадью, Роберт привык к их сопровождению в своих вылазках как к неизбежному злу. Однако наивный и честный гвардеец Тарт для таких выездов в город никак не годился, настолько, что Роберту было даже неловко предложить. Роберт полез в затылок и опять разжился неплохой идеей.

— Ты да я, двое странствующих рыцарей на Королевском тракте, мечи у поясов, лишь богам известно, что нас ожидает! — предложил Роберт Бриенне, пропустив часть про фермерскую дочку или девку из таверны. Без баб у Роберта раньше в таких поездках не обходилось, но с тех пор старые друзья Роберта переженились и разъехались, и теперь Роберт мог рассчитывать только на то, что Барристан сообщит ему, что по уставу королю в дальней поездке положено сопровождение из более чем одного гвардейца, а Эддард по старой дружбе, конечно, спросит, кого едем мочить, но, узнав, что едем просто так, уточнит, действительно ли Роберту нечем заняться. Оставался гвардеец Тарт, который сам был бабой, черт бы эту нелепицу побрал.

— Слушаюсь, Роберт! — с готовностью откликнулась Бриенна, и уже спустя полчаса Роберт и Бриенна выехали на большую дорогу, незаметно покинув замок.

Первый час Роберт тщетно пытался разговорить и настроить на более веселый лад неожиданно серьезную Бриенну, которая действительно, похоже, выехала на Королевский тракт за подвигами, приличествующими странствующему рыцарю. Второй час Роберт вспоминал Лианну, в которой тоже была сталь и волчья кровь, и грустил о том, что ни разу так не путешествовал с девушкой, которую действительно любил и которая единственная из всех его женщин была для таких прогулок достойным компаньоном. Через четыре часа Роберт и Бриенна остановились на ночлег в чистом поле, и Роберт с удовольствием сбросил латы, развалившись на траве. Бриенна, одетая по форме, уселась под деревом и положила на колени меч.

— Да ну брось, — предложил Роберт, которому не хватало духу приказать женщине-гвардейцу раздеваться. — Я понимаю, что спиной к спине мы спать не будем, хотя так было бы теплее. Но меч и доспехи это совсем лишнее, я даю честное слово, что от меня ночью отбиваться не придется.

— Я давала присягу охранять тебя, — ответила Бриенна, преодолев смущение: к невыдержанному на язык Роберту она уже начинала привыкать. — Спи, я посторожу.

Роберт ошалело посмотрел на Бриенну и понял, что она сама спать не собирается.

— Да сдурела ты, что ли? — возмутился Роберт. — Ложись давай! Если что, лошади заржут, проснемся.

— Я давала присягу, — упрямо повторила Бриенна.

— Ну хочешь, для безопасности оба в латах будем спать, как в войну? — предложил Роберт, но Бриенна помотала головой.

— Ладно же, — наконец рассердился король. — Будем на отряд из двоих человек караулы выставлять, в устав тебя и в караульную службу! Разбуди меня в середине ночи, мне в утреннюю смену заступать.

Роберт проснулся от света солнца и обнаружил под тем же деревом бодрствующую Бриенну, чей вид говорил о правоте устава и лично сэра Барристана, настаивавших на том, чтобы в походе короля сопровождали минимум три гвардейца. Бриенна наотрез отказывалась отвечать на вопросы, спала ли она ночью вообще, но к середине дня Роберт заметил, что она дремлет в седле.

— Объявляю привал! — заявил Роберт, когда они с Бриенной проехали большой участок леса, отправил самого себя в наряд по кухне и лично проследил за тем, чтобы Бриенна склонилась головой к траве и заснула.

Через несколько часов пришел черед Бриенны удивляться тому, что сделалось с солнцем и откуда над костром взялась кабанья нога.

— Иди-ка жрать, пожалуйста, — замахал руками Роберт на все извинения, припоминая славные времена, когда непонятное еще слово «гурман» казалось ему ругательным, а из кулинарных правил он знал только то, что мясо женских рук не терпит. — Не надо меня охранять от свиней, ни от диких, ни от полусырых. И прости за прямоту, снимай ты латы к черту, послушай старого человека, который в гражданскую в латах полтора года провел.

