Бесконечная дорога (джен)

В небе прирастала луна, а Сириус говорил о Гарриет (и то и дело — о том, что ему хочется еще поколотить Снейпа телескопом). Ремус еще никогда не видел его таким оживленным, гордым и собранным. Безуспешность его попытки не пустить Гарриет на Турнир, навязчивая ненависть к себе, терзавшая его перед тем, как они отправились порознь смотреть на нее, были как будто забыты… Но ведь этого не могло быть на самом деле?

Иногда (часто) Ремус думал о том, что Азкабан ободрал душу Сириуса, приведя к своего рода простоте мыслей и чувств. Могут ли по-настоящему вернуться воспоминания, высосанные за двенадцать лет? Или «улучшение», которое он наблюдает сейчас, намного позже первых отчаянных недель общения, всего лишь иллюзия, которую ему временами удается поддерживать немного лучше?

Сириусу всегда не слишком хорошо удавалось разбираться с клубком эмоций, которые были обычной частью повседневной жизни. Он проламывался сквозь них, оттеснял их прочь, давил ногами. Возможно, будь у него время повзрослеть по-настоящему в свободном мире, он научился бы лучше… но он провел годы наедине с сожалениями и отзвуками прошлого. Он в лучшем случае закоснел. У него не было возможностей для чего-либо иного.

А мир, который их окружает теперь… сложность заботы о Гарриет в то время, как Волдеморт становится сильнее, и вся его воля точно сосредоточена на ней…

Сможет ли Сириус вынести такое?

А Ремус?

От угрозы луны дни всегда постепенно становились темнее, прогрызая путь сквозь его мысли к сердцу, пока ему даже вставать по утрам не приходилось через силу. И в этом месяце угроза была даже мрачнее. У них со Снейпом не было времени обсудить происходящее — за исключением той единственной неудачной попытки, когда Снейп усмехался и вел себя, как обычно, нелюбезно. Но было ли страдание прошлого месяца всего лишь побочным следствием луны Хэллоуина? Что если в этом месяце зелье не сработает вообще?

Что если проблема в самом зелье?

Открыв кубок и стараясь удержать рвотные позывы из-за дыма, лезущего в рот и нос, он на долю секунды — впервые с того раза, как Снейп много месяцев назад дал ему первую порцию этого тошнотворного снадобья, приносящего временное улучшение, — усомнился в том, стоит ли его принимать…

Но потом он зажал нос и осушил его до дна. Он будет принимать аконитовое, пока оно работает на благо безопасности окружающих. Если Снейп его травит, что же… пока зелье делает то, что положено, Ремус будет его принимать.

Сириусу он ничего не сказал.

В тот день Сириус был нетипично молчалив; день угасал, они ждали, когда луна медленно и безжалостно поднимется над горизонтом. Ремус не чувствовал, как луна врастает в его скелет, словно костный мозг, как плавает в его крови. Ничего подобного. Он ощущал себя больным, было немного жарко и подташнивало; голова словно пульсировала целиком, раздражение прорывалось на поверхность, как лава, вскипающая перед извержением вулкана; но луны он не чувствовал. Просто… перемену.

— Я вообще ни у кого помощи не просил, кроме Снейпа, — вдруг сказал Сириус.

Ремус потер лоб, словно хотел сдвинуть в сторону вату и вмассировать прямо в нужное место понимание. Думать было тяжелее… обычно так тяжело не бывало. В последнее время становилось все сложнее.

Он вырисовывал на лбу круги, пока кое-что со щелчком не прояснилось.

— Ты обратился за помощью к Снейпу? — да нет, это, наверное, галлюцинации из-за полнолуния.

Сириус что-то буркнул, пошевелил поленья в очаге, затем вынул кочергу и дал им осесть в пепел. Ремус (волк) ненавидел, когда огонь так близко.

— Ни черта он не помог, — Сириус бросил кочергу на подставку и поморщился, когда Ремус вздрогнул от звона.

— Можем поговорить с ним завтра, — сказал Ремус, а про себя подумал: «Если я буду в сознании», — мысль неприятная и резкая, как вонь аконитового. — Теперь нас не отвлекает испытание Гарриет, и мы, конечно, разберемся… с этим.

