Бесконечная дорога (джен)

Гарриет пошла за Снейпом, потому что неважно, хочешь ты того или нет, всегда делаешь, как Снейп сказал, хотя в этот раз она не могла избавиться от ощущения, что следовало отказаться.

— Мне надо было идти… — начала она.

— Молчать, — огрызнулся он. Она стиснула зубы, но подчинилась, потому что ну как его убедишь?

Снейп провел ее вниз по лестнице, по коридору, где он преподавал, в другой длинный коридор, которого она не помнила… а потом повернул и толкнул ее сквозь стену. Она пошла за ним по обколотым скользким ступенькам, мимо следов сырости на стенах, блестящих в свете факела…

…на узкий мостик, перекинутый над абсолютной пустотой.

Она остановилась, но Снейп был к этому готов: он протянул назад руку и потащил ее следом. Мостик был слишком узким — уже размаха ее коротких рук, — а под ним не было совсем ничего, просто колодец черноты. Сверху, насколько хватало глаз, тоже ничего не было, и не было видно, где мост кончается впереди. Оглянувшись назад, она не увидела двери, через которую они пришли.

— Где мы? — голос словно исчез, стоило ему попасть в пустой черный воздух, как и свет факела, поглощаемый пространством.

— На Мосту в Никуда, — Снейп повернулся к ней. Его факел создавал вокруг светлый островок, но свет не спускался во тьму ниже и не поднимался во тьму выше. Если бы не камень под ногами (который был тоже черным, лишь чуть поблескивал), она бы подумала, что они стоят на пустоте. — Самое приватное место для разговора.

Зубы у него были почти оскалены, а глаза пылали: он был зол, хотя она все еще была не виновата. Злость вспыхнула в ее сердце, как огонь факела.

— Я свое имя не бросала, — резко сказала она.

— Разве я это говорил? — рыкнул он. — Мы потому здесь, мисс Поттер, что я полагаю, что вы этого не делали.

Злость Гарриет смыло растерянностью. Снейп остался все таким же взбешенным.

— Не понимаю.

Свет факела дрогнул, словно Снейп крепче сжал рукоять.

— Если вы не бросали свое имя, кто-то сделал это за вас.

В его интонации было столько «мисс Поттер, неужели вы так глупы», что она опять ощетинилась.

— Очевидно, — бросила она.

— Зачем кому-либо это делать?

— Может, надеются, что меня затопчет мантикора, — проворчала она.

— Да, — ответил Снейп. — Склонен согласиться.

Гарриет моргнула.

— Что? Правда? Там будут мантикоры?

— Неважно, будут там чертовы мантикоры или нет. Как обычно, вы не видите сути…

Гарриет так сжала зубы, что затряслась голова.

— Я так понимаю, кто-то надеется, что меня убьют.

Снейп ответил не сразу. В глазах у него был дикий отсвет, такой злобный, что мост под ногами показался менее твердым.

— Да, — сказал он снова, — так.

Гарриет наполовину казалось, что это просто Муди, как обычно, повел себя там, наверху, как параноик, но то, что Снейп затащил ее сюда и повторил те же слова, сделало их реальнее — такими же реальными, как свинцовый шарик, застрявший у нее в горле. В сознании промелькнули образы: Темная Метка, сон о Волдеморте, Ремус, обнимающий ее на чемпионате, лицо Сириуса в узорной тени деревьев.

— Вы же не… не всерьез.

— Усилие, нужное для того, чтобы разубедить Кубок в том, что чемпионов всего трое, должно быть очень значительно, — в голосе Снейпа оставался все та же жестокая нота, напомнившая ей немного мистера Крауча, говорящего всем, что она должна участвовать, что Кубку неважно, насколько она не подходит. — Этой чаше сотни лет, и чары такого характера не ослабевают со временем — возраст их только укрепляет. Нужен был мощный стимул, чтобы кто-то хотя бы попытался их преодолеть. А тот, кто посылает ребенка на этот Турнир…

— Я не ребенок, — почему-то обиделась она.

— …тем более без его ведома и согласия — не перебивайте меня, мисс Поттер, и да, вы именно ребенок, — явно не желает ему добра.

— Вы думаете, это как-то связано с Вол…

— Не называйте его имя!

Если бы не вся эта пустота вокруг, его голос пробудил бы эхо. Он выглядел еще злее — ярость была высечена у него на лице, ставшем от этого еще резче. Гарриет сжала кулаки.

— Думаю, у меня есть полное право называть его имя, раз он пытается меня убить!

— Мне безразличны ваши права, вы не будете называть его, пока я вас слышу!

Гарриет изо всех сил злобно на него уставилась, но это не произвело никакого видимого эффекта — с таким же успехом можно было пялиться в непробиваемую стену или в пустоту вокруг.

— Что это все-таки за место?

— Я сказал, как оно называется, — он наклонил факел над разверзшейся внизу пустотой. — Здесь не работают ни следящие чары, ни любые подслушивающие устройства, и сюда никто не может за нами последовать. Дверь исчезает на то время, пока мы будем здесь. И, как вы, надеюсь, заметили, невозможно увидеть, кто находится впереди. Это место обеспечивает полную конфиденциальность.

