Бесконечная дорога (джен)

Снейп не очнулся.

И мадам Помфри не желала пускать Гарриет внутрь.

— Я пришла его навестить, — упрямо сказала Гарриет.

— Превосходная мысль, как мне кажется, — сказал профессор Дамблдор. — Я бы предположил, что присутствие Гарриет будет иметь целебный эффект. Вам так не кажется, мадам Помфри?

— Что ему нужно, так это отдых, директор, — руки у нее были плотно скрещены на груди, а чепец и передник она накрахмалила. Или, может, это сделали домовые эльфы. Гарриет представила, как она мрачно повязывает свой передник и чепец на встречу с ними, словно собираясь в бой. — Без перерывов и помех. Именно это, а также соответствующие заклинания и зелья, будет иметь наилучший целебный эффект, какой я только могу обеспечить.

— Я совершенно не сомневаюсь в вашем превосходном мастерстве целителя, — ответил профессор Дамблдор. — Знаю, что Северус не мог бы оказаться в более надежных руках. Но, уж простите старика, боюсь, я вырос с представлением, что даже лучшее лекарство нелишне сопроводить каплей дружеского сострадания, и до сих пор не могу от этой идеи избавиться.

Мадам Помфри не сдвинулась с места. Гарриет старалась не переминаться с ноги на ногу. Все ведь уже решили. Чего они тянут?

— Хорошо, — сказала наконец мадам Помфри (судя по голосу, согласилась она только на словах). — Но только по одному посетителю за раз, и никого, кроме вас двоих. Не желаю, чтобы в его комнате топталось бесконечное шествие зевак. Только Господу ведомо, что он там над собой учинил.

— Благодарю, мадам Помфри. Мы с Гарриет у вас в долгу.

Помфри взглянула на них так, словно собиралась прямо тут же этот долг забрать, не пустив их в комнату Снейпа, но все-таки сняла с двери чары и отошла в сторону.

— Кто из вас будет первым?

— Гарриет. Я вполне могу подождать здесь.

— Тогда внутрь, мисс Поттер.

Комната была такой же, как та, где две ночи назад спала Гарриет, вплоть до ужасно безликой мебели. Окно было восстановлено, добавилось уродливое кресло... и там был Снейп.

Он был без сознания. По словам мадам Помфри, он не приходил в себя с тех пор, как отключился, увидев Гарриет. После падения с обрыва у него была в трех местах сломана спина, одно бедро и уйма других костей, и он явно до того наколдовался, что довел себя до комы. Помфри погрузила его в целительный сон, чтобы он отдохнул, пока срастаются кости, но сон должен был продлиться всего двенадцать часов.

Эти двенадцать часов истекли вчера утром, когда Гарриет разбила свою миску овсянки.

Чувствуя странное беспокойство, она приблизилась к кровати. Снейп выглядел… не то чтобы маленьким, но меньше, чем обычно. Легко было этого не заметить, пока он всех запугивал, но высоким он не был. Лицо, от которого были убраны волосы, выглядело не умиротворенным, а изможденным и отощавшим, и цвет кожи был хуже обычного.

Над его грудью висел огонек заклинания, отмечавшего сердцебиение, разгораясь и угасая, словно спал вместе с ним. Если бы не это, Гарриет могла бы подумать, что он мертвый.

— Вот бы вы позволили мне послать за несколькими целителями из Мунго, — шептала Помфри Дамблдору.

— Выраженная мною вера в твои способности не была пустой лестью, Поппи.

Гарриет была рада, что пришла (облегчение от того, что увидела, что он и вправду жив, наполнило ее целиком), но она не знала, что надо делать. Она еще никогда не навещала никого в больнице. Может, дело было в поднятом Помфри шуме, но теперь Гарриет очень боялась, что чем-нибудь ему навредит (хоть и не знала, чем).

— Думаю, хватит, дорогая, — сказала мадам Помфри. — Вам надо идти на уроки.

Но Гарриет не хотелось уходить, ничего не сделав. Она коснулась его лежащей на одеяле руки. На тыльной стороне кисти страшновато и резко выступали вены.

— Спасибо, что спасли мне жизнь, — прошептала она, надеясь, что ни Помфри, ни Дамблдор не расслышат, что именно она сказала, и убрала руку.