Сириус взглянул на него, прикусил губу и кивнул.

Ремус закрыл глаза и откинулся в кресле, притворяясь, что устал. Он всегда показывал слабость, только если она была притворной — когда он скрывал факт, что ему хочется все бежать и бежать по простору, пока луна не взойдет на небо и не разобьет мир на серебряные и костяные осколки.

* * *

Два дня Гарриет в соответствии с запиской Снейпа разбиралась с загадкой золотого яйца, пользуясь бесполезными по большей части советами окружающих. Как ни божились Фред и Джордж, это вряд ли было пение Перси в душе, и она знала, что Невилл не может быть прав, так как Круциатус незаконен (первый тур показал, что между «незаконно» и «безумно» все-таки есть граница). Библиотека опровергла банши-теорию Симуса: там нашлась книга, которая воспроизводит точную копию голоса банши, если прикоснуться к странице палочкой — после чего, как обнаружили Гарриет с Роном, вас вышвыривает из библиотеки мадам Пинс и запрещает возвращаться в течение недели.

— Как думаешь, теперь Макгонагалл разрешит нам не делать тот свиток по заклинаниям замены? — без особой надежды спросил Рон, пока они обивали порог (в случае Гарриет — стену) библиотеки, ожидая в коридоре.

(Гермиона, которая тихонько занималась изучением рун, избежала кары. Если она каким-то образом пропустила сенсационный исход Гарриет и Рона из библиотеки, она, возможно, не сразу заметит, что они пропали.)

— Нет, — Гарриет злилась. Из библиотеки вышла пара третьекурсников с Рейвенкло, и они, проходя мимо, похихикали над ней и Роном. Гарриет пнула каменную стену и выругалась — пальцы ноги сплющило, а стене ничего не сделалось. — Вот нафига этой старой карге хранить ту гадскую книгу, если нам нельзя ей пользоваться?

Рон был слишком хорошим товарищем и не стал указывать очевидное: что им надо было сперва зарегистрировать книгу, а потом уже приводить в действие.

— Я так думаю, в книжке должна быть картинка с библиотекарем. И чтобы она еще шипела: «Тихо!»

Через десять минут к ним присоединилась Гермиона с двумя гигантскими книгами, одна из которых была размером почти с Гарриет. Хотя Гермиона была замечательным другом, она слишком любила быть правой, чтобы не сказать:

— Если бы вы только подождали до… — потом заметила выражение лица Гарриет и то, как Рон изображает, как рубит шею. — Впрочем, ладно, — поспешно сказала она, — мне удалось ее сохранить, когда она, эм… в общем, вот.

Она протянула старый трухлявый том: «Визжащие звери Шотландии, Ирландии, Уэльса и Англии».

— Теперь-то зачем? — спросила Гарриет, совсем не в настроении для библиотеки, книг и людей, которые не ненавидят то и другое.

— Ну, я подумала, что ты можешь захотеть посмотреть другие разделы на случай, если они правда упоминают яйцо. То, что Симус ошибся насчет банши, еще не означает, что это не может быть какое-то другое чудовище.

Гарриет пришлось признать, что это разумный план — гораздо разумнее, чем ее идея швырнуть книгу в долгий полет между поворачивающихся лестниц.

— Почему ты так беспокоишься об этом уже сейчас? — спросил Рон, когда они направились обратно в башню. — У тебя еще три месяца!

— Просто… подумала, что хорошо бы уже начать, — ответила Гарриет, избегая их взглядов. Колючий почерк Снейпа самодовольно всплыл в недавней памяти: «О своем прогрессе отчитаетесь на нашей встрече вечером в пятницу»… Его лишенный восторга голос неприятно отозвался в памяти чуть более давней: «Вы способны к напряженному труду, но не трудолюбивы».

Она стиснула зубы.

Его стратегия для драконов была… не для нее. Так сделала бы Гермиона… или, может, Седрик Диггори, раз он трудолюбивый — но Гарриет…

Она просто воспользовалась предположением Муди. Она не могла понять, хочется ей, чтобы Снейп решил, что она сама до этого догадалась, или нет. Было бы приятно, если бы он мог поверить, что она и вправду такая умная — пусть даже неохотно, это же Снейп — но тогда он, конечно, будет рассчитывать, что она и для других туров найдет что-нибудь такое же разумное.