— Роберт, — окликнула в темноте Бриенна, когда часть кабанчика была съедена, часть оставлена на углях запекаться, а часть была выкинута подальше в лес, волкам на радость. — Спасибо тебе.

— Да не ерунди, — отозвался Роберт, который плохо чувствовал любые интонации, исключая угрожающие, и мало думал о том, что он сделал хорошего, а что плохого, валя все без разбору.

— Знаешь, у меня никогда не было друзей, — продолжала Бриенна. — Девочки считали меня сумасшедшей, у отца каждый год была новая женщина, прочимая мне в мачехи, и он бывал то слишком весел, то слишком сердит. А единственный мужчина, который меня хотел сосватать... я ему ключицу сломала и два ребра.

— Хе! — весело откликнулся Роберт, которому, как боевому человеку с немудрящим юмором, все истории, в которых кому-то навешали, казались забавными. — За дело хоть или просто от души?

— Я сказала ему, что, прежде чем приказывать мне, ему придется победить меня в честном поединке, — поведала Бриенна. — Ну и потом булавой...

— Правильно. Так всегда и делай, — одобрил Роберт, переворачиваясь на спину, а Бриенна подумала, что король Роберт все-таки необычный человек. — Погоди, мы еще будем сестер Старк всем миром замуж выдавать. Они наверняка какого фраера вообще прирежут. Старшая милая такая, в платье ее засунуть — так вообще куколка, а как разлетится к ней эдакий, «я что хочу буду делать, а ты молчи и улыбайся, и вообще своих решений я менять не буду» — так он там и ляжет. И ладно еще она его шилом своим проткнет или из арбалета пристрелит, хоть благородная смерть, а ведь скажет ей какой дурак что про семью — со стены же сбросит как собаку.

— Она разве не невеста принца? — спросила наконец Бриенна, переварив услышанную информацию о женском воспитании на Севере и придя к выводу, что северяне настолько суровы, что девочка у них перестает считаться благовоспитанной и милой, только если поступает в наемные убийцы и печет пироги с человечиной, а мелкие шалости типа скармливания пленника собакам, если за дело, развязывание гражданской войны и подстрекание к сепаратизму, в зачет не идут.

— Ну вот Джофф в этом совсем не уверен, и это очень хорошо, — ответил Роберт, начинавший задремывать. — Как она сама решит, так и будет.

Роберт уснул обратно, а Бриенна продолжала сидеть у потухающего костра, потому что спать ей совсем не хотелось и только было немного скучно без своего единственного друга.

— Эй, добрые люди! — окликнули их спустя час из темноты и, к удивлению Бриенны, Роберт, вышколенный проведенной на гражданской войне молодостью, тут же проснулся и сел на земле.

— Выходите-ка на свет, «добрые люди», — приказал Роберт, заслышав бряцание оружия, и к костру вышли пятеро, среди которых Бриенна сразу выделила высокого и крепкого лысого человека, а больше всего ей не понравился стареющий крестьянин, в котором было что-то жуткое, несмотря на заурядную внешность. Роберт тем временем прислушался и заключил, что в темноте больше никого не осталось.

— Кто ж вы такие будете? — спросил лысый, садясь к огню, и по нему было видно, что приказной тон и две огромные фигуры у костра немного сбили его с толку и изменили его первоначальные намерения.

— Мы с братаном дровосеки, — не задумываясь, соврал Роберт, следя за тем, как рассаживаются остальные. — Рубим все, что попадется под руку. А вы какому лорду служите?

— Никакому, — ответил один из подошедших, сутулый старик. — Ты не представляешь, парень, как здорово никому не служить.

— А откуда ж на такую жизнь деньги, неслуживые? — спросил Роберт, уже зная ответ, и его гости дружно заржали.

— Вон Щекотун у любого выведает, где деньги, — указал на стареющего крестьянина лысый человек, первым севший к костру.

— Это верно, у Щекотуна всякий обмочится, — подтвердил сутулый старик.

— Может, айда к нам, дровосеки? — предложил лысый, смерив Роберта и Бриенну взглядом, и Бриенна, которую тоже немного помотала жизнь, почувствовала, что отказ от таких предложений надо подкреплять чем-то серьезным.