— Я хочу потом еще прийти, — заявила она, когда Помфри выгнала ее в коридор.

— Мисс Поттер…

— Хорошая мысль, — сказал профессор Дамблдор (Помфри по-макгонагалловски поджала губы). — Я уверен, он будет рад обществу... по-своему. Удачного учебного дня, моя дорогая.

* * *

Плетясь вниз, в Большой зал, Гарриет тоскливо думала о том, что понедельник — это само по себе плохо, даже если никто не впал в кому (возможно, навсегда), спасая твою жизнь (особенно если ты все еще переживаешь, что если бы ты его послушалась, то с ним все было бы в порядке).

Она отыскала Рона и Гермиону — по привычке, а может, по какому-то наводящему сигналу: сев за гриффиндорский стол, почти не замечая, что делает, она обнаружила, что рядом с ней Рон, а напротив — Гермиона.

— Как он? — встревоженно спросила Гермиона.

— По-прежнему.

Рон откашлялся, но ничего не сказал. Гарриет знала, что его не волнует, как дела у Снейпа, но он проявил удивительный такт, просто промолчав об этом. Серьезно, его молчание было вполне тактичным.

Она положила голову на стол.

— Пожалуйста, скажите мне, что кто-нибудь из вас более-менее разбирается в предсказаниях и может предречь, что уроков сегодня не будет.

— Предлагаю прогулять, — высказался Рон.

— Не думаю, что нам троим сразу это так спустят, — скептически заметила Гермиона.

— Ну-ка, повтори? — переспросил Рон, а Гарриет повернула голову на другой бок, чтобы посмотреть на него. — Ты, Гермиона Грейнджер, не пилишь меня за предложение пропустить урок?

— Это предсказания, — холодно сказала Гермиона. — И Гарриет сейчас в любом случае ни к чему, чтобы эта… женщина… напророчила, что профессор Снейп умрет через полтора часа. Ты же знаешь, она так и сделает. Не сможет устоять, особенно после того, как стало нельзя... ну, про Сириуса Блэка.

— Можем сказать, что на нас напали какие-нибудь слизеринцы, — придумал Рон, — и бросили нас лежать в темном коридоре в щупальцах и нарывах по всему лицу. Для нее сойдет.

Они до самой трансфигурации прятались к Выручай-комнате.

— Я все не могу поверить, что столько лет спал с этой ползучей тварью, — сказал Рон в восемьдесят восьмой раз с вечера субботы. — Это… бр-р-р. Правда, прямо мурашки по спине от этого.

Гермиона бросила на него резкий взгляд и ответила одними губами что-то, чего Гарриет не разобрала; впрочем, она особо и не пыталась.

— Слышно что-нибудь про Сириуса Блэка? — спросила Гермиона.

— Нет… но ведь всего день прошел…

— Прости, что не сказала тебе, — неуверенно продолжила Гермиона, — что он… твой крестный. Я собиралась… пока не увидела, как тебя расстроило просто то, что они дружили с твоим папой…

— Это неважно, — тихо ответила Гарриет, прислоняясь головой к оконному стеклу. Вернувшийся солнечный свет блестел на озере белым золотом.

Они пришли на трансфигурацию как раз вовремя — остальные уже собирались в коридоре.

— Вот ты где, Гарри! — сказала Парвати.

— Где ты была? — спросила Лаванда.

— Мы рассказали профессору Трелони про… ну, знаешь, — Парвати заговорщически понизила голос, — про наше заклинание.

Гарриет совсем об этом забыла.

— Она была очень рада, — у Лаванды сияли глаза. — Сказала, что даст нам дополнительные баллы!

— Отлично, — уныло сказала Гарриет.

— Спорим, теперь ты жалеешь, что не участвуешь, Гермиона, — самодовольно заявила Лаванда.

— Как-нибудь переживу, — отозвалась та.

— Что за заклинание? — спросил Рон.

— Это только для девочек, — чопорно ответила Парвати, после чего дверь класса трансфигурации открылась, выпустив макгонагалловский класс ТРИТОН.