Одно ясно точно: ей хотелось в этот раз сделать все самой. Потому что…

Потому.

* * *

Полностью сознавая, насколько это неподобающе, Северус приказал мисс Поттер прийти вечером в пятницу в его апартаменты. Этого совершенно точно не следовало делать. Он принял ее там две недели назад, так как она явилась неожиданно, с явной и насущной потребностью, но и тогда этого делать не следовало. Его могут обвинить в таком, что потом в лучшем случае уволят.

Но у него всегда был дар к совмещению мотивов. Ему хотелось выяснить, что сделал Сириус Блэк; хотелось подтолкнуть мисс Поттер к следующей подсказке; и еще хотелось отплатить Дамблдору.

(Шла среда, и он все еще был недоволен Дамблдором. Он, вероятно, будет недоволен им даже в среду пять лет спустя. Если они оба доживут.)

Вспомнив, как ханжески Дамблдор суетился летом, он подумывал сказать мисс Поттер принести с собой ту ее игру, скрэббл. Пусть бы Дамблдор себе такое в бороду засунул.

Это была опасная игра (месть с помощью грубого нарушения приличий с участием несовершеннолетней ученицы, а не скрэббл), но он был нужен директору. Как тот вмешался тринадцать лет назад, чтобы спасти Северуса от тюрьмы, так и теперь воздержится от увольнения за чаепитие с мисс Поттер. Он, возможно, рассердится, наверняка отомстит в своем стиле — чем-нибудь вроде нападения озверевшей золотой рыбки; но Северуса он не отпустит.

…Если никто другой не узнает. Северус надеялся, что мисс Поттер хватит ума, чтобы остаться скрытной и отнестись к встрече, как к еще одному из их тайных занятий по жульничеству.

Но среда перетекла в четверг, и он начал ощущать беспокойство. Вернее сказать, беспокойство, потрескивавшее с самого Чемпионата мира, принялось отвлекать его снова. Он был раздражен. Сперва он был в приемлемом мстительном настроении, а теперь почти… ощущал укор совести. Это точно не из-за Дамблдора.

Но мисс Поттер…

Он поморщился — до чего неловко будет ей объяснять, что никому нельзя рассказывать, что она тайно с ним встречается, но при этом четко дать понять, что будь на его месте кто-то другой, то она сразу должна прямо сообщить об этом Минерве. Когда дело касалось учениц его факультета, он всегда передавал эту ответственность старостам-семикурсницам. Он не сомневался, что они делали из этого вывод, кто (и как) правила может нарушить, но всегда проверял, чтобы они по-своему, по-слизерински относились к вопросу серьезно.

Но потом его отвлек Сириус Блэк — пришел сообщить, что Люпин умирает.

Грохот в дверь разодрал обрывки сна, в которые Северусу удалось завернуться меньше часа назад. На мгновение дезориентированный, он подумал, что это, должно быть, мисс Поттер, что уже вечер пятницы и он после ужина заснул в своем кресле у огня, слишком измучившись (или просто от старости). На часах была четверть шестого… утра.

Стирая с глаз остатки сна, он подумал, что, может быть, это Дамблдор пришел его увольнять. Может, он узнал о его встрече с мисс Поттер… Может, она сказала тому домовику…

Наверное, он все еще наполовину спал, раз его посетили эти глупые мысли.

Он прикусил язык, чтобы проснуться, и, открывая дверь, уже был относительно в тонусе.

За дверью объявился Сириус Блэк. Значит, Северус все еще спит.

— Какого хрена так долго? — Блэк не рычал. Судя по голосу, он не был насмешлив, презрителен или нетерпелив — он был в отчаянии. — Давай, ты должен сходить…

— Зачем? — обычно Северус не бывал усталым или растерянным настолько, чтобы не пытаться злобствовать, но в этот раз и того, и другого было чересчур.

— Ремус… он умирает. Пошли!

Северус уставился на Блэка, а тот выругался, схватил его под руку и потащил.