— Я бы подумал, да бабу свою бросать неохота, — потянулся у костра Роберт, вызвав у своих собеседников новый взрыв хохота.

— Будет тебе какая угодно баба, дядя, — уверил Роберта самый молодой из пришедших. — Мы тут только позавчера дочку трактирщика огуляли...

Бриенна вскочила на ноги, схватив спрятавшийся в траве меч, но лысый вожак не поднял на нее глаза, уставившись на загоревшиеся в свете костра золотые рога королевского шлема, лежавшего у Бриенны за спиной.

— Вот так... — пробормотал лысый, и любимый кинжал Роберта, подаренный Джоном Арреном, вошел ему под челюсть и вышел из затылка. Роберт с хрустом разбил лицо второму разбойнику, сидевшему с ним рядом, и спустя две минуты уже держал Щекотуна за ноги над разгорающимся вновь костром.

— Сколько у вас человек? — спрашивал Роберт, следя за тем, как на палаче занимается закрывающая лицо рубаха. — Как вооружены? Сколько лошадей? Где ваш лагерь?

— Каждому отмеряется его мерой, — сказал Роберт, когда палач затих, перед тем ответив на все его вопросы. — А его подельники вряд ли доживут до утра.

— Роберт, их же тридцать пять человек, — напомнила Бриенна, которая хоть и считала даже безрассудную храбрость добродетелью, но не хотела потерять своего бесстрашного друга.

— Нужно брать арбалеты, — согласился Роберт. — Есть здесь один боевой лесник — если только они его не уложили.

Лесника Роберт знал еще по первым годам своего царствования, когда земли вокруг столицы были молодому королю еще внове и ему еще не прискучило охотиться в пределах пары дней пути в любую сторону. Лесник тоже помнил молодого короля, добродушного, толстого и длинноволосого, похожего на жирного ленивого кота. Но чернявого злющего мужика, смахивающего на медведя, разбуженного среди зимы, лесник сразу не узнал, и долго не мог поверить, что этот здоровый, но уже седеющий детина вместе со своим странным спутником такого же размера, с пацанским лицом и женскими кистями огромных рук, собирается вдвоем штурмовать разбойничий лагерь.

— Вот что, ребята, — решил доблестный лесник, решив, что дело этих ребят пропащее, и их надо спасать. — Арбалетов я вам не дам. Вот если бы я с вами пошел...

— Так за чем же дело стало? — предложил Роберт. — Пошли!

— Пойдем, — пообещал лесник и, собравшись в бой и смазав арбалеты, неожиданно обнаружил у своего порога огромного зеленого рыцаря в шлеме с золотыми рогами и королевским гербом на груди, и столь же огромного королевского гвардейца в снежно-белых латах.

— Я не думал, что вы пришлете помощь так скоро, милорд, — оторопело произнес лесник, преклоняя колено. — И не думал, что приедете сами.

— Ты меня потом поругаешь, что у меня такие дела в сорока милях от столицы творятся, — ответил царственный всадник голосом злющего чернявого мужика, и лесник наконец понял, кто собирался штурмовать разбойничий лагерь вдвоем. — А пока ты в своей кольчуге лучше в ближний бой не лезь.

— Старики рассказывают, милорд, — возразил лесник, — что несколько веков назад дорнийцы шли в бой без доспехов, чтобы боги увидели, что они идут на смерть, и стали сражаться за них.

— Боги и люди забудут, кем мы были и за что сражались, — мрачно ответил Роберт, и лесник еще раз удивился, как изменился его король, которого он знал бабником и балагуром. — Но они запомнят, что трое встали против многих.

Последующий бой израненный Роберт с удовольствием припоминал уже в замке, поправляя здоровье и отлынивая от государственных дел. Половина банды оказалась из бывшего отряда Грегора Клигейна, разбитого у Шутовского брода: имевшие боевой опыт достаточно быстро организовали грамотную оборону и бились с отчаянием смертников, когда Роберт и Бриенна вдвоем атаковали вполовину поредевший отряд среди горящего лагеря, истоптанного взбесившимися лошадьми. Конь под Робертом, не бывавший еще в бою, шарахался от огня, но король успел уложить немало противников своим боевым молотом, прежде чем коня ранили, а его стащили с седла. Роберт дважды вставал, отбиваясь бронированными кулаками и кинжалом Джона Аррена, а, дотянувшись наконец до молота, увидел, что бить больше некого, и почувствовал, что его несколько раз хорошо достали в стыки лат.