— Это заклинание по предсказаниям, — объяснила Гермиона Рону, пока они заходили в класс. — Тебе бы все равно не было интересно.

Гарриет плохо показала себя на уроке, на котором они… на котором… в общем, даже когда прозвенел звонок и они стали собираться, она не смогла бы сказать, чем они занимались. Что-то во что-то превращали. Наверное.

— Мисс Поттер, — голос профессора Макгонагалл перекрыл скрип стульев, — задержитесь. Мистер Уизли, мисс Грейнджер, вы свободны.

— Мы тебя подождем, — шепнула Гермиона.

Приготовившись к лекции про внимательность, Гарриет подтащилась ко столу профессора Макгонагалл.

— Вы выглядите крайне хмуро, мисс Поттер, — сказала профессор Макгонагалл. — Что ж, вот кое-что, что может вас приободрить.

Гарриет потребовалось мгновение, чтобы осознать, что профессор Макгонагалл протягивает метлу с золотыми буквами на сверкающей рукояти. Она моргнула несколько раз, но метла не исчезла.

— Уже можно?

— Мы не смогли найти ничего дурного, — профессор Макгонагалл чуть улыбнулась. — У вас где-то есть очень хороший друг.

Где-то на заднем фоне у Гарриет зашевелилась какая-то мысль… что-то недавнее, насчет метлы…

Не так я планировал извиниться за двенадцать лет в тюрьме, да только с метлой не вышло.

— Спасибо, профессор, — медленно сказала она.

Рон и Гермиона, как оказалось, ждали на площадке. Все остальные уже ушли обедать, и по коридору словно гуляло эхо тишины.

— Что ей… — начала Гермиона, когда Гарриет подошла к ним, и тут увидела метлу: — О!

— Охренеть, это она, — приглушенным голосом сказал Рон.

— Забыла сказать, — обратилась Гарриет к Гермионе, — ты была права. Ее прислал мне Сириус Блэк.

* * *

Новости облетели школу со скоростью света. Зрелище профессора Снейпа, которого этот огромный болван Хагрид внес в школу без сознания и в крови, вместе со знаменитой Гарриет Поттер и маньяком-убийцей Сириусом Блэком, наблюдало множество учеников, среди которых было немало слизеринцев. Так как к профессору Снейпу не допускали посетителей Ни При Каких Обстоятельствах, единственное, что слизеринцам осталось — как можно чаще обсуждать его состояние: если удавалось, с очевидцами, но и отчеты из вторых, третьих и четвертых рук тоже были востребованы.

— Но по виду можно было предположить, что с ним все в порядке? — спросила Дафна вечером в понедельник, уже не помня, который раз она повторяет это с вечера субботы.

— Весь в кровище, — сказала Миллисент. — Это как, в порядке, по-твоему?

Астерия была бледна, как будто рядом стоял профессор Снейп. На руках у нее были разводы синей краски. В последнее время она часто пропадала, и когда Дафна спрашивала, где Астерия была, та только качала головой.

— Тут дело в Поттер, — ядовито сказал Драко.

— Ну да, ее же несли вместе с ним, — холодно отозвалась Трейси, заставив Драко покраснеть.

— И с Сириусом Блэком, — добавила Миллисент.

— Сириус Блэк пытался прикончить Поттер, — сказал Драко. — И пусть бы прикончил, никому не жалко... А профессор Снейп как-то оказался между ними. Могу спорить на что угодно, что так и было.

— С какого перепугу профессора Снейпа должно волновать, что Блэк хочет взорвать Поттер на тысячу кусочков? — Трейси закатила глаза. Но Дафна впервые почти не обратила на Трейси внимания: ее гораздо больше интересовала Астерия, которая при словах Драко ярко покраснела и бросила на него почти… сердитый взгляд.

Астерия никогда не сердилась.

— Их всех принесли вместе, — сказала Панси опасным тоном, что на самом деле означало: «Заткнись, Дэвис, если ценишь свои волосы». Но и Трейси не была фарфоровой. Полностью проигнорировав Панси, она обратилась к Драко:

— Если бы ты сказал, что профессор Снейп вышел пройтись и наткнулся на Поттер… или что он вытащил ее в лес на отработку… и вот тогда на них обоих напал Блэк, я бы поверила.