— Шевелись уже! Я смертельно серьезен, и это не шутки!

Северус увидел, как сбрасывает руку Блэка, провозглашает, что туда и дорога паршивой твари, и запирается в своих комнатах; как он, как положено, возвращается в постель и следующий час смотрит сны про мир, освобожденный от Люпина.

Самое чудное, что ничего из этого он не сделал. Ноги пошли сами, без его позволения, поддавшись напору Блэка, и его собственный голос произнес:

— Блэк, если это уловка, чтобы вытащить меня из замка и дать ход твоей жуткой мести…

— Нет, — бросил Блэк.

— А то, когда доходит до меня, у тебя богатая история честных сделок…

Блэк толкнул его назад, потом вскинул руку, взмахом показав на свое туловище сверху донизу.

— На что это похоже?! — взревел он.

Северус уставился на нечто, бывшее, похоже, кровью. Большим количеством крови. Выглядело так, словно кого-то ею стошнило.

Он был достаточно недоверчив, чтобы ему захотелось ее потрогать, но если это кровь оборотня, то не стоит. Не было задокументированных случаев передачи инфекции через кровь — Блэк наверняка бы уже заразился, если бы хоть что-то, кроме укуса, инфицировало — но трогать все равно не стоило.

— У меня нет на это времени! — продолжал кричать Блэк. — Ты идешь или нет?

— Пойду, если заткнешься на хер. Ты в курсе, что ты все еще беглый преступник?

Блэк, похоже, на это согласился — с ненавистью и отвращением, но согласился. Он превратился в собаку и потрусил по коридору.

И Северус обнаружил, что идет следом.

Люпин был человеком. Северус думал, что увидит его волком, хотя луна уже села. Ночь все еще цеплялась за деревья и тропинки, ниспадала с неба: рассвет еще и близко не показывался. Ферма была освещена огнем камина и одной лампой, зажженной в спальне. Тени заливали Люпину впадины лица, груди, ребер.

Он был неподвижен, как мертвый, и даже в сумраке примерно так же бледен. Северус нащупал его пульс; он был слабым, но быстрым. Кожа у Люпина словно горела. Но оборотни всегда такие, Люпин рассказал ему во время их испытаний аконитового. Они всегда горячее. По собственной теории Люпина, это позволяло им выживать на природе.

Однако Северус решил, что ему не мерещится и Люпин слишком горячий.

— Зачем я здесь? — спросил не выспавшийся мозг Северуса. Он сбросил затянувшееся отупение, и ему стало, в общем, все равно, жить Люпину или умереть.

Тогда зачем ты здесь? — спросил один из Внутренних Факультетов, предположительно, Рейвенкло. Сюда его притащил или Хаффлпафф, или Гриффиндор. Он мог бы проклясть и связать Блэка, бросить, чтобы на него наткнулся кто-нибудь из его слизеринцев. У него не было объяснения, почему он этого не сделал.

— Ты же чертов эксперт по сраным оборотневым зельям, — сказал Блэк.

— Я варю аконитовое, идиот. Я не какой-то там целитель оборотней.

— Но ты ведь делаешь это проклятое зелье, — в голосе Блэка снова появился отчаянный надрыв; Северус предположил, что он и не пропадал. — С ним что-то не то, говорю же! Оно делает с ним это!

— Блэк, я тебе уже сказал несколько недель назад. Человеческое тело со временем изнашивается. Есть много задокументированных свидетельств того, что…

— Он не УМИРАЕТ! — заорал Блэк, и в углу комнаты взорвалась лампа. Северус закрылся от керамической шрапнели щитом. Освещение в комнате стало красно-черным от огня в камине.

— Ты сам это сказал, когда пришел ломиться ко мне в дверь.

— Я имел в виду, что здесь, вот так, а не… вообще! — Блэк запустил пальцы в волосы. На лице его была такая смесь ярости, беспомощности, горя и страдания, что Северус совсем некстати вспомнил ночь тринадцать лет назад, когда Дамблдор в своем кабинете посмотрел на него и сказал три простых слова… и на миг, на долю секунды, Северус задумался, не выглядело ли его лицо тогда так же, как сейчас у Блэка.