Гарриет стало так интересно, что она проигнорировала шпильку, только глаза закатила.

— Его Слизерин построил?

— У него была другая тайная комната, и под конец у него не осталось союзников в Хогвартсе, — пламя факела отбрасывало на его лицо тени; Гарриет постаралась сдержать дрожь. — Это место построили те, кому надо было обмениваться тайнами.

— То есть… мы тут… чтобы тот, кто положил мое имя в Кубок, нас не услышал? — предположила она.

— Очевидно, — ответил он с особенной Снейповой злостью и легким рычанием в конце.

Она нахмурилась.

— Так что если он работает на Вол… на него, — она снова закатила глаза, когда взгляд Снейпа стал жестче, — то не узнает, что вы уже нет?

И только тут, в тишине, такой же плотной, как бездна вокруг, Гарриет осознала, что она сказала. Ой-ой-ой. Что ж, следовало этого ожидать: она столько времени провела, гадая, как бы об этом заговорить, и в итоге брякнула случайно.

— Я хотел бы знать, мисс Поттер, какого дьявола вы имеете в виду, — в голосе Снейпа был лишь намек на смертоносность.

Она, пожевав губу, присмотрелась к нему. Он казался отстраненным, словно отступал от нее назад, хотя на самом деле не двигался. Она подумала, что нечто у него глубоко внутри скрылось под скорлупу жестокости, которую он мог вызывать по желанию. И, возможно, это должно было ее напугать, но не пугало. Напротив, она ощутила спокойствие и ясность — за этим состоявшимся, наконец, разговором, здесь, в месте, где ничего, кроме них двоих, словно бы не существовало.

— Вы были Пожирателем смерти, — сказала она. — Да?

Снейп смотрел на нее оттуда, издалека; на черноте его глаз поблескивали отсветы факела. Затем его лицо дрогнуло — на нем проявилось смирение, тенью поверх теней.

— Ясно, Блэк и Люпин поделились новостями, — голос соответствовал выражению лица и чувству, отраженному в глазах. — Хотя я бы поставил на Блэка. Он всегда был треплом. Ну и?

Она пожала плечами. Она подозревала, что Сириус не должен был ей рассказывать, и ей не хотелось его подставлять. Но Снейп всегда предпочитал думать о Сириусе худшее, так же, как и Сириус о нем.

— Так вот чем было вызвано ваше маленькое исследование, — продолжил Снейп, поблескивая глазами.

— В основном, — Гарриет задрала подбородок. — Я права? Насчет того, почему мы здесь.

— Уже разболтали своим подельникам, Уизли и Грейнджер?

Гарриет нахмурилась.

— Они мне не подельники, они мои друзья, и нет, ничего я им не сказала. Они бы такое устроили…

— Как и вы.

— Я не устраивала, — возразила Гарриет не вполне искренне.

— И тем не менее вы сознательно упомянули о том факте, что изучаете Пожирателей смерти, у меня на занятии.

Гарриет невольно покраснела, но понадеялась, что в факельном свете этого не видно.

— Ну, я хотела вас об этом спросить, но вы были не…

— Что не? — подтолкнул он.

— Не слишком откровенны, — смело заявила она.

— А вы всегда, во всех своих замыслах так прямолинейны, честны и открыты, — с колючей насмешкой ответил он. — Ничего не скрываете.

Она покраснела гуще.

— Ну так это правда?

— Я думал, Блэк уже вам ответил.

— Вы не говорите, даже когда я прямо спрашиваю, — расстроилась она.

— Возможно, мисс Поттер, дело в том, что вас это не касается.

— Касается, раз Вол… он хочет меня убить, а вы Пожиратель смерти и работали на него!

Чернота вокруг поглотила ее слова, жадно и стремительно, но даже после этого от них словно осталось эхо — они были так ужасны, что не смогли исчезнуть сразу. Ей хотелось отвернуться, но она удержалась. Ей не хотелось смотреть Снейпу в глаза, и потому она посмотрела — прямо в ярко-темный свет, в даль, бывшую глубже обычного, словно он стоял на другом конце моста.

— Значит, так вы считаете? — спросил он.

Она сглотнула.

— Нет, — ответила она с усилием. — Вы меня уже кучу раз могли убить. Могли бы прямо тут с моста столкнуть. И еще… у вас есть патронус.

Он ничего не сказал, только смотрел на нее с выражением, которое было не совсем жестокостью, однако чем-то близким.

— Я просто… — она вздрогнула. — Как думаете, кто положил мое имя?

Он не отвечал так долго, что она начала сомневаться, что ответит вообще. Бросила взгляд на его лицо — не подумывает ли он уйти и бросить ее тут? Сможет ли она сама отсюда выйти?

— Вероятно, тот же человек, который этим летом создал Темную Метку, — произнес он наконец.

Облегчение от того, что он все-таки ответил, тут же снесло тревогой.

— Кто это?

— Не знаю, — с ледяной яростью ответил он. — В этом вся беда.

