Бесконечная дорога (джен)

«Слишком уж много учеников осталось на эти каникулы в замке ради посещения этого богами проклятого бала».

Такой была первая мысль Северуса, когда тот посмотрел поверх моря бурлящих от гормонов поганцев, толпившихся в вестибюле. Они, нарядившись в красивые мантии и платья, сочли себя взрослыми.

А были они на самом деле чертовой головной болью.

Он пытался подгадать так, чтобы прийти, когда все уже зайдут в зал, но увы. Минерва стояла на нижних ступенях большой лестницы, строго глядя на толпу. Высмотреть Флитвика не представлялось возможным, и Северус не видел ни встрепанных волос Спраут, ни какой-нибудь до невозможности буйной мантии, которую им придется терпеть на Дамблдоре.

Зачем так долго тянут с началом этого фарса?

Смотреть через толпу было не слишком сложно. Два чемпиона со спутниками стояли у дверей Большого зала, но двоих настоящих знаменитостей видно не было. Итак, всех задерживают Виктор Крам и мисс Поттер? Хотя он мало знал о Викторе Краме, ничто в его поведении не позволяло заподозрить, что тот обладает тем идиотским чувством собственной важности, которое заставляло бы его опаздывать из-за сознания, что все его ждут. Это точно не было в характере мисс Поттер: она, если ей не напоминать, склонна была забывать о том, что знаменита.

Проклятие, Минерва его заметила. Она жестом показала смешаться с толпой и поддерживать порядок. Он прожег ее взглядом, но она уже отвернулась поговорить с группой пытавшихся спуститься мимо нее с лестницы детей, включавшей девочку, вероятно, из Бобатона (только они оделись так, словно собрались на коронацию).

Дети бежали с его пути — вернее, пытались: в вестибюле было так людно, что им удавалось только взволнованно шаркать. Это было по меньшей мере забавно — смотреть, как они спотыкаются об подолы своих мантий.

То, что кто-то налетел на него, было не так забавно.

— Изв… — сказал голос мисс Поттер, и она положила ладонь ему на руку; затем отдернула.

Он взглянул на нее через плечо и с уколом недоверия осознал, что это та самая девочка с лестницы. Эта мисс Поттер и та, что преследовала его ежедневно, до того различались, что он не связал их друг с другом.

Он почувствовал себя очень глупо. Отвернувшись к ближайшей стайке учеников, толпящихся у его локтя, он рявкнул:

— Разошлись.

Они расчистили дорогу, но мисс Поттер на нее не ступила. Он нахмурился на нее: что не так? — и она пошла вперед с такой напряженной спиной, словно ей не хотелось здесь находиться. Все вокруг на нее пялились — на ее платье или, может, на изумруд размером с яйцо малиновки, свисающий с ее шеи на бриллиантовой цепочке; а может быть, они, как и он, не могли сообразить, кто это такая.

Он стоял сзади, пока мисс Поттер не дошла до двери, силой своего недовольства удерживая дорогу свободной. Затем вошел в зал, игнорируя мисс Поттер, потому что был уверен, что если не сделает этого, то будет пялиться так же глупо, как и все остальные. Кто только додумался обрядить ее в бриллианты?

Он вспомнил сундук, который они с Люпином помогали ей тащить через обледенелый снег в прошлом году. Ладно уж, в конце концов, это единственное ее наследство.

Пока он не увидел тот сундук, то не знал, что Джеймс Поттер произошел из настолько хорошей семьи. Знакомые ему чистокровные обливали Поттеров презрением: те в течение многих поколений заключали неравные браки. Карлус Поттер, какой-то там родственник Джеймса Поттера, по слухам, был единственным за несколько веков, кто нашел подходящую пару, и только благодаря женитьбе на Блэк он обрел доступ в некоторые круги (Нарцисса никогда бы не сочла его достойным чего-либо значительнее заурядной вежливости). А Северус в глубине души был действительно низкородным: в детстве мир для него делился на волшебный и неволшебный, с деньгами или без, и даже два десятилетия в окружении чистокровной напыщенности так и не изменили этого разделения. Для них уровень и достоинство были вопросом полутонов; для него — всегда чем-то ярким и очевидным. Он знал, что у Поттера были деньги, знал, что тот происходит из старой семьи; но пока он не увидел этот сундук, эти бриллианты в волосах мисс Поттер, он не вполне сознавал, насколько далеко в прошлом зародился престиж Поттера.

«Гребаный Джеймс Поттер, — подумал он, но в холодной пустоте его сердца, где раньше царила ненависть, повеяло только горечью. И в нем беспокойно всколыхнулось еще одно прозрение: — Поттер и Лили мертвы, и я — единственный, кто увидит их ребенка, одетого в то, что было куплено ей их богатством и любовью».

— Северус! — поприветствовал его Дамблдор. На нем была тошнотворно красная мантия, отделанная золотом — как предсказуемо по-гриффиндорски. — Мой дорогой мальчик, ты же, разумеется, не мог уже расстроиться?