Бриенна пострадала в бою меньше и даже сумела убедить сэра Барристана, что по-прежнему может заступать в караул, хотя караул ее сводился к тому, что, сменив стоявшего на часах у королевских покоев, Бриенна заходила к королю, садилась у его постели и рассказывала ему разные истории из своей жизни, в которых она с помощью Роберта начала видеть забавную сторону. Роберт видел забавную сторону во всем, даже в немного смущенном рассказе Бриенны о том, как при первом появлении гвардии в городе народ кричал Роберту славу за недавний бой.

— Только мне? — уточнил Роберт, который никогда не был охоч до чужой славы.

— И мне, — признала Бриенна краснея.

— Вот так и говори, — велел король. — Нам кричали славу. И здравицу еще, поди. Как молодоженам.

Бриенна покраснела еще гуще, и Роберт припомнил, что гвардеец Тарт, бравый рубака и герой, все же был женщиной, и это придавало многим проверенным шуткам неожиданный смысл.

Помогал излечению короля и бывший лесник, причисленный за меткую стрельбу к благородному сословию. Лесник угощал короля волшебным напитком, который он лично варил в своей сторожке, и хорошими песнями, которым король с удовольствием подпевал, забыв про свои раны.

Эддард тоже навещал своего героического друга, а после окончательного отбытия лесника по месту службы привел Роберту менестреля, и по лицу Эддарда король догадался, что Старк что-то замыслил.

— Будет тебе нормальный певец, а то ты мне дочерей совсем испортишь, — сказал Старк, ухмыляясь в усы. — Они и так за завтраком теперь напевают «Шел отряд по берегу, шел издалека», а Арья еще поет «Жаль, подмога не пришла, подкрепленья не прислали», что мне, кстати, немного обидно — я ж тебя уже утром встретил с отрядом.

— А это ей твой Джон, небось, слова прислал, — схитрил король, довольный тем, что у его дуэта с лесником были благодарные слушатели. — Эта песня скоро гимном Дозора станет, ко мне как придут от них ходоки побираться, так я сразу знаю, кто пожаловал, раз под окнами затянули: «Но мы держим рубежи, мы сражаемся отважно».

— Ну да, — согласился Эддард. — А мелодию ей ворон насвистел. В общем, будем тебя переводить обратно на традиционный репертуар. Менестрель мой отлично исполняет про Флориана и Джонквиль, про Дженни и Рыцаря Стрекоз...

— Нед, уволь меня от этой тягомотины, — замахал руками Роберт. — Из нее, поди, уже и дочки твои давно выросли.

— Есть такое, — признал Эддард. — Септа у нас учила их, учила, а потом Сандор из похода вернулся, прокопченный весь, попросил Сансу спеть ему про Флориана и Джонквиль, а Санса ему спела «Вольная степь навсегда озарилась кровавым костром». Он от восторга Сансу аж расцеловал, а потом две недели к нам каждый день таскался, пока слова не выучил. А кто виноват? Твой Мартелл, с которым ты полгода назад на весь замок мирился.

— Вот, вот таких мне песен надо, — оживился король, вспоминая Оберина, хорошего собутыльника и большого выдумщика. «А давай кого-нибудь к смерти приговорим, — говорил Роберту Оберин под утро, кивая на Тириона, находящегося в состоянии готовальни. — Вот хотя бы карлика, за отсутствие застольной доблести и дезертирство под стол. А потом я за него выйду на поединок и кого-нибудь замочу, кого действительно нужно смерти предать. И стране польза, и эпичный бой устроим, лопни мои глаза!»

— Менестрель твой так может? — спросил Роберт. — Пусть сочинит для меня что-нибудь такое, чтоб душа сначала развернулась, а потом обратно завернулась!

— А он уже сочинил, — заверил короля Эддард, и по его глазам король понял, что за тем Нед и приходил, чтобы поделиться. — Он новую героическую песню принес. Раз тебе не любо про Флориана и Джонквиль, послушай вот про короля Роберта и леди Бриенну.