— Но… он в Хогвартсе?

— Очевидно.

— Выходит… это кто-то из гостей?

— Вполне возможно. Но магия может многое скрывать, — он переложил факел в другую руку. — Уже поздно, гриффиндорцы начнут тревожиться, куда вы пропали, — но вместо того, чтобы повести ее прочь, посмотрел на нее и добавил: — Этот Турнир — превосходная возможность нанести вам серьезное увечье, мисс Поттер, и при этом представить его несчастным случаем.

— Но можно было просто статую на меня столкнуть или вроде того, — она нахмурилась. — Как дневник Тома Риддла заставил Джинни.

— Да, — Снейп, казалось, искренне удивился, что она об этом догадалась. — Это означает, что происходит нечто более значительное. Я полагаю, что не только виновник объединяет инцидент на чемпионате мира с этой… загадкой.

Ей померещилось, что он собирался использовать одно из тех слов, на котором они с Сириусом специализировались. Через мгновение она перевела:

— То есть они части одного плана?

— Было бы логично это предположить. Потому вы будете очень осторожны и не станете лениться при подготовке к Турниру. Вы на три года отстаете от других по возрасту и обучению, и половину прошлого года вы провели, борясь с амнезией. В том, что касается подготовки, вы будете полностью слушаться меня.

Она моргнула.

— Но ведь учителям нельзя помогать.

— За кого вы меня принимаете? Я же сказал, вы и так на три года позади прочих; вы хоть на миг можете представить, мисс Поттер, что я просто предоставлю вам действовать самой, как вы сочтете нужным?

Н-да. Она-то думала, что он оскорбится, когда она предположит, что он будет жульничать. А он оскорбился, что она предположила, что он этого делать не будет.

— Но правила…

— Уверяю, Каркаров и Максим не дадут своим чемпионам работать без помощи. Они пойдут на любые способы, какие только смогут вывести их чемпиона вперед, даже если это будет хоть трижды жульничество. Профессор Дамблдор и профессор Макгонагалл могут великодушничать в свое удовольствие и наблюдать, как вы справляетесь. Можете мечтать о том, чтобы составить с ними вместе триаду благородных идиотов, однако примете мою помощь, хотите вы того или нет.

Гарриет не знала, как к этому отнестись — со смехом или облегчением, растрогаться или возмутиться.

— А меня не дисквалифицируют? — с надеждой спросила она.

— К сожалению, нет, — это, похоже, и вправду его огорчало. — Жульничество на этом Турнире — освященная веками традиция.

— Я свяжусь с вами, когда буду готов начать, — продолжил он. — Под видом еще одного занятия на повторение.

Утреннее раздражение Гарриет всплыло снова, но Снейп уже повернулся уходить.

— Держитесь рядом, — сказал он через плечо. — Вам не захотелось бы тут оставаться.

Всей душой в это поверив, она спустилась с ним с моста — обратно в коридор, из которого они пришли. Выглядело так, будто мост был замкнутой петлей. Кто бы его ни построил, голова у него работала так же, как у Снейпа.

* * *

Даже сомневаясь, что враг мисс Поттер попытается прикончить ее в ту же ночь, когда пошел на такие сложности, чтобы затащить ее на Турнир трех волшебников, Северус решил не рисковать. Он проводил мисс Поттер наверх, до башни, где она снова одарила его своим псевдовеличавым «доброй ночи», что означало, что она на него обижена, и скрылась в гостиной с максимально надменным безразличием, какое только можно изобразить, пролезая в дыру в стене.

Вы были Пожирателем смерти, да?

Он пошел взглянуть на Кубок.

Кто-то поработал над ним, но всегда найдется способ выяснить, кто это был. Магия оставляет следы — как отпечатки пальцев. Дамблдор не позволил бы ему применять идентификационные чары, но Дамблдору знать об этом незачем. Северус надеялся, что Кубок еще не отослали вместе с Бэгманом или Краучем. Тогда добраться до него будет сложнее.

В вестибюле все еще горел один факел, мерцая на стене. А в середине вестибюля, в удобном на вид кресле сидел, сплетя пальцы, Дамблдор и рассеянно смотрел на огонь.

Он взглянул на Северуса; выражение лица под бородой было не читаемо. Северуса, однако, не обмануло ни это, ни его облик терпеливо ожидающего старика. Он прищурился.

Дамблдор безмолвным жестом пригласил его спуститься вместе по лестнице. Северус пошел, старательно излучая ауру пофигизма в ответ на все предстоящие упреки Дамблдора.

Дамблдор наколдовал вокруг них чары конфиденциальности — из числа его, Северуса, собственных. Дамблдор молчал, но Северус узнал покалывание своего заклинания, знакомого, как песня, которую слышишь каждый день.

— Хорошо, что ты проводил Гарриет до башни, — сказал Дамблдор. — Она, вероятно, сильно потрясена. Немного ободрения весьма не повредит.

Северус был уверен, что у Дамблдора нет ни глаз, ни ушей на Мосте в Никуда — это было бы невозможно. Легкий укол сомнения был вызван только талантом Дамблдора внушать веру, что он, вопреки всякому здравому смыслу, всеведущ.