— Я всегда расстроен, — но от этого Дамблдор только ярче замерцал глазами.

Ученики начали проходить в зал. Да, давайте начнем, чтобы можно было закончить.

Когда дети расселись за столами (Нарцисса хотела бы так же, как он, увидеть Драко, выступающего с важным и самодовольным видом), Минерва ввела чемпионов.

Боже правый, мисс Поттер пришла с Уизли?

И они, похоже, уже поссорились. Оба сжимали кулаки, словно каждый был готов в любой момент развернуться и врезать другому по уху.

Тем не менее, даже рядом с Уизли в его древней мантии, которая казалась слишком короткой, мисс Поттер выглядела готовой войти в любой из земных дворцов. Когда она в таком платье, сама Нарцисса, возможно, не постыдилась бы показаться с нею рядом.

Он думал, что она оденется в зеленое. Белое с ее черными волосами и бриллиантами создавало ослепительный эффект, а блестящий на горле изумруд привлекал взгляд посреди сверкающего зала. Было трудно решить, похожа она скорее на ребенка, играющего в переодевание, или на молодую женщину, впервые осознавшую, что она больше не ребенок. Это напомнило ему Драко, применяющего родительские обычаи и повадки и морщащего нос, когда Нарцисса предложила ему икру: причуды отрочества — вам то показывают образ личности, которой подростку предстоит стать, то через миг напоминают о той личности, которая останется в прошлом. А мисс Поттер… станет очень красивой молодой женщиной.

Ему захотелось выскрести и выбросить эту мысль, стоило той прийти ему в голову. Он время от времени сознавал — отстраненно — тот факт, что некоторые из его учеников выглядят эстетично; но лучше любоваться коленками Дамблдора, чем сопляками, которые находятся под его опекой. Сознание того, что мисс Поттер была, объективно говоря, миловидна и что она без сомнения вырастет еще миловиднее, было неизбежно, но уже то, что его навестила эта мысль, ему не понравилось. Ему хотелось бы, чтобы ее можно было убрать Обливиэйтом.

Чемпионы заняли свои места за одним столом с судьями, позволив Минерве присоединиться к столу учителей.

— Что ж, — сказала она, занимая стул рядом с ним, — поднимем бокалы за надежду пережить этот вечер?

— Можно для надежности принести в жертву одного из учеников, — ответил он.

Ужин продолжался. Северус ел мало. Минерва вскользь упомянула Второй тур, и благодаря этому он оказался втянут в настоящий разговор, пытаясь вызнать у нее любые детали, которые можно было бы подсунуть мисс Поттер — настолько очевидно, чтобы она не смогла их пропустить. Ну, или скорее всего не смогла.

Вероятно.

Но слишком скоро относительно неплохое настроение, которое ему удалось взрастить, высохло и погибло, когда Дамблдор встал и провозгласил:

— Если все поднимутся из-за столов, мы начнем танцевать.

Ученики возбужденно зачирикали — Дамблдор убрал столы и сотворил помост для музыкантов. Северус никогда не слушал радио, но он достаточно долго обучал подростков, чтобы увидеть весь ассортимент атрибутики с названием и лицами «Ведуний».

Песня, которую те завели, была тоскливой — подходящий аккомпанемент для настроения Северуса. Странно, но она звучала почти знакомо, словно он слышал ее раньше; наверное, ее напевали ученики. И, разумеется, скорбный заупокойный напев заложил основу для того, что и должно было случиться:

У мисс Поттер и Уизли возникли некоторые разногласия.

— Что они делают? — с чувством глубокого смирения спросила Минерва.

Спутница Виктора Крама следила, как шипят друг на друга мисс Поттер и Уизли. Но потом мисс Поттер, очевидно, решив, что ждать больше нельзя, схватила Уизли за руку и потащила за собой, направляясь к площадке.

— Северус, пожалуйста, скажи, что я этого не вижу, — сказала Минерва, когда мисс Поттер шмякнула руку Уизли себе на пояс.

— Откуда мне знать, что ты видишь? — может быть, отойти от Минервы и тайно взять мальчишку под Империо…

Лицо у Уизли напряглось от ярости, плечи у мисс Поттер закаменели. Остальные начали танцевать, но спутница Виктора Крама смотрела на мисс Поттер и Уизли с отчаянно несчастным выражением… Мерлин и Салазар, это же Грейнджер.

— О нет, — произнесла Минерва, когда мисс Поттер вдруг сменила положение рук, своих и Уизли, и сама повела танец — вероятно, это было худшее, что она могла совершить.

— Не могу смотреть, — сказала Минерва.

— И это вся гриффиндорская смелость? — Северус не мог отвести взгляд — зрелище было слишком гротескным.

— Закончилось? — Минерва теперь заслоняла глаза рукой.

— Да.

— Ты врешь, Северус. Песня все еще играет.

