Тот, кто ищет (джен)

— Куда же вы бежали, мистер Поттер? — Амбридж сидит в кресле, закутавшись в пушистый розовый халат и вцепившись в чашку с чаем. Кроме Амбридж, в кабинете воспитателя сидит Прилизанный, одетый так аккуратно, будто ночью и не ложился, и еще двое — на всякий случай: вдруг сумасшедший Поттер вздумает драться.

Я молчу. Браслет, кажется, выжег клеймо на моей руке.

— Кто вам помогал? — чеканя каждое слово, спрашивает Амбридж и подается вперед.

— Никто.

— Я все равно узнаю, Поттер, — с нажимом говорит она. — Все равно. Поэтому лучше признаться сейчас. С вами вышел на связь кто-то из Ордена Феникса, так?

— Нет, конечно, — устало говорю я. — Если бы да, я не сидел бы сейчас здесь.

— Не дерзите, Поттер, — металл в голосе дает мне понять, что Амбридж еле сдерживается. — Мне давно казалось, что мы слишком мягко обращаемся с вами… Вы мало того, что не хотите сотрудничать — вы еще и решились на побег! Лорд будет очень недоволен… — Теперь я понимаю, что она не только злорадствует, но и боится.

— Мне никто не помогал. Никто, — повторяю я с отчаянием, думая, что завтра Амбридж может отыграться на ком угодно — «для профилактики побегов».

— Подумайте как следует, Поттер, — говорит Прилизанный с лаской, которая не предвещает ничего хорошего.

В кабинете воспитателя становится очень тихо. Я откидываюсь на спинку стула и терпеливо жду, стараясь не думать, что меня ждет за побег.

— Поттер, — Амбридж вдруг встает, обходит стол и наклоняется ко мне, точно разговаривает с малышом. — Вы не знаете, и я не должна вам говорить, но… Авроры уже напали на след Ордена Феникса. Ваши друзья несут потери. На прошлой неделе авроры ликвидировали Аластора Грюма, Римуса Люпина и Нимфадору Тонкс…

Грюм. Люпин. Тонкс. Не слушай ее, не слушай, она врет…

— В скором времени они ликвидируют и остальных. Гарри, вы должны понимать, что силы слишком неравны, — она воркует, точно уговаривает непослушного ребенка. — Вас с удовольствием примут на работу в Министерство, Лорд уже обсуждал такую возможность. Вы станете визитной карточкой нового режима. Но для этого вы должны помочь нам… переубедить сторонников Дамблдора. Помочь нам воздействовать на Орден Феникса. Или… вы все равно это сделаете, но после Азкабана. Поймите, Гарри, мы можем держать вас в Азкабане так долго, как это будет нужно для вашего исправления. Подумайте хорошенько.

Я молчу.

— Значит, Азкабан, — говорит Амбридж, пожимая плечами. — Это просто устроить. Бенджамин, свяжитесь с Министерством, пусть срочно пришлют порт-ключ. Мистер Поттер рвется в Азкабан.

* * *

Порт-ключ переносит нас на берег острова. Где-то там, в тумане — башня; я пока не вижу ее, но остро чувствую — от нее исходит не холод, а темнота… будто в окружающем пространстве образовалась дырка, куда засасывает тепло, исходящее от людей. Два воспитателя, Прилизанный, Амбридж и два министерских экзекутора ведут меня под прицелом палочек (как недавно мистера Диггори); я бодрюсь, думая о Сириусе, который смог, а значит, и я смогу, думаю о том, что даже без палочки я постараюсь сопротивляться дементорам, буду вспоминать все хорошее, что было со мной… А про Люпина с Тонкс — ложь, это просто не может быть правдой.

Мы с каждым шагом точно погружаемся под воду, под толстый слой льда, и воспоминаниям все труднее пробиться ко мне. Азкабан начинается буднично: не с дементоров, которых я не вижу, но тоже ощущаю, а с коменданта — заспанного старичка в ночном колпаке и потертой мантии, который при виде Амбридж тут же пропускает нас внутрь, хоть и ворчит, что «замучили министерские, проходной двор какой-то». На первом ярусе, озаряемом светом факелов, мы сворачиваем в какую-то комнатушку, где Прилизанный нервным взмахом палочки зажигает несколько ламп, трансфигурированных из свечей, и выжидающе оглядывается на Амбридж. Она, брезгливо сморщив нос, входит, трансфигурирует себе кресло из колченогого стула, непонятно зачем стоящего здесь, и неторопливо садится. Я стою на пороге, пытаясь удержать воспоминания — письмо из Хогвартса, Рон, Гермиона, первый полет, все хорошее, что когда-либо происходило со мной — которые точно вытекают из головы, властно затягиваемые фигурами в плащах, что таятся в темноте.