Он хочет меня убить, а вы Пожиратель смерти и работали на него!

— Вы всерьез полагаете, что в принципе я способен кого-то ободрить?

Дамблдор улыбнулся.

— Я думаю, что ты, возможно, обладаешь собственным, окольным способом это делать — если только пожелаешь, — затем улыбка снова угасла в бороде, и он взглянул — тем откровенным взглядом, который, как стрела, бил прямо в душу, ничего не пропуская. — Кубок был возвращен в Министерство, Северус, и я должен попросить тебя его не искать.

Северус должен был догадаться, что Дамблдор полностью поймет, что он собирался делать.

— Можете просить, что вам угодно, директор.

— Если понадобится, запрещу, — спокойно ответил Дамблдор. — Как и те методы, которыми ты бы воспользовался, чтобы добыть из него информацию. Хотя мне хотелось бы, чтобы об этом даже не надо было бы упоминать вслух…

— Я, кажется, припоминаю, как вы мне говорили, — Северус прищурился так напряженно, что стало больно, — в подобной ситуации в прошлом, что это необходимо.

Дамблдор не отвернулся пристыженно: вместо этого он встретил взгляд Северуса, как всегда, спокойно. По иронии тот разговор случился ровно тринадцать лет назад, в ночь Хэллоуина, когда Лили только что умерла, а Дамблдор отправил ее дитя в пекло семьи, которая ее возненавидит. Северусу очень ясно представилось лицо Лили, ее боль и ярость, узнай она об этом, и он сказал Дамблдору:

— Вам нельзя ее туда посылать.

— Это необходимо, Северус, — ответил тогда Дамблдор. — Безопасность Гарриет превыше всего.

И теперь Северус спросил:

— Безопасность мисс Поттер уже не превыше всего?

Лицо Дамблдора не изменилось, ни один волосок в кустистых бровях не дрогнул.

— Ты же знаешь, что это по-прежнему так, — сказал он. — Но Темная магия не обезопасит ее, Северус. Только навредит…

— Темная магия может найти того, кто ей угрожает! — рявкнул Северус, отбросив слабое подобие спокойствия. — Этот человек ходит по нашим коридорам, по нашей территории прямо сейчас, и мы в силах поймать его и удостовериться, что он никогда не причинит больше вреда — а он явно пытается!

— Это не та цена, которую я готов заплатить, — в голосе Дамблдора под рассудительностью звенела стальная убежденность.

— Мне платить, не вам!

— И в этот раз, как и во все предыдущие, Северус, я не позволю тебе этого сделать, — оттенок стали сверкнул в глазах Дамблдора. — В прошлом году ты, Северус, нарушил данное мне слово — с тем заклинанием поиска Питера Петтигрю.

— Это был единственный случай в жизни Люпина, когда от него была польза, — проворчал Северус.

— Когда я принял тебя в сердце этой школы, ты поклялся, что не станешь использовать Темную магию, — продолжил Дамблдор, твердо глядя на него. — Ты нарушил клятву. Зная тебя, я полагаю, что ты сделал это без раздумий. Я так и не смог вселить в тебя веру в то, что Темной магии следует сторониться, но я думал, что моего влияния достаточно, чтобы тебя удержать.

— Очевидно, нет, — оскалился Северус. Возмущение от этой наглой манипуляции чувствами вспыхнуло так же ярко, как темперамент мисс Поттер.

— Нет, — пробормотал Дамблдор. — Когда жизнь Лили была в опасности, ты без раздумий отверг Волдеморта.

Захотелось проклясть Дамблдора — прямо в грудь, пробить навылет.

Вы меня уже кучу раз могли убить. Могли бы прямо тут с моста столкнуть. И еще… у вас есть патронус.

— Я, по правде говоря, восхищен преданностью, которую ты показываешь Гарриет, — сказал Дамблдор. — Полагаю, что благодаря этому она станет намного сильнее, — он дрогнул усами. — Хотя, возможно, эта преданность не всегда проявляется в том виде, в каком ей хотелось бы… Но я не могу позволить ей контактировать с Темной магией.

Северус, обретя голос, бросил:

— Она не будет контактировать…

— Будет, если ты снова начнешь практиковать, Северус. Это скользкая дорожка, и я многие годы помогал тебе сойти с нее. Сейчас отступать опасно.

— И как долго вы будете держаться этой метафоры?

— Особенно сейчас, — игнорируя его, продолжил Дамблдор, — когда Темный Лорд восстает снова. Это будет соблазн, Северус…

— Это будет, без сомнения, необходимость.

— …и тем важнее не применять ее чаще, чем потребуется. Тринадцать лет назад я сказал, что ты должен решительно провести черту и не давать себе пересекать ее. Применять Темную магию, когда того не требует твое прикрытие — значит пересекать черту, Северус. Тебе нельзя.

Он увидел что-то на лице Северуса и вздохнул.

— Я вовсе не хочу этого, но, если понадобится, устрою так, чтобы ты не мог быть рядом с Гарриет за исключением уроков. Это не будет наказание…

— Разве? — Северус был так зол, что удивился, что вообще смог что-то сказать.