— Тогда зачем спрашивать у меня, закончилось или нет?

— Понадеялась…

Северус не мог вспомнить, когда в последний раз видел что-либо столь же чудовищное, как танец Уизли и мисс Поттер. Он был уверен, что равное по величине преступление никогда не совершалось в бальной зале, на виду у толпы. Более слабый человек или тот, кто обладал здоровым представлением о приличии, отвернулся бы, как сделала Минерва.

Мисс Поттер вела Уизли в жестокой пародии на вальс. Северус никогда еще не видел, чтобы она злилась вот так. Год назад в своем кабинете он был свидетелем того, как она расстроилась до слез; месяц назад довел ее до всплеска спонтанной магии, приведшего к его собственному ранению; но никогда раньше не видел на ее лице такой пылающей целенаправленной злобы. Эта злость была взрослее — от такой не плачут и не топают ногами, ее кристаллизуют в злой умысел. Уизли разъярил и обидел ее, и теперь она мстила.

На это было бы приятно посмотреть, если бы она не так сильно унижала себя в процессе.

И все равно Уизли выглядел очень глупо, ковыляя под управлением девочки на фут его ниже. То, как он выставлял себя идиотом, радовало глаз. Северус размышлял о том, чем же Уизли так ее довел. Это должно было быть что-то большее, чем игнорировать ее весь ужин или чем представление, которое они учинили при входе. Они еще не ссорились, когда он видел их в вестибюле…

Он осознал, что водит ногтями по кончику палочки, словно готовясь к проклятию, и заставил себя остановиться.

— Годрик и Хельга, — вздохнула Минерва, когда Уизли вырвался от мисс Поттер и бросился прочь с танцплощадки.

Мисс Поттер стояла одна, а все мелкие засранцы над ней смеялись. Сегодня Северус будет снимать баллы ведрами… И значительную их часть — с Уизли, если столкнется с этим мерзким дурачком. Он, однако, почему-то в этом сомневался — Уизли, скорее всего, убежит зализывать раны.

Грейнджер попыталась подойти к ней, но мисс Поттер стряхнула ее и побежала прочь. Грейнджер смотрела ей вслед с таким лицом, что Северус предположил, что мог бы увидеть слезы на ее глазах, будь он достаточно близко; но она не пошла за мисс Поттер. Возможно, предполагаемый ум Грейнджер состоял не только из дотошно цепкой памяти: в таком состоянии мисс Поттер заставила бы ее пожалеть о своем поступке.

Началась вторая песня, намного более неприятная, и Виктор Крам приблизился к Грейнджер, заговорил с ней. Он взял ее за руку и увел с площадки, проведя ее так близко от учительского стола, что их разговор можно было бы услышать, если бы не музыка. Северус сильнее притворялся бы, что не пытается расшифровать настроение Грейнджер, если бы Минерва не занималась явно тем же самым. Грейнджер выглядела так, словно пыталась веселиться и нормально разговаривать, но при этом терпела тайную боль. Так они с мисс Поттер тоже поссорились?

Если это любовный треугольник с Уизли, Северус трансфигурирует его в белку.

Грейнджер взяла Крама за руку, потом ушла от него. Он смотрел ей вслед, но совсем не так, как мисс Поттер смотрела вслед Уизли.

— Что ж, — сказала Минерва, когда Крам направился к столу с закусками, — полагаю, могло бы быть и хуже.

— Только если бы он ее застрелил, — ответил Северус.

Минерва вздохнула, словно соглашаясь.

— В такие вечера радуешься, что молодость не возвращается.

Северус считал так же. Если уж приходится находиться на этом балу, то лучше быть раздражительным, старым и всех ненавидящим за то, что надо будет извлекать их всех ночь напролет из углов в полуодетом виде, а не молодым, глупым и всех ненавидящим, потому что уродлив и гадок, и никто не захочет пойти с ним на бал, проживи он хоть сто тысяч лет.

— Хочу потанцевать, — заявила Минерва.

— Удачно, что ты на балу, — сказал Северус. — Твое желание достаточно легко исполнить.

Минерва уставилась на него, приподняв бровь. Он понял не сразу, но…

— Ты шутишь.

Ее бровь сохраняла то же угрожающее положение.

— Мне кажется, за тобой долг.

— На каком основании?

— Финал по квиддичу в 1987, Слизерин-Гриффиндор.

Он злобно посмотрел на нее, потому что память у него была такой же хорошей и он понимал, что она права.

— Скажи спасибо, что я не припасла его для чего-нибудь похуже, — сказала она, блестя глазами, как Дамблдор, только зловреднее.

— Спасибо, так достаточно плохо, — холодно ответил он. — Надеюсь, тебе достанется пунш, в который подлили что-нибудь близнецы Уизли.

— Пока эти двое поблизости, я перейму обычай Аластора и сегодня вечером буду пить из фляжки.