Сочувствие к Блэку было отвратительно, тошнотворно, и он совершенно его не хотел.

— Твой любовник-оборотень умрет. Вероятно, медленно и болезненно. Ты сделаешь ему одолжение, если придушишь сейчас, во сне.

Блэк уставился на него. На мгновение он казался потрясенным, что кто-то может быть настолько жесток. На долю секунды он показался почти… обиженным. Северусу захотелось дать ему пощечину, ногтями содрать с его лица это уязвленное выражение. Как смеет Блэк быть настолько слабым, и уязвимым, и человечным?

Затем обида, словно вспыхнув, превратилась в бешенство. Северус так и не узнал, какое заклинание Блэк задумал, что за тьма прокатилась по его сердцу и садистским электричеством метнулась к палочке — потому что хриплый, скрипучий голос прокаркал:

— …азве можн… спать… пока вы… орете…

— Лунатик, — ярость Блэка смыло острым облегчением, и он в мгновение ока оказался у постели Люпина. Северус отодвинулся, намереваясь уйти, не желая снова становиться свидетелем этих обнаженных, искренних чувств, которые тревожили внутри… нечто.

Но Люпин прохрипел:

— Снейп… Пожалуйста… останься. Нам… надо… поговорить… про…

Он остановился, закашлявшись — резким, отрывистым кашлем, сотрясающим все тело, после которого он сплюнул кровь в подставленную Блэком миску. Кожа на лице Блэка до того натянулась, что, казалось, скоро прорвется на костях.

— Тебе надо отдохнуть, — голос у него был почти таким же хриплым, как у Люпина. — А не разговаривать с этим проклятым чудовищем.

Бешенство поднялось снова, и в его глазах, когда он обернулся к Северусу, было даже больше ненависти, чем обычно. В уродливом освещении Блэк сам походил на своего рода чудовище.

— Бродяга, — голос Люпина срывался от боли, он был до того тихим, что едва тревожил воздух, но он заставил Блэка умолкнуть с окончательностью, которой Северус всегда мечтал достичь и теперь абсолютно точно знал, что не достигнет.

Северус подождал, но Люпин больше ничего не сказал, только дышал, словно от этого его одновременно жгло и кололо. Блэк с беспомощным видом застыл рядом. Северус возненавидел их обоих больше, чем когда-либо.

— Вы сознаете, что мне, в отличие от вас двоих, еще надо работать? — спросил он холодно и с усмешкой.

Глядя на лицо Блэка, он задумался, не убьет ли один из них другого этим утром на самом деле.

Люпин поднял руку, медленно и неуверенно, и уронил ее на руку Блэка. Только так Северус и мог это назвать: он не схватил, не удержал — просто поднял и уронил туда, куда собирался, словно больше ничего не мог сделать.

— Приходи… позже… не могу… говорить… можешь…

Он снова закашлялся. Северус с грохотом распахнул дверь спальни и ушел.

* * *

Потолок в комнате был такой высокий, что терялся в темноте. Вдоль стен тянулись пустые полки. Пол усыпали груды блестящих гранул, наполняя воздух сиянием золотистой звездной пыли.

Но звездный свет, поднявшись облаками, угас.

Когда он угас, в комнате стало темно.

Когда в комнате стало темно, Гарриет всей душой поняла, что только утратила нечто настолько драгоценное, что его никогда нельзя уже будет заменить.

Она открыла глаза — вокруг было совсем темно. Она была в своей постели, в спальне в Хогвартсе; сердце гремело, в животе переворачивалось.

Она спихнула ногами одеяло и отодвинула в сторону занавески. Снаружи было все еще темно; часы у постели от ее прикосновения медленно засветить, просыпаясь: 6.35.

Она чувствовала себя насквозь больной и трясущейся. Передернувшись от прикосновения босым ногами к ледяным камням пола, она пробралась к кровати Гермионы и заглянула за занавески. Гермиона крепко спала, вокруг лица лежали спутанные волосы.

Гарриет выдохнула, пытаясь унять колотящееся сердце; и оно чуть успокоилось, но тревожное чувство продолжало екать, упорное, как холод, который просачивался от пола сквозь кожу ее ног. Она залезла обратно в постель и обернула одеялом ноги, растирая их, чтобы согреть.