— …это для ее защиты, — Дамблдор глядел на него с искренней печалью. — Тебе решать, Северус. От чего Гарриет выиграет больше — от твоей защиты или от Темных искусств?

Он отменил заглушающие чары. Проходя мимо Северуса, он поднял руку, словно хотел коснуться его плеча; но что-то дрогнуло в его глазах, и он уронил руку.

— Доброй ночи, Северус, — сказал он тихо и, поднявшись по лестнице, скрылся из виду.

* * *

Ремус проснулся от запаха жарящегося бекона. Знакомо. Как и боль, горящая и ноющая в каждой конечности, как пульсация в голове, как словно ободранное наждаком горло.

Матрас промялся.

— Лунатик? — от голоса Сириуса стало больно ушам. По лбу Ремуса скользнула ладонь, не причинив боли. — Вернулся в бренный мир?

Ремус попытался что-то ответить. Точнее, подумал, что попытался. Кажется, он расслышал кряхтение. После этого он не слышал ничего.

Когда он открыл глаза во второй раз, запах бекона исчез, но боль — нет. Бледная полоса света лежала на потолке. Было слышно, как стучит по крыше дождь.

Бродяга? — подумал он, потому что не мог этого произнести. Когда он попытался шевельнуть головой, жгучая боль стрельнула из шеи прямо в мозг. Он снова закрыл глаза.

Когда он открыл глаза в третий раз, светила лампа. Бродяга читал в стоящем в углу кресле — нелепое зрелище. Он поднял взгляд, потом отложил книгу и приблизился к постели.

— Вода, — сказал он, наполнил стакан из кувшина на прикроватном столике и помог Ремусу напиться. Ремус был почти согласен терпеть боль в горле, лишь бы не слабость, не дающая приподняться самому. Как ни досадно было это признавать, но боль была хуже.

— Я… спал… день? — прохрипел Ремус несмотря на то, что говорить было дико больно.

— Угу, — сказал Сириус. — Мне пришлось съесть весь завтрак. — Он опять положил руку Ремусу на лоб, словно проверяя температуру, потом убрал ее. — Приготовить тебе чего-нибудь?

— Нет, — потому что он не был уверен, что сможет сейчас что-то съесть. Горло слишком болело. — …час?

— Два часа ночи. Сейчас воскресенье.

Ремус был слишком измучен, чтобы кивнуть. Он не должен был настолько лишиться сил под аконитовым, даже на Хэллоуин. Либо зелье теряло эффективность, либо…

Он удивился, что Сириус не разразился тирадой про Снейпа, хотя должен был беречь ее весь день. Вместо этого он с жутковатой задумчивостью смотрел на слабый желтый свет старенькой лампы.

— Я читал тот любовный романчик Гарриет, — сказал он. — Должен признать, не знаю, как и отнестись к тому, что она читает всякую эротику.

— Ты у Джеймса… журналы. Ты был… как она, — устало сказал Ремус. Это было бы довольно забавно, если бы не странное спокойствие.

— Клянусь, эти книги хуже. Надеюсь, на самом деле она не понимает и половины этого, — он немного помолчал. — Хочешь еще поспать?

Ремус точно не хотел, но вот его тело — да. Закрыв глаза, он провалился в реку черноты, прошитую образами серебряного круга, сияющего над бесцветным пейзажем, и он бежал, бежал, бежал — бок о бок с маленьким черным псом.

* * *

Как только Гарриет проснулась в воскресенье, ей сразу захотелось накрыть голову подушкой и проспать весь Турнир. Но Парвати с Лавандой красились и болтали, так что никакой надежды заснуть снова не было. После трех лет в одной спальне она знала, что нет толку лежать и надеяться, что они скоро закончат, особенно по воскресеньям, когда им не надо было торопиться на уроки.

Она раздвинула занавески, посмотрела на кровать Гермионы, но там было пусто. Сердце у нее оборвалось. Гермиона уже спала, когда она вернулась прошлой ночью — спала, уронив голову на книжку, но тем не менее. Рона она вообще не видела.

— Доброе утро, Гарриет, — энергично сказала Парвати, посмотрев на нее в зеркало. Она подрисовывала глаза жидкой подводкой, что, как знала Гарриет, было процессом деликатным.

— Как спалось нашей чемпионке? — спросила Лаванда. Она тоже не оглянулась, хотя могла бы — она всего лишь расчесывала волосы. И была в ее голосе некая нота, которой она словно подчеркнула вопрос так же ярко, как Парвати — глаза подводкой.

— На что намекаешь? — довольно резко отозвалась Гарриет.

Лаванда с поддельным равнодушием пожала плечами.

— Просто интересно, хорошо ли ты отдохнула после вчерашних восторгов.

Парвати взглянула на нее — меж бровей легла чуть заметная морщинка, но промолчала.

— Нормально, — коротко ответила Гарриет. — Спасибо за заботу.

Она как можно быстрее оделась и ушла. Парвати нервно ей улыбнулась, но Лаванда даже виду не подала, что вообще ее заметила.