— Почему тебе было не подождать Дамблдора? — спросил он, когда она подтолкнула его, предлагая встать.

— Он танцует с Олимпией, если ты умудрился не заметить.

Со сцены донеслась третья песня — лучше подходящая для тех, кому за тридцать — и Минерва повела его на площадку, намного изящнее, чем это проделала с Уизли мисс Поттер. Было бы не так плохо, если бы он не ненавидел каждый миг происходящего.

— Отлично выглядите, профессор, — сказала мисс Дэвис, промелькнув рядом. Он ее проигнорировал.

— Она не ко мне обращалась, — весело заметила Минерва.

— Ты пожелала танцевать. Разговоры ты не выторговала.

Минера покачала головой.

— Северус, приятно повидаться, — Дамблдор, оказавшийся поблизости, неприятно заблестел на него глазами. (Он уже танцевал со Спраут.)

— Нет, — отрезал Северус.

Песня закончилась, и Минерва похлопала музыкантам. Северус не стал.

— Спасибо за уступку, Северус, — сказала она, не затронутая его грубостью, и направилась к Дамблдору и Спраут.

Северус хмыкнул и как можно быстрее покинул площадку. Началась новая, более медленная и без сомнения любовная баллада, и танцплощадку покинуло довольно много пар. Толпа уже выглядела поредевшей, так как многие успели уйти с бала.

Он ощутил, как на губах заиграла бритвенно-острая улыбка. Вероятно, пришло время поворошить розовые кусты.

И если он найдет кого-то из тех, кто смеялся над танцем мисс Поттер, что ж… это будет отличным началом.

* * *

Гарриет проталкивалась через толпу на танцплощадке, направляясь — как она надеялась — к выходу. Она почти не видела, куда идет, и люди не особенно торопились уступать ей дорогу.

А потом вечер стал еще прекраснее — она врезалась в Дафну Гринграсс.

Она ожидала, что Дафна оттолкнет ее и разразится насмешками о блистательном выступлении Гарриет. Она не рассчитывала, что Дафна скажет с нарочитой радостью, словно в восторге от встречи с ней: «Гарриет! Вот ты где, я так рада, что мы столкнулись. Мне надо в туалет… пойдешь?»

Затем она схватила Гарриет под руку и потянула прочь, а Гарриет тем временем пыталась понять, не прошла ли она через портал в альтернативную вселенную, где Дафна Гринграсс рада ее видеть.

Пока Дафна тащила ее прочь, Гарриет высмотрела через в толпу Маркуса Флинта, озирающего комнату прищуренными глазами.

Дафна протолкала Гарриет в боковую дверь, по полному сквозняков коридору, мимо парочек, целующихся в тенях, — в туалет.

Она отпустила Гарриет так, словно кожа на ее руке раскалилась докрасна.

— Прощу прошения за этот спектакль, — с холодной формальностью произнесла она, отворачиваясь к зеркалу.

Гарриет осмотрела туалет, затем обошла его, открывая двери кабинок. Там было пусто. Из трубы капало, тоскливое эхо отдавалось в тишине.

— Если это засада, — сказала она, — то тут, думаю, должно быть больше народу.

Дафна через зеркало бросила на нее испепеляющий взгляд.

— Полагаю, для меня на балу есть вещи поинтереснее, чем устраивать на тебя засады.

— Тогда почему я здесь? — Гарриет смотрела, как та достает из кармана пудреницу. Платье у Дафны было вышито бисером, окантовано самым замысловатым кружевом, какое Гарриет только доводилось видеть, и — что это у нее на рукавах, жемчуг?

— Мне нужно было сопровождение, — Дафна припудрила нос. — Ты подошла.

— Так это на тебя должны были напасть в женском туалете? — скептически спросила Гарриет. И хотя она сказала это, просто чтобы поумничать, рука Дафны замерла.

— Не говори глупостей, — ответила она с пренебрежением, которое было далеко не таким утонченным, как ее кружева, и продолжила пудриться.

— Ладно, — Гарриет пожала плечами. — Тогда я пойду.

Дафна смотрела строго в зеркало.

— Делай, как тебе угодно.

Гарриет, дойдя до двери, бросила на нее недоуменный взгляд… и заметила, что помада у Дафны размазана. Под косметикой та казалась бледной, и было что-то такое в ее глазах…

Гарриет вспомнила об ищущем, прищуренном взгляде Флинта, и ее руку защекотало призрачным чувством впившихся пальцев Дафны. Она тоже прищурилась, словно что-то шевельнулось у нее внутри, что-то, что ей не нравилось. Она как будто поняла, в чем дело, и в то же время нет, и, хотя ей не хотелось понимать… надо было.

— Ты разве не уходишь? — спросила Дафна, заправляя за ухо прядку волос.

— Почему я здесь, все-таки? — повторила Гарриет.

Дафна сложила пудреницу с отдавшимся эхом щелчком. Она наконец посмотрела на Гарриет, и на лице у нее было что-то темное и острое.