— А кто говорит, что было не так? — возразил Драко. Панси смотрела на Трейси со жгучей ненавистью, а та оставалась холодна, как горное озеро. — Я только сказал, что профессор Снейп был ранен из-за Поттер. Если Блэк напрыгнул на них обоих и профессор Снейп просто оказался не в том месте и не в то время, это все равно Поттер виновата, раз не околела раньше — у нее же был миллион возможностей…

Стул Астерии с грохотом упал. Она встала так быстро, что он опрокинулся. Испепелив Трейси и Драко взглядом, она убежала из-за стола. Глядя ей вслед, оба мгновение выглядели всерьез потрясенными.

— Умничка, — крикнула ей вслед Панси (хотя ее словам не хватало глубины смертельного оскорбления).

— Что нашло на твою сестру? — спросил Драко у Дафны, восстановив свой гонор. — Она еще дерганней обычного.

— Извините, — сказала Дафна и ушла из гостиной следом за Астерией. Она догнала ее этажом выше — Астерия стояла там, прислонившись к стене.

— Скажи, что не так, — попросила Дафна. Знакомые, старые слова, произнесенные ее собственным голосом, напомнили ей о сотне тысяч других таких случаев — летом и зимой, на каменистом пляже или на обрывах, под кривым кипарисом, растущим у них во дворе. Астерия всегда убегала — когда у нее было слишком тяжело на душе, она срывалась с места быстрее, чем ее могли догнать.

А Дафна шла за ней. В конце концов она всегда ее находила.

Астерия потрясла головой, но обернулась, вытирая глаза.

— Это так плохо, — прошептала она. — Как они могут так говорить о чьей-то смерти?

— Это не всерьез, Астер. Это их единственный способ выразить свои чувства. Мы все переживаем за профессора Снейпа…

— И я тоже, — с чувством ответила Астерия, — но говорить, что она должна была умереть… Разве ты не понимаешь, как это ужасно — сказать такое?

— Конечно, понимаю, — солгала Дафна, потому что другого ответа Астерия бы не перенесла.

Но Астерия твердо посмотрела на нее, так, словно видела насквозь.

— Нет, — сказала Астерия тихо. — Не понимаешь.

Что-то сжалось у Дафны в груди.

— Ладно, — сказала она, сохраняя спокойствие, хотя сердце у нее тревожно зачастило. — Ты права. Мне все равно, что Драко и остальные говорят о смерти Поттер. Это всего лишь слова, Астер.

— И никто из вас ее не любит. Вы все ее ненавидите. Признай это, — прежде чем Дафна успела что-то сказать (хоть она все равно не знала, что можно тут сказать), Астерия продолжила: — Почему? Она замечательный человек… кроме тебя, она единственная, кто был добр ко мне в этом ужасном месте, при том что все эти люди — твои друзья — жестоки и бессердечны… О, как ты можешь желать ей смерти?

Дафна была потрясена сразу в нескольких отношениях. Она знала, что Астерия несчастна, но слышать, как она зовет Хогвартс «ужасным»… а ее собственных друзей (а Дафна, как правило, считала их именно друзьями), называет жестокими и бессердечными, зато хвалит Гарриет Поттер…

— Когда она была добра к тебе? — спросила она наконец, справившись с этим последним неприятным сюрпризом. Астерия вкладывала разный вес в понятия доброго и жестокого: возможно, что Гарриет Поттер на самом деле ничего особенного не сделала, и тогда она сможет это показать.

— Она спасла меня от тех противных мальчиков, — ответила Астерия, вздернув подбородок, словно поняла — снова, — что именно подумала Дафна. — А когда профессор Снейп заставил меня с ней встретиться, она была очень чуткой и… и доброй ко мне.

Эти встречи. К радости Дафны, состоялась только одна, но, похоже, она нанесла достаточно ущерба. Дафна до этого самого момента не представляла, сколько именно.

— Н-да… — сказала Дафна. — Ну… это… рада слышать. Это всего лишь слова, Астер.

Но по выражению лица Астерии Дафна поняла, что впервые она не смогла унять ее тревоги. Или даже сделала только хуже: подтвердила мрачные опасения, бродившие в сердце Астерии, как разрушающий ее яд.