Когда она вошла в гостиную, люди там засвистели и захлопали. В комнате все еще пахло разлитым сливочным пивом и дымом фейерверков, которые Фред и Джордж, празднуя, запускали вчера. Она оглядела сонные лица, быстро идя к дыре за портретом, но не увидела ни Рона, ни Гермионы. Где же они?

Она открыла портрет и чуть не стукнула Гермиону по подбородку рамой.

— Привет, — сказала Гермиона, улыбнувшись и оправившись от того, что ей чуть не размозжили голову. — Завтрак хочешь? — она показала салфетку со стопочкой тостов с маслом. — Я подумала, что ты, может быть, не захочешь идти в Большой зал после… всего.

— Ага, — сердце Гарриет взлетело от благодарности и облегчения. — В смысле, нет. Я… спасибо.

По дороге из замка наружу Гарриет рассказала Гермионе о том, как странно вела себя утром Лаванда.

— Не обращай на нее внимания, — твердо посоветовала Гермиона. — Понятия не имею, что с ней не так, и, в самом деле, разбираться в этом не стоит.

— Почему? Она что-то сказала? — удивилась Гарриет. Она никогда по-настоящему не ссорилась с Лавандой, только с Парвати, а Парвати вела себя совершенно дружелюбно после того, как Гарриет несколько недель назад перед ней извинилась.

— Она, вероятно, кипит от зависти, что у тебя есть прекрасная возможность получить автографы Седрика и Крама. Просто не обращай на нее внимания, тебе незачем тратить на это время.

Но от этого Гарриет не стало особенно легче. Хотя она не понимала, почему. Ей не слишком нравилась Лаванда и в лучшие дни; с чего ей переживать, если Лаванда на нее обидится?

Пока они шли к озеру, она обгрызала уголок тоста. Ночью прошел дождь, и земля была сырая. Ртутный свет сиял на горизонте над озером, а темные облака низко нависали бурлящим туманом. В озере стоял на якоре корабль Дурмстранга — все паруса спущены, палуба пуста. Гарриет задумалась, праздновал ли Крам. Она с трудом могла такое представить. Ему как будто было все равно, даже когда он поймал снитч на чемпионате. Сложнее представить было только улыбающегося Снейпа — не одной из тех жестоких улыбок, а счастливой, довольной. Лицо у Снейпа, наверное, даже не умело так двигаться.

— Прости, что я вчера заснула до того, как ты вернулась, — сказала Гермиона. — Я ждала тебя, но тебя так долго не было, что я сама не заметила, как задремала. Когда проснулась, ты уже была в постели.

— Это ничего, — Гарриет постаралась скрыть облегчение. Ее взгляд привлекло движение на склоне. — Это там Рон? — спросила она, прищурившись на одинокого человека, стоящего на берегу у воды и неловко кидающего камни. Лисьего цвета волосы были единственным пятном цвета во всем блеклом пейзаже.

— Послушай, — Гермиона остановилась. Гарриет напрягла слух, оглядываясь, но Гермиона вздохнула. — Извини, я имею в виду, что хочу кое-что сказать. Рон… у него завелась немного глупая идея, что ты сама положила свое имя. Он не совсем в это верит, — поспешила она сказать, когда у Гарриет отвисла челюсть. — Он просто немного завидует и сосредоточился на том факте, что ты вчера была в довольно плохом настроении, вот и все…

— Ты же не думаешь, что я бросила свое имя? — Гарриет сглотнула. Ей никогда не приходило в голову, что Рон может решить, что она лжет.

— Разумеется нет… Достаточно было посмотреть на твое лицо, когда Дамблдор назвал твое имя! — Гермиона покачала головой. — Я сказала Рону, что ты была в плохом настроении из-за Снейпа. Я думаю, он бы меня послушал, если бы тебя не было так долго…

— Я в этом не виновата, — с сердцем сказала Гарриет.

— Я понимаю, — просто ответила Гермиона, и негодование Гарриет утекло. — Во всяком случае, можем поговорить с ним сейчас.

Они подошли к берегу. Рон видел, что они идут, но отвернулся, как будто их не заметил, и бросил в озеро еще камень. Тот полетел по дуге, не подпрыгнув ни разу, и зарылся в поверхность с унылым «гулп».

— Доброе утро, — сказала Гермиона с вымученной ноткой жизнерадостности.

Рон хмыкнул и поднял еще камень. Он раз-другой подбросил его в воздух, словно примериваясь, затем швырнул в воду. Тот врезался в поверхность с лишенным достоинства «слопф» и скрылся.

Гермиона посмотрела на Гарриет, явно умоляя что-то сказать, но, раз Рон ей не верил, она не собиралась заговаривать первой. Она демонстративно отвернулась, посмотрела на корабль Дурмстранга, как будто это было так же увлекательно, как смотреть на Крама.

— Удачно, что этого не будет на Первом туре, — вдруг сказал Рон. Стиснул камень в кулаке. — Меня бы под плинтус закатали. Все-таки неплохо, пожалуй, что я свое имя так и не бросил.