— Может быть, мне стало тебя жаль. Я слышала, что ты выставила себя перед всеми круглой дурой. Может быть, я подумала, что ты будешь благодарна за возможность спрятаться, пока все над тобой смеются. Если бы Панси с тобой встретилась, она бы вцепилась тебе в горло.

Гарриет ощутила, как ее бешенство с танцплощадки начало снова разгораться и оживать.

— Как предусмотрительно с твоей стороны, — бросила она. — Только, вот беда, я знаю, что ты чертова лгунья. Ты всегда думаешь только о себе, я это знаю, иначе ты не мешала бы своей сестре со мной встречаться.

Она повернулась, чтобы уйти, но Дафна сказала:

— Как ты смеешь? Ты думаешь, будто знаешь, на что я готова ради своей семьи, ради своих сестер? — рука ее тряслась, но в этот раз от ярости. — Ты опасна, Поттер. Темная Метка появилась на чемпионате! Ты враг Темного Лорда. Думаешь, для Астерии безопасно быть с тобой друзьями?

Дафна шагнула к ней, и то темное и острое нечто вонзилось Гарриет в сердце.

— Держись подальше от моей сестры, — ядовито прошептала она. — Не то узнаешь, как далеко я могу зайти ради своей семьи.

Затем оттолкнула Гарриет в сторону и вышла из туалета. Гарриет стояла, застыв, снова одна, слушая тоскливый звук капель из трубы. Сердце ее билось об ребра, а лицо ощущалось холодным, как мрамор.

Ты враг Темного Лорда…

Темная Метка появилась на чемпионате!

Почему она здесь? — спросила она Сириуса.

Мы не знаем.

Я так понимаю, кто-то надеется, что меня убьют, — сказала она Снейпу на Хеллоуин.

Думаешь, для Астерии безопасно быть с тобой друзьями?

Гарриет пронизала дрожь. Ей вдруг захотелось немедленно убраться из этого туалета.

Прочь по коридору; тени продолжали с энтузиазмом целоваться. Она была не против: так они точно будут слишком заняты, чтобы подумать о ней.

Но, выйдя в вестибюль, она увидела человека, который не был занят.

— Вот ты где, Гарри, — сказал Джордж. Он сидел в одиночестве на нижней ступеньке лестницы — без Фреда, но и без хаффлпаффки — и перебрасывал из руки в руку какую-то капсулу. — Гермиона тебя искала.

В душе Гарриет сменялись чувства, но она была скорее благодарна, что пропустила Гермиону.

— Я вообще-то не хочу никого видеть.

Джордж издал неопределенный звук.

— Ну, так или иначе, она пошла наверх.

Какая-то ее часть еще хотела отыскать Гермиону, но другая часть, более шумная, не желала разговаривать даже с Джорджем.

— Если пройдет обратно вниз, просто скажи ей, что я захотела побыть одна, — сказала она, начиная двигаться — куда-то пошла, сама не зная, куда. Просто подальше.

— Мы с Анджелиной и Фредом тянули соломинки, кому за тобой идти, — лениво произнес Джордж, продолжая подбрасывать капсулу. — Я выиграл. Подумал, вдруг ты будешь ссориться с Роном, так что я принес тебе вот это.

Он бросил ей капсулу. Она помещалась на ладони — гладкая и белая, с коричневыми точками.

— Что это?

— Наше будущее изобретение. Не как канарейные помадки, ее не надо никому обманом скармливать. Просто разламываешь и бросаешь в цель, и та превращается… во что-нибудь, — он не слишком приятно улыбнулся.

— Что-нибудь?

— Каждый раз что-то новое. Лягушка, собака, поросенок, черепашка — ничего слишком опасного, а то ведь он будет здорово на тебя в обиде.

Она не знала, то ли рассмеяться, то ли закатить глаза.

— Как долго действует?

— Ну, — он снова улыбнулся, очаровательнее. — Пока что — до тех пор, пока мы не дадим антидот. Все еще работаем над некоторыми недочетами, видишь ли. Тестируем.

Ой, мамочки.

— Зачем ты даешь это мне?

— Сказал же, предположил, ты будешь ссориться с Роном. Решил сделать тебе приятное, — он встал. — Оставь себе на случай, что увидишь его. Хотя… — еще одна улыбка, такая же, как первая. — Если я первым его увижу, не могу обещать, что не опережу тебя.

Потом он погладил ее по голове и не спеша пошел обратно в Большой зал.

Она посмотрела на маленькую капсулу. Она подозревала, что, превратив Рона в собаку или поросенка, лучше себя не почувствует. Она не знала, от чего почувствует себя лучше. Может быть, если вернется назад во времени и превратит в собаку себя, чтобы не пришлось идти на бал и ничего этого не случилось.

Она слышала музыку, пульсирующую в Большом зале, но возвращаться туда ей не хотелось. Вместо этого она выскользнула через парадные двери в декоративный розовый сад.