Что это было за место? Она никогда там не была… по крайней мере, не помнила, чтобы когда-нибудь там была. Она давно не ощущала, чтобы память возвращалась красноречивым потоком свежих воспоминаний, что означало бы, что они были перемещены во время ее временного несчастного случая… Но этот сон от них отличался. Казалось, что за этим сном что-то скрывается…

Мог ли сон быть этим, как там его… предвестием? Она пожевала губу. Таких у нее, вообще-то, не было: она не была ясновидящей. По крайней мере, раньше не была…

За исключением того одного раза летом, когда ей приснился сон про Волдеморта и Хвоста. Мог ли Волдеморт быть как-то связан с той комнатой? Может, это из-за него?

Она потерла озябшие руки.

А может, он тут вообще ни при чем. Может, что-то должно произойти… Что-то из того, что она узнала, пока была под временным заклинанием… что-то, что к ней возвращается.

«Что-то, — подумала она, вздрогнув от затяжного отчаяния и беспомощности, которыми был пропитан этот сон, — что-то ужасное».

Как можно тише она выудила из сумки пергамент и перо. Зажав палочку в зубах, записала при свете Люмоса до последней детали все, что смогла вспомнить про свой сон. Затем оделась в темноте, так как за занавесками негромко похрапывала Парвати.

Гарриет сложила письмо, разборчиво написала на одной стороне «Анаита Патил» и провалилась в холод и тишину коридоров, направившись в совятню.

* * *

— Чего они от меня хотят? — буркнул Северус.

Он сдернул с полки книгу, распахнул и с рычанием отбросил в сторону, не прочтя и двух слов. Она глухо стукнулась о ковер на фут слева от предыдущей книги — в конце дорожки разбросанных томов, неровной цепочкой протянувшейся по полу.

— Я же ему не целитель, мать его, — Северус покрутил один из кожаных блокнотов, в котором делал заметки летом год назад, когда они с Люпином испытывали зелья. — Я вообще не целитель, — через секунду блокнот полетел в кучу, по пути потеряв одну из страниц. — Про оборотней ни хрена не известно… это что угодно может быть.

Ему ответило безразличное молчание его комнат. Они внезапно напомнили ему глухую пещеру. Тени были стары, как ночь, а ночь была древнее. А древним вещам было просто все равно. Бесстрастные, безрадостные…

Он повернулся к каминной полке в поисках источника утешения, который он всегда там хранил… и с пронзительным чувством паники увидел, что его нет.

Свет огня отразился от чего-то тонкого и металлического, и он ослаб от облегчения. Рамка. Он положил фотографию вниз лицом… когда-то. Он смутно помнил, что сделал это… но не помнил, когда. Когда он в последний раз на нее посмотрел?

Он поднял рамку, почти боясь того, что увидит.

Фотография была пуста.

Он уставился на нее — на слабо шевелящиеся листья кустов за тем местом, где должна была стоять она.

Он, должно быть, очень долго хранил ее лицом вниз, раз она куда-то ушла.

Перед мысленным взором промелькнуло, как Люпин роняет кисть на руку Блэка. Он ненавидел их… эта ненависть в душе была неугасима…

Ветер беззвучно пролетел по пустой фотографии в его руке, сорвал лепестки с плетистой розы, которая была теперь на ней единственным изображением, и он вдруг ощутил себя опустошенным и измученным.

У него нет на это времени. У него меньше чем через час урок. Ему надо тащиться в Большой зал и негодовать на свой завтрак.

Он поставил фотографию на каминную полку, лицом к комнате, чтобы она вернулась. При этом он подумал, как среагировала бы мисс Поттер, увидь она этим утром Люпина с кровью на губах и Блэка, которому тот влажный кашель словно вонзал зубы прямо в сердце…

Он замер; кончики пальцев холодила рамка фотографии. Он почти забыл.

Мисс Поттер. Сегодняшняя встреча.

Резко выдохнув, он призвал пергамент и перо. С чувством легкости и смирения он написал всего предложение. Она будет злиться, но что для него детская злость?

Так было лучше, и он знал это.