Он кинул камень; над водой разнеслось эхо вялого шлепка. Гермиона поморщилась.

Гарриет отбросила остатки тоста, подошла к Рону и выхватила из его руки следующий камень. Швырнула в воду — он издал такой же «гулп», как у него, не прыгнув ни разу.

— Ну что, херово, что мое имя там было, — проворчала она. — Глянь только! Последнее место мое!

— Гарриет, — сказала Гермиона.

— Если хочешь мне что-то сказать, — Гарриет начало трясти — от злости или чего-то другого; она смотрела не на Рона, а на тихую поверхность воды, на которой уже разглаживались круги от брошенных ими камней, — какого черта просто не пришел и не сказал?

— А что сказать? — негромко ответил Рон, которого тоже, как и Гарриет, немного потряхивало.

— Нечего, значит, — Гарриет развернулась, собравшись уйти.

— Гарриет, а ну стой, — резко сказала Гермиона. — Рон, прекрати немедленно… оба прекратите! Гарриет, Рон отлично знает, что ты не бросала свое имя. Слышите меня?

— Как оно тогда туда попало? — голос Рона был немного приглушенным, словно он стиснул зубы.

«Снейп и Муди думают, что это потому, что кто-то хочет мне смерти», — подумала Гарриет. Но это прозвучало бы слишком драматично или еще как-то слишком. Муди был параноиком, а в случае Снейпа вообще было странно, что он позволял ей пользоваться на зельях ножом — если учесть, как он психовал из-за ее безопасности. То, что Снейп и Муди думали, что кто-то хочет ее убить, было для них нормально. Но сказать об этом здесь, Рону и Гермионе…

Уже разболтали своим подельникам, Уизли и Грейнджер? — спросил тогда Снейп.

Я ничего им не сказала, — ответила она. — Они бы такое устроили.

— Не знаю, — сказала Гарриет. — Не знаю, как это сделали и… кто захотел, чтобы я участвовала.

Она посмотрела на Рона. Тот все еще глядел на воду, выпятив челюсть. Он долго ничего не говорил, так долго, что она решила, что и не скажет. Сердце у нее упало, как брошенные в озеро камни. Она не смела оглянуться на Гермиону, увидеть ее реакцию, разочарование на ее лице…

Затем он грубо произнес:

— Ну, вряд ли это к добру.

Сердце у Гарриет перестало падать и начало снова всплывать вверх, как будто превратилось в пемзу. Рон пнул свою кучку камней, сунул руки в карманы.

— Я так облажаюсь, — сказала она.

— Ты ни разу не говорила о том, чтобы участвовать, — Рон вдавил камень в сырой берег каблуком. — Выходит, это было правильно с твоей стороны.

— Ну как сказать, — возразила Гарриет. — Видишь, до чего это меня довело.

* * *

Ремус, к своему огорчению, проснулся поздно в воскресенье. Он отказывался дальше лежать в постели и сел на диване, хотя каждая косточка и мышца протестующе вопила.

— Лунатик, — сказал наконец Сириус, — ты весь вспотел, стараясь удержаться вертикально.

— Это из-за одеяла, — солгал Ремус. — Слишком плотное.

— Бреши сколько влезет, главное, не мучай себя и ляг обратно.

Спину Ремуса прострелила новая волна боли — как пожар, промчавшийся по позвоночнику сверху донизу.

— Я в порядке.

Сириус неровно вздохнул, но отстал. Налил из чайника в чашку кипяток, потом бросил заварку, запустил таймер, кинул на тарелку покупного печенья, ничего больше не говоря. Вместе с чаем левитировал сахарницу и сливки, потому что все знали, что Сириус всегда делает чай только так, как ему нравится.

Он поставил все на кофейный столик и небрежно сказал:

— Вот. Перекуси, дружище.

Ремус был более-менее уверен, что владел своим лицом. Сириус развалился в своем уродливом фиолетовом кресле, прихлебывая собственный чай; на лице была та же старательная небрежность, как и в голосе. Ремус не стал даже недовольно на него смотреть. Зло смотреть на Сириуса было бы таким же признанием поражения, как и попросить что-нибудь передать.

Вместо этого он сказал:

— Спасибо, — и собрался, готовясь к мучительному движению в сторону чашки.

Его рука, которую дергало, крутило и жгло, была уже на полпути к чашке, когда Сириус сказал:

— До чего ж ты упрямый недоумок, — схватил чашку чая со стола и сунул ему.

— Не нужно мне прислуживать, — мягко заметил Ремус, а его спина, бока и плечи орали и дергались. Вместо того, чтобы взять у Сириуса чашку, он взял сливочник.

После этого его спина решила, что с него хватит. Ее свело, и внезапный приступ боли сбросил его с дивана. Что ж, хотя бы ему удалось сделать вид, что он потерял равновесие, дернувшись из-за внезапного стука в окно.

— Я в порядке, — прохрипел он, и шее стало больно от усилия сдержать стон. — Заберешь почту? У меня от этой птицы голова раскалывается.