С деревьев свисали гирлянды, их свет просачивался через ветки, под которыми извивались укрытые гравием тропинки. Каменные статуи в греческом стиле стояли в героических позах, и слышно было журчание воды. Это было бы очень успокоительно, не будь тут целующихся на лавках людей.

Она побрела по дорожке, перебрасывая капсулу из руки в руку, как делал Джордж. Сад был зачарован, чтобы не пропускать холод: несмотря на то, что с неба сыпался снег, ее голым рукам было приятно. Воздух пах морозом и розами, холодом и сладостью.

Она остановилась у статуи женщины, держащей кувшин, и задумалась, что случится, если она бросит в нее капсулу. Превратится ли она в каменную черепашку?

С другой стороны живой изгороди захрустели шаги.

Не желая ни с кем встречаться, она нырнула за статую, на другую тропинку, обогнула куст и чуть не наступила на…

Ну, не то чтобы это был последний, кого она хотела бы увидеть — тогда это был бы восставший их могилы Волдеморт, затем Панси Паркинсон, затем Рон. Но это был четвертый с конца списка тех, кого она хотела бы увидеть, с этими его прилизанным светлыми волосами и в мантии елейного священника. Он сидел на лавке и… обрывал лепестки с розы? Но роза исчезла так быстро, что она не была уверена.

— Ты что тут делаешь, Поттер? — спросил Малфой, медленно вставая и отряхивая мантию, к которой, так и есть, пристали белые лепестки.

— Садоводством занимаюсь, — бросила она. Слава богу, что он, кажется, один, без чудовищ в розовых рюшечках. — На что похоже?

— Если б я знал, стал бы спрашивать? — усмехнулся он.

— Ага, если бы надумал кого-нибудь оскорбить, — сказала она. — Уходи.

— Я первый сюда пришел, Поттер. Что с тобой случилось?

— В смысле, что со мной случилось? — она осмотрела себя, но платье вроде бы было в порядке, мамин изумруд по-прежнему блестел над горловиной, а тиара продолжала впиваться в череп.

— Что-то точно случилось, — Малфой отставил три пальца и начал их пересчитывать: — Первое, ты согласилась пойти с Лонгботтомом. Затем ты согласилась на Уизли, а теперь бродишь вслепую, ругаясь на людей, которые заняты своими делами. Тебя кто-нибудь проклял так, что мозги через уши вылетели?

— Это, наверное, все из-за того, что я в подземельях подышала с тобой одним воздухом. Теперь прошу извинить, я пойду, пока не погубила еще больше нервных клеток.

— Надеюсь, ты не намереваешься прощать Уизли, — сказал Малфой, когда она повернулась.

Ее пальцы сжались на капсуле.

— Тебе какое дело?

— Мне было бы очень неприятно видеть, как ты примешь еще одно плохое решение, вот и все.

— Продолжать этот разговор — плохое решение, — «ты в любой момент можешь превратиться в хорька».

— Знаешь, Уизли выставил тебя дурой. Было совершенно очевидно, что он страдает по Грейнджер.

Она повернулась — очень… медленно… — и Малфой на миг показался встревоженным. Но миг ушел так же быстро, как исчезла роза, и он усмехнулся.

— За живое задел? — спросил он злорадно.

— А где же твоя девушка, Малфой? — спросила она негромко, стараясь не воображать, как хорош он был бы в виде пищащего поросенка.

Он покраснел и внезапно стал выглядеть намного менее учтиво.

— Панси не моя девушка.

— Ну так не давай ей капать на тебя слюнями. Она тоже тебя тем еще идиотом выставляет, — она повернулась уходить и бросила через плечо: — И только сволочи людей дурачат!

— Нечего меня винить, если тебя позвали на бал только два самых жалких парня в школе, Поттер! — окликнул он ее вслед.

Ее рука напряглась, хватка на капсуле затвердела, и она швырнула ее…

В куст. Не имело значения, насколько ей хотелось врезать этому самодовольному ублюдку по его остренькой физиономии, она не собиралась оставлять никого, вообще никого в виде черепашки, пока Фред или Джордж не решат его расколдовать.

Особенно если учесть, что в случае Малфоя они, наверное, не надумают никогда.

Ей хотелось повзрывать эти розовые кусты в клочки или обезглавить одну из греческих статуй. Ей до ужаса хотелось отсюда выбраться. Ей хотелось свернуться в постели с книгой, которую прислала на Рождество Джин, надев новый свитер от миссис Уизли и подаренные Добби жуткие, уродливые носки, и не разговаривать ни с кем тысячу лет, ну или хотя бы столько, сколько потребуется, чтобы все забыли о случившемся.

Черт побери, да как выйти из этого треклятого сада?