И ее собственное сердце тоже омрачило подозрение: будь здесь Гарриет Поттер, Астерия могла бы обратиться к ней…

Желание, вспыхнувшее в ней эхом слов Драко, уже не казалось ей таким праздным.

* * *

Понедельник перетек во вторник, затем пронеслась остальная неделя, без всплеска закрутив водоворот выходных. Гарриет продолжала навещать Снейпа, который так и не приходил в себя. В среду она придумала принести ему цветы, хоть он и был без сознания, скорее для собственного удовлетворения. Очень уж скучной и безрадостной была эта комната.

И он их увидит, когда очнется.

Если очнется.

В субботу, когда анемоны завяли, Снейп был без сознания уже неделю. Никаких изменений не было.

Казалось, что кроме Гарриет только слизеринцы замечали его отсутствие. Гриффиндорцы, наоборот, были особенно веселы. Их хорошее настроение дразнило драконий темперамент Гарриет, так что она по мере сил избегала гостиной. Было много посиделок в библиотеке — порадовать Гермиону, и походов на квиддичное поле — полетать на Молнии с Роном.

Молния обрадовала гриффиндорскую квиддичную команду, и ее вид каждый раз вызывал у Оливера безмолвные слезы счастья. Когда Гарриет в первый раз села на нее и оттолкнулась, взмывая в воздух быстрее и легче, чем когда-либо, она снова вспомнила лето и то, как пыталась вызвать патронуса с помощью полета.

Она гадала, почему Снейп не захотел рассказать ей, как они выглядят… если он мог призвать такого сильного, что разгонял дементоров десятками… если отправлял его ей в лазарет в том году, когда она упала с лестницы, и летом, когда она не могла уснуть.

Вот бы он проснулся, тогда бы она спросила.

Тем временем был еще кое-кто, с кем она хотела поговорить. Он был в сознании, но избегал ее.

Она постучала в дверь кабинета Люпина. Он ответил довольно быстро, но стоило ему ее увидеть, как лицо его стало еще более замкнутым, и он, казалось, не хотел встречаться с ней взглядом.

— Гарриет, — сказал он, — извини, но сейчас не лучшее время…

Она сжала кулаки.

— Прошу меня простить, но вы должны со мной поговорить.

Он не ответил. Однако через миг открыл дверь, пропуская ее внутрь.

Она зашла и села, демонстрируя гораздо больше уверенности, чем чувствовала на деле. Люпин, заложив руки за спину, ходил туда-сюда по комнате, по-прежнему на нее не глядя. Он выглядел настолько неуверенным в себе, насколько это вообще было возможно.

Вдохнув, чтобы набраться смелости, она произнесла:

— Сириус Блэк просил вам сказать: «Когда снова увидишь Ремуса, передай ему, что я хреново умею прощаться, а не то сказал бы что-нибудь получше».

Это заставило Люпина поднять на нее взгляд. Она растерялась, увидев, что его глаза блестят от… слез?

— Он был прав, — после долгой паузы сказал он хрипло, и ей показалось, что он почти улыбается. — Это худшее прощание из всех, что я слышал.

Она не знала, что на это сказать и как продолжить. Он медленно опустился в кресло за свой стол, глядя в пространство.

— Почему вы мне не сказали, что он мой крестный? — спросила она в конце концов.

Он посмотрел на нее снова: лицо у него было мрачным. Впервые она заметила, сколько на этом лице светлых отметок, похожих на зажившие шрамы.

— По многим причинам, — ответил он тяжело, — некоторые из которых крайне эгоистичны… Но еще потому, что я думал, что знать тебе будет больнее. То, что он был другом твоих родителей, уже стало достаточным ударом, но что он крестный отец…

Гермиона говорила так же.

— Но вы знали, что он невиновен.

Люпин медленно покачал головой. Что-то тоскливое проявилось у него на лице.