* * *

— Нет, я никогда не слышала о такой комнате, — заинтересованно сказала Гермиона, когда Гарриет ее ей описала. Она даже попыталась нарисовать картинку, хотя у нее не было таланта Астерии (и даже его многоюродного незаконорожденного брата). — Ты говоришь, золотая пыль?

— Ага. По всему полу, — Гарриет силилась вспомнить что-нибудь еще, но это было все, что ей удалось выскрести из памяти: золотая пыль на полу и чувство утраты, пропитавшее всю ее душу.

Она не знала толком, как выразить это словами, так что и не пыталась.

Гермиона нахмурилась Задумчивой Хмуростью.

— Ты не думаешь, что это может быть как-то связано со Вторым туром? В смысле… возможно, ты сейчас вспоминаешь Турнир.

Гарриет сидела, как оглушенная, почти не в силах поверить, что не подумала об этом сама.

— Надеюсь, что нет, потому что если это будет Второй тур, то все очень нехорошо закончится.

Ответ Гермионы затерялся в хлопанье крыльев, внезапно наполнившем воздух — зал заполонили почтовые совы. Гарриет была более чем удивлена, когда незнакомая сова опустилась перед ней, сжимая в клюве письмо. Та выплюнула конверт, обиженно ухнула и улетела, не дожидаясь ответа.

— Да что ж такое, — Гермиона осторожно выровняла свой стакан апельсинового сока, который улетающая сова чуть не перевернула ей на колени.

Гарриет перевернула маленькое аккуратное письмо.

Оно было запечатано черным сургучом.

Она мрачно взглянула на преподавательский стол, но Снейпа там не было. С такой же ясностью, с которой она могла предречь содержание письма, она поняла, что по его прочтению она снова будет на него злиться.

Для этого не требовалось никакого провидческого дара. Просто это был дурацкий Снейп, вот и все. Только солнышко взошло, а ты уже узнаешь, что он затевает что-то возмутительное.

— Гарриет? — неуверенно спросила Гермиона.

— М?

— От кого письмо? — спросил Рон. — Не от Си… — от взгляда Гермионы он подавился беконом.

— Не знаю. Ну, тут же адреса нет? — вопросительно сказала она, так как они на нее уставились.

Вероятно, из-за письма без обратного адреса, которое принесла незнакомая сова и на котором было бегло написано только ее имя, ей надо было вести себя более взволнованно или хотя бы любопытно. Просто так вышло, что она точно знала, от кого оно, и почти наверняка была уверена, о чем в нем говорится.

Но зачем Снейпу, который так увлекается таинственностью, присылать ей письмо вот так, открыто, прямо перед ее друзьями?

— Это не может быть что-то важное, — небрежно сказала она и сунула письмо в карман. — Ну, оно не от Ремуса, не от Сириуса и не от вас, да? Меня не сильно волнует, что может сказать кто-нибудь еще. Пошли, — она встала из-за стола. — Нам надо на гербологию.

Поворачиваясь, она увидела, как Гермиона и Рон обменялись озадаченным взглядами, и прокляла те непостижимые вещи, которые взбрели Снейпу в голову.

Возможность прочесть письмо выдалась только когда она нырнула в туалет после гербологии. Она сломала печать и прочла со смешанным чувством удовлетворения и расстройства от того, что была полностью права:

Встреча сегодня вечером отменяется.

И все. Она поняла это безо всяких проявляющих чар — даже если бы она знала такие, что прорвутся через магию Снейпа.

Запихнув письмо в сумку, она распахнула дверь кабинки, чуть не отправив в полет первокурсницу с Хаффлпаффа. Гарриет крикнула: «Прости!» — но от этого было больше вреда, чем пользы, так как первокурсница пискнула и вообще сбежала из туалета, утащив с собой свою потрясенную подругу. Гарриет было очень неприятно, что она их напугала, и в то же время хотелось рассмеяться. Снейп бы, наверное…

Точно. Она же на него злится. Так, что аж вся бурлит.

Ну что ж, Снейп может назначать и отменять встречи, как ему угодно. Однако в этот раз она не собирается с этим соглашаться. Она придет на встречу.

Неважно, ждет он ее или нет.