Завернув за поворот тропинки, она столкнулась лицом к морде с огромным северным оленем. На его спине в ночном воздухе играла струя воды. Только она собралась его обогнуть, как услышала низкий рокочущий голос, который, как она знала, принадлежал Хагриду:

— Я как тебя увидел, сразу понял, — он говорил со странной хрипотцой.

Она застыла. Глядя неподвижным взглядом на жука, ползущего по копыту оленя, она молилась, что не услышит то, о чем подумала…

— Что ты понял, ‘Агрид? — пробормотала мадам Максим — нет, промурлыкала.

Ой, нет, нет, НЕТ.

— Я Генри восьмой, а-е, — начала она напевать про себя, чтобы перекрыть их голоса, пока уползала туда, откуда пришла. — Генри восьмой, а-е, женился на соседке-вдове…

В кустах за ней целовались Роджер Дэвис и Флер. Она не заметила их прежде. Ну, они точно были слишком заняты, чтобы ее заметить.

Через несколько минут она пришла к заключению, что плотно заблудилась. Больше никто не потрудился зайти настолько глубоко в сад, а значит, она была до невозможности одна, если не считать скудно одетого каменного воина с копьем и бесконечной полосы проклятых розовых кустов. Слабо надеясь, что тропинка выведет ее обратно ко входу, она продолжала идти. Она знала, что потеряется, если попытается вернуться туда, откуда пришла.

Завернув за следующий куст, она увидела, что ошиблась: два человека до сюда дошли. Они переплелись вместе, ладони скользили по рукам, по бедрам, по плечам; они прижимались друг к другу, и длинные темные волосы того, что был выше, закрывали их лица.

Затем она увидела, что оба в платьях: одно было дымчато-серым, другое — знакомым, с бисером и каймой из кружев.

Это были Дафна Гринграсс и Трейси Дэвис, обвившие друг друга в кустах.

Первой мыслью Гарриет было: «Я-то думала, что кусты колючие». А потом она поняла, что они разъединились и обе смотрят на нее со смесью ужаса и ненависти.

Вот черт.

Не останавливаясь, чтобы подумать — что, возможно, было бы неплохой идеей, — Гарриет нырнула между двумя близко растущим кустами, чувствуя, как ее платье цепляется за колючки, которые, как оказалось, все-таки были. Она рванулась на свободу, потеряла тиару, но поймала ее, и помчалась по дорожке между рядами высоких розовых кустов так быстро, как это было возможно в ее неудобных туфлях.

А когда она добралась до конца изгороди, куст над ее головой взорвался от проклятия. Она пригнулась, закрывая руками голову, и услышала визг из соседнего ряда кустов.

— Десять баллов с Хаффлпаффа, Фосетт! — рявкнул очень знакомый голос. — И с Рейвенкло тоже десять баллов, Стеббинс!

Снейп! Сердце у нее в груди воспряло. Трейси и Дафна не посмеют ее убивать, если увидят, что она со Снейпом!

Только она собралась выскочить из-за кустов, через дыру, проломленную в живой изгороди, донесся новый голос — не настолько плохой, как голос Малфоя, или смущающий, как голос Хагрида, но тоже не слишком желанный:

— Так вот ты как развлекаешься, Снейп.

Муди? Она присела так, что колени коснулись травы, жалея, что не оделась в зеленое: в нем лучше красться по ночным садам и подслушивать.

— Гонять детишек по кустам — последнее оставшееся тебе удовольствие, э? Теперь-то, когда Дамблдор запретил тебе Темную магию, а так много твоих приятелей сидят в тюрьме.

Она услышала, как когтистая нога скребет по гравию, и взмолилась, чтобы они не вышли из-за изгороди.

— Мне для развлечения не требуется Темная магия, — ответил Снейп голосом, в который, словно шип, был ввернут рык. — Об этом тебе должно быть известно.

— О, ну да, — тихо проговорил Муди. — Я ведь давно тебя знаю… тебя и Каркарова, — когтистая нога заскребла ближе; Снейп стоял, едва скрытый краем ее изгороди — она видела подол его мантии, растекшийся по земле.

— Каркаров в последнее время жутко дерганный, — сказал Муди. — Не говорит мне, почему — кажется, считает меня недружелюбным. Ты знаешь, почему, Снейп?

— Я не в состоянии понять, почему ты спрашиваешь меня, — она, даже не видя, знала, что он оскалился. — Я не трус, как Игорь Каркаров. Меня его тревоги не касаются.

— О, а я думаю, касаются. Я думаю, они касаются каждого Пожирателя смерти, который ходит на свободе.

Сердце у Гарриет зачастило. Злоба в голосе Муди… ей не хотелось больше это слушать… как он дразнит Снейпа…

Она сдернула туфлю и со всей силы забросила через изгородь, надеясь, что та упадет на землю достаточно шумно, чтобы их отвлечь, а не застрянет в кустах…

Та упала на землю с мягким стуком.

— Неподходящее место для разговора, — мягко сказал Муди. — Увидимся, Снейп. Давай, возвращайся к своему славному делу.