— Я не знал… пока не увидел Питера. Это всегда казалось неправильным, но я это принял… принимал двенадцать лет, потому что все доказательства указывали на Сириуса… Но когда я увидел его снова, то захотел поверить в его невиновность… гораздо больше, чем следовало, учитывая всю опасность, — горько добавил он. — Иногда я подозревал, что просто убедил себя в том, что сомнительная правда выглядит вернее, чем то, что мне полагалось считать правдой…

Он теперь смотрел в окно, на стекле которого еще блестел слабый солнечный отсвет. Гарриет задумалась, многое ли из сказанного действительно предназначалось ей. Она не была уверена, что все поняла.

— Но сомнение, — очень тихо сказал он, — боль слишком одинокая, чтобы понять, что вера — ее близнец.

Гарриет не знала, что на это ответить.

— Он очень тебя любил, — все так же глядя в окно, произнес Люпин. — С самого младенчества… и до сих пор.

Не этим ли была вся та печаль в Нюхаче и Блэке? Любовью?

Она не знала. Не знала, каково это — быть любимой.

— Почему он зовет меня «Холли-берри»?

Люпин улыбнулся, однако по лицу казалось, что он с таким же успехом мог бы расплакаться.

— Это всегда было твое прозвище. Ужасно раздражало Лили. Она сперва собиралась назвать тебя Холли, но, когда ты родилась, вдруг передумала… Сириус бывает очень упрям.

Гарриет показалось, что все ее тело замерло в ожидании. Это было то, чего она пыталась добиться от него и от Снейпа все эти месяцы — рассказ о мире, которым жили ее родители, не считая последних мгновений. Она впервые увидела их в Зеркале Еиналеж, но там было не знание, не… это.

— Извини, — сказал Люпин, и в этот раз она действительно ему поверила. — Я должен был попытаться… не должен был отталкивать тебя в этом году. Теперь мне кажется, что я слишком долго откладывал…

Из-под ее стула как будто выдернули пол.

— Вы уходите?

— Профессор Дамблдор отказался принять мое увольнение, — со странной горечью ответил он.

— Вы увольняетесь?

— Я мог убить тебя или обратить. Очень может быть, я обратил Северуса.

Гарриет не знала этого… не понимала, хотя теперь ощутила себя очень глупо, что не подумала об этом раньше… И никто об этом не упомянул, даже Дамблдор.

— Вы его укусили?

— Мадам Помфри не смогла найти никаких следов укуса, но она ждет до конца следующего полнолуния, чтобы убедиться наверняка. Если он будет обращен, это разрушит его жизнь. Даже Альбус Дамблдор не в силах оставить меня… любого из нас… здесь надолго, — он протер ладонью лицо. Те едва затянувшиеся раны, напоминающие отметины когтей и клыков, светлели по всей его коже.

Беспомощность, которую ощущала Гарриет, не представляя, как помочь Астерии, не шла ни в какое сравнение с тем, что она испытывала теперь. Она обдумала, не лучше ли ей извиниться и уйти, но ей все еще было о чем спросить, и она боялась, что этот шанс может оказаться единственным, что он может снова начать ее отталкивать.

— Я слышал, ты его навещаешь, — после долгой паузы сказал Люпин.

— А… да. Он спас мне жизнь, — говорить это было немного неловко, потому что Снейп спас ее от Люпина, но тот только улыбнулся немного печально.

— Вот, — сказал он, вынимая из кармана сложенный лист пергамента. — Я подумал, что ты будешь не против получить ее обратно. Возможно, я зря отдаю ее ученице… но я знаю, что Джеймс точно счел бы это частью твоего законного наследства.

Хотя пергамент был пустым, она поняла, что это.

— Он был ваш, да? Это вы все — Лунатик, Хвост, Бродяга и Сохатый…

— Да. Это наши прозвища.

— Вы звали Сириуса Блэка Бродягой. А Петтигрю — Хвостом… а мой папа был Сохатый? Он тоже был анимаг?

— Олень, — улыбка Люпина снова была грустной и странной. — Мы часто в шутку называли его Королем Леса. Лили так его звала, когда он бывал заносчивым болваном. Хочешь чаю? — внезапно спросил он через мгновение, и Гарриет поняла, что он не собирается ее выгонять.

— Да, спасибо.

Люпин сделал чай, а потом, наконец, поговорил с ней. Они разговаривали, пока снаружи не потемнело и огонь не загорелся в камине — так тихо, что никто из них не заметил.