— Мистер Поттер, — звонкий голос Амбридж заставляет вздрогнуть, — вы не захотели загладить свою вину чистосердечным раскаянием и сотрудничеством. Думаю, здесь вы станете посговорчивее. Мы давно не наказывали вас как следует — казалось, что розги пошли вам на пользу… Видимо, все это время вы успешно притворялись. Приступайте, Бенджамин. Поттер должен понять, что мы не шутим.

* * *

Я прихожу в себя урывками. Пронзительно-холодная тьма обливает меня дрожью — и меня снова нет, я снова в мутной воде, которая уносит глубже, глубже… в воду Черного озера, из которого я вываливаюсь на берег под крики всей школы — «Гарри Поттер, мы с тобой!», но в руках у меня почему-то нет ни каменно-тяжелого тела Рона, ни маленькой сестры Флер Делакур, которую я упрямо тащу с собой, хотя вот-вот захлебнусь… Я вываливаюсь на песок, руки и ноги режет боль — эх, не надо было есть жабросли Невилла, это от них, от них — а шум колышется вокруг меня, как летнее марево.

Они стоят надо мной, кричат, требуют, спрашивают, но мне не нужна их забота: пусть они уйдут, я хочу спать, спать на большой, мягкой, чистой кровати… у меня такая была в доме на Гриммо. Но там призрачно-серый тлен дышит из углов, сморщенные головы домовиков глядят изо всех щелей, там, в своей бунтарско-алой комнате, мечется Сириус — метался раньше, а сейчас ты свободен, радуйся, Сириус — если там, где ты сейчас есть, ты слышишь меня... А моя свобода рядом — кажется, я могу дотянуться до нее кончиками пальцев. Но она, в отличие от твоей, Сириус, и твоей, папа, и твоей, мама — приходит не зеленой вспышкой и словами, которые и расслышать-то толком не успеваешь — а горящей болью, она пахнет кровью, она стучит в голове сладким голоском Амбридж, любезными интонациями Родольфуса Лестрейнджа, вкрадчивым тоном Прилизанного. И мне мою свободу еще надо заслужить. Дотерпеть.

Я выныриваю из горячей мути и понимаю, что лежу в камере. Из окошка под потолком сочится белая полоса магического света, от фонарей на верхней площадке башни. Патронусы такого же цвета, только ярче. Как было бы здорово, если бы эта белая полоса стала Патронусом — сверкающим, как тот, что прогнал дементоров тогда, на третьем курсе. Олень — тонкий, сплетенный из света — стоял передо мной, глядя умными глазами… Я бы от него сейчас не отказался. От него греешься, как от большой лампы, тебя наполняет мягким и плотным теплом, которое не отнять.

Но Патронус не придет. Палочка твоя, Поттер, валяется обломками на дне того котла. Да даже если бы и была — разве тебе хватит сил создать Патронуса сейчас, когда тебя только что долго секли, смеялись над попытками терпеть, вновь выбивали крик, выбивали слезы. Им это удалось — в очередной раз доказать тебе, какое ты ничтожество.

Я понимаю, что слезы продолжают течь, и что я хлюпаю носом, воздух входит в мои скрюченные легкие вместе со всхлипами, от которых не удержаться. Спокойно, Поттер, не надо дергаться, мысленно говорю я себе голосом Снейпа — впервые его интонации мне по-настоящему помогают. Не стройте из себя героя. Героизм — это такая… красивая бессмысленная вещь, сказал он мне когда-то. Никакой катастрофы не произошло, профессор, я просто не хочу жить. Они просто убьют меня, если я не соглашусь — а я не соглашусь — и будут убивать медленно, день за днем, по чуть-чуть, ломать, по кусочку отдирать то, что я считал собой. Вот гордости у меня почти уже нет. Тот, кто только что сорвал голос, крича и плача, вряд ли может ее чувствовать.

Надо сесть. Они наверняка придут сюда снова: Прилизанный должен удостовериться, что я жив, Амбридж придет, чтобы убедиться, что ее воспитательные методы наконец-то приносят плоды, а экзекуторы придут, чтобы принести воду и розги… если Прилизанный решит, что беседу можно продолжить…

Сколько я пролежал здесь?

Дыши, Гарри, дыши. Думай о чем-то хорошем, если уж Патронуса вызвать не можешь.

Да-да, думай о том, что Хогвартс для тебя умер, твоей волшебной палочки больше нет, а Рона и Герми ты, скорее всего, не увидишь никогда. Люпин и Тонкс мертвы — не ври себе.

Сесть не получается — все болит так, что я только сейчас понимаю, как же экзекуторы постарались. Пытаюсь приподняться — руки дрожат, словно это не руки, а спички. Я отворачиваюсь к стене, прижимаюсь лбом к холодному камню, и слезы текут, как из сломанного крана — хватит, натерпелся. Я хочу колдовать, играть в квиддич, препираться с Роном и Гермионой из-за ерунды. Хочу сейчас пить до такой степени, что горло будто ободранное. А еще я хотел бы ездить к родителям на каникулы, видеть их не только на колдографиях. Я не хочу умирать, но и жить так я тоже не хочу, не могу.