Сириус, склонившийся над столом, сердито на него посмотрел, но встал и скрылся из виду. Ремус закрыл глаза, стиснул зубы и, пока Сириус гремел окном, снова взгромоздился на диван.

— Это от Холли-берри, — сказал через плечо Сириус. Теперь Ремус увидел выглядывающую из-за него Хедвиг.

Ремус хотел сказать, что это, наверное, про Турнир — это был бы нормальный и хороший ответ — но сил не хватило. Он откинулся на спинку и выдохнул.

— Ты послушай! — Сириус воскликнул так громко, что окна зазвенели, а Хедвиг возмущенно ухнула. Глаза Ремуса распахнулись, а когда он резко обернулся к кухне, шею болезненно стиснуло. Лицо Сириуса, глядевшего на письмо, закаменело от ярости. Единственное, что касалось милой Гарриет и, по представлению Ремуса, могло вызвать такую реакцию, должно было быть как-то связано со Снейпом.

— Дорогие Лунатик и Бродяга, — прочел Сириус сквозь зубы, — надеюсь, вы оба в порядке, особенно Ремус. Турнир трех волшебников официально открыт, другие школы приехали вечером в пятницу, а в субботу выбрали чемпионов, в том числе меня.

— Что? — Ремус сел так резко, что сбил подушку и потянул сразу дюжину спинных мышц.

— Меня выбрали четвертым чемпионом, — голос Сириуса звенел от бешенства. — Не знаю, кто бросил мое имя в Кубок огня, но это не я. Другие профессора поразбирались и решили, что мне придется участвовать в Турнире, потому что договор с Кубком разорвать нельзя. Другой чемпион Хогвартса — Седрик Диггори с Хаффлпаффа. Пожалуйста, не вламывайтесь в Хогвартс сворачивать людям шеи, вас только арестуют, с любовью, Гарриет. — Он, полыхая глазами, сунул письмо Ремусу. — Четвертый чемпион, Лунатик. Сраный четвертый чемпион!

Ремус взял письмо и просмотрел его, хотя там не было ничего, что не прочел бы Сириус.

— Боже правый.

Тем временем Сириус метался и говорил, говорил, даже воздевал руки над головой.

— ...хрен она мне будет участвовать, сейчас же к ним туда завалюсь, всех под Империо, ни за что…

— Не знаю, кто бросил мое имя в Кубок, но это не я, — прочел Ремус вслух. — Господи, помилуй, — он сознавал, что похож на сломанную пластинку, но… — Это значит… Сириус, это значит, что тот, кто создал Метку, либо сам в Хогвартсе, либо там его помощник. Единственная причина ввести Гарриет в число участников — это…

— Знаю, — Сириус рухнул в кресло, подрыгал ногой, запустил руку в волосы. — Я…

— Никуда ты не идешь, — резко сказал Ремус.

— Она может выйти через Иву, — он встал, — может встретить…

— Сириус, где-то в Хогвартсе у Гарриет есть враг, и мы не знаем, кто это…

— Тем больше причин с ней встретиться!

— Нет, потому что за ней наверняка следят. Если тебя поймают, ей это не поможет.

Сириус прожег его взглядом, все еще дрыгая ногой несмотря на то, что уже стоял. Он повернулся к Ремусу спиной и заметался по гостиной взад-вперед, бормоча про себя.

— Мы напишем ей ответ, — продолжил Ремус. — Подбодрим ее.

— Холли-берри не любит, когда ей врут, — бросил через плечо Сириус.

— Мы не будем ей врать, и пугать тоже не будем. Взгляни на это письмо, — Ремус просмотрел его еще раз, не увидев ни слова: все равно оно уже до последней запятой было выжжено в памяти. — Ни намека на то, как она встревожена. Гарриет нужно делать вид, что ее все это не беспокоит, но ведь беспокоит. Она все еще ребенок, Сириус, как бы ей ни хотелось об этом слышать.

— Не вижу смысла возиться с ней, как с малышкой, если ей приходится влезать в это недетское дерьмо, — проворчал Сириус.

— Я не говорю, что мы будем с ней нянчиться — я говорю, что мы должны сознавать, что в некоторых отношениях она все еще дитя. В данный момент ей нужна поддержка.

Сириус еще что-то пробурчал. Глаза его были прищурены — беспокойные, злые, суровые.

— Раз ты так до чертиков уверен, — сказал он наконец, все еще с прищуром.

— Уверен.

Сириус повернулся к окну.

— Я никогда не смогу быть с ней, Ремус, — сказал он вдруг, все еще стоя к нему спиной, и Ремусу неожиданно стало очень грустно.

— Был в прошлом году.

— Когда я ей правда нужен, я хочу сказать. Когда я ей по-настоящему нужен, я всегда где-то еще, — он обернулся: на лице была решимость, словно гранит под кожей. — Не в этот раз.

— Сириус…

— Я не собираюсь врываться и сворачивать шеи. Я напишу ей проклятое письмо. Но я тебе говорю: я не собираюсь сидеть тут и крутить пальцами, пока все делают другие, не я. Я найду способ ее оттуда вытащить, Лунатик. Можешь на это рассчитывать.