Снейп ничего не сказал. Лапа Муди потащилась прочь, и хруст шагов Снейпа ему не ответил.

Гарриет подождала, пока скрип гравия не затихнет, а потом выглянула за изгородь. У нее чуть не прихватило сердце, потому что Снейп смотрел прямо на нее, и в глазах у него было что-то бездонное. Его мантия словно поглощала собой свет, мягкое свечение гирлянд слабо отражалось от темных завитков, нарисованных на ткани, и от ее покроя все его тело казалось словно острее, как лезвие.

— Мисс Поттер, — его голос сменился с рыка на бесцветную односложность. — Что вы делаете? — спросил он, пристально глядя на кусты за ее спиной.

— Гуляю, — она поджала под юбку босую ногу. — Хороший вечер, правда?

— Что случилось с вашим платьем? — он, прищурившись, указал палочкой на ее юбку.

Она поглядела вниз и с содроганием увидела все крошечные разрывы и клочки белой парчи.

— Я заблудилась и попыталась срезать через розовые кусты, — она невольно провела ладонью по платью. Оно было таким красивым…

Снейп издал неопределенный звук, почти как Джордж тогда. Он ткнул палочкой вправо, и через миг ее туфля приплыла ему в руку.

— Наденьте свою туфлю и возвращайтесь внутрь.

Она нахмурилась.

— Мне тут нравится, снаружи, — это была наглая ложь — не наткнись она на Снейпа, то бросилась бы прямиком в гриффиндорскую башню и заперлась в спальне. Но теперь… ну да. Ей не хотелось внутрь.

— Мисс Поттер, — опасным тоном сказал Снейп, — на случай, если вы забыли — на этом Турнире у вас кое-что поставлено на кон.

Твоя жизнь, — шепнул ветер, вздохнувший в кустах. Впервые с тех пор, как она вышла наружу, она поежилась.

— Вы же здесь, — заметила она. — Мне нельзя остаться с вами?

— Нет, нельзя, — сказал он так, словно она ненормальная, раз задала этот вопрос.

— Почему?

— Мисс Поттер, как, по-вашему, все воспримут, узнав, что мы ночью бродим вдвоем по саду?

От его тона у нее заполыхали уши. Она вспомнила выражение его лица, когда Дамблдор постучал к нему в дверь в ту ночь, когда она прорвалась к нему в комнаты. Теперь стало жарко и ее лицу, словно ее сердце набирало ход.

— Ой, — пробормотала она.

— Внутрь, — сказал он. — Немедленно.

Она прикусила губу. Ей не хотелось возвращаться. По ту сторону изгороди она думала, что хочет быть одна, никого не видеть, но она поняла, что это неправда. Ей не хотелось идти мимо переплетающихся людей и думать о тех, кто радостно танцует в зале, лежать клубочком в одиночестве в своей спальне и притворяться, что она не чувствует себя так дерьмово. Ей хотелось остаться здесь, в саду, который присыпает снег, и рассказать Снейпу, что сказала ей тогда в туалете Дафна — не потому, что он скажет что-то, от чего ей станет легче, потому что он почти никогда так не делал, и не потому, что он прогонит плохие вещи, а потому, что почему-то рядом с ним она чувствовала себя одновременно безопаснее и храбрее. Ей хотелось рассказать ему, что она узнала об аконитовом и оборотнях, как Крам весь ужин рассказывал Гермионе, и хотелось идти с ним по саду, глядя, как он выгоняет людей из розовых кустов. Было до обидного несправедливо, что Чо и Седрик танцевали вместе на балу, и у Гермионы был кто-то, кто с ней разговаривал весь ужин, и все могли устроиться на своих лавочках и целоваться от души, а она не могла даже…

Ее сердце застучало громче, грохоча в ушах, наполняя голову рокочущим звуком пульсирующей крови. Это было как стоять на цыпочках на краю пропасти, где ветер подталкивает спереди, позволяя стоять, но стоит ему сменить направление, и…

…так кто тебе нравится…

Не может ведь… быть…

…ты ведешь себя так, как будто тебе кто-то нравится…

Он уставился на ее лицо, затем посмотрел себе за плечо, словно гадал, куда она смотрит.

…ты рассеяна, и все эти скачки настроения, которые, по-моему, связаны с тем…

— Что такое? — спросил он с опаской, снова глядя на нее.

И ветер…

…переменился.

Она не могла говорить. Она едва могла дышать. Вся кровь отхлынула от сердца, и оно поднялось, застряв у нее в горле.

Оставалось только одно.

Она бежала.

Мне…

Сад вокруг размазался. Запах роз и холода наполнял рот, гравий выворачивался из-под ног.

Мне…

Голова была легкой и пустой, в ней была лишь одна мысль, до того могучая, что она выбила все остальное прочь, как розовый куст, разлетевшийся под заклинанием:

Мне… нравится… Снейп.