Тьма подступает ко мне силуэтами дементоров — почему-то здесь, в Азкабане, они почти не видны и не слышны, они как призраки, тени, тихо-тихо пьющие из тебя свет.

Все отчаяние, которое я тщательно заталкивал вглубь в эти месяцы — заталкивал злостью, ненавистью, надеждой, азартом стычек — вдруг поднимается внутри, как змея, от которой не спрячешься. Я ничего не могу: не могу биться (разве что кулаками), бежать (бегали уже), разрабатывать очередной дерзкий план (не с кем), прийти за советом к кому-то, кто старше и умнее, кто точно знает, что нужно делать… Дамблдор убит, Сириус медленно падает в Арку в отделе Тайн, Люпин, наверное, тоже мертв. Я могу только молчать и терпеть, не валяться у Пожирателей в ногах, не выпрашивать, никак и ничем им не помогать.

Но ведь прошло только несколько месяцев — а впереди бесконечность, и если они так продолжат, то когда-нибудь (через год? два? три?) вытащат на свет Божий нового Поттера, в аккуратной мантии, занимающего неприметную должность где-нибудь в Комиссии по учету маггловских выродков. И Амбридж, проходя, ласково потреплет по плечу — Гарри, мальчик мой, как мило, что ты сегодня вышел внеурочно, столько дел, столько волокиты… А ты неплохо справляешься, Гарри, я всегда говорила, что из тебя может выйти толк…

И, может быть, они даже разрешат мне колдовать — «в разумных пределах, конечно» — и играть в квиддич, «ведь такой талант грех упускать!», и я смогу вновь очутиться в Большом Зале Хогвартса и даже увидеть кого-то из учителей… только Распределяющей Шляпы там, само собой, не будет. А грязнокровок — таких, как Гермиона — все-таки будут принимать, нет, даже насильно забирать из семей, и держать так, как в Учреждении. Зачем зря разбазаривать магические способности, лучше заставить грязнокровок работать на себя — круглые сутки, и пусть только попробуют пикнуть. Ты вот, Поттер, попробовал.

Далеко на лестнице звучат голоса, слов я не могу разобрать, но голоса узнаю — воркование Амбридж и холодные интонации Снейпа — и пытаюсь сесть. Еще Снейпа тут не хватало.

Несколько поворотов ключа — и дверь распахивается. В лицо мне бьет свет нескольких палочек, и я жмурюсь, замечая однако, что экзекуторов там нет.

— Северус, — льется голосок Амбридж, — я понимаю Вашу обеспокоенность, но ведь Лорд ждет от нас результатов... Неужели Вы думаете, что у нас работают непрофессионалы? Мальчик окончательно перешел черту. Мы боролись с его поведением и… прискорбным образом мыслей, как могли, но после того, что он сделал…

— Долорес, — голос Снейпа способен заморозить даже ее, — я Вас, кажется, просил, чтобы Вы не калечили Поттера. Его, разумеется, нужно научить вежливости и порядку, но если он умрет, я думаю, Лорд будет…

— Я помню, Северус, но мы же не могли оставить этот вопиющий случай безнаказанным? Побег, Северус! Кража фестрала!

Снейп проходит в камеру, наклоняется ко мне — его лицо непроницаемо, он прикасается к разорванному воротнику рубашки, и я понимаю, что он прекрасно видит и засохшую кровь на одежде, и мои слезы, и мое бессилие.

— Ваши профессионалы постоянно рвут одежду воспитуемых, — говорит он с усмешкой, поворачиваясь к Амбридж.

— Поттер всегда сопротивляется, — поджимает она губы. — Другие дети… ведут себя прилично… в основном… но Поттер не дает воспитателям никакой возможности работать нормально.

— Неправда, — шепчу я. Я не сопротивлялся сегодня. Шел, как теленок на убой.

— Что, Поттер? — спрашивает Снейп, вновь наклоняясь ко мне.

— Как теленок… как теленок на убой.

В его глазах что-то меняется, всего на мгновение, но он тут же захлопывается, как раковина, лицо становится привычно-брезгливым. Он поднимается и поворачивается к Амбридж.

— Долорес, я забираю Поттера немедленно.

— Но, Северус… — Амбридж оскорблена. — Вы уверены, что Поттер обдумал свое поведение? Он в Азкабане всего три дня — не думаю, что это достаточный срок для…

— Полагаю, вы не хотите, чтобы Поттер умер от истощения. К тому же нам с Поттером надо кое-что обсудить…

— Понимаю… — Амбридж расслабляется — она, так же, как и я, понимает, какой это будет разговор. Да, легилиментить проще вот такого Поттера — хлюпающего носом, неспособного даже сесть. Да меня и веритасерумом поить не надо — все на лице написано. — Я предупрежу коменданта…

Она исчезает в коридоре, а Снейп вдруг едва слышно говорит мне:

— Поттер, у меня для вас письма от Рона и Гермионы. Вставайте, хватит умирать.